Тунцеловы. Глава 15

                15
      Конец апреля. Но погода здесь однообразная, без смены сезонов. Вечное лето. У борта неподалеку наблюдал стаю дельфинов, целыми шеренгами выпрыгивающих из воды. Некоторые на лету кувыркаются и вертятся, как юла. После обеда по моей просьбе приходил четвертый механик. Он починил в санкаюте кран умывальника. А перед ужином мы пришвартовались к транспорту “Навигатор“, Там новый экипаж, и врача в этом рейсе на борту нет. Будем разгружать всю нашу рыбу из четырех чанов, чтобы спокойнее было: ведь рефмеханика нет, и она может испортиться. А потом, после выгрузки, пойдем за ним в Конакри. Обращались за лечением двое больных: камбузник с язвенной болезнью и второй штурман с панкреатитом. Дал обоим нужные медикаменты.
      Выгрузка тунца продолжалась весь следующий день. В полдень на океане стоял полный штиль. Я узнал, что у нас лицензия на вылов тунца заканчивается в середине мая, после чего мы уйдем ловить рыбу в открытой зоне, а негров отпустим домой. Перед ужином я поговорил по-английски со старшим наблюдателем Бангурой. Я стал
говорить более уверенно. Но собеседник говорил не чисто по-английски, а, как креол, и его было трудно понять. Зато он хорошо меня понимал.
       “Навигатор“ всё еще загружался. К нему с другой стороны пришвартовался другой транспорт “Каспар“, из Панамы, на котором команда российская. Уже смеркалось. Солнце зашло. Облака стали багряными, а потом почернели, и на океан опустилась темнота. Только одинокие звезды на темном небе и рассеянные клубящиеся черные тучи вдоль горизонта. Ни ветерка. Тепло. После ужина мы получали с транспорта продукты, и я тоже носил разные их упаковки: молоко, соки, яблоки, сигареты, муку и мясо. Затем через час нам выдали по 18 яблок и 4 пакета ананасового сока. А за сигаретами “Коронас“ все члены экипажа пошли в каюту второго помощника и получили по 2 блока сигарет.
       Утро следующего дня было солнечное. Взяли топливо у “Навигатора“ и отошли. После обеда сделали замёт. Я стоял на шкафуте рядом с Бангурой. Он всё время жаловался на боли в спине. Я предложил ему сделать новокаиновую блокаду. Он согласился, и я сделал ему подкожную инъекцию в больное место. К моему удивлению, он сказал, что укол болезненный.
      Мы сделали два замета. В первом выбрали пять тонн, а второй был пуст. Идем в сторону Конакри. Расчеты капитана на то, что там будет “Навигатор“, с которого заберем нашего больного оказались ошибочными. Всё поменялось. Всю ночь мы шли к Конакри. Капитан сказал мне, что по радио ему сообщили о серьезном заболевании челюсти у рефмеханика. Ему в госпитале сделали разрез, якобы, удалили гной. А на судне придется продолжить лечение, которое обозначат в выписке.
      Утром мы стояли на рейде Конакри. К нам причалили две длинные лодки (джонки). Затем прибыла третья. В ней вернулся к нам выздоровевший рефмеханик. Я должен буду делать ему ещё три дня уколы антибиотика роцефин (цефалоспорин). Снова мы выменяли у гвинейцев на рыбу манго, кокос, бананы и апельсины. А, кроме того, взяли на камбуз ещё картошку, помидоры, огурцы и сахар. В мешке муки я обнаружил жучков, и муку возвратили. Я помогал заносить продукты на камбуз. Один негр хотел выменять у меня десять упаковок делагила за бутылку водки, но я не
стал заниматься этим иксченчем (обменом).
      Судно взяло обратный курс. К капитану подходил старший наблюдатель с просьбой отпустить его на берег, пока мы стоим. Капитан ответил, что не имеет права отпускать человека с судна без документов. Бангура же твердил, что любой африканец по Африке может ходить из страны в страну без документов, как у себя дома. Но капитан его не стал даже слушать, сказав, что не хочет отвечать за него, если на берегу с ним что-то случится.
      Капитан заходил ко мне с жалобами на колющие и ноющие боли в сердце. Я дал ему валидол и но-шпу. Затем зашел второй помощник и обменял свои три манго на два кокосовых ореха. Вечером я выходил на палубу просвежиться. Солнце уже скрылось, но его отсвет падал на облака, окрашивая их в розовый цвет, а затем, отразившись в них, рассеивался мягкой розовостью на штилевой поверхности океана.
       Мы вернулись в свой район промысла. Днем поймали только пять тонн, а вечером замет был более удачный, хотя и с относительно мелкими тунцами. Тунцы, окруженные ожерельем балберов, бурно плескались и вода вокруг них кипела. Над неводом кружилась стая чаек, что бывало редко. Рыба выпрыгивала из воды и, описав дугу, шлепалась в воду. “Последний раз, маленькие, резвитесь“, – подумал я.
Зажглось электричество, и в свете фонарей прыгающие тунцы казались золотыми.
       Ко мне зашел на укол рефмеханик, и я ввел ему внутримышечно назначенный ему антибиотик. При этом я почему-то вспомнил про себя, что капитан им недоволен, за то, что он, убывая в Конакри, всё выключил. Сегодня капитан спросил у меня: нельзя ли его списать с судна. Наверное, у них был спор. Я же ответил, что рефмеханик практически здоров и, что ему надо только доделать три укола. Теперь я спросил у него: не сердит ли на него капитан за такое вынужденное бездействие рефрижераторного отделения? Он насторожился, но потом ответил:
– Это дело случая, всякое может случиться. Но, с другой стороны, капитан думал, что только он один здесь царь и бог, а оказалось, что без других членов команды он тоже бессилен.
      Мне эта его фраза понравилась, и я вспомнил слова капитана: “Кто вы без капитана?“
      После ужина я поднялся на верхнюю площадку и посмотрел с высоты на невод. В нем сквозь темную воду было видно, как там метались пятна тунцов. Некоторым удалось найти в неводе дырку и вырваться на волю. А один тунец, поднятый вверх на сети, сорвался с нее и упал в воду, после чего обрадовано сиганул прочь. Я услышал, как капитан выговаривал третьему помощнику за плохую помощь и несерьезность:
– Мне нужна работа, а ты даже не можешь так вызвать кого-либо, чтобы он явился сразу.
      Дальше я не слушал. Я спустился вниз, и стал беседовать с Бангурой, стоявшим у борта. Он рассказал немножко про свою страну. В Фритауне, столице, более полумиллиона человек, а во всей Сьерра-Леоне около пяти миллионов.
Там идет гражданская война, но скоро закончится в связи с вводом войск ООН. В городе есть трамвай, автобус, такси. Он жаловался на то, что матросы Игорь и Костя ругаются плохими словами и пьют. Сказал, что доложит про них капитану, а затем еще и агенту в Фритауне. Я усмехнулся: это у нас неисправимо.
      На следующий день, придя на укол, рефмеханик спросил у меня, почему я интересовался: не сердит ли на него капитан. Видно, хотел у меня что-то выведать после спора с капитаном. Я же не хотел ему сообщать ничего и ответил:
– Я заметил, что капитану очень не понравилось, когда вы ему до отбытия в Конакри сказали “на кой хрен мне эта рыба?“ Капитан тогда даже подпрыгнул.
– Конечно, может, так и не надо было мне говорить, но он тоже бы так сказал, если бы у него что-то болело.
– Да, наш капитан рыбак от Бога. Для него рыба – святое дело, и то, что вы сказали, для него кощунство. 
– А теперь он, – продолжал рефмеханик, – говорит, что я его подставил.
– Ну, в данном случае слово подставил неуместно, – сказал я. – Это же не умысел.
       Было сделано два замёта и оба были неудачными. После второго замёта, когда выбирали невод, убежавший косяк долго плескался за балберами, радуясь освобождению, причем, не впервые. После полдника я читал в зале информацию с берега. В зале сидел Бангура, и на мой вопрос, почему он не ходит на работу, он ответил: “Потому что там боцман и Игорь ругаются матом“. Но я понял, что ему лень работать, и придумал себе такую отговорку, да еще и то, что у него якобы спина болит. Во-вторых, он считает,  что работать должны матросы. А он, старший наблюдатель, должен только контролировать улов.
        На следующий день утром была удача. При выборке невода вокруг него виднелась кровь. Это уже говорило, что улов большой. Подняли не менее двадцати тонн. Работы хватило до обеда. Но после обеда опять неудача: невод порвался – тунцы ушли. Видать, не всё время быть удаче.
                (продолжение следует)