Могло бы случиться и так

У неё была своя комната, длинная как кишка и пустоватая, вываливающаяся в окно в узкий переулок. Вечером, пристроившись к подоконнику в длинном бордовом растянувшемся свитере, неприлично наклонившись и выставив узкую пятую точку, можно было разглядывать картины из семейной жизни насекомых. Прямо под окном удачно примостилось дерево с густой и плоской кроной, как посадочная площадка для прыжка со второго этажа. Ночью в спящей тишине квартала как палка по мозгам иногда бил шум потерявшегося где-то рядом полуночного грузовика. Потом город проваливался, как в омут, в чуткий сон, но краем уха следил, не пронесётся ли ещё мимо полоумная прилизанная легковушка или лёгкий чёткий фургончик с иностранными буквами на боку.

Весной она залезала на подоконник и начинала елозить тряпкой по оконному стеклу, заляпанному снаружи брызгами дождя. Просвечивала сквозь тонкую ткань платья идеальным овалом бёдер, как будто только что вылезла из потемневшего полотна знаменитого художника. И стоит тут издевательским совершенством над слабой мужской плотью, подорванной весной и вылезшими на солнышко девицами, бесстыдно шныряющими по улицам с оголёнными плечами и ногами до шей. Пока какой-нибудь прохожий с несбриваемой щетиной и пробивающимся густым чёрным волосом в разрезе тенниски, как будто он туда засунул кудрявую собачку, как муха на мёд не залипал на неё взглядом. Не обегал дом вокруг, и не начинал бешено звонить в звонок. Будто она сейчас прямо в дверях отдастся ему с дикой животной страстью.

К матери приходили в отсутствие отца "друзья"- местные мужики с туманными взглядами, они знали отца по работе. Отец строил крытые стадионы и ещё что-то примерно такое. Мать давала им взаймы:
- Вер, ну дай мне ещё столько-то. Я буду тебе должен тогда столько-то.
Мать жалела всех, как Тереза. Если по дороге на выход они натыкались взглядом на неё, то останавливались и застывали как столб, забыв про то, зачем они сюда вообще пришли. Что их ждёт толкучка, смрад и гомон местного винного магазина и живительная прозрачная влага алкогольного наркотического нектара. Мать потихоньку выталкивала их из квартиры, шепча:
-Это же девочка, просто девочка!
Под утро она писала школьные сочинения, чтобы была обязательно пятёрка. Целый ворох одних пятёрок, в который можно было нырнуть и купаться там, поднимая пятёрошную волну.

В метро к ней прилип мужик. Странный мужик под сорок. Рассмотреть его как следует не удавалось: то розовая раковина уха, за которую цеплялись дужки очков. То крупный нос, то щёки, как пышки - оптимистическая трагедия. Оптимистичный мордоворот человека, пыжащегося показать, что у него всё окей.

Ей мерещилось, что он потихоньку приближается всё ближе и ближе- вагон тормознул, рванул и лопнул, развалившись на две половины. Остались только они в вакууме, и куда-то несутся, непонятно куда, не остановить. Не было сил сопротивляться- он с усилием взял её за руку. Сначала они как бы вместе вышли из вагона, и пошли к выходу из метро, сцепленные роком. Судьбой, решившей за неё, куда нужно идти и что нужно делать. Какая-то неведомая сила распоряжалась ей, по-дурному, неправильно, как под гипнозом. Через эту дурь, как квест, нужно было пройти. Какая-то судорога пробежала у неё вдоль спины, от макушки как бы до кончика воображаемого хвоста. Она вырвалась из его цепкой лапы, и побежала, теряя босоножку и не оборачиваясь.

А вечер на улице был чудесный- душный запах черёмухи перебивался ароматом персидской сирени. Тёплые, как парное молоко, лужи лежали на асфальте распластанными силуэтами. Могло бы случиться и так, но не случилось.