Дожить до рассвета. Глава 5-6

ГЛАВА 5. НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ

Роман выдержал разлуку с матерью только до первого сентября. О Юле старался не вспоминать. Сначала просто выключал телефон, увидев настойчивый повтор знакомых номеров, а потом с заметным сожалением сменил сим-карту.

Шквал новых впечатлений, знакомств, неотразимый столичный микроклимат напряжения и обязательств, некоторого пресыщения и возбуждения захватил и увлек, затормозил прежние расстройства и обиды, оставив их за гранью далеких расстояний и временных рамок.

Но накануне первого осеннего месяца, ночью решительно набрал номер телефона матери:

— Мам, как ты там? Как здоровье? В отпуске была? — и, услышав, как в трубке мать начала всхлипывать, сразу перешел в наступление. — Мамочка, не расстраивайся! У меня к тебе просьба. Найди, пожалуйста, в социально-экономическом институте Юлю. Она учится на втором курсе. Правда, я не знаю, на каком факультете. На мои звонки она не отвечает, потому что я тоже не отвечал на ее звонки почти месяц. Мамочка, ты только не перебивай меня! Это я виноват, что она молчит. Понимаешь, я влюбился всерьез и навсегда. Но в тот проклятый воскресный день, когда разругался с вами, сначала предложил ей себя в качестве мужа, требуя немедленной близости…. И я со всей своей идиотской самоуверенностью оскорбил скромную, очень гордую девушку, которая не поддается соблазнам большого города. Она — чистая и не целованная — будет прекрасной женой и отличной матерью. Мамочка, ты меня знаешь, я никогда ни о чем не прошу, но сейчас очень боюсь потерять Юлю. Надежда только на тебя. Пусть она ответит на мой звонок. А дальше посмотрим. Если она меня простила, то я прилечу в Саратов. И ты тоже прости меня за все.

Утром за завтраком Михаил Леонидович с некоторым удивлением заметил неожиданный лихорадочный румянец на постоянно бледных щеках своей жены, непонятное оживление и блеск в серьезном взгляде, которые его приятно удивили после некоторой отдаленности их с супругой после стремительного выдворения пасынка из дома в начале августа. Потом, правда, все шло своей чередой, никаких выяснений отношений и взаимных упреков не было, но Ираида Алексеевна явно сторонилась мужа. Она придумывала отговорки, чтобы не делить с мужем семейную постель, когда он вдруг загорался желанием, ложилась в своей комнате на диванчике, рано выключала свет и телевизор, при всех перед завтраком демонстративно глотала целую пригоршню лекарств.

— Ида, ты не могла бы сегодня после работы прийти пораньше? Нам давно пора с тобой поговорить откровенно. Как твое самочувствие? Тебе пора подумать об отпуске, — он не успел договорить, когда жена стремительно вскочила из-за стола, как-то необычно радостно рассмеялась, звонко и уверенно, как в достаточно далеком прошлом при их первой случайной встрече на вечеринке у друзей на даче за Волгой. В то время, после развода с первой женой он сразу почувствовал влечение к хрупкой хохотушке с высокой грудью, про которую совершенно ничего не знал, так как увидел впервые. И она, поверив его пьяным и настойчивых признаниям, в ночных сумерках доверчиво и неистово, несколько раз подряд отдалась ему на песчаном берегу таинственной, широченной реки, увлекая своим нетерпением, какой-то жадностью и откровением. Это было необычно для серьезного и обстоятельного юриста. Он сам был удивлен своей ненасытностью, которую раньше назвал бы похотью, но тогда просто голышом устремлялся в воду за русалочкой с распущенными волосами, плыл за ее искрящимся голосом, а потом выносил женщину на берег и снова и снова предавался страсти.

И утром ему было совершенно безразлично, что о нем подумают его друзья и их жены. Это какое-то первобытное стремление к обладанию притягательным телом выворачивало наизнанку его обычные представления о половых взаимоотношениях. И впервые он пожалел о пролетевших годах совместного проживания с бывшей женой, которая никогда так и не смогла воспламенить по-настоящему его кровь, привычно предоставляя свое тело каждую ночь для исполнения супружеского долга.

Тогда, на другой день, в понедельник он с большим трудом дождался окончания работы на пороге конторы, где обитала Ираида, вручил ей букет и увез к себе, чтобы опять чувствовать свою полную и упоительную власть в любовном экстазе с доверившейся ему женщиной, осознавая ее будущей матерью его детей. И только утром Ида призналась, что у нее есть пятнадцатилетний сын, который сейчас живет с ней и ее матерью, а муж несколько лет назад умер. Это ничего не меняло. Значит, и ему она сможет родить трех сыновей. Ираида осталась у него без долгих уговоров. Потом она стала его официальной женой.

И, отправляясь в своем современном автомобиле на работу, Михаилу Леонидовичу внезапно захотелось тотчас вернуться домой, задержать Иду в ее комнате, сдернуть тоненькую кофточку и строгую юбку и в слабом полумраке от зашторенных окон наполнить ее плоть своим нетерпением, жаром прежней любви и страсти, как в былые времена. Он с нетерпением дождался обеденного перерыва, перезвонил жене и попросил ее пораньше вернуться после работы домой.

В беседке за накрытым столом пили чай обе жилички, которые при появлении Михаила Леонидовича вскочили в явном замешательстве. Две малышки на расстеленном одеяле играли в куклы, третье чадо спало в коляске:

— Когда придет Ида, пусть сразу поднимется ко мне в кабинет. У меня с ней будет серьезный разговор. А вы забирайте детей и отправляйтесь погулять в сквер. Ко мне не заходить!

Сам поспешил в душевую кабину. А когда жена заглянула в его комнату, встревоженная необычным приглашением Михаила Леонидовича, он, ничего не объясняя, закрыл резную дверь кабинета на ключ и начал молча раздевать жену.

Чуда воскрешения былого возбуждения, новизны и непредсказуемости не произошло. Но, обнимая худенькие плечи и тонкую талию женщины с закрытыми глазами, покорно выполняющую свое назначение доставлять мужчине плотское удовольствие, он старался всеми способами зажечь чувственность и страстность своей подруги, при этом шепча, как заведенный: «Если бы ты могла родить мне сына!». И кое-что ему удалось. Отдышавшись, разгоряченная жена заговорила вдруг о Юле, избраннице своего сына.

Отчужденность, видимое безразличие мужа к ней в последнее время Михаил перечеркнул этой попыткой властного обладания ее телом среди бела дня, чего не случалось уже давно. И Ираида Алексеевна, торопясь и волнуясь, передала мужу ночной разговор с сыном слово в слово.

Реакция Михаила Леонидовича была неожиданной. Он погладил жену по плечу, неторопливо оделся, пересел в кресло и вдруг предложил жене своеобразный план примирения двух влюбленных:

— Чтобы не потерять девочку для Романа, нужно пригласить ее сначала в гости, а потом уговорить Юлю переехать в наш дом, предложив комнату для проживания. Девочка из сельской местности, снимает жилье за большие деньги, а у нас она будет и накормлена, и под присмотром, сумеет сэкономить деньги для родителей. И, когда Роман приедет в гости, невеста уже будет ждать его дома.

Ираида Алексеевна растаяла. На другой день она позвонила в институт и выяснила много интересного про Юлю, а, самое главное, номер ее сотового телефона. И еще ей сообщили, что в течение месяца Юле будет предоставлено место в общежитии.

Нужно было спешить. И, когда после некоторой паузы Ираида Алексеевна услышала Юлин голос, она несколько секунд старалась сосредоточиться, чтобы не сорваться и быть убедительной. Пока Юля молчала где-то там, далеко, за пределами областного центра, мать Романа взволнованно заступалась за сына, умоляя девушку простить его и позвонить в Москву. А первого сентября обязательно переехать к ним в дом на постоянное житье, так как они с мужем чувствуют свою вину перед сыном за то неудачное знакомство с его невестой.

В ясный, погожий, последний августовский вечер Юля появилась в доме гостеприимных родителей Романа и согласилась на их уговоры пожить у них. Бабуля, у которой Юля снимала угол в первый студенческий год, вернулась из Москвы с дочерью и двумя внуками, которых бросил гражданский московский муж. И в маленькой дореволюционной хибарке места Юле теперь не было. Да еще в деканате пообещали только через месяц место в общежитии.

А потом позвонил Роман, наговорил кучу приятных слов, как будто не было целого месяца тоскливого, унылого молчания и невысказанных обид. О приглашении родителей переехать в их дом Юля промолчала, потому что отчим Романа убедительно весь вечер уговаривал ее не раскрывать секрет их небольшого сговора, чтобы для Романа получился бы в итоге приятный сюрприз.

Отчим Романа очаровал Юлю. Он галантно ухаживал за обеими женщинами, искусно и незаметно расспрашивал гостью об ее родителях и родном селе, читал стихотворения Бродского, взял в руки гитару, начал с бардовских песен, а потом с юмором рассказывал занимательные истории из времен своей стройотрядовской молодости.

Ираида Алексеевна неожиданно потерялась в обществе своего мужа, и, чтобы не разозлить его, не вдавалась в подробности московской жизни сына, одновременно с интересом, незаметно изучая его избранницу. Ей понравилась открытость довольно начитанной студентки из далекого заволжского села, ее не нарисованная природная красота, особая грация спортивной фигуры, обещавшая рождение крепких и здоровых малышей.

И, конечно, она заметила чисто мужские, оценивающие взгляды Михаила на оживленную гостью, но постаралась поскорее подавить заползающие из подкорки головного мозга искорки некоторой ревности и опасений.

Переезд в большой дом родителей Романа, вежливость и их внимание понравились Юле, но сообразительная и наблюдательная с детства она уже с первых дней проживания поняла, что в доме существует какая-то тайна, о которой никто не проронил ни слова. Чувствовалась какая-то скрытность во взаимоотношениях хозяев и двух женщин с детьми, проживающих под одной крышей.

Первая неделя пролетела стремительно. Ранний подъем, легкий завтрак из гречневой или овсяной каши с бокалом крепкого сладкого чая и куском булки с вареньем, растянутый учебный день, обед в столовке, занятия в библиотеке, неспешное возвращение пешком по запруженным гуляющим народом улицам — все было обычно. А вечером вежливый обмен ничего не значащими словами с матерью Романа, категоричный отказ от приглашения поужинать, зависание в компьютере до полуночи — тут совсем не было времени на посторонние размышления. От работы в кинотеатре пришлось отказаться, ведь всех денег не заработаешь.

Юлина комната находилась на первом этаже рядом с кухней, комнатой Романа, ванной и туалетом, кладовой и прихожей. На втором этаже Юля не была. И однажды, в понедельник, рано утром на кухне она стала невольной свидетельницей какого-то неприятного скандала наверху. И поняла, что там находились спальная комната родителей Романа, кабинет хозяина дома, две комнаты жиличек, причем, у той, которая была постарше, было две девочки- погодки в возрасте трех и двух лет.

У второй молодой женщины тоже была девочка-грудничок, семи или восьми месяцев от роду. И поздней ночью в гулкой тишине часто был отчетливо слышен плач кого-то из трех детей.

Речь, как поняла Юля, прислушавшись, пока закипал чайник, шла о вчерашнем воскресном посещении супругами концерта известного певца в помещении областного цирка, куда страстно мечтала попасть жиличка помоложе. Но ей не с кем было оставить свою малышку. И она несколько истеричным голосом обвиняла всех в равнодушном отношении к ней и ее ребенку, причем выкрикивала угрозы в адрес хозяина Михаила Леонидовича, напоминала о его обещаниях.

В равномерный рокот голоса Михаила Леонидовича изредка вплеталась неторопливая проповедь его жены Ираиды Алексеевны. Через полчаса нервных всхлипываний и истеричных выкриков Зины все затихло.

От этого случайного проникновения в чужую непонятную жизнь у Юли осталось неприятное чувство, словно, надкусив внешне благополучную золотистую грушу с ветки, обнаружила внутри целое скопище быстрых муравьев. Она постаралась поскорее испариться из дома, чтобы не встретиться ни с кем из хозяев.

Роман звонил один раз в день, был нетерпелив, вечно торопился и очень обрадовался, когда Юля призналась, что больше не подрабатывает в кинотеатре. Этот его деловой тон без эмоциональных всплесков и объяснений в любви, непритязательность обычных вопросов сначала злили Юлю. Но потом она сама себя успокоила, что Роман, вероятно, так пока и не смог до конца простить ей резкий выпад о проститутках и довольно откровенное ее признание, что не любит пока безумно и бездумно молодого человека.

И теперь только несколько ироничные замечания Романа о прозаичности своей офисной жизни, о нескрываемой жажде разбогатеть любыми путями молодых, целеустремленных, тщеславных коллег, об их попытке зацепиться именно в Москве, вскарабкаться хотя бы на нижнюю ступеньку успешности и популярности стали именно той связующей ниточкой их таких непростых заочных отношений, которая в любую минуту могла порваться.

И в той мифической формуле любви, которую Юля пыталась создать в своем пылком воображении, на первое место упорно всплывало требование быть неразлучными. Чтобы, просыпаясь на своем односпальном диване, знать, что через час, в обед или вечером ты обязательно захлебнешься восторгом от его невозможного взгляда, от жара ласковой ладони, которая смело ляжет на талию. И ты уже не вникаешь в суть предложений, а пропадаешь, растворяешься в не выразимой словами нежности и чувственности, мечтая оказаться немедленно в изоляции от окружающего мира в объятиях своего избранника.

А телефонные облака слов только дразнят воображение, унося в небытие волны пьянящего восторга, опустошая своей невозможностью отдаться страсти и любви.

Но, когда после недельного пребывания на новом месте Юля вдруг проговорилась, что живет по приглашению родителей Романа в их доме, в ответ была долгая пауза. Потом Роман хриплым голосом, срываясь, переспросил:

— А они тебя не используют намеренно в роли служанки? Только честно! С них станется. Моя мать только внешне выглядит очень уверенной и состоявшейся женщиной, работая главным бухгалтером в крупной фирме. Но на самом деле она давно попала под влияние своего мужа, моего отчима. Живет, безропотно подчиняясь всем его приказам и командам уже много лет. А когда я в старших классах начал заступаться за мать, вступать с отчимом в довольно резкие перепалки, то меня сразу после окончания школы быстренько отправили на учебу в Германию. Там у отчима живет дальний друг, и Михаил Леонидович меня облагодетельствовал. Меня держали на таком строгом пайке, чтобы я, как можно реже, прилетал в Россию на каникулы. Вот такие пироги с картошкой! Ко мне отчим всегда относился с прохладцей. Он и сейчас рад, что меня снова нет дома. Не пойму только, почему он согласился на твое проживание в доме? Ведь у нас и так живут две посторонние женщины со своими детьми!

— Разве они не родственницы отчиму или твоей матери? — не удержалась Юля от вопроса.

— Не знаю, не вникал в подробности, но то, что они не наша родня, — это точно. Хотя мать вынуждена терпеть их присутствие уже несколько лет. Они появились сразу после моего отъезда в Германию. Юля! Если тебя вдруг вздумают эксплуатировать, немедленно позвони мне, ничего не скрывай. И вообще странно, что даже мать о твоем присутствии в доме не проронила ни слова. Наверное, мне придется дождаться праздничных дней и прилететь в Саратов. Не люблю скрытность и недомолвки. Я постоянно думаю о тебе. Знаешь, ты была права, когда не поддалась на мою пылкость и попытку овладеть тобой. Ты заметила, что я сейчас не говорю тебе: «Люблю!». Просто интерес, притяжение — ведь этого так мало и недостаточно! Нужно обязательно быть рядом. И мы будем с тобой вместе. В Калининград я один без тебя не поеду, это точно!

ГЛАВА 6. ОЖИДАНИЕ

Поздно ночью, когда Юля в изнеможении вытянулась на диване, закончив, наконец-то, печатать нуднейший реферат, собранный в туманной бескрайности прожорливого Интернета из трех приличных источников для завтрашнего семинара, в дверь постучали. На пороге в легком халатике с полотенцем на влажных волосах стояла Ираида Алексеевна:

— Юля, можно к тебе? Зашла, чтобы попрощаться! Завтра рано утром я уезжаю в Кисловодск, в санаторий. Михаил Леонидович приготовил для меня сюрприз. В последнее время я что-то совсем расквасилась. То затяжная мигрень, то одышка — не могу, как раньше, на третий этаж без остановок подняться. Сердце стало барахлить, будто мне уже за пятьдесят. Неудобно жаловаться, но, если честно, мне не с кем поговорить. Какому мужу понравится, если женщина ноет. Миша привык, что я всегда в отличной форме. А с Ромой как у вас? У него очень сложный характер. Он никак не может примириться, что я вышла замуж. Считает, что я предала память отца. Трудно тебе с ним будет. Если бы ты, Юлечка, знала, как я не хочу уезжать из дома. Но Михаил даже слышать ничего не желает. Ты уж, будь добра, присмотри тут за хозяйством. Чувствую, что за три недели отсутствия не будет мне радости ни от ванн, ни от экскурсий. Неспокойно на душе что-то.

Ираида Алексеевна задержалась у двери, словно хотела еще что-то сказать, но потом тихо закрыла за собой немножко скрипучую дверь.

Юля выключила настольную лампу, в ночном глухом полумраке комнаты пытаясь представить, что имела в виду мать Романа, говоря «присмотри тут за хозяйством». Или начинают сбываться опасения Романа, что ее позвали жить в доме, чтобы она отрабатывала свое бесплатное проживание.

Утром Юля чуть не опоздала на семинар, но ее выступление понравилось заведующему кафедрой, и она весь день пребывала в состоянии глубокого удовлетворения, совершенно забыв об отъезде хозяйки дома.

А вечером по закону подлости, или, как в песне поется: «После радости — неприятности по теории вероятности», — на пороге дома Юлю остановила жиличка постарше. Даже за недолгое проживание в доме Юля ни разу не услышала, как ее зовут. Молчаливая, рыжеволосая женщина неопределенного возраста постоянно крутилась во дворе, поливала цветочные клумбы, завешивала проволоку за гаражом выстиранными детскими вещами, простынями и шторами. Рано утром, пока дети спали, она отправлялась на рынок, мыла туалет с хлоркой, напевая какие-то украинские мелодии. И по тому, как она решительно поднялась на ступеньки дома и стала на пороге, едва завидев входившую в калитку Юлю, стало понятно, что студентку, действительно, с нетерпением дожидались:

— Мы официально не знакомы. Меня зовут Наталья Ивановна. И теперь, после отъезда Ираиды Алексеевны ты будешь под моим контролем. А это значит, что тебе придется выполнять кое-какие мои поручения. Например, до субботы нужно в течение недели сделать генеральную уборку во всех комнатах на втором этаже. Ищи свободное время, где хочешь, но желательно, чтобы все работы были сделаны до прихода Михаила Леонидовича.

Юля вспыхнула:

— Извините, но я не собираюсь пропускать занятия в институте ради вашей уборки! Кто вы такая? Я живу в этом доме по просьбе матери Романа. И ваши указания не собираюсь выполнять! Извините, но у меня мало времени!

— А куда ты теперь денешься? Я осталась за хозяйку, понятно! Михаил Леонидович на три дня улетает в Екатеринбург в командировку, и к его приезду все должно блестеть. Не можешь днем, значит, будешь пахать ночью. Современная штучка!

Первым желанием было сразу же пожаловаться Роману, но любопытство посмотреть, как живут его родители, пересилило чувство внутреннего протеста против самодовольного нахальства этой жилички.

Зато рано утром, стоя у открытого окна кухни, Юля вдруг совершенно случайно увидела довольно странную картину проводов Михаила Леонидовича до калитки, где его ждало такси. Жиличка помоложе, Зина, вдруг, никого не стесняясь, обхватила отчима Романа за шею руками, и они замерли в продолжительном страстном поцелуе. А потом он довольно долго мял ее объемные ягодицы, прижимая податливое тело раскрасневшейся молодой женщины к своим длинным ногам. Дети, по-видимому, спали, и, когда на крыльцо вышла Наталья с большим портфелем хозяина, он, оторвавшись от Зины, притянул и ее к себе, троекратно расцеловал в щеки, одновременно подержав, словно взвешивал, одной рукой обе груди по очереди в распахнувшемся халатике.

Эти непристойные поцелуи и жесты заставили Юлю в смятении спрятаться за шторку, чтобы не быть увиденной со двора. И сразу закрутились в сознании всплески навязчивых предположений об измене жене, которую неверный муж вовремя выпроводил отдыхать в элитный санаторий на Кавказе. А сам …. Нет, об этих бессовестных подробностях, во-первых, просто неудобно говорить, а, во-вторых, нельзя ни в коем случае посвящать Романа, зная его вспыльчивый характер и неприязненное отношение к отчиму.

«Так, пока она, Юля, живет в этом доме, то должна непременно выяснить истинные причины такого, мягко говоря, неприличного поведения Михаила Леонидовича. И только, убедившись в его непорядочности, нужно постараться осторожно намекнуть Роману, чтобы он предупредил свою мать, — Юля взволнованно мерила метры в довольно обширной по площади кухне. — Нет, подождите! А, может быть, как выражаются ее ровесники, просто собрать свои вещички и свалить от всех заморочек чужой семьи, не вдаваясь в тонкости их взаимоотношений? Но жаль и Романа, и его мать. А вдруг эта утренняя картина неприкрытого эротического сладострастия — всего лишь подозрительность ее мозга, который возмутился без причины?»

О Юлином присутствии в доме Михаил Леонидович, уезжая, даже не вспомнил, что ее несколько задело.

Зато, когда она вернулась в шесть часов вечера из библиотеки института, то была атакована сразу двумя женщинами. Что они обсуждали в ее отсутствие, можно было только догадываться по их раскрасневшимся, возбужденным лицам, истошному плачу всех трех маленьких девочек: на руках у одной из матерей, в коляске другой мамаши и средней малышки на мягком диванчике в беседке. И, оказавшись перед малознакомыми женщинами в своем любимом светло-сиреневом кружевном платье, в легких лодочках, Юля явно контрастировала своим видом, выигрывая в сравнении с ситцевым застиранным халатом Натальи и трикотажным, ниже всех возможностей открытым на груди сарафаном Зинаиды:

— Так, студентка, иди, переодевайся и за работу! Видишь, у нас дети разболелись, простыли от этих перепадов температур. Умеешь с пылесосом управляться? А то современных девочек мамочки и близко к домашним делам не подпускают, готовят к жизни заморских принцесс! Пошли, я покажу, что нужно делать! Зина, присмотри за моими детишками! — скомандовала грозно Наталья, и Юля удивилась вдруг ее прорезавшемуся властному голосу. Зина недовольно поморщилась.

Спорить с ними было бесполезно. Поступив в прошлом году в институт на бюджет с приличным запасом баллов ЕГЭ, Юля сразу ринулась просвещаться в Интернет, ознакомившись с множеством рекомендаций первокурсникам от неизвестных блогерш, которые заполонили все популярные странички и с умным, независимым видом вещали банальные прописные истины для таких лохов, как Юля.

Но одно правило Юля запомнила, хотя стала жить у молчаливой хозяйки в отдельной комнате и не испытывала обещанного давления в котле общежитского братства: «Научитесь иногда говорить: „Нет!“, чтобы на вас не сели, свесив ноги, и не погоняли, кому придется».

По новой узкой деревянной лестнице Юля поднималась вслед за Натальей с некоторым опасением. Чужое жилище всегда неожиданно приоткрывает лицо своих хозяев несколько с другого ракурса, обнажает их тайны и пристрастия, а подчас и характеры складывающихся взаимоотношений.

Ведь современные интерьеры больших квартир даже без намека книжных полок, с огромным телевизором на полстены сразу без всяких бесед и откровенностей рисует стиль современного делового человека, горящего на работе. И он приседает на полчаса в столовой, чтобы подкрепиться, в душевой и спальной комнатах, чтобы выполнить их предназначение, разменивая стремительное время жизни в погоне за несбывшимися надеждами.

Картины в дорогих рамках, баснословная цена мебельных раритетов, завалы в гардеробных быстро устаревающих модных брендов дорогостоящей одежды, обуви, сумок — удел тщеславных людей, которые мнят, что сумели поймать под узду и удержаться на полном скаку на спине малоразборчивой удачи, захлебываясь от избытка быстропроходящей славы и огромных сумм свалившихся или украденных денег.

Ничего необычного на втором этаже Юля не увидела. Длинный, довольно широкий коридор по всему этажу с двумя пластиковыми окнами, выходящими во двор, и целой чередой одинаковых четырех недорогих бежевых дверей напомнил, что, по-видимому, в далекое, дореволюционное время это был обычный мещанский дом, в котором сдавали комнаты квартирантам в наем. Или ютились обедневшие дворяне, у которых прислуга и няньки обитали на первом этаже.

Выдержав за свою долголетнюю судьбу множество ремонтов, после последней реставрации дом приобрел приличный вид. Недешевые обои, линолеум на полу, несколько настенных бра и лампы дневного света на натяжном потолке — все это сразу заставило Юлю впасть в уныние по поводу предстоящей уборки.

Но Наталья Ивановна решительно открыла крайнюю дверь:

— Это комната Ираиды. Она чистюля, сама недавно делала генеральную уборку, так что тут долго не прохлаждайся. Пропылесось, и хватит с нее. Барыню всегда из себя строит. Какие-то родственники у нее были саратовскими дворянами. Высохшая селедка, не в передачу будет сказано. Хозяин давно на нее внимание, как на женщину, перестал обращать. А куда ему ее теперь денешь — официальная жена! Приходится соблюдать приличия.

Комната поражала обилием всевозможных вышивок на стенах и на диванных подушках. Тонкая кропотливая работа икон из бисера, цветочные композиции, изображения взлетающих лебедей над речной заводью, старинного замка над пропастью, выполненные крестиком с богатой палитрой ниток-мулине — все это даже заочно характеризовало отсутствующую хозяйку как женщину, замкнувшуюся в своем одиночестве, чтобы спастись от разочарований окружающего стремительного мира, в череде своеобразного творчества, позволявшего никогда не отдыхающему мозгу погружаться в всплески воспоминаний мгновений былой страсти, картин неповторимого детства и пролетевшей юности. Это был, как бы обитаемый островок среди стен квартиры, с небольшим импортным телевизором, громоздкими черными коробками и путами множества проводов устаревшего компьютера, сложенным диваном неяркой обивки, старинным бабушкиным трельяжем и множеством разросшихся комнатных цветов на подоконнике, тумбочке и старой табуретке. И сужал пространство старый полированный шифоньер за дверью. На столе рядом с массивной старинной вазой из синего стекла в простой светло-коричневой рамке улыбался Роман.

Но полюбоваться его открытым взглядом Юля не успела. Наталья потянула ее за руку в коридор, а потом в кабинет Михаила Леонидовича.

Здесь было что-то среднее между залом и шикарной спальной. В углу, где когда-то была, по-видимому, печная голландка, теперь выступал барственно массивный камин, обложенный мраморными плитками. По правую стенку золотом посуды отсвечивал старинный дубовый зеркальный шкаф. У другой стены на фоне матовых дорогих обоев стояла большая двуспальная кровать, над которой висел огромный современный телевизор. Посредине комнаты на дорогом ковровом покрытии два роскошных кресел создавали некоторую зону отдыха рядом с полированным маленьким столиком на резных ножках. В углу за шкафом незаметная дверь вела в узкую гардеробную и туалет с ванной кабиной, как позже узнала Юля.

Сразу можно было предположить, что хозяин в домашней обстановке старался не думать о работе, посвящая свободное время отдыху и, вероятно, именно общению с женщинами. Это внезапная мысль смутила Юлю.

И она с непонятной тревогой последовала за Натальей по коридору, не удержавшись, спросила:

— А вы где обитаете?

Наталья с явной гордостью распахнула следующую дверь. Посередине комнаты параллельно окну стояла огромная, громоздкая двуспальная кровать, накрытая ярким корейским пледом. Под окном с традиционными блестящими шторами и белой расшитой тюлью стоял обычный полированный стол с электрическим чайником, набором изделий из хохломы и телевизором. Вдоль стены стояли рядышком детская односпальная кровать и большой платяной шкаф. В углу — большое раскладное кресло, где, наверное, спала младшая девочка, и еще сложенная гладильная доска, и современный холодильник.

— У меня и у Зины убирать не надо. Тебе, самое главное, сделать приборочку у хозяина. Он — мужчина требовательный. У него в комнате все должно блестеть, а не то среди ночи поднимет крик. Хотя тебя он, может, и не будет трогать, а нам с Зинкой точно достанется. Мы его и любим, и боимся. С мужчинами всегда нужно по-хорошему, если не желаешь проблем. Просит любви — дай, не жалей себя. Пришла я в дом уколы делать, покладистая была, одинокая. Затащил меня в свою кровать Михаил Леонидович ночью, пока жена спала, такой класс любовной ласки выдал, что на следующую ночь я сама к нему без приглашения нырнула под одеяло. Ираида сначала даже не догадывалась, а через месяц — беременность у меня высветилась. Скандал получился. Хотела законная жена из дома уйти, но Михаил умеет своим обхождением все бугры да ямки на жизненной дороге объезжать. Уговорил он Ираиду, месяц из ее спальни не выходил, ублажал и уговорил перестроить жизнь на восточный манер. И я, оказывается, не любовница вовсе, а суррогатная мамаша для его будущего наследника. Но у меня, видишь, какая закавыка, — уже две девчонки подряд, а ему сына подавай. Сына родила бы, может быть, он и с Ираидой развелся. И стала бы я полноправной хозяйкой в доме. А тут Зинка высветилась со своей задницей. Как Зинка появилась в доме, то он меня стал откровенно сторониться. Трахал Зинку по три раза за ночь до самых родов, а все равно девчонка получилась. Ведь Зинаиде в жизни все досталось: молодость, справное тело, красота. Вот и старается Михаил каждую ночь, чтобы до краев испить женскую истому и сладость, пока не состарился. Не бережется, не предохраняется, чтобы наследника приобрести, а ничего не получается. Зинка уже дважды прерывала беременность после родов, когда высвечивалось на УЗИ, что снова девочка будет. Михаил так изменился за последнее время. Как бес в него вселился, никак не наестся бабами. А со мной вообще перестал церемониться — бесплатная домработница. Придет раз в неделю, помнет, помнет меня, да в простынку семя свое и выплюнет. Боится, что я на аборт, в случае неудачи, не пойду. Хорошо, что у тебя защита есть, — его пасынок. Ты будешь Зинкину комнату смотреть?

Юля кивнула нехотя. От всех этих монотонных откровений Натальи внезапно стало страшно и противно.

«Неужели возможна такая бессовестная беспринципность, когда один мужчина пользуется услугами сразу трех женщин? Чем он их всех так очаровал, если они добровольно на протяжении нескольких лет делят с ним его постель? А мать Романа? Господи! Да Роман с ума сойдет, если узнает правду про всех этих жиличек? Неужели так можно опуститься современной женщине, чтобы из-за любви к мужчине жить в этой грязи и скотстве? А, может быть, Михаил Леонидович просто всех троих держит в страхе, шантажируя одному ему известными фактами из их вдруг неприличной и шокирующей бывшей жизни? Все это я должна обязательно выяснить, даже если придется притворяться! Только бы самой в этих грязных помоях не испачкаться!»

Комната Зинаиды была отделана в ярких кричащих оранжевых тонах, сразу создавая атмосферу вызова и суеты. Везде — на двуспальной кровати, на двух стульях и даже на столе лежали вперемежку детские и женские вещи: нижнее белье, дорогие платья без вешалок, банные полотенца, не глаженные, мятые простыни. Наталья с явным высокомерием захлопнула чужую дверь:

— Неряха она, эта Зинка! Сунет ребенку грудь и дрыхнет до самого обеда! Может весь день проходить в ночнушке, под которой даже трусов нет! Этим Михаила и разжигает. Придет он с работы пораньше, особенно когда Ираида с отчетами задерживается, девчонку мне на догляд, а сам эту сладкую телочку обрабатывает несколько раз подряд, а она еще на весь этаж стонет, вскрикивает, мужика провоцирует. Не могу я этих притворщиц терпеть!

— А как же жена Михаила Леонидовича все это терпит? — покраснев, не утерпела Юля. — Она ведь знает про все похождения мужа?

— А куда она денется? Любит, наверное! Михаил на людях видимость создает примерного семьянина. В гости, на концерты, в санатории — всегда вдвоем, под ручку. Ираида — его официальная жена. И, как барыня, ничего не делает. В воскресенье только и появляется на кухне, на обед что-нибудь вымудрится приготовить, из Интернета заимствованное: кулебяку, мясо по-французски, пудинги шотландские. На столе — всегда вино, свечи зажженные. Строит из себя, черт знает кого, а по ночам, наверное, рыдает в подушку от жалости к себе.

Дальше подробностей Юля не услышала, потому что пронзительный голос Зинаиды прорвался даже сквозь закрытые окна коридора второго этажа:

— Наталья, иди сюда! Твоя старшая горшок на одеяло опрокинула! Почему я должна дерьмо нюхать?

Наталья Ивановна, как тигрица, рванула по лестнице во двор, а Юля, спустившись, в своей комнате стала переодеваться. Вышла на кухню, поставила кастрюльку с водой на газ. Замороженные пельмени в пакете уже достаточно оттаяли, пока она, забыв про покупку, выслушивала в тепле этой ненормальной квартиры откровения долго молчавшей жилички номер один:

«Так, подытожим сумятицу сегодняшнего растрепанного дня. Во-первых, придется сразу после ужина, не сильно стараясь, сделать приборку на втором этаже. Ругаться с этими гаремными тетками не буду. Они, видимо, не в очень приятельских отношениях друг с дружкой, их подруг не видно, так что от некоторой тоски свежему человеку, то есть, мне выложат кое-какие подробности скрытой жизни и запутанных отношений этой нетрадиционной семьи. А я буду краснеть, но постараюсь выведать то, о чем сам Роман пока даже не догадывается. Но ведь и я ни о чем подобном в книжках не читала. Во-вторых, конечно, в нашей стране на тысячу мужчин приходится где-то на сто пятьдесят четыре женщины больше, но это не значит, что нужно потерять совесть и вешаться на женатых мужчин. А, может быть, Михаил Леонидович — из разряда восточных мужчин? И решил на восточный манер завести себе гарем? Но женщины — ведь все православные! Господи! Вся эта нелепица просто не укладывается в голове! Просто невозможно представит себя женой такого придурка, как этот Михаил Леонидович! Или я чего-то не понимаю в этой жизни, но даже допустить такое исключение из общепринятых норм семейной жизни страшно и унизительно!»

Голодная Юля на минуты забыла о своих философских размышлениях, пока неторопливо уминала треть пачки горячих аппетитных пельменей с салатом из своих домашних помидоров и малосольных огурчиков. Но, выглянув в кухонное окно, увидела двух жиличек, которые буквально визжали от злости друг на друга, продолжая начатый давно разговор. Юля заторопилась во двор:

— Что вы еще не поделили? Если по поводу меня, то я уже иду на работу. Не беспокойтесь, на завтра я ничего оставлять не буду. Но свои комнаты убирайте сами.

Она забрала в кладовой не новый пылесос, в туалете выбрала тряпки почище, химию в бутылках и отправилась наверх. И больше двух часов размывала чужие хоромы.

Жилички над душой не стояли, и Юля была им благодарна за это, иначе бы точно сорвалась и сгоряча высказала все, что она о них и их взаимоотношениях думает нелицеприятное.

После душа свалилась на диван и думала, что тотчас же отрубится, но сон испарился. Роман не звонил уже третий день. Юля ловила себя на мысли, что она живет теперь только ожиданием звонка от Романа. Это уже становилось наваждением, бредовой зависимостью от знакомого голоса, который возбуждал, заставлял трястись от непонятного внутреннего напряжения, причем, менялась непроизвольно интонация ее голоса. И, если бы Роман сразу после звонка вошел вдруг в комнату, попросил или приказал ей лечь с ним, то она бы вряд ли сопротивлялась. Это состояние внутреннего запрета сознания, тиски, из которых созревшее тело стремилось вырваться по закону природы, чтобы, познав трепет, силу и требовательность мужского тела, насытиться любовью и произвести потом на свет свое продолжение, становилось невыносимым душными ночами. И днем на занятиях приходилось казнить себя самыми жестокими словами, преодолевая немедленное желание убежать с лекций, купить билет на самолет и уже перед самой посадкой в столице позвонить Роману: «Прилетела к тебе!» Потому что с поезда, испугавшись своего безответственного поступка, она могла бы точно сойти на глухом полустанке часа в три ночи и, трясясь от холода и волнения в полупустом здании столетнего вокзала, молить Бога, о том, чтобы высшие силы вразумили ее слабую волю и наставили на путь истины.


      Следующие главы 7-8:  http://proza.ru/2020/05/15/2312