Егорка

Я долго не видел этого пацанёнка, только чувствовал его незримое присутствие в городе. Следы, оставленные им, говорили о его бесприютности, беспризорности. Это картонки, постеленные в несколько слоёв на голую землю. Тлеющий дымок костерка в декоративных кустарниках, костерка из сухостоя, сломанного тут же, рядом. Дымок вился вверх и в зарослях кустов создавал какую-то иллюзию скорее не дома, а наспех сделанной хибарки.
Я понимал, что здесь ночует не взрослый человек: тот бы давно прижился в заброшенном доме, мало ли их у нас в городе. И картонки на земле были подстать телу подростка. Не было видно остатков «горячительного», которое любой бомж достанет быстрее хлеба. Но и не было других признаков еды: каких-то фантиков, случайно обронённого кусочка хлеба, шелухи или костей из-под рыбы. Зато в траве лежали в изобилии остатки скуренных окурков сигарет и папирос.
Было ранее утро. В городских сараях уже кричали не прирезанные петухи, а около костра никого не было. Я внимательно огляделся и вдруг увидел рядом с заброшенным складом мальчонку лет двенадцати. Он сидел на копне сена, заготовленного, видно, каким-то кролиководом: на горячем асфальте трава быстрее сохнет. Мальчишка тоже присматривался ко мне. Его чумазое обветренное лицо было без страха, но карие глазёнки всё же настороженно посверкивали над сухими скулами лица.
Вообще мальчонка был очень худ: его пальцы и запястья казались натянутыми прямо на кости. Рваная куртка не скрывала худобы его грязного, немытого, наверное, с год тела. Я подошёл к нему и присел на стул о трёх ногах, приволоченный откуда-то хозяином для создания «семейной обстановки». Мальчонка улыбнулся:
- Не грохнись, дядечка!
- Не грохнусь, не переживай! Ты скажи, откуда ты такой взялся в нашем городке? Я давно за тобой слежу.
Мальчонка почесал  в затылке и хитро прищурил глаза.
- Из Москвы я, дядечка, слыхал про такой город? А здеся, потому что дал зарок земной шар пешком пройти.
- Да ты, парень, Васко де Гама!
- Не обзывайся, никакой я не Васька. Егором меня зовут.
- Учишься где?
- А то как же! Все московские подвалы прошёл. Образование высшее, с телебашню.
Я понял, что Егорке палец в рот не клади, но, зная нынешнюю обстановку, спросил:
- А родители у тебя есть, парень?
- Не-а. подброшенный я. «Папа лётчик, мама проститутка…» Приютский я, дядя!
- Так чего ж сбежал? На картонках спать нравится?
Егорка последний раз соснул опустевший окурок и тихо спросил:
- Дай закурить, дядечка, всю правду скажу. Не дашь, навру – голова заболит.
- Не курю я, Егор, да и тебе не советую. Мал ещё.
- Это я-то мал? – хмыкнул Егор. – Да мне уже 15 лет через месяц стукнет. Ты не гляди, что я шкилет – жрачки мало, с помоек кормлюсь… А насчёт приюта… Там хуже, чем на воле, жрать не дают, да ещё и колотят. Конечно, когда комиссия, оденут во всё новое, кожу заставят отмыть и киселя наварят. А комиссия за порог – жалобщикам в зубы. Во, видишь? Егорка открыл щербатый рот – передних зубов почти не было.
- Ты прав, Егор, сволочи – наши приютские работники. Так ведь другие приюты есть, лучше!
- Ищи их, свищи… Не, дядя, я уже к воле привык. Вот вырасту, в солдаты пойду. В десант.
- Это ещё зачем?
- Солдата все боятся. Он и молодого, и старого отлупит. Он стрелять умеет.
- По людям?
- Не, дядечка, по воробьям.
- Не возьмут тебя в армию, дистрофик ты.
- Это мы ещё поглядим, кто кого в сортире утопит!
Я смотрел на Егора. Его личико с рыжими конопушками не было ни злым, ни добрым. Оно было равнодушным, но затаённо улыбалось каким-то своим мыслям.
- А в наш приют не хочешь, Егор? Давай отведу!
Пацан даже подскочил и сердито сплюнул через два уцелевших зуба.
- Да ты охренел, дядя! Вот и раскрой душу человеку. Я от бабушки ушёл, а ты меня куда? Сам, небось, в приют не идёшь!
- Егор, прости, у меня семья есть.
- А я что, ущербный? Ну и гады вы, люди! Вот стану солдатом, постреляю маленько – и у меня семья будет. Я знаешь, как брательника люблю!
- Так ты говорил, что подкидыш.
- А я братана в приюте нашёл. У него фамилия такая же, как у меня, и конопушки такие же.
- А где он?
- Так он с другой стороны земли мне навстречу идёт. Вот так-то!
Егорка встал, гнилым ремешком перепоясал впалый живот, поднял с земли рюкзал и сказал:
- Однако, прощевай, дядя! Я на базар пошёл. Потолкусь – толк будет.
- Денег не возьмёшь?
- Не надо, сам добуду!
Егорка ушёл. Прошло два дня. Я пытался найти его, но он, видимо, уже уехал из нашего городка. Коробки куда-то исчезли, и дымка от костра я больше не видел.
Но по-прежнему болит моё сердце. По-прежнему, вглядываясь в ночную темноту, я шепчу:
- Где ты, Егорка?