Ноль Овна. Сны Веры Павловны. 2

С улицы в окна затекала подкрашенная электричеством ночь. По стенам скользили плотные тени и полосы света. День кончился внезапно – рабочий день. Световой истаял часа два или даже три назад.

Пасмурным ватным утром дела толпились просителями – обидчивые, требовательные, назойливые. Мозг щёлкал задачи по протоколу маршрутизатора – ловил, распределял пакеты информации. День рассыпа;лся на детали. Очередной безвкусный день. И вдруг – будто ветка сирени хлестнула по лицу – запах восточных благовоний, яркая россыпь глянца: мандалы, поющие чаши, обещания пробуждения, очищения и гармонии.
Артемий Иванович перебрал рекламные буклеты, глянул вопросительно поверх узких лекторских очков.

– Нельзя ли принять какие-то меры? – с отчётливым укором откликнулся на его взгляд священник.

Скелетная худоба, рафинированная интеллигентность и катастрофическая беззащитность – отец Марк мог бы проповедовать евангельские истины одним своим видом. Тонкие кости, словно пяльцы, натягивали кожу на его птичьих руках, а тяжёлый на вид наперсный крест, казалось, должен был больно бить его по рёбрам, столь скудно прикрытым плотью.

– Какие меры? Лицензии выдавать? – Артемий Иванович был сух и вежлив. Но во взгляде его не читалось вызова – только усталость.

Священник заправил за ухо младенческую русую кудряшку и с надеждой перевёл взгляд на второго иерея, который был гораздо плотнее и плечистей – коротко стриженный, жизнерадостный, но заметно приглушивший свой темперамент волевым аскетическим усилием. Он едва ли ни поминутно хмурился, словно опасаясь оскорбить своей оптимистической бодростью каких-нибудь больных и несчастных.

– Наш храм находится буквально в трёхстах метрах от этого эзотерического центра. Это соседство очень нам мешает. Понимаете, стоит труда удерживать людей на тонкой ниточке христианского пути. А тут – такой соблазн. Не надо тратить годы, прилагать усилий, всё тебе за умеренную плату якобы почистят, настроят, гармонизируют…

– И всё равно я не понимаю, почему вы пришли к нам. – Артемий Иванович сцепил пальцы в замок, украдкой прочитывая на бейджике, приколотом под значком выпускника Московской духовной академии: «Евгений Голунов, иерей».

– Но ведь все эти колдуны, маги, экстрасенсы – они же в вашем ведении? Разве нет?

– Пидарасов забыли, – сухо добавил Артемий Иванович, опуская глаза. Поправил вечно бликующие очки.

– Что, простите? – растерялся благовоспитанный отец Марк.

– Мы не занимаемся ни магией, ни колдовством, – раздельно и внятно произнёс Артемий Иванович – будто надиктовывал текст иностранцам. – Наш Орден представляет интересы исследователей, специалистов в оккультных дисциплинах, а это, – он отодвинул от себя празднично яркие листовки, – не наши подопечные.

– А чьи? – Светлые глаза отца Марка переливались влажным серым шёлком, когда он растерянно моргал, обводя присутствующих умоляющим взглядом.

«Шеверов» прочитал на его бейдже Артемий Иванович. У субтильного Марка Шеверова академического значка не было. Значит, университет закончил. Потому что не может возникнуть такая концентрация интеллигентности в человеке без фундаментального высшего образования! Филолог наверняка. Скорее всего на скрипке играет. Или на фортепиано. С такими-то пальцами!

Артемий Иванович поразмыслил ещё немного и предположил:

– Ничьи?

Отец Евгений, неодобрительно покачал головой, вздыхая, сгрёб эзотерические рекламки.

– Так не бывает, – твёрдо возразил он. И требовательно взглянул на сухого и словно бы перекисью обесцвеченного заведующего архивом – не в том смысле, что тот был альбиносом, а в смысле производимого им невнятного впечатления.

Артемий Иванович только плечами на это пожал.

– Всё, что я могу, это проверить, есть ли в нашем архиве какая-нибудь информация касательно тех персоналий, чьи имена указаны в этих листовках. Но это будет потерей времени, ещё раз вам говорю. Наши подопечные подобным не занимаются – они исследователи и прибывают сюда с конкретными, довольно узкими задачами. Если они состоят в школах, орденах и братствах, то это традиционные школы, ордена и братства, а не секты, группы в соцсетях или семинары доморощенных коучей. Оставляйте официальный запрос, получите подробную справку или подборку дел на каждого, кто в нашей картотеке найдётся.

– А я слышал, что одно из ваших братств занимается религиозной мисти-кой. Там ведь есть люди, которые могут нам помочь? Хотя бы проконсультировать. – Отец Евгений не торопился убирать глянцевые бумажки с рекламой, которые, к своему возмущению, нашёл в этот раз прямо в храме возле свечного ящика – обстукивал, подравнивая, тонкую стопку о столешницу.

Артемий Иванович обречённо кивнул.

– Есть.

– Тогда, может быть, вы проводите нас к тому, кто в вашей конторе главный? – Отец Евгений как-то по-купечески простовато, но солидно огладил заросшие короткой густой бородой щёки.

– Пойдёмте, – смиренно согласился Артемий Иванович.

Сотрудники с интересом косились на начальника информационно-аналитического отдела, шагающего по этажу в сопровождении двух священников, чьи рясы эпично раскачивались в такт шагам, а широкие рукава словно крылья задевали проходящих по коридору мимо. Многие до сих пор не привыкли к переменам в его образе. Долгие годы Артемий Иванович напоминал подростка-отличника – и телосложением своим безвозрастным, и брючками-рубашками, в которые неизменно одевался, и косым пробором в пыльно-русых волосах. С новым Тёмой в шитом на заказ строгом чёрном костюме и шёлковом галстуке некоторые теперь забывали поздороваться, потому что не узнавали.

– С тобой хотят поговорить два священника, – притворив за собой дверь, бесцветно доложил он отцу. Артемий Иванович был уверен, что оставшиеся в приёмной иереи уже прочитали табличку на двери: «Рашидов Иван Семёнович» и сообразили, что у приведшего их сюда заведующего архивом та же фамилия, и теперь прикидывают, насколько близко их родство – привычный сценарий.

– О! Вестники смерти, – благодушно воскликнул Иван Семёнович. Его внешность была ничем особо не примечательна, кроме разве что слегка крючковатого носа, который выдавал его восточное происхождение. – Что же привело их сюда?

– Просят оградить. Ты же знаешь, они всегда хотят для себя особых условий.

– Их можно понять. – Иван Семёнович откинулся в кресле и привычно одёрнул жилет – на работу он всегда приходил в костюме-тройке. – Раньше была цензура, были законы. Была христианская империя, православный царь. Да и потом новая власть держала в узде всех этих цветастых, горластых блаженных.

– Не там они ищут защиты. Вечно путают царя земного и Царя Небесного, – скептически поджал губы Артемий Иванович. У него был кукольно-маленький рот и привычка выражать большинство эмоций таким нехитрым способом, как складывание губ сердечком, придавала ему открыточного очарования. Артемий Иванович об этом не знал, и продолжать умилять окружающих этой трогательной гримасой.

– Ой, Тёма, не заносись… – Иван Семёнович погрозил сыну пальцем. Сделал он это ласково и даже игриво, но Артемий Иванович всё равно почувствовал себя так, будто его прилюдно щёлкнули по носу. – Они выполняют сложнейшую миссию. Сложнейшую! Думаешь, легко удерживать целые народы и государства от жизни – полнокровной и полноценной? Считаешь, что не трудно заставить миллионы людей верить в смерть и жить с таким надрывом, будто эта жизнь единственная для них? Ведь только от этой веры в людях рождается жертвенность, просыпается Дух! Ведь только эта вера смиряет людей настолько, что они наконец становятся тем, чем должны быть изначально – безупречными проводниками солнечной воли.

Иван Семёнович прикрыл глаза и продекламировал – вдохновенно и страстно – своё любимое стихотворение Маршака на эту тему:

Все умирает на земле и в море,
Но человек суровей осуждён:
Он должен ЗНАТЬ о смертном приговоре,
Подписанном, когда он был рождён.

Но, сознавая жизни быстротечность,
Он так живёт – наперекор всему, –
Как будто жить рассчитывает вечность
И этот мир принадлежит ему.

– Зови их, Артюха, – махнул Рашидов по-барски. – И будь с ними полюбезней! – И уже сам поднимался навстречу гостям, шёл к ним, распахнув объятия. – Братия! Как же я рад видеть вас!

Артемию Ивановичу было неловко и немного досадно смотреть, как отец с чувством лобызает вошедшим руки и сердечно их обнимает – одного и другого. Так самозабвенно перевоплощаться умели немногие – с таким упоением и самоотдачей. Зато действовало это на людей гипнотически. Незаметный и даже простой по жизни отец вдруг становился таким притягательным, будто внутри него по щелчку включался супермагнит. И все, кто оказывался рядом, безвольно устремлялись к нему, тянулись, как всё живое тянется к солнцу – чёрному солнцу из антиматерии, сердцу чёрной дыры… Да, у Артемия Ивановича были сложные и очень сильные чувства по отношению к отцу, с этим не поспоришь.

А Иван Семёнович уже увлёк гостей на диван, и они с двух сторон прилепились к нему как дети, пришедшие жаловаться справедливому и всесильному взрослому. Артемий Иванович щёлкнул ручкой, раскрывая блокнот, потому что отец уже распоряжался – неявно, правда, и весьма обтекаемо, но таков уж был стиль его руководства.

– Конечно! Артемий Иванович разыщет всех, имеющихся в нашем распоряжении, специалистов по этой теме… Он с радостью возьмёт на себя труд по созданию двусторонней комиссии… Он обязательно познакомит вас с нашей службой безопасности…

Собственно, после этого день окончательно рассыпался на пиксели. Артемий Иванович впрягся и пришёл в себя только сейчас – в темноте, потому что свет включить позабыл – слепо щурясь в яркий экран монитора.

Нужно было ехать домой. Ночевать на работе Артемий Иванович уже отвык с тех пор, как после назначения на новую должность снова перебрался жить к отцу. До его собственной квартиры было полтора часа пути на электричке – такую роскошь с нынешней рабочей нагрузкой он позволить себе не мог. Да и какая разница, где спать! А больше ни на что сил у Артемия Ивановича после работы теперь не оставалось.

– Вера Павловна, вы вызвали машину? – сухо осведомился он у своей помощницы, запирая кабинет и почти не сомневаясь, что услышит в ответ «ах» и «я забыла», и очередное нелепое объяснение, почему так произошло. Худшей секретарши было не сыскать.

– Ах! – Вера Павловна прикрыла ладошкой рот. – Забыла. – И легкомысленно засмеялась, не догадываясь, что раздражает этим уставшего шефа неимоверно.

– Вчера вы тоже забыли, – ещё суше – до ощутимой колкости – не удержался и напомнил Артемий Иванович. – И третьего дня, – мстительно добавил он. – Вы безответственны и недисциплинированны – совсем как ваш непосредственный начальник. – Артемий Иванович решил не прятать за пазухой и этот – самый тяжёлый камень. Неделя, что он провёл в тесном контакте с Верой Павловной, которая подменяла заболевшего помощника, оказалась суровым испытанием для его нервной системы.

– Это… неприлично просто! И мелочно. Осуждать человека за его спиной. – Вера Павловна не сразу подобрала слова для отповеди своему временному начальнику. Она вообще терялась, когда сталкивалась с грубостью или панибратством, но и в рамках вежливости умела ответить жёстко.

Но Артемия Ивановича пронять было нелегко. Он игнорировал секретаршины нелицеприятные высказывания в свой адрес и устало попросил, заставляя Веру Павловну чувствовать себя виноватой перед измотанным тяжёлой работой человеком:

– Просто вызовите машину. Давайте не будем устраивать склоку.

Они стояли друг против друга как на дуэли. Бесцветный и блёклый как моль мужчина в вечно бликующих очках, которые не позволяли заглянуть ему в глаза, и аскетичного вида женщина с остреньким носом – сухая и лёгкая, но заряженная решимостью на триста тонн тротила, не меньше. Она почему-то напомнила Артемию Ивановичу комсомолку из 20-х годов. Пытаясь понять, откуда взялась эта ассоциация, он сначала припомнил Веру Засулич, но потом вдруг сообразил!

– Вы постриглись? Вам идёт.

– Что? – растерялась Вера Павловна. И, смутившись, заправила за ухо прядь тёмных волос, выбившихся из скромного, но стильного каре. – Постриглась, да. Вы присядьте, – сразу смягчилась она. Одёрнула своё любимое зелёное платье (довольно старомодное, надо сказать) и села за стол, решительно придвигая к себе телефон.

Артемий Иванович сдался. Опустился на мягкий кожаный диван, хоть и не собирался расслабляться, отставил в сторону портфель. Прикрыв глаза, он слушал, как Вера Павловна клацает телефонными клавишами, как разговаривает с начальником охраны – или кто там занимается подобными вопросами?

Затылок мягко, будто чья-то заботливая ладонь, облапила диванная обивка. По телу разлилось тепло – такое густое, как варенье. Артемий Иванович подумал, что это сравнение родилось от ассоциации с той сонной негой, которая охватывает, когда доберёшься поздним вечером, наконец, до дома, выпьешь чаю и засыпаешь после этого, едва упав на постель. А к чаю конечно же полагается…

– Тёмушка, – вкрадчиво прозвучало вдруг над самым ухом. – Привет, родной.
Артемий Иванович вздрогнул и распахнул осоловелые глаза. Не сразу понял, что кто-то фамильярно привалился к нему сбоку и, приобняв, интимно дышит в висок. Отстранившись, чтобы разглядеть нахала, он содрогнулся вторично и едва не перекрестился:

– Тьфу, Шойфет! – схватившись за сердце, выдохнул он. Спросонья он машинально назвал Вия по фамилии, которую в конторе никто отродясь не упоминал. – Ты здесь откуда? Тебя же в другое подразделение перевели!

– А я здесь по делу, – ласково сообщил Вий, задумчиво поглаживая пальцем плечевой шов тёминого пиджака. – В чёрном теперь ходишь? Ну-ну.

Вием Рому Шойфета прозвали за его любимую присказку «опустите мне веки». Или «поднимите мне веки» – в зависимости от того, хотел Рома что-то увидеть или развидеть. Его способность читать чужие мысли и состояния, а также абсолютная беспринципность и небрезгливость с самого начала сделали его любимцем отца и незаменимым человеком в Ордене, где собралось слишком много благородных чистоплюев, как в сердцах частенько говаривал Иван Семёныч. Но в прошлом году Вий попался-таки на одном из своих некрасивых дел, замять которое не удалось. За нападение на сотрудника Вия отправили «лечиться» к мистеру Дарси – работать над самоконтролем и избавляться от агрессии. По мнению Артемия Ивановича, это была чистая формальность, потому что вылечиться от сволочизма невозможно, а самоконтроля у Шойфета и так было с избытком. Неожиданно Вий пожелал остаться в подразделении мистера Дарси в качестве эксперта и исчез из дома Рашидовых на несколько долгих счастливых месяцев. Жаль, не навсегда.

– А тебе идёт синий, – вежливо отозвался Артемий Иванович и нервно поправил очки. Он не сразу и разглядел, что привычный виев сюртук, как и вся униформа его нынешнего подразделения, теперь непривычного синего цвета. Но не глухого оттенка, какого обычно бывает костюмная ткань, а чистого и яркого, как небо сразу после заката.

Вий ответил ему взглядом пристальным и долгим.

– Открой мне хранилище, – вдруг сухо потребовал он. Его тонкий хищный профиль зловеще колыхнулся прорисованным тенью дублем на стене.

– А до завтра это не подождёт? – сдержанно возмутился Артемий Иванович.

– Нет. Но если торопишься домой, можешь просто отдать мне ключ. – Вий весьма условно обозначил губами улыбку.

– И не мечтай! – отрезал Артемий Иванович. Сунул руку за пазуху, выудил из внутреннего кармана связку ключей. – У тебя полчаса. Пойдём, – распорядился он.

Из уютной приёмной, похожей на внутренность старинной деревянной шкатулки, они вышли в гудящий люминесцентными лампами коридор. Шероховатые бежевые стены тянулись, тянулись, поворачивали. Испорченный мастикой паркет спотыкался утраченными дощечками и поскрипывал в привычных местах. Бугристо окрашенная филёнчатая дверь хранилища приоткрыла одну створку. Изнутри пахнуло канцелярским клеем и пылью.

Вий вошёл первым и… растворился в темноте. Артемий Иванович шагнул было следом, но неожиданно для самого себя испугался. Бесконечные ряды стеллажей непривычно давили – не высотой и не массивом своим, а каким-то потусторонним молчанием. Полным всего того, что хранилось на полках, в коробках и папках. Артемий Иванович ощутил как его вытесняет, сплющивает, наваливается, в панике зашарил рукой по стене, ища выключатель, и… проснулся.

Коньячный цвет дубовых панелей, которыми были обшиты стены в приёмной, тепло подсвечивался настольной лампой с зелёным абажуром. Гобеленовая диванная подушка под головой была жестковата, а узор на ней – слишком рельефным. Наверняка отпечатался на щеке.

Артемий Иванович сел, снимая с себя жаркий колючий плед. Ботинки и портфель аккуратно стояли возле дивана.

Звякнула о блюдечко ложка и Вера Павловна тихо кашлянула, привлекая к себе внимание.

– Машина ждёт. – И добавила после паузы. – Скоро полночь.