Иван

Посвящается 60-летию Победы

Случилось то, что случилось: командир партизанского отряда Степан Сидорович Плотников приказал разведчику Ивану отвести подальше в лесок и расстрелять захваченного в Глухоманьках полицейского. Вообще-то разведчики были посланы за «языком» из немецкой нации, но выполнить задание не сумели и по пути в деревеньке из десяти дворов изловили прятавшегося в погребе полицейского по имени Дениска.
Он хоть был молод да и росточком мал, настрогал с супружницей Настей пять ребятишек. Есть в доме было нечего. Дениска и до войны был гол как сокол из-за своей лени и порока к выпивке. А уж при немцах семья совсем оголодовала: ребятишки оскелетились, на лице Насти одни глаза большущие остались. Поэтому Дениска обрадовался, когда офицер проезжавшего мимо карательного отряда нацепил ему на левый рукав повязку с крестом, дал винтовку и патроны и сказал: «Гут, партизанен, хенде хох – и пу!» За это положили Дениске жалованье в двадцать марок и дали возможность брать у соседей, что глаз заприметит. Дениска думал, что Настя обрадуется, но та мужу в ласке отказала и ложилась теперь только с ребятами. Дениску это очень обижало.
- Я ж, Настёна, ради тебя и ребятни в полицаи пошёл, Родине, можно сказать, изменил… А ты не ценишь, рыло воротишь. Вот уйду в партизаны, подыхайте все с голоду.
Но в партизаны не уходил, а наоборот, старался разнюхать, кто из селян им помогает да в каких местах отряд днюет и ночует. За что получил от соседей полное презрение и обещание подпустить «красного петуха» за неимоверную жадность и грабительство. Поговаривали, что Дениска неслучайно порой наведывался в волость, где стоял немецкий отряд, что на совести его есть загубленные партизанские души. Но Дениска был хитёр и делал всё очень и очень скрытно. Только напившись, тихо хвастал Настёне своими подвигами, совал измятые марки. Настёна плевалась и уходила в другую комнату.
С полицаями у партизан был разговор короткий, но не со всеми. Были и такие, которых они не трогали, а находили в них верных помощников. Но как не скрывал Дениска свои подлые дела, слушок о его предательстве дошёл и до командира отряда Плотникова. Вот почему Степан Сидорыч принял трудное решение о казни Дениски.
Иван, взяв автомат, повёл Дениску через берёзовую рощу, подальше от лагеря, поближе к речке Стремянке. Стояла поздняя осень. Облетали последние листья, в небе уже не пролетали журавлиные клинья. Дениска шёл со связанными руками, время от времени оборачиваясь назад и спотыкаясь о болотные кочки. В глазах его впервые появились страх и ужас. Когда подошли к крутому берегу и Иван передёрнул затвор, Дениска повалился на колени и заплакал:
- Не убивай меня, Иван! Ведь у меня пятеро ребят, ты сам старшенького крестил. Уйду я с этой подлой работы, Богом клянусь. А за тебя век буду молиться.
-Врёшь, гад, немцы тебя так не отпустят. Да и приказ у меня.
- А я убегу из деревни, Иван, убегу. Спрячусь у тёщи, она в лесном хуторе живёт. Не найдут меня, Ваня. Может, и вам уже пригожусь.
- А за наших кто ответит, которых ты сгубил?
- Враньё, Ваня! Всё враньё! Ни одного я не выдал. Детишками клянусь. Насильно меня полицаем сделали, иначе бы всю семью в распыл пустили.
- Врёшь!
- Как мне тебя убедить. Иван? Стреляй, если веры мне нету! Только ребятишек моих не оставь с голоду помирать, Богом прошу.
Долго думал Иван, то вскидывал автомат, то опускал. Умом понимал, а перед глазами отощавшие ребятишки стояли. Наконец, решился, плюнул, подошёл к Дениске и ножом перерезал верёвки.
- Ладно, живи, гад! Только чтоб в деревне духу твоего не было. Узнаю, что семье не помогаешь – самолично пристрелю. Беги!
Дениска вскочил с колен, кубарем скатился с обрыва, перебежал по мелководью Стремянки и скрылся в кустах. Позади услышал треск автоматной очереди, пули просвистели где-то рядом…
После войны довелось мне побывать мне в Глухоманьках, где жила моя тётушка, которую я давно не навещал, но от которой каждый год приходили открытки с поздравлениями на день рождения. Когда я подходил к деревне, то увидел уже не десять дворов, а всего четыре. Дорога шла мимо сельского кладбища, в сторонке от которого я увидел гранитную пирамидку с красной звёздочкой наверху. За покрашенной оградой сидела седая старуха, на скамейке – непочатая бутылка водки и букетик цветов. Подойти я постеснялся и пошёл к тёткиному дому.
Тётушка моему приезду очень обрадовалась, скоро загудела русская печь, а на столе появились лесные разносолы и графин с самогонкой. После первой стопки я спросил о женщине на кладбище.
- Так это Настёна, жена Дениски. Помнишь, я тебе рассказывала? Дениска обманул Ивана, никуда не ушёл, а спрятался дома в подвале, там что-то вроде комнатёнки оборудовал. Люди добрые Настёну не бросили, семья выжила. А скоро бой был возле деревни партизан и немцев. Сильно раненый Иван к Настёнке в дом заполз. Настёнка его в бане спрятала, а муж углядел, как она в баню шастает. Ночью, когда все спали, в волость обернулся и Ивана выдал. Фрицы на машине приехали и Ивана на колодезном журавле повесили. А через два дня Дениску с вилами в боку нашли, в огороде. По нужде, видимо, бегал…
- Кто же его так?
- Всяко говорили. Кто говорил – Иванова родня, а кто уверял, что Настенька. Да разве в этом дело? Получил гадёныш по заслугам. Зря Иван его отпустил, ох, зря!
- А Настёна?
- Так что Настёна? Дети выросли, разъехались, где могила батькина – не знают. Это и к лучшему. Даже я не знаю. Настёна одна живёт. Всё болеет, а за могилой Ивановой справно ухаживает, порядок поддерживает. Только попивать стала, да Бог ей судья…
Прошло два года. Скоро из письма тётушки я узнал, что Настёна умерла, а за Ивановой могилой ухаживает она сама. Родни-то у Ивана в деревне не осталось…