Отражение в зеркале. 35. Возвращение

          Петр был зол на Андрея. Мимоходом сказанные другом фразы настолько прочно засели в голове, что всю дорогу под мерный рокот мотоцикла терзали мозг Петра. “Смотри с Анной не промахнись” –  зудела и зудела навязчивая мысль, “дамочка могут заскучать” – вторила ей другая и он уже горько сожалел, что так неосмотрительно поделился с другом самым сокровенным.
     - Да уж, “в любви надо действовать смело, задачи решать самому и это серьезное дело нельзя доверять никому”, – вспомнились ему слова песни.*
С неприятным осадком на душе он подкатил к дому где жила Анна, и оставив мотоцикл рядом с двумя автомобилями на маленькой стоянке напротив дома, направился к подъезду. Но, не доходя до него нескольких метров, он невольно замедлил шаг и в нерешительности остановился. В эту минуту он готов был повернуть обратно.
     - Вот я дурак, не писал ей почти две недели. Конечно, для меня это время промелькнуло как один миг, а что могла подумать она? Здравствуйте вам, явился гость нежданный! - отпустил он себе мысленную оплеуху. - Ну почему я не удосужился хотя бы предупредить ее о приезде? И с чего я решил, что она меня ждет, мы виделись всего лишь три дня после разлуки длиною почти в целую жизнь. Я ведь даже не знаю, как жила она все это время без меня, - запоздало корил он себя, - хотя когда мне было узнавать...
У Петра вдруг заломило виски, появился и стал нарастать шум в ушах.
     - Осколок у позвоночника привет шлет, слишком долго за рулем просидел. Недоставало еще, чтобы приступ головной боли приключился как тогда, при первой встрече, - поморщился он, превозмогая боль.
Дело,  конечно, было не только в осколке. Прежние сомнения никуда не исчезли и продолжали точить его изнутри. От этой раздвоенности на душе у него стало муторно. Но выбор был сделан, пути для отступления отрезаны. Он уже здесь.
    Присев на скамейку у подъезда, после некоторых раздумий Петр решил, что правильнее будет позвонить Анне и предупредить ее о своем приезде. Вспомнилось ему, как когда-то давно он уже совершил оплошность, без предупреждения вернувшись домой из боевой командировки. Вспомнил и чем это закончилось. От Анны он такого не мог ожидать, она совсем не была похожа на легкомысленную Анюту, но червячок сомнений, ведущий свою родословную с тех давних времен, внезапно проснулся и опасно зашевелился в душе. Не успел он достать из кармана мобильник, как неожиданно над его головой раздался тихий голос, который узнал бы он и среди сотен других:
     - Ты... Это ты... – словно не веря самой себе, выдохнула неслышно подошедшая Анна.
     - Я и не заметил, как ты подошла, - Петр поспешно поднялся со скамьи.
     - С кем поведешься, - рассмеялась Анна, - тебя же учили в спецназе подходить бесшумно, вот и я...  У тебя учусь.
     Он заметил, что она немного похудела, под глазами залегли тени, веки слегка припухли и покраснели, будто совсем недавно она плакала.
     - А я - вот, – приподняла она сумку, которую тут же перехватил Петр, - будет чем тебя накормить с дорожки.
     Лифт не работал. Они неспешно поднимались по грязной лестнице, усыпанной разным мусором, и отходами жизнедеятельности людей и котов, перекидываясь ничего не значащими фразами, будто и не расставались никогда.
     Войдя в квартиру, Петр занес продукты в маленькую кухоньку, видимо пережившую не одну коммунальную катастрофу. Во многих местах отставшие от стен обои были покрыты следами некогда стекавшей по ним сверху воды, на потолке темнели безобразные проплешины отпавшей штукатурки. В кухонном шкафчике недоставало одной дверцы, остальные перекосились от влаги и открывались с трудом – Анна как раз доставала с его полочек посуду.
     Проследив за взглядом Петра, она, словно извиняясь за неприглядный вид своего жилища, молча пожала плечами. Видно было, что ей очень неловко перед Петром за эту нищету и неустроенность.
     - Освежись с дороги, а я пока приготовлю нам поесть, - протянула она ему чистое полотенце.
     Ванная комната повергла Петра в еще большее уныние. Те же следы неоднократных протечек на стенах, зияющая дыра вентиляционного отверстия с кое-как приставленной к нему решеткой, да так и оставшийся почерневшим после уничтоженной плесени потолок.
     В комнате - все та же печать разрухи, безденежья и многолетнего отсутствия ремонта. Везде были видны тщетные попытки поддержать чистоту и хотя бы какой-то уют. Старые полки с книгами, такие же древние секретер, софа и пианино – вот и вся обстановка.
     - Бедный мой “оловянный солдатик”, сколько же тебе пришлось претерпеть в этой жизни и сколько же я еще не знаю о тебе... – Угрызения совести и горькие сожаления об утраченном времени охватили душу Петра. - Ничего, теперь все будет по-другому. Мы уедем отсюда. Уедем и начнем жизнь сначала. Пока мы живы, ничто не потеряно до конца.
     Освежившись под душем, Петр почувствовал себя лучше, головная боль немного отпустила, и он вышел на балкон покурить.
На противоположной стороне улицы домов не было. С высоты десятого этажа ему хорошо было видно все пространство поля до самого горизонта. Оно было поделено на небольшие квадратики огородов, на каждом из которых высилось по два-три фруктовых деревца и кое-где виднелись сгорбившиеся фигурки огородников. От дороги огороды отделяла неширокая полоса деревьев, откуда слышался стрекот сорок, дробный стук дятла и посвистывание синиц. Прямо перед Петром, едва не задевая его крыльями, стремительно носились стаи ласточек, оглашая окрестности звоном серебряных колокольчиков.
Подняв глаза, Петр загляделся на небо. Как редко доводилось ему видеть такую красоту... Яркую синеву оттеняла белизна огромного облака из темно-синего брюха которого, у самого горизонта, изливался сияющий разноцветьем водопад радуги.
     - Знаешь, только этот простор, эта бесконечно меняющаяся красота и примиряет меня со всеми тяготами жизни... – промолвила неслышно подошедшая Анна.
Порывисто обернувшись, Петр обнял и прижал ее к груди, зарывшись лицом в ее волосы.
     - Ты так бледен, и у тебя очень усталый вид, - отстранившись, пристально поглядела она на Петра и нежно провела ладонью по его лицу, - пойдем, пора нам немного подкрепиться.

          За обедом они говорили о том о сём, подсознательно избегая разговора о самом важном. Первым не выдержал Петр.
     - Пойдем, покурим? – отодвинул он тарелку и поднялся из-за стола.
     Анна как-то странно взглянула на него - на мгновение она утратила чувство реальности. Ей вдруг почудилось, что она не дома, а в маленьком домике посреди разрушенного городка, что Петр никуда не уезжал, а дни ожидания, сомнений и слез, были всего лишь сном. Она непроизвольно тряхнула головой, пытаясь избавиться от неожиданного ощущения deja vu.*
Поняв по ее лицу, о чем она подумала, Петр слово в слово повторил сказанную им перед отъездом фразу:
     - Я покурю, а ты воздухом подышишь, - он улыбнулся, - ты вспомнила тот день?
     - Я не забывала.
И так же, как тогда, будто бы боясь, что Анна может внезапно исчезнуть, он крепко взял ее за руку, и они вышли на балкон.
Став с подветренной стороны, Петр вынул сигарету, щелкнул зажигалкой.
     - Андрюха запретил, - сказал он, выдохнув дым в сторону, но... Слишком въелась привычка. На войне курево и успокаивало и согревало. По крайней мере, так нам казалось. Андрюхе снова пришлось со мной повозиться. Я ведь оттого и молчал.
     - Ты ведь ехал помочь...
     - Помог - перебил он ее, – А потом и сам в госпиталь угодил. Сейчас ехал к тебе и не был уверен, ждешь ли ты еще меня, - искоса бросив на Анну взгляд, он погасил сигарету, и по военной привычке не оставлять после себя следов, сунул окурок в пустую пачку.
     - Ждала, но уже и не ожидала.
     Виноват, что молчал, прости. Сожалел, что поехал, - он запнулся, - поехал к ней. Но ведь не помочь тоже не мог. Совесть бы потом грызла, я-то себя знаю. Да и госпиталем тебя не хотел расстраивать. Воистину, благими намерениями вымощена дорога в ад. Сам мучился, тебя мучил...
     - Да. Мне и самой пришлось убедиться в справедливости этих слов.
     Петр вопросительно посмотрел на нее.
     - Когда брат из благих побуждений не сказал мне о смерти деда. Я ехала к нему в предвкушении радостной встречи, а вместо этого...
     Оба надолго замолчали думая об одном и том же.
     - Ты готова ехать со мной? И начать все сначала? Легкой жизни обещать не могу. - Взгляд его карих глаз стал пугающе отстраненным, голос - твердым, интонация - жесткой. – Но ты должна знать...
     Анна невольно напряглась и замерла в ожидании.
     – Я теперь военный пенсионер, инвалид второй группы, - он криво усмехнулся, - от первой я кое-как отпетлял, Андрюха, хоть и со скрипом, но помог. Ты сама видела, какие приступы головной боли у меня бывают. Осколок у позвоночника беспокоит, и если сдвинется...  Только и это еще не все. Иногда случаются приступы беспричинной ярости ужасающие даже меня самого. С этим ничего не поделать – постконтузионный синдром. Сейчас они бывают реже, но отдаленных последствий не может прогнозировать даже Андрей.
     Он говорил и говорил. И выглядело это так, будто бы хотелось ему напугать ее, заставить отказаться от себя, и тем самым избавить от грядущих тяжелых испытаний. На самом деле, душа его сжималась от ужаса и чувства обреченности. Ему казалось - если потеряет он и Анну, вместе с нею исчезнет смысл его дальнейшего существования. Исчезнет шанс возвратиться к жизни, подаренный ему этой нежданной встречей.
     В ту самую минуту к нему пришло осознание, что войне все же удалось надломить его крепкий доныне дух. И он больше не уверен, что сможет справиться с этим надломом в одиночку. Проведя столько лет среди грязи, крови, боли и зла,  истосковавшись по теплу, он страстно хотел быть любимым. Но еще большей была живущая в нем жажда любить самому. Любить, согревать, оберегать. Эти чувства, невостребованные и даже опасные на войне, теперь настойчиво требовали выхода. И вместе с тем, он отчетливо понимал, какой тяжелый груз может лечь на хрупкие плечи Анны, если свалят его последствия ранений и контузий.
     - Теперь ты знаешь, что может ожидать тебя. И если... – он помолчал, не решаясь произнести слова способные разрушить все и навсегда, - лучше откажись от меня сейчас, пока еще... – он снова не договорил.
     Закрыв лицо руками, Анна молчала.
     - Что ж, этого следовало ожидать, – с горечью подумал Петр, - но разве правильнее было бы умолчать мне обо всем?
     Повисла долгая, мучительная пауза.
     - Я, наверное, тогда поеду, - тихо произнес Петр вставая. – Прости.
     Внезапно она вскочила, подняв к нему к нему залитое слезами лицо, и прижала теплую ладонь к его губам.
     - Петька мой, Петька... Досталось же тебе, - прошептала она. – Как же я без тебя? Теперь уже никак. Я ведь тоже считай инвалид – усмехнулась она сквозь слезы, - голос потеряла, а с ним... и все ушло. Так что будем жизнь коротать вместе - два инвалида... Слово-то какое противное, не произноси его больше, - порывисто обняла она его.
     - Не буду, - еще не до конца веря в происходящее, Петр шершавой ладонью бережно отер слезы с ее щек.
     - Даже не покарябал, - вспомнила она его любимое с детства словечко и счастливо засмеялась.
     Прижав ее к груди, он неспешно вынул заколки из ее волос, и они мягкой светлой волной опустились ей на плечи. Зарывшись в них лицом, он вдыхал их аромат, нежно гладил, перебирал и шептал, задыхаясь:
      - Милая, милая моя Анька, девочка моя...
     И как в ту ночь, когда так нежданно соединила их судьба в маленьком домике посреди войны и разрухи, снизошло на нее умиротворение, и тихая радость до краев заполнила душу. Странное чувство возвращения охватило все ее существо, будто после многих лет изгнания она обрела наконец свой родной дом, доныне грезившийся ей лишь в сладких снах.
____________
Продолжение http://proza.ru/2020/06/20/1436
Предыдущая глава http://proza.ru/2020/05/15/1635
* Песня из кинофильма “Испытание верности”.
* Deja vu (фр.) - уже виденное; психическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации.