Сон в обе руки

СОН В ОБЕ РУКИ

ЗА СОН НЕ РУЧИСЬ, ВДРУГ ЯВЬЮ СТАНЕТСЯ!

   Простая житейская история. И вроде ничего не предвещало её появление, да и случилась она, эта история, в семидесятые годы двадцатого века. Однако, как маленький штришок, как предупреждение, что всяко бывает. Вроде ничего не предвещает, тихая обыденная жизнь, монотонная и вдруг...
   Дом у Люси Пестуновой - полная чаша! Рубленый пятистенок, да под железной крышею! Палисадник в цветах утопает, в огороде порядок, в саду деревья побелены да обкопаны, а в сараях и хлеву живность сытая да здоровая. Птицы тоже вдоволь, сами клуш на гнёзда сажали. Три выводка наседки водят за собою, квохчут. Козочки пуховые имеются, два подсвинка отъедаются в хлеву, знатными кабанчиками вымахают к ноябрьским праздникам, кролики тоже плодятся на славу. И вся эта благодать божия за тесовым высоким забором, за крепкими воротами. А как вы хотели? На показ что ли выставлять, разным - всяким, на погляденье и зависть? Утрутся, поди! Счастье любит тишину! Вот ведь как!
   А всё почему, спросите вы, откуда такое умиротворение и благодать для души, да достаток в хозяйстве?
   Всё оттого, что мужик у неё, Фёдор Пестунов, справный, правильный и трудяга! Вот почему! Да и сама Люся не шалты - балты, не трали-вали, а женщина, хоть и молодая, а с умом, с хозяйской сноровкою, с житейской хваткою, обстоятельная, смекалистая. Двух деток родили Пестуновы. Хорошие дети, говорить скверно про таких-то грешно будет, отрада родителям, надежда. В нашем селе семейство это уважают. А как же? Пойди-ка ещё поищи рачительных хозяев таких, да чтобы мир да лад в семье. Оглядитесь, сколько пьяни, рвани, да и в нужде беспросветной живущих? А всё от чего? Да частенько от того самого, поскольку руки растут из того места, на котором сидеть положено. Сколько баб мужьями битых, свекровками гнобимых? В таких-то семьях и ныне бабы зачунявы, зачуханы, детки замурзанны да сопливы и слаще репки ничего не едали, поди! Скорбь одна да жалость. То-то и оно!
   А ведь не в тёмные времена живём. Так же?
   Ну, извиняюсь, конечно, увлекло. Дюже заботит меня такая жизнь на селе, а что тут поделаешь? Вот с вами захотелось поделиться.
   Однако, вернёмся к Пестуновым, живущим правильно, обособленно и размеренно. Есть, что вам поведать и про них, занимательного да с нашими местными затейками!
   Сама Люся Пестунова работает в больнице местной, процедурной сестрой. Крутится, дел невпроворот! К ней, в процедурный кабинет, за советом да лечением с врачебным назначением, да и просто за рекомендациями о домашних процедурах и из окрестных деревенек добираются кто на чём. Никому ещё не отказала.
   Вот с ней-то, с самою и произошла однажды оказия, необычный случай, непредвиденный, даже мистический, так можно сказать.
   А начинать рассказ нужно чуть-чуть издалека, да подробненько, так понятнее выйдет.
   День рабочий заканчивался, назначенные процедуры гражданам болящим выполнены, на завтрашний день инструменты простерилизованы, как было заведено. Люся, уже готова была бы и домой идти, где её ждала прополка огорода, полив грядок, приготовление ужина и масса других неотложных дел. Тут, дверь в процедурную с тихим скрипением приоткрылась медленно и, в образовавшийся проём просунулась голова неизвестного.
 - Можно к Вам,- вежливо спросил посетитель и тут же, не дожидаясь ответа, весь «просочился» в кабинет.
   Люся с интересом и даже некоторым изумлением уставилась на вошедшего.
   Это был гражданин лет, примерно, пятидесяти пяти или чуть старше. Невысок росточком, полный, точно бублик, округлый, так даже можно сказать. В белой лёгкой тенниске с распашным воротом и короткими рукавами, из-под которых видны были пухлые руки, покрытые рыжеватым пушком. Заправлена та тенниска в брюки, да это не диво, а то диво, что ремень возлежал на самой груди, поверх сильно выпуклого живота, а на спине, под лопатками почти, над крупным задом. Нет, таких мужиков в селе сроду не было, дородных! Все жилистые, поджарые, изработавшиеся.
   Локтем левой руки он придерживал кожаную, коричневую папку, которую, войдя, бесцеремонно кинул на кушетку. Кисти рук его казались вялыми, однако пальцы подвижные, юркие, розовые, точно только что отваренные сосиски. На одной «сосисочке» красовался золотой перстень, печатка.
 - Ишь ты! Кого занесло к нам в село! - недоумевала Люся.
   На мизинцах рук его довольно длинные, остро заточенные, отполированные до блеска, ногти. Такое, наблюдательная Люся, видела впервые в жизни.
 - И зачем это? - удивилась она.
   Руки суетливо перебирали белый, батистовый, носовой платочек. Гражданин мял и комкал его. Чувствовалось, в нём бурлило волнение и нарастающая тревога. Голова вошедшего оставалась неподвижною на шее, и поворачивался он, при необходимости, всем туловищем. Редкие, но густо напомаженные, будто намасленные, волосы на его голове. Они зачёсаны с правой стороны налево и разложены от уха до уха по всей макушке, жиденько, веером. Довольно острый нос зажат между подушечками пухлых щёк, а под этим носом, аккуратной щёточкой, рыжеватые короткие усики топорщатся.
   Люся заметила, что незнакомый ей гражданин, выглядящий добротно одетым и по сезону, был видимо из приезжих, городской, возможно даже столичный. Одет в белые льняные брюки, в белые парусиновые летние туфли. Точно таких же граждан видела Люся изображёнными на плакатах, отдыхающими в Анапе, гуляющими по набережной вдоль Чёрного моря.
   И вроде всё у гражданина правильно и замечательно, только отчего-то тревога и беспокойство охватили Люсю! Будто от этого визита она ожидала неприятностей.
 - Окажите мне, пожалуйста, услугу,- произнёс гражданин сочным, приятным голосом,- я в ваших краях по необходимости оказался, а у меня процесс лечения, уколы, знаете ли.
   Он положил на столик коробочку с ампулами.
 - Присаживайтесь на кушетку,- предложила Люся и, взяв коробочку в руки, прочитала название лекарства. Н-да-а-а! Таких пациентов у неё ещё не бывало.
 - Не беспокойтесь, укол сейчас сделаем.
   Люся тщательно вымыла руки, расстелила полотенце на столик, поставила на него стерилизатор и, протерев руки спиртом, принялась доставать пинцетом части шприца, иглы, раскладывая в рядок на перевёрнутой крышке стерилизатора. Гражданин с волнением и тревогой наблюдал за действиями Люси, он пыхтел, отдувался и промакивал влажный лоб платочком.
   Обстановка в процедурном кабинете была напряжённая. Обычно пациенты затевают разговор, волнуясь спрашивают и переспрашивают о лекарстве, интересуются, с дрожью в голосе, будет ли больно. Люся успокаивает, заверяет, в том, что не больнее укуса комарика, укол этот. А потом, уже после, пациент возбуждённо и доверительно принимается рассказывать о своём, домашнем. Да всех своих больных Люся знает и отношения со всеми замечательные.
   Тут же всё напряжённо и молчком.
   Набрав в шприц лекарство, по этическим соображениям не будем уточнять его название, Люся, пощёлкав ноготком по шприцу, выпустила вверх тонкую струйку раствора насыщенного воздухом. Смочив комочек ваты, она приложила его к игле шприца:
 - Спускайте брюки, укладывайтесь на кушетку. Лекарство маслянистое, вводить буду медленно, чтобы уплотнений не образовалось, после йодовую сеточку сделаем, - пояснила она.
   Пациент с тревогой, приподняв брови, посмотрел на Люсю:
 - Нет, нет! Мне стоя! Я никогда не ложусь! Вот ещё, - фыркнул он,- уж будьте добры сделать мне так, как я желаю,- в капризном голосе появились нотки раздражения.
 - Хорошо-хорошо, стоя так стоя, только неправильно это,- отважилась поперечить Люся, понимая, что не только не правильно, но даже комично будет выглядеть, когда она, неуклюже согнётся перед пышным задом пациента, так как ростом значительно выше его.
   Лицо гражданина исказила гримаса неудовольствия, пренебрежения и нетерпения:
 - Не Вам рассуждать, - резко возразил он,- я в столице лечусь! Не набивайте себе цену, я её знаю!
   Личико Люси залила краска обиды и негодования, однако она смиренно потупив глазки произнесла тихо:
 - Как вам будет угодно.
 - То-то же, - успокаиваясь произнёс гражданин, расстёгивая ремень, спуская брюки, полагая, довольный, что ловко сбил спесь с деревенской медички.
   В другое время Люся, наверное, с чувством презрения к этому столичному снобу, воткнула бы маленькую, короткую иголочку в розовый, пышный зад наглеца, да и то вряд ли, не осмелилась бы. А в этой ситуации, поняла, что нужно быть предельно осторожной и усердной. Кто знает, что придёт в голову этому заезжему, напыщенному гордецу.
   Она склонилась в «три погибели», предпочитая встать, для удобства, даже на одно колено, вся вывернулась, прицелилась, изловчилась и, смазав участок кожи спиртом, осторожно ввела иглу.
 - А-а-й! А-а-а-а-а!- взвизгнул, капризничая, плаксиво, пациент,- это же какой-то садизм!
 -Тихо, - решительнее, неожиданно даже для себя, произнесла Люся,- ввожу препарат.
   Пациент замер, притих, засопел. Медленной струйкой, сама находясь в жутком напряжении и неудобной позе, не торопясь она выполнила свой профессиональный долг. Аккуратно приложив ваточку, извлекла иглу и промассировала место укола, не без труда разогнувшись, подошла к столу.
   Гражданин покрёхтывал, постанывал и косился на Люсю. А ей стало как-то всё равно, усталость и унижение последних минут рабочего дня, добили.
 - Не надевайте пока брюки, сейчас сделаю йодовую сетку,- устало произнесла она и ватным тампоном, намотанным на кончики пинцета, принялась расчерчивать на квадратики место укола.
   Застегнув ремень на парусиновых брюках, поправив, разложив прядь волос по голове, гражданин раскрыл папку, достал оттуда голубую плитку сливочного шоколада «Чайка» и небрежно метнув её в центр стола, молча вышел, хлопнув дверью. Люся, обескураженно, замерла на месте.
   Что творилось в душе её трудно передать - негодование, обида, чувство унижения - всё до кучи!
   Не притронувшись к шоколаду, испытывая даже чувство омерзения оттого, что держал его в руках неприятный человек, Люся навела порядок на столе, промыла шприц и, сложив отставила стерилизатор в сторону, написав для себя напоминание о том, что утром, первым делом, нужно простерилизовать.
   Она шла по улице к дому наслаждаясь лёгким прохладным ветерком, обдувающим её разгорячённое лицо, успокаивалась:
 - Ну и ладно, ну и пусть, прошло и прошло. Каких только мерзостных типов не встретится за жизнь,- и, ещё настойчивее напоминая самой себе,- я должна помогать людям, это мой долг,- немного высокопарно подумалось.
   Однако это мало утешения принесло, всё-таки чувство гадливости и обиды не проходило.

   Дома, мужу о своей встрече говорить не стала. А чего тут скажешь, эмоции! Закружилась в вечерних хлопотах, отдохнула душой, сильно притомившись физически, но погружаясь в сон, всё же её посетила вялая, бредовая мыслишка:
 - А на кого похож этот, заезжий? На кого-то ж, очень похож, - поворачиваясь на другой бочок, в засыпающий мозг Люси проскользнула подсказочка, - на жирного крыса! Фу-у-у! То-о-чно!
   Ночью ей приснилась крыса! Жирная, наглая с мерзким розовым хвостов и вертлявым, вынюхивающим что-то носом. Она вставала на задние лапы, а передними, с отвратительными, довольно длинными наманикюренными когтями крайних пальцев, жестикулировала, будто человек хмыкала, а потом, в углу за шкафом, точно это в процедурном кабинете происходило, шуршала фольгой и грызла шоколадку, при этом громко чавкая. Бр-р-р!
   Утром, собираясь на работу, выглаживая накрахмаленный медицинский халат, Люся всё размышляла:
 -К чему бы такой сон? Уж верно, что-то да значит?
   По дороге встретилась тётя Таня, санитарочка, пошли вместе. Люся возьми и спроси её, зная, что тётя Таня точно толкует сны и знамения разные, все к ней потихоньку «ныряют» в подсобку, да и гадает она вроде точно. Выслушав Люсин рассказ, тётя Таня однозначно заявила, что сон этот ничего доброго не сулит:
 - Жди неприятностей, Люська! Крыса - это точно к плохому.
   Вот тебе и на! С чего бы это?
   А неприятности начались тут же, на ступеньках. Старшая медсестра, пробегая в хирургию, кинула через плечо:
 - Ступай к главному, требует тебя.
 - Ой! Да зачем же,- всполошилась Люся,- меня ж народ под кабинетом ждёт, наверное? Однако с начальством спорить негоже.
   Главный врач, Тихон Спиридонович, человек немолодой и, в общем-то чуткий к персоналу, грустно вздохнув, заявил:
 - Жалоба на тебя, Людмила. От заезжего столичного гражданина Зелепукина Г.П., представителя Москонцерта. Он, по каким-то своим, невероятным нуждам оказался у нас в селе, и ты ему причинила, Людмила, моральные и физические неудобства.
 - Кто - я? Я причинила!- Люся была в полном недоумении.
 - Пишет вот тут: «Без должного внимания, процедура болезненная, движения резкие, рассчитывала на поощрение, на денежное вознаграждение», - понятно тебе?
   Лицо Люси от такой несправедливости и навета, покрылось красными пятнами, сердце вот-вот выскочит из груди. Всё вчерашнее, почти забытое, нахлынуло с новой силой!
 - Да как же так можно,- давясь слезами, но не давая им хода, воскликнула Люся, - это же ложь!
 - Да знаю я,- перекладывая папки на столе произнёс врач,- но отреагировать должен и, кстати, доложить пострадавшему тоже обязан, о принятом решении, - тяжело вздохнул,- а что там у него за заболевание,- спросил между прочим.
 - Венерическое,- тихо, конфузясь от неловкости, произнесла Люся.
 - Надо же,- удивился Тихон Спиридонович,- какие разборчивые господа сластолюбцы стали, жалобы строчат, гляди!
 - Я, главное, со всем вниманием, мне любой больной - пациент, все же знают. Люди только с благодарностью и тут вот как!
 - Ладно, успокойся, иди работай, как ни в чём не бывало. Не давай тему для пересудов в коллективе, но уведомляю тебя, что премии ты будешь лишена, это однозначно и выговор получишь. Ступай, ступай!
 - Вот он! Сон в руку,- грустно подумала Люся,- а премия так нужна была! Ничего заранее нельзя планировать, Ни-че-го! А ведь выговоров никогда не было!
   Тётя Таня домывала пол в коридоре, юлила тряпкой на швабре между стульями:
 - Ну, чего случилось, глаза-то на мокром месте,- спросила между делом.
 - Так,- не распространяясь, махнула рукой Люся,- сон в руку оказался,- и быстро, от дальнейших расспросов, скрылась за дверью процедурного кабинета, желая перед приёмом граждан немного прийти в себя.
 - Ну, как я и полагала,- удовлетворённо проговорила под нос себе тётя Таня,- чему быть, то уж не минуешь.
   День рабочий прошёл у Люси, как в тумане. Постоянные посетители, видя её настроение, вопросами и разговорами не докучали.
   Отправляясь домой после работы Люся решила мужу пока ничего не рассказывать. Как знать, может ещё всё изменится, выговора не объявят. Хотя, надежда слабая, конечно. Да рассказать-то всегда успеет Фёдору, он поймёт, но ведь как рассказать! У человека, не связанного с медициной, с её повседневными буднями, тот факт, что его любимая жена на коленях стояла перед задом циника, да ещё болеющего «срамной» болезнью, а он её ещё и унижал, вызовет такой взрыв негодования, только держись! А ведь это просто работа, ничего более.
 - Придётся как-то объяснять, а вот как - пока ума не приложу,- металась в мыслях Люся.
   Однако этим, скажу я вам, история не исчерпана. Глядите, что дальше-то было.
   Остаток дня Люся провела в домашних хлопотах да в огородных трудах. Когда ужинали, муж спросил о её каком-то необычном настроении, вроде что-то её гнетёт. Дети поддержали отца. Тоже, мол, заметили - мама замкнутая и грустная.
   Люся объяснила настроение усталостью и отправилась быстренько в кровать. Одно радовало, что скоро выходной день, можно отрешиться от больничных забот, прийти в себя.
   Утро, как всегда началось с суеты. Варилась каша молочная детям, жарилась картошка с мясом Фёдору, готовились бутерброды, так как кушал он утром плотно и на целый день. За стол садился только в ужин.
   Всё кипело, шкворчало, булькало. Волосы накручены у Люси на папильотки, она гладила медицинский халатик, как делала обязательно и регулярно. Короче утренняя суета.
   Фёдор, до завтрака, управлялся во дворе. Чистил в хлеву у поросят, задавал корм всей живности, тоже поторапливался.
   Всё! Кудри расчёсаны, сковорода с румяной картошкой на столе, в окружении тарелок с солёным салом, малосольными огурчиками, ломтями ржаного хлеба. Каша потихоньку доваривается. Вот только Фёдор что-то задерживается. Завозился там в хлеву. Прямо в байковом халатике и тапочках, решила Люся выскочить на крылечко, поторопить мужа. Откуда-то из-за сарая муж ответил:
 - Иду-у-у!
   Развернувшись, Люся сделала шаг вперёд, вошла в веранду, да так и замерла. Возле кухонной двери, прямо у входа, сидела огромная жирная крыса! Её мерзкий розовый хвост растянулся по полу. Крыса смотрела своими бусинами - глазами на Люсю, а та чуть не лишившись чувств, до потемнения в глазах, отчаянно боролась с желанием завизжать во весь голос или упасть, потеряв сознание. Но ни того, ни другого сделать она не решилась. Так как визгом могла взволновать детей и они, открыв дверь, могли бы выбежать. Как поведёт себя крыса? А если она, как рассказывал кто-то, может броситься на грудь кому-то из детей! А если и сама Люся, не совладает с собой, то случиться может тоже вполне страшное. Грохнется на пол и по ней, лежащей, станет бегать крыса! Да что за напасть такая!
   С кухни потянуло пригорелой молочной кашей. Крыса поднялась на задние лапы и, выставив вперёд передние, принялась двигать носом принюхиваясь. Запах горелой каши усиливался, а Фёдор всё не шёл. Медленно, задом, теряя тапки, Люся подалась к выходу. Крыса насторожилась и сделала несколько шагов в сторону Люси. Тут уж медлить не пришлось. Сама не помнит, как выскочила на крылечко и заорала уж там:
 - Федя-я-я! Где же ты! Крыса-а-а!
 - Чего, чего,- услышала голос мужа уже рядом,- чего обзываешься, а?

   Женщина тряслась будто в ознобе, глаза наполнены слезами, Фёдор понял, что-то в самом деле случилось, не шуточное! Поспешил к жене ещё держа лопату в руках.
   Люся заплакала навзрыд указывая дрожащей от волнения рукой внутрь веранды.
 - Там, там она,- Фёдор не мешкая, взяв штыковую лопату наперевес, вошёл в веранду, прикрыв за собой дверь. Что дальше происходило Люся не видела. Она отскочила к собачьей будке и, съёжившись, замерла там, озадачив тем самым пса. Не помнила, как Фёдор принёс потерянные тапочки, как приобняв утешал перепуганную жену. Так, обнявшись, они вошли в дом, где усадив несчастную, почти сомлевшую Люсю на стул, открыл Фёдор настежь окно в наполненной дымом кухне.
 - Где эта кры-кры-кры-са,- пыталась вымолвить трясущимися губами Люся.
 - Пришиб лопатой, закопал за сараем, успокойся,- объяснил Фёдор.
   Утро не задалось.
   Подумав некоторое время, немного успокоившись, когда спешно варила детям яйца вместо сгоревшей каши на завтрак, Люся решила рассказать всё мужу и про пациента, и про жалобу, и про сон.
 - Понимаешь,- грустно закончила она свои откровения,- сон оказался в руку.
 - Да нет,- невесело хмыкнул Фёдор,- у тебя-то в обе руки получается. Одного раза мало показалось, сегодня продолжилось.
   Крысы - они были, есть и будут. Как среди людей, так и собственно крысы. Главное - не струхнуть перед крысой и даже не подать виду, что страшновато.
   И хоть в душе Фёдора клокотали эмоции после услышанного, но сдержавшись он, успокаивая Люсю, проговорил ласково:
 - Переживё-ё-ё-м родная, не горюй!