Переселение на Марс Глава 12

ГЛАВА  12

Постели, нежные от ласки аромата,
Как жадные гроба, раскроются для нас,
И странные цветы, дышавшие когда-то
Под блеском лучших дней, вздохнут в последний раз.

Шарль Бодлер, “CXXXI. Смерть любовников”, перевод К. Бальмонта.

О ложе, ты, что брачный пояс мой
Распущенным увидело, – прости!
Я не сержусь, хоть только ты сгубило
Меня: тебе и мужу изменить
Боялась я и, видишь, – умираю.

Еврипид, “Алкеста”, эписодий первый, перевод И. Анненского.


                1

Война Гиоры поначалу походила на бунт, но постепенно такое сходство исчезло, и борение превратилось в негасимую, но не слишком бурную гражданскую войну. Брошенная им искра упала на огнеопасную почву подавленных влечений, и помимо его воли разгорелись два набиравших мощь очага пламени. Природные страсти искали выход, кусали и раскачивали исконную апатию, а та, в свою очередь, не желала сдавать позиции, и обе эти силы завладевали массами марсиан. 

Безымянный атаман-хулиган становился известным полководцем. Гиора давно переступил порог своих амбиций, но как остановить камнепад? Тому честь, кто может снесть! Трудно сказать, то ли Гиора правил событиями, то ли они влекли его за собой. Неуверенность мужа передавалась жене и огорчала ее.

Удивительно легко приживались в характерах многих марсиан неведомые прежде черты – кровожадность, похоть, любопытство. Храмы Божьи гудели проповедями, трактующими по-новому деяния Каина и Хавы: искусные толкователи всегда шли в ногу со временем.

Как и ожидалось, оказались на высоте правящие круги масианские: они проявили коренное свойство всякой власти – инстинкт выживания. Повелевающим положено бессмертие. Были увеличены налоги, создана полиция, тюрьмы, армия. Марсиане спешно учились у землян ковать холодное и лить и точить из стали огнестрельное оружие, выдумали изобретенный на другой планете порох, приняли законы о гуманной казни и нашли добровольцев-палачей.

Ускорилась постройка железных дорог, паровая тяга теснила гужевую, инженерия обрела престиж, а поэты и художники набирали полные легкие нового воздуха.

Виконт Ярив потирал руки. Военные поставки приятным бременем тяжелили семейную казну. “Если можешь – обогащайся честно, а если нет – то как можешь!” – шутил виконт, не имея в виду себя. Берта выполняла заказы одной из воюющих сторон, Ярив снабжал другой лагерь. Однако, не алчность, но патриотическая идея главенствовала во взглядах магната. Марс необратимо стал на новый путь. Опасное отставание от дьявольски агрессивной Земли счастливо сокращалось, души раскрепощались, сердца просыпались к жизни.

Психиатр Хагай ревниво наблюдал за прогрессом неразвитых прежде областей медицины. Необходимо оперировать раненых, лечить переломы и ожоги, ампутировать конечности, ухаживать за инвалидами. При этом беспристрастная медицинская статистика тревожила цифрами о сокращении душевных заболеваний.

В рядах армии Гиоры сражалось непропорционально большое число земных иудеев-праведников, сокрушавших чужие устои. Это зловещее обстоятельство кололо глаза ортодоксальным массам марсианского народа и оказывало двоякое действие на власти. Кормчие планеты, с одной стороны, не желали нарушающей их покой межрелигиозной вражды, а с другой стороны, радовались появлению удобного русла, в которое при желании можно было направить гнев большинства. В новой реальности правительство осваивало государственные маневры, меламед и раввин Гершель тяжко вздыхал, а тщеславный неслух Гиора вспоминал пророческие остережения мудрого земляка.   

                2

Для настоящего ученого не существует политики. Поле его интересов простирается в научной области, и только в ней. Озабоченный переменами медицинских приоритетов, Хагай еще больше углубился в работу. Необходимо форсировать результаты нового метода лечения душевных болезней. Кроме того, убыль психических недугов казалась ему явлением случайным, этакой статистической флуктуацией. Новые духовные веяния на планете должны были, по его мнению, лишь увеличить опасность безумия. Хагай проводил в своей клинике дни и ночи и совсем позабыл о молодой жене.

Демонический дух витал над планетой и вселялся в души. Огонек эстетизма с младых ногтей шуршал в сердце Итро, подпитывался восхищением юной женской красой, хотя не грозил пожаром. С годами костерок почти потух, но нынче занялся на свежем ветру, запылал трескучим пламенем. Скучающая Малка благосклонно снизошла к страсти незрелого старика. Итро потерял голову. Из Зюдмарса переселился в Марс. Провожал Малку на занятия и встречал ее. Домогался близости молодухи.

Однажды несчастная Адель, задумавшись, неосторожно без стука вошла в дом сына. Развратное непотребство взорвало ее понимание целомудренной чистоты супружества. В центре гостиной она узрела полуодетую Малку, волосы были призывно разбросаны по плечам. На коленях перед девкой стоял Итро и жадно целовал ей руки.

“Гнусный снохач!” – взвизгнула Адель, захлопнула дверь и бросилась прочь. “Как простой вахлак! Профессор! Грубая скотина! Самец! Кобель! – рыдала бедняжка, - а моя Цвия – святая против этой мерзавки! Бедный Хагай ничего не подозревает. Какое огромное сердце – самозабвенно лечит недужных! Сладкий сынок мой, тебе чужды бешеные страсти, только благоразумие и польза живут в добропорядочной душе твоей!”

Адель возвращалась в Зюдмарс в сопровождении Яары и Надава. Дочь нежно гладила голову и плечи неуемно плачущей матери, а та в свою очередь вцепилась в руку Надава. “Пусть он больной, но ведь хороший парень, - думала Адель, - доживу ли до их женитьбы?”

Лад меж Яарой и Малкой совершенно расстроился. “Как дружить с той, кто принес столько горя в семью?” – рассуждала Яара. Она пыталась говорить об этом с Надавом, но он избегал личной темы. В последнее время он крепко думал об изображении пространства на плоском холсте, кажется, нащупал главное. Новые веяния заострили ум, он пребывал в благополучном периоде ремиссии, и жаль было растрачивать силы.

Потрясение сломило Адель, и она занемогла. Черые мысли сверлили воспаленный мозг. “Что будет с Итро? Как сказать Хагаю? Стыдно слуг.” Даже маленький Амир почуял недоброе в семье и не оходил от больной матери.

                3

Мир, как известно, мал. До Гершеля дошли скандальные слухи. Не думая долго, он послал к Итро одного из мальчиков-учеников с запиской. Старый меламед категорически требовал от бывшего покровителя немедленно явиться к нему домой. Да, времена изменились. Гершель заработал столь высокий моральный авторитет среди марсианских интеллектуалов, что смело мог говорить повелительным языком с профессором и важным государственным чиновником.

Итро покорно явился к былому своему протеже. Гершель принялся наставлять бесшабашного                любовника. Огромность знаний несколько часов поддерживала красноречие учителя. Увы, слишком мало значит слово мудреца против немудреного дела Хавы!

“Я прожил долгую жизнь, - размышлял огорченный неудачей Гершель, - я видел браки  благополучные и неуспешные. Воистину, бесконечно многообразно супружеское счастье, но бездольные семьи все несчастливы одинаково: горе, горе и горе – их жалкий удел!”

Гершель вспомнил почему-то свою отроческую любовь к Малке. “Милая девочка в городе Вильно. Потом Божин разлучил нас, и уже ничто в мире не смогло соединить наши судьбы. Она умерла молодой, я – стариком. В раю мы свиделись, я признался ей и раскаялся. Ведь я стар! И вот теперь она вновь молода, но другой старик, что смелее меня, завоевывает юное сердце...”

Безрассудство идет до конца и возраста оно не разбирает. Итро и Малка ударились в бега. Они укрылись в самом дальнем и безлюдном западном конце планеты – в какой-то безвестной деревне за Вестмарсом.

Гершель принял эту новость с бесхитростным простецким изумлением. “Какими, однако, невероятными изменами отмечено марсово беспутство! – размышлял он, - на Земле, случалось, юная жена удирала с лихим ухарем от немилого мужа-старца, а тут баба в соку бежит со стариком от молодого мужика!”
 
Адель ждала этого бедствия. Она была уже тяжело больна. К ней приставили сиделку. Бедняжка предвидела скорую смерть и молила Господа, чтоб поскорее кончил муки ее. Не о своей несчастной доле горевала Адель, думы о судьбе Хагая терзали материнское сердце.

                4

Рожденный переменами дух честолюбия казался всепроникающ. Основательный и педантичный ум Хагая поддался непривычной лихорадке поиска, азартно и быстро находил решения сложных, порой, застарелых проблем. Молодой ученый жадно вдыхал запах победы. Все шло, как нельзя лучше. Метод работал.

Хагай почувствовал усталость. Вспомнил о доме, затосковал о Малке. “Сколько недель не был дома? – устыдился, - небось, скучает бедная! Хотя, с чего бы ей грустить? Дружит с Яарой, рисует...”

Не застав Малку дома, не удивился: занятия, упражнения в студии. Сварил себе кофе, сдобрил рюмочкой коньяку. “Я проголодался, а дома хоть шаром покати! – подумал в осуждение супруги, - впрочем, я сам виноват – Малка не хочет есть одна без меня, кормится вместе с Яарой и ее дружком в ресторане. Ладно, потерплю, пока вернется, вместе поужинаем. Что это за конверт на столе? Записка?” Хагай прочитал письмо Малки. Несколько строк были добавлены рукой отца.

Мы быстро усваиваем смысл вещей ожидаемых. Значение негаданного долго пробирается к рассудку. Наконец, Хагай понял простую суть прочитанного. Защемило сердце. Кровь бросилась в голову. Не мог дышать, расхотелось жить. Мир рухнул в одночасье. “Где Яара? Что с матерью? Боялись сообщить мне...”

Ночным поездом недавно проложенной железной дороги Хагай поехал в Зюдмарс. Горничая доложила о нем больной Адели. Хагай ворвался в комнату матери. При виде сына она залилась слезами. Рядом с ней – Яара. Обе плакали, говорить не в силах. Слезы красноречивее слов.

Хагай решительно поднялся со стула, молча направился к двери. “Куда ты, сынок? Не оставляй меня!” Он сделал еще несколько шагов, потом обернулся и процедил сквозь зубы: “Я их найду!” У Адели потемнело в глазах. “Это конец...” – бессильными устами едва слышно вымолвила она и лишилась чувств.

Длинная дорога и долгие поиски, казалось, умерили исступление Хагая. Обвинять, не пытаясь искать оправдание – глупо. Оправдывать, пусть несправедливо – благородно. “Я человек рациональный, практический, - рассуждал он, - я врач психиатр. Разве исключено, что жена и отец – мои пациенты? Тогда они не ответственны за содеянное? Возможно. Я никогда прежде не задавался вопросом, может ли безумие быть оправданием злу? Или это лазейка бесовшине?”

Хагай нашел беглецов. Его не ждали. Представшая его взору мерзость мгновенно уничтожила усилия здравомыслия. Он никогда не прибегал к насилию, думал, не способен на это. Но каинова отрава парализовала мозг. Оглушенный яростью, не слыша отчаянных женских воплей, он бросился к Малке, с невероятной силой сдавил ей горло, и, как зверь, инстинктивно не выпускал свою жертву, пока та не перестала дышать.

Он обратил взгляд налитых кровью глаз в сторону отца. Итро лежал неподвижно на боку. “Он мертв! – проговорил Хагай, - похоть убила слабое сердце старика!” Неистовство уступило место отчаянию. “Мне не будет жизни в этом царстве теней, мне лучше совсем не жить!”

Хагай добровольно отдал себя в руки закона. Он принял на себя вину за обе смерти. Суд был скор и решителен. Впервые на Марсе совершились женоубийство и отцеубийство. Следовало применить новый закон о казни. Власти охотно исполнили судебный вердикт – наказание преступника, лишившего жизни высокого чиновника и женщину с Земли, должно было снизить накал вражды обеих противоборствующих сторон.

Казнь состоялась в Марсе, на центральной площади. Задуманная как публичная, она не стала таковой. В абсолютной тишине был слышен стук скатившейся с эшафота головы Хагая. Палач подхватил ее, поднял за волосы, показал воображаемой публике. Не было ни души вокруг. Марсиане пока не созрели до столь волнующих зрелищ. 

Яаре не пришлось исполнять тяжкий долг – сообщать матери о продолжении трагеди. Адель так и не пришла в себя. Она тихо умерла на руках у дочери.



Глава из повести "Переселение на Марс"

повесть целиком опубликована здесь:
 
http://s.berkovich-zametki.com/y2019/nomer2/berg/