Случайная встреча

После окончания института довелось мне поработать далеко на Севере, в республике нефти, газа и знаменитого воркутинского угля – в тогдашней Коми
АССР. Вроде, нежданно-негаданно попал туда, а сохранил об этой земле самые тёплые воспоминания.
Не столько потому, что там всё необычно: трёхэтажные деревянные дома даже в столице, деревянные тротуары; рядом с патриархальным пейзажем – современные заводы, болота и тайга без конца и края. Интересны были люди, заселившие эту землю. Как добровольно, по путёвкам комсомола, так и по принуждению, отбывавшие здесь тюремные сроки своей трудной судьбы. В семьях последних уже никто никогда не вспоминал свой «неприличный» корень, ибо трудились все одинаково и одинаково почитались за свой труд. Но вообще-то не секрет: северная республика
походила на огромную зону, куда вся страна посылала «на исправление» своих сыновей и дочерей… И вот такой пейзаж мне не нравился, вызывал многочисленные мысли, вопросы, так и оставшиеся без ответов.
Каждое лето на каникулах я всеми видами транспорта добирался до родной дновской земли. Особенно интересно было ехать в поезде до Ленинграда. Путь занимал больше суток, и за это время с кем только не перезнакомишься!
Частенько ехал питерский народ, отсидевший своё за «бытовуху». Это были самые неопасные и словоохотливые собеседники, потому как именно в пути домой находились для них сочувствующие слушатели, а нужда выговориться была большая. Ибо ехали они «на волю», а как там сложится судьба – бог весть!
С одним из таких горемык и познакомился я на второй год моих поездок. Оказался я с ним в одном плацкартном вагоне. И не только с ним, но и с двумя мальчиками, один лет восьми, другой постарше. Когда малыши поели, набаловались, заснули на верхних полках, я вытащил свою провизию, а сосед мой, назвавшийся Петром, поставил на столик бутылку сорокаградусной. «За знакомство», – так он пояснил свой почин.
Отказываться я не стал, тем более, что сосед оказался словоохотливым собеседником, а спать мне ещё не хотелось. Кареглазый, физически очень крепкий, со смуглым лицом кавказца, он тем не менее оказался русским, да ещё и моим земляком – из Старой Руссы.
По этому поводу мы и стукнулись стаканами, после чего беседа стала ещё более оживлённой. Узнал я, что Пётр с сыновьями едет к матери в отпуск, что вот уже семь лет «трубит» на воркутинской шахте и что работа ему нравится, как и квартира, которую выделил ему профком.
На мой вопрос – почему не с женой едет – улыбаться перестал и предложил выйти покурить в тамбур. Пассажиры уже спали, и мы тихонько пробрались вдоль вагона. В тамбуре мы с наслаждением закурили. Петр, слегка захмелевший, положил мне на плечо руку и сказал:
– Я людей в зоне, братан, хорошо понимал, потому вижу, что человек ты неплохой. Наверное, учитель из тебя толковый, вон как ты про ребят интересно говорил! Я тоже за своих пацанов отвечаю. До взрослой жизни хочу довести, хоть и не мои они вовсе.
– Как не твои? Они ж тебя всё время папой называли! Шутишь, что ли?
– Какие шутки! Жизнь моя так непросто сложилась. Можно сказать даже, что по-глупому. Если хочешь, поведаю тебе мою историю.
– Как не хотеть, дорога длинная.
– Это верно. Пошли тогда к пацанам, они у меня спят крепко, не услышат. Да и выпить что-то захотелось после курева.
Мы снова тихо прошли по вагону, зашли в своё «купе». Петр поправил одеяла на мальчишках и присел за столик.
– Наливай.
Выпили, закусили.
– Понимаешь, земляк, жизнь у каждого по-своему складывается. У меня она вкось пошла, но я об этом не жалею, себя не виню.
Ты скажешь, мол, все так говорят. Нет, братан, я – не все. Был у меня друг Валерка, вместе в Афгане служили. Он меня почти мёртвым от
«духов» вытащил. Я год в госпитале провалялся. А когда вернулся домой, Валерка уже женился на соседской девушке Марии. Скоро у них два пацанёнка на свет божий появились. Я себе тоже подругу присмотрел, когда-то в одной школе учились. Походили немного, зорьки летние повстречали, и сделал я Наталье предложение.
Валерка и Мария у меня на свадьбе свидетелями были. Надо бы остепениться, а мы вроде ещё и не нагулялись. Каждые выходные на танцы в клуб ходили. Вот и догулялись однажды: встретили нас в парке пьяные парни с главарём Сенькой Кривым. За что он нас ненавидел, не знаю. Может, за Афган «парился». Нас трое было – я, Валерка и Наталья. Мария в тот день дома осталась – сын приболел.
Сенька и говорит:
– Ну, парни, давайте проучим наших героев. Больно задаются. Да и девка у них, видать, сладкая…
Сама собой получилась у нас эта драка. Их много, а нас-то двое
всего. Хоть и знали приёмы всякие, видим – искалечат. Наталья в стороне во весь голос кричит, да кто в драку нынче ввяжется?! Тут Валерка и дал слабину – нож вытащил, он из Афгана его привёз, лезвие выбрасывается. Я о том тоже не догадывался, а как увидел, кричу: «Валерка, не смей!». Опоздал – он уже Кривого в грудь ударил. Когда Сенька упал, все враз разбежались. А тут и милиция подоспела, на нас наручники – и в машину.
Пётр налил полстакана водки, залпом выпил. Выпил, как воду. Лицо его лишь слегка передёрнул нервный тик.
– Потом был суд. Сенька выжил. А я решил: возьму вину на себя, ведь у Валерки двое малышей. Наталья в ногах валялась, просила не делать этого, но я, Валеркино добро помня, сказал ей: или будет по-моему, или мы с тобой расстанемся. Ничего не сказала она, только чую, что-то в ней надломилось. Дали мне семь лет строгого, учли Афган и то, что не мы драку затеяли. Из пересылки повезли меня в Коми, в Княж-Погостский район.
Из зоны с собаками и охраной выходили в тайгу, валили лес. Так семь лет и оттрубил, да под амнистию попал. Наталья года два писала мне письма, ждать обещала, а потом… Потом мать прислала мне письмо, что Валерка бросил семью и женился на моей Наталье. А чтобы перед людьми не позориться – те ведь про всё знали – уехали они куда-то и адреса не сказали. Вот такие дела, браток…
ПЁТР замолчал. Проезжали какую-то станцию. В свете фонарей я увидел, что глаза Петра подозрительно заблестели, словно туманом заволоклись. Жаль стало мужика.
– Не переживай, Пётр, кто так делает, тому счастья не видать.
– Это как судьба рассудит. А со мной и Марией она обошлась круто. Как только я освободился и домой приехал, она в больницу легла. Родня от Валерки отвернулась, а она – детдомовская. Так что ребятишек моя мать приютила на время. Только раз и успел навестить Марию в больнице. Увидела она меня,
улыбнулась и прошептала: «Умру я, Петя. Ребятишек не брось, определи в детский дом». Сестричка в палату вошла, сказала, что больше нельзя. Рак у Марии признали, как свечка угасла. Через неделю мы её похоронили. Мать мне говорит:
«Что делать будешь?» А я уже решил, что делать: пацанов с собой возьму, завербуюсь на шахту. Так и сказал матери. Ничего она не ответила, только утром заметил я, что голова у неё ещё больше седой стала. Ладно, давай выпьем.
Мы выпили. Я видел, как трудно человеку говорить, уже не хотел услышать окончания драматической истории и предложил Петру лечь спать. Он, видя моё сочувствие, хмуро улыбнулся и сказал:
– Не переживай, браток. Всё хорошо получилось. Приехал я в Воркуту, стал на шахте работать в забое. Пахал, как лошадь, лишь бы на хорошем счету быть. А когда дали мне квартиру, вернулся к матери.
Она к тому времени опекунство своё на меня перевела. Хлопот особых не было, все меня люди знали, а начальник шахты дал такую характеристику, что хоть к Герою представляй. Забрал я пацанов и увёз. Вот уже третий год живём душа в душу. Меня они отцом зовут. А к Марии, как в отпуск приезжаем, я всегда их привожу. На кладбище. Вот, говорю, какая у вас мама красивая была, любила вас. «И тебя, пап, любила?» – спрашивают. «И меня, сынки», – отвечаю. Ну вот и весь мой рассказ, браток. Давай по последней – и спать.
Мы выпили. Я прилёг на нижнюю полку, но заснуть долго не мог. Всё думал: как может жизнь у человека перевернуться. Всё же монотонный стук колёс сумел убаюкать меня. И я уснул крепко, без сна. Когда же утром запоздало проснулся, моих попутчиков уже не было. Стол был аккуратно прибран, а на столе – записка: «Приезжай, браток, в гости. Съездим на озеро, рыбу половим. Мама моя гостей хорошо привечает. Петр, Димка и Саша».
Адрес до сих пор хранится у меня.