Отец и сын

Каждую осень нас, студентов Псковского пединститута, отправляли на месяц убирать картофель в один из районов области. Районы всё время менялись, поэтому было интересно познать край псковский. Врать не буду: не мешал нам и лишний месяц каникул, тем более в своём студенческом коллективе, где можно было и танцы устроить, и в соседнюю деревню на гулянку сходить, померяться силой с деревенскими парнями.
Разместили нас в колхозном клубе. Дед-возчик привёз стожок духмяной соломы, которую мы распустили по полу и накрыли привезёнными из общаги одеялами. Получилась приличная спальня. Свою девчата устроили на сцене и завесили двойной занавеской, мы – на полу, откуда были вынесены старые стулья.
Так начались наши трудовые будни. Утром, выпив прямо из бидона по кружке молока с хлебом, мы отправлялись на поле собирать картофель из-под двух картофелекопалок. Девчонки собирали, мы носили и высыпали в мешки, которые потом грузили на тракторные тележки.
Сила играла в нас, работа казалась нетяжёлой. К тому же природа, окружавшая нас: холмы, поросшие сосняком и ёлками, вдали – голубые чаши озёр – навевала романтическое настроение.
А вот мне не повезло. Спустя две недели из «педа» позвонили на почту и приказали срочно приехать в Псков на студенческие педагогические чтения. Делать нечего: собрал свой рюкзачок, сел в телегу к деду Архипу, который вёз картошку в школьный интернат, и поехал в Новоржев, чтобы оттуда на автобусе добраться до Пскова. При выезде из деревни глаза мои вновь заприметили заросший уголок с рассохшимся крестом, долженствующий означать чью-то человеческую могилу. Признаться, когда я ходил на озёра рыбачить, эта непонятная «гробница» не раз мозолила мне глаза, но я всё забывал спросить у местных жителей, кто допустил такое безобразие. Теперь я спросил о ней деда Архипа.
- Да то дело давнее, сынок. В войну тут Ваську Шлёпкина похоронили, сынка тогдашнего бригадира.
- И что, некому привести могилу в порядок? Человек всё-таки…
- Тебя Никитой, кажись, кличут? Так вот, что я тебе поведаю, Никита. Могила это проклятая и не отпетая батюшкой. А по ночам, говорят, из-под берёзы покойник Васька встаёт и по деревне шарится, чтобы у кого чего украсть…
- Так что, он вором был?
- Первостатейным, сынок. Да не просто вором, а церкви обкрадывал. Сам-то он худенький  парнишка был, мог через любую решётку пролезть. Пока мать его жива была, таких безобразиев не наблюдалось. А вот когда померла, через год Васькин батька, бригадир Левонтий Шлёпкин, привёл дом мачеху. Да злющую такую, упаси Господи.
Дед Архип перекрестился. Слез с телеги, подтянул подпругу на лошади, вдарил сапогом по колёсам, и мы вновь поехали.
- Левонтий, Никитушка, воров ненавидел особо. Нюх у него на краденое был, как у бывшего чекиста. Бывалыча, бабы в штаны зёрна наберут курам с зернотока, а их уж Левонтий у выхода встречает. Прости, Господи, и смех, и грех! Бабы орут, Левонтий под юбки лезет, мужики ему зубы считают. Ох-хо-хо! К одной бабе в штаны полез, а она, поди, и лопни. Зерно по ляжкам так и посыпалось.
- Ненавидели, наверно, бригадира селяне?
- Да не то, чтобы ненавидели, знали, что у самих рыльце в пушку. А вот Ваську ему простить не могли! Тот уже подрос, стал вором авторитетным среди новоржевских вертухаев. Мужики его не раз убить грозились, да всё само собой разрешилось…
- Это как же, дед Архип?
- Должон я тебе сказать, что за воровство Василия Левонтий страшно переживал и стыдился. Но виду не показывал. А вот бил он Ваську смертным боем. Тот три раза лежал в больнице с отбитым нутром. Однако отца милиции не выдавал, обещал сам разобраться.
- Ну и разобрался?
- Разобрался… Только не по-божески как-то. Ну, набил бы морду, сломал пару рёбер: чего между родными не бывает. А он сподличал, погаными руками батьку убил.
Дед Архип вдруг натянул вожжи, остановил телегу у небольшого озерка и предложил перекусить. У меня самого еды не было, на что дед ухмыльнулся и пробормотал: «Понятно – студент». Зато запасов деда хватило на двоих. Лошадь Архип выпряг и пустил пастись на зелёную травку. Она долго смотрела на хозяина, не даст ли он ей горбушку хлеба, но дед Архип на такой разор не пошёл потому, как хлеба прихватил мало. Под огурец старик выпил пару стопочек, предложил и мне, но я отказался. Потом дед задымил закруткой с самосадом и, видя моё нетерпение, продолжил рассказ.
- Война началась, милок. Долго она нашу деревню не трогала, но однажды на машинах фрицы всё-таки  и до нас добрались. Приехали рано утром, всех кур передушили, кабанчиков прирезали, а потом людей в одну шеренгу построили. Немецкий офицер по-русски неплохо говорил, видно, из какой-нибудь Курляндии. Ну и спрашивает:
- Кто из вас есть коммунист и партизан? Говорит правда, иначе расстреляем всех!
Все, конечно, молчат, из строя не выходят. Тогда по приказу офицера из строя вытащили трёх мужиков. У них на фуражках сохранились следы, вмятины от звездочек. Тут же у забора и расстреляли…
И тут же из строя выскакивает Васька, показывает на отца и кричит офицеру:
- Вот он, самый главный коммунист, господин офицер, да ещё и советский начальник. Народу житья не даёт, выслуживается перед властью.
Левонтий как стоял, так и стоит. Только лицо побелело и нога, раненная в гражданскую, в колене согнулась. Офицер подошёл к Левонтию и ткнул его хлыстом в грудь:
- Так ты коммунист? Почему молчать? Почему не даешь житя русский селян, которых мы пришли освобождать? Расстрелять!
Когда Левонтий улёгся у плетня и несколько раз дёрнул раненой ногой, офицер подошёл к Василию и протянул пачку сигарет:
- Кури, русский паренёк. Будешь в этой деревне старостой.
Васька вытаращился на офицера испуганными глазами и, выкинув вдруг руку, заорал: «Хайль, Гитлер, товарищ-гражданин офицер». Тот брезгливо улыбнулся… а утром на берёзе на краю деревни обнаружили повешенного Ваську. Кто такое совершил, никому не известно. Может, партизаны, может, свои же. Трёх убитых захоронили на деревенской площади, сейчас там оградка и плита с фамилиями. А Ваську закопали возле берёзы. Чья-то рука крест соорудила на могиле. Гад, конечно, сволочь, отцеубийца, а вроде, как и человек…
Архип замолчал, докурил уже вторую самокрутку, собрал остатки еды и сказал:
- Давай, паря, собираться. Как бы на автобус тебе не опоздать. Рейс вечерний, да нам надо ещё и в интернат заехать, картошку сгрузить.
Скоро мы вновь ехали по песчаной дороге, в которой вязли колёса. Дождь, выпавший ночью, уже просыхал. Мы въехали на высокий холм, совершенно безлесный. Вид был изумительный, простор беспредельный. Архип вдруг тоненьким тенорком запел какую-то русскую народную песню, запел протяжно, с придыханием и закатыванием глаз. И история про Ваську забылась как-то сама по себе.