Моя жизнь

               
 
Мои родители

 Моя мама – Анастасия Гавриловна Аничкина - родилась 5 января 1905 г в д. Вихля, Сухиннического уезда на границе Брянской и Калужской областей. Она рассказывала, что назвали её в честь младшей дочери царя и очень гордилась этим. У мамы были две сестры: старшая – Анна Гавриловна - (тётя Нюра) и младшая – Анисия Гавриловна. В их семье не было отца. Как говорили, отец ушёл на заработки и не вернулся. Скорее всего нашёл другую семью. Но семья моей матери была  вполне крепкой. Была и лошадь и корова и всякое другое хозяйство.
  Я познакомилась с моими тётками уже после войны, когда меня моя мама отсылала на лето в деревню «отъедаться», пока в Москве ещё было голодно. Я жила у тёти Нюры и её мужа дяди Вани. Они так внешне не подходили друг другу. Тётя Нюра была высокая, статная, ходила в длинной юбке и в сапогах, гремела у печки ухватами и была главной в доме. А дядя Ваня был маленький и щупленький, улыбчивый и малословный. Они жили, как говорят, справно. Кроме коровы с телёнком, кур, гусей и поросят, у них были пчелиные ульи и дядя Ваня в основном занимался этим любимым делом, никогда не перечил своей жене и на всё только снисходительно улыбался.   
 Во время войны дядя Ваня был председателем колхоза. Когда немцы подошли близко, он ушёл вместе с нашими войсками. Однако в деревне нашлись те, кто доложили немцам, что жена Председателя осталась. Были и те, кто предупредил тётю Нюру, что немцы идут её искать. Тогда она спряталась под стог сена, т.е. в ямку под деревянное днище, на котором стоит стог. Уж как она там поместилась такая большая? Она слышала, как немцы втыкали штыки в стог и сталь клинков корябала по дереву, но её так и не нашли. Она просидела в своём убежище 3 дня и 3 ночи.
  В их деревне немцы были всего неделю  и поспешили дальше на Восток.  А вот младшей сестре Анисии не повезло. Cпустя некоторое время после того, как немцев отогнали, она родила девочку. Все были уверены, что девочка от немца. Тем более, что девочка была черноволосая и не похожа на светловолосых родственников. После этого в деревне с тётей Анисией никто не общался в том числе и её старшая сёстра. На работу её не брали и жила она бедно. Её хата была с земляным полом. Старшего её сына тётя Нюра забрала к себе на воспитание. Своих детей у тёти Нюры с дядей Ваней не было. Мы с мамой побывали у тёти Анисии в хате, но только один раз. Моя мама тоже боялась этим навести тень на нашего отца – коммуниста.
  Однажды мы с тётей Нюрой воровали колхозное сено. Дом её был крайний, под горой речушка, а вокруг скошенное сено. Колхозникам выделялись покосы только в лесу и очень бедные. Корове на зиму сена не хватало. Нам с тётей Нюрой надо было ночью подползти к сену, набить мешки и тащить их домой. За это можно было получить 10 лет тюрьмы. Но как выжить колхознику без своей коровы? 
А ещё был со мной мистический случай. После обильного поедания свеже выкаченного мёда с ржаными лёпёшками ( до сих пор для меня ничего нет вкуснее), у меня пошли нарывы по всему телу. Золотуха, как там говорили. И мы с тётей Нюрой пошли в соседнюю деревню к знахарке. Знахарка посадила меня на стул на лугу в вечернее время, велела смотреть на месяц, что-то шептала и чем-то брызгала, но через пару дней все нарывы прошли. Знахарка сказала, что после заговора у меня зубы будут выпадать без боли. Так оно и было всю мою жизнь. Наша тётя Нюра сама в деревне слыла колдуньей на том основании, что у них с дядей Ваней было большое крепкое хозяйство и полный огород всякой снеди. Люди считали, что одним только трудом этого добиться нельзя. Непременно нужно знать СЛОВО.



    Мой отец Василий Иванович Корешков - родился 12 апреля 1905 г. в с. Трухино Углического уезда. Но там проживала только его мать – бабушка Вера с её младшей дочерью Лизой. Старшая дочь и два сына, в том числе и мой отец, жили в Питере у своего отца, который служил приказчиком у богатого купца. Бабушку Веру в селе звали Барыня за то, что они жили богато. Когда я была в гостях у бабушки Веры, то она открывала свои огромные сундуки и под большим секретом показывала мне свои сокровища: дорогую посуду, серебряные украшения и старинные платья.
  Бабушка Вера в свои 92 года приезжала к нам в Москву, когда мы получили отдельную квартиру. Отец уговаривал её остаться, но бабе Вере Москва не понравилась. Она тогда проживала в центре Питера, на Мойке, а нам квартиру дали в спальном районе Москвы. Стройная, голубоглазая, она сыпала Питерскими словечками: шпалеры вместо тротуар, булка вместо хлеб. Когда я через много лет впервые попала в Питер, то разыскала этот адрес на Мойке, но там жили уже чужие люди и ничего не могли сказать о предыдущих жильцах. 
По поводу папиного брата Николая в нашей семье говорили тихо. Он пропал без вести во время войны, а это было как предательство. Мама в последствии считала, что он скорее всего попал в плен и остался на Западе. Она вспоминала его довоенные споры с моим отцом и была в этом уверена.
  Мой отец выучился на вагранщика – специалистом по металлу в литейном цеху. В 21 год отца призвали в Армию. За высокий рост и статную выправку он попал служить в Кремлёвский полк в Москву. Там они с мамой и познакомились. Как-то моя мама со своей подругой прогуливались в Александровском саду и познакомились с двумя Кремлёвским курсантам. Свидания у мамы с отцом продолжались три года, а после окончания службы отец должен был уехать обратно в Питер. Там у него была своя комната. Он звал маму с собой, но она не рискнула оставить свою работу и жильё в Москве. Прошёл год и отец, бросив Питер, приехал к маме в Москву. Они поженились и через год в 1935 г. у них родился сын, мой брат – Вячеслав. 
 Мой отец был страстный охотник и у нас всегда были охотничьи собаки. Собаки жили в нашем сарае, где хранились дрова,  и спали даже зимой в перевёрнытых на бок бочках с сеном. Каждый вечер отец их выгуливал не менее 2 часов, а по выходным в любую погоду круглый год уезжал с ними в лес. На специальной мельнице отец сам делал дробь из нарезанных металлических прутьев разного диаметра и набивал дробью патроны. Он мастерил даже охотничьи горны, которые с удовольствием дарил друзьям-охотникам. Ружья у отца были немецкие, фирмы «Зауэр». Однажды  у отца украли собаку, которая в лесу травила зайца. Такая обученная собака стоит больших денег. Отец 2 года искал её и нашёл. Отец чуть не застрелил вора из собственного ружья, но радость встречи с псом была так велика, что он простил обидчика.
 Каждый год по весне отец вывозил нас на природу, в лес, в наше излюбленной место. Мы выходили на станции Вельяминово по Павелецкой ж/д и шли пешком около 3 км полем к нашей кривой берёзе. Там мы устраивали пикник, слушали соловьёв, ловили майских жуков, пили берёзовый сок. Собаки были счастливы вместе с нами. Никому из потомков не передалась эта страсть к охоте. Брат увлекался радиотехникой, а я – наукой. До рождения своего внука отец не дожил. Хотя… Как знать! Может в генах что-то и есть! Страстная увлечённость и упёртость у нас у всех в крови!
 Проживала моя семья в Москве на Донской ул., д. № 40  (ныне №16) в особняке какого-то сбежавшего в революцию золотопромышленника. Особняк уплотнили и в нашей квартире проживало 12 семей. Была огромная кухня и общий туалет. Только благодаря своей мастеровитости, отец отделил 4 кв.м от нашей комнаты и организовал собственную кухню и отдельный туалет. То есть, у нас была как-бы квартира в квартире. В комнате была огромная печка, которая очень нас выручала во время войны. И даже соседи приходили погреться. В нашей комнате был кожаный диван с высокой спинкой, кровать родителей, стол и впоследствии моя кровать.  Ещё был высокий комод с бельём, на котором позже стоял наш телевизор Т2 «Ленинград» с линозой.  В нашей квартире мы первые купили телевизор и вечером непременно кто-нибудь из наших соседей приходил к нам смотреть кино или концерт.
   Из всех соседей по квартире мама больше всего дружила с тётей Машей, которая жила со своим мужем, своей взрослой дочерью, зятем и внучкой Аллочкой. Они были зажиточнее нас. Зять дядя Саша был мужской портной. Позже мама мне рассказала, что он на фронте попал в плен, оказался в лагере и шил на немцев. После окончания войны он снова сидел в лагере и опять шил уже на советских офицеров. Так он спас себе жизнь, но его дочь Аллочка не смогла учиться ни в одном из ВУЗов при такой анкете, если отец был в плену. 
 Ещё в нашем доме жила семья по фамилии Салтыцкие: старая бабушка Соня, её дочь Аглая, дочь Аглаи с мужем и их дочка маленькая Таня. Муж этой тёти Аглаи,  известный врач, ушёл к молодой жене, а свою маму оставил прежней жене конечно при полном материальном обеспечении. Так и жили 4 поколения вместе.
  С младшей Таней мы дружили и я часто бывала у них на детских праздниках. Мы играли в шарады, как ещё в дореволюционные времена. Позже я стала пользоваться их обширной библиотекой. Потом я всю жизнь истово собирала свою домашнюю библиотеку. В советское время купить хорошие книги в магазине было не возможно. Однако учёным были поблажки. Во время симпозиумов и конгрессов нам выделяли некоторое количество лучших изданий. Я собирала библиотеку даже в Америке. Теперь часть этих книг составляет библиотеку сына.
  Отец Тани Лев Львович Декабрун работал в отделе И. Е. Тамма как раз в ИХФ АН СССР, где мы с ним впоследствии не раз встречались на Учёных Советах или просто попить кофе в его лаборатории. Когда Лев Львович купил подержаный ЗИМ, то это был бывший ЗИМ И. Е. Тамма. Я помню, как Лев Львович однажды взял нас с его дочкой Таней на Первомайскую демонстрацию и я видела Сталина на трибуне Мавзолея в 1952 г.
  В отдельном флигеле нашего двора проживала некая элегантная дама. Она редко выходила из дома, её никто не навещал. Я уверена, что никто из жильцов нашего дома не был у неё в квартире. Окна её были всегда плотно занавешены. В нашем доме проживали и учёные, некто Матчинов с семьёй. Он был геолог и преподавал в горном Институте. Во время войны он отправил свою семью в эвакуацию, а сам нередко приходил к нам погреться у печки.
  Были в нашем дворе и семьи тех, кто сидел в тюрьмах. Такая семья была у моей одноклассницы Люси Бирюковой. Её отец сидел в тюрьме как раскулаченный, а они с мамой занимали две комнаты в бараке и одну из них сдавали студенткам горного института, чтобы как то прокормиться. Мама Люси – молчаливая и худая как тень – работала с утра до вечера. Мы часто собирались у Люси и её молодых квартиранток. Я узнала, что есть такой город Славянск, из которого эти студентки. Когда- барак наконец-то сломали, то Люсе с мамой дали только  одну комнату в общей квартире с 4-мя соседями. 
  Через пару домов от нашего ближе к Калужской площади проживала семья, глава которой был Александр Петрович. Они жили в маленьком особнячке и занимали целый этаж. Мама рассказывала, что этот дом целиком когда-то был собственностью жены Александра Петровича. Было заметно, что Александр Петрович симпатизирует моей маме и часто приходил к нам просто посидеть, поговорить и погреться у печки. Мой папа конечно ревновал, но виду не показывал. Александр Петрович был воплощением светских манер. Мою маму очень уважали наши соседи. С ней интересно было поговорить. А таких пирогов, как пекла моя мама, я не ела ни у кого и никогда.
   Моя мама приехала в Москву в 1921 г., закончила РабФак и работала на Гознаке. Меня всегда восхищала её способность в уме перемножать четырёхзначные цифры. Наверное её способности передались вособенности моему сыну Саше. Пока мама училась, она проживала у своего дяди на Красной Пресне. Он был деятельным участником революции 1905 года и работал на ткацкой фабрике «Трёхгорка» главным охранником. Его многочисленная семья проживала в большом собственном доме около фабрики. Когда он умер, его хоронили с оркестром и салютом. Мой отец служил тогда в Армии. Было тревожное время и он пропадал на военных сборах в Алабино под Москвой. Мама говорила, что они жили до войны в достатке и могли позволить себе купить всё из продуктов и одежды.
Война и моё рождение.
   Когда началась война, мою маму зачислили в дворовую дружину, которая тушила «зажигалки», т.е. они лазали по крышам домов и сбрасывала эти бомбы щипцами вниз. Однажды один сосед из нашего двора, сын которого сидел в тюрьме как раскулаченный, сказал маме: «зачем ты стараешься, всё равно немцы будут в Москве 6-го августа». В октябре 1941 г в Москве началась паника. Тогда отец приехал в Москву, чтобы нас забрать с собой. Он служил по охране железной дороги и его перебрасывали под г. Саратов охранять мост через Волгу. Мама была беременна мной уже на 8-м месяце и в октябре 41-го она с моим 6-летним братом эвакуировалась из Москвы.
  Мост под Саратовым бомбили круглые сутки и было страшнее, чем в Москве. Переплывать Волгу пришлось на катере, который чуть не затонул. Мама не раз пожалела, что уехала из Москвы. Я родилась 22 ноября 1941 года, немцы стояли под самой Москвой, а в Саратове были 40-градусные морозы. Врача не было, роды принимала соседка. Вода застывала  в комнате и превращалась в лёд. Мой 6-летний брат Слава ходил за водой с бидоном под горку на Волгу. Пока он лез обратно по обледенелым ступеням, вода проливалась и снова надо было её набирать. Меня зарегистрировали в Саратове как Галину. Имя мне дал мой брат.
  Когда немцев отогнали от Москвы, мама засобиралась обратно домой. Прошёл слух, что квартиры эвакуированных в Москве занимают беженцы. Для проживания в Москве нужна была специальная отметка в паспорте. Мама взяла нас - двух детей и мешок муки и направилась в Москву. По приезде, она сунула мешок муки домоуправу как взятку и получила такую специальную отметку. Нашу квартиру освободили. Но тут я заболела дизентерией и меня забрали в Морозовскую больницу. Врач сказал, что без сульфидина я не поправлюсь. Сульфидин тогда был только для раненых солдат. Мама видела меня через стекло в боксе, как я уже только открывала рот и не могла кричать. Мама сумела сообщить отцу, что я умираю и он приехал.
  В войну Железнодорожные войска относились к НКВД и эта форма с портупеей и кабурой производила впечатление. Отец потребовал, чтобы меня выписали умирать домой, т.к меня всё равно не личили, а только морили голодом. Врач не мог не подчиниться. Меня привезли домой и соседка предложила, накормить меня, всё равно ведь умираю. Они с мамой раздобыли гречневой крупы, раскатали бутылкой до муки и сварили кашу. Дали мне пару ложек. Я хватала ртом как настоящий галчонок. И всё обошлось. Потом покормили ещё. И так я пошла на поправку. В знак благодарности Господу, мама меня окрестила в Церкви на Донской улице и крёстная была та же её подруга тётя Таня. Конечно отцу об этом не сказали ни слова. Его за это могли отдать под суд.
  Именно мама спасла нашу семью от послевоенных репрессий тем, что убедила отца после войны демобилизоваться из армии и выйти из компартии как неплатящего взносы. Все сослуживцы отца были арестованы после войны и почти все расстреляны, их жёны оказались в лагерях, а дети скитались по приютам. Этих свидетелей не могли оставить в живых, т.к. они охраняли железную дорогу, по которой высшие офицерские чины везли награбленное барахло из Европы. Мама рассказывала, что расстреляли не только их командира Коростылёва, но даже их 18-летнего сына упекли на 10 лет лагерей.
 Жизнь во время войны была трудной. Чтобы выжить, всем желающим разрешили  в садах и парках Москвы сажать огороды, в основном картошку.  Мама с братом уезжали сажать и ухаживать за нашим огородом, а меня дома оставляли одну. Мне было 2 года и я лежала на диване до самых глаз под одеялом и следила как мыши бегают по полу. Потом маме удалось устроиться работать кассиром в ресторан «Шестинранник» в парке Культуры им. Горького и тогда мы с братом ходили к ней обедать. После того как немцев разгромили под Москвой, в парке Горького устроили трофейную выставку с немецкой подбитой техникой. Мы с братом проводили там всё время. Он лазал на пушки и танки, а мне больше всего врезался в память манекен Фрица в полной аммуниции. Вот с этих пор я начинаю сознательно помнить своё детство. 
 В моём детстве у меня не было много игрушек, но был мой самый любимый плюшевый мишка. Он был сверху из искуственного коричневого меха и с пуговками чёрных глаз. С этим мишкой я долго не могла расстаться и очень жалею, что он затерялся после наших многочисленных переездов на новые квартиры. Первое моё выходное платье было сшито мамой из бордового в мелкий цветочек креп-жоржета, который маме выдали по карточкам. Когда я пошла в школу, то мама сама мне сшила форменное платье из коричневого кашемира и внизу оно было вскладку, т.к. в магазинах продавались убогие варианты. Воротничок был отложной и на него пришивался отдельно кружевной воротник. Ни у кого в классе не было такого красивого форменного платья. Потом мне шила платья профессиональная потрниха - бабушка моей подруги Тани Иваненко.
   Моя мама и меня научила шить. В старших классах школы и в Университете я сама себя обшивала. Я могла к вечернему свиданию за 2 – 3  часа сшить себе новое платье. Материалы были недорогие: ситец, сатин, поплин и штапель. Когда я стала получать стипендию, то мама разрешила мне тратить её на свои наряды и я всегда выглядела модницей. В то время были модны накрахмаленные нижние юбки под платья солнцеклёш. Талия была утянута вытачками и поясом с бантом. Самым модными танцами у нас были твист и рок-н-ролл.
  В три года меня отдали в детский сад, который находился на территории 1-ой Градской больницы, т.е. через  оживлённую проезжую дорогу на ул. Б. Калужская, которая теперь называется Ленинский проспект. В детсад по утрам меня водил мой брат перед школой. В детском саду у нас было две воспитательницы: полненькая и добрая Дося Васильевна, которую я очень любила, и худая строгая Клавдия Илларионовна, которую я боялась. 
 Однажды, мой брат по дороге в детсад похвастался мне, что вместо школы он торопится в кино. Он довёл меня только до ворот детсада и ушёл. А я увидела, что в этот день работала Клавдия Илларионовна, повернулась назад и пошла к уличному переходу. Как переходить улицу я не знала, поэтому пристроилась сбоку к незнакомой тёте и перешла дорогу как бы вместе с ней. А там я уже знала дворами дорогу домой. Маме, которая тогда работала недалеко кассиром в магазине от завода «Красный Пролетарий»  на Б. Калужской ул., соседи по дому сообщили, что я бегаю во дворе одна. Мама прибежала и отстегала меня бельевой верёвкой прямо во дворе при всех. Она конечно перенервничала, как я могла одна перейти такую оживлённую машинами улицу. Это было в первый и последний раз. Больше меня не наказывали и я росла очень послушным и примерным ребёнком. Во дворе у всех тогда были прозвища и у меня оно было. Меня звали «справочное бюро». Наверное оттого, что с малых лет я много читала и знала больше своих сверстников. На нашей улице была библиотека и я была её постоянный посетитель. Осебенно редкие и хорошие книги мне удалось прочитать из домашней библиотеки в семье Тани Дакабрун.
 
Школа и Университет.
 
  Когда я училась в шестом классе, в Москве проходил Всесоюзный Слёт пионеров. Его проводили в новом здании МГУ на Ленинских горах и я была его участником. На меня большое впечатление произвели лабораторные помещения и учебные аудитории МГУ и  я сказала себе: я буду здесь учиться!  Я была отличницей, закончила школу с медалью, но я сдавала все вступительные экзамены в МГУ. Такой в это время вышел закон. Я сдавала экзамены по 5 предметам: сочинение, химия, физика, математика и немецкий язык. Я набрала 24 балла, получив 4 только по сочинению из-за одной лишней запятой. Однако, моё сочинение было отмечено, как «очень хорошее по содержанию». Я писала по теме: «Лирический герой Маяковского», сыпала цитатами и перебрала с запятыми. Проходной бал был 13/9 ( 13 по профилирующим предметам химии, физике и математике и 9 по литературе и иностранному языку), т.е. 22 балла. И моя мечта сбылась, я стала студенткой МГУ.
  О содержании сочинения я не беспокоилась. В нашей школе литературу преподавала Ирина Григорьевна Овчинникова, которая научила нас много читать и думать. А главное, иметь своё мнение.  Ей за это не раз доставалось от директора и в конце концов она ушла  из школы в газету «Известия» в школьный отдел. Мы с ней встретились там в годы перестройки.  Когда я сдавала вступительные по физике и химии, то экзаменаторы меня спрашивали, какую школу я закончила и кто были мои учителя? В то время не было понятия о репетиторстве, а в школах преподавали такие учителя, которые сами заканчивали ещё дореволюционные гимназии или учились у тех, кто их заканчивал. Мне в этом смысле очень повезло: мои учителя привили мне с детства страсть к познанию нового и неутолимому желанию учиться. Мне всегда было интересно, как ВСЁ началось и почему именно ТАК устроено?
  В старших классах самые «продвинутые» были 10 учеников: 5 девчонок (и я в том числе) и 5 мальчиков. Мои подруги: Таня Иваненко, Таня Декабрун, Светлана Большакова и Алла Ченцова. Все учились на хорошо и отлично и все поступили в ВУЗы. Мальчики: Богословский, Толмачёв, Чеблуков, Литвинов и Евстигнеев. Первые 4 были дети высокопоставленных родителей, учились хорошо, но вели себя несколько вызывающе.  А Евстигнеев был из простой семьи и ухаживал за Таней Иваненко. Именно Татьяна Иваненко и была заводилой и лидером в классе, но училась неважно, особенно по точным предметам. Она их откровенно игнорировала, имея ввиду, что они ей как будущей актрисе не понадобятся. Мы часто собирались компанией у кого-нибудь на квартире потанцевать и послушать музыку. Родителей сплавляли на это время в кино или погулять, но всё было в рамках интеллигентности и приличия. Следует отметить, что Литвинов был потомком того самого наркома иностанных дел в первом правительстве Советской России  и отличался начитанностью и всезнайством. Когда нам на уроках литературы учительница Ирина Григорьевна Овчинникова давала 3 темы сочинения, то 4-ю тему, что-нибудь уж очень заковыристое, она специально давала для меня и Литвинова.
  Я училась в младщих классах с дочкой академика Ребиндера – Марьяной и бывала у них в доме. Потом на химфаке МГУ я слушала лекции акад. Ребиндера по коллоидной химии и восхищалась его утончёнными манерами поведения. Однажды на одну записку, где к нему обратились как «Уважаемый профессор», он пророкотал свой ответ написавшему: Милостивый Государь, в России «Уважаемый» кричали только извозчику, а к профессору надо обращаться: « Многоуважаемый или Глубокоуважаемый!» Эти слова мне врезались на всю жизнь! В Университете наши профессора были по возрасту в основном конечно «из бывших», они кончали гимназии и университеты ещё в царское время и учили нас не только своему предмету, но и хорошим манерам и правильному  русскому языку.
   Мой классный руководитель – Яков Абрамович Хейсман – говорил моей маме на родительских собраниях: «если бы все дети были как Ваша дочь,  нам нечего было бы делать в школе, как только учить». В классе у нас были дети и высокопоставленных родителей из рядом расположенных министерского и академического домов № 11 и №13 по Б. Калужской ул. и дети самых неблагополучных семей. И те и другие доставляли немало хлопот. Однако к старшим классам ситуация изменилась, ребята с низкими оценками бросили школу после 8-го класса и почти все выпускники 10-летки поступили в самые престижные ВУЗы: МГУ, МИФИ, ФИЗТЕХ, МАИ и даже  ВГИК..
  Кроме учёбы я участвовала в художественной самодеятельности. Это началось даже ещё до школы в кружке при нашем Домоуправлении. Моей подружкой там была Таня Иваненко. Мы с ней сами ставили танцы и сами исполняли. Таню растила бабушка, мама жила отдельно с Таниным отчимом. Биологический Танин отец был лётчик и погиб в первые дни войны. Мама Тани ушла на фронт и там познакомилась со своим будущим мужем Евгением Ивановичем Манченко. Впоследствии Таня закончила ВГИК и стала актрисой театра на Таганке, где познакомилась и долгое время была в близких отношениях  с Володей Высоцким, а в 1972 г. родила ему дочь, которую Таня назвала Анастасией в честь моей мамы. Моя мама очень жалела Таню как почти круглую сироту.
   Театральный роман Тани и Володи проходил на моих глазах. Много неправды пишут и говорят о Володе Высоцком. Однако так, как любила его Таня, бескорыстно и преданно, никто его не любил. В 1968 г они уже готовились пожениться. Мы с Таней тем летом отдыхали в Гудауте и ждали пароход из Одессы, откуда Володя должен был приплыть после съёмок фильма. Однако мы его не дождались. Рядом с Володей на Одесской киностудии снималась Марина Влади и личная жизнь Тани рухнула. Я  была свидетелем, как Володя потом стоял на коленях перед Таней и уверял её, что Марина Влади ему нужна как прикрытие от КГБ-ешной слежки и травли.  Таня не принимала компромиссов. Потом Таня, как настоящая декабристка, много лет вытаскивала Володю из многочисленных запоев, носила в клиники для Володи бульоны и клубнику зимой. А где были в это время эти Марины Влади?  Я переживала за свою подругу. Мне не очень нравился Володя, который прибегал к Тане, как только Марина улетала в Париж. Мне и песни его не нравились, я считала их примитивными по сравнению с песнями Окуджавы и Галича. Он тогда ещё не был в пике своей славы. Однако я буду до конца жизни благодарна Володе Высоцкому за одно очень важное событие в моей жизни, в котором он принимал самое  активное участие.
    После замужества мой муж отказался идти в примаки в мою семью, где у меня была своя комната. Мы жили в однокомнатной квартире  вместе с его мамой. Когда родилась наша дочка, жить стало совсем невмоготу и мы стали копить деньги на кооперативную квартиру. Муж уехал работать на Байконур, где платили побольше, а я осталась кормящей матерью с новорожденной дочкой. И вдруг приходит извещение на кооперативную квартиру. Надо было внести 2000руб в течение 3-х дней. Это была огромная сумма по тем временам. Я смогла собрать только 1000 руб, а вторую часть денег взять было неоткуда. Сижу и плачу. Звонит мне Татьяна из театра, я ей рассказываю про свою проблему. Она мне отвечает, чтобы я сидела дома и ждала. Они с Володей привезут мне деньги после спектакля. Оказалось, что Володя занял деньги у своего отца, чтобы одолжить мне. В то время такой суммой никто из нас не располагал. Никаких расписок Володя с меня не взял.
   Через месяц мы с мужем отдали Володе этот долг. Я отвезла ему деньги на проходную театра, а он пошутил, чтобы я не зажилила новоселье. Потом оказалось, что это была вовсе не шутка. Однажды Татьяна в кассе театра оставила для нас с мужем билеты в свой театр на спектакль «Десять дней, которые потрясли мир» и там перед началом спектакля в фойе актёры в матросках и бушлатах поют революционные песни. Володя увидел меня и напомнил о новоселье. Пришлось срочно устраивать сабантуй в новой квартире. Я переехала в новую квартиру на 10-м этаже, когда ещё даже лифт не работал, а из мебели была только детская кровать в одной комнате, а в другой диван и стол со стульями. Я пригласила девчонок из университета. Татьяна предупрдила меня, что Володя в «завязке» и спиртного на столе не было. Мы пили соки и минералку, но было весело.. Володя в тот вечер не пел свои песни, а рассказывал до полночи анекдоты в лицах. Мои подруги визжали от восторга. Мы записали всё на магнитофонную плёнку, но с квартирными переездами эта уникальная запись куда-то пропала.

 Моя любимая биология.
 
 На втором курсе учёбы в МГУ я увидела объявление, что в Главном Здании будет лекция проф. Белозерского «Двойная спираль ДНК». Я конечно побежала послушать и это перевернуло всю мою жизнь. Я решила узучать химию живого, т.е. стать биохимиком. На химфаке МГУ было только две кафедры с биологическим уклоном:  кафедра белка и кафедра химкинетики со специальностью радиобиология. Зав. Кафедрой химкинетики был академик Н.Н. Семёнов – лауреат Нобелевской премии по химии за открытие цепных химических реакций. Он  одновременно возглавлял институт Химической Физики на Воробьёвых горах. Зам. Зав. Кафедры был академик Н. М. Эмануэль, руководивший отделом радиобиологии в том же институте.  Вот к нему я и направилась и с порога его кабинета заявила, что хочу заниматься биологией. Он улыбнулся, спросил о моих оценках в учёбе и направил меня к своей ученице – Бурлаковой Елене Борисовне, которая проводила эксперименты по отбору радиопротекторов и проводила эксперименты как на кафедре химкинетики в Университете, так и в лаборатории ИХФ на Воробьёвых горах.
  Я влилась в эту работу и со второго курса наряду с учёбой начала свои научные исследования. Я успешно защитила диплом и меня оставляли в  ИХФ РАН.  Однако распределение было тогда не по желанию, а по плану и меня распределили в Зеленоград в какое-то закрытое НИИ. Пришлось искать знакомых, кто бы помог изъять мои документы из министерства авиастроения и передать их в Академию Наук. Мне повезло, что такие знакомые нашлись и это был министр Василий Васильевич Бойцов. Это дело было нелёгким, но я всегда чувствовала, что кто-то или что-то меня ведёт по жизни.  А может это было всего лишь моё упортво? Я всегда прислушивалась к зову судьбы. По одному из таких призывов судьбы я оказалась даже на Американском континенте. Но об этом позже.
  Моя учёба в МГУ совпала со временем хрущёвской оттепели. Вдруг отменили 3% лимит на приём евреев в ВУЗы и на нашем курсе их было кажется большинство. Во время перерыва между лекциями мы без всяких национальных предрассудков собирались перед БХА (Большой Химической Аудиторией) и под рояль танцевали Хаву Нагилу. Я также участвовала в самодеятельности как и в школе. Наш химический факультет был на первом месте по самодеятельности. А на физфаке в это время поставили Рок.оперу «Дубинушка» и Нильс Бор – Нобелесвский лауреат и автор планетарной модели атома – приезжал её посмотреть и послушать. Там происходили такие диспуты, как «Фашизм и социализм». Правда, после этого половина кафедры Научного коммунизма сменилась. Физике я училась у преподавателя, которая на машине разбила Ландау. Однако скоро оттепель закончилась. На Госэкзамене по научному коммунизму наш сокурсник Володя Штейншнейдер (сын диктора Всесоюзного радио) начал спорить с преподом и не получил за это дипплома об окончании  Университета.

Моё замужество и рождение детей.
 
 Мои первые шаги в «Свете» я делала под руководством моего старшего брата Славы. Он работал в техническом ТЕЛЕЦЕНТРЕ на ул. Шаболовка и у них были замечательные вечера и встречи Нового Года. Там я познакомилась с его шефом Володей Петровым и его сотрудниками. Я была уже студенткой МГУ и кинулась в омут интересных знакомств. Скоро я заметила, что этот Володя Петров проявляет ко мне повышенный интерес. Он был на 10 лет старше меня и подавлял всех своим интеллектом и знаниями.  Он был женат и у него был 6-летний сын. Это не могло не напрягать меня. Их компания была очень интересной. Они были в основном радиолюбители и даже имели свои коротковолновые радиостанции, т.е. могли общаться со всем Миром. Это удивительно для того времени. Мы пели песни Окуджавы и говорили на полузапрещённые темы. Летом после 1-го курса меня эта компания пригласила пойти с ними в байдарочный поход по р. Великая и Ловать до с. Михайловское, в Пушкинские места, а затем и в Питер.
   
   В походе я оказалась в лодке с Володей Петровым.  В нашей команде была и сестра его жены. Вот она и открыла мне глаза, что брак Володи фактически распался и он серьёзно увлечён мною. Каждое утро были цветы на моей байдарке, вечером у костра Володя читал стихи Пушкина. После посещения Пушкинских мест, мы все двинулись в Ленинград. Там я впервые попала в Эрмитаж и Петергоф. Володя мне показывал картины своих любимых испанцев, а я как заворожённая стояла перед скульптурой Венеры. Этот поход был откровением для меня и потрясением до глубины души.

  Однако я была начитанная дурочка, которая помнила про слезинку ребёнка у Достоевского и по приезде в Москву резко отвергла все ухаживания Володи. Он ещё некоторое время ходил беседовать с моей мамой, но это не помогло. Я никого не слушала. И как раз в этот год из Армии вернулся наш сосед по дому, тоже Володя, по фамилии Архипов. Это был высокий красавец, покоритель женских сердец. Ему тоже было любопытно познакомиться со своей соседкой -  студенткой МГУ. Сам он учился на вечернем  отделении МАТИ и работал. Роман с ним закружил мне голову. Володя Архипов торопил меня со свадьбой. Мама просила повременить до окончания учёбы в Универитете, но мой жених был непреклонен и боялся упустить момент. Свадьба была назначена на август 1964 г. Этим же летом моя бывшая компания собиралась на Алтай плыть на плотах по Телецкому озеру. Мне даже оставили ж/д билет. Но у меня были другие планы. Я готовилась к свадьбе. Я надеялась, что этим я верну Володю Петрова в семью, к сыну.

  В день регистрации и шумного застолья я получаю огромный букет цветов и записку от Володи Петрова, что он ждёт меня в машине у подъезда. Но мой разум говорил мне, что нельзя строить своё счастье на несчастье маленького ребёнка - его сына и это навсегда омрачило бы нашу жизнь. Мне представлялось, что я, как Жанна Дарк, сжигаю на костре свои чувства, чтобы сохранить семью для этого ребёнка. Теперь я понимаю, что много мусора было в моей голове. Я своим «подвигом» не восстановила эту семью, а свою судьбу кинула под откос. Я понимала, что у нас нет много общего во взглядах с моим будущим мужем, но мне по наивности казалось, что я смогу его перевоспитать и поднять до себя и моих друзей. Как я была наивна, а вразумить меня было некому!

  Уже через год, когда мы с моим мужем делали восхождение на Эльбрус, я поняла, что мы с ним совсем не пара. Мне было с ним скушно и не интересно, а порой даже стыдно за его поведение. Но вернувшись в Москву, я узнала о своей беременности и теперь мне уже было не до высокопарных рассуждений. В марте 1966 г. я родила дочку Ирочку, которую назвала в честь своей учительницы по литературе в школе Ирины Григорьвны Овчинниковой. Жили мы втроём вначале в 9-ти метровой комнате в квартире у моих родителей. Надо было думать о своём жилье. Заняв деньги у родных и знакомых ( в том числе и у В. Высоцкого), мы вступили в кооператив. Однако долги надо было отдавать и мой муж поехал работать на Байконур, где платили в 2 раза больше, а я переехала в 1-к. квартиру к его маме. Мы со свекровью прожили недолго. Как только появилась возможность, я с детской коляской, холодильником и диваном переехала в новый дом на 10-й этаж, когда там ещё не работал лифт и не было газа и электричества.

 Через 3 месяца после рождения дочки я вышла на работу, мне надо было материально содержать себя и дочь. На 4-й месяц мне пришлось её перевести на прикорм. Моя мама конечно помогала и я ей платила 30р из своих 98р зарплаты старшего лаборанта. Мы в кооперативной квартире жили недалеко от мамы и Ирочка была у бабушки на пятидневке до школьного возраста. Вот такие жёсткие реалии были у нашей молодой семьи, которые в конце концов и погубили её. Даже рождение второго ребёнка сына Саши не спасло семью. Мы с мужем отдалялись друг от друга всё больше. Когда были выплачены долги за квартиру, мужу захотелось иметь свою машину и т.д. Он привык к свободе и «красивой» жизни, не хотел знать, где находится у детей детский сад и школа.

  Моя мама помогала мне во всём, пока я училась и даже потом при защите мною диссертации. Но в 1981 году её не стало. Перед этим она пролежала полупарализованная почти 3 года. Это были самые тяжёлые времена. И даже в такой критической ситуации мой муж не отказался от своих длительных командировок. Он говорил, что не может находиться в таком домашнем аду. Моя дочка уже была школьница и помогала мне. Изредка помогала и свекровь. Мы выдюжили, но это сломало меня и окончательно охладило к моему мужу. Я видела, что мой муж не брезгует приводить своих женщин в наш дом и на мою постель, иногда он оставлял свой чемодан и сам исчезал неделями. Дети уже всё понимали. Я предупредила мужа, чтобы дома не было этой «грязи». Но он пристрастился к выпивке, мог скандалить и угрожать, а достучаться до его сознания было уже не возможно.
    Когда он уехал очередной раз в свою командировку, я подала заявление в суд на развод. Я не хотела скандалов и разбирательств, хотела сделать это тихо и мирно, не вовлекая детей в подробности. Нас развели и без его присутствия. Когда он вернулся, я показала ему решение суда и по его немедленному требованию стала подбирать разъезд квартирами. Конечно по суду вся квартира бы осталась за мной и детьми. Но мне не хотелось позориться в судах, хотелось разойтись мирно и благородно и я решила разделить с бывшим мужем нашу большую квартиру. Нам с детьми досталась хорошая двушка в спальном районе. Всё было хорошо, но сыну - второкласснику надо было на автобусе ездить в школу, а мне больше часа добираться до работы. Меня это не устраивало, т.к. нужен был постоянный контроль за мальчишкой в этом возрасте. Каждому из нас нужен был свой угол. Дочка уже училась в медицинском институте. Я нашла трёшку в пятиэтажном доме рядом с метро Академическая и рядом со своей работой. Сына пришлось перевести в новую школу. Это решило наши проблемы. Кто бы мог знать, что через 20 лет, нашу пятиэтажку снесут, а нам с детьми дадут большую квартиру, которую я тут же разделила на две между сыном и дочерью. Так я вернула детям то, что отнял у них в своё время их отец.

Работа и моя Америка.
 
 Успешно защитив диссертацию по специальности радиобиология, я сменила направление своих исследований и увлеклась нейробиологией. Нелегко после приглашений быть участником Международных Конгрессов и Симпозиумов бросить всё и начать всё с нуля. Однако  в моей кандидатской работе был задел, который доказывал, что те вещества, которые задерживают свободные радикалы при лучевой болезни могут быть эффективными при мозговых патологиях, таких, как эпилепсия, например. Мы нашли на кафедре биофака МГУ под рук. чл. корр. Л.В. Крушинского работы на специальных крысах, селектированных на припадки от звонка. И начались наши совместные научные исследования, которые продолжались в течение 20 лет. Моим партнёром и в этой работе и подругой одновременно была физиолог, к.б.н. Ирина Борисовна Федотова.
 Рядом с нашим Институтом на Воробьёвых горах располагался институт Физпроблем под руководством акад. П. П. Капицы. Там же работал и акад. Л. Д. Ландау. Мы часто бегали вольными слушателями к нему на семинар. В коридорах института висели картины невыставлявшихся официально художников таких, как Фальк, например. У нашего института был филиал в Подмосковье, в п. Черноголовка. Туда мы ездили, чтобы послушать Окуджаву, Галича и Высоцкого. Однажды мы проводили симпозиум в Черноголовке и я работала в оргкомитете. По просьбе Татьяны Иваненко я забронировала номер в гостинице для неё и Володи. Они приехали тайно и выступать не собирались. На следующее утро на лекции в актовом зале я и многие слушатели увидели Володю Высоцкого, который внимательно слушал докладчика. Конечно его узнали мои коллеги и ему пришлось вечером петь для учёных.
  В наших научных экспериментах мы установили, что используемые препараты нацело купируют эпилептические припадки. Дальнейшие исследования показали, что не только при патологии эффективны эти препараты, но и для улучшения памяти  и обучения. Мы запатентовали наш препарат, но тут началась перестройка и денег на исследования не стало совсем. Даже зарплату учёным месяцами не платили. Опубликовав свои статьи в самых пристижных российских и зарубежных изданиях, можно было успокоиться и жить на дивиденды. Тем более, что моя дочь выучилась на врача, а сын стал программистом. 
  В конце 90-х мой сын с женой как студенты Калифорнийского Университета отправились учиться в Сан Франциско. Я очень скучала по сыну и решила уехать за ними тоже. Я познакомилась заочно с американским писателем по имени Джером Ванс Лофгрен и мы встретились с ним в Сиэтле во время пересадки рейса на пути к сыну. Больше мы не расставались и 12 лет жили в полной гармонии. Великодушнее, тактичнее, мудрее и интеллигентнее человека я не встречала. Моя дочь, когда  познакомилась с ним, сказала: «мама, он – святой!» Его бережное и заботливое отношение ко мне было наградой за все мои личные жизненные промахи и неудачи. Знакомство с ним я считаю подарком СВЫШЕ и оно окутанно мистикой.
   Я была разведена, а таким женщинам визу в США не давали. Даже приглашения по работе не помогали. Однако мой Джером убеждал меня прошение на визу непременно подать. Он был уверен, что я непременно визу получу и привезёт мне положительный ответ юноша в красном. Я скептически улыбалась, но документы всё же подала. Однажды на работе мне звонят из проходной. Я выхожу и вижу парня-курьера. Он привёз мне документы из Американского посольства с положительным решением о визе. Он был одет в красную рубаху. Я летела официально к сыну в Сан Франциско, но прямых рейсов из Москвы не было, а только с посадкой в Сиэтле. Мы договорились с Джеромом, что встретимся на пару часов и я полечу дальше. Самолёт запоздал, но Джером меня встретил и тут же подсуетился насчёт того, чтобы перенести дату моего полёта дальше на три дня вперёд. Он пригласил меня к себе в гости.
   Когда я вошла в его дом, то почувствовала, как будто я уже жила здесь много лет назад и вернулась. Это было как наваждение. На третий день моего визита Джером мне сделал предложение руки и сердца и я полетела к сыну это обсуждать. Через 2 месяца мы с Джеромом поженились…На нашей свадьбе гуляла вся наша улица. Это было не сложно устроить, т.к. в Америке не принято сидеть за одним столом. Там гости ходят с тарелочками и кладут приготовленную закуску себе сами. Напитки тоже выставлены заранее и каждый выбирает себе по вкусу. Я старалась угостить соседей блюдами русской кухни. Самой популярной оказалась «селёдка под шубой». На н  нашу свадьбу из Сан Франциско прилетел мой сын и одобрил мой выбор. 
 Мы с мужем жили в местечке Поулсбо, что по Норвежски означает Сын Рыбака. Это была Норвежская комьюнити на берегу тихоокеанского залива Пьюджет Саунд. По облику это была маленькая Норвегия. Мой муж тоже был на половину швед, наполовину норвежец, короче, ВИКИНГ. Эти люди с замкнутым характером, но с добрым сердцем. Наш дом принадлежал коттеджному посёлку и располагался в реликтовом лесу. Кругом высоченные кедры и стерильный воздух, кругом сказочные цветы и подстриженные газоны. Землю под строительство коттеджных домов в посёлке давали по распоряжению правительства бесплатно семьям военных после второй мировой войны с 1948 года. Мой муж закончил университет и защитил диссертацию по теологии. Он 20 лет отработал капелланом на кораблях. После выхода на военную пенсию, он стал писать книги.
  Мой муж большую часть времени писал книги, в основном исторические романы с мистическим   сюжетом. Его книгу «В поисках Джека Лондона» признали лучшей в Америке за 2002 г. Это был тот кусок биографии Джека Лондона, когда он зимовал на Аляске. На основании исторических документов Джером сделал вывод, что в тундре его спасла женщина-индианка. Автор, как бы перевоплотившись в Джека Лондона, вдохновенно повествует об их любви. Мой Джером много лет жил среди индейцев и верил в реинкарнацию. Об этом он тоже написал замечательную книгу. На меня произвела сильное впечатление книга Джерома «Монсегюр». Это замок на Юге Франции, где в 13-м веке по приказу папы Римского заживо сожгли 200 катаров-еретиков. Джером написал 8 книг и несколько рассказов.
  При всей романтичности, мой муж был убеждённый гуманист и несгибаемый пацифист. Когда началась война в Ираке, то он в знак протеста вывесил американский флаг на своём доме вниз своими звёздами. В это время кругом царила патриотическая эйфория в связи с отмщением после терактов 11 сентября 2001 года. Потом мы получали от соседей подмётные письма, что это я как русская «коммунистка» подбила его на такую выходку. Однако Джером был проницательнее многих вокруг и непреклонен в своём поступке. А я убедилась, что в  Америке существует реальная свобода слова!
  Мне поначалу было непросто жить в этом «тихом раю» после суеты Москвы как огромного мегаполиса. Чтобы занять своё время, я решила разводить сад и не с розочками и газонами, а самый настоящий фруктовый сад. Я посадила 4 яблони, кусты смородины и крыжовника, а также много малины. Климат и земля там были благодатные и уже через год всё плодоносило. Я раздавала яблоки соседям, а малину и смородину в замороженном виде возила на самолёте сыну в Сан Франциско. С помощью арендованного минитрактора мы вспахали кусок целины и развели огород. Но в первый же год наш урожай кабачков, огурцов и клубники съели улитки. Больше мы не не сажали огород, а разводили только сад. Я вот думаю теперь, кто-то ведь ухаживает за моим садом?
  Вскоре после приезда в Америку выяснилось, что ко мне по специальной программе приставлен учитель-волонтёр для изучения английского языка. Им оказалась симпатичная пожилая женщина, бывшая учительница – Сильвия Кэмпбелл. Наши уроки проходили  2 раза в неделю в библиотеке. Мы занимались с ней 6 лет и стали друзьями. У неё были украинские корни. Её родители переселились в Канаду в начале 20-го века. Её муж был военный архитектор и у них было трое детей и 6 внуков. Они часто путешествовали по всей Америке с трейлером. Сильвия старалась научить меня не только языку, но и познакомить с местными протестантскими традициями и обычаями. Мы часто двумя семьями справляли местные праздники и свои дни рождения. Я до сих пор получаю письма от неё по е-почте и пишу им ответы.
 Самый красивый праздник в Америке Рождество. Каждый дом украшен светящимися гирляндами и фигурками животных. Специальными газовыми горелками обогревают улицы, на которых проходят хоровые выступления в национальных норвежских костюмах. Ещё интересен Праздник Благодарения, когда все члены семьи собираются под родительский кров, чтобы откушать жареную индейку и сказать спасибо местным аборигенам, что помогли им освоить Америку. Мистическим и страшноватым выглядит средневековый Халоуин, когда отгоняют злых духов. Два-три раза в год я летала к сыну в гости и он старался показать мне лучшие места Калифорнии. Особенно мне нравились винные долины Напа и Сонома. Там в прохладных вайнери мы дегустировали лучшие вина Калифорнии и наслаждались красотами природы. Мы были также в парке Йоземит у водопадов и вековых сэквой, на озере Тахо и на островах Гавайи..
  Главное, что отличает Америку, это ДОСТОИНСТВО, с которым там относятся к каждому человеку. Никто и никогда не может тебя унизить или оскорбить ни по какому поводу. Все равны перед законом! Наверное иначе нельзя было бы сплотить такую многоязыкую общность людей и построить такую Великую Страну. Именно в Америке я впервые поняла, что значит власть для народа, реально выбранная народом и служащая ему. Ещё отличительная черта Америки – чистота и порядок. Богатство и Величие видно повсюду! Как не полюбить такую страну? Иногда я думаю, что вся другая часть моей жизни была только прелюдией к тому, чтобы В МОЕЙ ЖИЗНИ БЫЛА АМЕРИКА!
После смерти мужа я вернулась в Москву с бесконечной благодарностью Судьбе, Америке и моему Джерому.