Среди л живых картин

Взгляд расплывается. Окружающее – не ловится в фокус. Вокруг – черточки и пробелы. Узорчатые тросточки. Палочки. Квадраты. Прямоугольники. Ищу себя пальцами, но нахожу лишь резные углы. Я – пустая картинная рама?

Не пустые, отнюдь. Шепчут. Шуршат. Шевелятся. Ширх-ширх. Как болоньевые штаны на карапузе, что вот-вот съедет с горки. Он разгоняется и вжух! Ледяной треугольник оставлен позади. Я – треугольная глыба льда?

А рамы – тут как тут. Теперь почти видно, что не пусты. Но стало темно. Ночь? Небо. Откидываюсь на спину – а ее нет. Я как перевернутая черепаха, качаюсь из стороны в сторону маятником, укачивая внутренний мир. Или звездное небо качается, убаюкивая меня. Я – колыбель?

А картины все шепчут. Не я встаю на ноги – они встают рядом. Окружают меня, маслянистыми ликами, мазками пейзажей, брызгами, точками, черточками и линиями. Вопросами мучают. Или спасают?

- Тонул или прыгнул? Тонул ли? Прыгнул ли? – в монокле толстой тетки отражается закат.

Оборачиваюсь с трудом. Неповоротливость. Неторопливость. Четкость форм. Скребу прямыми углами боков узкие стены. Может, я лишь часть стены? Быть может, я - дверь?

Открываю мгновенным рывком, обжигаю ладонь об раскаленно-ледяную ручку, вздох раздирает глотку, легкие застывают. Холод. Свет. Снег. Белый-белый-белый-белый-белый-белый на сотню миров вокруг. Завораживает. Но как же тоскливо. Белый. Пустой. Стертый. Ни границ, ни рамок – рисуй. Только красок нет. Пальцы не макнуть, не начертить глянцевой чернотой иероглифа на белом полотне снега. И воды нет. И коса кисти крошится, выпадая. Я – кисть?

Холод. Последним вдохом преодолеваю сковавший все внутри лёд и - хшшшшш! – струя огня выдохом топит бесконечный снег, топит до воды. И не снег вовсе, а ванна, целая ванна воды с пушистой пеной! И пузыри в ванну, сверху, шелестя, падают. Мыльные, ароматные, огромные. Я – легче воды, стою на ней, подпрыгиваю от нетерпения, отражаю круглыми мыльными боками все цвета радуги. И – лечу. А затем – щелк! – не больно совсем. Я – капля воды?

А во мне отражаются портреты. Вытягиваюсь – вижу. Снова эти рамы резные. Масляные полотна. Живы ли? Шуршат, шепчутся за спиной. А обернусь – застывают. А я впитываю их шорохи, наполняюсь ими, накапливаю в себе. Еще миг – польется из меня красочным потоком, брызнет во все стороны их обманчивая живость. А я опустею, чтобы вновь наполниться. Я – палитра их красок?

Я ли верчусь из стороны в сторону или вертят меня? И рамы эти пустые усмехаются за спиной. Завистливо, что ли? Чему завидовать? А перед глазами – все кружится. Портреты и картины растекаются, расплываются пятнами, до тошноты и боли в глазах. Стоп! И перед глазами мелькают черные мушки. Все замерло, остекленело. И только мушки кружат.

Но и они уходят. Вокруг меня картины. В резных, золоченых рамах, маслянистые, густые. И какие-то уродливые, что ли? Краски словно смешаны с грязной водой. Лица – слишком толстые или напротив, худощавые. Смотрят на меня злобно, презрительно. А другие даже с жалостью! Враки! Зачем было делать вид, что они искусство, совершенство?

А кто я среди этих картин? И вместо ответа на стене проступает зеркало. А может, оно было здесь всегда, будто бы делая меня частью этой зловещей выставки. А в зеркале я. Бледен, даже бел. Пальцы касаются тонкой, шершавой и бледной кожи. Я не живой, не теплый. Я не человек.

Я пустой холст еще не написанной картины.
И кисти рук хищно шарят вокруг в поисках краски…