Диалог четвёртый

               

А. – Добродетели достаточно для счастья. Между добродетелью и счастьем можно смело поставить знак равенства. Если человек добродетелен, то он уже счастлив.
Б. – Нет! Добродетель – недостаточное основание для счастья, и часто добродетельные люди глубоко несчастны. Подлинное счастье – это знание. Знание – сила, а «человек знающий» – это звучит гордо. Чем большим объёмом знаний обладает человек, тем более он счастлив. Между знанием и счастьем следует поставить жирный знак равенства, ибо знание – счастье, а счастье – знание.
В. – Нет! Человек никогда не будет счастлив ни благодаря добродетели, ни посредством знания.
А. и Б. – Почему же?
В. – Потому что счастье – это судьба. Только судьба в силах одарить человека счастьем, сам же он обрести его не способен. Счастье – это судьба, но не всякая судьба – счастье. Счастье фатально, и стремящемуся к счастью человеку остаётся лишь одно: уповать на милость судьбы. Собственными же усилиями, – устремлёнными к знанию, или к добру, или же ещё к чему-то, – человеку счастья не добиться.
Г. – Нет! Счастье зависит не от судьбы, а от случая. Случайное сцепление, сплетение, переплетение причин и следствий может стать для человека счастливым, – и потому человеку, притязающему на счастье, следует надеяться лишь на случай. Счастливый случай – единственный творец счастья, его единственный оплот и единственное основание.
Д.– Нет! Не существует ни судьбы, ни фатальности, ни случая, ни случайности: всё это – иллюзии рефлектирующего разума, оказавшегося в плену у собственной слабости, запутавшегося в своих искусственных, надуманных понятиях и навязывающего их окружающей действительности.
Рациональная «сетка», изобретённая таким разумом и набрасываемая им на чувственно-телесную реальность, в сущности, иллюзорна и представляет собой ложную проекцию сознания в сферу бытия. На самом же деле реальность свободна и от судьбы, и от случайности, и от их «взаимодействия». Судьба, случайность, причинность, субстанция, акциденция… всё это ложные, шаткие и глубоко противоречивые конструкции, навязываемые сознанием бытию, которое на самом деле ими вовсе не измеряется и не фиксируется.
В. и Г. – Вы агностик и нигилист!
Д. – Дослушайте! В чувственно-телесной сфере реальности, на уровне чувственно воспринимаемого сущего неоспоримо одно: красота! Красота – есть! С моей точки зрения, счастье в красоте, ибо красота – это и есть счастье. Прочь сомнения, счастье – это красота, а всё остальное – тлен и прах. Все же отвлечённые и умозрительные построения – фантомы и издержки нашего воображения.
Е. – Нет! Счастье – это не сама красота, а любовь к ней! Любовь к красоте  прекраснее красоты! Человек способен возвыситься до счастья лишь тогда, когда он испытывает любовь к красоте. Счастлив только тот, кто по-настоящему любит красоту: любимая им красота любовно наделяет его счастьем, и красота любви и любовь к красоте порождают прекраснейший плод – счастье. 
Ё. – Нет! Счастлив только тот, кто знает, что такое несчастье! Лишь тот, кто тонул в бездне отчаяния, страдания и боли, лишь тот, кто видел наихудшие стороны жизни, лишь тот, кто не понаслышке знает, что такое неисчерпаемое горе и непроглядное несчастье, вправе возвыситься до счастья. Таким образом, счастлив несчастный, а счастья без несчастья не бывает.
Д. – Вы диалектик и парадоксалист!
Ж.– Уточняя прозвучавшую мысль, очерчивающую соотношение счастья и несчастья, укажу: если на одну чашу философских весов поместить несчастье, а на другую – счастье, то «чаша счастья» сумеет перевесить «чашу несчастья» лишь тогда, когда счастье будет отождествлено с наслаждением и удовольствием.
Ё. – Какого же рода наслаждение вы имеете в виду?
Ж. – Счастье – это чувственное наслаждение, это удовольствие, испытываемое плотью. Подлинное – то есть самое сильное – наслаждение, истинное  удовольствие – это наслаждение тела. Лишь соматическая сфера реальности способна принести человеческому «Я» подлинное счастье; и лишь телесные удовольствия могут стать той действенной силой, которая способна заглушить голос несчастья.
З. – Нет! Вы огрубляете. Истинное наслаждение – это наслаждение души, это душевное наслаждение, в котором и заключается счастье. Душа, как учили некоторые древние философы, бестелесна, и её наслаждения бестелесны. А вы, Ж., самый настоящий гедонист. Если счастье – это удовольствие, то удовольствие высокого порядка. Счастье – это наслаждение души.
И. – Нет! Истинное наслаждение и подлинное счастье – это наслаждение духа. И тело, ориентированное на телесную сферу действительности, и душа, в идеале устремлённая к душевному – к красоте, несравненно ниже духа. Дух выше души, а душа, разумеется, выше тела. Истинное счастье – пребывание в духе, вкушение духовных (а не душевных и не телесных!) благ. Настоящее счастье – это духовное наслаждение.
З. – На мой взгляд, вы неоправданно противопоставляете душу и дух в пользу последнего.
И. – Вовсе нет. Дух настолько выше души, насколько душа выше тела. Насколько душевные наслаждения выше телесных наслаждений, настолько и духовные наслаждения выше душевных.   
Ж. – Что же вы подразумеваете под «духовными наслаждениями»?
И.– Созерцание вечности, взгляд в горнее, одухотворённые помыслы о Боге и его созерцание. Вот что такое счастье.
Й. – Во-первых, Бога нет. Во-вторых, сближая идею человеческого счастья с самой пустой, бессодержательной (и потому часто наполняемой произвольными и необоснованными содержаниями) идеей, с идеей «Бога», вы окутываете идею счастья метафизическим туманом и помещаете её на шаткие логические основания. Смутная и, в сущности, гипотетическая (предположительная) идея существования Бога не в силах сделать идею счастья менее смутной; и отождествление счастья с Богом ничего не объясняет и ничего не доказывает. В-третьих, несуществование Бога, созерцание которого вы объявляете счастьем, может навести на мысль о несуществовании такового, то есть на мысль о небытии счастья. Если Бога нет, то нет и счастья.
Д. – «Если Бога нет, то нет и счастья». Такая формула, звучащая из уст боговерующего или же атеиста, обретает, надо признать, разные смысловые и психологические оттенки…
Й. – Объявляя счастьем созерцание Бога, вы, И., выносите вопрос о человеческом счастье за рамки эмпирики и устремляете наше вопрошание о счастье в метафизическую сферу. Но вы забываете о том, что одним метафизическим фантомом другой метафизический фантом не объяснить. Умножая ноль на ноль…
И. – Вы скептик и атеист!
Й. – А вы грезящий идеалист-метафизик, затемняющий своими сумрачными туманными грёзами вопрос о том, что такое счастье и как его достичь!
Человеку здесь и сейчас важно понять, каким образом он может здесь и сейчас стать счастливым. Вы же, призывая его созерцать вечность, отсылаете его в надзвёздную высь и начисто отстраняете от эмпирики, в которой он мыслит, дышит, живёт и страдает!..
К. – Послушайте! Счастье человека надлежит искать в нём самом. К чему устремлять человеческий ум в заоблачные выси, побуждая его помышлять о вечности и Боге, или же, наоборот, отрицая идею существования Высшего Существа, отрицать тем самым возможность человеческого счастья?  Отстраняясь от любой идеалистической метафизики и от крайностей материализма и нигилизма, я могу сказать: счастье – это абсолютный покой. Покой – это гармония, покой – это внутренняя цельность. Покой избавляет от страстей и вселяет в человеческое «Я» бесстрастие, порождающее в свою очередь безмятежное мировосприятие, мирочувствие, миропонимание, мироосознание. Счастье – это абсолютный покой.
Л. – Нет! Истинное, подлинное счастье – это игра. Игра тонизирует разум, пробуждает внимание и воображение, игра создаёт благотворную видимость свершений, игра веселит, забавляет и вселяет радостный азарт, игрой человек улыбается миру. Вся жизнь – игра, и каждый человек – игрок, кто в большей, кто в меньшей степени. Быть в нашем мире значит играть. Человек играющий в силах возвыситься до тотальной игры, то есть, иными словами, до всепоглощающего игрового отношения к жизни-игре; и тотальная игра способна одарить человека-игрока счастьем. В нашем мире есть лишь одно счастье – игра.
М. – Нет! Счастье – это ненависть!

                Пауза.
      
Е. – Неужели?
М. – Да, это так. В ненависти человек способен дойти «до дна» и скинуть с себя тем самым все пагубные оболочки, непрестанно навязываемые ему нашим лживым и искажённым миром. Ненависть – орудие, орудие борьбы за «правду жизни», которая здесь и сейчас (неужели вы не видите?) погребена под тоннами неправды. Ненавидеть значит честно и искренне сказать «нет!» нашему, с онтологической точки зрения, деформированному, с гносеологической точки зрения, непознаваемому, с этической точки зрения, злому, с эстетической точки зрения, уродливому и, с аксиологической точки зрения, неподлинному мирозданию. Ненависть – счастье, ибо, ненавидя несущее несчастья, человек любит счастье. В ненависти к тому, что приносит несчастья, проявляется любовь человека к счастью.

                Пауза.

Н. – Нет! Всё просто: истинное и незыблемое счастье – это любовь!
О. – Но так как Бога нет, то истинным счастьем для человека является его любовь к самому себе. Самолюбие – вот путь к счастью.
П. – Нет! Несуществование Бога вовсе не препятствует тому, чтобы человек в равной степени любил и себя, и всех людей, и всё существующее. Истинное счастье – это и присущее человеку самолюбие, и любовь человека ко всем иным людям, и его любовь ко всему существующему.
Н. – Нет! Так как Бог есть, то истинное и глубинное счастье человека состоит в том, чтобы в равной степени любить и себя, и всех иных людей, и всё существующее, и Бога; и никакого внутреннего противоречия в такой четвероякой любви нет.
Р. – Нет! Любовь – далеко не главное в человеке, и решение вопроса о счастье лежит в совершенно иной плоскости. Человек как часть природы является фрагментом всеобщей телесности и эпизодом всеобщей причинности. Человек – фрагмент, человек – эпизод. Рассматриваемый биологически, витально и каузально, человек представляет собой часть, а для части, с моей точки зрения, быть счастливой значит быть с частью. Человек-часть счастлив тогда, когда он с частью. Таким образом, истинное счастье – это бытие со своей частью.
С. – Сводя вопрос о человеческом счастье к вопросу о частичности, вы сужаете философские горизонты счастья и унижаете высокое достоинство человека, издревле стремящегося не просто к счастью, а к бесконечному счастью. Абсолютное счастье не может не быть бесконечным, следовательно, бескомпромиссное осмысление вопроса о том, что такое счастье и как его достичь, должно отринуть все сниженные объективации счастья, все его частные и ограниченные формы. Да и вообще, рассматривать высшее Счастье с точки зрения умозрительного противопоставления «части – целое» наивно и нелепо. Высшее счастье – вне частей и частичностью вовсе не измеряется. Именно поэтому я не в состоянии описать подлинное счастье (ибо то, что бесконечно, выразить невозможно) и могу лишь указать на ту силу, которая способна устремить человека к счастью.
Р. – И что же это за сила?
С. – Воображение. Благотворное воображение – вот тот регистр человеческого «Я», если угодно, человеческого сознания, который мог бы обратить «Я» на путь, ведущий к бесконечному счастью. Посредством воображения человек способен отстраниться от жизненных невзгод, и, вообразив невообразимое, он мог бы отринуть гнетущий и неутешительный порядок-беспорядок вещей и обрести счастье.
Т. – Нет! Счастье – это вера, и не «просто» вера, а вера человека в самого себя. Человек слаб, и его слабость (часто бессознательно) ищет повсюду некую силу, в которую человек способен (часто бессознательно) поверить, с которой он (часто бессознательно) желает взять пример и пред которой он (часто бессознательно) хочет преклониться. Это – внешняя вера. Вера в такую силу – гибельный отказ человеческого «Я» от самого себя, от своих собственных сил и внутренних энергий. Это – вера «в пользу своей слабости», вера во вред самому себе. Истинная же и плодотворная вера – это вера человека в самого себя. Только такая вера насыщена положительным содержанием, ибо придаёт человеку силы и уверенность в своей правоте.   
Н. – Вы эгоист, аутист, богоборец и мизантроп, а ваша вера – проявление суетного самодовольства, богоборчества и человеконенавистничества!
Т. – Нет! И аутизм, и атеизм, и индивидуализм способны стать основанием человеколюбия! Вера в самого себя – первая стадия всеобщей веры в человека. Неверие в себя – признак слабости, а без веры в человека человеческое счастье невозможно. Верьте же себе, верьте в себя – и будете счастливы!
У. – Нет! Запомните: счастье – это удивление. Изумление – вот подлинная и действенная сила, способная прогнать тоску, рассеять грусть и скрасить человеческое бытие, часто утопающее в трясине скуки и равнодушия, в тине   апатии и бездействии, во вздорных затеях и мелочных помыслах.  Удивление пробуждает интерес к бытию. Изумление вселяет азарт, азарт в высоком смысле этого слова. Удивление побуждает к действию, умственному и (или) физическому, ибо удивление – это «нерв» бытия и познания. Удивляйтесь – и будете счастливы. Изумляйтесь – и изумление принесёт вам счастье.
Ф. – Рецепт счастливой жизни вовсе не следует искать в сфере психологии, ибо психология – это бесконечный лабиринт, а взаимоотношения людей неизбежно приводят их в непроходимый лес психологических парадоксов. Где люди – там стена абсурда, возводимая противоречиями, порождаемыми человеческими характерами. Поэтому на пути к счастью психология нам не помощница. На мой взгляд, счастье – это созерцание природы, её красот и внутренней гармонии. Природа безлична. Человеческая же личность способна обрести счастье лишь в безличной – природной – сфере. 
Х. – Вы все ошибаетесь. Почему? Потому что между умственной, ментальной сферой и сферой словесной, вербальной пролегает бесконечная дистанция. Слово – вовсе не дитя мысли, как кажется некоторым, а её кривое отражение. Знайте: вы все говорите не то, что думаете, а то, что думаете, вы выразить не в силах!

                Пауза.

Ц. – Если вы не верите чужим словам, то почему же верите своим собственным? Ложное, неточное слово не в силах опровергнуть и отменить саму мысль! Пусть наши слова корявы и безотчётны, наши мысли их выше, правдивей, прекрасней! С моей точки зрения, счастье – это состояние срединности: ты знаешь, что есть некто лучше, а некто хуже тебя, – и эта мысль порождает чувство, вселяющее в тебя гармонию срединности. Не стремитесь на горные вершины успеха и старайтесь не опуститься на дно жизни, знайте: состояние срединности вселяет чувство незыблемости, а в нашей жизни это самое главное… Счастье – это быть в середине, а не на вершине, не на дне и не на краю.
Ч. – Не могу с вами согласиться, и вы уводите наш разговор не в ту сторону. Вся моя жизнь убеждает меня в том, что наша жизнь, в сущности, – это преддверие счастья.
Ц. – Неужели? Так в чём же вы видите само счастье?
Ч. – Счастье – это сон. Жизнь – преддверие счастья, счастье же – это сон.   
Ш. – Я могу с вами согласиться лишь отчасти. Вся моя жизнь убеждает меня в том, что она не стоила того, чтобы быть прожитой, но во сне я, как и вы, вижу счастье. Но сон счастье не потому, что жизнь его «преддверие», а потому что жизнь – это самый настоящий ад.
Щ. – Если жизнь – это самый настоящий ад, то счастье – это не сон, а смерть.

                Пауза.   

Ъ. – Вы ошибаетесь! Счастье – это смерть смерти и небытие небытия!

                Пауза.

Ы. – Все люди разные, и каждый человек неповторим, следовательно, бытийный опыт у каждого человека разный, следовательно, в понятие «счастье» каждый человек вкладывает свой собственный смысл.          
Ь. – А существует ли вообще счастье? Счастья не было и нет!
Э. – Счастья не было, нет и не будет!
Ю. – Счастья не было, нет, не будет – и не надо!   

                *
Я. – Вы все совершенно правы! Я целиком и полностью согласен с каждым из вас.

 


                *   *   *   *   *