Посвящается трудовому коллективу Артинского завода и создателям-организаторам легендарного Турнира косарей.
Благодарю за помощь в создании «Артинского яруса» Александра Шатохина, Александра Дудина, Александра Чабина, Александра Журавлева и дочь мою Александру Михайлову.
Отдельная благодарность за помощь и консультации похоронному агентству «Ангел».
Роман «Артинский ярус» - всего лишь плод творческого вымысла. Вероятные совпадения, имена-фамилии и прочие нюансы не имеют никакого отношения к реальной жизни.
Здесь все абсолютный вымысел, кроме правды. Правды жизни.
Вместо предисловия
В ожидании дна
Любая история имеет свой конец. В делах обыденных и повседневных конец каждой отдельной истории принято называть результатом. Хорошо, если речь идет о результате деятельности. Результатом бездеятельности становится заурядный финал. Это в лучшем случае. В худшем – фиаско. Конец бессмысленный и совершенно никчемный.
История человечества без всякого сомнения также будет иметь свой конец. Конец естественный и беспощадный. Подспудно и бессознательно это понимают абсолютно все. Поэтому сценарии конца человечества появились тогда, когда у человечества еще и истории не было.
Знаменитый «Апокалипсис» от Иоанна - всего лишь одна из вероятных версий. Не более, чем вполне ожидаемая и просчитываемая ситуация, изложенная на фактах, фактоидах и традициях средиземноморской людской культуры. У разных культур были другие, не менее яркие, варианты развития событий. Но все эти версии объединял конец. Без конца никакое начало не имеет смысла.
Тонкие ценители человеческой натуры утверждают, что человек не меняется. Если это так, то именно в этом странном человеческом качестве и заключен приговор человечеству. Стабильный и долгое время неизменный объект не может существовать – бессмысленность его примитивного наличия неизменно обращается в пустоту. Природа не терпит пустоты. Природа вынуждена жить. Можете называть это эволюцией, впрочем, называйте так, как хотите. Гностики, агностики и прочие диагностики могут плодить массу терминов. В любом случае это будет конец человечества.
Человечество любит спасаться. Вполне естественно, что рецепты малодушного увиливания от неизбежного конца весьма популярны. Более того, непрерывно идет процесс их героизации. Сейчас, в период отчаянного постмодернизма и неистового потреблятства, методика спасения становится все более материальной – индивидуальные бункеры и схроны стали реальностью и даже бизнесом. На надежде зарабатывают деньги. Впрочем, так было всегда. Человек, как оказалось, живет надеждой. Давно уже живет и привык ею жить. Пусть даже сугубо индивидуальной и меркантильной надеждой. Так ему веселее.
Надежда – это поиск счастья. Пусть даже счастья необоснованного и порою выдуманного. Человек постоянно возвращается к фантазии. Фантазия – движущая сила разума. Быть может, именно это сугубо человеческое свойство сумеет хоть как-то оттянуть, изменить или (дай Господи!) предотвратить неизбежный конец.
Как известно, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Так классики завещали. Но даже утопающие не теряют надежды. Пока не достигнут абсолютного дна. Своего дна.
«АРТИНСКИЙ ЯРУС» - всего лишь еще один из вариантов конца человечества. Или начала?
АРТИНСКИЙ ЯРУС
Роман. Постапокалипсис.
280 миллионов лет назад на Землю упал астероид. Тогда не было ни часов, ни календарей, не было и тех, кому это было бы нужно. Поэтому никто точно не знает, когда и зачем падал этот астероид и как вообще все это выглядело. Известно лишь место падения – рифовое побережье теплого Пермского моря.
От могучего взрыва снесло плотные заросли гинко, в море вскипела вода, мощные волны обрушились на берег. Затем наступила зияющая тишина. Небольшой кусочек какой-то слизи упал на мясистый лист растения, и его тотчас же придавило куском плотного берегового суглинка, перемешенного с рифовым песком.
Через несколько дней в окрестностях вымерла вся живность. Вся и полностью. Лишь в море резвились моллюски – но что им, головоногим, сделается? Да и другие подводные твари остались целы и невредимы: погибли лишь акулы и прочие падальщики, которые пожирали попавшие в море трупы земных обитателей. Остался ли кто-то живой на твердой поверхности – никому не известно. Потому что в те давние древние времена это никого не интересовало.
Так тихо и мирно закончился еще один земной Апокалипсис.
Глава 1
200 метров от кладбища
Артинский район. Граница Свердловской и Челябинской областей.
Август 2020 года.
Палеонтологи квартировали в мотеле с игривым названием «Разлука» у придорожной таверны «Вечный зов». Вчера исследовали вскрытые карьеры песчаника по берегу реки Уфа, да и просто поглазели на местные красоты, бегло ознакомились с легендарной деревней Комарово, основанной старообрядцами.
Били по камням тяжелыми молотками, ворочали здоровенные пласты песчаника, вздыхали о том, что до заветной горы Кашкабаш добраться практически невозможно. Потому, что непогодь вхлам убила прибрежную дорогу и вязкая хлябь стала непроходимой даже для легкой, пусть и специальной прокачанной «Нивы».
Кашкабаш, по мнению палеонтологов, был потенциальной кладезью великих научных открытий и кучной залежью останков флоры и фауны «ранней перми». Легенды об этом уникальном месте сложились еще полтора века назад, когда знатный геолог Карпинский порылся в развалах песчаника, плотные куски которого использовали как точильный камень при изготовлении сельскохозяйственных кос. Работники Артинского завода пилили и кроили песчаные глыбы в специальном карьере-разработке, а знающий человек порылся и нашел много доброго и любопытного. Потому что знание – сила!
Где-то в этих же местах в старые времена нашел свою знаменитую «терку» и энтузиаст-краевед Бессонов. Пласт найденного Бессоновым песчаника затем изучил Карпинский и обозначил находку челюстью древней акулы (*1). А акулу назвал в честь первооткрывателя. Впрочем, где именно нашел Бессонов свою знаменитую челюсть точно неизвестно, поскольку имение у него было в деревне Дружино-Бардым, которая расположена в двадцати верстах от знаменитого Кашкабаша. И не исключено, что местные автохтоны попросту презентовали забавный камень барину, интересующемуся всякими разбросанными по земле глупостями.
Барин Бессонов был человеком добрым, уживчивым и покладистым, работал инспектором народных училищ, да и вообще народ уважал (в начале Первой Мировой войны отдал свое имение под приют для детей погибших но этой бойне воинов), потому презентовать сущую безделицу столь душевному человеку для любого крестьянина всегда лестно. И никакой уважающий себя краевед или прочий антиквар никогда не признается, что кто-то принес ему рухлядь, а будет настаивать на том, что разыскал вещицу самолично и упорно. Возможно, и Бессонов гордыни не чурался.
Кстати, палеонтологи специально съездили в Дружино-Бардым, попытались разыскать что-либо, относящееся к Бессонову, но выяснили, что никто в деревне о таковом не помнит, а про имение, подаренное им под приют (*2) вообще никто не знает. Был человек – и нет человека, вот только названная в его честь древнепермская акула осталась. И то хорошо.
Каменную челюсть хочется иметь всем, не только стоматологам, а прежде всего именно палеонтологам. Подобным, как у Бессонова, находкам, понятно дело, сейчас и цены нет, поскольку они абсолютно уникальны, таких «терок» штук 70 во всем мире до сих пор найдено, половина в России, остальные в Штатах и где-то на Филлипинах. И каждая – новое заковыристое слово в науке. Потому опечалились ученые люди о непроходимости Кашкабаша. Недоступные горы также манят, как и неприступные крепости. А палеонтология – всегда азарт и поиск. Рисковые и любознательные, несомненно, ребята, эти палеонтологи.
Поэтому сегодня решили двинуться в сторону села Поташка и исследовать его окрестности. А сначала побывать в дубовой роще – самой крайней на восток дубовой роще в России. Тоже уникум, да такой, что мимо не проехать.
Сергей подъехал к «Вечному зову» поутряне, Светлана и Михаил уже ждали на подступах и были готовы к очередному камнедробильному дню. По пути пришлось блеснуть знанием окрестностей и обстоятельств:
- А вот село Старые Арти – в деревне три улицы, длина села 12 километров, все постройки вдоль старинного тракта на Касли-Кусу-Златоуст. Здесь с трудом выживает местный совхоз, но коров, слава Богу, пока еще содержит и пытается даже правильную технологию на фермы завести. За это недавно и штрафанули директора на кругленькую сумму – неправильно за что-то перед властями отчитался. А налоговикам нужны жертвы и «галочки», иначе сомнения возникнут в необходимости их существования…
- Здесь была деревня Мочище. Следов от той деревни не осталось. Кстати, дубовая роща, куда мы сейчас едем, также у деревни с аналогичной судьбой расположена – Мошкарой та деревня называлась. Нет той деревни. А вот здесь деревня Сенная. И здесь кончается асфальт – потому что в Сенной у местного мэра дача.
Вот так, с шутками и прибаутками по разухабистому грунтовому старинному тракту добрались и до границы с Челябинской областью. И поглазели на дубы. Дубы, конечно, не особо могучие, отнюдь не те, под которыми, как описывают графья Толстые и сказители Бояны, любили лежать русские князья и всякие богатыри, а простые, уральские черешчатые. Растут дубы, кидают желуди, поросль юную пускают (*3). Полежать, конечно, и под этими дубами можно, но для такого разнузданного сибаритства времени не было – ждали великие открытия и прочие научные свершения. Решили прежде Поташки сразу ехать в село Сухановка – именно там, по тайным палеонтологическим слухам, грудились и таились заветные окаменелости.
Проезжая через деревню Черкасовку, Сергей кроваво и красочно описал главную достопримечательность этого поселения: буквально годиков пять назад бывший начальник фермы бодро пострелял из ружья местных теток, а затем безнаказанно ушел в лесу, где и след его простыл. А вина этих теток, как читает народ, была в том, что они втравили мужика в дело о модной тогда педофилии, обвинив в домогательстве до несовершеннолетних местных красавиц, явно желая отжать у заведующего фермой немалые по их меркам деньги. И мужик, отсидев небольшой срок, но по очень обидной статье, вышел, немного подождал, да и решил отомстить злопыхательницам. Что стало с мужиком – до сих пор неизвестно, или сам застрелился, или в лесу до сих пор бродит, или сбежал в ближнее забугорье.
В Сухановке повезло – в центре села вокруг бортовой «газели» толклась публика с огромными мешками: очень дешево, чуть ли вообще не «задарма», с машины продавали бракованный плесневелый хлеб, который и на корм скоту хорош, да и сухари впрок насушить можно. Повезло, потому что сейчас можно по иной деревне проехать и живой души не встретить: селяне или в огородах ковыряются, или по телевизору скандалы разглядывают. Так, к примеру, в Дружино-Бардыме было. Пришлось тогда в ворота стучать и людей беспокоить.
Спросили глуховатого дедка, который приехал за плесневелыми булками на мотоблоке с прицепом, насчет ближайшего местечка, где камень добывают. Дедок долго пытал на предмет того, «а камень на баню или к дому на фундамент?», а потом указал дорогу на кладбище. Там, дескать, рядом, чуток вправо только сверните, метров двести. И, вообще, не мешайте, а то еще вот прикупить хлеба надо – скотину для деток держим, а кормить-то нечем, комбикорм нынче дорог, на пенсию, которая хрен да нихера, не укупишь.
Как и полагается на деревенской дороге, если сказано «на кладбище», так на кладбище колдобистый путь и привел. На тихом сельском погосте три мужчины и две женщины роились вокруг свежевыкопанной могилки, «матушка померла, сегодня девять ден справляем». Они-то и подсказали, как можно подъехать в столь потаенному карьерчику. Путь к карьеру шел через яростные лужи и ухабы – ездили туда явно только на тракторе. Но до заветного места все же добрались.
К выходу песчаника шли грозно, сжимая в руках молотки, а Сергей нес ломик с «бронштейном» - насаженным на мощное топорище кайлом, названным столь звучно в честь Льва Давыдовича Троцкого, революционного демона. И демоническое орудие труда потребовалось почти сразу – пласты песчаника были буквально усеяны россыпью окаменевших семечек гинко, забавных таких, похожих на меленькие черные сердечки.
- Гинко – это растение, похожее на пальму, сейчас сохранилось только в Китае, - сообщила Светлана, бодро смахивая пыль с щедрой находки.
- В Китае, сейчас, похоже, все, что можно сохранилось, особенно производство, - продолжил тему Сергей, выворачивая очередной пласт.
- Осторожнее! – одернула его Светлана, - Похоже, нам крепко повезло.
На камне ярко и явственно проглядывался широкий развернутый лист растения.
- Вот это и есть то самое гинко, отлично фрагмент сохранился, - Светлана очистила камень перчаткой и прищурилась, разглядывая песчаную глыбу.
– Да такой вот листочек окупит всю нашу экспедицию, уже не зря съездили, этот камешек любую экспозицию украсит, - приободрилась она.
Сергей с Михаилом оттянули тяжеленную каменюку в сторону.
- Здоровенная, зараза, пуда три весит, - оценил ее Сергей. – И вот такую хренотень целиком нужно в экспозицию вставлять, или можно фрагментарно, кусочками, по частям?
- Лучше, конечно, лишнее отбить, да еще, кстати, и посмотреть, что внутри этого камешка, и это тоже очень интересно, - Светлана откровенно радовалась и даже восхищалась «каменному гостю», добытому даже не из глубины веков, а из толщины эпох и эр.
Михаил попробовал отколоть хоть что-нибудь лишнее от глыбы ломом, а Сергей попытал счастье «бронштейном».
- Да, явно не Лейба Давыдыч, куда как крепче и живучей экземплярчик попался, так просто не возьмешь, - сказал Михаил. – Ну, и что делать с этим счастьем будем?
- Да и думать нечего – в багажник «Нивы» упакуем, места хватит, а я дома во дворе спокойно все излишки с него «болгаркой» отпилю, - решил Сергей. – Ты, главное, Света, отчеркни на каменюке место распила, чтоб случайно вещь не попортить.
*1 – речь идет о геликоприоне – вымершей хрящевой рыбе каменноугольного и пермского периода. Горный инженер, геолог, палеонтолог и академик А.П. Карпинский описал ее в 1899 году. Основой для описания послужила так называемая зубная спираль, найденная на территории нынешего Артинского района в 1897 году краеведом А.Г. Бессоновым. Бессонов направил находку Карпинскому. На основании строения зубов Карпинский отнес найденное образование к акулоподобным палеозойским рыбам.
*2 – согласно докладу №4 Думы Земства г. Красноуфимска «О пожертвовании бывшим инспектором народных училищ Красноуфимского уезда Александром Григорьевичем Бессоновым принадлежащего ему имения в селе Дружино-Бардым для устройства приюта детей воинов, павших в войну 1914-1915 годов» имение состояло из 25 десятин земли под березовой рощей, 25 десятин земли под прудом, 8 десятин луговой земли, 4 десятины земли пахотной, каменной мельницы с плотиной, жилого дома, крытого железом, площадью в 36 квадратных саженей, недостроенного дома в березовой роще, крытого железом и площадью в 22 квадратные сажени, хозяйственных построек – помельная изба, зерносушилка, каретник и кладовка. Имение оценивалось в 20011 рублей. За столь редкое по тем временам пожертвование Земство выразило А.Г. Бессонову глубокую благодарность, предложило назвать приют его именем и поместить в приюте портрет жертвователя. Земство также ходатайствовало о представлении дарителя к Высочайшей награде.
*3 - реликтовая дубовая роща у сел Поташка и Березовка самый восточный ареал распространения дуба черешчатого.
Глава 2
Звездная пыль
Екатеринбург – Москва
Сентябрь 2020 г.
- Ну и как я это переправлю? Разве что кто-то когда-то в Москву полетит, да соизволит к тебе в Химки заехать или какой другой невероятной попутной лошадью получится, – пытала Светлана академика. – Вообще я не знаю, что это такое, да и нужно ли это кому-нибудь, но хотелось бы понять. А чтоб понять – нужно исследовать. У нас нет базы…
- А у нас как раз есть все возможности: изучим, оценим, взвесим! - заявил собеседник. – Почта – это надежно. Надеюсь – твой вклад в науку неоценим! Жду, драгоценная однокашница!
Академик Иван Треухов два дня назад вышел в отпуск, тотчас же выехал из Москвы и сейчас отдыхал-оттягивался на дачке – в небольшом трехэтажном домике с участком, оставшемся ему в память от недавно почившей тетушки. Возвращаться в Москву ни под каким даже самым наиважнейшим предлогом он не хотел как минимум в течение ближайшего месяца, но посылку от Светланы возмечтал получить немедленно.
Неделю назад Светлана дождалась наконец-то камней, собранных на Артинском ярусе. Потенциальное пополнение для коллекции областного музея природы доставил начальник службы музейной охраны, вернувшись с плановой инспекции районных музеев. Светлана распаковала доставленные им экземпляры и сразу же занялась песчаником с окаменевшим гинко.
С камнями было все в порядке. Сергей, как и обещал, отпилил от здоровенной каменюки кусок, куда так удачно крупный лист гинко впечатался, за что его Светлана бодро поблагодарила по электронной почте. А по месту распила камня было заметно, что под древним листом находится какое-то дополнительное камнеобразование, с которым Светлане пришлось спустя три дня «поколдовать» самостоятельно.
Препарировала удачно – развалила камень весьма осторожно, оставив в абсолютной сохранности каменный листок, явный кандидат на украшение экспозиции Пермского периода. А под листком обнаружила пустотку, небольшую, величиной с детский кулачок. Но оказалась та пустотка не совсем пустая – набралась из нее столовая ложка какой-то черноватой пыльцы. Эту пыльцу Светлана назвала субстанцией и упаковала в полиэтиленовый пакетик. Исследовать содержимое самостоятельно она не могла – ну какие могут быть возможности в скромной музейной лаборатории? Разве что взвесить … О чем и сообщила Треухову, являвшемуся как бы руководителем Уральской палеонтологической экспедиции. По крайней мере, таковым он значился в московских документах и зарплатных ведомостях.
Академик Треухов беседовал как-то излишне жеманно и кобенясь, но радостно сообщил Светлане, что ждет эту субстанцию с огромным нетерпением. И готов заняться исследованиями прямо сейчас. Немудрено - находка его очень заинтересовала. Исследование субстанции, обнаруженной подчиненными, грозило ему как минимум созданием очередной публикации, а то и весомым дополнением к монографии. Солидному ученому свежие гипотезы всегда ко двору, тем более те, что сами в руки идут из каких-то там недр уральских гор. Особенно, если давно никаких достижений не имелось.
Но покидать уютную дачу в расцвете бабьего лета ему очень не хотелось - они с другом специально оговорили, что проведут этот месяц в спокойной сельской тиши, без изысков цивилизаций и в полном отрыве от мегаполиса, без всяких Кипров и Испаний. Невзирая ни на что! И никакой каменный прах в этот глубоко доверительный договор не вписывался. Тем более, что друг был бесконечно далек от палеонтологии.
- Но знаешь, - сказал он Светлане, - было бы лучше, если бы ты выслала мне эту смесь, или что еще там, в бандерольке, в обыкновенной почтовой бандерольке по адресу, который я сейчас тебе перешлю. У меня здесь есть все возможности провести исследования и анализ, не отрываясь от отдыха, так сказать. Надеюсь, это тебя не затруднит. Буду очень признателен! Очень жду! Отправишь – телефонируй!
Было бы, конечно, логичней, чтоб эта деятельная уральская дамочка переслала свою находку на адрес академии, но кто его знает, в чьи руки это хозяйство может попасть, враги не дремлют, да и любые лишние уши – это атавизм, - подумал академик и сбросил Светлане сообщение с адресом своей дачи. – Так будет проще и надежней, мы не ищем легких путей в наших изысканиях!
Треухов опустил телефон в карман пушистого халата и, повернувшись к другу, блаженно произнес: - Аки пчела тружусь ради науки! Идем, душа моя, в наш сад и будем слушать листопад! Налей себе немного смузи!
Светлана же, бросив телефон на стол, виртуозно выругалась, – Треухов был ее однокурсником, талантами особо не блистал, огоньками в глазах не сверкал, но папа его был со связями, которые решают все, даже сегодня. Вот потому сегодня, подумала она, он академик, а она – старший научный сотрудник на побегушках. После чего распечатала химкинский адрес Треухова на коварно верещащем принтере, попрочнее упаковала пакетик со злополучной субстанцией, выпила дежурную чашечку растворимого три в одном кофе, выкурила сигарету, сплюнула в урну и отправилась на центральный почтамт, чтоб переправить, быть может, уникальную находку в Москву.
«Почта России», как и положено, порадовала очередью и бестолковицей. Оператор заявила, что самая малая бандероль должна быть 17Х10 сантиметров и не меньше двухсот граммов. Потому не надо задерживать очередь. Светлана тут же купила какой-то аляповатый блокнот, вложила в него пакет и передала на упаковку. Но не тут- то было – ей сообщили, что не хватает двадцати граммов. Светлана порылась в сумочке и добыла из кармашка с неприкосновенным служебным запасом пять пакетиков кофе 3 в 1. Ничего иного подходящего не обнаружилось. Хотя и жаль было отправлять кофейный припас руководящему однокашнику-академику, но чтобы больше почтовыми услугами не заморачиваться, Светлана вставила свой НЗ в свежекупленный блокнот.
Оператор яростно сообщила, что вес, необходимый для отправки бандерольки, набран. Злобно кривясь душой и дерзко негодуя кромками губ, Светлана принялась заполнять сопроводительные к заказной бандерольке бумажки. В итоге весь процесс общения с «Почтой России» занял полтора часа. Выйдя из почтамта, Светлана, жмурясь от осеннего солнышка, спустилась по ступенькам, обошла памятник Попову, присела на лавочку и наконец-то закурила. Набрала сообщение и пискнула телефоном. Чувства выполненного долга не ощущалось. Ничего не ощущалось.
Через неделю бандеролька прибыла в Москву. После сортировки ее сгрудили в огромную кучу с отправлениями из Китая, следующими в Химки. И эту кучу начали перебрасывать в фургон почтовой «газели». До фургона она не долетела и шмякнулась на мокрый асфальт. А суровый башмак на ноге грузчика втоптал бандерольку в лужу. После того, как «газель» уехала в Химки, раздавленную бандерольку пнул почтовый охранник.
- Смотри-ка, люди совсем охренели и кофе друг другу по почте пересылают. Лучше бы деньгами, да на карточку, - сказал он вышедшей на крыльцо служащей. – А еще бы лучше, чтоб деньги в конверте, в вот этом самом. А не какие-то идиотские бумажонки-пакетики, - он растряхнул разорванную бандероль, вытащил из нее блокнот, наскоро пролистав и убедившись в его девственной чистоте, сунул в карман, а все остальное высыпал в лужу. Звездная пыль из Артинского яруса, смесь из разорванных пакетиков с фальсифицированным кофе, до упора начиненная пальмовым маслом (*4) и сахаром, растворились в московской грязи.
Академик Треухов в дачных хлопотах и развлечениях уже забыл о посылке с Урала. Звонок Светланы заставил его поставить на журнальный зеркальный столик хрустальный бокал мохито.
- Что? Нет, пока еще не пришло, ничего не пришло. Да ты не беспокойся, я каждый день на почту езжу и проверяю, - сообщил он. – Да и нескоро, вероятно, придет – это же «Почта России». Сообщу.
Светлана отключила телефон и нецензурно выразилась. Очень точно и нецензурно.
А в грязной луже на московском асфальте уже кипела новая жизнь. Ей нравилось это место.
*4 – пальмовое масло активно используется для изготовления пищевых фальсификатов и других предметов, напоминающих еду. Используется также в технических целях. И очень активно – в 2018 году Россия закупила более миллиона тонн пальмового масла.
Глава 3
Утро собачьего лая
Свердловская область, райцентр Арти.
Сентябрь 2020 г.
В утренних сумерках, как в конце сентября и полагается, было моросно и прохладно.
Сергей смачно и звонко поссал с крыльца – в деревне нужно жить по-деревенски сурово и не заморачиваться приблудными этиками и эстетиками. Такое правило он вывел для себя лет этак десять назад, когда различные жизненные коллизии вынудили его вернуться на историческую родину, поближе к родной земле.
А родная земля ему всегда нравилась – место уникальное и благодатное. Прекрасная природа, дом на опушке великолепной березовой рощи и тишина. Хотя сегодня ночью тишина хрустнула жутким воем собак: дело-то как бы обычное, но сегодня вышли уж слишком азартно. И хотя, например, отчаянный утренний крик соседских петухов Сергея давно уже не беспокоил и был на уровне естественного звукового фона, но нынешний собачий вой достал. Тем более, что лабрадор Марик (он же Марат, он же Марко – в зависимости от всплесков душевности) среди ночи потребовал выпустить его во двор и напористо принял участие в животном концерте.
Сейчас этот баловень судьбы спал на веранде. Явно с чувством выполненного им собачьего долга. - Home, Sweet home (*5), - как говорят пиндосы, I liking every good night sleep (*6), как вторит им сэр Пол Маккартни - пробормотал, глянув на разомлевшего и офигевшего от утреннего воя пса, Сергей и двинулся бриться-мордозубья чистить. Потому что цивилизация того требовала.
Арти, несмотря ни на что, был поселком цивилизованным. Пусть и на уровне особо залихватской маргинальности. Но в тоже время отличался и своеобразной кондовостью с порой оглушительной посконностью в нравах. Так сложилось по-уральски и исторически: территория Артинского района с момента освоения Урала была крайне замкнутой. Сказывалось отсутствие коммуникаций - до Красноуфимска 40 верст бездорожья, до Михайловска - 20 верст лесной дороги, до Екатеринбурга - три дня конного пути. Общаться местному люду приходилось внутри обжитых мест, то есть - население «варилось» в одном котле. А еще накладывались особенности вероисповедания.
Население Артинского района изначально открытостью не отличалось - были крепки старообрядческие традиции. Села Пристань и Сажино были оплотом «древлего благочестия». Пусть с разного толка, но один хрен единоверцы, потому за три века старообрядческие семьи перероднились. А еще и скрывались здесь потаенные и даже откровенные язычники – местные мари, которые формально приняли лет двести назад православие, но сохранили языческие традиции и продолжают до сих пор молиться и камлать в честь Великого Белого Бога.
Представители мари также роднились промеж собой, порой не выходя из деревни. И жили относительно замкнуто – бытовал, к примеру, у них до сих пор практикуемый марийский обычай «сбегать замуж», откровенно матриархальные отношения. И если у православных и старообрядцев родовство внимательно отслеживали священнослужители, то блажь марийских дам учету не поддавалась. Немудрено, что облик артинских, уральских мари сейчас существенно отличается от внешнего вида населения Марий Эл – горных и луговых мари.
Не хватало разве что легендарной чуди белоглазой. В любом случае, случился этакий внутрирайонный междусобойчик. К ХХ веку население Артинского района было опутано родственными связями. Большевистский режим еще больше породнил артинцев. Народ сгонялся в колхозы без права передвижения. Во время Второй Мировой войны убили много мужчин, потому приходилось сближаться на оставшемся «человеческом ресурсе». Поскольку времена были несытные, то практика кумовства и перекрестного родства была выгодной - межсемейное имущество объединялось, родственники жили в условиях родовой «помощи». Следовательно - уже грянувший инцест усугублялся. И такой долгий кровосмесительный процесс, как думается, стал причиной пусть дальнего, но перекрестного кровосмешения. Ну, а в нынешнем столетии из-за краха сельского хозяйства и развала производства изоляция Артинского района продолжается, молодежь покидает территорию и возвращаться не стремится.
Сергей увез Милую на работу, на знаменитый завод, Родину Русской косы, и двинулся в попутное сельпо, чтоб прикупить булочку хлеба. И хотя только что «пропел гудок заводской» - начало рабочего дня, 08-00, в поселке традиционно помечалось гулкой сиреной – и магазинчик только что открылся, тут уже суетились старушки. Складировали в магазинные корзинки сахар-соль-крупу и другую здоровую пищу. Обсуждали при этом какие-то международные делишки. Поскольку старушки всю жизнь готовились к войне, то Сергей деликатно обошел их и проник к кассе, вытянув из кармана мелочь. Хлеб был свежим и явно вкусным. Хотя с явными добавками разрыхлителя теста. Как всегда. Чисто бизнес и никакого интима.
Загнал «Ниву» в гараж, чтоб глаза не мозолила, решил, что для начала с утреца пора бы и самому попробовать поработать. Хотя нет аванса – нет работы, аванс – лучшее обещание, а без денег только певчих птичек развлекают. Но потребность прошерстить новости давно уже на уровне инстинкта. Такова жизнь пейзанская.
В интернете творилось что-то странное – мало того, что информационные ленты залил сплошной поток сообщений об авариях, мелких катастрофах и повальных зарубежных терактах с использованием большегрузной автотехники, так даже случилось невероятное – на необозначенное время отменена какая-то очередная президентская инаугурация. И отменился некоронованный еще президент какой-то важной страны, отнюдь не Зимбабве. Этой новостью были пропитаны все соцсети. Потому что якобы такого быть не могло, мужик яро к власти рвался. Однако случилось.
Аналитики из соцсетей уверенно рапортовали, что неожиданный всплеск аварийности и всеобщего травматизма напрямую связан с задержкой забугорной коронации. И даже проецировали все это на Россию. Пророчили крах валют, оттого всякие коллапсы и кризисы. Дескать – силовики и спецслужбы уже отрабатывают заказ, а потом сначала введут чрезвычайное положение, а затем и до диктатуры недалече. Вместо президента появится монарх-диктатор. Который и спасет державу. Предполагали, что Чрезвычайное Положение, прежде всего, введут в Москве, а лишь потом по всей стране. Эксперты были воробьями стреляными и умели зрить в корень.
Впрочем, судя по лентам новостей, аварии шли как во всем мире, так и в России. Не только в утрамбованной автотехникой Москве, а повсеместно – в Татарстане горели дома престарелых и приюты, в Перми автобусы теряли управление и перевертывались, поезд Москва – Пекин сошел с рельс, на Ямале горели буровые, а на Камчатке падали самолеты. И еще интернет кипел сообщениями о скоропостижных смертях известных людей. Упоминались и люди малоизвестные, а также совсем неизвестные. Они умирали в больницах. Родным и близким покойных соболезновали.
Сергей вышел в столовую, забил трубку табачком, включил на кухне чайник, а попутно щелкнул пультом телевизора. На главном официальном канале шла, как обычно, пропаганда медицины и тетка в маске требовала, чтобы все нацепили марлевые повязки, у кого их под рукой нет, то обычные шарфы, и немедленно шли в больницу делать прививки от гриппа. Потому что грипп свирепствует. Публика в студии поголовно заседала в марлевых намордниках.
- Опять вакцинами торгуют, - вздохнул Сергей, заварил чая покруче и раскурил трубку. В этом году солнышко на Урале особо не баловало, табак, хоть и вырос неплохо, но былой крепости в нем не чувствовалось. И потому приходилось мешать доморощенное зелье с покупной махорочкой. Получилось душисто, ароматно и ядрено. Табачок вкусно прокатился по гортани. Аж запершило.
- Вот такое простое наше селянское счастье, - буркнул Сергей и налил чашку крепенького «купчика». К добротно заваренному чаю он пристрастился давненько, еще когда служил на флоте и бодрился чайком с папиросочками на вахте в радиорубке. Курить, конечно, на боевом посту отнюдь не приветствовалось, но на постоянно включенных передатчиках стояли столь мощные вентиляторы, что у командования претензий насчет курения и возникнуть не могло. Была бы связь, желательно – бесперебойно, а прочие пагубные пристрастия – пофиг.
Кстати, насчет связи – Сергей вытянул из кармана телефон и набрал Милую.
- Тут всех пандемией гриппозной пугают, а ты недавно прививку поставила. От этих прививок все беды. Как самочувствие?
- Нормально, работаю, вот ты бы тоже съездил и укололся, а то что-то серьезно уж очень в телевизоре грозят, - потребовала она.
- Так у меня маски нет, а без маски сейчас ни в какую больницу не допустят, - пошутил Сергей.
- Арафаткой замотайся, - парировала Милая.
-Тогда вообще по пути расстреляют, - заржал Сергей, представив, как сотня-другая мужиков, замотавшись шемахами и куфиями, ринется в больницу и нагонит страху на окрестных полицейских. – Примут же за террориста, собаки! У гайцов волосы, если где есть, то дыбом встанут. Наша страна – многолетний оплот борьбы с терроризмом!
- Вот не прикалывайся, а езжай и ставь вакцину. Дело-то серьезно – на заводе рассказывают, что врачиха в больнице молодая умерла. Как раз от гриппа. Вечером ей плохо стало, ничего сделать не могли. Тридцати лет не было. Полгода назад в Арти приехала, из-за квартиры, ей якобы пообещали, одна с ребенком жила, окулист, - сообщила Милая. – Потому с прививкой не тяни, они, говорят, пока бесплатно колют…
- Ладно, сейчас песика выгуляю и съезжу. Быть может. Хотя лук-чеснок да сало с самогоном понадежней, я считаю…
В свои три года лабрадор Марко нагулял вес в три чистых пуда, а потому резвости ему занимать не приходится – как только услышал знакомое «гулять», тотчас же встрепенулся и взъярился всем своим роскошным телом. Встал буквально над душой, пока Сергей зашнуровывал берцы и надевал куртку. Подставил шею под ошейник – а какой забугорный пес не любит русского леса? Со двора вышли на поводке, чуток отошли в сторону леса и Сергей отстегнул вертлюжок. Марат, бодренько привзвизгнув, кинулся в березовую рощу.
Обычно прогулка по лесу с песиком длилась час-полтора, но это если телефон не начинал разрываться и народ скоропостижными делами не заваливал. За это время Сергей проходил километров пять, как раз «на выкурить одну трубку», а Марко наматывал не менее пятнадцати верст, прочесывая окрестности в радиусе видимости – хозяина из виду старательно не терял. Бдил за Сергеем глубоко преданным взглядом. Вот и сейчас пытливо изучал периметр. Попутно, конечно, ставил метки. И не только.
Призвал телефон. Coz I love you (*8). Опять Милая:
- Можешь не ехать, говорят, что вакцина кончилась. Дотянул. А кошмар творится – в заводоуправлении мужик помер, заказчик какой-то. Упал на втором этаже и … «Скорой» до сих пор нет. А окоченел уже. Что делать – никто не знает. Сегодня вот только утром приехал и по этажам с бумажками как олень скакал. Народ в шоке – перезаразил, наверное, всех… Забери меня отсюда!!! Мне страшно!!!
-Сейчас приеду, вот только из лесу выйду…
Выезжаю из своего лесного окоема, Сергей увидел, что метров в трехстах на асфальте (в Артях, как всем известно, лишь две асфальтированные улицы) дорогу перегородила перевернутая фура. Вокруг нее суетились гаишники.
Про
- Домой! Валим домой!
*5 - Home, Sweet home – Дом, милый дом (англ.)
*6 -I liking every good night sleep. – Искаженный на провинциальном уральско-английский манер вариант строки I gonna get me a good night's sleep из песни Heart of the country из альбома Ram (1971г.) сэра Пола Маккартни.
*7 - Coz I love you - заглавная песня в выпущенном для Франции и Германии альбоме «Play It Loud» группы Slade, популярной в 70-е годы прошлого столетия. В данном случае речь идет о телефонном рингтоне.
Глава 4
Начало Конца
Свердловская область, райцентр Арти
Октябрь 2020 г.
Трупы в морге прибывали. Свободных мест не было. Единственный артинский патологоанатом уехал на отдых в Турцию и сейчас до него никто не мог дозвониться. Мертвецов для вскрытия полагалось везти в Красноуфимск, но транспорта не было – «скорые» были заняты огромным количеством неотложных вызовов: слишком многие после просмотра ТВ-новостей хватались за сердце.
Телевизор убивал – если еще пару дней назад всех шокировала смерть ведущей в прямом утреннем эфире, то сейчас картинки шли одна ужаснее другой, как в пресловутых «Ликах смерти». От массовой гибели тысяч китов в Атлантике до самосожжения трех сотен фанатов-католиков в соборе Кельна. В Европе вымирали лагеря беженцев, а в городах США полыхали восстания негров. Негры – а если точнее, афроамериканцы, - ничего не требовали, но стреляли во все, что двигалось или уже не двигалось.
Аэропорты всего мира были закрыты в связи с повсеместным карантином – в едином порыве власти всех стран боролись с пандемией гриппа. Медицинские светила рассказывали о новой мутации вируса, но придумать вакцину против него пока не успели. Запад ничего не мог противопоставить надвигающейся катастрофе. Потому что был разобщен, изнежен и толерантен.
В России же, как сообщал телевизор, все было относительно благополучно, хотя и тревожно. Российские эксперты предполагали масштабную диверсию с использованием биологического оружия. Врагов не называли, но в передачах, где постоянно спорили насчет того, кто хуже, Украина или США, вероятного противника обозначали четко. Настолько четко, что несколько участников этих передач умерло во время своих пламенных выступлений, хотя и были одеты в марлевые маски. Ведущие этих передач скорбили и переживали, похоже, настолько глубоко, что их приходилось постоянно менять: прежние властители ток-шоу исчезали с экранов, вместо их появлялись новые разжигатели дум. Какие-то встревоженные и помятые.
В перерывах между ток-шоу демонстрировались старые советские кинокомедии и выступления сатириков. И вот это очень волновало пожилых артинских телезрителей – они еще помнили времена, когда с экранов звучало «Лебединое озеро» вперемешку с одноименным балетом и прочей чайковщиной. При слове «балет» телезрители вздрагивали. Даже когда дикторы сообщали о подтанцовке Киркорова. Представители власти выступали с заявлениями в ООН, но ситуацию в России никто не комментировал. Судьбоносных заявлений не звучало. Лишь комики неустанно шутили.
Все это вызвало небывалый потребительский бум и обвальный ажиотаж: в артинских магазинах в течение недели покупатели смели буквально все, даже томатную пасту и маринованные огурцы. На это потребовалось всего лишь полтора дня. Опоздавших покупателей радовали голые полки и витрины. Аптеки опустели – были скуплено все, вплоть до презервативов. Остались лишь грелки, клизмы и костыли. На АЗС, пока не кончилось топливо, горючее заливалось по схеме «полный бак + все канистры». После того, как товары иссякли, все начали ждать новых поступлений.
Особо напряженно пришлось работать гаишникам – на федеральной трассе за неделю произошло более сотни серьезных ДТП. Как правило, водители умирали прямо за рулем и «не справлялись с управлением». Полсотни опрокинувшихся фур пришлось не только вытаскивать тракторами, но и буксировать к Артям, где на широкой поляне срочно оборудовали штрафстоянку. Пытались даже обеспечить охрану опрокинувшихся авто и перевозимых в них грузов, но довольно бессистемно. «Газельку» от «Красного-Белого», разбившуюся на въезде в поселок, например, некие злоумышленники обчистили полностью. Впрочем, никто не осуждал и гаишников, которые к этому явно руки приложили.
Гаишникам сочувствовали – столь трагично и фантасмагорично они выглядели. Для того, чтобы увезти с трассы трупы пострадавших, да и при осмотре мест происшествия, гаишники использовали противогазы ИП-45 (*8). Грузовичок, на котором погибших транспортировали в морг, сейчас опознавали все артинцы и называли его труповозкой.
Гаишники завидовали бойцам ППС – те работали буквально в тепличных условиях и охраняли сначала только Сбербанк, а затем и банкоматы. У банкоматов, пока не заканчивались деньги, очереди стояли днем и ночью. Их приходилось регулировать. Патрулировался только центр поселка, а на сигналы о кухонных боях никто уже не выезжал – как ни странно, но соседи быстро научились самостоятельно усмирять особо буйных. Кражи личного имущества фактически прекратились, но начались набеги на склады предприятий. Тащили все.
Завод прекратил работу в связи непонятной ситуацией. Потенциальные заказчики и давние партнеры, если и отвечали на звонки, то вяло и неуверенно. Поэтому было решено выполнить имеющиеся заказы и после этого производство остановить. Тем более, что в банковских расчетах возникли неожиданные сбои.
В селе Старые Арти, вернее на ферме в деревне Сенная, погибло двести голов элитных коровушек, специально и задорого завезенных этим летом для улучшения породы и повышения удоев в будущем. Все коровы пали в одночасье, за одну ночь. Ветеринары не могли обозначить причину. Руководство сельхозпредприятия ждало, когда нагрянут комиссии, представители кредиторов и следователи, и заранее посыпало пеплом голову из переполненных «райкомовских» пепельниц, готовясь к грядущему показательному расстрелу.
Все артинские кафе и даже преуспевающий трактир «Вечный зов» прекратили работу – неведомо, что за зараза гуляет. Частники затихарились. Даже процветающий в последние несколько лет местный ритуальный бизнес остановился – «клиентов» было предостаточно, но у родственников «клиентов» не было необходимых документов. Ясно было лишь одно – скоро гробы подорожают.
В больнице не было свободных койкомест, а поликлиника переполнена под завязку. Сдать анализы желали сотни, и эти сотни заполняли коридоры, держа в руках пластиковые стаканчики с мочой. А еще все хотели флюорографию. Или рентген.
Школы и детсады также закрыли на карантин. Но бюджетные предприятия, которых в Артях было несколько десятков, усердно продолжали трудиться. Занимались благоустройством территории – на это дело в местном бюджете вдруг появились деньги, и потому их нужно было срочно освоить. Велся даже ямочный ремонт, и в продавленные за лето колдобоины засыпался щебень, а то и асфальт.
Депутаты районной Думы обсуждали проект бюджета 2021 года, хотя главы администрации на территории не было: мэр уехал на отдых в Таиланд и, недавно, отзвонившись по телефону, обещал очень скоро вернуться. Несмотря на отсутствие руководителя, сотрудники администрации, невзирая на сложности обстановки, неутомимо работали. Управление по коммуналке собирало последние отчеты о подготовке к зиме, управление культуры готовилось к празднику народного единства, а управление народного образования пыталось решить неожиданно возникшую проблему – подведомственные учреждения на карантине, а предприятие, получившее подряд на снабжение школьных столовых, продолжает исправно поставлять, согласно контракту, продукты детского питания. Хранить их уже было негде. Попутно обсуждали вопрос распределения профсоюзных путевок на курорты: всем вдруг захотелось подлечиться.
Отделение Пенсионного фонда пыталось выяснить сроки очередного транша – пожилой люд настойчиво беспокоился. А в ЗАГСе сотрудницы были в шоке – они не могли выдать свидетельства о смерти так как медицинских справок о летальном исходе медики выдать также не могли. Потому что морг функционировал только на хранение.
Бюджетники ждали зарплаты, а также указаний сверху. Команд и разъяснений от вышестоящих структур не поступало. Поначалу приходили обещания «все решить» и «скоро ответить», но очень скоро, даже слишком скоро, было обещано «сообщим дополнительно при полном анализе ситуации на территории области». Анализ затягивался.
Поэтому муниципальные управленцы терпеливо ждали, но иногда все же предпринимали робкие попытки узнать что-нибудь по своим личным каналам. Но каналы перестали отвечать.
Так прошла первая неделя октября. А после этого прекратил работать телевизор и умолкла сотовая связь. В интернете тоже наступила вязкая тишина…
*8 - противогаз ИП-45. Легкий изолирующий противогаз, средство защиты и спасения. Применяется также при легководолазных работах на глубине не более 7 метров. При использования регенеративного патрона РП-5 при средних физических нагрузках время использования не более 75 минут.
Глава 5
Крест Отечества
Москва – Домодедово - Казань
Октябрь 2020 г.
Москва умирала пышно. В хронических пробках, в метро, в многоэтажках и пожарищах. Люди падали и больше никогда не вставали. Тела выпадали из остановившихся автомобилей, чтобы сразу же хрустнуть под колесами других, объезжающих возникший затор. Сначала кто-то пытался кому-то помочь, но вскоре гуманность закончилась. Живые пытались выжить. Вопреки всему.
Но не получалось – умирали все, неотвратимо и безысходно. Умирали на улицах, площадях, проспектах, в кафе-ресторанах, в офисах и поквартирно. Умирали в чужих подъездах, пытаясь сбежать от погибели и требуя хоть какой-то поддержки. Умирали на Красной площади, куда двинулись огромной стихийной толпой по чьему-то дурному призыву, умоляя о немедленной помощи. Там и остались. Умирали везде.
В столице закипела абсолютно потусторонняя механическая движуха. Оставшаяся без хозяев техника свирепствовала и плевалась выхлопными газами. Надрывались сигналки, клаксоны и сирены. Истошному вою умирающих авто, словно злобные литавры, хрипло и гулко вторили скрежеты, хлопки, и взрывы. Заплясало пламя. Локальные возгорания постепенно слились в сплошной огненный вал, поощряемый мощными потоками резвящейся турбулентности. Столицу пожирал ад.
Андрей сначала хотел застрелиться – семь стволов он специально собрал на трупах полисменов. Но решил все же сперва похоронить свою семью: если все вокруг умерли, то пусть хотя бы близкие ему люди будут упокоены по-человечески. Сходил, абсолютно цинично перешагивая через трупы, в ближайший магазин – чуть ли не последний «шаговой доступности», устоявший в окрестностях, зашел на хоздвор, размашисто пнул ногой дверь какой-то подсобки и выбрал из завала дворницкого инструмента еще блестящую штыковую лопату.
Добротная лопата, привезенная месяц назад из родимых Артей, лежала на балконе – до дачи она так и не доехала, потому что сезон закончился, но подниматься в квартиру, где лежали тела родных, Андрей не хотел. Вернее – не мог. Потому что мог уже и не выдержать. Дела нужно закончить.
Место для могилы он выбрал на газоне, под окнами дома. Ткнул лопатой в жесткий дерн, но полотно враз согнулось – такой лопатой только дерьмо разгребать. Вспомнил, что в квартале от дома недавно видел какой-то кетайский мини-экскаватор – коммунальщики хотели поставить очередную водопроводную заплату. Двинулся в ту сторону – землеройная микротехника была на том же месте. Чисто по наитию разобрался в «куда чем тыкнуть» и агрегат, как ни странно, завелся.
Могила получилась роскошная – для всех места хватит. Часа полтора ушло на то, чтобы подготовить тела к погребению и еще час на то, чтобы спустить их с четвертого этажа. На своем горбу, конечно – электричество погибло, а с ним и лифт. А еще Андрей разворотил дома пару встроенных шкафов и собрал уже на газоне большой широкий гроб: повезло, что аккумулятор шуроповерта оказался заряжен. Гроб смонтировал прямо на дне могилы. Подумал, что места хватит и для соседки Кати – милая была дама, семья с ней хорошие отношения поддерживала – но… «пусть мертвые хоронят своих мертвых». Сейчас, наверное, каждый за себя отвечает.
Опустил тела жены и дочек в последнее пристанище, закрепил крышку, оставив шуруповерт в могиле. Вылез, вздохнул, перекрестился и хотел сказать хоть что-нибудь. Оглянулся – рядом никого не было. И быть не могло – Андрей почему-то был в этом уверен. Абсолютно уверен. Поэтому промолчал. Зачем слова, если Господь, коль он уж и есть, все равно услышит? Но есть ли – вот в этом Андрей сейчас сильно сомневался. Потому что такого не могло быть. Но было. И это не ночной кошмар, из которого еще можно вырваться. Хотя жутко хотелось.
Бросил в могилу горсть земли, потом взял лопату, специально принесенную с балкона, и начал кидать в могилу землю. Через час на желтом осеннем газоне чернел практически идеальный квадратный холмик. Погост. Нужно еще крест и табличку…
Отогнал от могилы китайскую землеройку, вытер какой-то тряпкой руки и поднялся в квартиру. Все семь стволов аккуратно лежали на столе, в каждом по полной обойме и еще пять запасных обойм. Выставка вооружений народного хозяйства. Андрей достал из шкапчика початую бутылку вискаря – тесть его уважал - и плеснул в стакан сразу грамм сто. Практически он не спиртное пил, по крайней мере – не употреблял уже давненько. Быть может потому, что здоровье берег, но, скорее всего, что спиртное в него как-то не так упадало, расслабляло и усыпляло. Вполне легко без выпивки мог расслабляться. И не было смысла в организм алкоголь вливать. А здоровье в последние несколько лет не всегда и баловало. Хотя, чего уж сейчас, все равно перед смертью не надышишься.
Влив в себя вискарь, Андрей выдохнул, взял один из пистолетов и вышел на балкон. И начал стрелять в сторону столичного пожарища. Шмалял, пока обойма не закончилась. А в ответ вдали, сквозь жирную черную копоть нависшего над бывшей Москвой дыма, глаза резанула ярчайшая вспышка и захрустел далекий грохот. Вылезло что-то похожее на яркий гигантский гриб-толстокорик. Или что-то само взорвалось, или кто-то «подарочек» закинул. Кругом враги! Но хуже уже и быть не могло.
Плотно закрыв балконную дверь, Андрей вновь плеснул в стакан вискаря и плюхнулся в кресло. Зачем-то картин покрутил на пальце пистолет. Получилось крайне неуклюже – не фига не ковбой. Выпил вискарь и мгновенно уснул. Суицид на сон грядущий не состоялся.
Проснулся ранним утром от запаха пластмассовой гари – едковатая вонь проникала даже сквозь пластиковые окна. – И дым Отечества нам сладок и приятен, - подумалось. Но остатках воды в пятилитровой бутыли с помощью таблеток сухого горючего создал себе немного кофе и даже побрился. Достал сумку и скинул в нее со стола стволы и обоймы. Открыл уже потеплевший без электричества холодильник и выгреб оттуда все обнаруженные консервы. Порылся в шкафу и бросил в сумку упаковку носков и несколько футболок. Надел свежую фланелевую рубашку в черно-красную клетку.
Оглядел хату – взгляд упал на распустившиеся фиалки, беленькие, бордовые и голубые. Это лучше креста, потому что крест был уже как-то неуместен. Потому что на всем прошлом стоял огромный крест. Странный как твердый знак. Прошлое было перечеркнуто навсегда.
Взял с подоконника три горшка с фиалками и спустился к могиле. Бережно поставил цветы в изголовье. В память о разрушенном доме. И никаких табличек – некому их читать. Вновь мысленно попрощался. Поднялся в квартиру, взял сумку, в прихожей снял с вешалки куртку и вышел. Гулко закрыл дверь. Если бы сейчас была б под рукой граната, бросил бы ее в квартиру. Чтобы больше никогда не вспоминать. Потому что больно.
Вчера, когда шел за китайской чудо-машиной, обнаружил «Патриот» с открытой дверцей. Рядом лежал труп мужика, в руке у которого торчал брелок с ключами от авто. Андрей осторожно вынул из закоченевшей синюшной кисти брелок, забрался в агрегат, оглядел салон – вроде порядок, на заднем сидении какие-то сумки. Ткнул зажигание – движок утробно заурчал. На приборах полный бак и прочее благолепие.
Вышел, проверил багажник – инструменты, топор, алюминиевая канистра с бензином, литровый жбанчик масла, «тормозуха», могучая веревка с карабинами и стандартный трос для буксировки, даже ручная лебедка. А еще бензопила и нераспакованная бухта шланга для полива – почивший владелец был, похоже, заядлым дачником. Все когда-то были дачниками. Андрей благодарно отодвинул тело бывшего хозяйственного автовладельца к обочине, обосновался в водительском кресле и двинулся.
На Урал он решил выбираться привычным путем через Казань. И уже через полста метров пожалел, что выбрал «Патриот», а не какой-нибудь бульдозер: дорога была забита автомобилями, между которыми приходилось отчаянно лавировать, порой даже подталкивать их хрустким бампером. Бампер жалеть не приходилось – нас бы кто-то пожалел. Сколько уж тротуарами, сколько дворами, но вперед, «огородами, огородами и к Котовскому!». Только вперед. Позади Москва. Домодедово – это уже не Москва, а считай что Подмосковье. Значит – попроще.
До Казани добирался трое суток – постоянно приходилось объезжать по обочине завалившиеся поперек дороги дальнобои. Сотни автобусов, опрокинувшихся или стоящих на обочине, обгоревших, разбитых или попросту наполненных мертвецами. Тысячи легковушек, вылетевших с трассы или застывших на пути. Целых, невредимых, просто остановившимися посреди дороги. Андрей их начал называть «попутки». Никто не просил помощи. Никто, судя по запаху, как минимум уже несколько дней не проявлял признаков жизни.
Чтобы перекусить и вздремнуть, Андрей съезжал с трассы на проселочные дороги. Кипятил на походной газовой комфорке воду в литровом котелке, заваривал быстрорастворимую лапшу, щедро трамбовал эту смесь тушонкой, заваривал в кружке кофе. Туристические приспособления он реквизировал в каком-то специализированном на охоте-рыбалке попутном магазинчике, а в соседней лавке набрал продуктов. В благодарность заснувшим навек хозяевам оставлял пачки купюр – деньги сейчас буквально валялись на дороге. Спал на удивление спокойно – никто не беспокоил. Лишь однажды, проснувшись утром, вздрогнул от резкого трупного запаха: оказалось, что на поляне, метрах в двустах от его стоянки, погиб табунок лошадей. В сумерках вечером съезжая с трассы, он этого не заметил, да и если бы не роза ветров…
На обочине часто встречались трупы собак. Угнетающе поразило поле у Чебоксар, как ковер покрытое дохлыми воронами, – птицы успели собраться в гигантскую стаю и пытались куда-то улететь, возможно, в теплые края. Но пали на вспаханную под озимые землю как сбитые летчики. Ветер гонял пух и перья, дворники на лобовом стекле сбрасывали эти останки с противным стоматологическим писком. Прах кружил над мертвой трассой.
Перед Казанью Андрей обобрал машину ДПС – поднял с трупов четыре укороченных «калаша» с рожками и обнаружил в багажнике пять десятилитровых канистр бензина. И хотя в горючем недостатка не было, сливай да заправляй, но запас… отчего-то захотелось думать о будущем. Взял и рации. В эфире, кстати, была звенящая тишина. Даже помех почему-то не было.
Казань удивила – город был мертв, но цел. Проспекты не были заполнены скопищем сдавленных авто, хотя у обочин невозможно было припарковаться – автомобили стояли почти впритык. Да и зачем вообще было парковаться? Андрей вдруг понял, что просто мечтает, чтоб к нему с воем и визгом, сверкая всеми огнями, словно новогодняя елочка, пафосно примчался полицейский патруль и оштрафовал за остановку под запретным знаком. Но стражи порядка были холодны и безучастны. Слишком.
А потом случился шок – Андрей увидел бредущую по влажному от какой-то сырой, окутавшей город, взвеси асфальту высокую сутулую фигуру. Тощий длинноволосый мужик в длинной кожаной куртке, слегка пошатываясь, волок два объемистых полиэтиленовых пакета. Один, совсем один, посреди пустой улицы.
Андрей потянул с заднего сидения «калаш», но одумался – чего живого-то бояться, если уж и мертвых не боишься? Подъехал к одинокому пешеходу. Открыл дверцу и обмер:
- Федор?
- Ну! А ты кто? Стоп, понял, Андрюха?!!! Пить будешь?
Федор был другом детства. Лет тридцать с гаком назад с протекции родственников уехал в Москву, благополучно влился в ряды «лимиты» и запил. При этом получал в наследство московские квартиры и подмосковные дачи, но жил в какой-то приватизированной общажной комнатухе и продолжал крепко нелюдимо пить. Поэтому практически лет двадцать не общались.
- Слушай, вот тут у меня пара литров водяры и всякая закусь. Водка здесь отличная – никакого бодуна! – усаживаясь в «Патриот» сообщил Федор. - Я тут недалеко в каком-то небольшом отеле остановился, «Премиум» называется, а дальше что-то по-татарски. Два этажа, все шесть огромных номеров – никого! Понимаешь – вообще никого! Правда, нет электричества, но принял на грудь – и спишь спокойно, - дохнув хроническим перегаром, сообщил Федор.
- Я тут как оказался? Бухали с соседом Юркой, он башкирин, откуда-то из-под Уфы. Ну, ему и позвонили, что отец помер. А у них, башкир, положен сразу же, как помер, хоронить. Ну, мы с Юркой и на вокзал. Взяли водки, сели в поезд, проснулись в Казани. Говорят – дальше поезд не пойдет, какой-то главтатарин движение запретил. Приказал всем сидеть по домам и не высовываться. Ну, мы с Юркой все же сходили, взяли по гигантской цене еще водки, ящик, наверное, и забухали всем вагоном. Потом я проснулся, а они все померли. А я очки разбил, ползал по вагону среди жмуров, искал стеклышки. Сейчас вот новые нажил, как у Джона Леннона. Знаю тут лавку, фирменные, там много, тебе не надо? – продолжил он. – Который день брожу по городу, никого нет, одни мертвецы. Запинался о них, пока очки правильные не нашел. Думал – кино снимают. Поехали ко мне в отель, а? Чтоб за встречу! Правда, там воды еще нет, даже в нужниках. Но в каждом номере по два унитаза, вода в бачках пока есть, а потом что-нибудь придумаем. Слушай, я закурю, а? Вот пару блоков «Кэмела» подобрал…
- Да хоть перни, Федя! Ты, главное, говори! Говори! Весь дым Отечества нам сладок и приятен.
Глава 6
Указания сверху
Свердловская область, райцентр Арти
Октябрь 2020 г.
- Все умрем, а Бог рассудит. Ситуация абсолютно непонятна, достоверной информации нет, лишь только то, что сообщают приехавшие горожане и наши водители, вернувшиеся с грузом. Но это их личное видение событий. Очевидец, как говорят, всегда врет. Мы людям доверяем, но… Поэтому обойдемся без истерик и не будем кошмарить сами себя. Работа – лучшая психологическая разгрузка. Прямо сейчас начинаем консервировать производство, потому что нет и не будет никаких гарантий, что через полчаса не закончится газ и электроэнерия. Навсегда. Отключиться может все и в любой момент. Стараемся успеть, но грамотно и без спешки. Пусть люди работают – сейчас для них это самое главное, жути и без того хватает, - завершил краткую утреннюю планерку директор Артинского завода Виктор Михайлович. – И срочно, но, опять же, без паники, определяем, что нам нужно в создавшейся ситуации. Запасы, потенциал и возможности. Прежде всего – варианты отопления и возможность самостоятельной выработки энергии. Жду оценок, докладов и предложений к 12-00. Но обязательно реально, исходим только из реальности. О нереальном попозже поговорим. А сейчас я схожу в администрацию – пригласили на совещание. Послушаю.
В районную администрацию Виктор Михайлович всегда двигался только своим ходом – принципиально отвергая глупенькое чиновное авточванство и не чураясь легкого променада: полукилометровая пешая прогулка не только возможность с добрыми людьми откланяться, но и повод попутно мысли в порядок привести. Особенно сегодня.
Поскольку глава районной администрации отдыхал в Таиланде, совещание открыл замглавы по экономике Алексей Дмитриевич:
- Сразу скажу, что ситуация неординарная, никаких разъяснений от вышестоящих структур до сих пор не поступило, поэтому действуем согласно имеющимся инструкциям, - сообщил он. – Под охрану взяты главные учреждения - банк и здание администрации района. Делаем все, чтобы сохранить стабильность и не допустить провокаций. Население, конечно, взволновано, и поступает множество вопросов, все вопросы обязательно фиксируются и впоследствии на них будут даны разъяснения отраслевых специалистов. Просим всех сохранять спокойствие – революций нам не нужно. Думаю, что полиция с честью справится с поставленными перед нею задачами. Поэтому передаю слово правоохранительным органам.
Полковник Фисенко доложил кратко:
- За прошедшую неделю никаких провокаций или попыток организации массовых беспорядков не отмечено, серьезных преступлений на территории не зарегистрировано. Районные коммунисты подали заявку на проведение митинга в центре Артей с предполагаемым участием трехсот человек. Заявка рассматривается. Представители православной церкви обратились с просьбой разрешить проведение крестного хода по центральной улице поселка, которая, как известно, является трассой федерального значения. Это предложение также находится в стадии рассмотрения. Администрация выдаст решение. Из нарушений общественного порядка преобладают пьяные дебоши и семейные скандалы, с которыми участковые благополучно справляются. При этом очень много травматизма и нарушений на транспорте, это по линии ГИБДД. Но, я считаю, майор Пахомов подробнее расскажет.
Майор Пахомов достал из кармана сигареты, закурил и спросил заместителя главы районной администрации:
- Пепельница у вас где? Скажите, чтоб принесли. И не обращайте внимания – я сейчас ежедневно не менее литра водки или коньяка выпиваю. И ни в одном глазу! За неделю я дома ни разу не был, потому что ежедневно не меньше двухсот трупов на дорогах. Бьются все, еле успеваем бульдозером технику на обочину сталкивать. Сейчас, правда, на убыль пошло, но нам еще тела из битых машин недели две извлекать. Всего уже насмотрелся. Для нас пьяный за рулем сегодня не преступник, а пока еще живой водитель.
- Вы пьяны, выйдите вон! – неожиданно заверещала дамочка, известная по прозвищу Тамада. Она в свое время служила заместителем главы по социальным вопросам, но вляпалась сразу в несколько весьма конфузных скандалов и ее тихо назначили директором одной из местных школ. Тем не менее, она исправно посещала все административные совещания-оперативки. Вероятно, в надежде на лучшее будущее. – И ваше хамское поведение – еще одно наглядное доказательство необходимости поддержки инициативы, с которой выступил на собрании возглавляемый мною педагогический коллектив. Мы предлагаем немедленно ввести на территории Артинского района ограничение по возрасту и времени продаж спиртного. Это муниципальная прерогатива! И я намерена сообщить об этом областному руководству!
- Похоже, только в гробу у тебя это получится, - усмехнулся Пахомов. – Плохое про Екатеринбург говорят приезжие наши земляки…
- Нельзя верить слухам и вымыслам. Нам нужна информация из официальных источников! Выдворите отсюда этого пьяного хама! - продолжала истошно верещать Тамада.
- Трусы проветри, тетя, - спокойно парировал ей майор Пахомов и обратился к полковнику Фисенко: - Я тут покемарю где-нибудь, закончится все вот ЭТО, так ты меня толкни, забери, поговорить надо. И вышел вон.
А полковник Фисенко продолжил: - Именно об этом я и хотел сообщить – не менее тысячи неопознанных трупов. Не только не опознанных, но даже не востребованных. Нет связи с областным руководством. Коллеги из соседних районов – Красноуфимск, Серги и Усть-Икинск - выставили на дорогах кордоны. Полагаю, и нам нужно это сделать под нашу ответственность.
- Считаю, что необходимо ждать указаний вышестоящих органов, - заявил замглавы по экономике. – Чтобы там наверху не произошло, уверен – разберутся и вовремя соорентируют. А мы постараемся сохранить стабильность и в полной мере выполнять должностные инструкции. Главное в сложившейся ситуации, я думаю, это трудовая и производственная дисциплина. Время непростое, все сложно и тяжело, но на нас возложено руководство районом. И мы обязаны с честью нести свои функции.
- А, можно, я это процитирую в нашей газете? – подскочила редакторша Болтышева. – К нам сейчас часто люди ходят, несут некрологи и постоянно спрашивают. Хотелось бы их правильно проинформировать, - продолжила она, отчего-то подергивая левым глазом. – Необходимы строчки оптимизма, и ваше столь точное выражение наиболее четко характеризуют ситуацию.
- Информируй, но сначала дай мне прочитать, а то опять чушь напорешь, - буркнул ей Алексей Дмитриевич. И продолжил: - Пенсионный фонд и служба занятости – как у вас ситуация?
- Давайте я за них отвечу, - повернулся к нему Виктор Михайлович. – С безработицей в ближайшее время проблем точно не будет, да и с пенсиями тоже. У нас водитель с металлом из Магнитогорска пришел, так шесть мешков денег привез. Там много. На дороге валялись. Кроме всего прочего. Можете забрать да и раздать желающим. Хотя лучше б продуктами. Похоже, пора бы и усиленную охрану с банка снять – нечего полицию перегружать, а прохожих пугать. Все уже напуганы. От банка только вывеска осталась, стены да кабинеты – нет денег, нет и банков. Ситуацию, конечно, нужно стабилизировать, а для этого необходимо прямо сейчас и очень точно знать – когда прекратится подача электроэнергии и газа. Впереди зима, и если воду с отопительных систем не слить, то системы разморозим обязательно. И начинать готовиться к нынешнему отопительному сезону – это дрова и «буржуйки». А если уж об оптимизме заговорили, то давайте похороним умерших с достоинством. Пусть и в общую могилу. Хотя лучше бы сжечь. Документы на многих погибших, как я понимаю, есть, если нужно будет – разберемся потом. Был я там в прошлую пятницу – даже издали тяжко, масса черных траурных мешков никакого оптимизма не вселяет. И о крестном ходе с митингами – разрешить, я думаю, нужно. Людям сейчас вместе надо быть, хоть под крестами, хоть под звездами…
- Кстати, насчет денег – у меня и у майора Пахомова полные багажники этих денег, - добавил полковник Фисенко. – Нужно – заберите. Приезжие отдают, в качестве то ли подарка, то ли сувенира. Можете считать, что взятка – какая сейчас разница… Сейчас даже водка не валюта. И давайте без разговоров о должностных правонарушениях. О делах нужно говорить.
Электриков и газовиков на совещании не было – забыли пригласить. Вера Крупина, председатель райпотребсоюза, «подогрела» тему оптимизма – если не будет электричества, то никакие дизель- генераторы хлебозавод не потянут, уже прикинули, что мощности не хватит. А хлеб-то – всему голова. На сетевые магазины можно не надеяться – их уже нет. И явно больше не будет. Продовольственное снабжение пока остается на совести райпо. Запасы муки еще есть. Но без света и газа не получится печь хлеб и в домашних условиях, разве что жарить лепешки на керогазах, которых тоже нет. А пока есть электричество, райпо готово кормить в своем общепите всех желающих, просто и сытно. Сытым жить не так страшно. И еще хотелось бы поиметь полевые армейские кухни. На будущее.
- А уточните – какие документы или справки нужно будет иметь, чтобы получать бесплатное питание? Или будут раздаваться талоны? И в какое врем? - оживилась редакторша Болтышева.
- Я же сказала – кормить всех и круглосуточно, - мрачно ответила ей председатель райпо. – Даже вас.
- Благотворительность, это так хорошо для сирот и инвалидов! - обрадовалась дерганая редакторша. - Я обязательно укажу это в интервью с главой районной администрации, когда он вернется из Таиланда!
Местечковые чиновники любили Болтышеву – она заряжала их своим кликушествующим идиотизмом.
- В районе многие школы и детсады подключены к котельным с возможностью дровяного отопления, - неожиданно вспомнил замглавы администрации. Практически тут же все присутствующие заверили его, что в нынешних условиях детей в школу, а тем более в детсад, никто не отпустит. А люди знающие подсказали, что без электроэнергии и тепло с водой по трубам не пойдут. Обозначенная вероятность остаться без тепла, хлеба и воды настолько поразила Алексея Дмитриевича, что он наскоро свернул заседание.
- А тебя почему не допросили? – спросил Виктор Михайлович главврача Будякова, выходя вместе с ним из административного здания.
- Сам поражен, думал, что все шишки да залупы на меня посыплются. Но сказать ничего не могу – вероятно, вирус. Но что за вирус – это вне нашей компетенции. У нас даже кал с трудом анализируют, нефига мы не микробиологи. Мы к трупам подходить боимся, - признался Будяков. И усмехнулся:
– Сказано же – ждать указаний сверху.
- Сдается мне, указания с самого верху мы уже получили. Указания свыше, - ответил ему Виктор Михайлович.
Глава 7
Лики Скорби
Екатеринбург
Октябрь, 2020г.
Мертвым деньги не нужны. Да и живым нынче тоже. Сергей закидывал в огромный пакет системы «гордость челнока» разноцветные жестянки и упаковки табака – зачистке подвергалась табачная лавка, обнаруженная в торговом центре на улице Амундсена. Александр же поигрывал брелком – ключом от RAV-4, обнаруженным в барсетке последнего посетителя этой лавки.
- Не устал еще? – Александру не терпелось выявить на стоянке автомобиль и проверить его на наличие исправности – вполне могло случиться, что или аккумулятор сел, или в салоне остались трупы. Он уже отказался от нескольких паркетников: или цвет не понравился, или … В одном, например, обнаружилось тельце какой-то микрособачки невнятной породы.
- Да вроде набросал столько, сколько смогу унести, - ответил Сергей. – Вот уверен – сигаретами да обычным табаком-то мы на свой век обеспечены, а качественный трубочный табачок скоро станет великой редкостью. Условия хранения, понимаешь, стеллажи в мертвом городе – это тебе не хьюмидор …
- Кури сигареты и успокойся, минздрав больше никого не предупреждает, - грустно заметил Александр. – Некого больше запугивать. План по борьбе с курением выполнен и перевыполнен. Сигарет не одна фура перед Артями стоит.
- Трубка – это все-таки мыслительный процесс, знаешь ли. Надежда и опора. Особенно во время тягостных раздумий о судьбах моей родины. А кроме трубок да табачку прибрал я и ершики для чистки трубок, и прочую околотабачную индустрию, - отмахнулся Сергей. – Ты взял бы вот сигарилки какие-нибудь, что ли, чего добру пропадать.
- Ты бы лучше шубку жене выбрал, - парировал Александр. – Вернемся, а она тебя спросит: с чем, добрый молодец пришел и откель будешь?
- Ну не могу я в этом барахле рыться, мне кажется, что все вокруг мертвым запахом пропиталось. Обутки на зиму себе выбрал знатные, все-таки как бы в коробке уложены-завернуты и какой-то поглотитель химический в них засунут, убедил себя, что не воняют, но вот для жены никакого запаха не хочу. Мертвый дух. Мнителен я стал. Для жены только упаковку трусьев взял, потому как герметично утрамбованы и якобы из Парижу. Китайцы, видимо, и в Париже водились, трусы там парижские производили.
- А как ты считаешь, китайцы остались?
- Да кто ж их знает. Я вчера с Олегом, начальником сейсмической станции (*9) разговаривал. Они, кстати, до сих пор в США информацию отправляют, хотя оттуда ни ответа - ни привета. Так, говорит, в Китае, Корее и Вьетнаме 17 серьезных подвижек зафиксировано, скорее всего - ядрена-матрена. И это все, что я знаю о Китае.
- А про Европу-Москву и Штаты он что говорит?
- В Москве три хлопка, в Киеве пять, в Европе два и в Штатах девять. Ну, и арабы-Израиль порезвились. Не особо серьезно, короче. И больше никакой информации.
Сергей взвалил на плечо «гордость челнока» объемом в добрый кубометр и подтолкнул к Александру кучку зажигалок Zippo:
- Пригодятся, надеюсь, а кремни и бензинчик к ним сам прихвати, у меня руки заняты. Да, и возьми-ка вот нюхательного табачку – запашок из ноздрей изрядно выбивать должно. Не фиг трупным духом дышать. Я не пробовал пока, но эффект будет, надеюсь. Нам с тобой сейчас только и остается надеяться. Надо, наверное, в парфюм, в Л, Этуаль заглянуть, чтоб от одежонки запашок отбить. Кстати, вот и для дам презент организуем, чтоб в тупом мародерстве не обвиняли.
И нацепил «намордник». В торговом центре было тепло – по случаю начала отопительного сезона в Екатеринбурге батареи и прочие обогревательные приборы активно работали. Оттого пришлось бродить в респираторах - умерших уже тлен коснулся, и довольно емко.
На выходе из бутикового торжища ветерок шевелил полиэтиленовый мусор, но аромат города был жестокий: в центре Екатеринбурга явно что-то полыхало и оттуда шел густой смрад жженой синтетики. Александр начал давить кнопочки брелка и, наконец-то заметив откликнувшийся автомобиль, даже обрадовался:
- Смотри-ка, как мы с тобой удачно припарковались, всего в сотне метрах от этого новоприобретения.
- А ты его посмотри, сначала.
Отозвавшийся на брелок паркетник оказался самого актуального на нынешний день символично-черного цвета, глянцево-блестящ, а, главное, без «пассажиров». Александр проверил движок, приборы на панели константировали пригодность и приемлемость, да еще и полный бак горючки.
Решили перегрузить из «опелька», на котором приехали в Екатеринбург, всякий скарб. Но пришлось повозиться – зачистить подъезды к RAV-4 и выезды – стоянка слишком уж захламлена замершими авто, в иных из них навсегда замерли и тела владельцев. Автомассив расталкивали заслуженным «опельком» - его не жалели, ибо отслужил свое.
На новоприобретенном авто обнаружились зимние шины – бывший хозяин оказался предусмотрительным. Перекинули из багажника «опелька» три ящика вискаря и две упаковки текилы, и какие-то запакованные сырокопченья-соленья, обнаруженные в ранее досмотренном алкомаркете. Забросили шесть карабинов-ружей, пару пудов патронов и прочего охотничьего припаса, выявленных в лавке для охотников-рыболовов. А также прихваченные из Артей три десятилитровых канистры с горючкой. В салон затолкали челночный мешок с табаком и еще один такой же объем с наручными часами и разномастными батарейками. Александр попрощался с родным натруженным «опельком», хлопнув по капоту и загрузился в паркетник. Сергей плюхнулся в пассажирское кресло, снял респиратор, принюхался, морща нос, и вытащил из пакета бутылку водки:
- Выезжаем со стоянки и сразу пьем. Нервы не держат! Трясет всего.
Александр ткнул пальцем в панель, замерцал проигрыватель и какой-то бодрый русскоязычный рэпер сконфуженно сообщил: «Если в городе революция, стрельба, беспорядки, то хер я уйду с этой грядки…».
- «Кровосток», - определил Сергей. – Группа такая. Лет этак десять с лихером назад было модно среди рефлексирующей образованщины. Народ любил табуированные рефлексы и пограничные релаксы. Вот тогда я эту херню и запомнил.
«… любуюсь заревом горящего Кремля.
Вспомнил, как меня там принимали в пионеры.
Я еще пернул и взрослые заговорили про манеры…»
- Бля, флешку в «опельке» своем позабыл выдернуть. Схожу, заберу, коль уж вспомнил, - открыл дверку Александр.
Когда он вернулся, в салоне могуче пахло свежей водкой. Сергей держал в руке ополовиненную бутылку и откусывал кончик сигары, реквизированной в табачной лавке.
- Ты чего? Подождать ж хотели.
- Смотри, где стоим…
Перед машиной торчал зад ярко-красного «миникупера» с наклейкой на стекле «Осторожно, в машине ребенок». И ребенок был в машине, в детском кресльице на заднем сидении.
- Пока ты флешку выуживал, я вышел и глянул. Сидит ребенок… По щекам слезы. По мертвым щекам. Следы от слез. Засохли. И больше никого в машине. Годика еще явно нет. И больше не будет, - сказал Сергей и начал раскуривать сигару.
- Давай и я хлебану… Чего ж из горла-то? Я в кафетерии чашечков кофейных прихватил….
Из Екатеринбурга выезжали молча, лавируя между застывших битых и небитых авто. На площадке перед входом на Широкореченское кладбище лежала груда пластиковых венков. Рядом, на автобусной остановке, десяток трупов. Похоже, кто-то, пока еще живой, но уже окончательно с ума спятивший, хотел укрыть покойников венками. Не успел и не донес. Получилось так, как будто расстреляли похоронную процессию. Этакое «кровавое воскресенье». Но крови не было. Гробов тоже. И воскресения не было.
На выезде из Екатеринбурга вдоль Московского тракта на обочинах сплошь стояли фуры. Аккуратно и организованно – судя по всему, перед тем, как все началось, кто-то догадался перекрыть дальнобою въезд в город. Все остались там, где стояли.
Решили остановиться у Мемориала жертвам коммунистических репрессий, хотя даже там площадка была занята большегрузным транспортом. Устроились насчет «поужинать», как совестливо говорят приличные люди, у подножия Масок Эрнста Неизвестного. Лики Скорби установили здесь три года назад и, похоже, «накаркали» будущее.
Долго растирали руки влажными гигиеническим салфетками. Разлили водку по кофейным чашечкам, разорвали вакуумные пакеты с нарезками сыра-колбасы, вскрыли банку с маринованными огурчиками, распечатали пакеты с крекерами-галетами. Выпили не чокаясь, закусили.
- Где стол был яств, там гроб стоит…. - пробормотал, прожевывая, Сергей. – И наши яства стоят на надгробии и на гробе… Не было печали, да черти накачали. Или ветром надуло? Вот откуда это все прилетело? Кошмарно, но сейчас мы с тобой вдвоем справляем тризну по погибшему городу. Вдвоем – по всему мегаполису. А ехали мы с тобой посмотреть и убедиться… Когда ко мне из города приехала молодежь, тихая, даже седая, в шоке и ужасе, я им все равно не верил. Люди не верят в смерть доброго и родного человека, пока к гробу не подойдут, не попрощаются, горсть земли в могилу не бросят. Психика у людей плавная и растяжимая, как река. А сейчас огромный город и без упокоения. Город этот еще сопротивляется, в гости зазывает, лампочки включает, вентиляторами шуршит, даже двери передо мной открывает, кофе-агрегаты включает, а людей в нем нет. Умерли все. Я даже мысленно перечислить не могу имена тех, кого, похоже, больше и не увижу, кого, быть может, и не стало. Я не могу их покойниками обозначить. Хотя некоторых в свое время, для себя лично, из своей собственной жизни вычеркнул и давненько мертвецами считал при полном их благополучном телесном здравии. Бог судья!
- Когда все это началось, я думал, что сплю в сплошном липком и затяжном кошмарном тумане. Даже боялся, что зашизофренил понемногу и слегка, - подхватил Александр. – Хотелось проснуться, но лучше б спал и не просыпался. Сейчас если и засыпаю, то проваливаюсь, словно в черную яму, на десяток минут, а потом снова мысли крутятся. Если есть Бог – то как он все это допустил? И почему нас в живых оставил? Или просто решил очистить весь этот мир от паразитов, посчитав тупиковой веткой эволюции, но со свойственной Богам небрежностью забыл именно нас смахнуть поганой метлой? Вот даже не хочется дядюшку Бога в виде классической «жопы с метлой» представлять. Хотя по делам только этого он и заслуживает. А если не Бог, а человек? Какой-нибудь извращенец яйцеголовый, насквозь провоенный пакостник, который создал хрен знает какую поганую бациллу, да распустил ее по миру, чтоб всех и оптом, хором и разом раком поставить, оставив только тех, кто в бункер успел спрятаться. Потому что знал! Но мы-то нихера не знали, вот я лично – точно нихера не знал, потому что всегда любил жизнь и радовался ей. Не знал, а жив остался, без гребанного бункера и сраного МЧС. Короче, давай! За тех, кто уже не с нами! Пусть придет покой их праху!
Александр разлил водку, разлил до краев, до самого верху чашек. Даже с грудкой. Стряхнули немного водки на памятник. Выпили.
- Знаешь, чего сейчас не хватает для покоя… А для покоя не хватает большого, огромного и всеобщего белого савана. Пусть приходит зима и все укроет снегом. Пусть для них Покой наступит! – сказал Сергей, смахивая пальцами капли руссконародного напитка с усов.
Разлили по чашкам водку, поставили чашки у подножия Ликов Скорби и накрыли их печенюхами-крекерами. А потом двинулись в Арти, домой, к живым.
*9 – сейсмическая станция. Имеется ввиду обсерватория «Арти», где работают четыре геофизические станции – магнитная (с 1836 года), сейсмическая (с 1970 года) и ионосферная (с 1944 года), станция GPS (с 1999 года). Она имеет три технических здания, семь магнитных павильонов. Магнитная обсерватория в поселке Арти стала преемницей обсерватории «Высокая Дубрава». Перенос местоположения обсерваторий сопровождался специальными наблюдениями и исследованиями вариаций геомагнитного поля, которые позволили корректно осуществить преемственность исследований. Таких исследований по переносу наблюдений магнитного поля мировая практика обсерваторских работ не имеет. Сейсмическая станция имела в работе до 2003 года аналоговое российское оборудование, с 1988 года по международному соглашению здесь работает американская станция IRIS/IDA. Станция входит в состав международной системы сейсмического мониторинга по контролю за испытаниями ядерного оружия. В настоящее время проводится работа по организации сейсмических наблюдений с помощью аппаратуры, разработанной в Институте геофизики с использованием имеющихся сейсмометров. Обсерватория «Арти» занимает около 100 гектаров площади, имеет автономное снабжение водой и теплом, свои гараж, склады, гостиницу, жилые дома.
Глава 8
Дорога в Ад
Свердловская область, Артинский район, райцентр Арти – село Пристань
Октябрь 2020 г.
У каждого свой крест. И чем крест легче, тем человек подлее. В этом вся суть возможности выбора.
Представитель муниципальной власти от участия в Большом Погребении наотрез отказался – случились какие-то срочные дела. Но потребовал, чтобы весь процесс документально оформили под протокол с указанием свидетелей и при точном и полном списке похороненных.
- Постарайтесь без ошибок в именах и фамилиях, а также год рождения обязательно укажите. А печать потом поставим, - добавил Алесей Дмитриевич. – Несложно, в общем-то. Вы уж сами постарайтесь справиться. Но чтоб протокол был правильно оформлен. На днях ждем возвращения из Таиланда главы районной администрации, а уж он-то потребует полный отчет обо всем, что на территории муниципалитета случилось.
Сергей сходил в машину и вытащил из багажника мешок с бумагами погибших – собрали все, что на документы походило: права, паспорта, страховые полисы, даже визитки. Вернулся в кабинет чиновника, бухнул мешок на пол и мрачно сообщил:
- Все, что могу. Сами разберетесь. И чтоб без огрехов и помарок! Орфография – вот что сейчас главное! Все остальное – в Таиланде.
Херовым танцорам, как известно, завсегда яйца мешают. И чем круче херовый танцор – тем круче и пышнее мешающие ему яйца. Или экзотичнее. Тайские, к примеру. Забугорье – это нынче стильно.
Заниматься похоронами Сергея утром нагрузил Виктор Михайлович, после того, как выслушал рассказ о поездке в Екатеринбург. Сергей, завершая перед собравшимся в заводоуправлении народом повествование, предложил собрать команду шоферов, чтобы выбрать из скопища фур на трассе те тягачи, у которых груз поважнее-пожирнее, да и перегнать эту технику на территорию предприятия. Чтоб в стенах и под присмотром. Директор завода сообщил, что этой темой уже занимаются, но как раз никто не занят делом насущным – погибших на трассе водителей и пассажиров в последний путь проводить.
Оказалось, что уже и место для общей могилы выбрано – карьерчик на вершине горы неподалеку от поля, где традиционно проводится Турнир косарей (*10). И еще вчера туда отправилась парочка колесных экскаваторов, которые уже вырыли траншею. Вчера же сборная команда из трех десятков отважных мужиков начала грузить мешки с трупами в фургон. Мужики, конечно же, водки выпили изрядно, и основную часть работы уже завершили. Но выдохлись. Морально. А сейчас нужен импульс и стимул.
- И надо, чтоб кто-то бросился на амбразуру, доказал парням, что дело необходимо до конца довести. Найди нужные слова, взбодри и убеди. Я сейчас тебя послушал, и понял, что у тебя обязательно получится. Ну, а также переговори со священниками, привези их, попробуй сделать так, чтоб все было правильно. Доведи все до логического конца. Мы в тебя верим, - ободрил директор. – И потому на тебе общая могила. Бздеть, в общем, на кладбище будешь.
- Даже поблагодарить за доверие хочется, - ухмыльнулся Сергей. – Звучит грозно и гордо: «На тебе могила, и бзедь, кроме тебя – некому». Незаменимый. Совсем как Сирийский Цирюльник.
- Держи выше. Да не ждать же когда из Таиланда помощь прибудет.
- А Таиланд при чем?
- Скоро узнаешь, - пообещал директор. И оказался прав – оказывается, есть в этом выжившем скорбном мире конторы, которые только на Таиланд и уповают.
С мужиками, которые уже сутки только и занимались тем, что перетаскивали запашистые и подтекающие сукровицей скользкие черные пластиковые мешки с трупами от морга, в который покойники не поместились, в железный фургон, найти общий язык удалось. Сергей просто вкратце рассказал, каким он увидел вчерашний Екатеринбург.
- Вот такая беда, мужики. Не знаю, откуда эта беда к нам пришла, но знаю точно одно – никто тех людей, кто сейчас в Екатеринбурге лежит, не похоронит. Никогда. А мы умерших на нашей земле людей, пусть нам и незнакомых-неведомых, похоронить можем и должны. Пусть не совсем правильно, не по канонам православным и мусульманским, да и человеческим, но уж как сможем. Поможем земле принять их тела, а Богу – их души. Был такой поэт Данте, он про Ад любил писать. И в первом круге Ада у него оседали даже не грешники, а те, которые за всю свою жизнь ни одного настоящего толкового поступка не совершили. Жили-скрипели, не грешили, законы исправно выполняли, но без толку жизнь проживали, воняя, кряхтя и попердывая. Потому и угодили в Ад. Вот такой пессимист был этот итальянский эксперт по загробной жизни. Одно слово – католик. Экзорцист какой-нибудь, вуярист и даже эксгибиционист. Говорят, что дорога в Ад унавожена благими намерениями. Быть может. Но сдается мне, что среди этого навоза самое вонючее дерьмо – равнодушие. Равнодушие ведет в Ад, равнодушие делает человека безучастным ко всему. А вы сейчас поступок совершаете. Пусть не подвиг, но поступок – людей в последний путь отправляете. Грязное, казалось бы дело - набить 80 кубометров трупами. Но нихрена! Достойное и благородное дело, именно сейчас необходимое, к сожалению, как никогда. Иначе докатимся до скотства: - «на кладбище нищий дрищет». Живые и мертвые – но люди! Прежде всего – люди. И будем оставаться людьми. Кстати, пару ящиков водки я вам еще привез, закуски только нет, но сейчас не до закуски. Погрузку закончите, вылезете из этих химгандонов, всполоснете руки-морды – и в центр, в райповское кафе, вас до отвала накормят макаронами по-флотски. Там сейчас всех кормят денно и нощно, и водки наливают. Помяните покинувших этот мир. Но в меру.
Мужики согласно покивали головами – да, дескать, все понимаем. Притаптывая окурки, встали и двинулись на погрузку.
- Круто сказано! А ты раньше некрологи сочинять не пробовал? – спросил его Саныч, директор ритуального агентства «Ангел», приглашенный в качестве погребального консультанта.
- Рука не поднималась.
- А напрасно. Умершим на последнюю дорожку очень важно правильно сказанное слово, куда как важнее, чем живым. Потому что живые еще могут успеть сказать свое, а покойники уже молчат. За них живые должны говорить. Не врать, а четко обозначить пройденный жизненный путь. Я по должности своей много чего на могилах наслушался, напыщенные слова стелются, елей и патока растекаются, а вдумаешься – жил человек грешно и помер смешно.
- Помню, меня как-то прорвало на похоронах отца, сказал правду, когда собравшиеся откровенный междусобойный митинг устроили, пафос рассыпали да попутно себя выпячивали. Многие обиделись. Но потом разошлись, чтоб свое доживать. Народу же как нравится? Чтоб жизнь прожить да поле обосрать. И чтоб обосрать сытно, пышно, дорого-богато. Оставив загаженное поле.
Заехали к Санычу в агентство «Ангел», где плотник Витька по прозвищу «Прости-прощай» как раз завершал сооружение могучего размашистого креста. Сергей попросил к кресту еще сделать табличку с надписью: « 1027 человек. Встретились в Пути со Смертью». Через час все было готово.
Двинулись в сторону карьера, где оборудовали общую могилу. По пути завернули за православным священником батюшкой Антонием и старостой единоверческой старообрядческой церкви Константинычем – оказалось, что старообрядческий батюшка пару недель назад выехал крестить и венчать прихожан Шалинского района и до сих пор не вернулся. У старообрядцев сильны традиции наставничества, потому Никодим Константиныч мог принять участие в отпевании, хотя, конечно, рукоположен не был и никаких прав особых не имел. Отец Антоний прихватил с собой трех бабулек-певчих, чтобы обряд был правильней и качественней. На место общего погребения приехали как раз в тот момент, когда тягач спячивал фургон в траншею, должную стать огромной могилой.
- Вы уж поймите, что нет возможности хоронить людей в земле освященной, как нет и возможности разделить усопших по религиозной принадлежности, - пояснил Сергей священникам. – Никто из нас не знает, от чего случилась погибель, мы видим лишь факт – вот эта фура, полная покойников. Не знаем, что за болезнь, что за напасть, неизвестно, чем это в будущем нам аукнется, но знаем то, что похоронить людей нужно. И не нам их делить на православных и правоверных, потому как младенцы, рожденные в христианских или мусульманских семьях, не спрашивали у родителей насчет их религии. Принимали ту, в которую верили старшие, отцы и деды. Проводим их в последний путь так, как можем. А Бог пусть рассудит…
Духовные отцы согласно кивнули. Тягач, затолкав фургон в траншею, отцепил свой мрачный груз. Прострелили колеса и фура осела. Священнослужители начали службу. Дымок из кадила заструился, запахло ладаном. «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», - затянули старушки из притча. Экскаваторы-бульдозеры, опустив лопаты, начали сталкивать на фуру вынутый ранее из траншеи грунт, преимущественно крупный желтый песчаник. Через полчаса фура, ставшая последним прибежищем для тысячи человек, была засыпана щебнем. Экскаваторы собрали на месте захоронения вполне аккуратный холм.
Саныч и Сергей поддерживали крепкий сосновый крест, пока Витька «Прости-прощай» укреплял его на могиле, обкладывая основание здоровенными двухпудовыми плитами. Затем он произнес вердикт «Выстоит!» и истово перекрестился. Плотник взял шуруповерт и осторожно прикрепил к кресту толком еще не высохшую табличку.
Обошли огромную могилу, поклонились, перекрестились. «Иисус с вами!», - сказал отец Антоний. «С вами Исус!», - произнес наставник Никодим Константиныч, осенив могилу двумя перстами. Споров о верности вероисповеданий промеж христиан не случилось – Константин просто пригласил участников похорон в трапезную единоверческой церкви помянуть упокоенных. Отец Антоний, сославшись, что нужно отпилотировать по домам певчих бабулек, попутно попросив у Сергея «на память» АК-74, отбыл в Арти на своей «Шниве». Витька «Прости-прощай» с парнями из «Ангела» решили вернуться в агентство, прихватив с собой ящик водки и парней-экскаваторщиков. Технику решили перегнать завтра. Ибо смеркалось.
Саныч, Сергей, Никодим Константиныч и подъехавший к завершению похорон Александр решили все же посидеть и умерших помянуть, как по русскому обычаю положено. Александр с Сергеем подсказали Константинычу, что курящим в трапезной будет несколько неудобно, в любом случае придется за ограду церкви выходить, и предложили расположиться где-нибудь на берегу Уфы. На том и порешили.
Никодим Константиныч, как лицо практически духовное, решил съездить за пирогами, капусткой и другими надобностями, а оставшихся на берегу лиц мирских обязал пожарче разжечь костер, чтоб уютней было. И, «коль так уж дело пошло», напористо выклянчил у Сергея пару пригоршней патронов к РПК, «гляжу, валяется этот ручник в твоей «Ниве» в багажнике, а у меня как раз добрый старый карабинчик КО-44 под стандартный винтовочный 7,62Х54, так отчего ж и не поделиться?». Сергей, конечно, поделился – Судный День встречать нужно во всеоружии. Особенно духовным лицам.
*10 – В Артях с 2011 года постоянно и традиционно в июле на Петров день (традиционное начало покосов на Руси) проводится Международный Турнир косарей. Собираются не менее полусотни участников – мастеров косьбы из России, Азии и Европы. За ристалищем наблюдают более пяти тысяч зрителей. Красивое и азартное соревнование.
Глава 9
Беседы Судного Дня
Свердловская область, Артинский район, село Пристань, берег реки Уфа
Октябрь 2020 г.
Загустели сумерки. Костер разгорался споро и бойко – расположились на крутом бережке, облюбованном как заезжими туристами, так и местными любителями пикничков на обочине. Пикникующие ранее господа вдоволь оставили сухих колотых дров, потому развести огонь оказалось делом трех минут. Порылись по багажникам авто и извлекли не только треноги с котелками, но и складные стульчаки со столом. Даже навес брезентовый натянули, чтоб осенний ветерок утихомирить. Сказалась, так сказать, сноровка вкупе с упругим жизненным опытом.
На бережку обнаружились заботливо выкопанные в суглинке ступеньки – оборудованный спуск к реке. Освежились-ополоснулись, смыли с рук запах тлена и разложения, набрали воды в котелок, чаек сгоношили. Уфимская водица бодро закипела ключом, бросили в кипяток полпачки заварки – чтоб душу встряхнуть. Прикрыли крышкой, чтоб чаек напрел и раздухарился.
Сергей извлек из машины чекушечку коньячку.
- Давайте, пока ждем Костича, для сугрева, чисто по-русски, слегка взгрогнем. От термина «грог». Хотя, в общем-то, изобретение этого утепляющего состава приписывают английскому адмиралу Эдварду Вернеру, который будто бы имел привычку бродить по палубе в штормовой накидке системы «грогрем». Эти империалисты- англичане, будучи великой морской державой, дело знали туго и умели со штормами бороться. И англичане ром уважали, даже якобы выпили ром, в котором содержалось тело одноглазого адмирала Нельсона. Тело извлекли, а морячки быстренько ром, в котором покойника замариновали, распили-оприходовали. Такие вот были мерзавцы! Поэтому, вероятно, в целях профилактики ром им выдавали только вперемешку с водой. И вот этот самый адмирал Вернер, стоит предположить, спустившись как-то с клотика и поблуждав по промозглым корабельным надстройкам, решил рационализировать порционный настой. И вместо воды употребил необыкновенно крепкий и сладкий чай. Оттого и получил душевное равновесие. Рецепт поимел распространение. А порция – традицию. Стакан и только. Вот не знаю какой, но, наверное, никак не меньше нашего граненыча. Но лишний стакан этого напитка англичан якобы сразу с ног валил. Но мы ж не англичане и чисто только для пользы организма.
И разлил фляжку по кружкам, слегка разбавив коньяк ароматным, с терпким запахом дымка, чайком. Выпили. И тепло плеснулось по телу.
А тут как раз и Никодим Константиныч приехал, вытащил из багажника две корзины со снедью. И продемонстрировал антикварную четверть самогона, которую тут же начали разливать по кружкам, попутно раскладывая изъятые из корзин пироги рыбные, пироги капустные, сальцо с лучком-чесночком и яйца домашние вареные, а также яблочки доморощенные. И вновь подняли кружки, выпили за упокой. И приступили к трапезе.
- И вот, думаю, будут у нас скоро проблемы с яйцами, - проронил Никодим Константиныч, пополам разрезав финкой облупленное яичко, посыпав его солью.
- О чем ты, Костич, и про какие яйца-то глаголешь? – враз осклабились все.
- Не про те, что вы, грешники, сдуру поминаете всуе, а вот про эти самые, что курочки несут. Или несли. Потому что у нас, на Пристани, у многих несушки передохли, враз и сразу по дюжине. Остались только старые боевые кочета, которые борозды не портят, как известно, да курицы, что своей век доживали, а в суп еще не попали. А покупные яйца, сами понимаете, нам сейчас никто уж и не привезет. Да и не только куры перемерли, еще и гуси окочурились, поросята пропали, а в Комарово, вот, так сорок овец высокопородистых, летом нынешним завезенных, потеряли. Говорил я с ветеринаршей Оксаной, да не знает она ничего, и анализы сделать не может – негде сейчас, все ветеринарное хозяйство в Первоуральске было. А какой там нынче может быть анализ? У соседа моего Ефимыча щенок помер, алабай, здоровенный уже, за большие деньги сосед его в Перми купил. Резвый был щенок и жрал, как прорва, прыгал-прыгал по двору и вдруг помер. Так что не только людей этот мор коснулся.
- Кстати, вчера на посту ГИБДД в Дружинино паренек-гаишник тоже рассказывал, что у его отца кони померли. Хотел, говорит, коней развести, чтоб для потехи катать зевак в парке Оленьи Ручьи, купил где-то красавцев, привез и только подружились с коняшками, а они и погибли. Две кобылки и жеребец. А насчет мора – нижнесергинцы на посту пытались было карантин устроить, пару дней, что с Екатеринбурга выживших, не пропускали, пока те автоматы-пулеметы не продемонстрировали, а потом до них дошло, что зараза людей очень выборочно щадит. И тот, кто сейчас живой, – тот уже не помрет. По крайней мере – от заразы, - добавил Александр.
- Ну да, тот РПК, что у меня в багажнике, там как раз и поучаствовал: зять Мишка догадался заехать в военгородок на Вторчермете, немного там прибарахлился, - сообщил Сергей. – Грузовичок фиатовский – штука вместительная. Но самое странное, что нижнесергинцы своих сразу пропускали, про заразу как про грипп обычный думали – если свои да в маске, то порядок, таблеток попьет да прочихается. А тех, кто родом с Артей, Красноуфимска, Бисерти или башкиры – вот тех тормозили. Сутки народ мариновали. А люди и без того в шоке и на нервах. Мишка рассказывал: как подъехали к посту, а там машин двести стоит, и все машины с живыми, с детьми и женщинами, не так, как мертвые автомобили на трассе. Обрадовались – живые все же. А живые люди ждут, когда их пропустят, матерятся и костры из покрышек жгут. И не только жгут, но и автоматы с карабинами расчехляют. Ну и Мишка подсуетился, открыл свой кузов. Паренек-то, который гаишник, на посту вчера весьма виновато себя вел. Но, видимо, про карантин приказано кем-то было. Знать, есть какая-то власть, которая приказывает карантины организовывать. И, похоже, – началось местничество…
- Природа людей такая – делить и распределять. И на этом распределении паразитировать. Мне вот думается, что сама природа взбунтовалась против человеческого паразитизма. И решила освободиться от паразитов, сбросить с себя всех чохом. Как блох пакостных. Только вот нас почему-то помиловала, - сказал Александр, манипулируя четвертью над кружками. – Кстати, пора бы и фонарик засветить, а то маловато света от костра, а темнота сгущается. В кружку хрен попадешь!
- Зачем нам в кружку хрен, в кружку напиток добрый лей. Чтоб угрюмость отгоняло. А вот сейчас выпьем, закусим, и расскажу я вам насчет людской породы, - приподнял кружку Никодим Константинович. – За добрых людей!
Выпили, закусили, вспомнили про чай, который пришлось уже слегка и на костре подогреть. Заодно и костерок разворошили, дровишек подкинули, чтоб горел ярче, коль уж небо безлунное и беззвездное. Отхлебывая чай из кружки и отмахиваясь от зловредного никонианского дымка собеседников-табачников, Никодим Константинович откашлялся и начал:
- Долгим, наверное, рассказ мой будет. Потому в кружки сами подливайте да и меня не забывайте, чтоб в глотке не пересыхало. Мне уж слегка за семьдесят лет исполнилось, потому не обессудьте, если бражничать за вами не успеваю и меру свою блюду. А расскажу я вот про такое дело – недавно еще народ праздновал столетие гражданской войны, кощунственно праздновал, конечно, но многим невдомек было, что гражданская война на нашей земле уж тристо лет идет. Сам я родом не с Пристани, предки у меня – казаки-«некрасовцы», что после Никона под султана турецкого ушли. Ушли не от Руси, а от антихриста. Подальше от лукавого «доброго царя». Да и вся династия Романовых для старообрядцев была династией антихриста — раскол, то есть ревизия веры православной, началась практически вскоре после заступления на престол первого Романова — Михаила. А оперились преобразователи русской церкви при его сыне Алексее да внуке Петре, прозванным Великим. Так случилась одна из масштабнейших трагедий Руси — разделение единого было народа на правых и левых. Все тогда считали себя правыми, а кому-то просто так удобней и выгодней жить было. Несогласные с никонианскими нововведениями уходили в земли, неведомые досель. Дошли до Урала. Другие пошли дальше, в Сибирь. Жили так, как повелось в семье. Такова вера. И не след постороннему в душу старообрядческую лезти. Старообрядцы свои беды и тревоги несут Богу, а отнюдь не властям земным. И вот эти триста лет российской трагедии зря не прошли.
Принято нынче говорить, что, затеяв революцию, Русь упустила свой великодержавный шанс. Но, вернее, я считаю, будет так — свой шанс стать сверхэкономической державой российская империя потеряла в конце девятнадцатого века, когда столичные властные круги впустили в деловой российский мир так любимых ныне «зарубежных инвесторов». Иноплеменная братва взятками да искусными интригами потеснила кондовых, истово верящих на слово, промышленников - старообрядцев. А старообрядческий капитал в те времена в России главенствовал. Купцы- кержаки не лебезили перед властью, честь имели, веру блюли и если давали на лапу, то деньгами. Иноземцы давали чиновникам долю в деле. За то царедворцы и царедомочадцы продали страну по дешевке. Потом все, как по Марксу.
Старообрядцы были и есть независимы. А независимость — это право сильных. Они мешали. Мешали их общины, в которых никогда не бросали попавших в беду. Эти общины не только содержали школы, но и в короткий срок могли собрать и передать в доверительное управление крупные суммы денег. Жили откровенным «общаком». Выбирали самых умных и предприимчивых и помогали им, чем могли. Выбившись в люди, те продолжали опираться на общину и возвращали сторицей долги свои перед единоверцами.
Для официальной истории уральское старообрядчество почти сплошное белое пятно. На поверхности — громкие купеческие имена староверов, миллионные сделки, независимость от царского правительства и роскошные подарки императорским чиновникам. А дальше — потаенная жизнь скитов, деревень, сел, городов. Жизнь по другим законам, по иным правилам, по скрытым от чужого глаза обычаям... Почти три века такой жизни создали свою, отличную от общероссийской, культуру. По понятиям жили староверы, по своим понятиям.
И вот Россия, взметнувшаяся экономически под занавес века девятнадцатого, в начале века двадцатого под чутким вниманием Николая Романова начала к вящей радости иноземцев смердеть. Уже в то время случился очередной исход староверов от лукавых никониан и слуг антихриста. На уральской земле много деревень, куда приходили поселяне, обживались, строились, корчевали лес и кормились хоть не густо, но ладно. Умели работать и работы не чурались.
Но начался Судный день. Как и было предсказано. И не один день длился он, в целый век. Началось все с гибели деревень. Про все деревни не расскажешь, но расскажу, как умирала старообрядческая деревня Бочкари. На ваших глазах умирала - последний дом вывез в 1969 из деревни Давыд Бессонов – потомок основателя деревни Филиппа, оставившего свое имя на Филипповой горе, что по дороге на деревню Волково. Трагедия Бочкарей – это и трагедия каждого жителя деревни, и трагедия России, потерявшей со смертью малых деревень невосполнимый пласт духовной жизни русского крестьянства. Каждая из деревень была самобытна, индивидуальна и самостоятельна. Поэтому и погибли эти деревни, не вписавшиеся в программы, директивы, кампании и решения пленумов исторических съездов. Не вписалась в марксизм и деревня Бочкари.
Когда появилась эта деревня – неведомо. Даты основания выселка Бочкари в архивах не нашли: в 1875 году в списках населенных мест Пермской губернии не значится, а по спискам за 1904 год выселок Бочкари появился. По спискам в Бочкарях – 14 дворов, население – русские, бывшие государственные крестьяне, всего населения – 105 человек, 52 мужчин и 53 женщины.
Народ, населявший Бочкари, был своеобразным. Большинство – прямые и косвенные родственники: по легенде старожилов-бочкаринцев, деревню основали две родственные семьи – зятя и шурина, ревнители «древлей веры», бежавшие от гонителей веры с северных российских губерний. И женились парни больше на невестах из своей деревни. Деревня жила замкнуто – на купленных у богатых марийцев и башкир землях хлеборобствовали и пасли скот. Деревня обеспечивала себя крестьянским трудом.
И жили в Бочкарях люди талантливые и даровитые, те люди, которых не хватало потом на просторной заросшей сосенками былой российской пашне. Обо всех не расскажешь, но все они – одного поля ягода, одной деревни жители. Деревни, которой не стало.
Потомок основателя Бочкарей Филиппа – Фирс Бессонов – славился трудолюбием и хозяйской сметкой. Жила его семья полностью на натуральном хозяйстве, были в семье и кузница, дававшая побочный небольшой доход, и знаменитый по всей артинской округе сад. В саду росло все, что только может на уральских землях. В саду поспевали не только ягоды, но и яблоки разных сортов. Управляющий Артинским заводом, бывало, приезжал в Бочкари с семьей, гулял по саду и имел право сорвать с ветки любое понравившееся яблоко. О саде Фирса Елисеевича остались лишь память да сорт местных уральских яблонь «фирсовский», который, как сказано в книге «Садоводство Урала», давно уж антикварной, выпущенной в 1966 году, «размножается опытниками отделением прикорневой поросли от маточного дерева в районе Красноуфимского куста».
Как воспринял рачительный бочкаринский крестьянин Фирс революцию – неизвестно, но революции – революциями, власть – властью, а крестьянин – он и есть крестьянин. Фирс Елисеевич взял да и развел после революции красный пермский клевер. Семена этого клевера тогда были дорогие, вот он и сделал деньги.
Удачное ведение хозяйства принесло в семью достаток, но Фирс Елисеевич останавливаться на этом не стал, а подумал и послал в 1923 году в Москву на первую Всероссийскую сельскохозяйственную выставку двух своих взрослых сыновей за поиском чего-нибудь нового, что в сельском труде сгодится. Дал старшему сыну наказ: «Иван, попадет что – бери, денег не хватит – бери в долг – рассчитаемся». Иван взял не что попадя, а трактор «Фордзон», в долг, под те же семена клевера. Когда трактор из Красноуфимска пригнал первый районный тракторист поляк Пилец, фурор был похлеще, чем тогда, когда первый спутник в космос запустили.
Артинские старожилы долго еще помнили этот трактор – и как пугал окрестный народ шум двигателя, и как Фирс, освоившийся с техникой, приезжал на тракторе, привязав к трактору конскую телегу, на базар в Арти. Так что, как бы не трубили историки от компартии о тяжкой жизни единоличника, но первый трактор в Артях был частный.
Технику Фирс Елисеевич любил и активно внедрял ее в размеренный бочкаринский быт. Активно экспериментировал и с новыми сортами, и с обработкой земли. К прогрессу крестьянин из Бочкарей пришел самоуком, с минимумом учебы, но все это, сдобренное природной сметкой и хваткой, давало свои плоды – дела хозяйства шли в гору. Обходились минимумом рабочих рук – только свои, семейные, найм только по нужде, по сезону. Сам работал и людей не жалел, снохи обижались – «загнал на работе». Имел Фирс Елисеевич крутой нрав – правду говорил в глаза, невзирая на чин и должность. Но говорил именно правду – многие ходили к нему на совет. За резкое слово на него не сердились – за тем и шли. Хоть прям и резок был, но отходчив и справедлив. Прямота, видимо, его и сгубила.
Покуда в Бочкари медленно, но верно подтягивалось наступление на крестьянство диктатуры пролетариата, хозяйство Фирса Елисеевича росло, появлялись новые сельхозмашины, трактор зимой работал на мельнице. Сын Иван стал трактористом. Старшим сыновьям Фирс Елисеевич построил дома рядом со своим домом. Почуяв неладное в крестьянской государственной политике, начал раздел хозяйства, поменял в 1928 году трактор на сруб дома в Волковской коммуне. Тут подоспели лихие времена раскулачивания. Каким образом Фирс Елисеевич попал под раскулачивание – неясно, но родственники говорят о следующей версии. В Бочкарях к тому времени образовался колхоз, собрали скот, инвентарь, разместить было негде – вот и решили воспользоваться домом Фирса Елисеевича. А может, просто под разнарядку попал крестьянин – экспериментатор. Особой роскошью дом Бессонова не отличался – доходы хозяйства уходили на развитие, а сама семья жила ничуть не лучше соседей – та же домотканая одежда, та же пища на столе. Попал под раскулачивание и младший сын Фирса Прокопий. Он только что женился, оставался в доме отца, и вместе с отцом был сослан в Сибирь.
Погнали крестьян на освоение Сибири. Выжившие до сих пор вспоминают собор в Тобольске, где собирали семьи раскулаченных – многие были с детьми – холод, болезни – дети погибали. А дальше – по Оби на баржах, в лес с топором да пилой – «осваивай Сибирь, эксплуататор деревенского пролетариата». Построили поселок Ростошь. Жительница Артей Анна Ивановна Ставинская, попавшая под раскулачивание в шестилетнем возрасте, жила с семьей Фирса Елисеевича в одном доме через стенку, вспоминает о нем как о высоком, крепком старике, который и в высылке оставался верным себе. Жил правильно, по-семейски. И в Сибири настигли уральского крестьянина длинные руки «диктатуры пролетариата» - в 1937 году обвинен по ложному доносу и расстрелян.
Так был уничтожен крепкий уральский крестьянин, вырублен корень, давший побеги целому роду Бессоновых. Разрушен дом Фирса Елисеевича, который был впоследствии школой, а преподавал в этой школе учитель Никита Бессонов, внук Фирса, сын тракториста Ивана. Вырублен и загублен знаменитый сад Фирса, исчезла и деревня Бочкари.
Деревня без людей долго не стоит. В каждой деревне всегда был свой корень, самый уважаемый и хозяйственный мужик, никем не назначаемый деревенский голова. Такие головы оказались не нужны, а потом ненужными, бесперспективными стали деревни. Погиб Фирс, погибла деревня Бочкари. Земля, возделанная и распаханная, перспективу потеряла. Стала невостребованной, как чиновники говаривали.
И вот здесь, на реке Уфе, где вольготно плещется рыба, повторю я вам слова древнего мудрого старца: «Пища же различным рыбам определена различная, по роду каждой. Одни питаются илом, другие поростами, иные довольствуются травами, растущими в воде, большая же часть пожирает друг друга, и меньшая из них служит пищею большей. Иногда случается, что овладевшая меньшею себя делается добычею другой, и обе переходят в одно чрево последней. Что же иное делаем и мы люди, угнетая низших? Чем различается от сей последней рыбы, кто по ненасытимому богатолюбию во всепоглощающие недра своего лихоимства сокрывает бессильных? Он овладел достоянием нищего, а ты, уловив его самого, сделал частью своего стяжания. Ты оказался несправедливее несправедливых и любостяжательнее любостяжательного. Смотри, чтобы и тебя не постиг одинаковый конец с рыбами — уда, верша или сеть. Без сомнения же и мы, совершив много неправд, не избегнем последнего наказания».
Шло стяжательство, гремела неправда, плелись сатанинские сети, как и было сказано. Вот так, повсеместно и исповдоль, гремела поганая антихристова поступь, шуршали страницы Судного дня, но старообрядцы верили и молились, не сомневались в великой силе общинного житья. Отстояв за долгие века право на свою веру, на свой жизненный уклад и устои, продолжали и продолжают возносить свою молитву Богу за Святую Русь, процветание ее и победу над темными силами. И, быть может, отмолили то, что сумели отмолить. Потому мы и живы, и правим сейчас тризну на этом крутом уфимском бережку за тех, кого отмолить не сумели. Пусть мир и покой будет усопшим, - завершил свой опус Никодим Константинович и поднял кружку. – Земля им пухом!
- Крепка и честна молитва старой веры. А потому решил я, - продолжил Никодим Константинович, - дождусь, когда в приход священник наш вернется, отец Иоанн, – а он обязательно вернется, и направлюсь я в Сибирь, в Минусинск. К братьям нашим. Узнать и проверить. Для того уж и машину боевую приготовил, и прицеп возьму, а на него добрый снегоход поставлю, если зима ранняя случится, то на нем буду добираться. Семья моя согласна, потому что это наше дело, семейское.
Подбросили еще дровишек в костерок и сидели, слушали как журчит по перекату река. Сидели тихо, каждый думал о своем, потому что было над чем задуматься-поразмышлять.
- Ни пуха не пера тебе в дороге, Костич! – сказал Сергей. – А снегоход-то тебе зачем с собой волочь, найдешь по пути. Впрочем, не мне тебя учить. И огромное спасибо за проповедь, прямо-таки лекция философическая, да под закуску замечательную. Про выпивку и не говорю. Вот смотрю я, как и ты, на реку и вспомнился простенький такой стишок:
- Люблю я летом с удочкой
Над речкою сидеть...
Его Николай Пастухов, бывший кабатчик, написал как раз в средине девятнадцатого века, раз уж про дела вековой давности вспоминаем. И опубликовал в сборнике «Стихотворения из питейного быта». Поднялся от питейного откупщика до миллионера, газету издавал и очень удачно. Интересный был человек, очень рыбалку уважал. Но именно на рыбалке с ним такая трагедия приключилась: убил пацанчика. Деревенские детки купались там или кричали как-то громко, а он в лодке на реке сидел с удочкой. Вытащил револьвер, думал, что не заряжен и решил испугать, нажал на курок да и выстрелил в сторону детей. Убил мальчонку. Жестоко, говорят, после раскаивался, старался вину загладить, дал несколько тысяч рублей семье погибшего ребенка, поставил на могиле мальчика мраморный памятник, внес в земскую управу изрядную сумму на учреждение школы в память убитого. От суда и следствия откупился. Но мать погибшего мальчонки миллионера Пастухова не простила, более того - прокляла его. Проклятие матери оказалось сильнее всяких денег: уже взрослые дети Пастухова - дочь и сын - через девять месяцев после гибели деревенского паренька умерли от болезней в муках. Быть может – и все мы ими, невинно убиенными, проклятые?
- Историк тот, кто старое помянет, истерик тот, кто старому неймет, - по-доброму грустно усмехнулся Никодим Константинович.
Помолчали. Слишком уж тема серьезная, пусть и своевременная, но очень даже не ночная, в разговоре всплыла. Выпили еще на дорожку, собрались, свернули стойбище, костер притушили, руки накрепко друг другу стиснули и разъехались. На берегу осталась темнота.
Глава 10
БЕСПРОБУДНАЯ ТИШИНА
Башкирия, г. Уфа – Мечетлинский район, село Большеустьикинское
Октябрь 2020 г.
- Живы дети, только дети, – Мы мертвы, давно мертвы. - Смерть шатается на свете... Уважаю тезку моего Сологуба, - заявил Федор. И хлебнул из коньячной чекушки.
- Не трави душу, кончился «Серебряный век», все кончилось, - сказал Андрей, объезжая перегородившую трассу фуру.
- Раньше говорили, что человек черствеет, постоянно находясь рядом со смертью. А я всегда считал, что человек черствеет от телевизора. Телевизор – вот самое жуткое доказательство загробной жизни: включил его – люди ходят, чего-то говорят, выключил – и все они умерли. Снова включил – а там уже другие ожили и снова изображают жизнь, - продолжил Федор и снова отхлебнул. Достал из кармана очередной шоколадный батончик, хрустнул оберткой и зажевал. – Человеку не нужно было жить, ему достаточно было смотреть жизнь по телевизору. А сейчас нам с тобой приходится жить. Когда нет телевизора и все умерли.
Андрей не прочь был чего-нибудь перекусить, но только не шоколад – лет этак пять назад у него обнаружился диабет, пусть и в достаточной легкой форме, без инъекций, но с обязательными таблетками и диетой. Таблетками запаслись в одной из аптек, но Андрей их почему-то не принимал. При этом чувствовал себя довольно бодро. И решил, что таков результат непомерного стресса, реакция организма на все случившееся. Хотя от шоколада напрочь отказывался. Потому что отвык.
- Федя, ты поройся там и сделай мне какой-нибудь бутербродик, лучше с сыром – чего-то с души воротит от этих навороченных сервелатов, - попросил Андрей. – Так-то бы остановиться спокойно и закусить по-человечески, но трасса пока свободна, без хлама, и если едем – то едем…
Федор выщелкнул вороненый складень – добычу в очередном магазине про охоту-рыбалку – и зарылся в сумке с продуктами, набранными в дорогу. Начал создавать перекус.
Из Казани они решили ехать через Уфу, где было покойно, как на погосте. На улицах не столь уж и много трупов, проспекты не забиты разгромленными автомобилями, город фактически не горел – электричество явно было отключено заблаговременно. Вероятно, башкирские власти, как и руководство Татарстана, вовремя приказали всем оставаться по домам, где законопослушное население и осталось. Навсегда.
В Уфе задержались на пару дней. Обосновались опять же в небольшом отеле в центре города, где было всего лишь три мертвых постояльца и труп блондинки на рецепшене. Бродили по городу, набрали два ведра ювелирных изделий, которые потом оставили в багажнике «Патриота», от которого Андрей решил отказаться. Пересели на белый лендровер. Потому что Андрей решил экспроприировать сразу два прицепа, один загрузил квадроциклом, а нему еще прикрепил двухосный прицепик с аэросанями-амфибией «Патруль». На лендровере стояла резина-липучка, и Андрей решил, что экипировался для всех вероятных ситуаций. Жизненных ситуаций – именно жизненных.
«Патруль» напоминал чудо мини-авиатехники, но движок у него потреблял обыкновенный бензин, что и послужило аргументом для выбора. Догрузились дизель-генератором и парой бочек соляры – это уж на самый пожарный случай. Свежая практика показала, что с топливом проблем нет. Есть проблемы с помпами для перекачки. Поэтому прихватили две разномастных помпы.
Вечером сидели в буфете отельчика. Федор, несколько раз тщательно протирая очки, чистил невесть откуда-то взявшийся у него «Глок 17», систематически подливая в бокал виски. Андрей соорудил походную кухонку из газовой туристической горелки и подогревал всякие полуфабрикаты. Поели, в осенних сумерках зажгли яркий газовый светильник, «замутили» кофе в медной турке. Подождав, пока напиток вскипит до пенки три раза, Андрей прикрыл емкость блюдцем, чтоб «взопрело». Так и отужинали.
Разговаривать не хотелось – было не скучно, но очень тоскливо. Федор разогнал тоску очередной порцией вискаря и решил спать прямо в баре на диванчике, укрывшись пледом. Андрей пару часов смотрел на мертвый город, поглощаемый ночью, затем убрал полуфабрикатные упаковки со стола и ушел спать.
Утром, чуть свет, двинулись в путь. На Арти, на историческую родину. Почему именно туда – ни Андрей, ни Федор обозначить не смогли. Андрей вспомнил поговорку «Где родился – там и пригодился», а Федор с ним согласился.
Ехали без спешки – получившийся автопоезд был не особо маневренным, а «перевертышей» на трассе хватало. Села и деревни, удручали погибелью – у домов вздувшиеся туши лошадей и коров, на полянках мертвые гуси. Поближе к вечеру свернули в очередное село и притормозили у здания, на котором болтался флаг. Решили, что так будет лучше и, проверив контору, которая оказалась сельской управой, трупов не обнаружили. Там и определились на ночлег. Пока Андрей вытаскивал походные пожитки-спальники, Федор прошелся по окрестностям. Вернулся недовольным:
- Хотел в колодце воду набрать, чтоб ополоснуться, а там собака дохлая… Обошел несколько домов – мертвячина повсюду. И даже крысы окочурились, во дворе десяток лежит, здоровенных… Набрал вот ведерко картошки-моркови, лучка-чесночка, пробовал открывать холодильники – но там уже все пропало. Потому «велкам тушонка»! Но воду набрал в баньке, в колоде. Вроде как чистая. Кстати, можно бы и баньку истопить, помыться-попариться. Банька небольшая, ладная, быстро истопится, а рядом бочка с дождевой водой, Ополоснуться вдоволь хватит.
Баньку решили истопить. Полыхнули в каменке мелкие сосновые чурочки, переложенные берестой, а потом и сухонькие березовые поленца. За час банька налилась малиновым жаром. Федор запарил парочку березовых и парочку пихтовых веников, обнаруженных в дощатом предбаннике. Бывшие хозяева баньки явно ценили жар и быстроту нагрева, а склонностью к околобанному заседанию не страдали.
Поскольку париться пошли уже затемно, то вооружились фонарями. И не только – у Федора в кобуре торчал пистолет. Андрей спросил:
- А в баню-то тебе ствол зачем?
- Да привычка такая случилась…
- И даже сейчас, когда вокруг никого?
- А сейчас – тем более, - ответил Федор, снимая очки с толстенными линзами и привычно протирая их подолом футболки.
Федор скинул барахлишко-неглиже, согнулся пополам и ворвался в парилку. Плюхнулся на полок, киданул на камни полковшичка березово-пихтового настоя от веников и банька шарахнула неистовым жаром, даже волосы от стремительного пара взвихрились-закурчавились. В баню ворвался Андрей и аж взвыл от неумолимого экстрима:
- Да погоди ты, не мечи, дай хоть чуток адаптироваться!
- В аду адаптироваться будем!
- Ад уже здесь Федор, ад внутри нас…
- И вот мы его и вышибем! Ложись и стисни зубья!
Андрей растянулся на полке, а Федор, нещадно поддав парку, вытащил из жестяной шайки пару веничков и взмахнул ими над каменкой. Камни вновь зашипели, исторгая пар. Прогрев веники, Федор начал помахивать ими над Андреем. Тот заскрипел челюстями – палило жутко. И лишь только Андрей начал было привыкать к жару невероятному, как Федор сурово начал охаживать его двумя вениками сразу. Андрей терпел минуты полторы, а затем с воплем «Ну ты маньяк!» выскочил из бани. Чуток постоял в предбаннике, пытаясь отдышаться, затем обреченно схватил ведро, набрал воды из бочки и опрокинул на темечко. Выстуженная осенью вода дала возможность слегка отдышаться. Из бани неслись матюки с уханьями и перехлест веников. Открылась дверь, удар пара выбросил красное, облепленное иголочками-листочками багровое и длинное тело Федора. Федор выхватил у Андрея ведро, кинулся к бочке и начал кидать на себя воду. Сел на лавку в предбаннике и начал отдуваться.
- Ну ты, Федя, мизерабль! – натужно, но достаточно громко прошептал Андрей.
- Сам, бля, мизерабль, бля, - ответил Федор. – Я, скорее, мизантроп. Ну, как-то всегда мне было одному душевно комфортней. А люди были для меня или собутыльниками, или подельниками. Ну, дам не считаю…. Вот всегда мне хотелось жить одному, в какой-нибудь избушке, в глубине леса. Но чтоб цивилизация слегка была в режиме унитаза. Хотелось – но не получалось. Да я и не стремился. А сейчас вот как все обернулось.
Федор выудил из заготовленной бадейки с ледяной водой чекушку водки, вскрыл и засосал ее прямо из горла. – А сейчас продолжим!
Парились час с лишним, пока не выжали весь жар. Помылись-ополоснулись, вскрыли хрусткие пакеты с трусами-носками-футболками, оболоклись, и высвечивая фонарями тропинку, вернулись в сельскую контору. Пока топилась банька, Федор заботливо натаскал из стожка на ближнем огороде несколько охапок сена. На них развернули коврики-спальники. Упали на постель и неожиданно для себя почуяли умиротворение.
- Пусть и тишина мертвая, а какой-то покой на душе. Странно, но спокойно. Одуряюще спокойно, аж тревожит… - проронил Андрей.
- Вот всяко представлял я себе душевный комфорт, но только не таким, - продолжил Федор. – Тишина какая-то невероятная, даже вороны не каркают. И петухи деревенские нас не разбудят. Потому что сдохли. Наверное, покойники так же все ощущают. Беспробудную тишину….
Федор закурил, затем отвинтил колпачок со стеклянной фляжки коньяка и сделал добрый глоток. Враз и на полфляжечки. Закусил пластом заветренной грудинки.
– Самое странное, что пью бесконечно, а похмелья у меня нет. Или трезветь не успеваю? Тихой спокойной ночи, друг и соратник!
Утром проснулись, чуть свет забрезжил, позавтракали чайком-коньяком, похрустели печеньками – шоколадками и двинулись в путь. Пробирались по трассе еще пару часов. Подъезжая к свороту на село Большеустьикинское, увидели в поле табунок лошадей. Лошади были стреножены и паслись, позвякивая колокольцами.
- Федя! Дичь! Федя! Живность!!! – дико закричал Андрей.
- И не только, - тихо сказал Федя. – Вперед глянь-ка…
За указателем «Большеустьикинское» в кучу были свалены мешки, слегка напоминающие легкий блокпост баррикадного свойства. Вдоль мешков, попыхивая сигаркой, прохаживался мужик в камуфляжной одежке с автоматом на плече.
Глава 11
Мизантроп в Карагае
Башкирия. Мечетлинский район, с. Больше-Устикинское. Санаторий «Карагай»
Октябрь, 2020 г.
- И вы вправду из Москвы? – спросил Равиль. – И что там?
- Все также – ничего, - ответил Андрей. – В Казани ничего, в Уфе ничего, везде уже ничего. А здесь – все в порядке, даже стреляют…
- Это наши власть третий день делят, а стреляют в воздух. Зеленое знамя пророка решили поднять, Башкирский халифат основать. Никто вроде бы и не спорит, но все равно что-то обсуждают и в воздух палят. Патронов потому что много, - сообщил Равиль.
Равиль, молодой паренек, трудившийся пожарным в местном МЧС, уже как минимум сутки охранял блокпост на трассе у сворота в Большеустьикинское. Бдил с четырьмя товарищами. Ждали смены караула. Товарищи спали в машинах – они отважно дежурили ночью и слегка грусть развеяли, да немного притомились. Им взгрустнулось, потому что уже второй день никто по трассе не приезжал. Равиль рассказал, что еще неделю назад из Уфы и Казани люди ехали, в основном, местные. А также уроженцы Красноуфимска, Артей и Нижних Серег. Немного, но ехали. Ужасов зато много нарассказывали…
- Всю неделю – а пост устроили дней десять назад - наши, устьикинские, в село фуры с трассы загоняли, так на посту веселее было. Тянули все, что с продуктами, да всякие добрые вещи. А сейчас, когда все улицы фургонами с тягачами заставлены, да на стадионе еще сотня наливных цистерн с горючкой, немного успокоились и начали думать, как дальше жить. Вот и думают, - кивнул Равиль в сторону Большеустьикинского, где опять затрещали выстрелы. – Понравилось всем, что каждый, кто не совсем уж безрукий, при оружии, вот и митингуют. Вы бы, ребята, к нам не заезжали, потом уж в гости приезжайте, когда власть поделят и успокоятся. А то всякое может быть, вдруг какой шайтан попутает, - посоветовал Равиль.
- Хочется на людей посмотреть и о жизни вспомнить, - сказал Андрей. – Мы ж только что тебя увидели, первого. Жизнь почуяли. Друзья у тебя дрыхнут, перебравши, а ты нас гонишь…
- Да не гоню я вас, а советую – вот чуток проедете и сворачивайте вправо, там санаторий «Карагай», все указатели на месте. А рулит в санатории моя тетка Флора, вы ее сразу узнаете. Она очень гостеприимная и обрадуется. Я, вот сразу, как сменюсь с поста, туда же приеду. Она приказала приезжать – их там четверо на весь санаторий, отдыхающих всех похоронили, и она боится. А я единственный неженатый в нашем роду, потому должен тетушке помочь. А уж накормит она вас! С утра по рации рассказывает, как беляши жарит да что на второе затеяла, заманивает. Посидим спокойно и поговорим. Вы про Москву расскажете, а я – то, что у нас творится, - заверил Равиль.
Пожали парню руки, попросили не задерживаться и поехали в санаторий. Не заплутали: указатели не соврали, привели прямиком в башкирскую здравницу.
Тетя Флора была великолепна – ее и тетей-то было грешно называть: звонкая грудь, чуток раскосые азиатские глаза и роскошная белая грива, пусть и завязанная на затылке в узел, но ниспадающая сочным водопадом на затянутую джинсами задницу, перетекающую в длинные стройные ноги. Этакая тетя Флора, вся из себя и навыкате. Встретила на въезде в санаторий. Качнула тугой грудью, дерзко тряхнула абсолютно арийской шевелюриной, повела легонько той самой невероятной великолепной задницей и спросила, смущенно, но аппетитно улыбаясь:
- От Равиля? Он мне по рации сообщил, что гостей отправил, и не простых, а московских. Так что добро пожаловать, гости дорогие, и обед готов – азу сегодня, свеженькое мясцо, вчера кобылку закололи. Давайте уж сразу свой караван тяните к столовой, покушаете с дороги да побеседуем. Только страсти мне не рассказывайте – и без того запугана, ночами в спальне свет включаю… А тетей Флорой меня не называйте – я вам не тетя, это я Равилю тетя, а он сын моего братика старшего. А братик нам всем в деды годится. Так-то меня просто Флора зовут – отличное старинное татарское имя.
Андрею с Федором пришлось в восторге аж онеметь от столь красы невероятной. Превратились тотчас в галатных кавалеров, распахнули вдвоем перед Флорой дверцу авто, усадили красавицу и поехали, куда краса невероятная пальцем показывала.
- А кобылку-то зачем закололи? – крайне нетактично спросил Федор эту красоту неописуемую. – Не пожалели животинку…
- Абый наш расстарался, - сказала Флора. – Когда в селе сходняк устроили, халифат затеяли да придумали в воздух палить, кобылка наша молодая через ограду, испугавшись выстрелов, прыгнула неудачно да ногу серьезно поломала. Кость торчит, кровь льется… Абый решил, что ветеринаров не дождешься, кобылку не спасти, ну и прирезал. Да и опасался дед - у нас еще пара жеребчиков была, прикупили недавно, и как эта зараза началась, они и померли. Ну, дед и подумал, что и кобылка погибнет, оттого и прирезал. Жалко, славная была. Но кто ж Абыю перечить будет? И пошла наша кобылка на беляши. Не все курицу с тушенкой лопать.
А столовая в санатории была аппетитной, манкой, как и потрясающая тетя Флора, дополняла и подчеркивала дамскую феерию: очень уж изысканно гармонировали шотландско-цветастенькие скатерти на столах с водопадом сногшибательного волнующего белокурия. Да к тому же тетя Флора оказалась ловкой и удалой хозяюшкой – мигом, но без услужливо-истошной суеты, обстоятельно стол накрыла, гостей усадила и приосанилась. Живой и мирный sweet home. Чесночный аромат азу бодрил, простенький салат из капусты разухабисто морковкой подмигивал, а пузатенький кувшинчик с алым морсом призывно-живописно оттенял рифленый графинчик с водочкой. Феерично гранилось в этом сосуде все окружающее, и как-то очень уж уютно-искрометно отражалась незатейливая пищевая обыденность с вилками-ложками-ножами с прочими перечницами-солонками да салфетками именно в этом самом графинчике. Напоминал изгибы Флоры этот графинчик. К нему и потянулся Федор. Домашности хотелось!
- Давайте-давайте, не смотрите на меня, как будто я вся такая вербально-тактильная, я просто получаю удовольствие от общения, - прихохатывая и чуть ли не пританцовывая всем телом, проговорила Флора. – Кушайте-закусывайте, жуйте и самовыражайтесь, не ждите, когда я вам наливать начну, нечего ждать милости от природы. Эх, парни, как мы гостям-то нынче рады!
И беляши, румяные да жаром еще пышущие, порадовали, и азу случилось на славу – остренько и терпко, вкусно до безумия, и водочка на душу уютно легла, а Флора уже и гудящий самовар на стол водрузила, принесла с веранды. Федор, было, помочь ей попытался, но та махнула рукой – успокойся – и плавно с полуведерным самоваром прошествовала к столу этакой игривой павой. И не было ж в ней никакого похотливого секса, которым от прокаченных ботоксом особ за версту волокет, зато струился и облачно окутывал ее этакий чудесный флирт. Именно флирт – понятие не модное и напрочь забытое. Антикварное понятие.
- И глаз с меня не сводите, наверное, озадачились – откуда взялась такая блондинистая башкирочка? – стрельнув зеленоватыми глазами, спросила Флора. – А все от моей бабушки, ее дед с Казани привез, татарочкой она была, да татарочкой родовитой, оттого и белобрысенькой. Не все татары жгучие брюнеты. Вот в нее я и удалась, как белая ворона в нашей семье. У меня шесть братьев, я младшенькая, и все братья души во мне не чаяли, да горой за меня поднимались, если кто на меня косо глянет, или покажется им, что обидеть меня пытаются. До того меня пасли и охраняли, что замуж только в Сургуте удалось выйти. Да и то на свадьбе мужу моему братья морду набили – решили жизни поучить. Может, и поделом – не задалась у меня жизнь замужняя, да и муж потом на трассе погиб, в аварию попал. Вот такое я сокровище!
Андрей с Федором наперебой рассыпались в комплиментах и благодарностях. И, похоже, вот именно этой легкой словесной чепухи красавице Флоре как раз и не хватало. Заметно было, что купалась карагайская гурия в фонтане легкого мужского красноречия. Да и парни заметно расслабились, даже как-то полегчало слегка на душе, комфортной нежностью взбрызнуло. Пошел оттяг с откатом.
И тут взвизгнули яростно тормозящие колеса – на площадку перед кафе-столовой въехали сразу четыре авто: «гелентваген» и три «лексуса», черные и блестящие. Раскрылись дверцы и из машин выгрузилась приезжая публика, обвешенная оружием и слишком уж напоминающая каких-то братков из 90-х. Двенадцать человек в кожаных тужурках, с «калашами»-укоротами на плечах и в массивных забугорных берцах. Поводили плечами, слегка размялись после поездки и с хрустом направились в столовую. Дверь пинком открыли и сразу же:
- Есть что пожрать? Мечи на столы водку-закуску! Ваша крыша приехала!
По-хозяйски сдвинули три стола, сгрудили вокруг них стулья и расселись.
- Ну, чего там телишься, лахудра белобрысая?! – взвизгнул лысый вертлявый персонаж. – Я тебя еще с лета помню, когда откинулся да с корешем сюда побухать заехали, а ты перед нами какие-то растопырки устроила, охрану вызывала. Сейчас мы здесь хозяева и перед нами на коленях ползать будешь!
- Клиент всегда прав, - сказала Флора и направилась в сторону кухни. Андрей с Федором переглянулись.
– А ведь мы с тобой ружьишки в машине оставили, успокоились на радостях, что живых людей увидели, - пробормотал Андрей.
- Ну, кое-то с собой все же есть, - ответил Федор и снял очки, начал протирать их толстенные линзы салфеткой.
- А это что за парочка петушков-ботаников, - заверещал вертлявый. – А не ваша ли там техника с шикарной лодочкой стоит. Была ваша – будет наша. И сдуйте отсюда быстро – здесь сегодня правильные пацаны гулять будут!
Вертлявый в каком-то коверканном полуприсесте, жеманясь и кобенясь, подвалил к столику, где Андрей с Федором сидели, схватил кувшинчик с морсом и вылил его на голову Федора.
- Пошли вон отсюда, очкарики! Или белобрысой телке помогите жратву по-бырому нам на стол накидать. Глядишь, целее будете.
- Ржавый, ты лучше глянь, чего эта сучка там на кухне делает, слишком уж она копается там долго, - сказал крепко сбитый лысый мужик, явно верховодивший всей этой нагрянувшей в столовую оравой.
- Мля, да она по рации с кем-то базарит, - взвизгнул вертлявый и кинулся в сторону кухни, прихватив со столика столовый нож.
- Ну вот, нажила себе сучка проблем, стукануть кому-то решила, - ухмыляясь, оценил ситуацию лысый. – Ну, так отдерем ее счас всем хором, а потом в расход. Все умерли, так что уже не убудет-не прибавится.
- Это точно, - сказал Федор и в руке его по-стальному оскалился «глок». Выстрелы шарахнули практически беспрерывной очередью. На лбу лысого появилось смачное кровавое пятно, точно такие же дыреватые отверстия образовались на лбах и затылках окружающей лысого публики. Из раскроенных пулями голов потекли мозги. Блевотно пахнуло плотью, кровью и порохом.
-Эй, братаны, вы чего спешите, я бы сам этих ботаников вальнул, - послышался из кухни бодрый визг вертлявого. Затем он появился сам, держа в руке намотанную на кулак белокурую гриву Флоры. И остолбенел, глядя на одиннадцать трупов с развороченными головами, мирно сидевших за столом, усыпанным кровавыми мозговыми извилинами. Столбенел он недолго – грохнул выстрел и на виске вертлявого появилась дыра величиной со спичечный коробок.
- Флора, ты как? – крикнул Федор, ища на ощупь на столе свои очки.
- В говне я по колена, - отозвалась Флора. – Помоги лучше от этого вонючего козла избавиться!
Вертлявый оказался мервецом донельзя шустрым – перед погибелью своей успел не только обмочиться, но еще и обосраться. Вонью от него несло. Флора, освободив волосы из его скрюченного кулака, морщась от андреналинового шока, сказала:
- Я рацию искала, засунула ее в шкаф… Потом сообщила Равилю, что наехали блатари с Красноуфимска и понты гнут. Он уже едет сюда с подмогой. А этот залетел, схватил за волосья и потащил. Я, конечно, упиралась… Он здесь месяца три назад был, отдыхающих было мало, он с каким-то уродом снял номер, нажрались в хлам и устроили натуральный концерт с истерикой. Этот ко мне приставал, верещал, что пять лет отсидел да только что отчалился и баба ему позарез нужна. Я послушала да и двинула ему коленом по яйцам. Потом еще ребята с охраны его крепко попинали да и вежливо с территории попросили. Вот он, говнюк, и вернулся. Как и обещал.
- Намусорили вы тут! – оглядела столовую Флора. – Но все равно спасибо. За помощь и защиту спасибо! Огромное женское спасибо!
Глава 12
Нет худа без добра
Башкирия. Мечетлинский район, село Больше-Устикинское, Санаторий «Карагай»
Октябрь, 2020 г.
- И вот почти неделю уже всем кагалом обсуждаем – какой у нас должен быть халифат, - продолжил Равиль. – Курултай собрали, старики молодежь слушают, молодежь высказывается. Порешили, что должны придерживаться народных обычаев да родную землю защищать. Собрались, значит, для того, чтобы утвердить очевидное. А споры идут насчет тонкостей и нюансов. На самом деле, я считаю, народу просто общение требуется и какой-то праздник – жуть случившая у всех души повыворачивала.
Равиль с десятком молодцов примчался минут через пятнадцать после того, как случилась стрельба. Пять разномастных машин да «Газель» с пулеметом в кузове развернули боевой порядок на площадке перед столовой «Карагая», ощетинились стволами, а затем ворвались на место побоища.
- Кто их так? – спросили бойцы чуть ли не хором.
- Да вот, Федя постарался, - сообщила им Флора. – Говорила ж я вам – нельзя меня без охраны оставлять, а вы «Курултай, курултай!». Не будь здесь Феди, плохо бы дело закончилось…
И быстро рассказала о ситуации, перемежая русский язык с башкирским. Добавила лишь: - Это ж такие твари, которым чуть дай слабинку, так и раком тут же поставят…
Пошарились по карманам убитых. Набор у каждого оказался стандартным: пистолеты, китайские ножи, сигареты, зажигалки и документы – паспорта или справка о недавнем освобождении. Телеса трупов специально осматривать не удосужились, но татуировки и без досмотра вполне наглядно синели на каждом мертвеце. В паспортах прописка – Красноуфимск.
Посовещавшись, парни с Большеустьикинска порешили, что раз уж в поселке создается халифат, то нужно оперативно сообщить, что красноуфимские «синие» претендуют на халифатскую территорию. Но трупы везти на курултай не следует, покойников и без того насмотрелись достаточно, а проще вывезти их в дальний овраг. А на въезде в санаторий обязательно нужно поставить караул. И немедленно. Выделили трех бойцов и «Газель» с пулеметом. Менять караул надумали вместе со сменой поста на свороте в поселок. Проверили связь, придумали позывной и посчитали, что инцидент исчерпан.
- А трофеи вам нужны? – поинтересовались у Андрея с Федором.
– Ну, оружия у нас самих достаточно, но только вот нет кое у кого привычки с собой его носить, а прочее… - Федор пожал плечами и плеснул водки в стопку, а Андрей решил осмотреть технику налетчиков. Во всех «лексусах», кроме «гелентвагена», ощутимо пахло мертвячиной. Видимо, красноуфимские «синие» особой привередливостью не отличались, выбирали автомобили пороскошней, вытряхивая из них тела бывших владельцев. Андрей поковырялся в бардачках, напрочь забитых купюрами и золотыми вещицами, порылся в багажниках, набитых водкой и коробками с шоколадом, но себе прибрал лишь пяток раций, обнаруженных при поверхностном обыске. И решил, что этого из обнаруженного трофейного имущества вполне достаточно.
- Вот и ладно, отгоним эти тачки в село, жмуриков – под откос, а нам еще курултаю все это докладывать, потом еще опять курултаить да курултаить, - заявили большеустьикинские «спецназовцы», - Если что – мы на связи!
Ворча, что «опять покойников таскать», вытащили из столовой дюжину трупов, закинули в багажники, вытряхнув оттуда ящики с водкой-закуской, и уехали, оставив в санатории охрану и Равиля, пожелавшего погостить у тети Флоры и пообщаться с лихими московскими ребятами.
– Вот такой у нас колхоз, - усмехнулся Равиль, - цивильный, но очень воинственный. Половина этих орлов даже в армии не служила, зато все отлично знают, как лучше надо воевать. Еще и других учат.
Тут заявилась тетя Флора с ведром и огромной шваброй и строго прошипела: - Вы тут нагадили, а убирать-то мне. Ткнула пальцем в мозги с кровью, размазанные по плитке пола столовой. Федор попытался было ей помочь как автор всего этого безобразия, но Флора сообщила ему, что пусть он в России полы моет, а здесь Башкирия. И путать не стоит. Потому что халифат!
Чтоб не гневить блистательную Флору, обустроились на веранде, где Равиль и начал рассказывать насчет особенностей построения халифата. Особенностей-то никаких и не было, но главное – независимость. От кого и зачем – пока не понятно, но потом время покажет. Равиль в прениях по постройке халифата не участвовал, потому что эти разговоры ему за день наскучили, пару деньков погостил в санатории у тети Флоры, которая, как оказалось, еще с юности была слишком уж ущербной башкиркой и вообще изначально плохонькой мусульманкой, поскольку паранджу носить не желала, и второй женой ни у кого быть не хотела, только первой и единственной. Потому Абый ее и отправил в санаторий, подальше от курултаевских ораторов. И тут дружок сагитировал в карауле на посту подежурить. Вот и подежурил, чуть любимую тетку не прокараулил. Хорошо, что Андрей с Федором вовремя в санатории оказались. А затем Равиль в лоб спросил Федора:
- А как же ты стрелять-то так лихо научился?
В этот момент как раз и Флора появилась на веранде. Пригласила в столовую – «все чистенько, сейчас и закусочку поставлю, да и тебе, Равиль, поплотнее покушать бы надо, а то за Федором с его рюмками через каждые пять минут, не угонишься. Да и курите там спокойно, и я с вами посижу-послушаю». Перебрались в столовую.
Федор плеснул в рюмки водки, не дожидаюсь, пока сотрапезники поднимут свои емкости, опрокинул дозу в глотку, порылся вилкой в мисочке с солеными груздями, закусил и закурил. Выпустил струю дыма и начал рассказывать:
- Еще в дороге хотелось тебе, Андрюха, про жизнь свою живописать. Но как-то настроения не было, да и не мудрено – без того событий хватало, было что обсудить и осмыслить. Впрочем, и говорить то про некоторые особенности моей жизни особенно не хотелось. Ну, в общем, так – я, короче, лет двадцать в первопрестольной киллером работал. Убийцей. Стрелял бандюганов и хапуг зажравшихся. Тех, кого мне заказывали. Убивал и не попадался. Потому что меня никто и не искал. Не было меня, был я этаким призраком.
- Федя, с твоим-то зрением – какой ты стрелок? Хотя результат налицо, вернее – недавно вот на этом полу красовался, - перебил его Андрей.
- Насчет зрения, кстати, - продолжил Федор. – Заметил, что у меня зрение резко улучшается. Еще в Казани это дело началось, я там в «Оптике» очков себе набрал в разных оправах, у меня ж линзы- «восьмерки» были, с детства близорукостью страдал. К докторам обращался не раз – неизлечимо, отвечали. Но уже в Казани почуял, что зрение меняется. Набрал в Казани оправ с линзами послабее: «семерочки» и еще в Уфе прибарахлился, взял даже «пятерочки». Очень уж оправа приглянулась, фасонистая такая. И пригодилось: сейчас вот та самая «пятерочка» на мне, хотя даже не предполагал, что линзы пригодятся. Не знаю что и как, но зрение радикально меняется в лучшую сторону. Прозреваю, в общем. А моя стрельба, как ни странно, началась как раз из-за моего хренового зрения. Нет худа без добра.
В начале девяностых жил я в заводской общаге. Там многие жили – и «лимита» постсоветская, и всякая наезжая публика. Весело жили и дружно. Со мной в комнатухе жил парень, армянин, и погоняло у него было Арнольд. Ну, а как еще армянина обозвать? Потому, наверное, что телосложением был далеко не Шварцнеггер. Худенький был, шустрый, верткий, но носатый. И когда армяне с азербами Карабах устроили, земляки подкинули ему идею оружие добывать. И не просто мысль такую подарили, а денег дали и всякие нужные связи. Диаспора ихняя подусуетилась. И стал Арнольд оружейным дилером. А мы с ним всячески дружили – водку пили, и прочее.
Автоматы-пистолеты добывал Арнольд у всяческих прапорщиков, которые за доллары родиной торговали, ну и оружием тоже. Оружие отправлял поездом, через своих проводников. А диаспора с ним рассчитывалась. Поэтому у нас в комнатухе всегда две-три здоровенных горнолыжных сумки под кроватями торчали, набитые «калашами». И как-то земляки Арнольду претензию выставили – дескать, оружие непроверенное посылаешь, нехороший ты парень. По такому случаю мы с Арнольдом водкой закинулись и порешили все свежекупленное непременно проверять.
Наутро запихали десяток автоматов с пистолетами в сумки, сели в электричку, уехали к черту на рога в чисто поле и Арнольд начал там в мишени палить. А я сидел и водку пил, чтоб скучно мне не было. Арнольду надоело лупить в белый свет как в копеечку, подсел он ко мне на расстеленную коммунистическую газетку, выпил-закусил и предложил тоже пальнуть. Ну, я ему, конечно, напомнил, что мне мишень сначала нащупать надо, а потом в нее стволом ткнуть. Вот тогда спуск нажму и уж точно попаду. И поскольку нам к тому времени от водочки захорошело, то так мы и решили сделать. Чтобы уж пострелять так пострелять.
Вытащил Арнольд из- под задницы своей газетку «Правда», отошел метров пятнадцать, палку воткнул, на нее газетенку присобачил. «Видишь?», - меня спрашивает. «Вижу, но хреново». – отвечаю. «Вот хреново и стреляй», - говорит Арнольд. Сам сразу же от газетенки отбежал – не дурак, понимал, что я и в него попасть могу. А у меня в голове что-то щелкнуло: стрелять нужно на шелест бумаги. Послушал я шелест, выстрелил. Арнольд аж от радости завопил – точно в глаз какому-то партийному персонажу, в газетке пропечатанному, попал. «Давай, - говорит, - Еще!». Отбежал от мишени, я опять выстрелил и в лоб тому печатному персонажу попал.
Арнольду забава понравилась, мы с ним еще водки приняли, решили столь удачную стрельбу продолжить. Арнольд новую газетенку, которую уже у меня из-под задницы вытащил, на палку прихреначил и метров на полста отошел, свежую мишень установил. Отскочил от мишени подальше и кричит, дескать, чтоб стрелял. Я вслушался повнимательнее, выстрелил и опять попал.
И вот с той поездки начались у нас с Арнольдом регулярные выезды со стрельбами. А у меня в голове что-то щелкнуло к тому времени и начал я каким-то чутьем мишень чувствовать: и на слух, и чуть ли не на запах, даже до сих пор объяснить не могу. Просто в голове включалась эта мишень и я в нее попадал. Точно попадал. Ну, точность, конечно, еще и от оружия зависела. Из «тэтехи» легко научился в консервную банку, даже в донышко, если Арнольд донышком ставил, в самый ее центр попадать. И навскидку, не целясь. Чего мне было целиться, если ни мушки на стволе, ни мишени все равно не видел. Линзы в очках толще указательного пальца. Но попадал уверенно. Называл это стрельбой по наитию. Вместо зрения – нюх и интуиция. И удача от Бога.
Года полтора ездили мы с Арнольдом на стрельбы во всякие удаленные гребеня на электричках. Стволы проверяли, а я руку набивал. Хорошо набил. Но потом у Арнольда бизнес рухнул – диаспора поставки оружия масштабно отладила и без услуг Арнольда начала обходиться. Но он не печалился, еще с каким-то барахлом начал шустрить, что-то по компьютерной части. Но пяток стволов у нас остались, патронов хватало, и на пикники со стрельбами мы частенько выезжали. Выпить на природе водочки да по бутылкам пострелять – отличный отдых.
Но как-то прихожу с работы в комнатуху, гляжу – Арнольд, весь поникший, водку дует без закуски. – Чего печальный?, - спрашиваю. А он и рассказывает, что сестру двоюродную с мужем и детьми какой-то изверг азербайджанский, сколотивший в Москве банду, убил, ночью всю семью вырезал. Отморозок конченный, пытал и насиловал, а потом горло всем перерезал. Ну, я ему и говорю: - А давай завалим палача? Арнольд идею поддержал.
И завалили этого урода. Просто завалили, фактически без всякой подготовки: Арнольд узнал, где этот азер обычно гуляет, показал мне его, и когда ночью эта дрянь из своей сраной тошниловки-забегаловки вышла на крыльцо, я ему в темноте кромешной метров с тридцати пулю в лоб влепил. Из кустов стрелял. Ждать, конечно, долго пришлось. Под дождем. Но дождался. И никаких романтических угрызений совести нихера не испытывал.
Арнольд за месть эту хорошо проставился, неделю пили, поминали его родичей. А потом, через некоторое время, спросил меня: - Пострелять опять не хочешь? Убрать кое-кого надо, и люди хорошо заплатить готовы. Я подумал да и согласился. Потому что никакой жалости к этим зажравшимся на слезах человеческих извращенным уродам никогда не испытывал. Собаке собачья смерть, хотя собаки – животные благородные. В отличие от множества подонков.
И как-то дело наладилось: опять цель подвернулась, торгаш какой-то с рынка вел себя не по-людски, еще раз стрельнул, и стрельнул удачно. А потом уж Арнольд заказы постоянно таскал – снова торгаши, разномастные бандиты да банкиры. А я постоянно на электричках катался да на лесных полянах тренировался. Чтобы этих уродов надежней валить. И никаких претензий ко мне никогда ни от кого не было. Никто нами не интересовался. Или Арнольд такие цели подбирал, что всем было по хрен на то, что их убрали, то ли ни меня, ни Арнольда подозревать никому в голову не приходило. Заказы к Арнольду приходили через десятые руки, опять же через диаспору, так же замысловато поступали и деньги, в расчетах никто никогда не обманывал, все было очень просто и одновременно очень запутанно. Концы в воду, как говорится.
Жили мы с Арнольдом все в той же комнатухе в общаге, девиц в гости приглашали да водочку попивали. А денежки у нас водились, потому что труды наши богато оплачивались. Но ни квартиры скупать, ни тачки навороченные менять как перчатки, ни прочими гламурными понтами обзаводиться мы как-то не стремились. Тем более я, к примеру, никогда в жизни за руль не садился, потому что зрение не позволяло. Жили скромно, но дерзко и дружно.
В начале ХХI века вместо бандитов в заказах стали появляться чиновники, но для меня они от бандитов мало чем отличались – разве что рожы самодовольней да жопы потолще, вот и вся разница. Так вот лет этак двадцать я выходил на улицы и постреливал, горя не знал и ни о чем не жалел. А потом годков десять назад Арнольда пригласили переехать на родину, в Армению, какой-то пост ему в каком-то природоохранном министерстве дали. Тот и согласился, потому что к тому времени природу очень полюбил, особенно если на этой природе водку пить да по консервным банкам стрелять. Арнольд, как и я, одинокий был – вся его семья погибла в Спитаке во время землетрясения. Оттого его на историческую родину особенно никогда и не тянуло. Долго он размышлял, со мной разговоры вел, и, в конце-концов, решился предложение принять. А наш расстрельный бизнес все равно пришлось к тому времени сворачивать: былые заказчики своих конкурентов и прочих всяких неугодных убирали к тому времени уже интригами. Стрельба не требовалась, свои своих же поедом и безжалостно ели. Потому что людоеды и сволочи. Вот такая она, судьба моя киллерская….
Арнольд, после того, как в министерстве в Армении обосновался, ко мне в гости не раз наезжал, обычно в составе какой-нибудь своей специальной армянской делегации. Все по каким-то тайным природоохранным делам: оружие какое-нибудь, необходимое для правильной защиты природы, прикупить или там технику природоохранную, из воинских частей списанную. По официальным, конечно, каналам, с откатами, поздравительными речами, подписанием соглашений о намерениях и прочими пафосными атрибутами. Но мы с ним уже не в комнатухе водку пили, а в ресторанах. Он меня обычно затащит в какой-нибудь бутик, оденет-обует, в парикмахерскую загонит, а потом уж и в приличное заведение двинемся ужинать. Старался, чтоб я прилично выглядел. О репутации своей заботиться начал, хотя напивались, как и раньше, вдрызг и в хлам. Но так не только у российских, а даже и у армянских чиновников принято, как Арнольд объяснял.
И этот «Глок» он мне в один из приездов подарил. Хороший парень. Очень надеюсь, что хотя бы он выжил. Потому что ничем в своей жизни Бога не прогневил и плохого никому не сделал. А если нет… Значит – судьба. Давайте выпьем за доброго человека!
Глава 13
Вихрь скандинавского бога
Свердловская область. Красноуфимск. Полустанок Зюрзя
Октябрь, 2020 г.
- А как мы загуляем, Лысый! Все девчонки наши будут! Как думаешь, на сколько всего этого добра нам хватит?
- Да и Ржавый не посмеет нас малолеткой попрекнуть. Мы с тобой все его базары такими козырями покроем, что почет нам будет и всеобщая уважуха. Главное – как только на станцию этот состав пригоним, так сразу к смотрящему, чтоб охрану выставил. Иначе и глазом не моргнешь, как растащат…
- А наркоты-то сколько можно взять?! Наглухо обторчимся! – оскалился Пискун.
- Да откуда ж столько дури сейчас взять? Все ж вокруг померли. Кто нам ее привезет?
- Вот что-что, а наркоту всегда привезут. И по фиг, что все барыги померли, новые появятся и притаранят. Свято место пусто не бывает!
- Это уж точно. Найдут наркоту. И привезут, даже в дверь постучат и купить попросят. Лишь бы было чем платить. А мы заплатим. Сейчас мы все, что хочешь, купим!
- Вот и погоняй давай телегу, чтоб засветло успеть все дела разрулить. Не для того мы корячились, вагоны перецепляли и всю эту дуру с захолустья гоним.
- А вовремя нам подфартило в тот тупичок заглянуть. Вот ты спирт, спирт… Кроме спирта двадцать вагонов с бензином. А бензинчик-то и раньше дорог был, сейчас же вообще всем стал нужен. Не заправишь – не поедешь. Да мы с тобой нынче кумы королю, сваты президенту. Так что жми на газ, пацан, не зря ж ты в ПТУ на помощника машиниста учился. Наш паровоз вперед лети!
- Так и без того разогнались, станция на подходе. Я вот боюсь, что не тормознем вовремя и Красноуфимск пролетим. Или там на путях какой-нибудь дохлый поезд стоит. Воткнемся.
- Не ссы! Летим со свистом! На всех парах к перрону встанем, чтоб все видели и обалдели! Нет там никого на путях, все поезда с мертвяками от города оттащили.
Лысый с Пискуном вместе чалились на малолетке, потом перешли на взросляк, где их раскидало по уральским зонам. Откинулись полгода назад и встретились уже в родном Красноуфимске. Друг друга знали с детства, чуть ли не на одной улице жили, бывало и хари друг другу в переулках били, но чего уж старое поминать. Пискун отхватил срок за то, что какого-то убогого студента-рэпера на дискотеке ножом неудачно ткнул, а Лысый сел за то, что спьяну магазинчик подломил. Авторитета на отсидке не нажили, да и вернувшись в Красноуфимск, проканали за бакланов.
Мечтали подняться любой ценой. И тут подфартило – заехали на тачке, из которой покойников вытряхнули, в дальный железнодорожный отстойник, надеясь богато застрявшие там вагоны прошмонать, да и обнаружили сначала два вагона со спиртом, а потом чуть не целый состав с бензином. С грехом пополам подогнали невесть как очутившийся на путях тепловоз, сцепили вагоны, еще раз замутили по дозе, вмазались, раздухарили агрегат и вперед по шпалам. Не зря же Пискун до отсидки на машиниста учился. Вот и пригодилась наука.
- А вот это уже, Лысый, Зюрзя. Значит и станция близко. А что за хрень на путях стоит? Какие-то доски, что ли, навалены…
- Похоже, телега тракторная раскорячилась и доски из нее высыпались. А вот счас мы ее толкнем, чтоб пути нам не загораживала…
- Бля, да за этой телегой целый «кировец»! Какой-то мудак по путям, что ли, на тракторе решил кататься. Лысый, давай тормози! Иначе нам….
Тепловоз разбил в щепки телегу и, раскорячившись, борзо влетел на массивный трактор. Вздыбился и опрокинулся навзничь. Лежал, жужжал и хрипел колесами. Разогнанные цистерны вставали на дыбы, громоздились друг на друга и, словно в антикварных фильмах про партизанскую войну, дружно валились под откос. Грохнул взрыв и над со скрежетом съеженным и сплющенным составом полыхнуло пламя. Небольшое такое пламя, но моментально ставшее всеобъемлющим и необъятным.
У катастроф агоний не бывает. Сначала было тихо. Оглушительно и безудержно тихо. Такой тишины попросту не случается. Точнее – просто так не случается. Разве что в преисподней, во время обеденного перерыва бывает такая тишина. Эта тишина душила сама себя. Затем не стало воздуха, зато нарастал давящий, шипящий и злобный визг. Визг завершился каким-то жутким глобальным стоном. И взвыло все! Фейерверка не было, фейерверк – это забава для китайцев, для уральцев же была уготована воистину геенна огненная. Взрыв емко вздыбил окрестности. Рваные гроздья раскаленного добела вмиг искореженного металла и ревущие животным огнем кубометровые лужи озверевшего пламени жутью осыпались за полкилометра от железнодорожных путей. Через пять минут свирепо полыхало все, что даже и гореть не могло. В том числе и дощатые сараи, огражденные колючей проволокой.
А сараи гореть могли, еще как могли. Построены они были более, чем полвека назад, в далеком 1947 году по типовому проекту «сельскохозяйственное хранилище». Использовались же для хранения монацита, ториевого песка. Песок этот по крохам собирался на месторождениях России, Монголии, Китая и Вьетнама еще в сталинские времена. Тогда перед советскими учеными стоял глобальный вопрос: «Из чего – урана или тория - делать ядерную бомбу?». В конце концов, порешили делать ее из урана – оказалось, что проще, удобнее и эффективнее. Но собранные запасы еще одного возможного сырья – тория – положили на хранение.
Торий – элемент таблицы Менделеева - радиоактивен, весьма устойчив и до сих пор оставался перспективным источником получения ядерной энергии. Изотоп тория мог служить сырьем для получения изотопа урана. Называется он торием в честь сурового бога викингов. В скандинавской мифологии бог Тор «заведовал», если так можно выразиться, громом, бурей и плодородием. В общем, вседержатель с разносторонними интересами. Потому столь многогранный бог и был, наверное, одним из главных деятелей пантеона сынов хмурых северных земель. Певцы-скальды описывали его как приземистого богатыря с каменным топором.
И так уж получилось, что один из самых крупных складов тория находился под Красноуфимском близ станции Зюрзя. В тех самых дощатых сараях с шиферной крышей за складским забором хранились тысячи тонн этого самого монацита. Хранились незатейливо – в крафт-мешках и ящиках, которые были сложены в хибарах, предназначенных для хранения сена и на самый крайний случай – зерна. Но только не монацитовой руды. Впрочем, в те суровые времена поствоенного социализма никто не задумывался о нюансах хранения радиоактивных веществ. И сделали склад изначально максимально дешевым и простым. Объект получил гордое имя «Каменный Пояс». В восемнадцати строениях, выполненных из досок и прикрытых фанерной крышей, монацитовый песочек был уложен штабелями и кое-где даже рассыпан.
Но ториевая руда лежала не совсем чтобы спокойно и безучастно. Она постоянно выделяла радиоактивный газ торон с периодом распадом 56 секунд. И если на самой территории склада, буквально в нескольких метрах от сараев, уровень радиации составлял от 13 до 15 микрорентген в час, что вполне соответствовало принятым нормам, то непосредственно около стен ветхих строений уровень доходил в разное время до 70 микрорентген. А уже внутри помещений системы «типовое сельскохозяйственное хранилище» бушевали тысячи радиоактивных единиц.
Потенциальную опасность склада на Зюрзе, никто, кстати, и не скрывал. Но терпели ради вероятной несметной прибыли. Ждали, что переработка монацитовой руды может дать бешеные деньги. Помимо того, что торий оставался перспективным радиоактивным топливом – несколько атомных станций в мире работало именно на нем – в монацитовой руде скрывалась масса сопутствующих редкоземельных элементов. Практически весь редкозем таблицы Менделеева. А стоимость редкоземельных металлов на мировом рынке была такова, что после переработки и добычи можно жить припеваючи. Владельцам этих самых ториевых залежей.
А ветхие склады принадлежали государству, рачительно следящему за ресурсами, которые можно выгодно продать. И это государство надеялось, похоже, когда-нибудь найти покупателя, могущего не только заплатить изрядные деньги за ядерную руду, но еще и грамотно загрузить, вывезти и доставить «песочек от бога Тора» к месту использования. И на этой забаве, надо думать, надеялось нажиться не одно поколение приатомных чиновников. Но не успели. И теперь к сараям подбирался огонь. Сараи полыхнули мгновенно – иначе и быть не могло, поскольку доски типовых сельскохозяйственных хранилищ были отлично высушены за семьдесят с лишним лет.
На железнодорожных путях бушевало, пожирая окрестный кислород, плотное огненное марево, склады полыхали отнюдь не синим пламенем. Диким жаром пыхнули ветхие сухие строеньица, яростно предались огню хранящиеся в сараях сталинские ящики. Треснуло, двинулось и рванулось на свободу все, что могло. Природа чужда стабильности. И взвились ввысь могучие огненно-вихревые потоки (ну как тут не вспомнишь доисторического бога Тора!), и разверзлась пресловутая турбулентность. Подхватила взбесившаяся стихия тот самый радиоактивный монацит, семьдесят с лишним лет без дела пролежавший в ветхих сараях, и подняла его в небо. Подняла и бросила на Красноуфимск.
Этот октябрьский вечерок выдался на удивление теплым и блистал последним осколочком уральского бабьего лета. Красноуфимцы видели жуткое пожарище, но сделать ничего не могли – ну не было в городе мощной техники, могущей хотя бы не погасить, а, быть может, притушить огонь. Городу оставалось лишь надеяться, что «красный петух» не доберется до окрестностей. Огонь не добрался, зато нагрянул песчаный вихрь.
Песок начал сыпаться с небес, из пришедшей со стороны Зюрзи плотной серой тучи, пусть и ранним, но сумеречным осенним вечером. Шуршал по асфальту, стучался в окна, сбивал еще оставшуюся на деревьях редкую не осыпавшую листву.
Поутру город, усыпанный сероватым песочком, судорожно проснулся. И кто-то, очень умный и продвинутый, достал из дальней заначки в кладовке дозиметр. Прибор показал 200 микрорентген в час. Стало понятно, что живые могут начинать завидовать мертвым.
Глава 14
Толик и Кереметя
Свердловская область, Артинский район, деревня Верхний Бардым
Октябрь, 2020 г.
Толик был героем. Совсем недавно, два года назад, он спас от огня свою родную деревню. Тогда днем он, совершенно трезвый, решил наконец-то помыться в бане. Истопил ее с утра, а пошел мыться днем. Дома оставалась одна больная мать, она уже и передвигалась-то с трудом. Толик, когда был трезвый, за ней заботливо ухаживал. И сейчас, когда пошел в баню, поправил маме подушку-одеяло, сказал, что вернется скоро.
Пламя заметил из предбанника. Просто глянул случайно на дом, и обратил внимание, что из приоткрытой форточки дым идет. Всмотрелся и понял, что внутри дома огонь пылает. Голый, в одних трусах забежал в прихожку, пожар в тот момент занялся не на шутку, кинулся в комнату матери, схватил маму и вытащил ее во двор. Кому-то что-то крикнул, и кинулся снова в сени, откуда валил дым.
Воды в доме почти не было – утром Толик привез две четырехведерных фляги с колонки, но все это слил в баню. На кухонке стоял бачок с водой, но там было едва ли больше литра воды. Схватил бачок, выплеснул жалкие остатки воды в центр набирающего силу «красного петуха», да и бачок туда же швырнул. Бросился на кухонку и начал вытаскивать оттуда газовый баллон. Кухонку затягивало дымом и Толик с трудом нашел нож, чтобы шланг перерезать. Нож был тупой, потому плотный резиновый шланг, тянущийся от баллона к газовой плите, резал минут пять, не меньше. Поднял баллон, разбил им окно и выбросил баллон на улицу. А пламя уже гуляло по дому – горели шторы и всякие занавески, полыхал давно не крашенный пол, что-то жутко кадило, дымило и ухало. Толик выскочил во двор, крикнул появившимся наконец-то соседям, чтоб помогли матери и баллон, который он из окна выкинул, подальше оттащили, затем схватил какой-то мешок, накинул на плечи и кинулся в сеночки – там стоял еще один газовый баллон, запасной. . Полный газа . Огонь выл и жалил. Толик закрыв глаза, нащупал баллон, поднял его, и медленно, сквозь уже раздухарившеся пламя, вытащил во двор. Поднатужился и отпихнул на улицу.
Суетились соседи, подтаскивая ведрами воду с колонки, но задавить огонь было уже невозможно. Начали плескать воду на стены и крыши соседних домов, чтоб пожар по деревне не разошелся. Лишь через полчаса примчался пожарный наряд из Артей.
Очаг деревенского возгорания ликвидировали, но от дома остались лишь изрядно обгоревшие стены. Дым, чад, копоть, пена. Возле дома – вся деревенская рать, все соседи, от старого хрыча до мелкого молокососа. Бормочут, рассуждают, на обгоревший остов глазеют. На полувыгоревшей крыше бывшего дома телевизионная антенная рогатая вдруг закачалась да и упала. Какая-то баба дико заорала. А Толик к маме подошел – ее подальше от пожара оттащили и у поленницы положили. Подошел и понял, что мама умерла.
Какой-то мужик пожарный тут к нему подвалил, молодец, говорит, Толик, настоящий герой – вытащил из огня газовые баллоны, если б они взорвались, то в такой ветреный день вся б деревня к херам сгорела. К ордену «За отвагу на пожаре» тебя нужно представить. Да и хлопнул Толика по плечу. И вот тут-то Толик и дико заорал – боль нетерпимая! Стоит посреди улицы голый, в обгоревший китайских трусах да галошах, и орет. Потому что мешок, который он на спину себе накинул, когда в огонь бросился, пластиковым оказался. И расплавился на коже. Полспины у Толика обгорело, да и руки… От плеча до локтя обожженные.
Пошел тогда Толик в баню, облился-обтерся, натянул штаны с лампасами да футболку, в чем в баню перед пожаром пришел, пошел помогать тело мамы в дом сестры перетаскивать. Перетащили с мужиками, Толик у сестры какую-то куртку-телогрейку взял, да и пошел с теми же мужиками пировать. Неделю пил, не помнит, был ли на похоронах. Потом сестра его выловила и отвезла в больницу. Там Толика сразу в реанимацию поместили. Вышел из больницы через две недели. Медсестра, ведьма рыжая, которая ему перевязку делала, обгоревшую кожу лохмотьями рвала. Толик опять дико орал и матом ведьму крыл. Потом сам каким-то желтым снадобьем обливался, да выжженную кожу сам тихо снимал, терпел да выл, но лохмотья отодрал.
Вернулся в деревню из больницы, поселился в бане. Жить на что-то надо, вернее – не жить, а пить. Это сразу после пожара герою не скупясь друзья-товарищи наливали, но не всю ж жизнь они его поить обязаны. Толик на них не обижался. Обижался на сестру – она все железяки, что на месте пожарища остались, из развалин повытаскивала да в металлолом сдала. А бревна обгоревшие запродала екатеринбургскому мужику, который в деревне бизнес устроил – пережигал всяких хлам, тополя да доски-обрезки с ближней свалки на древесный уголь, и продавал потом в пакетах с надписью «Уголь березовый». А что – городским лохам и такой уголь сойдет. Сестра заявила Толику, что мать похоронила, потратилась, пока он где-то пьяный валялся. Да потом еще в больницу ему блок сигарет дорогих заслала. Тоже денег стоит. Потому и решила убытки свои возместить.
Толик, конечно, сходил к мужику, который на угле бизнес делал, тот его выслушал да литру водки выставил паленой, которой с мужиками, что уголь жгут, иной раз рассчитывался. На том разговор и закончился. И пошел Толик жить в свою баню. Как жить? А как придется. И жили потихонечку, что-то придумывали с друзьями-товарищами. То дрова кому расколют, то еще чем по хозяйству помогут, глядишь и поедят-напьются. К зиме с Толиком в той бане аж еще два друга иной раз обитали. И места всем хватало. Протянули со столба в баню обрезки провода, помотанные изолентой, зажгли «лампочку Ильича», обогреватель старый поставили, чтоб дрова не жечь и жили вполне даже весело. Втроем-то всегда на выпивку-закуску сообразить можно.
Как-то взяли зимой, да разобрали железный мостик, что в еще в советские времена над оврагом воткнули, да сдали в металлолом. Потом неделю пировали-веселились. Из-за этого мостика Толик чуть было не погиб – напились спирта у друга и Толик ночью темною пошел к себе в баню спать. Но по пути ноги подвели, западал. Пришлось ползти. И полз он в сторону мостика, который уже пропили к тому времени. Запамятовал. Ползет – а нет мостика. И упал в овраг, в снег. Думал, что умрет. Но к утру выполз. Вылез из оврага, руки-ноги от холода свело, ползет на четырех костях, а тут, Большому Белому Богу (*11) Хвала да Слава, мужик рано утром снег перед воротами убрать вышел. Увидел Толика, домой затащил, отогрел и даже опохмелил. Но смерть рядом с Толиком в том овраге стояла.
Толик смерти не боялся. Чего ему бояться, коли уж сам убийца. И в тюрьму по молодости за убийство сел. А все из-за матери: когда Толик с армии вернулся, та решила его женить да и невесту присмотрела. Таковы марийские обычаи. И пока Толик дембель отмечал, она уж все сговорила, утром какой-то мужик на «копейке» подъехал, Толик с мамой в машину сели да и поехали невесту сватать. Толик, вообще-то, только опохмелиться хотел. Ну и опохмелился да заодно и женился. Немного пожили, а потом как-то ночью жена откуда-то прибегает да и кричит, что ее изнасиловали. Толик спрашивает: - Кто? А вот кто, король Бардыма, отвечает жена. И ножик перочинный Толку в руку сует.
Толик этого короля Бардыма не переваривал: тот отсидел на малолетке, вернулся, когда Толик в армии был, и решил, что он первый парень на деревне. А первый, потому что никто с ним не связывался. Но Толику пришлось связаться, раз уж жена ножик в руки дала да требует за обиду отомстить. Пошел Толик к клубу, глядит – этот король у клуба стоит, чего-то кому-то рассказывает. Подошел к нему Толик да и полоснул ножом по горлу. Наповал. Потом ночь пил, а утром его повязали. Отсидел Толик свое и на зону возвращаться не хотел. А жена, из-за которой он в тюрьму угодил, пока он сидел, со всеми не только в округе перетрахалась, но и Ачитский с Красноуфимским районы зацепила. Потому и разошлись сразу после отсидки.
А еще один раз смерть к Толику подступила, когда он в Екатеринбурге лет десять назад работал. Заработал немного, квартиру они там ремонтировали, да решил в игровые автоматы позабавиться. И выиграл, немного, но выиграл. Возвращался из салона, а его по голове трубой или арматуриной охерачили. Тоже зимой дело было. Всю ночь в сугробе пролежал без памяти-сознания, но опамятовался живым. Опять Большой Белый Бог помог. Он марийцам главный заступник.
Поэтому Толик смерти не боялся. И когда узнал, что на трассе Красноуфимск-Арти валяются фуры с мертвыми водителями, а в Артях говорят, что какая-то болезнь всех выкосила, то собрал своих друзей да знакомых собутыльников и сказал: «Мертвым ничего не надо, они свое уже получили. Все будет нашим!». Вышли они на дорогу, выбросили мертвого дальнебойщика из машины и пригнали его «Мерседес» в деревню. Фургон отцепили, поехали на этом же тягаче вторую фуру из кювета вытаскивать. За день два десятка фур приволокли да два бензовоза пригнали. Раздавали деревенским мешки с крупой и макаронами, диваны-кресла-шкафы всем желающим – пусть тащат домой да собирают, пили водку и тушонкой с яблоками закусывали. Так Толик стал богатым.
А не дело богатому марийцу в бане жить. Тут как раз Толик узнал, что екатеринбургский мужик, который бизнес на как бы березовом древесном угле держал, скоропостижно помер. Вот также, как в водители в фурах, во двор вышел да и тотчас же взял и помер. И дом он хороший, новый успел построить. Покойника Толик на свалку увез, а в дом его сам заселился. Не один, а с друзьями, с которыми в бане две зимы прожил. Дом хороший у Толка появился, еды и выпивки навалом, техника всякая и бензина с солярой по цистерне. Понял Толик, что опять Большой Белый Бог ему помогает.
А если уж Бог помогает, то решил Толик начать жить как положено, добиваться от своих земляков уважения и почета. Зона многому Толика научила: там авторитета не нажил, так на родной земле успех нужно поиметь. Начать Толик решил с того, что Большому Белому Богу достойную и правильную жертву принести. Отблагодарить за защиту, помощь и покровительство. Чтоб вернулись в марийские деревни старые добрые обычаи и вера предков. Праздник для всех марийцев устроить.
Осталось только найти мудрых старейшин-картов (*12), и помолиться всей общиной. И Большому Белому Богу, и Керемете. Большой Белый Бог за жизнь отвечает, а Черный Кереметя (*13) – наоборот. Но в мире и согласии они живут. Потому смерти нет. А кто ж знает, кто из этих великих Богов дарует сейчас жизнь марийцам и Толику.
*11 – Большой Белый Бог – верховное божество в пантеоне марийцев. Религия мари основана на вере в Силы Природы. Моления происходят в священных рощах и в домах. Помимо Большого Белого Бога существует еще несколько богов, которые узкоспециализированы.
*12 – Карты – марийские жрецы, возносящие молитвы, проводящие обряды жертвоприношений.
*13 – Кереметя – обычно так называют рощи или отдельные деревья, которые посвящены духам предков и наделены силами этих духов. Силы, вероятно, могут быть разными. Отдельно существует и божественная сущность Кереметя как антипод Большого Белого Бога. При этом Кереметя не обладает ярко выраженным радикализмом и не позиционируется как противник Большого Белого Бога. Скорее, он лукавый озорник с гипертрофированным чувством черного юмора.
Глава 15
За жизнь
Свердловская область, поселок Арти, здание заводоуправления АО «Артинский завод»
Октябрь, 2020 г.
Жизнь чревата протоколом. Доброе совещание, как и хорошая пьянка, случается совершено спонтанно. В кабинете директора завода полтора десятка человек обсуждали жизнь. Началось с того, что крепко поспорили – как и какими силами наладить производство печек-буржуек для отопления жилья в многоквартирных домах, классов в школах и больничных палат. До сих пор, как ни странно, электричество поступало исправно и с газом проблем не было. Вероятно – автоматика не успела окончательно сойти с ума от потери практически всех потребителей и энергоносители пока трудились бесперебойно. Но в любую минуту можно было остаться без всех этих остатков цивилизации. Следовательно – лишь в печурках спасение. Буржуек требовалось не менее двух тысяч. Резать бэушные толстостенные трубы, обнаруженные на одной из баз в огромном количестве и разного диаметра, варить незатейливую конструкцию – на это нужны специалисты. И подсобные рабочие. Встал вопрос мобилизации.
Виктор Михайлович, директор завода спросил у начальника полиции Фисенко:
- И как у нас все такие с административным вопросом? В смысле – сколько сейчас человек в поселке живет?
- Думаю, тысяч восемнадцать. Те, кто в городе выжил, приехали. Их довольно много. Живут у родственников. Никто никого по головам не считал, а на прописку с регистрацией сразу же рукой махнули. Хотя, как ни странно, недавно какая-то бойкая баба мне бумагу с районной администрации принесла. Требуют выявить и предоставить адреса злостных алиментщиков и неплательщиков налогов. А еще с докладом о патриотическом воспитании чтоб я перед ними выступил… Вот никак понять не могу: или они клоуны, или надо мной так издеваются.
- Они всем постоянно какие-то бумаги отправляют. С меня требуют планы на развитие завода до 2030 года. Хотел их матом покрыть, но жалко болезных и убогих. Явно у людей мозги с дерьмом смешались. Зато жрать горазды – мне работники столовых жалуются: приходят, жрут все, что есть в меню по три порции, и сидят за столами по три часа, языками чешут, место занимают. Мы ж сейчас договорились, чтоб все поселковые столовые и кафе работали постоянно, кормили всех и всем, пусть просто, но сытно, да желающим по граненычу водки наливали. Чтоб хоть как-то людям настроение поднять. Мало того, что работники общепита от души стараются, так им еще знакомые приходят помогать. Без особых излишеств, но отменные щи-борщи да макароны по-флотски, винегреты всякие. Люди встречаются, общаются, одинокие и пожилые кормятся, домой еду берут. Никому отказа нет. А эти дамы из администрации торчат часами за столами и кому-то кости моют. Самое пакостное в том, что к делу этих персонажей приспособить невозможно: предложили одному деятелю из пенсионного фонда помочь развести одиноким старикам-старушкам продукты, так ведь, засранец, два ящика тушенки решил стащить. Учитывая, что никому, собственно, нет отказа – бери продуктов столько, сколько сможешь, рассчитывай лишь, чтоб не испортилось. Но даже на стариках решил руки нагреть. Отрубить бы эти руки да на кол его посадить в назидание ворюгам, но … и без него столько людей погибло.
Вот про те же восемнадцать тысяч – бросить бы всех этих чиновников на переписку выживших и создать базу специалистов с умельцами. А пока необходимо – и обязательно! – пригласить всех, кто может и хочет помочь, делать печки-буржуйки. А также в лесосеках и на пилорамах поработать – дрова нужно заготавливать. Зима свое возьмет. Лесоповал – вот где жизнь. Займешься этим?
- Сделаю. Чего-то обещать?
- А чего сейчас пообещаешь? У всех есть все. Даже более – дамы шубами завалены и золотом, как елка новогодняя, обвешены. Вчера скандал устроил – отправил энергетиков на Белоярку (*14) в помощь нижнесергинцам, чтоб понять, откуда и как к нам электричество поступает да лишние концы отрубить. Дело сделали, кое-что понятно стало, но за каким хреном они полный багажник побрякушек навезли?! Кольца, серьги, цепочки с браслетами. На заборы вешать? Обещай людям одно – помощь за помощь. Пусть не только себе резервное отопление сделают, но и помогут печку собрать бабушке-соседке, женщине-разведенке. Больницы, школы и детсады нужно печками обеспечить. И не только обеспечить, еще и установить эти буржуйки. Дело в том, что у всех сейчас пластиковые стеклопакеты, в форточку, как раньше бывало, дымоход не выведешь. Стены нужно долбить, или с вентиляцией что-то придумывать. Нужны умелые руки и грамотные инженерные решения. Головой и руками работать надо. Много работать и очень быстро. Никто в накладе не останется. Мы обязаны сейчас помогать друг другу, иначе не выжить. И еще – за помощь можно будет получить керосиновые лампы и свечи. Это не какая-нибудь колбаса, хрен знает из чего сделанная.
- Могут просить оружие, я вот к чему спрашиваю. Предлагаю оружие не давать – и без того уже стволами обвешались, иные в нужник с автоматами ходят. Кретинских сериалов про зомби насмотрелись. Слава Богу, не стреляют на каждый шорох. Один деятель, правда, недавно устроил среди ночи пальбу, мы к нему приехали – оказалось, что внучка у него родилась. На радостях салют устроил. Мы его поддержали – выпили с мужиком по паре стаканчиков. Угомонился.
- Добро! В общем, бди! Наркоту, как обговаривали, дави в корень. Распространителей точно на кол сажать будем не раздумывая. На въезде в поселок. И главное – чтоб красного петуха никто спьяну не пустил. Хотя, что интересно, сейчас все пьют, но никто не пьянеет до такой степени, чтоб упасть или голову потерять. И даже похмелья нет – по себе сужу. Я считал, что у меня на нервах все выходит, но многие о том же говорят.
- Да, кстати, а что медики говорят? – вклинился в разговор Сергей. – Я не про водку, я про причину.
- Не знают медики причину. Откуда им знать, если ни у нас, ни в Красноуфимске, ни в Сергах нет ни микробиологов, ни прочих специально обученных людей, с мощной квалификацией. Медики только обсуждать и предполагать могут, также как и мы. Они, например, обратили внимание, что полностью исчез грипп, всякие бронхиты и даже астма, на аллергию никто не жалуется. На всякие гастриты народ прекратил жаловаться. И, что очень хорошо, раны и порезы очень быстро заживают. Но это только то, на что обратили внимание. О какой-либо статистике говорить пока не приходится. А причина… Какой-то вирус, который не действует на жителей Артей. Или не вирус. Но все равно не действует. Почему – непонятно. Будем считать, что воля Божья.
- По своим делам продолжу, - Сергей встал и подошел к окну. – Вот прямо сейчас под окном на стадионе разворачивается стихийный базар. Скорее, не базар, а клуб по интересам. Обмениваются всем, чем не попадя, все теми же шубами-сапогами да всякими побрякушками. Рецептами, наконец. Разговоры ведут, спорят. Коммунисты какой-то митинг хотят организовать, но зачем – сами не могут объяснить. Верующие насчет крестного хода толкуют. Людям нужно пообщаться, пар выпустить. Многие привыкли к телевизору как к наркотику. Особенно старые. Девушки наши, которые по старикам продукты развозят, говорят, что основная жалоба – отсутствие телевидения. На втором месте – непременно хотят получать пенсию в виде денег. Тут проблем нет - девушки дают им сразу по несколько пачек разными купюрами, не считая. В любом случае, очень многие из стариков не отражают, что произошло. Обещают жаловаться. Нервничают и готовы на срывы – недавно одна старушка мужику морду расцарапала за то, что в подъезде курил. Кричала, что минздрав запрещает, а она не хочет раньше всех помирать, запах табака ей мешает. Хлеба и зрелищ старикам не хватает, короче. Считаю, что все эти культработники, которые тоже в кафе днями просиживают, должны ежедневно устраивать концерты и прочие массовки, но без всякой тупой провокационной веселости. Радоваться нечему. Просто нужно объединять людей. Нормальной доброй народной песней. Желательно русской. И душевной. Деятели культуры должны доказать, что они с народом. А с людьми перед концертами нужно обязательно говорить и говорить. Говорить только правду. Объединять. Говорить надо всем, кто хоть что-то осмысленное и доброе может сказать. О том, как ситуация разруливается. Не врать. Выступать должны все здесь присутствующие – придурков среди вас не вижу и знаю, что никто не будет пороть чушь насчет того, что глава районной администрации уехал в Таиланд и, когда вернется, всем будет хорошо. Как некоторые чиновники разглагольствуют. Говорить по делу. Рассказывать все, как есть. Других вариантов не вижу. Толку от местной печатной газетенки нет и не будет по причине природного идиотизма, да и типография в Красноуфимске. А там вчера своя беда приключилась. Стоит вопрос об эвакуации. Возможно, часть красноуфимцев приедет к нам. И к этому нужно быть готовыми. Предлагаю разместить гостей в детских садах, тем более, что они навряд ли в обозримом будущем будут востребованы. И еще – доходят сведения о том, что башкиры, марийцы и татары увлеклись национализмом. Это нормально, в конце-концов каждый человек по природе своей националист, любит свою семью, свой род, свою общность или общину, свою родину. Главное – чтоб ссор не было. Но этим нужно заниматься. Не прямо сейчас, чуть позже, потому что пока есть только слегка обозначившиеся движения, но к вероятному развитию событий на национальной, так сказать, почве нужно быть готовыми. Главное – чтоб местные тупоголовые патриоты или какие-нибудь казаки ряженые дров не наломали. И никаких предъяв на почве религии! Уповать на то, что это всего лишь национальные меньшинства, не стоит. Потому что сейчас все без исключения остались в меньшинстве, национальном и многонациональном, живых слишком мало осталось. А, во-вторых, нам могут устроить такую партизанскую войну, что мама не горюй. И передаю слово Николаичу.
- Я долго говорить не буду, время уже поджимает, - включился в беседу Николаич, директор по развитию завода. – Сейчас сразу со строителями выдвигаемся по детсадам – не исключено, что нам предстоит принять до пяти тысяч человек из Красноуфимска. Нужно срочно оценить, что есть, что нужно сделать, определить объемы работ и начинать подготовку. Надеюсь, удастся разместить. Мебель и спальные принадлежности найдем. Питание организуем. Люди могут прибыть уже сегодня. Или даже сейчас.
*14 - Белоярка – имеется ввиду Белоярская АЭС, расположенная в 40 километрах восточнее Екатеринбурга. Эксплуатируются два реактора.
Глава 16
Милосердная погибель
Свердловская область, п. Арти, здание заводоуправления АО «Артинский завод»
Октябрь, 2020 г.
- А вас, Штирлиц (*15), я попрошу остаться, - остановил Виктор Михайлович Сергея.
- Так не Штирлиц я…
-И я не Мюллер (*15). Предложение есть. Тайны, конечно, никакой нет, но просто не стоит другим людям головы морочить – и без того у них забот достаточно. Но, для начала, что ты сам про это все думаешь?
- Что тут думать? Будем думать, как монах Оккам завещал: отрежем все лишнее. А факты таковы: люди выжили в Красноуфимске, Нижних Сергах, в части Ачита и в Башкирии. Про Нязепетровск не уверен, разные слухи доносятся. Что всю нашу местность объединяет? Река Уфа протекает, но она и дальше течет, до слияния с Белой. До Уфы, столицы Башкирии, то есть. Но в Уфе, как знаете, швах, по-немецки говоря. Опять же вода с Уфы с Нязепетровского водохранилища(*16) в Екатеринбург откачивалась, в систему водоснабжения поступала. Но из Екатеринбурга вернулись только артинские уроженцы. И вот еще такой факт – оказалось, что вся живность, привезенная из Екатеринбурга и прожившая в Артях менее трех лет, погибла. Всякие породистые собачки-кошечки. Вот у меня лабрадор Марат, ему четыре года, бодр и весел. Ест, правда, безобразно много. Но он и до погибели активно питался. Зато знаю людей, у которых двухгодовалые собаки погибли. Погибли коровы, завезенные из других областей, козы-овцы-свиньи. Куры, утки и индюки, которых заколоть не успели. Но те, которые были завезены раньше, или родились от этой завезенной живности, вполне даже здравствуют. Кстати, необходимо срочно остановить не только убой скотинки на мясо, но даже, как я думаю, еще и притормозить избавление от нежелательных котят и щенков. Потому что живность в других местах тоже погибла. Пусть хоть в наших выживших краях размножаются. Нам придется жить и выживать, а ними проще будет.
- Я по этому поводу уже переговорил с ветеринарами и хозяйственниками. Забой прекратят – консервов и прочих продуктов хватает, мясо в заморозке есть, даже в избытке, а любителей парных шашлыков нужно приостановить, - заметил Виктор Михайлович. – А вот про щенят не подумал. Нужно тоже запустить информацию. Дело говоришь. Ну, а дальше что?
- Дальше. Значит – не река. Что еще? Причина ясна: вирус, бацилла или еще что-то такое мелкопакостное. Поражает практически всех и наглухо, причем смерть наступает в момент всплеска эмоций. Эмоции самые разные, вплоть да секса. Мужики, например, рассказывали – заезжали в офис газовиков в Первоуральске, там, понятное дело, все мертвые, но в одном кабинете обнаружили, как два ихних бывших начальника закоченели в похабной позе – один другого в задницу дул. Но это их грех, Бог рассудит. Страху и эмоций хватало и других, эмоции вулканом бурили. То есть – заражение вирусом, практически моментальное и повсеместное, всплеск эмоций и немедленная, быть может, даже и безболезненная смерть. Милосердная погибель. Откуда взялся этот вирус – даже гадать нет смысла, мы сейчас, или даже вообще никогда, ничего не узнаем. Может, наши власти втихушку специально изобретали чего, против пенсионеров, например, чтоб экономический кризис поправить, или может потенциальный противник запустил, да эти злобные враги немного не рассчитали и всех поголовно свалило. Ничуть не удивлюсь – у всех свои методы решения проблем. И проблемы на самом деле решены очень радикальным образом. Решены для всех и для каждого. Но у нас, у тех кто выжил, какой-то природный иммунитет. Откуда этот иммунитет у нас взялся?
Мне вот голову пришла такая штука, как Артинский ярус. Это из истории моей дружбы с палеонтологами. Геологический период развития планеты нашей Земли. Нижняя пермь, так называемая. Не буду рассуждать про мезозои-палеозои, это все для науки, но вот такой неопровержимый факт: Артинский ярус характерен тем, что при создании или сотворении его в одночасье погибли наземные жители, твари всякие. В нефть и газ переработались. Погибли все, кто не в воде обитал. Остались, быть может, всякие насекомые, но это все глубоко спорные научные дела. Но факт массовой гибели подтвержден. Это именно факт. Считается, что произошло это потому, что на Землю упал астероид. Или не астероид, но какая-то космическая хрень. Поэтому все земные обитатели вымерли, а развиваться стали обитатели морей. Из которых потом якобы и человек получился. Где упал этот астероид неизвестно, но в наших местах этот геологический феномен ярко выражен. За что и назвали его Артинским ярусом. Оттого и случилась у меня такая мысль – а не упала ли эта штука именно в наших краях, а не происходит ли от нее какое-нибудь специальное излучение, которое нас всех и спасает? Но чтоб выжить, требуется прожить под этим излучением года этак три, никак не меньше. Хотя никто никогда ничего подобного не выявлял и никаких особых аномалий в наших краях не обнаруживалось. Даже нефть только в Башкирии, у нас лишь жалкие обрывки нефтегазовой роскоши. Но опять же – искали нефть, газ, наконец – золото, но никакое никому не ведомое излучение никогда не искали. Поиски же вели атеисты, в аномальные явления и другую чушь несусветную напрочь не верящие. А если не искали, так и не нашли. В наших краях легенд и мифов, собственно, никаких нет, но сплетни кой-какие в народе издавна водились. Рассказывали, например, старики про какое-то древнее племя, чудь белоглазую, которое жило в наших краях богато и вольготно, а потом на что-то обиделось и ушло в землю. Не в лес, ни куда-нибудь подальше, а именно в землю. И даже на горе Копанец встречались чудские копанки. Кержаки в этих копанках пытались рыться насчет золотишка, но уверяют, что ничего не нашли. Никто этим никогда не занимался, все на уровне слухов. Одно очень смущает – почему эта чудь именно в землю на постоянное местожительство определилась. Такое ведь народ неспроста нафантазировал. Впрочем, все эти истории про чудь навряд ли к нашей беде могут иметь какое-то отношение. В общем, это все мои размышления, к фактам никакого отношения не имеющие. Но всеобщая погибель всех, кроме нас, - это очень суровый и очевидный факт.
- Православные уж объявили это все божьим промыслом. Слава Богу, местное православие наше до сих пор обходится без истерик и фанатизма, - добавил Виктор Михайлович. – Я чаще думаю о том, что выжили ли наши большие начальники? Может – забились в какой-нибудь бункер с полным циклом жизнеобеспечения, и ждут спокойно, чем дело закончится. А если предположить, что вирус они запустили, то есть у них и противоядие.
- Пусть даже и ждут, но нам-то какое дело? Быть может – вылезут из своих нор когда-нибудь, или не вылезут, нам-то от этого что? Будут нам указания давать? И что нам эти указания? Ракетой нас долбанут? Так нужно быть абсолютным идиотом, чтоб остатки последних выживших людей ракетами пугать. Хотя всего можно ожидать. Нам ждать не приходится – сейчас выживать надо.
- Вот по этому поводу я и хотел с тобой с глазу на глаз переговорить. Информацию одну нужно проверить. Есть сведения, что в районе Карабаша есть склад госрезерва. Мужик один там служил и на карте место указал. Что такое госрезерв – сам понимаешь. Продукты, оружие, обмундирование и прочие полезные вещи. Поэтому предлагаю тебе с каким-нибудь товарищем – ну, этого, Александра, к примеру, возьми – съездить и проверить. У вас с Александром разведка хорошо получается. Я бы, конечно, с вами того мужика делегировал, который про этот склад рассказал, но он сейчас на Белоярской АЭС занят. Там он тоже, оказывается, служил, а энергетикам позарез нужен хоть немного, но знающий человек.
Электричество для нас сейчас самое важное, если с Белояркой удастся все правильно выдурить, то на пару лет энергией будем обеспечены. Даст Бог – и побольше получится. Там, как выяснилось, тоже все погибли, но несколько человек оказались родом с Артей и Нижних Серег. В УПИ на атомщиков учились. И что-то в этой АЭС они понимают и могут там рулить, поэтому сейчас крутятся совершенно замотанные, но им срочно нужна помощь. Нам, конечно, все это в радость, хочется уж очень с электроэнергией на какое-то более-менее продолжительное время оставаться. Потому насобирали у нас и в Сергах бригаду хоть что-то смекающих товарищей и отправили в подмогу на Белоярку. В боевую командировку. Потому знающего про госрезерв мужика делегировать не могу, остается лишь вариант точки на карте. Надеюсь – разберетесь. Нам главное знать, что этот склад есть и не разграблен. Сейчас сразу фуры туда отправлять смысла нет, склады и без того забиты. А еще пара недель – и снег может выпасть, а дороги, сам понимаешь, чистить никто не будет. Если все нормально, то по весне мы туда и наведаемся большой и радостной командой мародеров.
И по пути такая задача – упомянутый тобою Нязепетровск. Необходимо выяснить ситуацию там. Есть ли выжившие и сколько их. Но главное – плотина. Не знаю, закачивается ли сейчас вода в Екатеринбург из водохранилища, автоматика вполне может продолжать работать, это не очень волнует, но если водохранилище будет переполнено и плотину прорвет, то это катастрофа. До нас, конечно, наводнение не дойдет, рассосется, но бед наделает и может мосты снести. Особенно мост через Уфу в Михайловске под угрозой. А это связь с соседями. Так что нужно осмотреть плотину, водозабор в Екатеринбург если работает, то отключить, и, если удастся, с помощью местных выживших специалистов, створ плотины опустить. Если выживших нет, то хотя бы осмотрите и сфотографируйте, чтоб определить уровень опасности. Потом бригаду экспертов пошлем. С мощной техникой и необходимым инструментом. Пробьемся туда обязательно, даже если снег дорогу засыплет. И вот та самая карта с указанием дислокации склада госрезерва, с путями подъезда и прочими заметками – мужик все, что вспомнил, указал на этих листочках. Сам понимаешь – не для лишних глаз и ушей. Техника, снаряжение, оружие и прочее у вас, как я понимаю, есть, продукты в дорогу тоже. И по пути, конечно же, внимательно смотрите где и что плохо лежит.
- Ясно, задачу понял. Берем «буханку», под экстрим заточенную, – возражений не будет? Из снаряжения вроде все есть, особенно для взлома – комплект МЧС. Тяжеловато, конечно, но упакуем. Сейчас переговорю с Александром, соберемся и двинем засветло. Заночуем, вероятно, в Сухановке – там есть знакомые. Заодно и послушаем, что люди думают.
- Что люди думают… Меня вот что порой тревожит – мы тут копошимся, шуршим, что-то делаем, к зиме готовимся. А всплывет какая-нибудь совершенно офигевшая подводная лодка, затаившаяся на боевом дежурстве, да на радостях как зафигачит по нам ракетой. Просто так. Просто потому, что наш радиосигнал запеленговала. И все. Еще одна милосердная погибель.
- Бог не выдаст, свинья не съест, Михалыч! Сегодня выдвигаемся!
- Ни пуха, Штирлиц!
- Яволь, капо!
*15 – Штирлиц и Мюллер. Персонажи горячо любимого народом фильма «Семнадцать мгновений весны», вышедшего на ТВ-экраны в семидесятых годах прошлого века. Штирлиц и Мюллер стали героями анекдотов – расхожего в советское время народного фольклора. В ХХI веке фильм зачем-то «покрасили».
*16 – Нязепетровское водохранилише. Создано на реке Уфа в 1976 году. Дамба находится в пределах Нязепетровска. Высота зеркала водоёма над уровнем моря — 310 м. Площадь зеркала — 24,2 км;, длина около 10 км, максимальная ширина 700 м.
Глава 17
Жертвоприношение. Охота на блондинку.
Свердловская область, Артинский район, д. Верхний Бардым
Октябрь, 2020г.
За неделю вокруг Толика сколотилась вполне солидная банда – восемнадцать деревенских мужиков. Все с оружием. Автоматы и пистолеты, конечно, были не у всех, но обрезы да ножи были у каждого, и иного сразу два. Толик роскошествовал – дарил односельчанам по ящику водки и пару ящиков консервов на каждый двор, муку мешками и сахара по ведру. Сигареты выдавал не всем, а только тем, кто в свое время относился к нему с пониманием и в опохмелке не отказывал. Не потому, что обиду затаил – Толик был человек не злопамятный, а потому что сигарет не столько уж и много было: всего лишь одну «газель», везшую товар для «Красного-Белого», удалось взять.
А трофеи, похоже, заканчивались. Технику, которая осталась на трассе вблизи деревни, Толик с подручными уже собрал и оприходовал, а те машины, что встали со сдохшими шоферами вдали от деревни, растащили жители Манчажа да Симинчей. Толик было попытался сделать налет в сторону Красноуфимска, но вовремя тормознули парни с Манчажа и объяснили, что там своя власть и не стоит к ним соваться, они то, что вокруг городка скопилось, уже сами подбирают, а чужих не пускают. Решили было съездить в Екатеринбург, но близ Артей экспедицию притормозили артинские менты и сообщили, что и туда без особой нужды соваться не стоит. А если соваться – то договариваться и с артинцами, и с сергинцами. Обязательно договариваться. Толик с ментами договариваться не стал – не по понятиям.
А еще подпирали земляки-марийцы с Нижнего Бардыма. Их деревня от трассы была далековато, к дорожному грабежу они вовремя не успели, но на свою долю рассчитывали. Толик с подельниками увез им сколько-то ящиков водки с консервами, конфеты с печеньем, десяток мешков муки и поговорил по душам. Нижнебардымцы пообещали поддержать в случае чего. Они, в общем-то, пока не бедствовали, потому что склад магазина растащили. А магазин у них был большой, на три соседних деревни рассчитанный. Но самое главное – Толик узнал, что есть у них в деревне старик, который знает толк в колдовстве.
К этому карту Толик поехал с хорошим подношением. Жил старик в небольшом доме, держал лошадь и поросят, явно и пчелами занимался – в огороде несколько ульев виднелось, к починке приготовленных. Хозяйство было ухоженным, да и женская рука чувствовалась – сени были помыты, половичком засланы. Старика звали Иваном. Подарки он принял как должное, даже не благодарил. Показал лишь, куда в сарае мешки-ящики поставить. В дом заходить не стали, сели на лавке у сарая, на колоду разложили выпивку-закуску. Иван из сарая граненые стограммовики принес, вытер их от пыли чистенькой тряпицей.
Толик раньше про него слышал, что бывал старик в местах не столь отдаленных, за мелкие кражи, да пару раз его отправляли в ЛТП за тунеядство – не хотел Иван на советскую власть работать. Еще, поговаривали, браконьерством старик баловался. Но вот про то, что Иван знается с древними силами, Толик раньше не знал. Быть может, потому что и не интересовался. Выпили, закусили. Толик начал разговор.
- Мне помощь старых наших богов крайне нужна. Против русских. Русские, когда все вокруг помирать начали, опять себе все захватили, нам лишь мелочь оставили. Сейчас дороги к городам, где товаров да богатства немеряно, они перекрыли. Пропускать хотят лишь в случае, если мы им дань будем платить. И как мы жить будем? Опять русским налоги и оброки выплачивать за то, что на своей земле живем? Они в хорошие времена со своими делами разобраться не могли, деревни наши до того довели, что земля опустела, а молодежь в города разбежалась. Все хозяйство уничтожили, поля сосенками позарастали. И сейчас, когда все вокруг померли, опять начальниками себя считают, нами распоряжаться хотят да на голодном пайке держать. А я на голодном пайке на зоне насиделся. Не хочу больше.
- Про зону твою я знаю, - сказал Иван. – Как ты там сидел предъявлять не буду, я там не был. А к смотрящему красноуфимскому гонца уже засылал, но непонятки там случились – из города всем бежать надо. И куда они побегут, я не знаю. Про Арти и не интересовался, там давненько ментовская постанова, все по красным понятиям живут. Некоторым правильным пацанам после отсидки так в родные дома и ходу не было – сразу предупреждали, что свежую статью вмиг найдут. Пацаны и оседали в городе. Но тебе, как понимаю, не про понятия со мной говорить интересно, а про веру нашу древнюю.
Иван разлил водку по стаканам, поднял стопку и выпил, не чокаясь, пощупал пальцем пряник, помял его и лишь потом закусил. Потом начал справа налево водить стакан перед своим лицом.
- Плохо у меня с зубами, жевать нечем. Протез был съемный, так раздавил я его случайно. А новые вставить было некогда и нечем – дорого слишком. Сейчас наверное, уже и не получится с зубами улыбаться. Без зубов улыбаться будем, - медленно, тщательно полушопотом выговаривая слова, начал каким-то скрипучим голосом вещать Иван. - Потому что, коль даже ты о древних богах разговор затеял, то в правильную сторону жизнь поворачивается. Сильны старые боги! Не раз они мне в жизни помогали. Но чтобы позвать их, нужны и сильные люди. Лишь тогда Черный Кереметя вступит в свою истинную силу. Так что подумай сначала, готов ли ты к этому, есть ли у тебя воля и бесстрашие? Силен ли ты? Подумай и скажи!
- Подумал уже. Есть во мне сила. Потому и пришел к тебе, - заторможенно ответил Толик.
- Через три дня заканчивается лунный месяц. Будет ночь убывающей Луны. Очень темная будет ночь. В полночь и нужно принести жертву Керемете. Давно уже его не вызывали, поэтому нужна очень сильная жертва. Иначе не придет. Ему нужна Белая Невеста. Молодая, красивая и белокурая. Главное, чтобы это была не марийка – Кереметя марийский Бог, и своими людьми он сам распоряжается. Если он примет жертву, то начнет набирать силу. А эту силу он передаст нам. Ты успеешь к этому подготовиться?
- Успею. Сделаю, - Толик покачивался и следил глазами за стаканом в руке Ивана. – Я сделаю все, что ты скажешь.
- Запомни: жертву нужно найти завтра. Потом сутки не кормить – не нужно осквернять Кереметю русской едой. Жертву будем приносить на холме, что между нашими деревнями, в сосновом бору, на опушке. Там, где сгинувшая русская деревня Головино была. Моя матушка была сильной ведьмой и колдовством эту деревню уничтожила. Там будет проще вызвать Кереметю. Нужно вырыть яму в рост человека, как могилу. А на дно могилы положить бревна от баньки, которая стоит давно и всегда топилась только по-черному. Это обязательно. Нужно собрать всех верных тебе людей, только их. Это когда Большому Белому Богу жертву приносят, то всю деревню собрать могут. А нам нужны лишь те, кто будет верен Керемете, кому наш Черный Бог даст силу нашей земли. Перед обрядом все должны выпариться в бане, которая топится по-черному. И париться будете обязательно пихтовыми вениками. Жертву привезете в машине, а машины поставите у холма. Поднимитесь пешком. На холм я сам приду со своими людьми, мы принесем с собой освященного идола. Вы должны подняться на холм вечером, после 22-00, когда уже стемнеет. Никаких фонариков, никаких факелов, никакого освящения. У ямы для жертвы должны лежать три лопаты с черными черенками – черенки нужно натереть золой из печки. С собой – никакого оружия, даже ножей. Кереметя – вот наша сила! Ты это все запомнишь и все сделаешь. Встретимся на холме вечером, через три дня. Иди и выполняй! Выполняй точно, быстро и уверенно!
Толик очнулся, встряхнул головой, спросил: - Ну я пойду? Иван махнул ему рукой – проваливай. Поднялся кряхтя и надсадно кашляя, пошел в дощатый нужник.
- Вперед, домой, братва! – Толик бодро закрыл калитку в воротах Ивана и резво прыгнул в УАЗ «Патриот», конфискованный у того помершего екатеринбургского мужика, что бизнес на углях делал. – Сегодня пьем водку, а завтра нас ждут великие дела. Выпьем, я расскажу, что надо сделать и будем планы строить.
Наутро Толик с мужиками выехали на красноуфимскую трассу между Бардымом и Манчажем. Вдесятером, на двух авто. Машины поставили, зарулив на проселочную своротку, но почти на обочине, оставив двух человек на охрану и чтоб в нужный момент подъехали по сигналу. Толик предупредил их, что если по трассе будет кто-то двигаться, то не мешали и делали вид, что остановились помочиться. А Толик с братвой сами разберутся, что делать.
Толик и его бойцы отошли от автомобилей метров на триста. Выбрали удачное место на взгорке – отлично видно, кто с горки спускается, да и кто на горку поднимается. Один из подельников в зимнем бело-сером камуфляже, нацепив монтерские когти, в которых сельские электрики по столбам ползают, и ловко перехлестывая ремень от монтерского страховочного пояса, влез на березу, вполне удобно устроился и поинтересовался – заметно ли? Толик сказал ему, что навряд ли кто-то по сторонам да по березам глазеть будет. Мужик настроил бинокль и начал ждать. Остальные расползлись вдоль дороги по кустам.
Ждать пришлось недолго – буквально через пять минут на дороге со стороны Артей показался какой-то джипчик-паркетник. – Двое, мужик и блондинка! – сообщил наблюдатель. Один из пацанов Толика вскинул карабин «Сайга» и взял джипчик на прицел. Подождал, пока «субарик» подбежал метров на полста, и пальнул по лобовому стеклу. Целился, естественно, по силуэту водителя. Стекло взметнулось драными клочьями, а джипчик вильнул, полетел в кювет и перевернулся. Тело водителя выбросило из салона.
- Блондинку спасай! – взревел Толик. Трое пацанов бросились к перевернувшемуся «субарику» и выдернули деваху из салона. Деваха истерично выла, лицо у нее было вымазано в крови, а из жестоко распоротой руки кровь хлестала мощными пульсирующими толчками. Явно вену распорола.
- Да она же не блондинка, она крашенная! – разочарованно сообщил мужик, державший даму за воротник на вытянутой руке, пытаясь всячески уклониться фонтанирующей крови. И в это время наблюдатель с березы закричал: - Еще машина! Там блондинка! Одна, за рулем!
Роза раньше торговала мясом на рынке в Красноуфимске. А когда люди начали умирать и торговля мгновенно рухнула, она взяла у хозяина бизнеса половину телячьей туши в качестве расчета и съехала со снимаемой в городе квартиры. Владелец предлагал ей взять еще и тушку поросенка, но она объяснила, что уезжает к отцу в родную деревню Бишково, а там обычаи мусульманские и презент в виде свинины не поймут.
В Бишково у родителей за три недели Розе отчаянно наскучило – миловидной татарочке 23 лет от роду показалась слишком уж пресной монотонная и чуть ли не поминутно размеренная жизнь с однообразными повседневными хлопотами по хозяйству. Привыкла Роза к клубной суете, ежевечерне бурлившей в бывшем красноуфимском элеваторе, гламурненько переоборудованном под залихватский танцпол с баром. Шалостей Розе не хватало.
Не радовали и угощения, которыми баловала мама – и баловала так, что Роза начала задумываться о своей фигуре. Поэтому сегодня утром она убедила отца, что ей обязательно нужно съездить в село Манчаж, чтобы повидаться с подругой. Дела будто бы общие обсудить. В Манчаж Роза, конечно же, заехала, но подруги Насти там не обнаружила – та, как выяснилось, на днях уехала к подруге в Арти. По крайней мере, так она сообщила родителям. Роза, конечно же, знала, что речь идет отнюдь не о подруге, и даже знала, где этот друг проживает, потому решила для разминки промчаться до Артей – тридцать километров такой энергичной бешеной собаке как Роза совсем не крюк, если и не встретит подругу, так хоть прокатится с ветерком. Да и от сельской скуки развеется. И Роза, выехав из Манчажа, уже в горке разогнала свою 14-ю Ладу до сотни. Попсовала музыка, которую отец дома настрого включать запрещал, дымилась длинная дорогущая сигарета, за машиной легким смерчем поднимались брошенные на асфальт осенние листья.
А через несколько минут увидела перевернутую машину Настиного друга и саму Настю – вымазанную в крови, еле на ногах держащуюся и на каких-то мужиков опирающуюся.
- Влетела подруга в аварию, - решила Настя и резко притормозила. Выскочила из машины, спросила у мужиков: - Что с ней?
– Смотри-ка, вроде татарка, а натуральная блондинка, - ответили ей мужики.
– У нас, татар, такое не в редкость, - буркнула Роза, подскакивая к Насте. – Да она вроде как в обмороке. «Скорую» вызвали?
– Сейчас будет «скорая», - ответили мужики, открыли багажник у «Лады» Розы и затолкали туда ничуть не сопротивлявшуюся блондинку. От испуга Роза онемела и обмочилась.
- А с этой что делать? – парни спросили у Толика.
- Похоже, сама помрет. Но лучше помогите ей. И мужика, если что, добейте, который из машины выпал. А «субарик» осмотрите, может чего доброго есть, да тут бросьте – много нынче машин по обочинам и по кюветам валяется. Потом к нам, погрузимся в свои машины и домой. Эту тачку тоже в кустах бросим, только бабу из багажникам перегрузим. Подчистите тут и к нам двигайте, - ответил Толик, затем с одним из парней загрузился в 14-ю и начали спускаться под горку, к своротке, где оставили свои автомобили.
В паркетном джипчике нашли женскую сумку с какой-то косметикой и кучей разномастных презервативов. Еще пакет с женскими тряпками и портфельчик с какими-то бумагами, несколько пачек сигарет, зажигалку, еще какую-то бестолковую мелочь. Даже оружия не было.
- Слушай, а может мы ее… того?
- Да она вся кровищей истекла, вымажемся только. Ткни ее ножом для порядка.
- А где этот мужик, который за рулем был?
- Да в кусты куда-то улетел. Если не ворочается, значит - пуля в лоб прилетела. Я хорошо целил!
- Ну что, телке глотке перерезать не можете? – спросил слезший с березы наблюдатель, позвякивая монтерскими приблудами. – А все просто, как свинье, я в деревне лучше всех свиней колю. Нож у меня для этого специальный…
И полоснув длинным самодельным ножом девахе по горлу, столкнул ее тело в кювет. Забулькала кровь.
- Ну все, пошли отсюда.
Подождав, когда бандиты отошли, а затем, как стало слышно, и отъехали, из кустов вылез, весь обтруханный листвой, господин Застольников. Кроме десятка царапин и ушибов, серьезных повреждений у него не было. Разве что очки раздавлены. В тот момент, когда лобовое стекло его паркетника разворотило, он как раз слегка наклонился в поисках зажигалки – хотел прикурить. Дернулся, машину жестко бросило в кювет. Застольникова не просто выбросило из машины, а еще и очень крепко приложило о какой-то булыжник, торчащий в кювете. Поначалу потерял сознание, а очнувшись, старательно лежал очень тихо, не двигаясь. Слушал, о чем бандиты говорят, и понимал, что жизнь на волоске. Это его и спасло.
Застольников, отряхнув со своего вполне даже делового костюма (он считал себя человеком очень импозантным) листву и комки глины, осмотрел изуродованный «субарик». Машина явно требовала усиленного ремонта. Подружка Настя, которую он так и не довез до Манчажа, была мертва. Но Настя была глупа и Застольников ее особо не жалел – всего лишь одна из многих, не более. Он случайно познакомился с ней в Красноуфимске на базаре и был очень доволен тем, что девица не отказывала ему в плотских развлечениях. Похоже, ей нравились состоятельные и весьма зрелые мужчины. А Застольников очень был горд собой, когда чувствовал в своих руках молодое звонкое тело. Но говорить с Настей было не о чем. Застольников любил говорить об очень высоких материях – не зря же он закончил физтех УПИ, да еще считал себя очень продвинутым экономистом. Поэтому сегодня Настя должна была вернуться домой. Но уже не вернется.
Застольников порылся в машине, взял папку с документами и несколько приятных мелочей. Пошел по трассе в сторону Манчажа – авось, и появится какая-нибудь попутка. А в попутке будут добрые люди. Дважды плохо не бывает – Застольников знал теорию игр.
Глава 18
Светоч разума
Свердловская область, Артинский район, трасса Арти-Красноуфимск, п. Арти.
Октябрь, 2020 г.
Застольников не спеша брел по полуразрушенному асфальту, именуемому «трассой Арти-Красноуфимск», любуясь ветряными смерчиками, поднимавшими желтые березовые листья. Погода была смурной, но ветерок был не особо буйный. Впрочем, было довольно прохладно. Достал из кармана куртки электронную сигарету и бурно задымил.
На электронные сигареты он перешел лет десять назад, объявив себя сторонником здорового образа жизни. Все в своей жизни Застольников делал очень продуманно и сознательно. Считал, что излишняя эмоциональность и неоправданная порывистось - несомненный признак неграмотного быдла. Неграмотных Застольников презирал.
Он был убежденным сторонником отлаженных и обоснованных процессов. Лет двадцать назад, когда у него еще была семья, он настаивал, чтобы вечерами, за семейным ужином, обязательно велись беседы на высокую тематику – о мироздании, миропонимании, мироустройстве. Решительно пресекал случайные бытовые темы или примитивные сплетни – удел народных болтунов. Застольников думал о будущем всего мира.
С детства будучи заядлым любителем научной фантастики, он внимательно осмысливал вероятные гипотезы и возможные версии развития общественных ситуаций, описываемых в книгах как отечественных, так и зарубежных авторов. Размышлял о том, как бы он лично вжился в предполагаемое развитие событий. После службы в армии, закончив физтех УПИ, создал для себя лично вполне стройную теорию собственного саморазвития и будущей карьеры. И настойчиво воплощал ее в жизнь. Например, вернувшись после учебы на Артинский завод, отказался от предлагаемых должностей «белых воротничков», и определился мастером в цех проката кос, несказанно удивив всех знакомых. Карьера никуда не убежит, считал он, но очень важно с низов, изнутри понять процесс производства. А служебный рост – это лишь дело времени. Так оно и вышло – Застольников стал вполне успешным заместителем начальником цеха. Ненадолго – интриганы постарались.
Перестройка с гласностью и прочей демагогической атрибутикой лишь частично оправдала его теоретические расклады – процесс ушел из надежной сферы экономики в зауряднейшую болтология. Хотя именно этого и следовало ожидать от сорвавшегося со смирительной узды бестолкового и запивающегося населения, гордо именующего себя советским народом. Застольников решил не просто возглавить, но и создать новый процесс. Пусть в отдельно взятом, но обязательно подконтрольном ему производстве – на Артинском заводе. Почему именно на производстве – а потому, что именно производство в нынешних условиях максимально дисциплинирует людей, в отличие от пухлых властных структур с сумбурными и зачастую нелепыми задачами и совершенно бессмысленными, по большому счету, кабинетными кознями и разборками.
Очень своевременно Застольникову попали в руки трактаты Рона Хаббарда (*17) – гласность и будто бы рыночная экономика сделала подобного рода литературу очень доступной. Идеи этого американского фантаста (а Застольников считал его также и величайшим экономистом современности) вполне удачно сопрягались с его личными результатами осмысления сложившегося в современном мире обустройства. Очень импонировала искренняя стройная теория управления, разработанная и четко обоснованная Хаббардом.
Прежде всего, бесспорный факт, подтверждаемый передовыми образцами международных транснациональных корпораций, ставших несомненными флагманами современного экономического развития – управленцев по численности должно быть столько же, сколько и исполнителей. Потому что, считал Застольников, для процесса управления необходимы твердые знания и точное своевременное указания: куда и какую гайку в данную секунду должен вкрутить исполнитель. Времена пресловутых и незаслуженно поощряемых «мастеров-умельцев» с их хаотическими действиями давно канули в прошлое, был уверен Застольников. Пришло время труда исполнителей-роботов или просто роботов, без всяких несуразных и эмоционально неустойчивых исполнителей.
Затем, как доказывал Хаббард и в чем лично убедился Застольников, требовалась чрезвычайная корпоративная лояльность. Как управленцы, так и исполнители должны ежедневно и даже ежеминутно демонстрировать абсолютную лояльность отлаженному процессу управления. Именно этот фактор становится главным и обязательным условием стабильного процесса созидания в условиях наступательного экономического развития.
Застольников понимал, что лояльность не создается в приказном порядке, но создание крайне жесткой системы выявления и отсева нелояльных и чем-то неудовлетворенных персонажей было одной из самых необходимых задач становления схемы отлаженного производства. Любой потенциальный бунтовщик или недовольный должен был уйти. Куда уйти – это уже личный вопрос неразумного вероятного оппонента. Потому что лояльность – это фундамент защиты создаваемого управленческого процесса. Лояльность системе поддерживается морально и материально.
В том, что система организации корпоративной лояльности необходима, Застольников убедился, побывав в Японии, где и увидел подобную схему в действии. Он, конечно же, понимал, что для японцев практически генетически присуще чувство долга, которого на родных окраинах днем с огнем не сыщешь, кроме как пафосного патриотизма и идеологически навязанного гражданского долга, но был уверен, что за несколько лет усиленной работы рамки лояльности будут созданы. А впоследствии всеобщая лояльность станет нормой жизни. Потому что лояльная жизнь надежней и стабильней именно своей обыденной меркантильностью. Квадратные метры жилья и ежедневная порция вполне питательной еды - необразованному быдлу этого вполне достаточно. Быть лояльным и потреблять то, что дает место в создаваемой иерархии, - условие для гарантированного чувства счастья.
А для того, чтобы создаваемой схеме лояльности ничего не противоречило, Хаббард рекомендовал напрочь отбросить бессмысленные народные и национальные традиции – подобные условности, вернее - даже рудименты глубокого прошлого, могли создавать ненужные трения в стабильном процессе развития. Поскольку подразумевали ничем не оправданную индивидуальность. И это было понятно Застольникову – для того, чтобы ежеминутно совершать монотонные повороты гаечного ключа не нужно быть русским, татарином или мордвином. Для этого нужно быть всего лишь лояльным работником корпорации. Хаббард, конечно же, смотрел на развитие событий более глобально, предлагал уничтожить культурные и семейные особенности, вплоть до существования отдельной моногамной семьи, но на данный момент Застоьникова это мало интересовало. Он считал, что семейные узы отпадут сразу, когда начнет действовать процесс всеобщей лояльности. Лояльность заменит непредсказуемую культуру. Излишний сумбур отпадет за полной своею ненужностью. В этом Застольников был уверен.
Адептом Хаббарда Застольников себя не считал – для этого он был слишком себе на уме. Но отнюдь не отказывался от общения с теми, кто поддерживает это очень передовое экономическое направление. В особенности с лекторами – коучами, психологами и адвокатами, обслуживающих общины хаббардистов –сайентологов. В конце 90-х сайентологи весьма успешно влились во властные структуры страны, предлагаемые ими управленческие решения зачастую имели успех, поэтому представители даже очень высокой власти не чурались подобных услуг. Имелись, конечно же, определенные трения – в некоторых городах сайентологи не сошлись в интересах с другими влиятельными структурами, результатом чего случилась травля. Кое-где хаббардистов даже объявили тоталитарной сектой. Но хаббардистов это лишь сплотило и усилило – любые нападки всегда создают ореол разрушаемой справедливости, а попавшие под прессинг активисты сайентологической экономики прониклись элементами конспирации. «Кругом враги!» - вот главный стимул сплоченности. Гонения на хаббардистов привлекали новых членов, которые еще более активно изучали методики управленческих построений и внедряли их, используя занимаемые должности. Порой должности были очень ответственными. Бурлила круговая порука.
В начале ХХI века Застольников занял пост директора Артинского завода и начал активно проводить в жизнь давно уже продуманные схемы. Привлек к работе на предприятии специально обученного высокооплачиваемого психолога, который сразу же выявил не только потенциальных бунтарей и вероятных недовольных, но и людей, готовых занять освободившиеся от неугодных работников посты и доказать преданность своей системной лояльностью. Для себя лично Застольников организовал несколько очень познавательных командировок на зарубежные корпорации, работающие по методикам Хаббарда, а руководство предприятия постоянно направлял на различные тренинги и семинары, проводимые видными российскими сайентологами.
Затем старательно начал менять процесс производства и внедрять систему процессинга, при котором увеличивалось количество управленцев, занятых обеспечением этой новой схемы управления производственным циклом. Одной из первоочередных задач, конечно же, стояла радикальная замена заводской продукции. Дело в том, что Артинский завод уже почти два века занимался выпуском сельскохозяйственной косы. Застольников отлично понимал, что сейчас, когда натуральная селянская продукция повсеместно будет активно заменяться калорийными имитаторами еды, вполне дешево изготавливаемых из сои и пальмового масла, то коса уже не имеет никакого смысла как инструмент. Зачем бизнесу заниматься производством молока и мяса, если население созрело для того, чтобы употреблять в пищу вполне дешевые предметы, на молоко и мясо лишь похожие? Рискованное земледелие производителям попросту невыгодно, тем более в условиях, когда руководство страны считает продовольственную безопасность мелкой надуманной химерой. Третье Тысячелетие – это эра торжества ГМО, был уверен Застольников, а для того, чтобы потчевать немногочисленную элиту высококачественными натуральными продуктами, ручной труд и многострадальная сельскохозяйственная коса попросту не нужны и архаичны. Застольников, вообще-то, был парнем глубоко сельским, умел и дрова поколоть, и косой на покосе поработать да стожок сметать, и за коровой смог бы ухаживать, но на данный момент он уже стал убежденным управленцем. И, естественно, думал не о прелестях утреней росы на свежескошенной траве, а о прибыли. В том числе и о личной прибыли. Поэтому начал поиск инвесторов для размещения на своем предприятии любого нового ультрасовременного производства. А наработанная управленческая схема процессинга с высокой лояльностью управленцев и исполнителей должна была стать для вероятного инвестора мощным доказательством готовности предприятию к развитию любого производства. С этой своеобразной «изюминкой» Застольников и начал цикл встреч с вероятными партнерами.
Вероятных инвесторов, как ни странно, открытие современных производств ничуть не интересовало: выгоднее было задешево купить и втридорого продать все, что только можно. Интересовал их также и вариант примитивного рейдерского захвата производства с последующей его ликвидацией. Но Застольникова этот вариант не устраивал – в рейдерском захвате предприятия ему отводилась роль заурядной марионетки, что не соответствовало его мечтам и амбициям. Он должен быть только Хозяином Процесса. Слишком долго он к этому стремился. Поэтому Застольников решил быть именно хозяином: начал скупать акции предприятия и хитроумно вел подготовку к смене собственника. В этом ему помогали юристы-сайентологи.
Но, когда, казалось бы, весь набор необходимых для смены собственника действий был уже совершен и по уверению дорогостоящих хаббардистов-крючкотворов даже завершен, то собственник поступил непредсказуемо – отстранил Застольникова от должности директора. Карты смешались. Застольников с полгода пытался барахтаться в волнах юриспруденции, но адвокаты от сайентологии подкачали и не сумели отстоять его права на предприятие. От всего производственного комплекса в собственность Застольникова отошло лишь производство швейных игл, пусть уникальное, но, по случаю абсолютного всероссийского кризиса легкой промышленности, практически не востребованное. Иглы требовались лишь исправительным учреждениям, продолжавшим шить униформу.
Хаббардисткие порывы несостоявшегося Хозяина Процесса угасли от неожиданно случившегося разочарования, но амбиции… Амбиции крепли как шотландский самогон в добротной бочке. Строились планы и роились каверзы. А потом пришла Погибель. Она была настолько пронизана бессмысленным хаосом, что Застольников оторопел и впал в ступор. Внешне он был бодр и даже весел, хотя повода для энтузиазма, конечно же, не было. Но внутренне он не мог найти себе места в произошедшем. Повсюду он был лишним.
И сейчас, когда под ногами похрустывали выломанные катышки дряхлого асфальта, Застольников шел в сторону села Манчаж как сомнамбула. Потому что происходило то, что произойти не могло. Он чудом остался жив. Даже дважды – полтора месяца назад уцелел от всеобщей погибели и еще раз сегодня во время этого необъяснимого нападения со стрельбой и омерзительным живодерством. Он, человек, который почти уже стал Хозяином Процесса, который понимал систему мироздания и стройность причинно-следственных связей, человек, который создан для того, чтобы управлять. Человек, который звучит гордо. Сейчас он брел в ненужном ему направлении по расхлестанной колеей дороге.
Из-за пригорка появилась полицейская машина с сияющей и мигающей «люстрой». Застольников тормознул электронную сигарету, выпустил ароматный дым и вышел на средину дорогу, подняв правую руку.
- Куда? – спросил красномордый полицейский капитан, опустив окно с пассажирской стороны.
- В Арти, - ответил Застольников.
- Взад садись, - махнул капитан. – Отодвинь там стволы в сторону и садись.
Застольников послушно сел в «ладу» и сообщил: - Я в Манчаж ехал. Тут, неподалеку, на нас напали, стреляли, машину у меня изувечили и девчонку убили.
- Шалят сейчас на дорогах, бывает, - спокойно прокомментировал капитан. – Тут недавно наши красноуфимские блатные наехали на башкир, так те их всех перебили. Ну и ладно, нам спокойней.
- Так вот же она, машина, а вот там девушка убитая! – засуетился Застольников.
- Об этом ты в Артях у себя расскажешь, а нам сейчас недосуг – у нас колонна в тридцать автобусов, набитых людьми под завязку, да еще десяток фур с продуктами. Вам пополнение везем, или в гости, или совсем жить, как уж повезет - сказал капитан. – Город наш спешно эвакуируется, двое суток на сборы, переезжаем всем кагалом. Кто в Уфу, кто в Казань. По желанию. Сейчас народ из автобусов выгрузим, передадим под вашу ответственность, а сами обратно, семьи собирать и в дорогу готовиться. Нет больше Красноуфимска! Был город, да не стало…
- Что случилось?
- Радиация случилась. А нас песком засыпало радиоактивным. Весь город. С дозиметрами по городу ходим и народ спасаем. Как и что – никто толком сказать не может, сгорели склады на Зюрзе, бежать решили куда глаза глядят да дорога ляжет. Часть горожан уже по окрестным деревням, по району разъехалась, остальные сидят на низком старте и решают, в какие края лучше податься. Стариков со старухами да матерей-одиночек с детьми малыми в вам в Арти везем, авось без помощи и без пригляда не оставите. Вы вроде бежать никуда еще не собираетесь, - капитан как-то криво усмехнулся, аж лицо у него перекосило. – Некуда бежать, и нам тоже на самом деле бежать-то некуда. Но приходится.
Капитан закурил и уперся взглядом в дорогу. До Артей доехали через полчаса. Застольников попросил высадить его у перекрестка на улице Рабочей Молодежи.
- В отдел-то не пойдешь заявлять, кто там на тебя напал? - спросил капитан.
- Обойдусь, - ответил Застольников. – Спасибо, что подвезли!
- Да не за что! – махнул рукой капитан. – Авось доведется старикам нашим помочь, так уж расстарайся….
*17 - Рон Хаббард. Американский писатель-фантаст. Во многих странах признан шарлатаном, мошенником и даже сатанистом. Считается создателем псевдорелигии – сайентологиии псевдонауки - дианетики. Во многих странах сайентологию считают ересью, а адептов этого учения тоталитарной сектой.
Глава 19
Гуси-лебеди да салат из мозгов
Свердловская область, Артинский район, село Сухановка
Октябрь, 2020г.
Пейзанский вечер угасал. Сергей с Александром в Сухановке остановились у Васильича, бывшего главы сельской администрации. Вернее – давно уж бывшего, лет пять назад Васильич вышел на пенсию, о чем ничуть не жалел. И вечерком, обстоятельно напарившись, засели в баньке, в предбанники. Там же Васильич определил им и место для ночлега – в доме молодежь, спешно сбежавшая из города, а в баньке места предостаточно, да и тепло долго держится. Сидели в предбаннике, пили самогон и закусывали пельменями из гусятины.
Гусей да уток забили во множестве еще месяц назад, заслышав, что мор на живность идет повальный. Сейчас, как оказалось, во всей деревне убоиной забиты все холодильники и морозильные камеры. Но кое-кто из селян гусей не всех порешил, немного на расплод оставил. И гуси, как ни странно, до сих пор живы. А еще, как оказалось, на пруду близ деревни плавают с десяток лебедей и никуда улетать явно не собираются. Поговорили с Васильичем на эту тему, рассказали, что вокруг курицы с утками и гусями поголовно вымерли, потому попросили позаботиться, может оставшаяся птица еще и расплодиться сможет.
Оказалось, что молодежи из города вернулось много, но практически во всех городских семьях, в которых были выходцы из Сухановки, большие потери – погибли мужья да жены, ну и дети. Многие до сих пор в себя прийти не могут, кто рыдает, кто водку пьет. Некоторые даже руки на себя наложить пытались.
Рассказал Васильич и об одном совершенно жутком случае: у парня в городе жена погибла, но трое малых детей, почти постоянно гостивших у дедушки-бабушки в селе, выжили. Привез их парень в Сухановку, а сам начал отчаянно водку пить. С утра примет на грудь, да начинает обход знакомых, горевал да на жизнь жаловался. Ну и в очередной раз по той же программе – с утра ушел, а детишки остались на попечение деда. Старая-то, хозяйка, по делам к соседке ушла да и заболталась там. Не впервой, конечно, обычное дело. А детки пошалили со спичками и дом полыхнул как свечка – сгорел быстро, потому как деревянный. Дедок успел двух детишек вытащить, ринулся в горящую хату за третьим, но не успел, крыша обвалилась. Сам дедок спасся, хоть и обгорел сильно, но пацаненок погиб. Средний был пацаненок, полтора года всего. А когда дитятку схоронили да помянули, отец, который из города с детьми приехал, повесился на остове пожарища. Схоронили. Еще одна смерть. Такие вот разговоры – и начали о грустном, и продолжили заупокой.
- Лично я никогда атеистом не был, но и в вере не усердствовал: помяну, бывало, Бога добрым словом, и не более, - опрокинув чарку самогона и закусив соленым огурчиком, рассуждал Васильич. – А сейчас думаю так – это Бог решил планету от людей очистить. Попробовал, посмотрел, поэкспериментировал, специальную человеческую лабораторию в России устроил, целый век результата ждал, а сейчас взял да и смахнул все оптом, как фигурки с шахматной доски. Потому что игра с людьми потеряла смысл. Какой мог быть смысл в людях? Лишь один – постоянное развитие. А до чего доразвивались? Мало того, что друг другу ядерные дубины показывать начали, так еще и попросту жизнь превратили в сплошной паразитизм. В паразитизме нет смысла, а потому и в людях смысл закончился. Лишь нас зачем-то оставил. На расплод, что ли…
- Как дальше-то Сухановка жить будет? – спросил Александр. – Впереди зима, а село-то на отшибе.
- Лет этак тридцать назад и вопроса бы не стояло насчет дальнейшей жизни – всяко бы выжили, сообща-натужно, но все равно бы выжили, - ответил Васильич. – И прокормили бы сами себя, согрели бы и на будущее задел собрали. А сейчас… Вот, к примеру, тот же хлеб. Раньше хлеб завозили в магазин, проблем не было. Сейчас же, понятное дело, никто не завозит да и навряд ли завезет, приходится хозяйкам самим его печь. Муки в Сухановке много, парни расстарались, со стороны Челябинска десятка два фур с мукой да сахаром пригнали. В каждом доме добрый запас, ни одна семья не обижена. Но немногие умеют хлеб печь, да и приспособ для этого в хозяйстве уж нет. Вот взять те же газовые плиты – они от баллонов работали, а баллончики те уже заканчиваются. Электрических плит нет, да и долго ли это электричество в изобилии будет. А русские печи, в которых хлеб печь ловко и удобно, у которых они и были, так все повыломали-разобрали. Для простора в хатах. Новые печи ставить – так не только время, но и кирпич специальный печной нужен, да и мастера, где сейчас те мастера. И пожилые мужики искусство печной кладки не помнят, а с молодежи вообще спроса нет – сплошные менеджеры, господи прости… Сейчас печем хлеб так, как умеем, на ошибках учимся да опытом делимся. И это в деревне, всегда на земле стоявшей и землей родной жившей.
- А еще, - продолжил Васильич, - вот такая беда: зима на носу, а нет никаких гарантий, что дорогу до райцентра будем регулярно чистить. Техника, конечно, есть, горючего запасли, но ведь все организовать надо. Без дороги никуда – и в больницу, опять же та же пожарная техника чтоб вовремя пришла, да и вообще. Кто-то за это взяться должен, а у нас сплошь разброд да шатания. Та же молодежь, из города вернувшаяся, да какая там молодежь, иным уж давно за сорок, - махнул рукой Васильич. – За лучшей долей в город сбежали. Многие были механизаторами или скотниками, а сейчас все стали менеджерами. Специальность такая – насчет купи-продай поменеджерить или какие-нибудь евроремонты делать в городских квартирах. И до сих пор у них непонятные тараканы в голове. До сих пор радуются, что за ипотеки да по кредитам платить не надо. Понятно дело, что время пройдет, пообвыкнут, топоры с лопатами в руки возьму, но к зиме-то сейчас надо готовиться. А чтоб готовиться – нужна организация. У нас вся организация сейчас вот так же стаканами постучать, закусить да в жилетку кому-нибудь поплакаться. Как я счас вам на судьбину жалуюсь. Тем и живем.
- А сход собрать, выбрать старосту или просто главаря? – задал вопрос Сергей.
- Пробовали собрать, да кончилось тем: «А кто ты такой?». Вполне ожидаемо. Все сами себе начальники, все самые главные пострадавшие-потерпевшие, авторитетов нет, уважения к друг другу тоже никакого. Раньше же в селе уважение на чем держалось? На жизни, на совместной работе, на взаимопомощи да поддержке. Знали – вот тот мужик всегда на помощь придет, в любом деле поможет, хозяйство у него справное да и за себя постоять умеет – потому человек достойный и уважаемый. Или, к примеру, врач-учитель, иной какой опытный да рассудительный мужик. Таких всегда поддерживали, к их словам прислушивались. Сейчас же время горлопанов, родства не помнящих, делов не знающих. Каждый за себя. Так людей воспитали. Да и законы кончились. Хотя, конечно, кое-кто до сих пор спрашивает: «А не слыхать ли каких указаний от начальства?». Объяснять приходится, что нет сейчас ни головы, ни жопы. Впрочем, жопа сейчас у всех одна, большая и общая. Делом нужно людей объединять, большим общим делом, но пока есть что пожрать да выпить, да крыша над головой у каждого, то про общее дело никто не задумается. Хотя народ зря хулить не буду – сплоченный да понятливый. Когда поняли, что запасы нужно сделать, так собрались гуртом да и съездили в Челябинскую область, изрядно добра и прочего барахла навезли. Продуктов всяких да одежонки доброй. Сейчас же опять по хатам разбежались и лишь в гости друг к другу порой выходят. Салат какой-то у всех в голове. Из мозгов с квашенной капустой. Живут сегодняшним днем, а о перспективе не думают. А перспектива – это всегда общее дело.
- Ну, зиму переживете, а потом, глядишь, люди-то и почувствуют ответственность, да и друг к другу притрутся. И о посевной пора уж начинать думать, даже мука – продукт портящийся, а кушать хочется всегда, - попытался развить тему Александр.
- И с этой стороны очень большая затыка, парни, - продолжил Васильич. По его глазам было заметно, что за живое разговор задел, давно все продумано, да не высказано из-за отсутствия благодарных слушателей. – Но чего мы, на сухую-то. Помянем всех людей, от нас ушедших, - Васильич разлил из графина самогон по граненычам, жестом дал понять, что чокаться не стоит, не то время, выпил стопку, поковырялся вилкой в капустном салате, приготовленном хозяйкой. – Насчет посевной есть огромные непонятки. Начну с того, что агрономов и ветеринаров в селе у нас нет. Были, но когда хозяйство развалили и распродали, грамотные по полеводству люди или померли, или к детям своим переехали. А новых агрономов у нас не появилось. Потому что поля пахать смысла не было, как и молочное стадо содержать. Не стало нужды в сельском хозяйстве, бананьями да замороженным мясом с Аргентины Россия начала кормиться. Плодами тропических широт – не зря же нефтью бойко торговали. Теперь, чтоб поля наши вспахать, могучая техника нужна, чтоб попутно еще и сосенки на полях выкорчевать. Да мало вспахать, их же еще и семенами засеять надо. А где семена взять, ежели семена тоже из-за бугра шли, да еще и какие-то генноизмененые, зерно, из них проросшее, на второй раз не всходит. Это ж только в Евангелие «Аще зерно, падшее в землю, не умрет, то останется одно, а ежели умрет, то породит премного подобных себе». Кончилось и Евангелие. Вместе с сельским хозяйством и хваленой государственной продовольственной безопасностью.
- Чего-то совсем грустно, Васильич… Ты ж, фактически, даже не намекаешь, а прямыми словами говоришь, что сами-то вы на селе выживете, себя худо-бедно, прокормите, но чтоб те же Арти дополнительно подкормить, так и продотряды возрождать потребуется… - сказал Сергей.
- А сразу такие опасения появились. Ну, прикинул я, что мука сохранится от силы пару лет, если раньше какой-нибудь жучок ее не съест. Надолго оставшихся продуктовых изобилий не хватит. Потом что будет? – глядя ему в глаза, ответил Васильич. – Сообща нужно проблемы решать, потому координация нужна. Так что уже сейчас нужно головой начинать работать.
- Расскажу старую историю, про то, как головой работать надо, - улыбнулся Сергей. – Как раз на сельскую тему. Лично со мной эта история произошла. Был я лет так сколько-то назад, еще во времена недоразвитого коммунизма, приглашен на свадьбу. Совершенно неожиданно для меня. В качестве, честно скажу, свидетеля. Не ментовского свидетеля, а в ЗАГСе. Коллега пригласил, потому что другого свидетеля у него не нашлось. Не буду про всю эту тусню свадебную и процедуры живописать, потому как никому сейчас уже не нужно. Сразу к теме.
Свадьба случилась почти вот в это же время, в сентябре, лето, так сказать, прекрасное и бабское. Столы во дворе, яблоньки с яблочками над головой, закусь всякая и выпивка. Красотища! И такая симпатичная девица, сестра новобрачной, младшая. Пошли мы с ней после стартового набора тостов за баню в огород покурить и побеседовать о чем-либо интеллектуальном, потому как она в Перми или еще где-то на повара или там библиотекаря училась. Понятное дело, сошлись во мнениях.
А папаша новобрачной был человек не простой, а реальный сельский прораб. И попутно заведовал какой-то бригадой наемных тружеников южных кровей, которые, как тогда было принято, какой-нибудь коровник на ферме строили. Ну и бригадир этих наемников какого-то черта пришел на ту сельскую свадьбу в самый разгар торжества. Ну и чего-то там случилось на почве интернационализма. Он как-то неправильно себя повел, а когда ему сказали, что он вообще незванный гость и хуже татарина, он начал купюры в 25 рублей рвать и метать. Решил, видимо, доказать, что лучше татарина. Короче, его слегка погнали и помяли при этом. Я лично этот процесс этот не наблюдал, потому как был за баней. Но мне рассказали, когда мы из-за бани вернулись.
И все хорошо, свадьба бурлит, кипит и извергается, и даже вечер наступил. А за столами, что во дворе расставлены, остались одни ветераны труда, и даже инвалиды. Потому как молодежь свадебная ринулась в поселковую дискотеку - обычаи простые и народные. А я с ветеранами остался, поскольку сестра новобрачной решила пошуршать по хозяйству, маме помочь. И я это всяко одобрил - не фиг бродить по дискотекам, когда водка-закусь-свежий воздух и девушка симпатичная. Баня опять же в огородишке.
Вот тут случился самый что ни на есть национальный казус - в калитку ломится целая бригада пьяных в гроб южных наемников с предъявой, что бригадира побили. Ветераны селянского труда свернули свои боевые партизанские песни, хвать костыли и отважно вскочили из-за стола. Но я как-то смекнул, что отваги ветеранской недостаточно, потому как южане в калитку ломятся сплоченно и агрессивно. Ну, думаю, все и полный трандец. Побьют крепко, а потом извиняться будут. Но сначала побьют.
А коли трандец все равно уже подступает, то взял я со стола флакон с водкой, глянул печально - полфлакона там, и выпил, встав в позу горниста. И хрястнул освобожденной тарой себе по лбу. Получилась первая розочка. Взял еще флакон, опять же втянул его из горло и опять по себе лбу - получилась вторая розочка. И пошел я с этими розочками к калитке. Пока шел - калитка опустела и наемники куда-то делись. Фома, как говорится, смел.
И вот за подвиг свой поимел от ветеранов почет и уважение, матушка новобрачной стащила с меня окровавленную рубаху (лоб крепко стеклищем изкромсал) и сунула ее отстирывать симпатичной девахе-сестренке. Попутно деваху с глаз долой убрала. И покуда я принимал заслуженный почет и уважение от ветеранов, мамаша эту деваху еще и пару раз коромыслом офигачила, в противопожарных целях, чтоб не ходила со мной за баню курить - строгие были на селе нравы. Красного петуха тогда весьма опасались.
Проснулся я рано утром вот также, как и сейчас, в баньке, на полке. Тепло, знатно, петухи орут, истома давит и трубы горят как в крематории. Начал я из баньки выбираться - открываю дверь, а там в предбаннике овчарка на цепи. Но зато увидел, что на лавке в бане стоит ковшик с квасом, форменный вот такой же граненыч, полный водки, и мисочка с капусточкой. И вот присел я на лавочку, принял подношение, капусточку хрумаю и с собакой разговоры веду... Потом отошел душевно и еще прилег слегка...
А уж утром выяснилось, что заботливая мамаша, офигачив коромыслом дочку и загнав ее домой, дабы не баловалась, тихонько утолкала меня в баню спать и собаку там закрыла, чтоб не было у меня мыслей каких грешных...
Я эту историю сначала любил добрым людям рассказывать, а потом перестал любить. Потому как слушатели всегда после истории с интересом требовали, чтоб я пузырь об голову хлопнул. Ну и приходилось бутылки бить. Народ капризен – ему зрелища подавай, не только хлеб насущный. Такая вот история, как мне пришлось головой поработать, - завершил свою эпопею Сергей.
Васильич с Александром начали громко и безобразно ржать. Ржали, как кони, минут этак пять, не меньше.
- До слез рассмешил, давненько я так не хохотал, - сообщил Васильич. И разлил остатки самогона из графина. – Однако, вот так за разговорами мы с вами трехлитровый «райкомовский» графинчик уговорили. Раритетная посуда, кстати, я его из кабинета директора совхоза утащил, когда перестройка распоясалась и совхоз накрылся. Еще пепельница к нему была, могучая и суровая, объемом с полведра, но она не сохранилась, разбила ее хозяйка, чуть ли не об мою голову. За некоторые ошибки моей натуры, - улыбнулся Васильич. – В общем, хорошо поговорили, ладно посидели, еще по стопке и спать.
На том и завершился душевный банный вечерок в старом уральском селе Сухановка.
Глава 20
Жертвоприношение. Невеста Керемети.
Свердловская область, Артинский район, д. Верхний Бардым
Октябрь, 2020 г.
За день Роза натерпелась ужаса – сначала минут десять билась в багажнике собственного авто на дорожных выбоинах, потом с полчаса, когда машина где-то остановилась, слушала разговоры на незнакомом наречии. Машина остановилась, о чем-то перетолковали, потом нова двинулась. Поняла, что захватившие ее люди марийцы, потому как отдельные слова были знакомы – все ж таки родная ей деревня Бишково поблизости от марийский деревень стоит. Определила, что марийцы, но о чем говорят – не поняла. Бивший Розу страх постепенно превратился в конвульсии паники. Роза обмочилась. Даже дважды. И похитители, как будто ждали именно этого, тотчас же извлекли ее из машины и, набросив на нее какую-то простыню, затолкали в дом. Закрыли в какой-то кладовке, заваленной плотно набитыми мешками. Поставили оцинкованное ведро – «сюда ссать будешь».
Роза присела на мешки. Невероятно хотелось курить, но сигареты остались в машине. Порылась по карманам и обнаружила зажигалку. Щелкнула ей безрезультатно – зажигалка была мокрой и огоньку давать не хотела. Даже не заискрила. Обнаружила еще брикетик жвачки, остро пахнущий мочой. Отбросила его в сторону. И внутренне взвыла. Утробно и до сблева жутко.
В кладовке было темно, лишь какие-то отблески света проникали через дощатые стенки. Роза, трясясь от страха, стянула с себя обоссанные джинсы и стринги. Стринги отбросила в сторону, а джинсы попыталась отжать. Отжала как уж получилось. Вытерла руки простыней, обтерлась и натянула джинсы. Колотило то ли от страха, то ли от холода. Метались мысли: - Что им нужно? Машину? Так и без того уж машину забрали. Грабить? Так чего у ней брать? Изнасиловать вдесятером? Выкуп с родителей? Рабыней сделать, чтоб полы им мыла? Или чтоб пожрать готовила? Зачем?!! И зачем, вообще, она из дома выехала?!!
Было слышно, как мужики во дворе бряцают каким-то железяками, чего рассуждают и много матерятся. Между собой переругиваются. Собрались могилу копать и баню топить, да еще какую-то баню разбирать. Какую баню? Чтоб Розу отмыть? Для кого могилу? Для нее? Так могли бы прямо на трассе бросить, вся трасса нынче трупами завалена, на каждом километре трупы лежат. От безысходности и рухнувших на нее непоняток Розы кинулась на мешки и зарыдала.
Недолго рыдала, потому что на нее обрушился спасительный обморок. Из забытья вышла, заслышав грохот десятка сапог. Мужики тяжело топотали, словно стадо коров, и чего-то гоготали. Опять бряцали железом и матерились. Роза началась биться в дощатую дверцу кладовки, крича, что замерзла. Умоляла, чтоб открыли и хоть что-нибудь объяснили. Дверь открыл какой-то мужик, осветил Розу фонариком, хмыкнул и подал ей засаленную телогрейку. Больше ничего не сказал. Пинком вбил дверь и громыхнул засовом. Роза криком поблагодарила его – решила, что с похитителями ругаться не стоит, лучше уж добром попытаться договориться. В ответ – тишина. Ни ответа, ни привета. Уж лучше бы матом покрыл.
Натянула поверх куртчонки довольно-таки распашистую телогрейку и прилегла на мешки. От телогрейки пахло свинячьим дерьмом. Роза ненавидела не только запах свинячьего дерьма, но и вообще запах свиньи. Даже когда на базаре мясом торговала, перчатки натягивала, если со свининой дело приходилось иметь. И парней, которые сало на закусь ели, очень не любила, иногда и от секса с ними именно поэтому отказывалась. Сейчас же грязная рабочая куртка с неистребимым запахом ненавистного дерьма казалась ей уютной. Потому что обещала хоть какую-то безопасность – если бы убить хотели, то и телогрейку бы не дали.
Попыталась уснуть, ничего другого не оставалось. Только ждать. Все равно же когда-нибудь откроется дверь, кто-то придет и объяснит ей, чего от нее требуется. Быть может, Роза сумеет с ним договориться. Ведь должны же они понимать русский язык, хотя и говорят меж собой по-марийски. Должны они хоть что-нибудь понимать. Для чего-то ж она им нужна, коль уж похитили. Спать? Но какой сон, если страх скручивает нервы жгутами? И все же уснула. От страха.
От мешков пахло мукой и какой-то крупой. В углу кладовки кто-то возился и пищал. Мышь, наверное. Розе зверски хотелось курить, возможно, поэтому обострилось обоняние. А, быть может, и просто от страха. Обрушился шквал запахов. Доносился стыдный запах стрингов, которые Розы куда-то за мешки забросила. Из дома, к которому была пристроена кладовка, несло крепким устоявшимся перегаром и отвратительными магазинными пельменями. Пахло чудовищным дешевым табаком и грязными мужиками. Еще подгоревшей яичницей и каким-то вареным мясом. Розе стукнула мысль «Людоеды?!». И от этого она резко проснулась. Присела на мешки, подумала и успокоилась: - Ну какие людоеды, жратвой весь дом пропах. Пусть очень херовой, но жратвой. Людей-то, наверное, только с большого голода едят. Или какие-нибудь маньяки специальные. Но откуда в марийской деревне маньяки, маньяки в городах обитают. От безделья и наркотиков заводятся.
Во дворе опять загрохотали сапоги, подошвы забряцали о крыльцо, хлопнула дверь, половицы заскрипели от тяжести шагов мужиков. От мужиков шел ядреный запах свежего пота, свежих пихтовых веников, березового листа и застоялого дыма. Тянула какой-то душистой, даже приятной гарью. Видимо, из бани вернулись. Банный день у них, наверное. Всеобщая марийская помывка. От этого Роза насторожилась – а вдруг после бани им женского тела захочется? Но тогда могли бы и ее в баню сводить. Роза бы не сопротивлялась. Расслабилась бы и потерпела. Да и поняла бы, наконец, чего этим мужикам от нее надо.
Мужикам же, похоже, Роза не требовалась – забренчали ложки-тарелки, пошел острый запах водки, брякнули стаканы, загоготали голоса. Табачным дымом напахнуло. А зря. Роза бы сейчас не отказалась от дикого разнузданного секса. Отнюдь бы не отказалась. Лишь бы все было ясно и понятно. Роза укуталась в свинячью телогрейку и попыталась заснуть.
Под вечер Толик подъехал к дому Ивана. Толкнул калитку. У забора на кургузой цепи крутилась абсолютно черная лохматая грязная и явно дворовая собака. Грызла чью-то кость. Заржала лошадь, явно где-то в огороде бродит. Из дома вышел Иван. Присел на лавчонку под сараем, махнул Толику рукой, приглашая. Толик присел, достал сигарету, поширкал зажигалкой и с трудом раскурил. Выдохнул дым.
- Все готово. Деваху доставили, яму выкопали там, где ты сказал. Нашли в деревне две бани по- черному. Из одной бревна выкатили, хоть старуха и шибко ругалась, во второй попарились.
- Хорошо попарились?
- Да куда там! Банька маленькая, печка древняя, полдня топили, но угаром вовсю тянуло. Не выстоялась баня. Так, заскакивали по три человека, с приотрытой дверью вениками помахали, выскочили да ополоснулись из ведра. Когда последние в баню ходили, так она уж совсем холодная была.
- Ничего, если так уж приспичило, то завтра в баню нормальную сходите, там кости распарите. Деваху, как я говорил, ничем не кормите. Не надо ей этого. И приглядите, чтоб опросталась. Перед тем, как в гору подниматься будете. Сами водки много не пейте, чтоб никто не падал. Здоровые и крепкие вы там нужны, да еще здоровье и крепость будут вам там дарованы. Часам к восьми вечера будьте готовы.
- Тебя с собой сейчас забрать?
-Нет, сам приеду с помощниками. К восьми часам и приеду. Потемнеет к тому времени. К месту пойдем пешком. Повторяю – с собой ни фонариков, ни факелов не брать. Идем в полной темноте. Пусть даже на ощупь. Ноги сами к месту приведут. А с собой вот эту собаку заберите. В мешок, что ли, давай ее засунем, а то сбежит еще сдуру.
Иван сходил в сарай, вытащил оттуда старый дыреватый картофельный мешок. Собака, конечно, пыталась сопротивляться, но Иван с Толиком запихали ее в мешок вместе со цепью. Мешок завязали и забросили собаку в багажник. Псина пыталась сопротивляться и лаять.
- Ничего, недалеко, довезете. Если насрет в мешок так и фиг с ним. Главное - глядите, не упустите. Нужна нам черная собака, обязательно нужна. И вот эту сосенку, что в ведре стоит, тоже можешь прямо сейчас в машину загрузить. Осторожней с деревцем, не повредите. Я полдня ее выискивал и каждый корешок отдельно выкапывал. Нежно с ней обходитесь.
- Буду стараться.
- Да уж расстарайся, недолго все дело испортить, обряд, если что не так пойдет, может и не получиться. Все нужно делать именно так, как старые знающие люди делали. А они ведали, по настоящему ведали. Езжайте, готовьтесь, меня ждите.
- А на гору оружие с собой брать?
- Еще раз повторяю – никакого оружия! Не с кем там воевать будет. Силенок у вас не хватит с ним воевать. Да, еще, перекурите дома перед обрядом, потом и на ходу, и на месте никакого огня зажигать не нужно. Темнота нам нужна. Темнота – друг молодежи, так в моем детстве говорили.
- И в моем тоже.
- Ну, вот и вспомним детство, - сказал Иван. – Езжайте!
Прикрыл за Толиком калитку. Двинулся в дом. Там за столом сидели два племяша, сыновья старшего брата, давно уж от какой-то долголетней болезни сгинувшего. Племяши были уж в возрасте, люди семейные и даже на зоне побывавшие. Тертые, в общем, мужики.
- Ну, спровадил клиента, - сказал Иван. – Наставление дал, вечером обряд совершим. Вы, главное, делайте все, как я сказал – выполняйте роль помощников. Сам не знаю, чем все это дело обернется, но матушка рассказывала, что обряд удачу и большую силу дает. А сила нам в это сложная время очень нужна, сами понимаете. Матушка говорила, что последний раз в наших краях такой обряд делали в деревне, уж не помню какой, под Красноуфимском. Давно, когда еще гражданская война была. И люди получили силу необыкновенную, большую удачу, многих эта сила да удача и от смерти спасла, многих и от краснопузых бесчинств прикрыла. Дерево на месте обряда выросло, так долго к нему кланяться ходили, за силу и удачу благодарили. Может, и у нас получится. Давайте сейчас отобедаем, отдохнем и к вечеру чтоб в готовности быть. Ножи подточите! Водки пейте в меру, чтоб быть уверенными в деле нашем и ничего не бояться. Разливайте, ребята!
Ребята разлили, выпили, закусили. Один из племяшей спросил Ивана:
- А почему обряды, уж считай, целый век не совершались?
- Может быть, конечно, и совершались, да я ничего про это не знаю. Закон же прост: нашел – молчи, потерял – молчи, украл – молчи. Мы, марийцы, не просто на Урале живем, мы еще и в лесу живем, наособицу. Лишний глаз нам помеха, лишний шум других привлекает. Большому Белому Богу обряды совершали постоянно и ежегодно, бычков, баранов да козликов по лесам забивали в каждой марийской деревне. Никто этому не препятствовал, советская власть считала чудачеством и не более. А обряды Керемете… Кереметю не почитали, черное ведовство грехом считалось да бабьим баловством. Бабы и порчу наводили, и проклинали, и сглаз накладывали на тех, кто их обидел. Совершали, конечно, и жертвоприношения, но, опять же, черными козлами, собаками и кошаками. Но языком про это не чесали на каждом углу. Матушка моя, бабуля ваша, в этом деле большой толк знала, на всю округ ведовала да знахарила. Может, чего и мне передалось, да и вам по родственной линии. Все сегодня ночью и узнаем. Не суетитесь!
Роза в очередной раз проснулась от холода – никакая телогрейка не спасет от липкой нервности, жгучего страха и проникающего со всех сторон в дощатую кладовку осеннего морозца. Снег, конечно, еще не выпал, мелкий ледяной дождь порой накрапывает, но часами сидеть в какой-то темной кладовке в плену у непонятных мужиков – от одного этого мороз по коже пойдет. Тем более, если на улице не май месяц, а целый октябрь, фактически в ноябрь переваливающийся. Роза дрожала и зубами постукивала. Сквозь щели видно было, что на улице стемнело.
- Быть может, мужики темноты ждут, чтоб не белым днем со мной позабавиться? – с какой-то искренней надеждой подумала она. А мужики, так вовремя помянутые, как раз застучали дверями, вывалились в сеночки, опять загремели сапогами по крыльцу. Дверь в кладовку приоткрылась.
- Эй, блондинка, ты ссать не хочешь? Или, может, по-большому? А то в нужник могу сопроводить. Сходи уж, - хрипловатым голосом сказал ей какой-то мужчина.
Роза даже обрадовалась – вот и разговоры начались, быть может, и договориться с похитителями удастся. Ответила чуть ли не радостно:
- Схожу, схожу в туалет!
- Алга! – по-татарски сказал ей мариец. – Выходи во двор, провожу.
Роза вышла на двор, в полутьме мужик указал ей на дворовое свежесобранное из хорошо выструганных досок сооружение. Нужник там, поняла Роза. И направилась в сортир. Долго там не задержалась – не с чего было разгаживаться.
Когда вышла, обнаружила, что во дворе полно народа, человек двадцать, не меньше. Один из похитителей сбросил с нее ненавистную, но уже ставшую чуть ли не родной свинячью телогрейку, и накинул какую-то темную шуршащую куртку, объемистую, размерами на рослого мужика.
- Вот в этом уж точно не замерзнешь. Пойдем!
Вышли со двора и в стремительно нахлынувшей темноте пошли по деревне. Шли чуть ли не строем, окружив Розу. Один из мужиков вел на поводке какую-то собаку. Роза в своих легоньких кроссовках запиналась об застывшую в крупные комья грязь. По улице вышагивали недолго – похрустели немного по узкому асфальту и свернули в поле. Двинулись по бездорожью, сквозь заросли бурьяна и высохшей некошеной высокой травы, куда-то в гору. Шагали не торопясь, молча. Именно это молчание Розу особенно напрягало.
- Может, на расстрел меня ведут? – подумала она – Так были бы с ружьями. Безоружные они. Может, где-то специальные люди с ружьями ждут? Может, приняли за американскую шпионку, которая всех и отравила? Сейчас же все с ума сходят да гадают, отчего народ повымер. Хотя, если б на расстрел, то чего бы по горам водить, расстреляли бы во дворе. А то прямо на улице. Или не хотят деревню будоражить? Куда же ведут-то?
Хотела спросить у мужиков, но один из тех, что рядом шел, взял ее под локоть, чтоб удобней ей идти было, чтоб ненароком не запнулась. Взял молча, слова не говоря, но чувствовалось, что заботливо. Роза за сегодняшний день научилась чувствовать мужскую заботу. Очень быстро научилась. И Роза молча продолжила путь.
Шли в полной темноте, сопя и даже слегка задыхаясь. От мужиков пахло табаком и Роза ощутила неудержимое желание закурить. Но рядом никто не курил, а нарушать общее молчание Роза не осмеливалась. Вдруг мужики не так поймут или просто обидятся, вдруг они не любят курящих девушек? Поэтому послушно шла и даже слегка пыхтела. От ходьбы по пересеченной местности, да еще в горку случилась испарина. Наброшенная на Розы куртка отлично грела и уютно шуршала. Появилось ощущение легкого и приятного счастья. Захотелось даже из мультяшного детства благостно пробубнить «куда идем мы с пяточком – большой-большой секрет», но Роза, конечно, молчала. Молчание, когда все молчат, а лишь пыхтят, всегда золото.
В горку двигались с полчаса, затем остановились. Несколько мужиков прошли вперед, чего-то там осмотрели, что-то подвигали, затем вернулись. Тишину нарушал лишь ветер да гул деревьев. Рядом, похоже, был лес. Из группы похитителей выделилось двое – они подошли к Розе, один снял с нее уютную и ставшую уже почти родной куртку, а второй натянул ей на голову плотный черный полотняный мешок. Роза было дернулась, но крепкие руки ее удержали. Роза почувствовала, как ее начинают обматывать какой-то материей. Обматывали плотно, прижимая руки к туловищу и упаковывая ноги. «Как портянку на ногу мотают», - подумала Роза. Затем ее взяли и понесли.
Несли осторожно, явно несколько человек. Потом подняли и куда-то опустили. Роза ощутила спиной, что положили ее на какие-то достаточно гладкие бревно. Пахло дымом и землей. Запах был плотный и невероятно сытный. Розе стало все совершенно безразлично. Она поняла, что устала невероятно и хочется одного – полного покоя. И этот покой был близок, совсем рядом. Холодный, но долгожданный покой. Покой парализовал ее, не хотелось не двигаться, не кричать и даже дышать. Не хотелось ничего.
- Прими наш дар, Кереметя! – прозвучал надсадный старческий голос.
- Это твоя невеста, Кереметя! – громко и твердо заявили еще два голоса, более моложавых.
- Мы верим и ждем тебя, Кереметя! Приди к нам и помоги нам! Вот наш подарок! – хором, вполне слаженно сообщил целый хор мужских голосов. – Возьми свою невесту, Кереметя, дай нам удачу и силу!
- Кто невеста? – подумала Роза. – Чья невеста? Я – невеста?
И почувствовала, как сверху на нее обрушился какой-то ком. Еще один, еще один. Обвал.
- Это земля, - подумала Роза. – Это очень много сырой и холодной земли.
Комья сыпались и давили. Давили на все тело. Дышать стало невозможно, да и уже не дышалось. Не дышалось и не жилось. А, быть может, еще и жилось – по всему телу прокатилась волна необычайно приятной теплоты, полыхнула какая-то невероятная энергия, взбурлившая Розу. Хотелось отдаться, отдаться, отдаться! Эта дивная энергия перетекала из кончиков пальцев до мозга и обратно, плавными и горячими волнами. А потом собралась в какой-то замысловатый клубок и выплеснулась. Это было последнее, что Роза почувствовала.
Мужики бросали в яму подмерзшую землю, лопату за лопатой. Кидали фактически наощупь – ничего не было видно. Полная и мягкая темнота. И тишина, даже не нарушаемая порывами ветра. Слышно было лишь, как в яму падает земля. Бросали вшестером, очень ритмично. Комья сначала падали на мягкое тело девушки, а потом уже на землю. Это можно было определить на слух.
Иван запел: - Уга, джага, уга-уга!
-Уга, джага, уга-уга! – вторили ему помощники.
- Уга, джага, уга, уга! – хором подхватили бойцы Толика.
Этот протяжный напев заворожил всех, пели все громче и громче, каждый начал выкрикивать эти загадочные звуки чуть ли не надрываясь, но тщательно стараясь при этом, чтоб не выбиться из общего хора. Бойцы начали пританцовавать, грохоча по мерзлой земле берцами и резиновыми сапогами. Отбивали чечотку в ритм напева. Уга, джага, уга-уга! Психоз охватил всех единым порывом. Это был общий импульс, какой-то толчок и рывок.
Парни, работавшие лопатами, тоже рвали глотки «Уга, джага! Уга-уга!» и ритмично кидали землю до тех пор, пока над уже бывшей ямой не получился небольшой холмик. Бойцы воткнули лопаты в землю и влились в общий танец «Уга, джага, уга-уга!».
К холмику подошел Иан, разгреб руками выемку и из ведра, трепетно и осторожно, перенес в на холмик маленькую сосенку. Сравнял вокруг ее землю, нежно заровнял ладонями. Один из племяшей Ивана подвел к холмику присмиревшую черную собаку, снял с ее ошейник и взял за шкирку. Собака не сопротивлялась. Племяш полоснул ей ножом по горлу и направил хлынувшую струю собачьей крови на корни свежепосаженной сосенки. «Уга, джага, уга-уга!» - ревели истошно два десятка мужицких глоток. Племяш сцедил с собаки кровь и положил парной остывающий труп пса в изголовье получившейся могилы.
- Уга, джага, уга-уга! – изуверски хрипели бойцы Толика.
И в этот момент из-под корней сосенки начали струиться какие-то зеленоватый искорки. Они поднялись на полметра каким-то хитроумно выкрученным снопом, взвихрились, закружились, образовали довольно плотное облачко. Облачко задержалось над холмиком, а затем растеклось, словно плотный зеленоватый туман. Туман окутал всех. Продержался какие-то доли секунды и исчез. Уга-джага умолкла как по команде.
-Ты принял наш дар, Кереметя! Ты пришел к нам! Ты нам поможешь! – уверенно крикнул Иван.
И наступила тишина. Молчали все. Даже деревья под ветром больше не гудели.
Иван, не говоря ни слова, махнул Толику рукой – уходим. Толик точно также махнул своим бойцам. Пошли все разом, молча и бесшумно. Не спотыкаясь о кочки и корни бурьяна. Шли так, будто видели в кромешной тьме.
Спустились с горы к деревне. В деревне было тихо и даже дворовые псы не лаяли. Прошли по улице, свернули в дом Толика – так сейчас все в деревне называли занятую бойцами усадьбу. Без разговоров расселись за столом, достали из- под стола картонный ящик с водкой и разлили выпивку по стаканам. Молча выпили. Выдохнули. Без разговоров начали из различной снеди-консервов создавать закуску. Закусывали тем, что под руку попалось. Жевали с хрустом печенья, шоколадные батончики, маринованные огурцы и прочую всячину. Прожевали и снова наполнили стаканы. Снова молча. Выпили и закусили.
Тишину прервал Иван: - Сегодня мы почтили нашего древнего Бога. Напомнили ему о себе. А он узнал нас – вы это сами увидели. Завтра будет новый день. И мы узнаем, что дал нам Кереметя.
Бойцы молчали. Иван поднялся и жестом показал Толику, что надо выйти во двор, есть разговор. Толик вышел. Молча протянул Ивану пачку сигарет. Тот не отказался. Закурили жадно, отчего-то хором закашлявшись.
- Через три дня нужно вновь совершить обряд. Ищи блондинку, - сказал Толику Иван. – Мы разбудили наше древнее божество. И сейчас нельзя останавливаться. Кереметя нам этого не позволит. Это все. Пусть твои люди отдыхают. А я с помощниками домой поеду.
- Понял, - Толик затоптал сигарету. – Будем искать. Сообщу.
Иван с племяшами загрузились в расхлестанную «семерку» - ее взяли потому, что Иван настоял. Заявил, что не нужно светиться в деревне на блестящих джипах-проходимцам, подобранными племешами на трассе. Поехали.
- Слышь, дядя Иван, а почему ты эту «угу-джагу» (*18) вместо заклинания придумал? – спросил племяш.
- А помнишь, ты недавно подсунул мне флешку с саундтреком из моего обожаемого Тарантино. Был там и этот мотивчик. Мне очень понравилось, помнишь ведь? Долго я напевал. Похоже на то, как филин темной ночью ухает. Есть в этом напеве что-то марийское. А заклинаний я не знаю и никогда не знал. Матушка этому меня не обучала, - ответил Иван. – Ей со мной не до заклинаний было.
- Шутник ты, дядя, - заржали племяши. – Вот так бы прямо сейчас эту флешку и включить, но в этом хламе с гайками никакой музыки нет. Хочешь, мы просто напоем?
- Дома споете, хором, - ухмыльнулся Иван.
*18 – Hooked on a Feeling. Песня попсовой шведской группы Blue Swede, в семидесятых годах прошлого около года была относительно популярной. Использовалась фрагментами в саундтреках к нескольким фильмам.
Глава 21
По-волчьи выть
Челябинская область, г. Нязепетровск
Ноябрь, 2020 г.
Из Сухановки Сергей и Александр выехали утром, от души поблагодарив Васильича за гостеприимство и весьма дельные разговоры. К челябинской трассе ехали через деревню Черкасовку. Кстати, там до сих пор остались фрагменты былого сельского хозяйства, мало того, там работал на агрофирме и сын Васильича, закончивший в Екатеринбурге юридическую академию, но вернувшийся на село трудиться агрономом. Так что насчет полного отсутствия сельскохозяйственных кадров бывший глава Сухановки слегка прибеднялся. Но, понятно, что это вполне нормальная мужицкая прижимистость и жизненный принцип: нашел - молчи, украл – молчи, потерял – молчи – все ж-таки Урал, край каторжанский. Тем более в ситуации, когда кадры скоро будут решать все.
Проехали дубовую рощу и выехали к границе Челябинской области. И тут Сергея прорвало:
- Да прав Васильич! Абсолютно прав. Реально по жизни зашли в тупик и кто-то, пусть даже и Бог, решил закончить эту тупиковую игру. Потому что все стало картонным и придуманным. Эра имитации! Весь смысл ушел в потребление и кормление менеджеров. А менеджеров к моменту всей этой Погибели развелось значительно больше, чем бродячих собак. Русскому человеку и плюнуть-то было некуда. Куда не плюнь – тут же из любого барбершопа с бокалом смузи вылезет ухоженное мурло менеджера. Менеджеры были вездесущи: менеджеры по продажам, по закупкам, по общению, по встречам, приемам и проводам. Менеджеры по рекламе и по консультациям, по секс-шопам и геморрою, по сортирам и геополитике. Были даже специальные менеджеры по межкабинетной логистике, которые завсегда могли объяснить, как быстрее пройти все необходимые кабинеты, чтобы добраться затем до единственно нужного. Этакие менеджеры по нужнику. А еще специальные менеджеры для эффективности менеджмента и менеджмент для эффективных менеджеров. Менеджеры были повсюду, и для менеджеров было сознано все. Этот мир неожиданно и как бы специально оказался созданным для менеджеров.
В прежние времена, я думаю, менеджеров было чуток поменьше, и называли их поначалу приказчиками, а потом, по случаю смены власти, стали называть специалистами среднего звена. Когда экономика стала рыночной, вместо приказчиков и специалистов вылезли менеджеры. Потому что приказчики – это звучало недемократично, а специалисты – это изначально однобоко. Зато менеджер – это ж звучит гордо! Потому что менеджер – это совсем уж исполнительный приказчик и абсолютно однобокий специалист.
И от менеджеров была несомненная польза. Польза отнюдь не в том, что они работали – убрали бы с любого реально работающего предприятия половину менеджеров, и предприятие, если оно все-таки реально работало, начало бы производить свою продукцию или точно такими же темпами, или вдвое лучше. А если бы убрали менеджеров из конторы, то контора попросту и не заметила столь консервативного нововведения. Впрочем, контора вскоре все равно бы окрепла новыми менеджерами – таково уж ее свойство. Польза от менеджеров была в том, что они были.
Менеджер – это такая бессмысленная, бестолковая, но движущая сила имитации развивающейся экономики. Потому что у него было самое необходимое свойство – он потреблял. И он вынужден был потреблять, потому что от этого напрямую зависела его карьера в иерархии менеджмента. Менеджер был обязан постоянно доказывать свою успешность, поэтому он влазил в кредит, был обречен на ипотеку, пожирал бизнес-ланчи и унаваживал интернет своими резюме. Он показательно отдыхал в клубах и бодро «зажигал» на корпоративах. Выезжал невесть куда лишь ради того, чтобы потом выставить свое фото на каком-нибудь социально-блалакающем сайте – пусть все знают, что и он не единственным пальцем сделан. За доказательство успешности он платил из своего кармана, а неумолимая машина потреблятской экономики ежедневно предлагала ему все новые и новые способы обозначения успеха. В итоге менеджер отдавал свою жизнь на заклание менеджменту по старой русской системе «назвался груздем – полезай в кузов!».
Менеджер состоял из вороха амбиций и заносчиво считал, что он чем-то управляет или хотя бы принимает участие в управлении. Все это полная ерунда – менеджер мог управлять разве что другими менеджерами. Всеми менеджерами скопом управляла система имитации экономики, которая давно вышла из под контроля и существовала лишь ради своего существования. Этакий надутый презерватив со вкусом клубничики. Кому нужно было само существование этой системы – вот это уж точно никому неизвестно. Потому что единственное ее детище, ее основной продукт – это менеджеры. Убери менеджера – и система начала бы биться в конвульсиях. Потому что она, словно вечный двигатель, изначально создана для самопожирания. Менеджеры были сродни паразитам и паразитировали на паразите, который паразитировал на них. Это был омерзительный симбиоз с перерывом на онанизм.
Менеджеры были созданы совсем как люди и сделаны из того же набора генов, крови, костей и мяса. Их рожали женщины, воспитывали матери, обучали педагоги, быть может и никудышные , но все же учителя. От людей они отличались лишь тем, что их неумолимо перемалывала система менеджмента, направленная лишь на то, чтобы клонировать сонмы специальных двуногих существ. У них были такие же простые желания, как и у людей – секс, страх и голод. Но только секс ради карьеры, страх ради продвижения по иерархической лестнице, а голод обозначен не желанием пожрать, а спазмами жажды успеха. Поэтому любить, страдать или сопротивляться они не могли – это же было не позитивно и не конструктивно. Главное – лояльность. Эмоции противопоказаны! Поэтому они боялись жить. Просто имитировали жизнь.
Реальная жизнь для них была досадной помехой. Жизнь не входила в сферу задач менеджера, потому что нельзя жить, постоянно повинуясь. Жизнь – это не лестница, по которой можно пройти. Жизнь не предсказуема, предсказуем лишь менеджмент. Если человек может поставить перед собой какую-нибудь цель и целенаправленно добиваться ее, а, тем паче, вовремя сделать выбор, то менеджер был лишен такой возможности. Потому что неукоснительная лояльность – второе имя менеджера. Менеджеру даже не приходилось холуйствовать и вопрошать «чего изволите?», потому что он всегда должен был знать то, что должен делать. Делать он мог все, но действовать он не смог бы никогда. Действовать может только человек.
Менеджер не был хорошим или плохим. Быть плохим и хорошим может только человек. Менеджер был эффективным или неэффективным. Но никакой разницы между этими менеджерами нет. Потому что именно это было никому не нужно.
Менеджера легко можно было заменить компьютером, каким-нибудь цветастым ковриком для мыши или, например, кондиционером. Но для экономики потреблятства такая система была невыгодна: менеджер – это продукт эволюции экономической имитации и залог ее регенерации. Если человек способен мыслить, жрать, срать и размножаться, то менеджер имел свойство активно потреблять и всегда готов быть употребленным системой. Именно для самоупотребления и самосохранения система и создавала менеджеров.
Люди в ХХI веке оказались не нужны. Потому что у них были мозги, страсти и эмоции. А это – лишнее. Жизнь интересна и увлекательна, зато система имитации и потреблятства цинична. Вот и задумаешься поневоле – а не смахнул ли Бог менеджеров с шахматной доски жизни на Земле? Ну, и людей вместе с ними. Потому что, когда рубят, то щеки летят.
- Ну, Остапа несло, как классики сказали. Это на тебя заведомо упадническая музыка влияет, - сказал Александр и переключил ухавший в автомузыкалке Van deer Graaf Generator на задорную кантри-музычку. – Так веселее будет. Что было, то прошло. Были топ-менеджеры – не стало топ-менеджеров. Все о них позабыли уже. Как будто их и не бывало. Нам сейчас жить надо. Гляди-ка – волки!
Стая волков, численностью с десяток, вполне спокойно брела вдоль обочины. Явно сытые, плотные, лоснящиеся и к проезжавшему автомобилю абсолютно равнодушные. Двигались со стороны Нязепетровска, ничуть не опасаясь и наличием человека не интересуясь.
- Вот, может они и есть нынешние хозяева жизни? Не удивлюсь, если мертвецами питаются.
- Навряд ли. Павшей скотины, наверное, масса, чего им человечину по обочинам собирать? Заметь – со стороны Челябинской области идут, движутся в наши края. Быть может, родина у них здесь.
- Так богатые ж леса вокруг Поташки и Березовки. Хотя в Сухановке народ, помнится, жаловался, что грибы не растут.
- Везде грибы растут, вот только с разной урожайностью. Народ всегда недоволен – сыроежки впадло, подберезовики – третьесортные, грузди есть, но белых нет, маслята есть, но рыжиков не хватает. Не ценит наш народ дары природы. Только в закуске!
Вот так, рассуждая о паразитах и грибах, добрались до Нязепетровска. У города городским было лишь название, насильно привязанное к поселению наличием железнодорожной станции. Обычный уральский пейзаж – бревенчатые домишки, растекшиеся по взгоркам вокруг стародавнего градообразующего механического завода, пристроившегося к специально для него и созданному городскому пруду. До погибели здесь жило двенадцать тысяч человек. А сейчас, как вчера сообщил Васильич, людей осталось от силы триста-четыреста. Парни из Сухановки и Поташки, выезжавшие в сторону Челябинска за добычей, приглашали выживших жителей переселиться в Артинский район, но желающих не обнаружилось.
В живых в Нязепетровске осталось весьма пожилое население, в лучшем случае, как в последние времена обозначалось, представители предпенсионного возраста, но большая часть как минимум на заслуженном седьмом десятке. Крепкий люд – и до погибели наперекор жизненным невзгодам до своих шестидесяти лет сумели дожить, и после всеобщей смерти жить остались. Отказывались от переезда потому, что схоронили родных и близких и продолжают хоронить вымерший город. Заправилой среди выживших нязепетровцев, как подсказал весьма осведомленный Васильич, точнее – одним из заправил, стал Геннадий Ильич, ранее работавший в конторе по перекачке воды из Нязепетровского водохранилища в Екатеринбург. Вот к нему-то сразу и двинулись Александр с Сергеем.
Дом нашли почти сразу – почти по главной улице, крепенький пятистенок. Из печной трубы валил дым, а у ворот была свалена изрядная куча сухих березовых дров. Остановились, вышли, поздоровались и обозначили цель приезда. Геннадий Ильич тотчас же и успокоил:
- Да приподняли створ на плотине, практически сразу и приподняли, когда поняли, какая беда на нас свалилась. Сброс воды в Уфу по нижнему бьефу идет, потому можете быть спокойными – плотина выдержит. Дело в том, что насосные станции, которые в Екатеринбург воду закачивали, электроэнергию жрали непомерно, больше, чем весь Нязепетровский район оптом потребляет. Вернее, потреблял. И как только мы узнали, что мегаполису больше наша вода не нужна, станции тотчас же и от электроэнергии отрубили. Ну, и створ приподняли заодно – без электричество б не по силам было бы. Чтоб за прорыв плотины весной не волноваться. Прямо скажу - тут чисто наш шкурный интерес был. Надеялись, что электричество долго еще поступать будет, если мы с сетей нагрузку лишнюю снимем. Но зря надеялись – неделю назад ток в проводах закончился. Сейчас живем на генераторах-«боботилках», чтобы мясо в холодильниках не прокисло. Запустим, потарахтят, мясо в морозилках заморозим да и опять выключим. Постоянно лишь на водокачках генераторы работают - без воды ж нельзя, как без воды, хотя и на огромном водохранилище живем. А по ночам освещаемся свечками и керосиновыми лампами. Благо, прошлись по сусекам, наскребли, кто чего припас да чего бог послал, керосином в хозяйственных лавках разжились, вот так пока и перебиваемся. Керосину, конечно, маловато, не то, что бензина и дизтоплива. Но на зиму должно хватить. Сейчас вот дровами занимаемся с женой – хотя запасец на зиму есть, вполне даже солидный, но лишними не будут и эти дровишки. Перевез от соседей поленницу, померли мои соседи, схоронили их уже, им уже ничего не надо. Как и деткам моим с внучатами, - вздохнул Геннадий Ильич и продолжил бросать дрова в оцинкованную тачку.
Александр принялся помогать старику, а Сергей прыгнул в машину и разбудил рацию, чтоб сообщить в Арти успокаивающие вести про плотину. Связь, как ни странно, получилась сразу же и почти без помех, директор попросил поблагодарить нязепетровцев и пригласить их переехать в Арти. Конец связи.
- Спасибо, конечно, на добром слове, - ответил на благодарственный рапорт Сергея Геннадий Ильич, - А насчет переезда… Нет, никуда мы пока переезжать не будем, не впервой уж такое предложение звучит. Мы ж как себя называем? «Похоронной командой» мы себя величаем. Мы весь город хороним. Вот сейчас на кладбище Виталька, он самый молодой, ему 61 год всего, еще на пенсию не вышел, экскаватором могилы роет. С утра до вечера, непрерывно. И непрерывно ему покойников подвозят, которых по домам собирают. Соберут, погрузят в тракторную тележку, фамилии-имена в талмуд запишут и к Витальке.
Сложат тела с тележки в общую могилу, укроют простынями и разной другой мануфактурой, Виталька могилу засыплет, крест поставят да и вновь очередную могилу рыть. Которую уж неделю так. Вот так земляков и хороним, все по очереди. Женщины по хозяйству занимаются, еду готовят, а мужики дома обходят, тела выносят. Много тел. Всего насмотрелись, страху натерпелись, водку по вечерам пьем да горюем. А наутро опять хоронить начинаем. Меняемся, конечно, тех, у кого спины от радикулита перехватывает, от тяжкой этой обязанности освобождаем, но хоронить продолжаем. Нельзя людей неупокоенными оставлять, великий это грех. Вместе жили, но вместе не померли, хотя бы таким образом последний долг умершим отдадим. Вечерами водки выпьем, так каждый день кто-нибудь нудить начинает «и пусть они в своих домах лежат». Но наутро опять идем на похороны, по сотне тел в день хороним, - горько вздохнул Геннадий Ильич. – Так что будем здесь жить да земляков наших хоронить. Детей и внуков мы уже схоронили. Подождем, когда до нас очередь дойдет.
Сергей с Александром бросали поленья в тележку, затаскивали ее во двор, складывали дрова в поленницу. Молчали, пока Геннадий Ильич сам разговор не продолжил: - В живых у нас в городке остались те, кто родом с Артей, с Красноуфимска, с Михайловска или уроженец Башкирии. Я, к примеру, родился и вырос в деревне Мочище, а супруга моя Антонина Яковлевна родом из села Поташка. Мать у ней там в больнице работала медсестрой, роскошная больница была, ее в Первую Мировую пленные австрийцы строили. И, кстати, все по уму сделали – и операционную, и изолятор для инфекционных больных, и приемный покой. Крепкая у них больница получилась, никакие революции ее не поломали. А деревня Мочище стояла на тракте из Артей в Нязепетровск, на хорошем месте стояла, в моем детстве домов пятнадцать было. Сейчас уж и следа от деревни не осталось. Я в школе в Поташке учился, сад около школы высаживали-разводили. Потом уж в Артях доучивался, а затем поступил в Красноуфимский сельскохозяйственный техникум. Оттуда и попал в Нязепетровск по распределению, на краностроительный завод. Работал тогда завод, бойко работал, не зря ж был градообразующим, надеждой и опорой всего города. Это в последние годы он скис. А как ему не скиснуть, если краны нужны, лишь когда промышленность живет да развивается? Нет промышленности – вот и краны никому не нужны. Чего этими кранами поднимать? Половые члены депутатов? Вся промышленность была лишь в отчетах по телевизору. Про сельское хозяйство и говорить нечего – и Суханка, и Поташка, и Березовка – все были подсобными хозяйствами екатеринбургских предприятий. Пока молоко да мясо было нужно. Потом уж ничего никому не требовалось. Как и былые производственные флагманы. Как и родная наша земля. Пару лет назад проезжали с супругой по родным местам – Поташка опустела, от Мочища даже и следа не осталось. Мы, что ли, виноваты? Мы оттуда молодыми съехали, и потом новая молодежь точно также разбежалась: кто в Первоуральск, кто в Полевской – там тогда работа была, бойко жилье строили и работникам благоустроенные квартиры давали. А после деревенской жизни со сральником на дворе, в который шмыгали в самый лютый холод, благоустроенная квартира да магазин под боком – это ж великое было дело! Все лучшую долю искали. Многие из нязепетровцев, кто нынче жив остался, также разными путями из-за этой лучшей доли в Нязепетровске оказались. Виталька, который сейчас могилы роет, тот из деревни Широкий Лог, а сосед Викторыч, который сейчас покойников по домам собирает, тот родом из-под Усть-Икинска. Искали люди, где лучше. А везде хорошо, где нас уже нет. Собрала нас судьбина здесь, в Нязепетровске. Будем доживать…
- А запасы-то есть, чтоб зиму пережить?
- У нас весь город остался в запасе, да еще и ребята с деревень, что через нас в Челябинск ездили, всегда нам что-нибудь да подбрасывали. То муки разгрузят, то соли-сахару. То курей замороженных. Продуктов хватит, горючего тоже. Еды даже больше, чем нужно, – с магазинов и складов, как электричество кончилось, вывезли всякие нынешние поддельные колбасы за город, свалили в кучу, так эти колбасы даже волки не едят. И вороны куда-то делись. Лежит эта куча, даже не пахнет, из пластмассы, что ли, колбаса-то…
- Так это у вас волки пасутся? Мы на подходе к Нязепетровску их видели. Ничего не боятся!
- Вторую неделю уже две больших стаи как по расписанию с утра к городу подходят. Лошадь, которую тут один мужик из Сухановки привез, среди белого дня зарезали – она стреноженная паслась, хозяин-то умер, приглядывать некому было, так загрызть загрызли, но лишь наполовину сожрали. Балуются волки, но явно не от голодухи, с оглядкой вокруг города ходят, похоже, что из любопытства. Постреляем, так отбегут, а потом снова крутятся. Некоторые наши старики говорят, что волки с нами пообщаться хотят, нам посочувствовать. Потому что подходят засветло, не по ночам, а когда рассветет, бродят совершенно не таясь. Покрутятся близ огородов и уйдут. Уходят днем, демонстративно. К выстрелам привыкают уже. Вот и будут скоро волки по улицам бродить. А в городе даже собак не осталось, все передохли. И кошек тоже, кстати. Никто не мяукает и не мурлыкает. Тоскливо вечерами становится, очень тоскливо. Будем с волками жить и по-волчьи выть.
- Может быть, объединиться как-то, чтоб в одном околотке жить, вместе и кучнее?
- Рано или поздно, но так и придется сделать. Сейчас что – все, кто выжил, за дома свои цепляются – там же память о семьях погибших живет. Никто не хочет в чужие дома перебираться, да и об умерших там людях думают. Не то, чтобы боятся мертвых, – никто их уже не боится, чуть ли не родными эти покойники всем нам стали. Часто обсуждаем: как и кто в какой позе умер, как окоченел да в каком месте дома лежал. Кто на диване, кто на стуле сидел да так и преставился, кто на крыльцо свежего воздуха, видать, напоследок дыхнуть вышел, кто помер с сигаретой незажженной в руках. Ну и, конечно, кто каким был человеком. Про правило «о мертвых или хорошо, или никак» уже позабыли. Все они для нас хорошими стали, потому что когда-то совсем недавно были живыми. Со своими странностями и грешками, но живыми. Всех добрым словом поминаем. Но нельзя же все время о покойниках думать. Мы до сих пор о мертвых как о живых думаем. И в дома к мертвым заходим не боясь – кто какое барахло себе подберет, кто картохи из подпола нагребет, чтоб по весне в огороде новый сорт высадить, покуда зимой картоха не замерзла, кто банки с соленьями-вареньями тащит. Не нужны сейчас помершим летние припасы. Те же лампы керосиновые по всему городу в кладовках в момент выискали. С покойниками мы живем дружно. И всех похороним. А потом, быть может, и будем думать, как нам скучковаться: чтоб и водокачка от одного генератора работала, а не как сейчас, когда чуть ли не десяток агрегатов по городу тарахтит, и чтоб освещение было, и чтоб какая-то защита, от тех же волков хотя бы. Быть может, большой общий забор. Ну, и чтоб помощь. Нам и сейчас помощь нужна, а вскоре ее еще больше понадобится – многим живым уж за семьдесят стукнуло. Медицина закончилась, врачей не осталось, соцработники повывелись. Но раньше весны мы точно кучковаться не будем, никак не получится, я уж всяко прикидывал. А пока… Как в Евангелие от Матфея сказано: предоставь мертвым погребать своих мертвецов. Это про нас. Вымерли наши души. Вместе с живыми вымерли. Может, и будем выть с тоски по-волчьи.
* (19) - Van deer Graaf Generator – писоходелическая рок-группа, популярная в семидесятых годах прошлого века.
Глава 22
Исход
Свердловская область, г. Красноуфимск - Башкирия, Мечетлинский район, село Больше-Устьикинское, санаторий «Карагай».
Ноябрь, 2020г.
Халифат приехал рано утром. Впрочем, никого не разбудил – Федор с Флорой блаженно лежали в постели. Федор глубокомысленно рассуждал о несомненной пользе курения лежа, объясняя оппонентам, что вся проблематика подобного курения заключается лишь в абсолютно неподходящих для этого занятия массивных пепельницах и активного нежелания особей женского пола проветрить обкуриваемое помещение. Оппоненты и одновременно особи женского пола, а именно Флора, перебивали расклады Федора размышлениями о невероятном «божественном сексе», отчаянно пощипывая Федора за волосья на груди. До тех пор, пока не булькнула рация, все было мирно и покойно. Но когда Флора, сообщила, что «на связи», то крайне смутилась и засуетилась.
- Что такое? – обеспокоенно спросил Федор.
- Сейчас Абый со свои каганатом приедет, - отмахнулась Флора, экстренно натягивая джинсы. – А еще люди из Красноуфимска. Будет какая-то встреча в верхах. Нужно подготовиться, стол накрыть, самовар раздухарить.
Федор потянул из-под подушки «глок».
- Не волнуйся, все будет мирно, отец сразу успокоил. Какие-то очень деловые переговоры хотят провести, что-то обсудить, - заметила его движение Флора. – Но самовар на твоей совести, - лучезарно улыбнулась она.
Федор затушил окурок в той самой массивной пепельнице, ставшей предметом его глубоких утренних рассуждений, и начал осматриваться в поисках очков. Очки искал по стародавней привычке – зрение у него радикально улучшилось, и «великий башкирский стрелок», как его прозвали устьикинцы, вполне мог обходиться без очков. И без похмелья – Федор в течение всего дня активно употреблял крепкие напитки, но никаких неприятных последствий от своих излишеств не ощущал. Отдых в санатории «Карагай» сказывался весьма благотворно.
Пока Федор на площадке перед главным санаторным корпусом раскочегаривал огромный трехведерный самовар, водруженный на широкой липовой колоде, Андрей меланхолично рубил широким топором мясо на крупные куски – Флора и его попутно к встрече гостей успела запрячь. Поскольку на общем собрании башкирского халифата с трудом и великими спорами договорились, что как минимум год домашних животных не забивать без достаточных на то оснований, то кормились заморозкой. Замороженного мяса хватало – недавно парни опять пригнали откуда-то пяток рефрижераторных фур и, конечно же, поделились добычей с санаторием. Что это было за мясо – аргентинская тридцатилетняя говядина или легендарная австралийская кенгурятина – никто не ведал, но по документам и ярлыкам все это было произведено в России и даже в Вологде. Андрей рубил с жестким хеканьем и бросал куски мяса в огромный алюминиевый чан. В том, что через пару часов все это превратится в украшение стола, сомнений не была – Флора с девушками хозяйство вели отменно.
На территорию санатория лихо зарулило сразу пять внедорожников – халифат приехал. Из машин выгрузились почтенные старики, уважаемые мужики, крепкие парни, а из пятого авто четверо явно крутых парней. Абый сразу же подошел к Федору:
- Это парни с Красноуфимска, от Алика. Проблем не будет, случившееся посчитали досадным недоразумением, Алик даже уверяет, что доволен – от проблемных людей избавился. Сегодня у нас с ним дипломатия намечена, разговоры важные будем вести. Алик серьезное дело затеял – в Уфу переезжают всем городом. А вот это тебе от Алика аванс - десять коробок патронов к твоему стволу, стреляй много и на здоровье, - сообщил Абый.
Федор принял тяжеленький пакет и поблагодарил старика. С отцом Флоры и его братьями, а также с их многочисленными сыновьями Федор уже познакомился. Случилось, можно сказать, взаимопонимание, на доверии основанное. Флору в семье очень любили, а Федор – он уважать себя заставил.
- Ну что, Федя, башкирские жены – лучшие в мире? Не надумал еще обрезание сделать? – заржали подошедшие седобородые братья Флоры, которые, понятное дело, тоже вошли в состав курултая и сейчас вместе с Абыем приехали представлять халифат.
- Вот ржете как кони, а лучше самовар помогите затащить в банкетный зал – закипел уже, - отмахнулся от шутников Федор. Хотя, шутки-шутками да со скабрезными прибаутками, но резкое изменение матримониального состояния Федору очень нравилось. Особенно Флора. Флора была великолепна. Да и с братьями нашелся общий язык – русский. И с помощью веселых башкирских братьев Федор поволок в столовую пыхтящий самоварище. От кипящего агрегата смолисто шел изумительный дух сосновых шишек – не зря ж санаторий в великолепном бору обосновался. Водрузили агрегат на мощный круглый стол, собранный поселковыми умельцами из сплошного дерева. Флора уже грузила на столешницу плошки с медом и какие-то орешки с прочими мелкими кулинарными изысками.
- Места всем хватит? – прикинул Абый. – А если не хватит, за другими столами расположатся. Главное – не участие, главное – присутствие. Почет! Так я думаю, - рассудил старик. – А про угощение – на тебя, дочка, полагаюсь. Не подведи!
Тут и красноуфимские гости подъехали. Девять человек. Прибыли на трех джипах. Халифатцы встретили их все вместе, на подступах к главному санаторному зданию. Поздоровались, слегка приобнялись-побратались, проводили гостей в общий зал, предложили размещаться как удобней, чтоб чинно, но без особых церемоний. Четверо главных представителей Красноуфимска, посетив туалет – помыв руки, расположились за главным столом с пятью членами курултая.
Авторитетный красноуфимец Алик сразу же взял слово: - Вы уж простите, почтейнейшие, что правила и обычаи наши нарушаю, сразу же к разговору хочу приступить, но время сейчас такое, нет у нас сейчас совсем времени. С огромной радостью вновь встречусь с вами, когда все уладится- обустроится, но сейчас вынужден сразу задать несколько вопросов, ответы ваши для нас всех очень важны. Поэтому я и обозначил эти вопросы еще вчера, в своем письме. Первое: как вы знаете, в Красноуфимске больше жить нельзя, приходится эвакуироваться. Эвакуироваться всем городом. Мы к этому готовы. Не спрашивайте, какими усилиями это далось и через что пришлось переступить, но мы экстренно сумели подготовиться к срочной эвакуации. Иначе нельзя – каждый день проживания в Красноуфимске грозит серьезными последствиями. Речь идет о жизни десятков тысяч людей. Мы выжили в этой всеобщей смерти, должны снова выжить в этой новой для нас жизни. Местом эвакуации мы определили Уфу, столицу бывшей Башкирии. Понимаем, что у вас, в Мечетлинском районе, могут быть свои жизненные интересы в этом уже мертвом городе. Но, выбирая между Уфой и Казанью, мы именно потому и предпочли Уфу, что от вас до этого города всего три сотни километров. Мы хотим оставаться у вас в соседях. Быть добрыми соседями. Потому что помощь всегда будет нужна. И вы нам сможете помочь, если что, и мы вам всегда помочь будем обязаны. Это наш долг, общий долг всех выживших. В этом и состоит наш первый вопрос – вы не против того, чтобы мы переехали в Уфу?
- Сегодня всю ночь именно это и обсуждали, - ответил Алику Абый. – Сразу скажу – на Уфу у нас были свои планы. Понятно, что по части добычи всего, что может быть ценным, или, если прямо говорить, масштабные планы по мародерству. И сейчас уже наши ребята неплохо порезвились в бывшей нашей столице, а по весне рассчитывали отправить туда караван. Ночью совещались и решили – вам сейчас этот город нужнее. Нет времени на размышления и разъезды с разведками, потому что впереди зима. Нужно обустраиваться. Поэтому на вопрос мы отвечаем «да». И всегда будем готовы помочь соседям. Путь на Уфу свободен, наши парни дорогу вычистили. Сможете проехать без остановок и препятствий. Но попутно у нас возник еще такой вопрос. Он, конечно, не главный, но нужно еще и его обсудить – радиация. Думаю, вы сами разберетесь или уже разобрались с тем, что произошло в Красноуфимске, подлость это целенаправленная или просто случайность, но ясно, что в городе больше никому жить нельзя. С этим понятно. Но я не про город, а про реку. Впереди весна. Все эти радиоактивные смывы попадут в одно место – в нашу реку, а затем и вашу реку, в Уфу. Специалистов по радиации у нас нет и прогнозировать ситуацию никто не сможет. У вас есть какие-то предположения?
- Прогнозов у нас тоже нет, все наши знатоки радиации, по сути своей и знаниям как эксперты сведущи лишь на уровне «вспышка слева – вспышка справа». Есть только надежды. А надежда такая – после того, как пройдет половодье и ториевый песок частично смоет, уровень этой пакости в реке будет невысоким. Будем верить, что и до вас не дойдет, а до Уфы тем более. Город, я думаю, будет еще долго фонить. Насчет же целенаправленной поганки – сразу же возникает классический вопрос «кому выгодно?». Выгодно могло быть только артинцам – Красноуфимск закрывал им дорогу на Пермь. Учитывая, что Нижние Серги закрывают им дорогу на Екатеринбург, то выгоду искать можно здесь. Но выгода очень слабая – проще было мирно соседствовать, а артинцы на это очень даже согласны, и многие наши предложения поддерживали. Зачем им устраивать подлости с совершенно непредсказуемым результатом? Барахла, что в городах оставалось, надолго еще всем хватит. Красноуфимск и после весеннего половодья может остаться мощным источником радиации, поэтому риск не просто бессмысленный, но и коварный. Даже проезжать по нему опасно, как и сейчас, так и, вероятно, весной не менее опасно будет. Выигрыш слишком сомнителен.
Тем более, что сотрудничество подтверждено делом, - продолжил Алик. - Артинцы пришли к нам на помощь и приняли к себе почти две тысячи человек, стариков и матерей- одиночек с малыми детьми. Избавили нас от проблем. Сами понимаете – обустраиваться на новом месте занятие непростое, большие людские силы потребуются и крепкие умелые руки. Немощный народ станет для нас тяжким грузом – нехорошо и неправильно так говорить, но приходится. Потому что это очевидно. Поэтому мы вынуждены были пойти на такой шаг. И потому я обращаюсь к вам с таким вопросом – сможете ли вы принять от нас еще полторы сотни человек? Говорю сразу – это будут люди очень пожилые, но татары. В Арти мы отправили в основном русских, а нашим старикам- татарам нужны и важны мусульманские обычаи, да и мечеть. В Артях всего этого нет. Очень прошу вас – примите наших людей. Когда обустроимся, то мы постараемся их вывезти. Продуктов и других запасов я вам подгоню, надеюсь, что в этом смысле обузой наши старики вам не станут. Прошу для них лишь жилье и присмотр.
- Этот вопрос тоже обсудили и отвечаем «да», - ответил абый. – А расположим ваших людей прямо здесь, в этом санатории. Не раз уж обсуждали зимовку этих зданий: отопление всех корпусов очень затратно и без проживающих в этих зданиях людей смысла не имеет. Да и без живых людей дома долго не стоят. Но мы очень хотим сохранить этот санаторий. Потому считаем, что столь доброе дело, как дать кров и помощь достойным старым людям, нам лишь на пользу пойдет. Знаю я, что ты, Алик, дал уже команду, чтобы автобусы с пожилыми людьми отправить, так скажи прямо – мы успеем поесть и спокойно о разной мелочи переговорить, покуда они приедут и мы выйдем их встречать?
- Ох, и мудр же ты, председатель курултая, ох и мудр. Восхищен твоей прозорливостью – явно разведку в наши края принаправил. Повезло Устьикинску с таким руководителем! – воскликнул Алик. – Как минимум час на то, чтобы отведать угощение твоей прекрасной дочери у нас есть.
- Зачем разведчиков засылать, отношения портить? – усмехнулся Абый. – И у нас в ваших селах родственники живут, да и у вас тоже. А земля родная быстро слухами полнится.
Флора с помощницами стремительно накрыли стол – не особо богато, не добрые старые времена, в Погибель ушедшие, когда гостя на убой потчевали: плов, еще шкворчащие лепешки да смачные куски хорошо прожаренного мяса, восхитительно пахнущего чесночком и какими-то изумительными травками. Украсила стол мощными фарфоровыми супницами с дымящейся (*) дымламой. Хлопотавшие на кухне женщины споро накрыли столы халифатцам и красноуфимским бойцам – удивительно, но великолепные блюда были приготовлены всего лишь за полтора часа. Расстарались башкирочки!
Халифат с красноуфимскими лидерами бойко начали есть, аппетитно, с похвалой каждому блюду и отдельному доброму куску, даже с чавканьем – проголодались за ночь перед судьбоносной встречей. Насытившись слегка и вновь похвалив отменную еду, Алик откинулся на спинку стула, приподнял чарку: - За вас, почтейнешие! За радушный прием и благожелательную встречу огромный рахмат и спасибо от всех жителей Красноуфимска.
- И вам спасибо за добрые слова и добрые дела ваши! Непросто было вот так людей собрать, все организовать, спасение устроить. Рассказали мне вчера, что огромные очереди стояли у шиномонтажек, люди зимнюю резину ставили, да водой машины старательно отмывали. Вот даже такую мелочь продумали – и дорога безопаснее будет, снежок-то уже сыплет, гололед на горах наших башкирских начинается, да и в летних шинах радиоактивный песок с собой не повезете. Даже за это стоит отдать вам должное! Сумели все продумать! – поднял ответный тост Абый и слегка пригубил свою чарку. – Не охоч я уже до спиртного, годы не те, уж извините. Но вы, на меня, седого и немощного, внимания не обращайте, сами наливайте-пейте-угощайтесь!
- Дело, конечно, непростое мы начали, и чувствую, что хлебнем еще горюшка с этим великим переездом, - сказал Алик. – Непросто будет на новом месте новую жизнь начать. Но жизнь – вот это сегодня главное. А для себя я понял, что на пользу нам этот исход пойдет: общее дело сплотит людей, научит жить вместе, не в порознь. Делами люди познаются, за дела уважение воздается. Но то, что люди привыкли жить на особицу, каждый за себя, - вот в этом, считаю, беда большая. В городе, пусть даже небольшом, как Красноуфимск, что людей объединяло – о качестве жизни заботились, о комфорте совместного проживания, об улицах и дорогах спорили-ругались, про благоустройство думали. Общие, хоть какие-то, но общие задачи у людей были. И на решении этих задач держались общегородские интересы. Люди отстаивали свое мнение и свои интересы. Сообщество на этом строилось. Не особо сплоченное, очень разрозненное, но сообщество. Бизнес какой-то был, не великий, но и он на сплочение общегородского сообщества работал. А сейчас уже не просто общие интересы важны, нужен единый всеобщий настрой, единое мнение и понимание, согласованные с этим мнением совместные усилия. Вот тогда выживем. Именно этого результата я жду от нашего вынужденного переезда.
- Если бы Красноуфимск остался городом выжившим и благополучным, если бы этой пакости с Зюрзи не нанесло, то все занялись бы своими частными мелкими заботами – жилье утеплить да обустроить, чтоб зимой не замерзнуть, продуктов запасти, чтоб уверенными быть да больше соседа по лестничной клетке мешков с крупой нахомячить. Тем бы дело и кончилось. Без раздумий на перспективу. Человек же одним днем живет, на будущее лишь надеется. Наши люди давненько в светлое будущее верить перестали. А наш вынужденный исход поневоле заставит о перспективе думать и будущее просчитывать. Одной надеждой жить не будешь, фундамент любой надежде нужен, прочный фундамент. И мы будем его строить. На этом и объединимся, - продолжил размышления Алик.
И добавил: - Кстати, мне думается, артинцы вот именно с этой своей разобщенностью большой беды натерпятся: у них всегда все вокруг косного завода объединялось, сообща трудились, на заводе все держалось. Но в последние времена, когда кризис промышленность нагнул, а производство из почета вышло, ослаб завод. Да еще и совхозы практически все распались, лишь небольшие хозяйства да мелкие предприятия держались-тужились, деятельность какую-то изображали. Сейчас и села с деревнями сами по себе, в них чуть ли не поголовно одни пенсионеры на дожитие оставались. И Арти, словно дерьмо в луже, без единого стержня остались. От местной власти у них и до Погибели проку не было – вялой власть была да расплывчатой, мелкотравчатой, она и на людях-то показаться боялась, лишь свое присутствие изображала да бюджетец районный осваивала. Сейчас тем более. Вот не удивлюсь, если артинские татары и марийцы надумают к вам в халифат вступить. Чему удивляться-то – вы и хозяйство всегда правильно вели, все, что могли, сохранили, стада пасутся, травушка скошена, хлеб убран, обычаи народные да устои крепки, да и сейчас общего согласия добились. Добрые вы люди, мир вам и процветание!
Алик положил руку на сердце, поклонился Абаю и представителям курултая: - Благодарен вам за все! И за угощение огромное спасибо. От всей души благодарен и вашей прекрасной дочери, Абый! Надеюсь, и наши старики ее заботами не обойдены будут. Скоро, я думаю, автобусы с ними подъедут. Потому вынужден откланяться – пойдут земляков своих встречать.
Встали и красноуфимцы, накинули куртки, вышли на крыльцо. За ними выдвинулись и халифатцы, меж собой при этом обсуждая слова Алика. Логика этих слов была для всех очевидна. Алик откликнулся в рацию «На связи. Заезжайте сразу в «Карагай»! Ждут уже вас». Сообщил, что автобусы на подходе.
Через минут десять на территорию санаторию зарулила полицейская машина с мигалкой, за ней три автобуса. Из автобуса потек народ – ладные и бравые еще старички с бородками и в тюбетейках, бабульки в платочках. Старички, собравшись в группу человек этак в тридцать, сразу двинулись в Абыю, который вышел им навстречу.
- Очень много добрых слов слышали мы о вас, почтейнейший, всегда хотелось встретиться, но вот при каких обстоятельствах увидеться довелось, - с поклоном обратился к Абыю предводитель старческой группы. – Хотелось нам, конечно, вместе с молодежью в новый город ехать, но, посоветовавшись, решили уж молодежь не утруждать заботами-хлопотами, и к вам на поклон пойти. Примите нас на житье? Обузой мы не будем – руки-ноги у нас целы, ремесла знаем, без дела сидеть не любим, поможем чем можем, да и старушки наши мастерицы.
- Искренне рад встрече с вами, гости наши дорогие, - поклонившись, ответил Абый. – Благодарю, что землю нашу выбрали, на помощь, мудрые знания и добрые советы ваши надеемся, сердечно принимаем вас под кров наш. Прошу вас в столовую – после дальней дороги угощение вас ждет, покушайте-отдохните, а потом в новом жилье располагайтесь. Надеюсь, удобно вам будет и комфортно. Устраивайтесь, обустраивайтесь, а потом уж присядем вместе за чашкой чая да и обсудим нашу жизнь. Гостям мы всегда рады, а таким добрым и опытным людям, которые решили с нами тяжелые времена совместно разделить, – рады втройне. Прошу, уважаемые!
Старички потянулись в обеденный зал, где уже бойко хлопотали прибывшие с ними старушки, накрывая столы.
- Флора, я просто поражен – когда вы с девушками столько вкусной еды на такую ораву гостей приготовить успели, - сказал Федор, подойдя к подруге, весело наблюдавшей за разворачивающимся действом. – Ну, понимаю, Абый предупредил. Но когда ж вы все успели. Буквально молниеносно! Это же прорва еды, и вкусной еды, сам пробовал и как всегда в восторге. Какие в тебе таланты еще скрываются?
- А это я тебя вечером объясню, любимый, - задорно ответила Флора, тряхнув белоснежной гривой. – Очень подробно объясню и все свои таланты открою. Сейчас, уж прости, дорогой, но нужно по зданиям пробежаться, посмотреть – все ли готово к расселению нашего нового старшего поколения.
- Ну, Федор, ты попал, - бодро засмеялся Андрей, сидевший на широком подоконнике у входной группы и невольно слышавший столь милое воркование этой свежесозданной парочки. – Впрочем, и я попал тоже – буквально только что Флора уговорила меня устроить вечером концерт для прибывших пациентов. Праздник по случаю обретения нового дома, так сказать. Буду песни петь старые и ностальгические от Юрия Антонова. Душевно петь и под гитару. Сам, без ансамбля, один! Быть может, Федя, подпоешь и подыграешь? Не все же время тебе водку пить да по соснам из пистолета лупить без устали.
- Эх, давно, Андрюха, не держал я в руках гитары, - вздохнул Федор. – Да и песни уж все забыл. Лишь «Отель «Калифорнию» помню…
- Вспомни, Федя, обязательно что-нибудь вспомни. И не пугай сегодня пожилых людей своей изумительной, но бесконечной пальбой. Пусть люди спокойно отдохнут и нервы успокоят. Очень эмоциональное это дело – Исход из дома. Даже вынужденный Исход. По себе знаю, - вздохнул Андрей.
Федор согласно кивнул, достал из кармана сигареты и двинулся на выход. Попутно прихватил слегка початую бутылку водки, стакан и набор какой-то закуски. Пошел вспоминать песни былой молодости.
(*20) дымлама – восточное мясо-овощное жирное наваристое и нажористое блюдо. Распространено среди многих народностей, готовится 9предпочтительно) в казане и на открытом огне. Название зачастую варьируется.
Глава 23
Пейзанская рапсодия
Башкирия, Мечетлинский район, село Больше-Устьикинское, санаторий «Карагай».
Ноябрь, 2020 г.
Ностальгический вечер удался – прибывшие из Красноуфимска дедки со старушками отменно повеселились. Они, кстати, сразу же по приезду развели бурную деятельность – бабульки изучили условия приготовления пищи на кухне и заявили Флоре, что еду будут готовить сами. Не потому, что не доверяют, а потому что умеют и привыкли. Также мыть посуду и прибираться в жилье. Даже смены и дежурства расписали. А также заявили, что навяжут, нашьют и вышьют уйму теплых и красивых вещей. На всех хватит.
А старички выдали Абыю список своих талантов, навыков и специальностей. Среди них оказались врачи, педагоги, механики и даже один зоотехник. Хватало слесарей и токарей. Появились добровольцы-истопники. Все поголовно объявили себя рыболовами и охотниками. И ярыми противниками тунеядства в любом виде.
Абый подтвердил им, что специальности востребованы буквально все, никто обузой для халифата не будет, и заявил, что со спокойной душой отдает обеспечение жизнедеятельности санатория в руки людей сведующих и знающих. То есть – новым постояльцам. А Флора поможет и обеспечит всем необходимым.
Затем Абый наконец-то откланялся и в сопровождении двух бойцов охраны отбыл домой. Флора облегченно вздохнула – отец ее все же напрягал. Старик был крут и уперт. Да еще начал требовать от Федора бракосочетания с дочерью по мусульманскому обычаю. Проводив Абыя, Флора сообщила Федору, что обрезание ему сделает лично и по собственному вкусу. Чем повергла Федю, уютно расположившего на скамеечке в санаторном бору со второй уже бутылочкой и горкой закуски, в неслабое изумление.
Поскольку новопоселенцам заранее объявили, что вечером состоится небольшое застолье с небольшим же концертом, то старушки лихо распоясались и наготовили уйму великолепных закусок и заедок – кто на что горазд. Повытаскивали из памяти древние рецепты. Тем более, что с продуктами проблем не было и быть не обещало. Как, собственно, и с выпивкой.
Вечер прошел феерически: поначалу Андрей горланил обещанные песни из откровенно кабацкого репертуара, под которые пожилой люд не только ринулся в пляс, но еще и рояль потребовал – среди старичков выявились и любители по клавишам постучать. Рояль, как водится, оказался в кустах, то есть – на втором этаже одного из зданий. Точнее, не рояль, а пианино. Пока этот весьма тяжелый инструмент несли из соседнего корпуса, особо ретивые дедки повыворачивали да надсадили себе спины. Но потом заявили, что пляска – лучшее средство т всех болезней и дробно выдали какой-то бойкий татарский чарльстон вперемежку с чечеткой. Разгул был невероятный и с валом заслуженных аплодисментов. Один из старичков азартно даже вопил «Мустафа-Ибрагим!» (*), изображая Queen Jazz . Он оказался очень известным красноуфимским гинекологом, но уже не практикующим. А также убежденным ловеласом. Обещал непременно выдать очаровательной красавице Флоре некие очень полезные советы.
Но усталость и эмоциональный выброс сказались – к полуночи измотанные празднеством жители санатория побрели спать. Некоторых, правда, до комнат пришлось сопроводить – укачало немного да и местность незнакомая. Флора отметила, что старушки, словно по волшебству, моментально навели на месте разудалого пиршества отменный порядок. Федор с Андреем расположись в кабинете у Флоры – оба с гитарами. После того, как Флора вкратце доложила Абыю о результатах удавшейся геронтовечеринки, на пару исполнили ей «Отель «Калифорния»(*). В ее честь. Подарили, короче, песню потрясающей башкирской красавице. Федор пафосно преклонил колено и предложил ей руку и сердце. Флора отнюдь не отказалась. Вместо кольца Федор подал ей бокал коньяка – иной подходящей к случаю бижутерии в окрестностях не нашлось.
- Ладно, Федор, уговорил – обрезания не будет, - сквозь раздирающий ее смех милостиво сообщила Флора. – Не будем излишне консервативны! Взамен расскажи-ка мне про еще один свой талант – роскошное музицирование.
Федор отчего-то замялся. Начал вещать, что не все так уж и роскошно, да и вообще… Андрей перебил его:
- Ну, вот еще и один талант Федора – скромность. Не Федор, а непочатая с бутыль с талантами. Ладно, я за него рассказывать буду. Мне все равно после песнопений горло нужно прочистить, а эти сатанинские ваши водки с коньяками мне как-то не в тему. Расскажу, но издалека начну, чуть-чуть подробно. Благо, время у нас, я полагаю, пока еще есть. Начнем с того, что такое Арти. Вот, представь, Флора, Арти. Век прошлый. 70-ые годы. Замкнутое пространство эти Арти конца 60-х и начала 70-х годов. Сухопутно поселок связан с внешним миром через разбитую гравийную трассу, ведущую к Красноуфимску. До пункта назначения автобус системы ПАЗ идет два часа. Пассажиры выходят на конечной станции - Красноуфимском железнодорожном вокзале – запыленные, измотанные и порой заблеванные, так как не все выдерживают дорожной качки. Отсюда начинается дорога в мир. Есть еще один вариант вырваться из родного поселка – через аэропорт на самолете АН-2 (*). Полет занимает 45 минут, место приземления – свердловский аэропорт Уктус. Малая авиация в те времена исправно действовала и не считалась зазорной. Но билеты дефицитны, а вылет не гарантирован – капризна уральская погода. Бытует пословица «На Урале три дыры – Арти, Гари, Таборы». Местное население непатриотично называет родной поселок «ямой». Милая артинскому сердцу «яма» процветает – механический завод исправно перевыполняет план, работая по госзаказам.
Вокруг завода кипит жизнь. Идет бурное строительство, растут первые трехэтажные дома. Заложена первая благоустроенная кирпичная школа. Под строительные объемы создаются новые организации, специализирующиеся на обслуживании поселка и окрестных совхозах. Даже канализация появилась, а то весь поселок, окромя дворового сортира, не знал иных удобств. Даже более интимную подробность сообщу – в одном из цехов начальник расстарался да и поставил несколько биде в дамском туалете. Биде как собственно предмет гигиены в то время был в невероятном дефиците. И откуда добыл это сантехническое устройство пронырливый начальник - никому не известно. Однако добыл, установил, кафельной плиткой обложил и чуть ли не высокоторжественное открытие нужника с традиционным разрезанием красной ленточки произвел. На следующий день опечалился – труженицы цеха биде загадили. Засрали, короче. Такая вот попутная туалетная история, не к вашему бравурному бракосочетанию будь сказано.
При численности населения в 14 тысяч в поселке обнаруживается самое большое в регионе количество техники на душу населения – более 7 тысяч единиц. Зажиточно живет поселок, если брать транспорт за единицу счастья. В основном это счастье - мотоциклы. Обладателей «москвичей», «запорожцев» а, тем более, «волг» или «побед» считают удачниками и ловкачами.
Взрослое население увлечено развитием личного подворья – цветут сады и огороды, увеличивается поголовье частного крупного рогатого скота, создаются пасеки и микрофермы по разведению пушного зверя. Попутно охота и рыбалка. Народ трудится, не покладая рук. Свободное время – удел молодежи. В поселке активно развивается спорт. На стадион во время футбольных матчей вход по билетам, но каждое ристалище становится праздником. Трибуны переполнены, а безбилетники дислоцируются на крыше складского пристроя к центральному магазину местного райпо. В почете волейбол и баскетбол. Зимой на пруду систематически проходят лыжные гонки, на стадионе заливается каток, где вечером – музыка и иллюминация. Азартно проходят сражения по хоккею с мячом.
Действует музыкальная школа, работают три библиотеки, заводской дворец культуры с кинотеатром, еще один кинотеатр «Мир». На месте бывшей «чайной», где народ любил побренчать гранеными стаканами, заложено здание районного дворца культуры. Место считается проклятым – ранее там дислоцировалась главная артинская церковь, большой и живописный храм, которую бодро разрушили ретивые комсомольцы, уничтожив при этом утварь и иконы. Проклятие оправдывает ожидания – вскоре один из строителей погибает, летально сиганув, будучи изрядно выпивши, со второго недостроенного этажа на груду кирпича. Летом чуть ли не ежегодно на стадионе выступает «поезд искусств» - понаехавшие знатные артисты кино и эстрадные исполнители несут в народ свой талант. Для создания бури эмоций особых усилий не требуется – публика рада одному лишь присутствию кумира на сцене.
Появляются черно-белые телевизоры, будоража артинцев сценками из столичной жизни, «Кабачком «13 стульев» и прочими «голубыми огоньками» Надвигаются магнитофоны, работающие на кошмарном носителе «тип 2» - систематически рвущейся ленте. Но даже этот кошмар становится залогом определенной свободы – уже можно прослушивать не только радио и продукцию Апрелевского завода грампластинок (*), но и нечто новое.
Новое и неожиданное приходит как на пленках, так и на «костяных» пластинках: рок-н-ролл, буги-вуги или Аркадий Северный. Качество скверное, но любопытство огромное. Кстати, ближайший пункт кустарного изготовления «костяного граммофона» находился на вокзале в Красноуфимске.
Казалось бы, культурная жизнь в Артях насыщенно процветает… Но летом в саду имени 1-го Мая уже не играет духовой оркестр – музыканты постарели и спились, будучи частыми исполнителями похоронных маршей. Кстати, этот духовой оркестр вошел в легенду – после Второй Мировой войны известный уральский сказитель Павел Бажов, будучи депутатом, решил посетить Арти и Красноуфимск. Для встречи знатного гостя к перрону вокзала станции Красноуфимск был подан заслуженный и очень известный в округе духовой оркестр от артинского заводского клуба. Посещение округа знаменитым автором «Малахитовой шкатулки» случилось зимой. После бравурного исполнения встречного марша на красноуфимском вокзале музыкантам не нашлось места в машине – туда пришлось загрузить прибывшую с депутатом свиту. Поэтому обратный путь до Артей протяженностью в 60 километров по заснеженной дороге, да и порой вообще по сугробам, музыкантами со всем своим инструментом наперевес пришлось пройти за три дня. Пешком, но, конечно же, попутно частенько останавливались «для сугрева». Да еще и провели танцы в клубе села Манчаж. А также завернули в деревню Симинчи. О Симинчах чуть позже расскажу. Но вот такие культурные были люди. Но были… Один из самых легендарных оркестрантов того времени – человек очень невеликого роста, точнее – карлик, Юрий по кличке Фунтик спьяну замерз майской ночью в средине 70-х годов в грязном переулке.
Понятно, что надвигалась смена музыкальных поколений. Новое поколение было вооружено гитарой. Стоит обязательно отметить, что эта гитара уже шестиструнная, взамен еще довлеющего в те времена классического русского семиструнного строя. А это - новые возможности и скорость освоения. Наспех осваиваются пяток аккордов, усваивается термин «медиатор» и начинается исполнение модных песен.
Андрей отхлебнул из графина какого-то очередного морса, заботливо созданного изобретательной Флорой и продолжил: - Я преклоняю голову перед мощью советской пропаганды и агитации, но официально утвержденные и идеологически отфильтрованные песни в те времена уже не были модными. В репертуар уличных исполнителей вошли произведения авторско-народные. Возможно – примитивные, вероятно – пошловатые, скорее всего – откровенно грубые, но простые и понятные. А многим и кровно-близкие. Потому что часть артинцев не переминула ознакомиться с советской пенитенциарной системой, которая также весьма продуктивно генерировала собственный культурный слой. По тюрьмам публика яростно сидела. Зачастую за пьяную драку да мешок зерна, с совхоза украденного, чтоб еще одну бутылку «бормотухи» добыть. Добавьте сюда армейско-дембильские напевы да посконный полупьяный вой российского крестьянина и мастерового, причитания девиц, оставшихся без должного сексуального внимания, и светлые мечты о всяком несбыточном. Гитара стала атрибутом выходного костюма или психологическим фрагментом ее носителя. Исполнитель – «первый парень на деревне». Гитара звучит на свадьбах и очень популярных в то время армейских проводах. Поскольку выпивка в Артях была тогда событием нескончаемым, то гитарный перезвон был главной закуской.
Я даже и не помню, когда меня загрузило музыкой. Чисто дворовые песни меня как-то обошли стороной. И до сих пор у меня аллергия на всяких бардов и прочих шансоньеток. Считаю, нет смысла размышлять о феномене так называемого «русского шансона» или «городского фольклора» - на это есть специальные ценители, любители, адепты и апологеты. Но для некоторых эстетов стоит напомнить, что те самые дворовые или подзаборные песни были частью суровой реальности. И оттого милы и близки народу. Это в наши еще допогибельные времена текст популярного совсем недавно попсового шлягера «Плачет девушка в автомате» казался глубоко сюрреалистичным: «автомат – это что?», «обручальное кольцо – это еще куда?». Но в те времена в Артях эта песня звучала из каждого темного закоулка, потому что трагедия обманутой девицы была всем понятна и объяснима. Так что, друг мой Федор и изысканейшая Флора, предлагаю вам выпить, наконец-то, за факт вашего обручения. Чтоб никаких автоматов! А ты, Федор, держи свой «глок» пистолетом!
- Андрей, ты словно лекцию читаешь, как будто специально готовился, - засмеялась Флора. – Но занимательно и очень увлекательно.
Федор с Флорой стукнулись наполненной коньяком посудой – у Флоры в руке был бокал, презентованный Федором, а Федя своим привычкам не изменял, пил из граненыча. Андрей, отхлебнувши морса, рассказ продолжил:
- Я в какой-то момент начал выискивать-разыскивать всякую забугорную музыку и старательно слушать. Если брать за точку отчета в то время как бы новинки, с треском и скрипом звучащие по средам в 21-30 по «Голосу Америки» (*), (а это, помнится, была, к примеру , «Black Dog» (*) от «Led Zeppelin») то лет мне должно было быть тогда 11-12, как-то так. Эта песенка тогда активно крутилась, я по утрам, бредши в школу, я, бывало, напевал «хей, хей, мама…». Немного постарше стал, влился в компанию ценителей зарубежной музыки. Слушали все, что попадется, абсолютно безсистемно. Рассматривали фото исполнителей. Мечтали и наслаждались. А музыка все равно мозги вставила, мировоззрение упорядочила. Чувствовали себя какими-то уникальными.
Результатом такого нарциссизма стала попытка создания школьного ансамбля. Коллектив, как сейчас бы сказали, был откровенной «кавер-группой». Репертуар от «шизгары» (*) до Monkeys (*), потом даже Bay Сity Rollers(*) прихватили. Для начала даже «квартирник» закатили в хате одного из друзей, родители которого выехали работать на севера. Соседи дрожали и ругались! Инструмент был сборно-самодельный, но про это отдельная история. Потом подфартило – в ближнем селе Симинчи в клубе неожиданно оказался никому не нужный набор инструментов, отсутствие соответствующих умельцев и желание директора культурного очага устраивать по субботам веселье. Сошлось все эти интересы в одну кучку. После недолгих переговоров друзья мои посетили село, осмотрели инструмент и решили устраивать провинциальные танцы.
Во второй половине дня грузились на рейсовый автобус, двигающийся в Красноуфимск, перед поездкой закупали крайне дешевое плодово-выгодное вино и впадали в хорошее настроение. Ночью, когда рейсовый автобус возвращался в родные Арти, грузили друг друга в него. В зависимости от состояния мироутворения. Водители к нам привыкли. Началось все, естественно, с битвы с местным народонаселением. Потому что так полагается. Без драки сельском клубе никак нельзя. Потом подружились и совместно пили брагу. Браги всегда хватало. Если не хватало – приносили еще. Очаг культуры к этому располагал. Культура кипела!
Был даже крайне любопытный эпизод с кинематографом. Школьником я был вполне высококультурным человеком, потому часто смотрел кино. И вот как-то в то время порадовали нас фильмом «О, счастливчик» (*). Меня и моих друзей тогда интересовало главное – саундтрек к фильму сделал Аллан Прайс (*), тот самый, который из легендарной тогда группы «Animals» (*). И мы фильм посмотрели, и фильм был замечательный, а саундтрек, да и всякие сценки с travelling band (*) – восхитительны. Но вот напасть – фильм отчего-то демонстрировали у нас в Артях только один день. Наверное, потому что забугорный и не несущий должной пропаганды строительства коммунизма и прочего здорового образа жизни. Но все таки демонстрирующий гниение запада, пусть даже гротескно и саркастически, но все равно гниение.
Всего один день. А хотелось еще глянуть. Тут совершено неожиданно сложилась правильная ситуация. И вот в очередной приезд в Симинчи, как раз после того, как посмотрели в родном поселке «О, счастливчик!» , выяснилось, что пленка с этим фильмом застряла в этой деревне. Население отчего-то не пожелало смотреть этот фильм, а пожелало смотреть индийское кино. А пленка в осталась в клубе. По такому случаю напоили киномеханика, причем поили принесенной им же самим брагой, изъяли у него ключи и отправили его домой. Откатали танцы с обязательной программой «брага-обжиманцы-драка», на ночной рейсовый автобус грузиться не стали, а начали смотреть фильм. Смотрели три раза и до утра, а попутно распивали брагу, заботливо принесенную местной публикой. А потом совершили надругательство – мало того, что переписали на магнитофон саундтрек, но еще и вырезали из бобины с пленкой кадры с песнями, изрядно подсократив фильм. За что, кстати, киномеханику потом дали изряднейший втык начальники-кинематографисты-фильмопоставщики. Но мы был счастливы! Вот таким тернистым путем шла на Седой Урал культура. И хотя классик марксизма-ленинизма утверждал насчет «важнейшим искусством для нас является кино», но это все полная херня. Музыка – вот искусство, которое всех вдохновляет. Воистину сказано – нам песня строй пережить помогает! (*).
После школы я поступил в культурно-просветительное училище в бывшем Свердловске и продолжил занятия музыкой. Там масса отдельных историй, даже в США пришлось в кабаках попеть, а в бывшей Москве и на разогреве у Deep Purple (*) выступать. Так случилось. А Федор, как ты уже Флора, несомненно поняла, очень удачно музицировал в том самом школьном ансамбле. И после школы несколько лет выступал уже в поселковом коллективе. Очень удачно и талантливо. Пока не переехал в Москву и стал там «лимитой» - бытовал тогда такой термин. А прочее тебе сам Федя расскажет. А я двинусь спать. Притомился.
- Вот, кстати, отчего я в Арти хочу все-таки наконец-то добраться, - остановился в дверях, на пороге, Андрей. – Хочется очень с друзьями повидаться, глянуть – кто выжил и зачем выжил. Людей посмотреть и себя показать. Гостеприимство твое, очаровательная наша хозяйюшка, потрясает и обволакивает, даже затягивает, - Андрей взглянул с веселой ухмылкой на Федора, - Но хотелось бы и на историческую родину все ж таки добраться.
- А вот это без проблем, - встрепенулась Флора. – Абый сегодня как раз интересовался, не хотите ли вы с Федором до Артей сбегать. Потому как отец увлекся дипломатией и хочет Равиля, как представителя халифата, отправить для начала переговоров по установлению отношений. И коли уж вы артинские уроженцы, то хотел бы, чтоб Равиль с вами поехал. Я ему сказала, что никуда Федора не отпущу, так он сразу же предложил мне, как верной башкирской жене, вместе с вами попутешествовать. Пообещала, что днями продумаю и решу, как все лучше устроить. Но сегодня, судя по веселому вечерку, все как-то само собой сложилось, есть на кого дела в санатории возложить, поэтому можно и в путь готовиться. Но, думаю, двигаться нужно послезавтра – завтра ж красноуфимцы по трассе пойдут. Это как минимум тридцать тысяч машин. Невероятный табор! И трасса будет транспортом забита. Так что, будем готовы. Кстати, придется еще для Артей презент транспортировать – наши парни добыли рефрижераторную фуру, груженную свининой. Свинина, конечно, так себе, антибиотиками до одури проколотая, но мусульмане ее напрочь отвергают. Потому решили артинцам передать.
- На, Боже, что нам негоже, - засмеялся Федор. – А в Арти, естественно, нужно съездить. Вспомнить, как говорится, вкус детства. – И Федя размашисто хлебанул коньяк из граненыча.
- Флора, научи его плотно закусывать, на это тоже талант нужен, - прокомментировал Андрей лихие телодвижения приятеля. – Ну все, я спать.
Андрей ушел, а Флора игриво двинулась на Федора:
- Обещала тебя своими талантами удивить? Так готовься! – и улыбнулась. – Вот ты, Федя, первый мужчина, который меня своей неустанной выпивкой абсолютно не раздражает. Еще один яркий талант. Отъявленное скопище талантов!
Федор допил коньяк и заявил: - Всегда готовы! Будет звенеть талантами громко и гордо!
Так в санатории «Карагай» завершился первый день Исхода – экстренной эвакуации жителей Красноуфимска.
(*21)«Мустафа-Ибрагим!» - кусок текста из заглавной песни группы Queen из альбома «QuennJazz»
(*22) «Отель «Калифорния» - песня группы американской Eagles из одноименного альбома, весьма популярная в 70-е годы прошлого века. Едва ли не идинственная популярная песня этой группы.
(*23) Самолет АН-2 – так называемый «кукурузник», летательный аппарат малой авиации, испозовался в основном для перевозки дюжины пассажиров или для сельскохозяйственных нужд.
(*24) Апрелевский завод грампластинок – фактически монопольное предприятие для производства грампластинок на территории СССР. Выпускал продукцию Союза композиторов СССР в различном исполнении.
(*25) «Плачет девушка в автомате» - фрагмент текста из дворового шлягера, созданного по мотивов стихотворения известного советского поэта-«шестидесятника».
(*26) «Голос Америки» - Радиостанция США, финансировавшаяся Госдепом. Использовалась для пропаганды «западного образа жизни». Использовалась весьма удачно. Население СССР внимательно слушало передачи этой радиостанции, в том числе и музыкальные.
(*27) «Black Dog» от «Led Zeppelin» - песня легендарной группы «Led Zeppelin».
(*28) «шизгара» - имеется ввиду композиция «Venus» голландской группы Shoking blue из альбома At Home. Песня была невероятно популярна в СССР в семидесятые годы прошлого века.
(29*) «Monkeys» – американская группа, популярная в конце 60-х годов прошлого века
(30*) «Bay Сity Rollers» - английская «мальчуковая группа», популярная в средине 70-х годов прошлого века. После пары лет резвой популярности абсолютно забытая.
(31 *) «О, счастливчик» -
(*32) Аллан Прайс, тот самый, который из легендарной тогда группы «Animals» - известный музыкант, пианист и вокалист, один из участников группы «Animals», исполнившей песню «Дом восходящего солнца», скоропостижно ставшей культовой как среди основных адресатов – хиппи, так и во всем мире.
(*33) travelling band – гатролирующий ансамбль (англ.).
(*34) «нам песня строй пережить помогает!» - легкое, но весьма меткое переиначивание текста популярного советского марша. В оригинале «Нам песня строить и жить помогает!».
(*35) Deep Purple – легендарная английская рок-группа.
Глава 24
ИВАНОВЫ ЗУБЫ
Свердловская область, Артинский район, д. Нижний Бардым
Ноябрь, 2020г.
Иван с невероятным наслаждением чистил зубы. Еще вчера у него было лишь четыре гнилых зуба, на которых с великим трудом удерживались протезные челюсти. Сегодня утром он обнаружил полный рот зубов. И каких – новеньких, сверкающих белизной и крепко сидящих в деснах. Поначалу Иван и не понял, что зубы, выбитые еще в драке на этапе в позабытой уже молодости, снова на месте. Проснувшись после всенощного загула с племяшами, потянулся к побитой эмалированной кружке с водой, которая по давнишней спасительной привычке стояла рядом с кроватью на табуретке, начал жадно хлебать теплую воды, стараясь погасить привычный «пожар в трубах», и почувствовал, что о битую эмаль стучат зубы. Зубы!
Засунул в рот палец, ожидая, что непонятное наваждение уйдет, но зубы оказались на месте. Они были острыми на ощупь, и, вздумай Иван палец откусить, то это бы у него легко получилось. Он это чувствовал.
Встал, ринулся к зеркалу, растянул губы в клоунской глумливой улыбке: зубы были на месте. Все зубы были на месте. И это была не раздавленная протезная челюсть, которая елозила во рту, мешая и скрипя, а полноценная молодецкая улыбка. Иван попытался в зеркало изобразить серьезную физиономию и слегка улыбнуться. Улыбка удалась, зубы сверкнули. Он начал корчить рожи и кривляться. Зубы его явно украшали. Иван почувствовал себя молодым. Таким, каким был… даже забыл уже, когда он был таким.
- Кто-нибудь видел в хате зубную щетку? - выйдя на кухню, Иван обратился к племешам, уже вполне бодро сидевших за столом.
- Щетку-то, предположим, мы сейчас быстро в сарае найдем, - ответил младший племяш, - Там в одной коробке со всякой галантерей свалены бритвы, мыла и зубные пасты. Наверное, и щетка найдется. Даже электрическая. Тебе какую – электрическую или обычную?
- Любую тащи! И пасту зубную прихвати! Чтоб была самая пафосная и фильдиперсовая, - прицыкнул на него Иван. – И перестань кривиться, как сраный клоун. Мне клоуны не нужны. Нужна зубная щетка. Для того, чтобы чистить зубы. Мои зубы!
Племяш озадаченно выскочил во двор, чтобы порыться в сарае, где были свалены картонные коробки с разнообразным барахлом, свезенным с окрестных магазинов. Дверь в сеночки, конечно же, не захлопнул, отчего из сарая слышался его отборный мат, возня с картонками и шелест целлофана. Вернулся с тремя упакованными зубными щетками и пригоршней тюбиков с зубной пастой.
- Так я не понял, - протягивая свои находки, обратился он к Ивану. – Ты чьи зубья собрался чистить? Своих-то у тебя…. – И замолчал, упершись взглядом в белоснежную дядину ухмылку.
- Своих зубов у меня, племяннички мои драгоценные, сейчас полон рот. На всех моих зубов ныне хватит. Глотки могу ими грызть и сухари жевать, – довольным голосом сообщил Иван. И пошел чистить зубы к жестяному умывальнику. Гремел там ковшиком, плескался водой. Утренний туалет, в общем, совершал с невероятным удовольствием. Так Иван уже лет тридцать не умывался.
Племянники сидели за столом откровенно офигевшие: еще ночью ничего не предвещало появление у Ивана подобного стоматологического чуда. Пили водку, пили ее молча, устав от проведенного ритуала, что-то закусывали. Почти ни о чем не говорили. От силы «налей» да «подай». Затем Иван, явно сомлев, отправился спать и вскоре гулко захрапел. Храпел всю ночь и все утро – сейчас-то на дворе давно уж стоял день. Разве что спал невероятно крепко – обычно от любого шума сторожко подскакивал, прислушивался и осматривался. Но утром парни, спать так и не ложившиеся, топили печку, грохоча поленьями, опасаясь, что Иван пробудится. Пробудился он лишь заполдень. И, как оказалось, с зубами.
Иван не только почистил зубы, но еще и побрился, что с ним нечасто бывало, яростно вытер лицо полотенцем, закурил. Тут же затушил сигарету в приспособленной для окурков консервной банке и потребовал с племянников какую-нибудь правильную, с фильтром. Заявил, что без фильтра больше сигареты потреблять не будет. Чтобы цвет зубов не попортить.
- Так ты можешь нам объяснить, откуда у тебя зубы-то появились, - спросил один из племянников, когда Иван присел наконец-то к столу. – Это точно зубы, а не какая-то импортная вставная челюсть, которую ты где-то в барахле нарыл?
- Зубы полностью настоящие, ребята, - ответил Иван. – А откуда они взялись, я могу лишь догадываться. Только и остается, что догадываться. В благодарность за жертву Кереметя мне зубы дал. Вот что я думаю. Помню, когда мать еще живая была, она свои зубы очень берегла и говорила, что без зубов колдовать нельзя, зубы должны быть обязательно, иначе ничего не удастся. Нельзя без зубов – и все! Никак не объясняла. И я сейчас думаю, что если у меня зубы появились, то мне дает силу колдовать сам наш темный марийский Бог. Больше я ничего об этом не могу знать. Значит, нужно выполнять задуманное. А то, что я задумал, так я это во снах своих видел. Но понять сны не мог. Сейчас мне эти сны и растолковали. Вот что вас хочу спросить – вы как себя чувствуете, хвостов у вас не выросло?
- Ни зубов, ни хвостов не появилось, но мы, перед тем как ты проснулся, как раз обсуждали, что силенок в нас добавилось. Вот сам посуди: ночью, после этой могилы, мы домой приехали и водку пили. Пили ее в огромном количестве, с тобой вместе восемь бутылок выпили, да еще без тебя пить продолжали, глаз не смыкая, совсем не спавши. И никто не упал, лишь ты спать ушел. А мы как сидели, так и продолжали сидеть, стаканами звеня да разговоры беседуя. Закусывали, конечно, плотно, сыр, сало, колбасу, какие-то консервы, но всухомятку, без горячего. Без горячего – это какая ж закусь-то, так, занюхать. Обо всем поговорили, все наши страхи ночные обсудили. И сейчас водку пить продолжаем. Но, как будто, ни в одном глазу. Наливаем и пьем. Раньше с такого объема мы бы оба в осадок выпали и под столом бы лежали. Крепкость невероятная какая-то в нас появилась, что ли…
- Ну, значит и вам здоровья дадено. А зря ничего не дается, за все нужно расплачиваться. И платить обязательно вовремя. Знать лишь надо, как это сделать, - задумчиво произнес Иван. – Кереметя хочет пробудиться и войти в полную силу, я полагаю. Слишком долго он в забытии находился. Мы должны ему помочь. Нужна еще одна жертва.
- А сколько их всего будет? - спросил старший племянник.
- Не знаю я полного обряда, - ответил Иван. – Помню лишь то, что матушка рассказывала. А она не болтливой была, да и меня в катры не пророчила. В деревнях другие люди были, их еще «знаткими» называли, но и с ними матушка не особо общалась. Катры наособицу жили, родовые моления проводили. В священных рощах жертвы приносили. В их дома никто не заходил без дозволения, а если катр помирал, то схоронив его, дом не трогали. Матушка не такой была. К ней приходили по черным делам – на поясе погадать, на быстрый ход ноги наколдовать, чтоб мог человек от врагов-противников своих убежать, от людей глаз отвести или мужика какого-нибудь разворожить. Приворожить мужика особым ведовством не считалось, не грешно это было, потому что светла любовь да и детей чтоб побольше рожалось. А вот отворожить такого приколдованного считалось темным знанием. И мужики к матушке шли, и бабы с такими просьбами. Подношения несли. И помню я лишь то, что матушка проговаривала да я сумел подсмотреть.
- А как это, на ход ноги колдовать?
- Вот это просто делается. Сапоги или валенки, в чем человек ходит, надо зачаровывать. Щепотка муки, щепотка соли, чуть-чуть пороху дымного добавить, размешать да нужные слова наговорить. А потом в печку на шесток бросить. Чтобы пыхнуло. И вот мужик, которому такое колдовство требуется, должен сразу сапоги эти обуть да и не снимать, пока есть надобность. А снял – так и уйдет сразу наговор. И в дом заходить, сапоги не снимая, а если спать, то тоже сапоги чтоб не снимать. Помогает такое ведовство, сам испытывал. Один мой знакомый с зоны бежал, так я и ему сделал. Далеко ушел. Но пуля догнала. Она быстрая. От нее не убежишь, если еще и судьба такая. Ни заговор на ход ноги, ни отвод глаз не помогут: судьбу не обманешь.
Вмешался младший племянник, до этого внимательно слушавший разговор, но и слова не пытавшийся вставить:
- Зачем эту деваху вчера нужно было в черную материю заматывать, могли бы и голой закопать?
- Так было нужно. А зачем – не знаю и знать не хочу. Такой обязательный обряд, - ответил Иван. – Про это матушка рассказывала. И рассказывала подробно. Она все это малой видела, но накрепко запомнила. Говорила – все, как сейчас, помню. Спас тогда ритуал многих, от большой беды отвел. И нас тоже спасет. Мать мне во сне об этом говорила. Но нужно все делать точно и правильно. И коли уж Кереметя мне зубы для этого дела дал, то я смогу выполнить то, что ему надо. И так, как это надо сделать. В белом когда жертва – это для Большого Белого Бога. Мы же для Керемети стараемся. Он Бог ночи, Бог темноты. А в красном людей хоронить совсем нельзя – человек после похорон в огонь попадает.
За подобными разговорами о древнем языческом марийском ведовстве Иван с племянниками просидели до вечера. Вспоминали всякие случаи из деревенской жизни, напрямую с колдовством связанные. Осенние сумерки накрыли дом и двор как-то разом, словно плотным плащом из тумана укутали. А тут и Толик с Верхнего Бардыма приехал, как, собственно и обещал. Весь взмыленный.
Рассказал, что по пути решил остановиться и подняться к месту ночного жертвоприношения. Сосенка, которую посадили на могилку, вполне крепка и видно, что прижилась. Но следов двух десятков людей, которые вокруг холмика ночью топтались, видно не было. Да и тропки натоптанной не обнаружил. Только снежок на свежих комьях земли да на пожухлой травке лежит. А, казалось бы, и сапогами громыхали, и мужики плотные да серьезные, могли бы и крепкую дорогу вытоптать, когда на гору шли и обратно возвращались.
А после того, как Толик вернулся к машине, начались проблемы. «Патриот», который был конфискован у помершего екатеринбургского мужика, всегда заводился без проблем и бежал очень легко, неожиданно заупрямился, зажигание с трудом провернулось, а машина пошла с большим натягом. Как будто тяжело груженый прицеп к ней добавили. Толик даже пару раз останавливался, смотрел внимательно – вдруг чего непонятного прицепилось, но ничего не обнаружил. Вот так и приехал внатяг.
- А стекло лобовое у тебя не запотело? Может, из-под капота пар или дымок клубился? – спросил Иван.
- Точно. Откуда знаешь? – ответил Толик. – Смотрел под капот, но там вроде как все нормально. Грелась, конечно, техника, но не катастрофично.
- Кто ж тебя, такого умного, просил на могилку ходить? – вздохнул Иван. – Душа той девицы, которую мы закопали, с тобой к нам приехала.
- Как? – изумился Толик. – Это что, так же, как нельзя было в старину на кладбище на лошадях ездить, потому что души мертвых в деревню погостить потом наведывались?
- Да какая старина? Это ты про советские обычаи, что ли? Ну, и окрестить нас пытались, и в социализм затащить. И кто кого пережил? Наши обычаи крепче оказались. Мы, марийцы, здесь в наших селах и деревнях уже больше шестисот лет живем, что за век коммунизма может измениться? Вместо лошади у тебя машина появилась, разве что, - возмутился Иван. – Да и то появилась-то она на днях, до этого ты пешком по деревне бродил. Мы жили и будем жить своим укладом. Уклад не нами был заведен, а предками нашими. И все знали – если когда с кладбища возвращаешься, а из-под хомута лошади пошел парок, то души твоих родичей к гости к тебе поехали. Люди ведали, как их встретить, как порадовать. А ты что натворил? Душу невесты Керемети к нам в гости сходил и пригласил. Одно тебя сейчас спасет – вместе с ней к нам и Кереметя пожаловал. Потому твое авто и двигалось надсадно. Суров, крепок и могуч наш темный Бог! Будем праздник ему, радостную встречу устраивать. Ты на гармошке играешь?
- Нет, - смутился Толик. – Но в машине у меня музыка с веселыми песнями есть.
- Вот и будем радоваться да песни веселые распевать. И Кереметю будем чествовать, и невесту его. Пирогов, жалко, нет, но мы картошку с мясом сейчас изготовим. А еще лучше с печенкой. Так быстрее. Бери нож и садись картошку чистить, - приказал Иван Толику.
Толик очень сноровисто чистил картошку да резал ее мелкими пластиками, оба племянника споро покромсали здоровенный кусок свинячьей печени, бросили на раскаленную огромную сковороду, сверху накрошили лука с морковкой да соленых огурцов. И картошка рухнула в соседнюю, не менее могучую сковородку в уже закипающее растительное масло. Сдобрили готовящееся блюдо мелкопокромсанным копченым салом. Иван нагреб в брутальную миску квашеной капусты и, пока жарилась картошка, хлебнули в честь Черного Керемети по стакану водки.
За полчаса угощения были готовы, объемистые шкворчащие и шипящие сковороды поставили на стол. Во главу стола, на правый край, украшенный чистым рушником с искусной марийской вышивкой-орнаментом с растительными мотивами, поставили стакан водки, глубокие расписные миски с дымящимся угощением, плошки с солеными груздями и рыжиками, блюдце с маринованной черемшой, стакан, полный водки, и положили пухлую поджаристую лепешку. Угощение для Бога.
Встали, поклонились, вознесли Керемете, благодать дарующему, достойную хвалу, поблагодарили его за плодородие родной земли, обилие дичи в лесах, удачный лов рыбы в реках, приплод домашнего скота и здоровье всех присутствующих. Праздник начался.
Никто, правда, не пел и не плясал – все натужно жевали, так как явно соскучились по плотной и горячей закуске. Особенно аппетитно жевал и пережевывал Иван, стараясь полностью испытать в деле свои новые зубы. Зубы работали отменно, Иван был доволен. Сегодня у него случился воистину удачный день.
- Ну, а что у тебя с очередной блондинкой? – насытившись и закурив, спросил Иван Толика.
- Сегодня ничего не получилось, даже машин на трассе не было, ребята в засаде полдня просидели, все напрасно, – отмахнулся Толик. – Не то, что блондинок, мужиков за рулем – и тех не видали. Со стороны Красноуфимска вообще никто не ехал, там у них какая-то авария, куда-то переезжать, говорят, затеяли.
- Времени нет у нас, - жестко сказал Иван. – Завтра вечером необходимо совершить очередной ритуал. С нами сейчас наш Бог, мы обязаны помочь ему набрать силу. Для этого нам нужна блондинка. А место для нового ритуала – на том холме, что с березовым леском, напротив того места, куда ты сегодня по глупости зашел. Все нужно сделать так же, как в прошлый раз.
- А если блондинка будет в возрасте? – понуро спросил Толик.
- Блондинка должна быть в возрасте невесты. Это не обсуждается и не оговаривается, - жестко оборвал его Иван. – Это для Керемети невеста. Не для тебя. Себе в невесты ты можешь брать любую, в любом возрасте и объеме. Даже старуху беззубую.
Иван улыбнулся столь хищной белоснежной улыбкой, что Толика аж передернуло. От Ивана исходил какой-то невероятный ужас дикого и непреклонного зверя.
- Эх, не умеешь, ты, брат, на гармошке наяривать, - с неподдельным сожалением сказал Иван. – А то я бы сплясал, лихо бы сплясал. Но ничего, сядешь в машину, воткнешь кнопку, включишь свою веселую музыку, и пой-веселись до самого дома.
«Патриот» Толика завелся с полоборота, моментально. Пока он в сгустившейся тьме возвращался по разбитой щебеночной дороге до своей деревни, в лобовом стекле светилась смертельно жесткая улыбка Ивана. Лучезарная. Во всю его зубастую пасть.
Глава 25
Табор. Исход.
Башкирия, Мечетлинский район, трасса Красноуфимск- Уфа, село Большеустьикинское, санаторий «Карагай»
Ноябрь, 2020 г.
После завтрака понаехавшие старички двинулись на трассу. Шли пестрой толпой, не спеша – пожилые люди, все-таки. К моменту появления земляков они в любом случае должны были успеть. Равиль сообщил Флоре, что колонна красноуфимцев проходит Тавру – разведка донесла. Движутся медленно, потому что колонна огромная. Будут через час, не раньше. И нужно это видеть. Потому что зрелище, отметил Равиль.
Флора быстренько пронеслась по хозяйству – зрелище-то, быть может, и зрелищем, но гостей санатория нужно будет и обедом накормить. Оказалось, что гости и сами об этом побеспокоились – на кухне трудилась стайка веселых старушек.
- С городом родным мы уже попрощались, а смотреть, как потусторонние зеваки, на бегство его жителей просто не хотим. Такое наше мнение. Мы это уже обговорили с товарищами. Кто хочет – пусть идет и смотрит, потом нам расскажет, - сообщила Флоре «старшая дежурная по кухне», такую должность она сама себе обозначила. – А мы поработаем, покашеварим. Пирогов напечем, дымламу наваристую изладим-спроворим. Сразу же сказали – хлопот с нами не будет, обузой не станем.
После беглого досмотра Флора активно занялась собственным макияжем и гардеробом. На столь насущное занятие у нее ушло всего лишь полчаса, но в фойе главного корпуса «Карагая» дама вышла красавицей неописуемой в легкой дубленочке цвета «милитари». Федор с Андреем издали нечто, должное изображать бурные и продолжительные аплодисменты.
- По погоде, по времени года, и по ситуации, - прокомментировал Андрей наряд Флоры, украшенный нешироким поясом с растительным орнаментом и ладно пристегнутой кобурой.
- Равиль на днях подарил, нарыл где-то, - продемонстрировала Флора миниатюрный вальтер девятой модели. – Раритет и антиквариат Второй Мировой, «эхо войны», короче. Всего лишь на шесть патронов. Но патронов в нем всего пять, у шестого, похоже, очень печальная история. Равиль обнаружил его в очередном автомобиле, отмыл-отчистил, но долго к нему кобуру подбирал. Привез уже в комплекте. Презент любимой тетке. А тетка с ним очаровательна, не правда ли? Кстати, а вы почему без стволов, успокоились, что ли?
- Ну, наш Федор без ствола не бывает, - пробурчал Андрей, - А мне автомат таскать уже лень стало. Простой и примитивный ТТ у меня в кармане. Да и смешно как-то: вроде идем людей в дальний путь в неизведанные города провожать, непонятно – радоваться или печалиться нужно, но при этом еще и оружием обвешаться, как пионеры-герои. Кончилось время бравурных парадов. Как и ушла навсегда эпоха великих идей и роскошных ****ей. Надеюсь, экцессов с экзерсисами не будет. Вот эта твоя новая игрушка – это ж чисто деталь нынешнего женского туалета. Дань современной, пока еще не обозначенной моде, не более. Атрибут анархии. Куда халифат смотрит?
- Дама должна быть модной, игривой, гордой и изысканной! – сообщила Флора, плавно изобразив всей своей изумительной фигуркой невероятную гламурность и жеманность. – Вперед, запойные романтики!
- Ну, я отнюдь не романтик, скорее оптимистичный пессимист, - парировал Андрей. – А Федор, он для запойного романтизма очень даже свежо выглядит. Забубенно, быть может, но совсем не буднично.
- Вот что значит – новое матримониальное состояние и резкая перемена климата, - засмеялась Флора. – Однако, чекушка коньяка у него из-под куртки топорщится. Кстати, Федя, мог бы и прикид поменять, снежок уже на дворе. Прохладно ж будет…
- Там в гардеробе что ни куртка, то привет фанатикам десанта, - отмахнулся Федор. – Опять же шемаха, она же арафатка, вещь теплая. Вся гвардия халифата ими обмундировалась. Не замерзну. А замерзну так согреешь, драгоценная! И очень вовремя ты про закуску напомнила.
- Наши старички с собой боевые термосы с чаем-кофе да свежеиспеченными беляшами взяли. В количестве «завтрак Гаргантюа на пару с Панургом». Ребята Равиля еле в багажник утрамбовали, на трассу уже увезли, – сообщила драгоценная. – Не парься, откормят самого великого музыканта нынешней погибельной эры. Не дадут тебе и глоточка без закуси пригубить – они внимательные и заботливые.
Под ногами поскрипывал редкий ноябрьский снежок, ветерок шуршал достаточно борзо. Флора подняла капюшон – осень, уже глубокая уральская осень. Еще неделя и придет зима. С сугробами и метелями. С Новым Годом. Который по делам нынешним реально «здравствуй, жопа!». Как классик сообщил.
Вскоре догнали старичков. Те шли задумчиво – не исключено, что в последний раз земляков повидать приведется. Всякое могло случиться. После того, что уже случилось, прогнозировать будущее желающих не было. Шли как на похоронах.
- По ходу и под настроение вспомнилась одна сугубо провинциальная история, при подобной ситуации случившаяся еще в совковые времена, - нарушил Андрей торжественность момента. - Во время агонии социализма был некий партийный чиновник невысокого ранга. На уровне второго секретаря райкома или еще какого-нибудь помощника по идеологии. А поскольку был глубоко погружен в идеологию и нюансы собственной карьеры, то был он всегда очень задумчив. Черт его знает о чем он думал. Про оклад или про премию какую-нибудь. И вот однажды решил он теплым майским днем прогуляться по улице. Может, для того, чтобы быть ближе к народу. И видит – идет процессия. Венки несут. Пристроился этот господинчик к процессии, идет в ногу с народом. Поздоровался с рядом шедшим ветераном, который шел в явно праздничном пиджаке, зычно звенящем, весь в медалях и орденах. Да и спрашивает: - А кого хоронят-то? – Пошел нахер отсюда, хмырь кабинетный, - ответил ему ветеран. И выскочил идеологический чиновник из процессии словно ошпаренный. А люди шли возложить венки к обелиску в честь павших воинов. Дело было перед Днем Победы. В те далекие годы этот праздник отмечался не столь бравурно и пафосно, как в еще недавние времена. Вероятно, потому, что живы были фронтовики, окопной жизни хлебнувшие. Им не до понтов было, они погибших на войне людей поминали. А чиновник этот потом долго мозгами скрипел и геморроем мучился – чем для него столь позорных казус обернется. Очень задумчивый ходил и стеснительный. Мне папаша покойный, мир праху его, эту душещипательную историю рассказывал.
- Ну, Андрей, ты просто со вчерашнего вечера в ударе и прям-таки кладезь провинциальных историй, - улыбнулась Флора.
- А потому, что провинциальная культурная жизнь всегда бурлит, кипит и трепещет, - усмехнулся Андрей. – Это лишь в столицах она блещет да шикует. Вернее, блистала и шиковала.
Вышли к трассе. Подошел Равиль:
- Вы бы лучше через кювет перескочили, машин много пойдет, пыль и грязь гарантированы. Кстати, передовая колонна уже проскочила – там группа разведки на джипах и десятка полтора тяжелой дорожной техники, чтоб песок, если наледь на горках, разбрасывать, да мешающий движению хлам с трассы столкнуть, чтоб не надо было объезжать. Мудро все продумано и организовано.
Колонна красноуфимцев наконец-то проявилась на трассе. Кавалькада двигалась медленно, не более сорока километров в час. Этакая вялотекущая автомобильная пробка. Шли мягко и без пыли – легкий снежок уже лег на трассу. Впереди пяток полицейских машин, но без мигалок и люстр – а кому сигналить-то, не на кого нынче панику наводить. За ними три Нивы-пятидверки, оборудованные под «скорую помощь», пара пожарных машин. Понятно – если кому-то станет плохо или того хуже, так развернутся и помогут.
Затем пошли разномастные автобусы. На переднем плакат «Прощай, любимый город!». Ярко и броско. Старички со старушками махали пассажирам руками, бабульки краешками головных платков смахивали слезы: Красноуфимск – город небольшой, все друг друга знают и узнают, особенно если живешь подольше. Узнавали многих. Расчувствовались.
Автобусов прошло штук полста. Старушки успели уплакаться, да и старички ощутимо расстроились. Затем колонну разнообразили «буханки» «скорой помощи», вновь полицейские машины, а за ними уже автомобили с явно гражданским населением. На пассажирских сидениях дети. Многие с собаками и кошками, даже с клеточками для птичек и попугайчиков. Клеточки укрыты простынками и тряпочками. Понятно почему – попугайчики, в отличие от людей, создания весьма эмоциональные и погибают от стресса. Даже об этом красноуфимцы подумали и позаботились. Колонна двигалась равномерно, нервных за рулем не наблюдалось. Уже достаточно перенервничали.
Из-за пригорка по левой встречной полосе показались два автомобиля, резво двигающихся вдоль красноуфимской кавалькады. «Чероки» и «Вранглер», два блестящих джипчика. Пристроились на обочине, где стояли Флора с Федором, Равилем и Андреем. Из «Чероки» выскочил Алик, перепрыгнул через кювет, спросил:
- Как идем?
- Грустно, но очень толково, - ответил ему Андрей. – Спокойно и со страховкой, пожарные машины и «скорые» правильно чередуются, заботливо колонна расставлена. Под присмотром, под охраной. На сколько растянулись?
- Крайние еще до Тавры не дошли. Мы до вас, эти семьдесят километров, уже два часа движемся. Более тринадцати тысяч машин все же, - ответил Алик. – Никогда не думал, что придется командовать такой автомобильной армией. Да и вообще армией. Я в армии только взводом командовал. Хотя в десантно-штурмовом батальоне. Это сейчас поневоле в какие-то «наполеоны» угодил.
- Так до Уфы лишь к ночи доберетесь(*36), - заметил Федор.
- И это продумали, квартирьеров вперед заслали. Подготовят, надеюсь, стоянку. Костры разведут и прочее. У нас в колоне даже полевые кухни идут, чуть чего и горячей кашей народ накормим. Понятно, что сутки и на сухом пайке сумеем перебиться, да и какой-сухой паек, едой домашней все упаковались. Но стараемся сделать так, что трудностей было поменьше. В любом случае, горькое это дело – прощание с малой родиной. Но хватит о грустном. Навряд ли мы с вами, ребята, до Нового Года встретимся, потому я, как Дед Мороз, вам подарочки привез.
Алик махнул рукой, из Вранглера выпрыгнул закамуфляженный паренек с брелком в руках.
- Не в наших традициях, конечно, некоторые мои сегодняшние подарки. Но… Тебе, Флора, вот эту замечательную игрушку, - Алик взял у паренька брелок и передал его хозяйке «Карагая». – «Рубикон» тот самый, на который ты всегда заглядывалась. И не с трассы, из моего гаража. Дочь тоже о таком мечтала, ей хотел подарить. Пятнадцать лет этой машинке, но вылизана, заточена и полностью подготовлена. Хорошие механики ее выхолили. И коробка механическая, кстати. А дочь сейчас далеко. Волнуюсь я за дочь. Но, думаю, выкарабкается, она девушка боевая. Вернется, надеюсь, уверен – познакомитесь и подружитесь. На ваш никах (*37) тебе, Флора, этот подарок. Счастлива будь!
Флора ахнула: - Алик, спасибо! Я о нем мечтала! Но как ты о свадьбе узнал? А еще, говоришь, что шпионов нет.
- Да какие шпионы, - усмехнулся Алик. – Абый еще вчера ночью рассказал. Вот у него точно повсюду шпионы. Твоему братцу палец в рот не клади!
- Поглядела бы я на того идиота, который старшему братцу палец в рот попытается сунуть, - звонко засмеялась Флора, откровенно и заинтересованно поглядывая на «Вранглер». Двухдверочка, именно такой, какой она хотела!
- Да не смотри ты на него так влюбленно, на Федора лучше гляди. Пойдем-ка, провожу вас до машины, - сказал Алик. – Там, Федор, и для тебя подарок. Нельзя в наших традициях на свадьбу молодым, особенно жениху, выпивку дарить, но я уж не удержался.
Алик открыл багажник «Рубикона». Там обнаружился древний, явно еще совковых времен ящик, полностью набитый пыльными бутылками, плотно сидящими в древесной стружке.
- И не спрашивай меня, где я это взял, я сам толком не знаю. Это легендарный десятизвездочный «Ахтамар» еще советских времен. Его ребята нашли в каком-то подвальном шкафчике самого окраинного магазина нашей кооперации. Видимо, заныкал кто-то в незапамятные времена, а потом или позабыл, или что случилось, но ящик там и остался. Хламом и тряпьем его завалили постепенно. Совершенно случайно парни обнаружили. Ведра какие-то сверху лежали, бойцам они зачем- то потребовались, хлам разворотили и этот ящик обнаружили. Удивляюсь, как не выпили. Хотя у меня дисциплина! В общем, нашли. Короче, тот еще коньяк. Сейчас таких не делают. И уже не сделают. – уточнил Алик. – Никакой радиации, сам дозиметром проверял.
- Да никакая радиация этот коньяк не возьмет, - заржал Федор. – Такой коньяк всех свободных радикалов сам свалит. И мы его сейчас попробуем!
- А не откажусь, - улыбнулся Алик. – Я уже третьи сутки в кромешной суете, весь издерганный. Сейчас колонна идет, и хорошо идет, как мы видим. Все отлажено, вопросы, если возникнут, парни и без меня решить все смогут. Потому и оценим этот презент из прошлого по достоинству.
Присели на пригорке за кюветом. Камуфляжный паренек Алика подтащил набор серебряных стаканчиков, а одна из бабулек, провожавших родных горожан, обратив внимание, что мужчины вокруг бутылки сгрудились, тотчас подсуетилась и, нагрузив поднос изъятыми из объемистого армейского термоса горячими, еще дымящимися, беляшами и посикунчиками, принесла его к придорожной компании.
- Отведайте, мужики, угощайтесь на здоровье!
- Спасибо, аби, от души благодарим!
- С пылу-жару, горяченькие!
- Очень признательны, апа!
Алик с Федором и Равилем подняли тяжеленькие стаканчики и, смакуя, пригубили коньячку. Блаженно выдохнули – напиток впечатлял.
- А ты, Равиль, и не знал, что такой нектар существует, - поглядывая на удивленного молодого парня, улыбнулся Федор. – Даже в те, уже невыразимо далекие советские времена «Ахтамар» был редкостью. Сейчас даже не легенда, а небыль какая-то.
- Лучше французского, – кивнул Равиль.
- Все наше французское сам знаешь где делалось. Там же, где будто бы и парное молоко, - ухмыльнулся Алик. – Из одних закромов выходили все эти симуляторы и имитаторы.
Допили, яростно закусили сочными беляшами. На свежем предзимнем ветерке беляши с посикунчиками уходили влет. Подтянулся и безалкогольный Андрей с большой эмалированной кружкой – налил из термоса горячего крепкого сладкого чая с травками. Прихлебывая, он баловался антикварной губной гармошкой, забавно выдувая из нее древнею нордическую классику «O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin». Губную гармошку ему ненавязчиво и очень ловко презентовал все тот же Алик.
- А вот это моя гордость, - стаканчиком указал Алик на продолжавшую свое шествие колонну. – Тридцать два грузовика с нашим зоопарком. Крупный рогатый скот, баранов и свиней с козами мы вчера еще утром угнали в Сарану. Пусть на деревенском сене подкормятся. Но часть того животного и пернатого мира, что выжил, с собой увозим. Здесь гуси, куры, кролики, индюки с утками. Ну и козлы с козами да баранами. Собрали с частных подворий. Чтоб на новом месте плодились и размножались. Специально клетки делали и машины для транспортировки живности подготовили. Для кроликов крытые «газели», чтоб от шока не погибли, даже шумоизоляцией оборудовали. Плотников задействовали, сварщиков. Народ поначалу ругался – дескать , лучше барахло какое сгрузить, но я настоял, объяснил, что стиральные машины мы всегда на месте найдем, а вот животных там нет. Похоже, что очень понятно и доходчиво объяснил. Потому что многие, у которых и кошек никогда в квартире не было, бездомных котиков отловили, отмыли и с собой сейчас везут. Крупных собак – кавказцев да алабаев – с собою забираем. Думали и про коровок с конями, но отказались от такой затеи – сначала обосноваться нужно. Хозяйство! Я ж парень простой, в деревне вырос, родители в совхозе работали. Привык с детства о братьях наших меньших думать. А в Красноуфимске… Мы по юности, когда в город из деревни приезжали, красноуфимских гопников побаивались. Они за нами охотились, денежку вымогали. «Крестами» нас звали. Потому что мы – крестьяне. Обидное такое сословие. Пришлось научиться защищаться. Школа жизни!
- Школа капитанов (*38)! – весело продолжила Флора, которая, наконец-то нагламурившись вдоволь, выпрыгнула из подаренного «Рубикона». – Отважный капитан погибельного мира и новый уфимский нефтяной шейх! Спасибо за подарок, это моя мечта!
- Приятно было тебя порадовать, очаровательная, - слегка склонил голову Алик. – А еще и проницательная – на много ходов вперед смотреть умеешь. Вот такие, Федор, преимущества башкирских жен. Кстати, до капитана в армии я не дослужился, развалилась наша служба. Остался старшим лейтенантом. Потом уж карьеру продолжил.
- Алик, я, конечно, понимаю, что подарок есть подарок, но взял бы ты пяток бутылочек «Ахтамара» с собой. Слишком уж божественный напиток, а я его все равно как простую водку выпью. Натура у меня такая. Обидно будет, - откровенно смущаясь, сказал Федор. – Обустроишься на новом месте, и помянешь малую родину. Да и нас вспомнишь. Кстати, как Уфу называть будете? Не переименуете в Красноуфимск?
- Это будут горожане решать, - ответил Алик. – Обосноваться нужно сначала. Впереди много дел, работы непочатый край. Все понимают, что будет очень сложно, потрудиться придется рук не покладая, потому что зима на носу. Поэтому, ребята, давайте поднимем еще по стаканчику и двинусь я вперед. Негоже, если земляки мои сомневаться начнут, – мы в даль неведомую едем, а наш вожак на обочине с красотками прохлаждается. За красоту твою, Флора, и острый ум!
От «Ахтамара» Алик все же отказаться не смог – настойчив был Федор. Попрощались, Алик достаточно стеснительно поинтересовался у Федора «конфликт исчерпан?», на что Федор уверенно заявил, что никакого конфликта и не было. Ударили по рукам, пообещали встречаться. По мере возможности. Алик погрузился в «чероки» и двинулся вдоль колонны.
Флора поинтересовалась у старичков «Не замерзли ли?». Ответили, что всю жизнь на Урале прожили. Пообещали постоять-погрустить еще немного, проводить земляков, да и в новый гостеприимный дом.
Андрей с Федором и Флорой упаковались во Вранглер. Флора вела его с восторгом, наслаждаясь и повизгивая.
- А что ты Алику про шейха намекнул? – спросил Флору Федор.
- Ситуация легко просчитывается – обоснуется Алик в Уфе и подгребет под себя всю башкирскую нефть, - отмахнулась Флора. – Трагедия с Красноуфимском ему даже на руку – кадровый вопрос решился и ресурс человеческий создается. Рано или поздно, но все к нему на поклон за топливом придем. Чем не шейх?
Андрей задумчиво дудел «милого Августина»(39) в губную гармошку.
- Не надоел я вам этим шикарным духовым инструментом? – спросил он. – Привязалась отчего-то эта средневековая австрийская песенка. Легендарная, кстати. Согласно этой легенде, известный в Вене уличный музыкант Августин, будучи пьяным вхлам, упал в могилу с трупами погибших от чумы. Но выжил. Наверное, потому, что был проспиртован.
- Ну какой в Вене в средние века мог быть спирт? – усмехнулся Федор. – Спирт – это прерогатива России. Особенно водка. Так классик завещал. Поэтому мы сейчас будем дегустировать «Ахтамар». Это не менее великая легенда, чем чумной Августин.
Флора лихо подрулила центральному зданию «Карагая».
(36*) От «Карагая» до Уфы три сотни километров.
(*37) Никах – мусульманский обряд бракосочетания.
(*38) Школа капитанов. Цитата из песни Федора Чистякова «Школа жизни». Группа «Ноль»
(*39) «O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin » - считается, что песню сочинил венский музыкант Августин. Андрей излагает лишь одну из версий легенды. По другой версии Августин, упав спьяну в яму с трупами умерших от чумы, уснул, а проснувшись поутру испугался, стал звать на помощь и, чтобы доказать горожанам свою принадлежность к миру живых, стал петь именно эту песню. По иронии судьбы, Августин умер 11 марта 1685 года от отравления алкоголем в возрасте 35 лет, о чём свидетельствует запись в церковной книге.
Глава 26
Обитель стабильности
Челябинская область. Потаенное место. Закрытая информация.
Ноябрь, 2020 г.
Закрома родины были закрыты. Наглухо и огромными, из мощных деревянных брусьев, еще и окованных железом, воротами. Но слева вполне даже гостеприимно было открыта небольшая дверка, откуда воняло мертвечиной и спиртом. Запашок на расстоянии чувствовался.
Распахнутая дверка была даже подперта стволом РПК. Чтоб не захлапывалась. Пулемет, несомненно, был очень популярен в этом сезоне, – когда началась Погибель, именно этот огнестрельный агрегат появился у выжившего люда в изрядном количестве. Некоторые даже таскали на себе этот полупудовый ствол. Возможно, опасались нашествия мутантов и зомби – жутких фильмов насмотрелись. Ожидания не оправдались, но пулеметы мужики все равно отважно носили. Для снятия нервного напряжения, вероятно.
Александр присмотрелся – на свежем снежке, погоняемом жестким ноябрьским ветерком, следов перед воротами не было. Даже давних, подмерзших. Снежок еще не тот, чтоб следы заметать, да и ветерок совсем не майский. Дня два, как минимум, никто не топтался. Махнул рукой, подзывая Сергея. Тот внимательно рассматривал жестко расхлестанный пулями забор. Судя по всему, по забору стреляли часто, яростно и совсем недавно. Отметины-дырья на рифленом заборном железе были очень уж новенькими. Отнюдь даже не недельной давности.
- Похоже, живет здесь кто-то…
- Пулемет-то слегка приржавел. Особенно сошки. По виду, так давненько к стволу примерзли. Явно не из этого ствола по забору палили.
- Так им, как ломиком, попросту дверку подперли. Разбрасываются местные хозяева вооружением. А мы ни гранат, ни автоматов с собой из машины не взяли.
- Расслабились от повсеместного покоя. Живого злого духу давненько не чуяли.
- Вот сейчас нам чуйку-то и прочистят.
- Эй, есть кто живой?! – крикнул Сергей.
Никто не отзывался. Но стоять перед распахнутой дверцей особого смысла не было. Если б и был за нею злобный агрессор, то уже точно бы давно раскатал и положил. Судя по обилию пулевых отверстий в заборе. Сергей двинулся к воротам. Из будто бы гостеприимной дверки очень зловеще торчал ствол. Похоже, что «печенега».
- Живой, мы к тебе идем. Мы тоже вполне живые. Мы добрые и пушистые! – крикнул Сергей. Из закромов родины никто не отзывался. Но вонь разлагающихся тел и сногсшибательный запах спирта были не просто ощутимыми, но даже давящими.
Александр перешагнул через железный порожек, не задевая «печенега», воткнутого на сошки. Под ногами захрустели гильзы. Много гильз, вокруг все гильзами унавожено. С картофельный мешок этих гильз, никак не меньше.
- Тишина? – спросил Сергей.
- На редкость тихая вонь, - ответил Александр и натянул на лицо «арафатку».
- Надо бы в машину сходить за «намордниками», а то и за противогазами, - заметил Сергей, тоже затыкая нос шарфом-куфией.
- Вроде храп какой-то, - поднял руку Александр. – Из того вон угла… А спиртищем-то отсюда несет. Бочка спирта разлита. И чепарухи какие-то стоят. Ведра, фляги. Канистра алюминиевая. Кто-то пытался по емкостям разливать, да сил не хватило. Не по сеньке, похоже, оказалась шапка. Двести литров ворочать – это не детские шутки. Из рук бочка выпала, растекся весь спирт. Но хороший признак. Явное присутствие разумной жизни. Храпит кто-то – вот это точно.
Храпел мужик в военческом камуфляже. Он лежал у стеллажа, на голом бетонном полу в распахнутом по-молодецки зимнем бушлате. Под головой у храпящего початый ящик консервных банок, вероятно тушенки или сгущенки. Посветили на него фонариком – лицо до изумления небритое, в щетине какие-то комья пыли, морда сплошь в мелких ожогах.
- Это явно от гильз «печенеговских», - прикинул Сергей. – Лупил этот деятель из пулемета неустанно, а гильзы ему в морду летели. Горяченькие. Даже раскаленные. Толкни его ногой, авось оживет.
Толкнули не сильно, но с размаху. Храпевший оживать не желал, а только слегка повернул голову на консервном ящике. Так, наверное, ему удобней стало. И вновь захрапел. Невероятными художественными руладами.
- Меня тоже многие приличные люди за храп ненавидят, - задумчиво сообщил Сергей. – Как-то раз, в старые добрые времена, путешествовал я в поезде. И в купе оказался с какой-то изумительно интеллигентной дамой, чопорной такой и утонченной. Нынче таких мало делают, но делают, остались еще. Так я даже при ней водку пить не стал, выпил чекушку промеж вагонами, когда курить ходил. В те счастливые времена еще курить в поезде не возбранялось. Ну, и спать, естественно, укладываюсь. А в голове мысли трепыхаются – дама столь чуткая и трепетная, а я возьму да захраплю, как это у меня получается постоянно. Неловко будет. И не сплю от таких стыдных мыслей, лежу- ворочаюсь. Зря ворочался – дама тоже спать завалилась да так жестоко захрапела, что я полночи, как минимум, глаз не сомкнул. Уставшая была дамочка, вероятно.
- Откуда у тебя такая упоротая циничность, - заржал Александр. – Вокруг какая-то задница на спирту с мертвячиной и полуживым служивым, а ты насчет образованных и возвышенных особ рассуждаешь. Я аж чуть «арафатку» со смеху не проглотил.
- Цинизм – это последняя наша надежда, - ответил Сергей. – Надо бы этого персонажа связать, что ли. А то проснется, схватит какой-нибудь очередной пулемет и начнет по нам со всей дури лупить. Может, ему уже давно колдуны да демоны мерещатся. У меня веревочка в кармане как раз завалялась.
- Запасливый, - завистливо сказал Александр, взял метровый и прочный на вид синтетический шнурок и ловко связал храпуну руки. – Затянул крепко, потом нужно будет не забыть перевязать, а то затекут у мужика руки и придется их немного ампутировать. Но нет поблизости хирургов. Ноги пока связывать не буду, он, по-моему, далеко не убежит.
-Это отчего так? – заинтересовался Сергей.
Александр приподнял полу бушлата – штаны у храпящего мужика были приспущены почти до колен. Вероятно, хотел облегчиться да и заснул.
- Как бы он яйца не отморозил, - пробормотал Сергей.
-Ну, если отморозил, так уже, - ответил Александр. – Я его закину сейчас парой тряпок, да и тулуп овчинный сторожевой рядом валяется. Гнездо у него тут под стеллажом какое-то создано. Матрацы, спальники, тючки с тряпками. Жил он тут, похоже. Не долетел сокол до своего гнезда, видимо. Пал, алкоголем упоенный, хотя верной дорогой двигался. Герой!
Решили выяснить, откуда столь ядрено пахнет мертвецами. Выяснили: в каптерке, а, быть может, в караульном помещении (предназначение этого помещения было уже и не важно), расположенном у ворот на входе, увидели жуть. За длинным столом, обитым нержавейкой, заседало два десятка покойников. Некоторые были подперты автоматами. Видимо, чтобы не падали. Перед трупами на столе кружки, ложки, консервы, какие-то сухари-галеты. Лица трупов были зелены, глазницы мутные и запавшие, челюсти у многих отвисали. Еще кучи дохлых мух на столе. Крупные жирные зеленые мухи. Тоже дохлые. Специально рассматривать трупы не стали, споро захлопнули дверку, как можно крепче и приперли ее подвернувшимся тяжелым ящиком.
- Охренеть! – произнесли оба практически одновременно и выдохнули. Подошли к открытой дверке и отдышались. Закурили.
- Похоже, этот деятель, пулеметчик хренов, слегка головой тронулся. Это же явно он мертвецов рассадил, словно за столом в кабаке, да и укрепил их, чтоб прочно сидели. Они, наверное, пока свежими были, вполне нарядно смотрелись, - с какой-то кривой гримасой сказал Сергей. – Может, хлопнуть его? Не няньчиться ж с безумным.
- Блин, в себя прийти не могу от этой картины, - кивнул Александр. – Башку этому некрофилу прострелить мы всегда успеем. Давай пока пройдемся по складу, глянем, что тут есть. Легкую инвентаризацию произведем. Потом уж будем судьбу этого мракобеса решать.
Хранилище было плотно упаковано мощными стеллажами, уставленными разномастными ящиками. Чтобы хотя бы снять один ящик, нужно было крепко поднапрячься. Стеллажи уходили куда-то в тьму кромешную и конца-края им не было. Много стеллажей, целые кварталы и улицы из стеллажей, в переулках между которыми даже с фонариком легко можно было заплутать. Логистика понятная лишь ее создателю. На стеллажах цифры и буквы, буквы и цифры на ящиках.
Снимать со стеллажей и вскрывать ящики никакого желания не было – обилие барахла давило. Весь этот невероятный объем неопознанных складированных предметов уходил куда-то в темную даль несусветную. Хочешь – на автомобиле по хранилищу раскатывай, не желаешь на автомобиле – катайся на погрузчике. Погрузчиков хватало.
- В свое время был я на Сахалине в таком же вот хранилище, так, поговаривали, что там обмундирования и оружия с годовым запасом еды и медикаментов ажник на миллионную армию. Мы там теплые тельники воровали и сгущенку. Ну, естественно, не масштабно воровали, как недавно еще было принято, а скромно слегка приворовывали. В единичных экземплярах. Потому что плохо лежало, - сказал Сергей. – А сейчас я как-то даже и ошеломлен. Меня всегда гигантизм давит. Здесь, судя по всему, всякого добра невероятно много. Знать бы еще, что именно и где лежит. Но, скажу честно, даже знать не хочу. Потому что это какая-то необъятная прорва всего и всякого. Отторжение у меня от этой прорвы. Нет во мне жилки рвачества и хомячества.
- Даже если начнем «методом тыка» изучать содержимое, то и через месяц мы навряд ли будем понимать, что тут собрано. При этом еще все кости себе с этими ящиками переломаем, - вторил ему Александр. – Мы свою задачу выполнили – выяснили, что стоит этот росрезерв на месте, даже в относительной целости и сохранности. Никуда не убежал. Все в порядке, исключая охрану из мертвецов. Но, по нынешним временам, это норма. И даже в плен ненормального персонажа захватили. Если в себя придет, так, быть может, и расскажет чего-нибудь интересного.
- Погрузим его с машину да и в сторону дома двинем, - согласился Сергей. – Не думаю, что этот пулеметчик очухался. Носилки нужно какие-нибудь найти, чтоб до машины его доволочь. Где-то тут мельком видел что-то типа пожарного щита. Там, кажется, по правильным стандартам носилки положено иметь. Песок таскать, что ли. Еще какие-то безумные конусные ведра. Наденем на этого некроманта кретинское красное ведро и повезем с почестями. По ведру стучать будем, пока не образумится. Помогает, говорят. Но, предполагаю, лучше электрошоком.
- Тут погрузчики есть, может на них его, да и укатим? – предложил Александр. – Хотя если на погрузчике, то нужно сначала с этой техникой освоиться, но самое главное – большие ворота открыть. Они, мне сдается, на электрической тяге. Придется в этом случае радикальным методом. Гранатой рвать. Хотя, если мы их так радикально откроем, то уж точно не закроем.
- Утащим на носилках, пусть думает, что ангелы его в небеса возносят, - пробурчал Сергей. – От него спиртом за версту волокет, и не только, всю машину провоняет. Неплохо бы его, ежели очнется, переодеться поднапрячь.
- Сейчас я его гнездовье разгребу, - решил Александр. – Вдруг какое барахлишко посвежее найдется. Не останавливаться же в лавке Карабаша, чтоб смокинги под него выбирать.
Носилки Сергей обнаружил близ пожарного щита. Пожарный щит оказался на редкость богатым и не разворованным, как чаще всего и бывает. Кроме багров, ведер и топоров, там оказались диэлектрические ножницы, противопожарное волокно и скатка грубого войлока шириной метра в полтора. Носилки были неудобными и широковатыми, но для того, чтобы дотащить до машины вхлам пьяное храпящее тело вполне годились. Александр, развороша гнездовище пулеметчика, нашел там с десяток камуфляжных костюмов, пару зимних бушлатов, несколько пар вполне приличных новеньких берцев и даже сверток с портянками. Похоже, обнаруженный обитатель росрезерва неплохо ориентировался в хранилище. Это обнадеживало.
С благородным матом забросили тело на носилки и не менее благородно понесли. Тяжек был груз храпящий. Храпел он как-то чрезвычайно точно попадая в ритм шагам, что очень удивляло. На полпути встали и перекурили на ветерке – совсем уж дышать уж было нечем. На дно машины застелили противопожарный войлок – на случай, если тело обоссытся. Или того хуже. Тщательно проклиная храпуна, все же донесли воняющую поклажу до «буханки» и с сумбурными выражениями забросили вовнутрь.
- Руки-то ему я развяжу и чем-нибудь широким и плоским спеленаю, - позаботился Александр. – А то точно руки у него отсохнут. Тут в аптечке какие-то крепкие широкие жгуты есть, как раз под такое дело. Ты пока сходи, его амуницию собери. «Печенег»-то будем забирать?
-Да нафиг он нужен, этот деятель, того и гляди, ствол у него спалил, потому как стрелял неутомимо. А возить с собой всю эту лишнюю стрелковину… Нахрена, если мы ее даже когда нужно, в машине бросаем. Как сегодня, к примеру. Гражданские мы люди, абсолютно гражданские. Живых людей, даже пьяных и зассаных-голожопых, гуманно спасаем. Архангелы мы, но не ретивые убивцы, - заявил Сергей. – А вот чайку-кофейку вскипятить бы надо. Нормального кофе, а не этого, плебейского, три в одном. Прохладно сегодня на дворе, синоптики нам откровенно пакостят. Заслужили мы возможность погреться и оттопыриться: склад со всякой халабудой нашли, дорогу разведали, некроманта попутно обнаружили.
Сергей сходил в мрачное воняющее хранилище и вернулся с ворохом тряпок. Забросив ношу в «буханку», посмотрел, как Александр заботливо заматывает ноги пулеметчика-храпуна широкими эластичными бинтами.
- Мы назовем его Фараон, ежели он когда-нибудь мозги включит, - прокомментировал труды Александра Сергей. – Ты его похлеще египетской мумии умотал. Даже штаны натянул. Осталось только скарабея в жопу засунуть. И где у нас походная горелка? Да водичка, чтоб руки от всех этих пакостей отмыть.
Фараон ожил вовремя. Как раз тогда, когда Александр с Сергеем распили чаек-кофеек да благостно закурили. Сергей набил табаком трубку и восторженно пыхтел. И как раз в тот момент, когда Сергей вполне самодовольно доказывал, что трубочный табак значительно лучше отбивает запах мертвечины, чем дым сигарет, из «буханки» раздалось какое-то шипение.
- Ожил вроде как, - ткнул трубкой в сторону шипения Сергей. – Потому что табак – он от Бога. Польза от него исходит. Не зря классик сказал «…пепел моих сигарет – это пепел империй» (*40). Пойдем, глянем, кто там и как он.
Фараон дико вращал глазами и просил пить. Он просил воды практически беззвучно, но было понятно, что человек жутко пить хочет. Александр приподнял ему голову и приложил к губам стеклянную бутылку минеральной воды – в очередном сельпо затарились. Пил Фараон взахлеб и жадно.
- Его с воды после спирта сейчас снова развезет, но жить-то ему надо. Обезвоживание жестокое, нельзя живому человеку без воды, - вслух размышлял Александр, - Глотает воду, как анаконда кролика.
Фараон опустошил поллитровку минералки, и начал всем телом дергаться.
- Мужики, вы кто? – прошептал он.
- А ты хоть понимаешь, кто ты сам? – спросил его Сергей.
Фараон кивнул. Прошептал:
- За что меня повязали? Убил кого-то? Я не хотел, я спьяну, со страху. Ночь была и тьма кромешная.
- Связали тебя, чтоб ты не дергался. Вдрызг пьяный был, поэтому и спеленали, для осторожности. Нам ехать надо, нечего тут торчать. А кто тебя разберет, какие у тебя в голове тараканы бродят, - сказал Александр. – Ответишь на вопросы, освободим.
- Выпустите, мне очень до ветру надо, - униженно пробормотал Фараон. – Не утерплю я. Все скажу!
- Да скажешь, куда ж ты денешься, развяжи его, - кивнул Сергей. Александр полоснул ножом по бинтам. Фараон, постанывая и кряхтя, вылез из машины и скачками побежал к забору. Вскоре там заструилось и закряхтелось. Минут через десять Фараон смущенно подошел к машине и спросил, где бы умыться.
- Еще и переоденься, вот твое чистое барахлишко, - приказал ему Сергей. – Снежком оботрись, руки-лицо потом водой вымоешь, у нас тут ванной с гидромассажем нет.
Стеная и фыркая, Фараон совершил туалет. Размялся, обтер тело пригоршнями скудного осеннего снежка, обтерся портянками, переоделся и обулся. Попросил еще воды. Перегаром от него тащило гулко и невероятно. Плеснули на него каким-то гламурным одеколоном, конфискованым в сельпо. Фараон взбодрился и воодушевился. Заявил, что пришел в себя и готов все рассказать.
Сообщил, что спирт пил долго и беспробудно. Но водой разводил. Не помнит, когда вода закончилась, боялся на поиски воды выйти, собирал дождевую воду, а чаще глушил жажду чистым спиртом. Это когда вместо дождя снег пошел хлопьями. Много чего не помнит. А трупы в караулке – да, это он их всех посадил. Потому что по обычаю положено порадовать померших людей перед похоронами и самому с ними порадоваться (*41). До такой степени нарадовался, что и похоронить не получилось. Не смог похоронить. А умерли они все в одночасье. Пали и умерли. Он их тела в караулку затащил и за стол посадил. Пил вместе с ними. Потом уж и без них, они в караулке остались.
Под такие разговоры проехали воистину сюрреалистичные пейзажи Карабаша. Если где и есть ад на Земле, то это точно Карабаш. Даже на погибельной Земле он оставался адом. А Фараон продолжал рассказывать.
Родом из Больших Карзей (*42). Служил срочную, здесь же, в этой части, на росрезерве. Хорошо служилось – отец был печником и ремеслу обучил. Поэтому всю службу клал офицерам печи и камины на дачах. Потом остался контрактником, потому что здесь стабильность, а в деревне – хоть вешайся. Семь лет в деревне не был, съездил отца схоронить и больше там не появлялся. Стабильно здесь служил и жил. Стабильность была любимым словом Фараона. В телевизоре этому слову научился. Любил он телевизор смотреть. Фараона звали Мишкой.
Фараон оказался на самом деле пулеметчиком, но не боевым пулеметчиком, а любителем. Военная специальность у него была какая-то вычурная, на самом деле служил по схеме «подай-принеси» да еще и камин сложи. Но всегда был при деле. Стабильно кормили, стабильно деньги платили. На жизнь не жаловался. А из пулеметов наловчился стрелять от скуки, когда на стрельбище выезжали. Из хранилища, после того, как все померли, стрелял спьяну и со страху, потому, что вдруг понял, что все вокруг умерли. Думал, что он один живой остался. Хотел стрельбой демонов отпугнуть. А пулеметов в хранилище много, как и патронов к ним. Стабильно в хранилище с оружием.
Хотя и был Фараон любителем пулеметов, но Сергей с Александром пулеметы грузить в машину все же не стали, да и автоматы с гранатами перетащили из кузова «буханки» в кабину: непонятно, что у Фараона на уме, нет к нему никакого доверия. Поехали. «Буханка», конечно, машина гулкая и бряцающая, не до разговоров с пассажирами в кузове, но по пути допрашивали Фараона насчет того, что в хранилище есть и знает ли он, что где хранится. Фараон знал, не зря служил. Знал где сахар, чай, табак и сгущенка. Про тушонку знал все. Потому что тушонка – стабильное дерьмо.
- Оттого и дерьмо, что никто ни с кем воевать не собирался, - развил рассказ Фараона Александр. – Нынешние войны – дело пятнадцатиминутное. Даже банку тушонки не успеешь вскрыть, а никого уже и нет. Ни победителей, ни побежденных. Начальство в бункерах сидит и глазами хлопает. Вся война. Никаких стратегических запасов не нужно, потому что никакой стратегии нет. И все эти склады существовали лишь для того, чтобы кто-то карманы набивал. Резерв для затяжной окопной войны с невероятным противником. Так по должности делать полагалось. Какая нынче могла быть война? Война только на уровне экономики. Бои выигрывались технологиями и производствами. Пока изначально побежденные ресурсами приторговывали, победители новую технологию запускали.
Но Фараон увлекся обзором качества тушонки и активно продолжал тему. Раньше была качественная тушонка, но ее определили как старую, списали и продали, а потом завезли новую, которая «дерьмо китайское». Кто-то «стабильно нажился на тушонке», сообщил Фараон. И еще стабильно нажился на другом «дерьме китайском» - обмундирование чуть ли не из марли, сапоги из картона и много еще чего. Все это «стабильно привозили для войны». На войне все стабильно пригодится, сообщил Фараон. А с кем воевать – по телевизору скажут. Должны были сказать, заявил Фараон. Но не успели, и потому все умерли. И оказались стабильно в дерьме.
- Все это увлекательно и интересно, конечно, - совсем уж невежливо перебил Сергей Фараона, - но я сейчас вам из прошлой стабильной жизни историю про не менее стабильное дерьмо расскажу. Дело было в экологическо-чистой зауральской степи, на бескрайних просторах Курганской области. На учения выехала бригада МЧС. Для должной воинской подготовки обязательно нужно учиться и учиться, так еще классик завещал. Поэтому господа военнослужащие выехали, растаборились, палатки всякие установили и даже полевые кухни. Все как положено. А положено еще и до ветру по режиму ходить. Для пущей стабильности. Для того необходимы определенные, установленные, вероятно, уставом условия. То есть – полевой нужник нужно было сделать. Это для рядовых, а офицерам, быть может, какие-нибудь биотуалеты полагались. Простой военно-полевой нужник – это для рядового состава.
Для этого нужного дела отрядили спецтехнику, которая была в штате бригады. Спецтехника, естественно, расстаралась и вырыла траншею глубиной метра три или того более. С крутыми и ровными стенками, аккуратно и красиво. Вот в эту-то траншею бойцы исправно совершали свои естественные надобности, будучи крепкими, молодыми и здоровыми организмами. С перловки это хорошо получается. Затем учения кончились, лагерь свернули, бойцы уехали. Дерьмовая траншея осталась. Все как положено.
Дело к осени, во время которой селяне обычно совершают уборочную. Урожай всякий убирают, хлеба налево, хлеба направо. Раздолье, короче. А убирали вызревшие хлеба как раз около того места, где лагерь МЧС растабаривался. Уборка – дело живописное и зрелищное, понятное дело. Комбайны всякие по полю ездят, зерно намолачивают и закрома наполняют. Красота!
И комбайнеры, чтоб зря время не тратить, решили ночевать в полях - день год кормит. Вечер и утро тоже. Тем более, технику нельзя без присмотра оставлять. Ибо нет надежды на несознательный народ. Ну, и бутылочку-другую, конечно, комбайнеры не прочь приголубить попутно.
Ночь случилась. И молодой комбайнер увлекся зауральской ночью. Мечтательность нашла или просто, опять же, по естественной нужде отошел. Отошел как-то неудачно и во тьме прекрасной зауральской ночи залетел в эту аккуратную дерьмовую канаву МЧС. Стоит по пояс в дерьме – хорошо, что бойцы не особо много навалили. Стоит и воет. Только звезды мерцают. А что, кроме звезд , из аккуратно вырытой ямы глубиной в три метра минимум, стоя по пояс в дерьме, увидишь?
И вот он разглядывает звезды, пытается из ямы выбраться и орет благим матом. Типа, спасите-помогите. А хрен там - добрые люди по ночам спят. Особенно с устатку и после доброй чарочки. Так он всю ночь в дерьме проглосил и проорал. Никто не услышал.
Лишь утром кто-то тоже по нужде пошел и каким-то образом обнаружил дерьмового бедолагу. Может быть, более затейливо все было: например, сидит комбайнер, дела свои натужные делает, а откуда-то из-под земли стоны и всхлипы. Поневоле обгадишься сурово.
Короче, вытащили того дерьмового молодца, отмыли, вероятно, позвонили в бригаду МЧС. Те приехали и закопали канаву. Делов-то, если спецтехника есть. Такая вот простая степная стабильность. Быть может, и прав ты, Фараон, есть в этой стабильности какая-то романтика или даже польза, - завершил свой рассказ Сергей.
В Нязепетровске решили не останавливаться. Проехали через практически вымерший город молча. Домой.
(*40).…пепел моих сигарет – это пепел империй… – цитата из песни Бориса Гребенщикова.
(*41) - положено порадовать померших людей перед похоронами и самому с ними порадоваться. – Рассказывают, что у деревенских уральских мари существует и такой обычай.
(*42) - Родом из Больших Карзей. Большие Карзи - деревня в Артинском районе Свердловской области. Основное население – марийцы.
Глава 27
Смерти нет
Башкирия, Мечетлинский район, санаторий «Карагай» - Свердловская область, Красноуфимский и Артинский районы – деревня Нижний Бардым - райцентр Арти
Ноябрь 2020 г.
На завтрак были посикунчики. Эти маленькие мясные пирожки становились в «Карагае» изумительной утренней традицией. Откусываешь верхний кусочек, выпиваешь брызжущий из посикунчика мясной сок, чайной ложечкой добавляешь в оставшиеся две трети густую острую подливу из замеса уксуса, горчицы с бульоном, медленно жуешь и блаженствуешь. Сытно, плотно и надежно. А также чрезвычайно пикантно. Посикунчики готовили три веселые бабульки из бывшего Красноуфимска. В невероятно огромном количестве. Кухня от ловких бабулек и посикунчиков дымилась, шипела, изрыгая аромат старинного уральского блюда.
Приехал Равиль и сообщил, как полагается, сразу две новости. Не плохих и хороших, а слегка напряжных. Во - первых, Абый приказал ему исполнять посольские обязанности в национальном костюме, для представительства и статусности. «Ты от халифата, значит власть, а власть обязательно должно быть пышной», - так, по словам Равиля, потребовал Абый. И выдал ему огромный сундук с полным набором соответствующей одежды.
Национальный прикид Равиль никогда в жизни не носил. Для него он был как скафандр космонавта – только на картинках и очень редко на посторонних. Потому не знал, как к этому относиться: облачиться сразу, или при въезде в Арти, или на время выполнения посольских функций и ведения переговоров. Во-вторых, Абый попросил кого-нибудь из участников посольства промчаться по трассе до Красноуфимска и посмотреть – не пробил ли табор уехавших красноуфимцев колею на асфальте да и помахать вдоль дороги дозиметром. В Красноуфимск можно не заезжать – там все ясно, не зря ж красноуфимцы съехали. Весна план покажет.
Флора от души обрадовалась обеим новостям: решила переодеть Равиля прямо сейчас, чтобы позабавиться. А до Красноуфимска пообещала ехать сама и очень быстро. Чтобы «Рубикон» испытать. С Федором, конечно. Но переодеть Равиля ей не дали, посольское дело – это не в куколки играть. Да и вообще!
Андрей предложил Равилю влазить в национальный костюм прямо по ходу переговоров, вмес то пауз. Вышла какая-то заминка или непонятка – вышел и переоделся, нет заминок – пошел, снял костюм и вновь важно ведешь политические разговоры. Федор практично заметил, что в джинсах водку пить удобней. То есть, сундук с национальным костюмом расценили как важнейший дипломатический груз и очень тонкий политический ход. От души посмеялись.
По случаю необходимости осмотра трассы на Красноуфимск было определено, что Флора с Федором промчатся на «Рубиконе» до кольца-разъезда перед городом, а потом свернут на Арти. А Андрей с Равилем поедут через Тавру. Так короче. С ними джип охраны – Абый на этом настоял, да еще «газелька» со свининой – презент для артинцев. Встретятся в Артях. Так и порешили. Собрались и выехали.
Флора на «Рубиконе» рвала и метала, от души наслаждаясь послушной игрушкой. До красноуфимского кольца добрались за час, останавливаясь пару раз, чтоб осмотреть трассу. Критичных повреждений не было. Но было понятно, что весной дорога начнет разрушаться. Непонятно лишь кто будет ее чинить. На кольце остановились, извлекли дозиметр, походили с ним вокруг да около. Ничего катастрофичного не обнаружили, разве что набитая колея слегка фонила. Но лишь слегка. Микрорентген 20 или 30, не более. Безопасно, если считать, что на Урале в иных местах даже естественный фон до 35 единиц доходит. Понятно, что на трассу радиацию из города на колесах вытащили. Но в вполне даже приемлемом качестве-количестве. Беспокоиться больше следовало о состоянии трассы.
Издалека глянули на Красноуфимск. Над несколькими десятками домов вились дымки – значит, печки дымились. Впрочем, Алик предупреждал, что эмигрировать пожелали не все. Некоторые остались на свой страх и риск да в надежде на лучшее. Например, священнослужители Свято-Троицкого православного храма верили, что святые мощи трех красноуфимских новомученников (*43) оградят их от бедствия. На Бога надеялись. И решили нести свой крест на земле малой родины.
Федор и Флора двинулись в сторону Артей. По сравнению с красноуфимской трассой путь на Арти был основательно зачищен – вероятно, обезлюдевшую технику с обочин растащили окрестные селяне. Близ села Манчажа на площадке АЗС увидели три десятка припаркованных топливных цистерн - «наливняков» и слабое подобие блок-поста. Местные жители охраняли нажитое и отслеживали движение по трассе. У сворота в село дорогу переходило небольшое стадо коров, голов в полста, не более. До Артей оставалось три десятка километров.
- Давно на родине не был, не соскучился? – поинтересовалась Флора.
- Знаешь, до всей этой беды ничуть не думал об этом, - ответил Федор. – Даже не вспоминал. Жил в другом измерении, совершенно другой жизнью, ритмом города, который и родным мне не стал, но был обыденным и привычным. Сейчас ты спросишь – не хочу ли я остаться в Артях… Нет, уже не хочу. Все, что меня с ними связывает – так какая-то непонятная тоска по утерянной части жизни. Другой жизни, будто бы даже жизни совсем не моей. Что-то щемящее и не оформившееся.
- Ну, ты не изображай тут мне безродного, бездуховного космополита и спившегося столичного метросексуала, - начала потрунивать над ним Флора. – Обменявшего бестолковую «есененщину» (*44) на комфортную продвинутую урбанизацию. Тем более – с широким личным кладбищем за спиной.
- Никакого имажинизма (*45), - рассмеялся Федор, закуривая очередную папиросу. Выдохнул густую струю дыма. Флора, отмахнувшись от потока ароматного табака – Федор выискал где-то блок папирос с настоящей «вирджинией» (*46), чуток опустила стекло на дверце со своей стороны. Ее великолепная белокурая грива радостно вспорхнула и разметалась на хлынувшем в автомобиль легком ветерке. – Но сразу скажу, что Москва мне родной не стала. Она была не более чем средой обитания. Может быть, даже удобной средой, где было легче прокормиться. Но родным городом я бы никогда не смог ее назвать. Набор улиц, кварталов, магазинов, прочих объектов – но не более. Или я был для нее чужой, или она для меня – в это никогда не вникал. О чем ничуть не жалею. А насчет личного кладбища – работа, считаю, была такая. Ломал чьи-то игрушки, которые по какой-то причине стали кому-то не нужны. Требовался лишь специалист, чтоб их убрать. То есть я. Если специалист нужен, то его находят. Это свойство мегаполиса.
- И сейчас, как специалист, ты оказался вполне даже востребованным, - рассмеялась Флора.
- Это точно, - настороженно проговорил Федор. – Именно сейчас. Остановись, дорогая.
Флора затормозила довольно резко, с провизгом. Федор распахнул дверцу и вышел из автомобиля. Достал зачем-то из кармана куртки очки, хотя уже второй день вполне сносно обходился без них, вытянул из заднего кармана джинсов относительно замусоленный носовой платок – заметив это, Флора даже как-то укоризненно вздохнула. Себя укоряла. Слегка. Как раз по поводу имажинизма. Потому что мужчина – часть образа дамы. Даже такой прекрасной, как Флора.
Федор, устало сутулясь, внимательно осматривая очки, как-то сконфуженно побрел вперед вдоль трассы. На обочину приглядывался. Похоже, выискивал, где поссать можно поудобней. Отошел метров на двадцать пят, остановился. Распахнулась кожаная куртка, в руке Федора молниеносно появился неизменный «глок» и раздались выстрелы. Пять выстрелов – отметила Флора. На высокой березе, росшей на левой стороне обочины, метрах в тридцати от Федора, заболталось на каких-то веревках и повисло тело, обряженное в белобрысый камуфляж. На теле висел бинокль, а из рук трупа выпал обрез.
Федор пружинисто и ловко, четкими выверенными и по-звериному плавными шагами быстро прошелся вдоль трассы и вернулся к Рубикону. Распахнул дверцу и оказался в машине. Закурил. Запах папирос, заряженных настоящим табаком, был дурманящим.
- Не мог на свежем воздухе покурить? – спросила его Флора.
- Неудобно папиросы на ветру курить. Тлеют довольно быстро. Табак в них настоящий, жалко на ветер такой табак разбрасывать. А эти… Пятеро их было, - ответил Федор. – Чего надо – не знаю. Но готовы были стрелять. Угрозой от них тянуло. Я немного их опередил. Все с карабинами и с автоматами. Один, который на березе сидел, с обрезом двухствольным.
- А чего оружие не собрал? – поинтересовалась Флора.
- Мы с тобой что, на передвижной арсенал похожи? - усмехнулся Федор. – Мы с тобой всего лишь случайные проезжие, оказавшиеся в нужное время в сложившейся ситуации. Поэтому пусть все эти стволы и эти трупы собирает и обирает тот, кому это нравится. Меня лично не прельщает рассматривать жмуриков с дырьями во лбу. Тем более, что весь этот боеприпас неделями никто не чистил. Хотелось бы, конечно, понять, чего эти мужики хотели, но разве у них сейчас что-нибудь узнаешь. Молчат. Потому что убитые. Поехали.
Через пятнадцать минут Флора и Федор были уже в Артях. Связались по рации с Равилем и Андреем. Те сообщили, что добрались без приключений, а остановились у друга детства. «Подъезжай – встретим!».
Еще утром Толик отправил бригаду в пять человек на отлов очередной «невесты Керемети». Решил, что для засады достаточно. Приказал брать только натуральную блондинку в достойном для Керемети возрасте. Повторил, собственно, приказ Ивана. Ближе к обеду рация отрапортовала «Вижу блондинку. Движется к нам». После этого тишина. Толик занервничал.
Заполдень, подождав пару часов и не получив никаких сообщений, так и не дождавшись возвращения охотников с добычей, взял с собой троих самых накачанных и резвых мужиков и двинулся на трассу. Там попросту «выпал в осадок» - бригада его бойцов была расстреляна. Четверо бойцов лежали в неплохо оборудованных и отлично замаскированных захоронках вдоль дороги, пятый покачивался на березе. У каждого пулевое отверстие во лбу и ничего более. Неизвестный стрелок даже не подошел к убитым, не сделал контрольного выстрела, не проверил – не обыскал, даже оружие не взял – по следам на молодом снежке это было очевидно. Толик пришел в смятение.
Приказал двум бойцам погрузить тела в УАЗик, упрятанный в своротке близ трассы, на котором к месту засады утром и прибыли погибшие бойцы, затем отвезти тела на деревенское кладбище. «Завтра отпразднуем им тризну и правильно похороним», - сказал он. А сам с водителем двинулся в сторону села Манчаж. Потому что, очень похоже, в лоб охотникам стреляли именно с той стороны. Толик заметно мандражировал, не хотел конфликтов и подозрений в дорожном разбое, но надеялся, что мужики с манчажского блок-поста на придорожной АЗС хоть что-нибудь да расскажут.
И мужики, поблагодарив Толика за презентованную бутылку водки, рассказали, что сегодня из Красноуфимска в сторону Артей прошла одна-единственная машина, ярко-красный Wrangler, водитель – фантастически невероятно белокурая блондинка, а пассажир – какой-то угрюмый невнятный хмырь. Явно не стоил этот хмырь такой расписной красавицы. Других машин не было и сегодня уж точно не будет – красноуфимцы, по слухам, вчера всем городом переехали в Башкирию. В городе кто-то остался, но немного. Но за барахлом туда лучше не ездить, радиация там, - так настойчиво посоветовали Толику скучающие манчажские парни. Толик сделал вид, что внял их увещеваниям и развернулся. Поехал на доклад к карту Ивану, в деревню Нижний Бардым. Ивана он откровенно боялся. Толика потряхивало.
Иван уже ждал его во дворе.
- Все готово?
- Кто-то всех моих бойцов, которые в засаде были, перестрелял, - понуро ответил Толик.
- Невесту добыли? – равнодушно спросил Иван.
- Их пятеро было. Все погибли. Что я их родственникам скажу?
- Тоже, что и мне: скажешь, что за нужное всем дело пострадали, - жестко ответил Иван. – Многие нынче умерли, слишком многие. Каждому свой срок. Почему твои парни должны быть исключением? У тебя есть три часа, чтобы найти для Керемети невесту. Вечереет уже. Сумерки скоро. Сегодня последний день для полного проведения ритуала и нужно любым путем завершить обряд. Мы должны вызвать нашего Бога.
- Но нет в окрестностях блондинок, может – белую собаку? Или свинью? – почти запричитал Толик.
- Ты даже за свинью не сойдешь, а то бы и тебя отмыли да закопали, - Иван очень мрачно взглянул на Толика и оскалился своими ровными, ослепительно белыми клыкастыми зубами. – Вперед! И с песнями! Искать! Хотя можно и без песен, молча. Главное – найди. Можешь всех своих засранцев и пьянчуг положить, но чтоб блондинка была.
- У меня не пьянчуги, а бойцы, - прохрипел Толик. - Мы всю жизнь вместе!
- И зону ты с ними вместе топтал? Вместе с ними ты только брагу жрал ведрами! Не хочешь в дерьме своими кишками захлебнуться – добудь невесту. И немедленно!
Толик лихорадочно засуетился, задергался, хлопнул дверцей калитки, прыгнул в «Патриот». Заскулил: - Говнюк, говнюк, говнюк, старый говнюк!
- Что он про парней сказал? – спросил его водитель.
- Сказал, что засранцы. Туда им и дорога – так он сказал. Козлина смердящий!
- Так может и хлопнуть его? – хрипло спросил водитель. – Без него хорошо жили и еще поживем.
- От него меня в оторопь бросает, - ответил Толик. – Я даже во сне его оскал вижу. Жутко мне от него.
- Так пристрели, и спать спокойно будешь, - прохрипел водитель. – Нет старого урода – нет и проблемы. Какого хрена с ним связались? Сам к нему пришел. Сам и уйди. Возьми автомат и реши вопрос. Как правильный мужик. Если ему на наших парней насрать – так и нам на его тоже.
Толик взял «калашников»: - Пойду и расхерачу!
Вылез из машины, борзо пнул ногой дверцу калитки. Решительно вошел во двор.
- А, сам ко мне пришел, - сказал ему Иван. – Я уж хотел выйти, окликнуть, да только вот сапоги снял. Вымыть их надо, чтоб в сенях не натоптать. Галоши искал, тоже, видать, баба взяла, чтоб от грязи отмыть. Полы у меня тут баба одна моет. Вот что ты мне скажи: кто твоих идиотов мог завалить и куда они делись? А то чую – неладно что-то. Нутром чую, внутри все свербит. Мысли гложут. Неладное, очень неладное!
- На красной машине, блондинка и мужик какой-то, в Арти они ехали, - сдавленно ответил Толик и навел на Ивана ствол. В это время из сеней вышла белобрысая девка с оцинкованным ведром в руке. Выплеснула из ведра грязную воду, начала отжимать ветошь, которой пол мыла.
- Блондинка? – взвизгнул Толик.
- Это моя блондинка, - злобно и медленно проговаривая каждое слово сообщил Иван. – Шлюха залетная, летом приблудилась, живет у меня. И она мне нужна! Это мое!
- А я ребят погубил! – зашипел Толик, дерганно выщупывая предохранитель.
- Не балуй! – крикнул Иван, сноровисто схватил прислоненный к сеночкам тяжелый, с пуд весом, железный лом и с неожиданной силой метнул его. Ржавый граненый металл насквозь пронзил Толика. Иван, так и не обнаружив галош, в белых обмотках-портянках, стремительно и резво соскочил с крыльца, подскочил к Толику и ухватился за лом. Затем, не особо и напрягаясь, приподнял на толстом железном пруте тело, пару секунд подержал его над землей, затем с размаху припер к воротам. Толик кряхтел, шипел и извивался.
- Мое это! – сказал Иван и приоткрыл калитку. Крикнул сидевшему в «Патриоте» водителю: - Сюда иди!
Водитель вылез из машины, зашел во двор и увидел корчащегося на ржавом толстом пруте Толика.
- Глотку ему сможешь перерезать? – спросил водителя Иван.
- Да я лучше всех в нашей деревне свиней колю, - ответил ему водитель, вытащил из ножен длинный прихватистый нож и перерезал Толику горло. – Меня и свиней, и бычков всегда колоть приглашают. Семейное это у нас дело, еще батя покойный промышлял.
Над телом Толика полыхнули тускловатые в надвигающихся вечерних сумерках зеленые искорки, закружились над водителем и Иваном и почти моментально погасли.
- Смерти нет, - сказал Иван. – Прими его, Кереметя!
- Смерти нет, - произнес водитель.
- Батя твой колол свиней? Помню твоего отца, веселый человек был и даже одеколоном не брезговал, - кивнул Иван. – А где, говоришь, чалился-то?
- В последний раз в Краснотурьинске (*47) на «строгаче» был, - ответил водитель.
- Этого забери, хочешь – похорони, хочешь – в кювет сбрось. Твои заботы, - сказал Иван, уперся ногой в тело Толика и вытащил из трупа лом. – Вся портянка в кровище, сейчас и не отстираешь.
- Дай какую-нибудь тряпку, а то весь багажник замажу, - попросил водитель. Иван сходил к сараю и выволок оттуда дырявый, но просторный картофельный мешок.
- Сойдет, - благодарно кивнул водитель.
- Утром подъезжай, в Арти съездим, - приказал ему Иван. Затем, с искренним сожалением разглядывая измазанные дворовой грязью и кровью портянки, подошел к крыльцу и, присев, размотал тряпичные полоски. Посмотрел, как водитель деловито заматывает труп в мешок и тащит его со двора. – И ствол этого лиходея тоже прибери, пригодится еще, - крикнул он водителю вдогонку.
Пришлепывая босыми ногами, Иван поднялся по ступенькам, притворил дверцы в сеночках и вошел в избу. Хлопнул по заднице деваху- «белоснежку», торопливо накрывавшую на стол.
- А ты мне еще пригодишься, - хмуро пробормотал он. – Руки вымыть да пожрать хоть спокойно, пока племяши не налетели. Вечно голодные как собаки. Не кормят их бабы, что ли… Хрен бы с ними, ели бы да пили, а то разговорами надоедают. Чисто дуры базарные.
После таких рассуждений о нюансах рыночной экономики Иван выпил стакан водки и закусил квашеной капустой.
(*43) - Три красноуфимских новомученника: Протоиерей Алексий Будрин (1861-1918) родился в семье священника, закончил Пермскую духовную семинарию и служил настоятелем Красноуфимского Свято-Троицкого собора. Всю свою жизнь был законоучителем и преподавателем церковно-славянского языка, а также заведующим Церковно-приходской школы. Кроме того, являлся Благочинным церквей Красноуфимского округа и был избран Пермским Губернским избирательным собранием членом Государственной Думы от Пермской губернии. Протоиерея Алексия Будрина арестовали в сентябре 1918 года. Очевидцы вспоминают, что это было в субботний день. Отца Алексия вывели из церкви прямо со службы, облаченного в белую ризу. Оттесняя оружием возмущенную толпу верующих, вышли за город к железнодорожным путям и на глазах у местных жителей несколько раз выстрелили в него. Тело святого страдальца привязали к распряженной лошади и пустили по стальным железнодорожным путям.
Иерей Александр Малиновский (1890-1918) окончил Пермскую духовную семинарию, с 1916 года учился в Казанской духовной академии, где ректором был архиепископ Антоний (Храповицкий). В свои молодые годы был активным церковным деятелем и сердечно заботился о благоустройстве прихода в селе Верх-Саксунское.
Поводом к аресту послужили его проповеди в сельской церкви. Сохранились записи фрагментов из одного такого обращения к прихожанам: «Миряне, - говорил отец Александр с амвона, - знаете ли вы, что делается сейчас в Петрограде и Москве? Там большевики в церквах и соборах ставят лошадей, ругаются над верой православной. Православные! Не допустим надругательства над нашей святыней, постоим за веру православную. Скоро опять начнется война, вновь затрещат пулеметы, загремят пушки, не допустим кощунства над православной верой!»
По доносу милиционеров, слышавших его проповеди, отец Александр был арестован. В момент своего ареста он находился в церкви, в алтаре с крестом в руках, вознося в последний раз молитвы пред престолом Божиим. Благословив свою паству, он пошел к выходу. Прихожане заполнили всю площадь, не давали красногвардейцам пройти и не отпускали своего батюшку. Но с помощью винтовок толпу оттеснили, а отца Александра увезли в Красноуфимск. В Красноуфимске отец Александр, уже арестованный, встретил своего брата по вере и подвигу иерея Льва Ершова, вместе с которым ему предстояло принять мученическую кончину. В ночь на 2 сентября священники были связаны друг с другом колючей проволокой, их избили и, по свидетельству их сокамерника, расстреляли «за городом в так называемом Холодном логу».
Иерей Лев Ершов (1867-1918) родился в старообрядческой купеческой семье. В 27 лет по искреннему убеждению в святости Греко-Российской Православной Церкви вышел из раскола и присоединился к истинной Церкви через таинство Миропомазания. Еще через два года он был рукоположен в священники. После этого отец Лев служил законоучителем и епархиальным миссионером, причем служение его на этой должности было настолько усердным, что ему многократно выражалась благодарность от правящего архиерея и вручались награды.
Арест отца Льва состоялся в воскресный день в августе 1918 года. Во время службы в храм ворвались красноармейцы. Оттесняя молящихся, они пробрались к алтарю и открыли стрельбу в его сторону. Солдаты начали выталкивать батюшку из храма, причем они тянули его за наперстный крест и бороду, увечили его, отталкивая прихожан штыками винтовок. Свою мученическую смерть он принял вместе с иереем Александром Малиновским.
Верующие позаботились о телах святых мучеников и, по-видимому, наскоро предали их земле рядом с храмом. В 1935 году Свято-Троицкий собор был закрыт, могилы погибших священнослужителей сровняли с землей, а позже на их месте был устроен автодром.
В 2000 году решением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви протоиерей Алексей Будрин, иерей Александр Малиновский и иерей Лев Ершов были прославлены в Соборе новомучеников и исповедников Российских от Пермской епархии. А 21 июля 2002 года, в день Казанской иконы Божией Матери, после праздничной Божественной литургии и крестного хода были обретены честные мощи священномучеников. Господь сохранил святые тела нетленными.
(*44) «есененщина» - имеется ввиду русский поэт Сергей Есенин (1895 -1925 г), точнее - отдельные его настроения и утверждения о том, что деревенский быт уходит в небытие, и на смену всему живому, природному приходит механизированная, мертвая жизнь.
(*45) имажинизм – литературное направление начала ХХ века, ориентированное на главенство образа над реальностью. «Искусство, построенное на содержании… должно было погибнуть от истерики», - считали имажинисты.
(*46) «вирджиния» - сорт табака.
(*47) В Краснотурьинске дислоцируется зона строгого режима.
Глава 28
Зиганшин-буги
Свердловская область, райцентр Арти – Новосибирск – Красноярский край, Минусинск, - скиты белокриницкого и часовенного согласия.
Ноябрь 2020 г.
Костич был эпичен. Кряжистый, лысый и бородатый, он занял собой изрядную часть пространства директорского кабинета. Ввалился утром, без церемоний. Сергей докладывал директору завода о результатах вояжа в Нязепетровск и Карабаш. Как раз в этот момент обсуждали будущность Фараона – мастак печного дела, конечно, сейчас более чем востребован, но выпускать его в общество довольно стремно – не исключено, что проболтавшись о складе госхрана, возбудит крайне нежелательных самостоятельных добытчиков. Лишние знания для некоторых – лишняя печаль для многих. Потому лучше Фараона упрятать куда-нибудь подальше. Но не в тюрьме ж страдальца содержать. Этот разговор и прервал Никодим Константинович своим могутным явлением. Сообщил, что прибыл вчера поздно вечером , но как раз успел попариться в баньке, заботливо раздухаренной семейскими, – предупредил сразу, как на связь вышел. Отоспался вволю, подскочил по-стариковски спозаранку, да вот и о вояже своем рассказать желает.
- А у нас, кстати, общественную баню экстренно восстановили, работает круглосуточно и безостановочно, - сообщил ему Виктор Михайлович. – Саныч, который похоронным агентством «Ангел» рулил, сейчас во всех Артях хозяйствует. Деловитый парень и сноровистый. Мы его уже полноценным мэром артинским считаем. Избирать его никто не избирал, без зловредной демократии обошлось, мужик сам инициативу проявил. А инициатива, как известно, наказуема. Без сходняков и прений обошлось, без демагогий. Сам себя назначил, потому как за дело взялся и у него отлично получается. Вот общественная баня – его на сегодня главная и очень внушительная заслуга. Мужики же многие работают, рук не покладая, денно и нощно, к зиме готовимся, кто на лесоповале дрова заготавливает, кто печки в квартиры ставит. Так что кости пропарить с морозцу и ополоснуться попросту необходимо. А топить отдельные баньки – муторно и накладно ныне. Подсуетился Саныч, аврально баню восстановили, хотя она десятилетиями мавзолей напоминала. Так что и ты, Костич, мог бы своих семейских и не тревожить, парок в бане знатный, да и пообщаться после парной всегда есть с кем. Ну, давай, рассказывай, как там Сибирь.
- Умолкла Сибирь, - тоскливо проронил Костич. – В первый путь, пока до Красноярска ехал, душа рыдала и трепетала от увиденного: дороги, мертвыми машинами запруженные, поезда, в гармошку скомканные, города, подгоревшие и безлюдные. Дымы, гарь, запах покойничий. Думал – сердце от всего этого кошмара выпрыгнет. Но настоящий-то кошмар на обратном пути случился – земля уже не мертвая, земля уже пустая. Вот где ужас! Мертвую землю снежок прикрыл, будто саван лег. Сплошной белый саван и ничего вокруг. Никого! Скрежещет эта пустота. Когтями мозги рвет.
- В Минусинске нашел кого-то? – спросил Виктор Михайлович.
- В скитах выжило 18 человек. Старики все древние, меня сынком называли. 15 мужиков да три старушки. Всем за восемьдесят, все из наших краев, с Пристани. По молодости в те края перебрались, женились да замуж повыходили. Кровь освежали – так у нас, древлей веры ревнителей, принято. Сейчас похоронили детей да внуков своих, в одном ските сообща спасаются. Много с ними говорили, обо всем беседовали. Давно, говорят, всего этого ждали. И разве что тому удивились, что выжили. Не считают себя великим праведниками да истовыми молельщиками.
Старики минусинские считали, что Господь взял Русь за точку отчета и по ней грехи людские отслеживал. Знамения передавал. А знаков грядущей Погибели предостаточно было. Все четыре коня Апокалипсиса (*48) по Руси гарцевали. Конь рыжий – как началась в начале прошлого века война с японцами, так из войны в войну и переходила. Первая Мировая перешла в гражданскую, гражданская до Второй Мировой затянулась – все неугодных уничтожали да классовых врагов искали. Потом мелких войн было столько, что по пальцам не перечесть. С кем только не воевали, хотя за что никто и объяснить не может. Трофеев с тех войн никто не видел, а война без трофеев невероятная глупость.
Конь вороной с его голодом да мерами зерна – так из голодомора в дефицит только и успевали переползать. То продразверстка, то пустые прилавки. «Рыбный день» по всей стране, горчица как «профсоюзное масло» и курица породы «синяя птица неощипанная». Или жратва есть, да денег нет. Потом уж и на химию с пластиком перешли. Докатились до того, что пальмовое масло миллионами тонн всей страной скупали. Да и хрен с ним – не живали сытно и не фиг начинать. Не до жиру – быть бы живу. Но вот не получилось. Про коня белого говорить нет смысла: никто от такой насыщенной жизни великим здоровьем не страдал, лишь самые крепкие выживали, кто был к природе поближе.
А конь бледный… Его наши старцы так толковали: с ним идут грехи человеческие, те грехи, от которых человек зверем сатанинским становится. И таковых зверей даже в Ад не пускают, потому что звери эти по сути всего лишь недостойные прислужники Ада. Шавки Ада приблудные. Алчность, корысть да предательство – вот имена этим грехам. Потом уж пакость эту поганую мудреными словами величать начали – коррупция и мздоимство. Из стеснительности, я думаю, или из лукавства. Чтоб людей запутать, вроде как коррупция это и не предательство совсем. А с чего «иудин грех», предательство началось? А копеечку лишнюю захотел христопродавец срубить. Получил петлю на осине и память мерзкую. Такова цена позора. И никакими выдуманными словами погань предательства не разукрасишь.
Наши «семейскими» как с предателями во все времена поступали? Никаких анафем на них не накладывали, никакими казнями о них не пачкались, попросту из жизни вычеркивали. Предал – иди и живи с теми, ради кого ты нас продал. А они сами с тобой по-свойски поступят, втопчут в грязь по маковку. Как предательство не обзови, а оно дерьмом от этого не станет. На всю жизнь вечной мерзостью останется. А поганую жизнь предателя только и смрадом можно называть.
Война, голод, хвори, алчность с предательством. Вот так и скакали по Руси всадники Апокалипсиса. Кто хотел это увидеть – тот это и видел. Тот о душевном спасении думал. Потому, когда пришла Погибель, никто не всполошился. Приняли, как заслуженное. Потому что противостоять не сумели. Не все сделали, чтобы оборониться. Дай Бог душой спастись. Удивились те, кто выжил.
Думать начали – почему так? Святые книги листать принялись. Вспомнили и такие строки: «елея же и вина не повреждай». Опять же из текста Апокалипсиса. Ну, с вином все понятно – все, кто выжил, и водку пили, и винишком баловались, мало кто доброй выпивки да душевного застольного разговора чурался. Пьяного Бог бережет – это давно известно. Но и другие от рюмочки-другой не отказывались, даже и те, кто слыл великим праведником, от чарки не отрекался. Но и их Погибель стороной не обошла. Стали думать про елей. Если считать елеем таинство крещения, то все через это прошли. Прошли все, но лишь очень немногие не погибли. Вспомнили, что все, даже самые старые, родом с Пристани. Иные уж говорили, что и позабыли об этом, настолько с Сибирью сроднились. Быть может, в этом причина, а места наши уральские как-то Богом отмечены. Отсюда, может, и елей спасительный.
- Сергей мне с утра на эту тему свою теорию продвигает. Безбожно, конечно, но любопытно, - заметил Виктор Михайлович.
- Ну, давай и со мной поделись, - чуток приободрился Костич. – Меня атеизмом не испугаешь!
- Нет в моих раскладах ни атеизма, ни теологии, никакого кощунства нет, - заметил Сергей. – Не кощунник я, циник обычный. Факты у меня в голове попросту сложились. Ну и сделал из них выводы, благо, было время в дороге. Вот что очевидно – выжили те, кто родился или жил в Артях, или в окрестностях радиусом километров этак в сто. В Нязепетровске тоже люди, которые родом с наших краев, выжили. Потом мы еще в челябинских краях одного земляка нашли, из местной деревни родом. Может, конечно, земля у нас особо намоленная, живут у нас люди самых разных вероисповеданий. И старообрядцы с никонианцами, и мусульмане, даже язычники. Арти прямо-таки центром четырех религий могут считаться. Будем даже думать, что Бог един, хоть и веры разные, но, как Никодим Константиныч правильно сказал, далеко не все праведники. В других краях, надеюсь, своих праведников хватало. Но им не повезло. Повезло нам. Почему?
Потому, думаю, что вода наша такая. Сколько в Артях живу, то всегда народ недовольствовал, что вода наша с накипью. И с детства помню как самовары моя бабушка уксусом от накипи отбивала, и потом люди лимонной кислотой из чайников накипь удаляли, впрочем, про эту накипь вы сами все знаете. Так не эта ли самая накипь нас всех и спасла? Хотя, конечно, еще не понятно, спасла или на мытарства оставила, будущее покажет. Накипь все объединяет. А откуда она взялась? Из воды, которая в скважины, колодцы и родники идет через слои песчаника. Песчаник же, как известно, появился в результате катаклизмов, случившихся сотни миллионов лет назад. А катаклизмы, как считается, произошли оттого, что из космоса какая-то херь на землю нашу грешную ухнула. После того, как эта хрень приземлилась, вся живность на планете разом погибла. Вместо ее другая живность начала плодиться и размножаться. Но радикально отличная от той, погибшей. Погибшая живность потихоньку перемололась в нефть и газ, в те самые углеводороды, на которых Россия до Погибели бойко паразитировала.
Вот это все или абсолютно очевидно, или научно подтверждено. Мне вот что подумалось – отчего эта самая палеозойская живность взяла вся хором и оптом подохла? Если, к примеру, какой-нибудь зловредный вирус, а сейчас и про нашу нынешнюю Погибель говорят, что на вирус очень похоже, то все равно кто-то должен был выжить. Я, конечно, не специалист, да и в вирусах ничего не смыслю, но даже в чуме, язве и прочих напастях всегда кто-то выживает, пусть даже и погибают многие, очень многие. А тогда, 280 миллионов лет назад, погибли все. Остались лишь те, кто жил в воде, и всякие разные насекомые.
Так вирус ли это был? Или какая-то дрянь, убийственно действующая на всякие ДНК-РНК, уничтожающая абсолютно всех без разбора? Убивающая лишь потому, что кто-то существует и имеет хоть какие-то признаки разумной жизни, даже потенциально разумной. А вот эта дрянь, пусть она будет чисто гипотетической, слишком уж напоминает отработанную методику всеобщей зачистки планеты.
Ради чего? Все должно иметь хоть какой-то, но смысл. Костич, к примеру, вполне доходчиво объяснил, что война без трофеев совершенна бессмысленна. У такой войны весь смысл – или денег украсть, или щеки надуть. Как последних довод голых пафосных королей. А в природе все держится на смысле и логике. Бессмысленное не имеет права на существование.
Это лишь у нас, у людей, бессмысленное существование только приветствовалось, а бестолковый паразитизм даже и поощрялся. Следовательно, если планету зачистили, то ради кого-то. Вот только этот кто-то так и не появился. Может быть, конечно, кто-то и появлялся, только мы его не обнаружили. Или вообще не искали. Зато через 280 миллионов лет появились мы. Так, может быть, ради нас тогда и устроили эту зачистку. А уже сейчас и нас вместе со всей накопившейся живностью вновь зачистили. Потому что мы свою задачу не выполнили.
- Чего тогда было целых 280 миллионов лет ждать? – заинтересовался Никодим Константинович. – Прихлопнули однажды, и все. Повесили табличку «Пивбар закрыт. Ушли на обед» и успокоились. Зачем с какой-то маниакальной настойчивостью через 280 миллионов лет кого-то уничтожать?
- Хрен его знает, - продолжил Сергей. - Вот такой вариант, к примеру: на заданном периоде времени должен появиться кто-то, кто будет соответствовать определенным обозначенным параметрам. И когда всплывет эта смертоносная хрень, то этот случившийся персонаж ее не заметит вообще, или легко и просто ее уничтожит. Да и кто сказал, что эта хрень смертоносная? Сейчас медики жалуются, что у них пациентов не стало – никто не кашляет и не чихает. Онкология, выявленная до Погибели, исчезла, как будто и не было. В желудках ни у кого не свербит. Одни хирурги довольны – раны у пациентов моментально затягиваются, а переломы зарастают, вся задача эти переломы правильно вправить. Стоматологи так вообще спирт весело попивают – нет у них клиентов. Насчет спирта, опять же, так похмелья вообще не стало, при этом народ пьет водку и самогон в небывалых объемах. Тут нужно такой вопрос самим себе задать – а мы-то зачем были нужны? Жрать да срать?
- Создали же цивилизацию, культуру подкопили, еще много чего устроили. Даже в космос вышли, - начал размышлять Виктор Михайлович. – Хотя, конечно, в последние полста лет старательно обещали друг друга в асфальт раскатать да в стекло расплавить. Много сил на это занятие было брошено.
- Вот, возможно, у нас совсем чуть-чуть и не хватило времени. Заигрались в войнушки словно дети малые, - обронил Сергей. – Но тут пришла какая-то хрень, прикрыла лавочку и заявила «Извините, бизнес - и ничего личного». Нужен всего лишь сырец для очередного воспроизводства нефти и газа. Ищем более достойных. Лишь мы, бедолаги, случайно остались, выжили ненароком. Впрочем, в любом деле случаются технологические ошибки и накладки. Все закономерно. Но птичек очень жалко, безвинно погибли божьи твари. Красивые и жизнерадостные птички были.
- В общем, будем считать, что все дело в нашей воде, животворящая она у нас и богоносная. Хотя, по такой логике, все без Бога обошлось. Без того Бога, которого мы понимаем, - сказал Костич. – Но предупреждали ж нас, чисто по Писанию, по «Апокалипсису» звоночки были. И, обратите внимание, Писание нам кто-то дал. Кто, если не Бог?
- А Бог и дал. Бог, который хотел нас спасти, но мы этого не поняли. Быть может, Богов много, и у каждого из них задачи разные, - махнул рукой Сергей. – Один Бог полигон по жизни устраивает, другой Бог спасением жизней наших заведует, а третий – за душами нашими присматривает. А все вместе – святая Троица.
- Не богохульствуй, друг мой, не богохульствуй, - проронил Костич. Встал, и, подбоченясь, начал пружинисто ходить по директорскому кабинету. Был у Костича, несомненно, великий актерский талант. Затем он, деланно охая да прикряхтывая нарочито по-стариковски, присел обратно на стул. - Нечего на Бога пенять, коли рожа крива. И от печальных наших раздумий перейду к делам нашим, еще более печальным да скорбным. Расскажу о планах своих. Задумал я создать монастырь. Мысль такая у меня в Минусинске случилась. Когда я выживших старцев уговаривал на Пристань переехать, чтобы жить сообща, и они отказались, я о монастыре задумался. Потому что старцы сразу же передали мне сундук большой, железом окованный, полный флэшек да всякой нужной и доброй информации. Для Конца Света всю эту информацию собирали, сортировали и цифровали. Веками ее собирали. У них она в скитах в книгах и других носителях хранится. Меня же флэшками одарили. Там есть все, что нужно. И для духовной жизни, и для телесной. Главное – суметь этим воспользоваться. Там и высокая наука есть – многие умы пытливые, профессора, со скитами нашими связь крепкую держали, и про технологии там не позабыто. Культурные достижения собраны, от мусора и хлама словесного отсортированы. Кладезь мудрости многовековой в этих флэшках. Прежде всего, их нужно сохранить. Для этого и нужен монастырь.
А укрепился я в мысли о создании монастыря тогда, когда из Минусинска в Арти возвращался. Понял я, насколько человек одинок и беззащитен. Жутко, когда ты один, и опасаться-бояться некого. Потому что вокруг нет ничего живого. Ничего и никого. Вот этого нужно воистину бояться. Я, пока ехал через убиенные города да сквозь тайгу, ужасом темным укутанную, похабную песню орал. Непристойную песню из своей буйной да бурной молодости. Орал во всю глотку, до хрипоты:
- Где-то в Тихом океане
Тонет баржа с чуваками.
Чуваки не унывают –
Под гитару шейк долбают.
Зиганшин-буги, Зиганщин-рок!
Зиганшин съел второй сапог! (49*)
Вот с такими песнями я и возвращался. Три тысячи верст. Неделю ехал, несчастье земное рассматривал. Лишь вчера в Нязепетровске людей увидел. Они, кстати, рассказывали, что вы к ним в гости наезжали. Сумрачные люди остались жить в Нязепетровске, безнадега там какая-то, нелепость. И помочь им нечем. Не хотят они помощи.
Понял я в своем пути, что монастырь необходим. Даже не для Бога, а для хранения знаний. Для того Господь и дает путникам дороги, чтобы предназначение свое осознали. А строить буду на горе Копанец. Чудная эта гора, не простая. Не зря ж там чудь легендарная в землю закопалась. А из-под горы ручей благодатный вытекает, многие болезни он раньше излечивал. Да и коммуникации есть – линия электрическая рядом проходит. Доброе место для монастыря. Техникой, надеюсь, поможете – бульдозер нужен, чтоб площадку расчистить. Для начала хочу несколько домов в вымерших деревнях разобрать и перевезти, чтоб почин устроить. И от людской помощи не откажусь – наши семейские, конечно, помогут, но умелые руки завсегда пригодятся.
- Поможем чем сможем, главное – вовремя обращайся. А заодно и нашу проблему реши – приюти да пристрой к важному делу пацанчика одного, которого Серега с Карабаша вывез. Парень лишним не будет, печное дело знает да и работать сможет. Главное – это мозги ему вправить. Он больше месяца в компании со взводом мертвецов спирт хлестал. Крепкий психиатр и умелый психотерапевт ему необходим. Вот и подлечи его вниманием да трудом праведным. И так, чтоб он на людях особо не светился, незачем это. Чтобы лишнего не болтал, - предложил Костичу Виктор Михайлович.
- А вот так и ударим по рукам, - согласился Никодим Константинович. – Особо напрягать просьбами не буду, лишь когда крепко прижмет. А мужика… Пристроим и вразумим.
- Вот и Фараону твоему дело нашлось, - кивнул он Сергею.
- Фараону? Он что, черножопый, что ли? – удивился Костич. – Я, конечно, не расист, но не разумею насчет иноземцев…
- Сам ты черножопый, - заржал Сергей. – Разве что в грязь его окунуть, так и тогда навряд ли черножопым станет. Обычный мариец, с Больших Карзей родом. Стабильный такой мариец. Живой и бойкий. Печник и пулеметчик.
- Избавил Господь от напасти, - перекрестившись истово, усмехнулся в бороду Костич.
- Так что ты там, говоришь, пел-то в дороге? Зиганшин-буги? А ну-ка хором! – взбодрился Виктор Михайлович. И начал напевать:
Зиганшин-рок, Зиганшин-буги
Зиганшин - парень из Калуги
Сергей с Костичем с превеликим энтузиазмом подхватили:
Зиганшин-буги, Зиганшин-рок
Зиганшин съел чужой сапог
Поплавский-рок, Поплавский-буги
Поплавский съел письмо подруги
Пока Поплавский чистил зубы
Зиганшин съел второй сапог
Зиганшин-буги, Крючковский-рок
Поплавский съел второй сапог
Пока Зиганшин рок кидал
Гармонь Федотов доедал
Пока Поплавский зубы скалил
Зиганшин съел его сандали. (50*)
Распевая эту задорную песню проклятых застойных лет прошлого столетия, Сергей с Костичем да Виктором Михайловичем выделывали в кабинете хитроумные танцевальные па, должные изображать расцвет рок-н-ролла. Получалось. Даже столы и стулья не особо мешали. За этим занятием и застал их Николаич, который, громко рассмеявшись, сообщил, что прибыли послы из Башкирского халифата.
- Какого еще халифата? – восторженно взревел Костич. – То чернозадыми пугаете, то откуда-то халифат нагрянул. Что творится то, нехристи окаянные?! Без бутылки не разберешься!
- Да это ребята с Устьикинска приехали, поговорить о случившемся и дела наши будущие совместные обсудить, - успокоил Николаич Никодима Константиновича. – Заодно и с бутылкой разберемся. Да и приезд твой отметим. Не одной бутылкой, понятное дело.
- Так, сначала определимся, где гости будут жить, туго у нас с гостиницами, да и принять их соответственно нужно, послы все-таки, - сказал Виктор Михайлович. – Потом уж и разговоры будем судачить. Ты, Костич, если есть желание-возможность, познакомься с тем самым Фараоном и отправь его с глаз подальше. И возвращайся – чувствую, много еще чего есть тебе рассказать, да тебя еще хочется послушать. Много ты повидал на пути своем. Нынче любая информация в строку и в тему.
- И про халифат. К ним еще пара человек на подходе, со стороны Красноуфимска едут, - добавил Николаич. – А еще «газель» со свининой презентовали. Свинину надо по детским садам, где мы красноуфимцев разместили, разгрузить. Давайте уж вечером соберемся и посидим поплотнее.
С тем и разошлись.
(*48) - Все четыре коня Апокалипсиса . Согласно толкованиям Апокалипсиса, всадник на белом коне – болезни и пандемии, всадник на вороном коне – голод, всадник на рыжем коне – война. Относительно всадника на бледном коне толкования разнообразны, но сводятся к ведомым этим персонажем жутким теням из Ада и самым поганым грехам рода человеческого.
*49) - Один из вариантов популярной в средине прошлого столетия дворовой песне. Песня была посвящена трудностям жизни военнослужащих: в ночь на 17 января 1960 года в бухте Итуруп самоходную баржу, стоявшую на разгрузке, во время шторма сорвало с якоря и унесло в Тихий океан. На её борту находилось четверо военнослужащих Советской Армии: младший сержант Асхат Зиганшин и рядовые Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. В пищу пошли кожаные ремни и даже имевшиеся на борту несколько пар кирзовых сапог. Они были спасены лишь на 49-е сутки вынужденного дрейфа баржи.
(*50) Зиганшин-буги исполнялась на мотив "Rock around the clock".
Глава 29
ТВАРИ БОЖЬИ
Свердловская область, райцентр Арти
7 ноября 2020 г.
Вера изначально абсурдна. И держится лишь на страхе и трепете. Это пару веков назад один сумасшедший скандинавец (*51) доказал. Сейчас страха и трепета хватало с избытком. Поэтому начали боготворить прошлое. Для чего артинские энтузиасты и собрали митинг, приурочив его к какой-то очередной годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции. Зачем и как была сделана эта революция никто уже и не помнил. Но вспоминали прошлое. Прошлое вспоминали с теплым душевным трепетом.
С глубочайшим внутренним трепетом инициаторы митинга предварительно посетили здание районной администрации и среди пустующих кабинетов обнаружили чиновника, перебирающего в своем столе какие-то бумаги. Этому чиновнику подали прошение о разрешение проведения массового мероприятия, посвященного надвигающейся торжественной дате. Чиновник внимательно прочитал заявление, глянул на календарь и сообщил, что обращение непременно нужно согласовать с правоохранительными органами. В правоохранительных органах ходоков послали нахер, пояснив, что дел реальных невпроворот. О чем прямым текстом и написали на петиции. Вернувшись в кабинет административного персонажа, инициаторы выслушали подробную лекцию о том, что федеральные пути сообщения во время массового мероприятия перекрывать нельзя, а лозунги и плакаты, подготовленные для митинга, должны быть обязательно согласованы. Чиновник пообещал всяческое содействие, но потребовал неукоснительное выполнение всех должных законов, которые никто не отменял. На это чиновник обратил особое внимание. Лишь в этом случае он даст требуемое разрешение.
Для проведения митинга инициаторы выбрали площадку стадиона и наспех из свежих досок сколотили там помост и трибуну. Доски накануне привезли на мотоблоках, выпросив их на одной из безостановочно работающих лесопилок. После проведения торжества доски обещали обязательно вернуть. Тексты, которые должны были появиться на плакатах и транспарантах, тщательно согласовали с административным чиновником, который также увлекся митингом и даже подключил к проведению этого мероприятия административный ресурс. Добровольно-принудительный порядок он считал наиболее действенным. Но и инициаторы были не лыком шиты - по улицам Артей пошли агитаторы с приглашением всех желающих участвовать в революционном празднике. Приглашали громко и гордо, через мегафон-«матюгальник». Желающие нашлись и обещали обязательно появиться, отметить столь знаменательное событие.
С утра застучали молотки – энтузиасты сколачивали на местном стадионе специальный подиум и трибуну. Бряцание молотков вызвало естественное любопытство у зевак: несмотря на мерзкую погоду и пронизывающий ветерок, артинские дамы с утра традиционно двинулись на стихийно возникший базар. Но, попутно обнаружив незатейливое плотницкое действо, толклись около трибуностроителей и горячо обсуждали этапы новостройки. Полыхнули бурные споры: строят эшафот или общественный туалет? В туалете была насущная потребность. Впрочем, и в эшафоте тоже – прозвучали имена многих персонажей, которым просто необходимо отрубить голову, руки-ноги переломать, а затем наглядно и прилюдно повесить для пущей отстрастки. Объектов вероятной казни обсудили, но сошлись в том, что туалет все же важнее. Большинство проголосовало за постройку нужника, после чего женщины сплоченной стаей двинулись на базар, который дислоцировался в одном из опустевших и никчемных теперь торговых центров.
На базаре никто ничего не продавал, все только менялись. Обмен был азартным и яростным: шубку меняли на комплект нижнего белья, а краску для волос на зимние ботфорты. Особым спросом пользовались флэшки и диски с записями фильмов и сериалов, а также книги. Женские романы переходили из рук в руки совместно с подробным пересказом сюжета и личных переживаний от прочитанного. Хотя бывший торговый центр, превратившийся в барахолку, из экономии не отапливался, но эмоции кипели настолько бурно, что даже пара изо ртов заметно не было. Общение согревало.
Неожиданно рассказы, торги и споры прервал хрипатый звук мегафона-«матюгальника». Уважаемых женщин пригласили принять участие в торжественном митинге, который вот-вот да и откроется на стадионе. Большинство посетительниц базара кинулось туда – всем до звона в ушах хотелось новых и свежих впечатлений. Лишь несколько теток с баулами, набитых разномастным барахлом, никак не могли оставить свои богатства без присмотра и упрашивали друг дружку присмотреть за хозяйством на несколько минут. Ибо нельзя нажитое без пригляду оставлять. Обещали быстро вернуться и сменить товарок на боевом посту.
Митинг плавно разгорался. На созданной умельцами дощатой площадке повис кумачовый транспарант с надписью «Народ и партии едины!». На трибуне, притащенной из закулисья районного дома культуры, красовался гипсовый барельеф давно умершего вождя, какой-то ловкий парень в ярком пуховичке пытался настроить микрофон, прыгая вокруг аппаратуры, запитанной от генератора. Сумбур, абсурд и визг электроваттов радовали суетливой новизной. Наконец к трибуне подошел мужик в диковинной шапке-ушанке и предложил считать мероприятие открытым. Собравшиеся радостно закричали «Ура!».
На митинг подтянулось достаточно много публики, человек этак пятьсот. Треть мужчин. Мужики по нынешней моде были обвешены оружием словно новогодние елки блестящими шариками. Затянутые в камуфляж, нахлобучив почти до глаз капюшоны, украшенные автоматами и кобурами с пистолетами, они картинно поводили плечами, стараясь изобразить лихих бойцов элитных спецподразделений. Некоторые натужно втягивали выпуклые животы, даже сквозь куртки на ремни обвисающие. Смотрелось это все очень парадно и представительно. Хотя почти у всех обувь была грязна и не чищена. Многие были помяты, небриты и выглядели весьма устало – скорее всего, оказались здесь абсолютно случайно и попутно. Дамы, в отличие от них, были необыкновенно хороши – цветастые курточки и меховые шубки, продуманная косметика, у многих в пальчиках, затянутых элегантными перчаточками, томно дымились тоненькие сигареты. И все ждали, что там мужик на трибуне скажет.
И мужик забубнил в микрофон: - Уважаемые дамы и господа! Сударыни и товарищи! В это непростое для всех нас время я, как представитель районной власти, от всей души поздравляю вас с очередной годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции. Ура, товарищи! К сожалению, глава районной администрации до сих пор не смог вернуться из заслуженного отпуска, поэтому не может поздравить вас лично с этим всенародным праздником. Но в своей телеграмме, поступившей сегодня утром, он благодарит вас всех за самоотверженный труд на благо нашего района и выражает глубокую надежду в том, что вы правильно и с должным пониманием, с полной гражданской ответственностью оцениваете создавшуюся ситуацию. Несмотря на все трудности, экономика нашего района неуклонно растет, а показатели темпов развития постоянно повышаются. И в этом всеобщий вклад всех коллективов района. Особо хочу отметить высокий прирост численности населения, связанный с тем, что благодаря оперативным действиям властей удалось обеспечить устойчивый уровень ввода комфортабельного жилья, как в частном, так и в социальном секторе, качественно провести своевременные эффективные мероприятия по благоустройству вверенной нам территории, активно идет формирование современной городской среды, для чего на месте вырубленного древнего парка проведена современная планировка …
В этот момент на площадку выскочила бойкая бабенка, подбежала к трибуне и вырвала из рук мужика микрофон. – Что за чушь он несет? – завопила она. – Какая телеграмма, откуда? И какой темп ввода жилья? Для приехавших-понаехавших из Красноуфимска отдали все школы, все детсады, все педагогические учреждения в жилые корпуса перестроили и перестраивают. А где мы детей учить будем? Педагогам нужна работа!
Вслед за этим оратором на трибуне появилась ярко крашенная блондинка и, не обращая внимание на такую техническую помощь, как микрофон, громко завопила: - Я полностью солидарна с предыдущей выступающей! Необходимо сделать все, чтобы сохранить школы. У меня богатый опыт учительства, я много лет проработала директором школы, руководила социальным направлением в районе, огромный опыт в социальной политике, знаю, как и чему нужно учить детей. Требую вернуть детям школы и вернуть детей в школу. Мы разработаем для них специальную программу обучения с учетом новых требований современности…
- Кризис скабрезных старушек и суета вокруг борьбы за ресурсы, - прокомментировала Флора случившуюся на трибуне истерику. Они с Федором и Андреем утром решили прогуляться по райцентру и неожиданно обнаружили случившееся народное собрание. – Сейчас начнут под всеобщий шумок власть делить, доказывать мужикам, кто главнее. А мужикам, похоже, на все это глубоко пофиг, обвешались стволами и засыпают на ходу. Не замечают, что бабы только ради них красуются. Хлипки мужики в борьбе за политические интересы. Хотя, впрочем, вот еще какие-то орлы к трибуне рвутся…
Рвущиеся к трибуне орлы были стройны, крепки и молоды. Они все были затянуты в черную кожу, новенькие лоснящиеся портупеи и слегка напоминали московский гей-парад. Вышли практически единым строем, довольно дружно и с хлопком развернули какие-то хоругви на палках. Надписи на хоругвях прочитать было затруднительно, но выглядели эти произведения малярного искусства очень важно и мрачно. Как раз по погоде.
Из этой стаи кожаных орлов выдвинулся довольно плотный и вполне пожилой усатый мужчина, подошел к трибуне, отнял микрофон у пытавшейся что-то гневно шипеть бойкой особы и прокашлял в него «Раз! Раз!». Затем втянул живот, приосанился и заявил:
- Объявляю народное вече Артинского района открытым! На сегодняшнем сходе мы обязаны проявить свой гражданский долг и выработать законы для нашей новой жизни. И избрать руководителя, атамана, который будет полностью выполнять народную волю. Предлагаю начать с того, чтобы обсудить предлагаемые к кандидатству вышеобозначенные кандидатуры…
Но в это время, успевшая разъяриться и войти в раж шустрая бабенка, которая завела речь про школы-детсады, поднатужившись и окрысившись, подскочила к усатому и вырвала у него микрофон. И завопила: - Почему нас лишили телевизора? Почему нам не показывают наши любимые сериалы? Почему нет программ про ДНК? Где программы, в которых все ругаются? Хотим телевизор!
Неожиданно публика, молча и безучастно поглядывающая на эшафот с трибуной, взволновалась и подхватила «Вернуть телевизор!». Собравшиеся дамочки встрепенулись и начали наперебой: - Какого черта без телевизора живем? Если все вокруг померли, так телевизор-то тут при чем? Пусть наладят трансляцию, да и показывают. Пусть старые передачи и пусть в записи! Должны же мы на что-то смотреть. Мы хотим смотреть!
А бабенка, почуяв поддержку общественности, воткнув в рот микрофон истошно вопила: - Что за жизнь без телевизора!? Верните нам телевизор!
Оглянувшись, она обнаружила пузатого кожано-портупейного мужика, у которого отобрала микрофон и насела на него: - Где телевизор? Вот какого черта, ты, старый хрен, весь в ремни затянулся, а по телевизору не выступаешь? Да потому что твоя задница в экран не влезет! Стоишь тут, выпендриваешься, каких-то сопляков с собой притащил, а телевизор не показывает! Давай нам телевизор! И сам там выступай, ДНК свою всему миру демонстрируй!
Пузатый мужик отскочил от нее, как от прокаженной. Хотел, было, ретироваться в смешавшуюся груду молодых парней, поднявшихся месте с ним к трибуне, но, опомнившись, взмахнул рукой и закричал, пытаясь заглушить микрофонную истерику: - Вече! Мы собрались здесь, чтоб провести вече и выбрать себе власть!
- Да какая власть без телевизора?! - вновь зарядила в микрофон бабенка. – Будут тебя по телевизору показывать, тогда размахивай ручищами, командуй. Проваливай отсюда со своей властью, мы сами разберемся, какой порядок в этом бардаке навести. Элементарного сделать не можешь – телевизор наладить. А туда же, про власть.
- Нам власти не надо, порядок давай. И чтоб телевизор был, - завопила какая-то дама из публики. Женская публика поддержала ее аплодисментами.
Иван утром приехал из своей деревни в Арти на конфискованном «Патриоте». За рулем был мариец, считавшийся правой рукой Толика. Тот самый, который лучше всех в деревне резал свиней. Иван приказал ему остановиться где-нибудь в центре поселка, пристроиться и ждать. А сам двинулся в гущу народа, протиснулся в толпу, наблюдавшую за праздничным торжественным митингом. Его ничуть не интересовали революционные и прочие настроения, он явно выискивал кого-то конкретного. Наконец нашел – этим конкретным персонажем оказался Застольников.
Застольникова неожиданно потянуло в массы. Он заинтересовался митингом еще тогда, когда по улицам колесили агитаторы, приглашающие и хрипло вопящие в мегафон люди, сообщавшие о времени проведения сходки. Утром перед митингом он плотно позавтракал яичницей с ветчиной, выпил кофе, заварив его в турке, сдобрив слегка порцией коньяка. Оделся потеплее, пыхнул электронной сигаретиной, влез в автомобиль и направился к стадиону. Сначала наблюдал за разворачивающимся действом со стороны, а потом двинулся поближе к помосту, чтобы получше рассмотреть-расслышать происходящее. Происходящее его не смутило и не позабавило, он ждал чего-то подобного. Но реальность оказалась даже хуже его ожиданий. Значительно хуже. «Все прекрасное и возвышенное неминуемо переходит в трагическое, а трагедия рано или поздно превращается в комедию. Сейчас же все стало идиотским фарсом, - размышлял Застольников. Ему мучительно хотелось чего-нибудь отменно высокого. – Чтобы прекратить этот фарс, необходимо отладить процесс. И этим надо заниматься прямо сейчас. А для этого нужно…».
- Для этого нужно проявить волю, - толкнул его в локоть старичок в рваном ватнике.
Застольников оторопел – старик, явно мариец, словно читал его мысли. И не только читал, но и продолжил его мысль, развил ее.
- Иван, - представился мариец, сверкнув роскошной белозубой улыбкой. Сверкающие зубы, достойные быть рекламой для любой навороченной гламурной стоматологии, удивили Застольникова – уж слишком не вязалось это зубоскальство с поношенным видом и занюханным, даже запойным, обликом старика. – Можно просто Иван. Я уверен, что мы поймем друг друга.
- А.. – начал Застольников.
-Я знаю, - прервал его Иван. – И я знаю, что нужно сделать.
Застольников неожиданно понял, что готов верить этому старику, готов безгранично доверять ему и полностью подчиняться. Потому что именно этот старик знает как нужно отладить именно сейчас, именно в этот момент, процесс управления. А Застольников, конечно же, будет хозяином этого процесса. Единоличным. Но сейчас нужно слушать советы старика.
- Да, нужно меня слушать, - сказал ему Иван. – Нужно слушать, что братва говорит и делать, как братва советует. Так у нас на зоне говорили. Братва дурного не скажет.
Воспоминания о зоне Застольникова не смутили. Застольников знал, что его новый белозубый знакомый прав во всем. Он старый заслуженный товарищ. Застольников расправил плечи и гордо пошел вслед за Иваном. Они раздвинули собравшийся люд, вышли со стадиона и, невзирая на встречный ветер, бьющий в лицо, направились в цех, на производство, принадлежащее Застольникову.
На помосте продолжали ругаться. Появились новые выступающие, которые уже требовали возвращения к коммунизму. Обосновывали это тем, что появился очень удобный для этого повод. Предлагали жить по способностям, а есть по потребностям, чтоб всем и каждому.
Митингующие вскоре всем надоели, собравшийся народ, вспомнив об упомянутых в ходе прений потребностях, начал расходиться, рассуждая о том, что устроили шум ради ничего и никто ничего дельного сказать не смог. Одно радовало – со знакомыми повстречались и сплетни обсудили. Скуку развеяли. Мужики рассказывали друг другу, кто и сколько печек-буржуек успел в квартиры встроить да хвалились успехами на лесоповале. Заготовка дров шла полным ходом. Многие, в общем-то, попали на этот митинг после ночной смены – бревна вывозили днем и ночью, пока погода позволяла. Потому направились в поселковые столовые, где всегда можно в меру выпить, вдосталь покушать и обогреться, что немаловажно при сегодняшнем ветерке. Дамы возвращались на покинутый ими импровизированный рынок. Надеялись на удачный шопинг.
Застучали молотки и топоры, заскрипели гвоздодеры – устроители митинга разбирали помост, чтобы вернуть доски на лесопилку, как и обещали. Транспаранты, кем-то специально размалеванные, но в ходе митинга не востребованные, грудой бросили в тележку. День, начавшийся с попытки устроить хоть какой-то праздник, продолжался довольно обыденно и прозаично.
- А ты в монастырь захотел податься, - сказала Андрею Флора. Вчера на скромной домашней вечеринке, устроенной Николаичем, Андрей горячо обсуждал с Костичем идею создания монастыря. И сообщил, что не только это предложение всячески поддерживает, но и сам готов уйти в монастырь. Взять на себя техническое оснащение и проектирование-обустройство. Весь вечер они обговаривали с Костичем эту тему, а сегодня утром Андрей подтвердил свое намерение. Особо этому никто не удивился. Удивлялись монастырю. – Вот зачем им ваш монастырь, если они, оказываются, без телевизора и жизни-то не представляют?
– Все мы твари Божьи, - Андрей пожал плечами и проронил: – Разные твари и разных Богов. Разница лишь в том, кто и зачем нас создал. Один вопрос - ради чего. Не для собственного развлечения, надеюсь.
- Апокалипсис – это не время героев, это сплошные будни муторной работы, - буркнул подошедший к дружной компании Сергей. – Устроить апокалипсис каждая сволочь сможет, а вот чтобы выкрутиться из него, требуется немалое усилие. И пока здесь прилюдно цирк устраивали, Николаич все объекты, где люди на житье размещены, объехал с очередной ревизией – главное в выживании это правильная координация действий. Закон борьбы за живучесть (*51). А неугомонный Костич со свойственным ему энтузиазмом с утра директора с этим вашим монастырем осаждает. Каждый борется с апокалипсисом как умеет. Но делу время, а потехе час, потому давайте-ка быстро устроим беглую экскурсию по заводу. Заодно и Равилю продемонстрируем сохранившийся производственный потенциал, а то он, похоже, устал от народной дипломатии. Решает с заводскими специалистами, кто кому и чем помочь в будущем сможет. Кто будет картошку сажать, а кто гайки нарезать и трактора ремонтировать.
- А что это за ряженая бригада, вся в ремнях и черной коже? – спросил Сергея Федор. Бригада в это время построилась в две шеренги и чуть ли не шепотом напевала хором «Мы сами копали могилу себе».
- Хрен их знает. Кто говорит, что это молодежь, свихнутая на компьютерных игрушках, кто их сектой называет, а они себя величают авангардом последнего дня. Тот, который постарше, прилип к ним какого-то черта. Дурь с дерьмом в голове у него смешалась. Ну, и этих, похоже, охмуряет. Но пока они безобидные. Жрут много, а работать не хотят. Хотят разведкой заниматься, - ответил Сергей.
- Так и отправьте их в разведку, - предложил Федор.
- Зима на носу, замерзнут нахрен, - отмахнулся Сергей. – От спички на ветру прикурить не могут, зато про возрождение державы рассуждают.
- Насчет покурить ты правильно напомнил, - сказал Федор, достал пачку папирос с уже легендарной «вирджинией» и предложил другу. Закурили.
- Дамы, что на митинге толклись, это большей частью чиновницы, без любимого занятия оставшиеся, - продолжил Сергей. – Числились в разных конторках, которые сейчас, да и тогда тоже, никому не нужны были. Интриги плели да друг друга подсиживали всю свою сознательную жизнь. Сейчас опомниться от той сознательной жизни не могут, ходят неприкаянные. Ну, и отдельные педагогини с ними тусуются. Решившие, что не при деле оказались. Так-то многие учительницы собирают детей у себя по домам и ведут уроки. Понятное дело, что английский-немецкий языки нынче уже не востребованы, но 2+2 всегда будет необходимо. Хотя насчет английского погорячился – компьютерные программы те же. Спрос будет на знатоков, еще какой спрос. Жизнь, думаю, покажет, чему надо учиться.
Побросали окурки в урну. Сергей пригласил Флору и Федора осмотреть завод, вернее – то, что сейчас на нем базируется. Андрей, узнав, что Костич занят своим монастырским делом, ринулся к нему в подмогу. На первом этаже заводоуправления встретили директора. Виктор Михайлович сообщил, что как раз намерен произвести осмотр хозяйства. И совсем не против, если команда будет его сопровождать. Вышли на территорию предприятия.
Застольников шел следом за Иваном в величайшем восхищении. – Коуч! – трепетало в его голове. – Невероятный и знающий коуч! Как мне повезло, что я встретился с ним! Воистину великий учитель, проникающий мыслью во все тонкости управления людьми. Тончайший знаток психологии и экономики!
Иван шел, похрустывая по давно и вдрызг расхлестанному тротуару своими жесткими кирзовыми сапогами, напевая под нос «как на нашей зоне весело сегодня, зона вся встречает праздник новогодний». Сплюнул и спросил Застольникова:
- Оружие-то у тебя есть?
- Есть. В кабинете. Карабин «Сайга», - моментально ответил Застольников.
- Срань господня! Вот это просто праздник какой-то! Ну, да ладно. Авось и срастется, - пробормотал Иван. – А откуда нутро завода хорошо просматривается?
- С окна на чердаке склада. Но там не прибрано…
- Приберемся и проберемся, - жестко отрезал Иван. – Болтай меньше! Дорогу показывай. Это ж надо додуматься – в такие сложные времена без оружия жить. Тупая образина!
Застольников, восторгаясь невероятной проницательностью Ивана, открыл дверь своего кабинета и достал карабин из-за шкафа. Доложил, что патронов мало, всего одна пачка.
- На твой век хватит! – заставил Иван его заткнуться. – Протри его от пыли. Стрелять умеешь? Вот сейчас и будешь. Веди к окну на этот чердак.
Застольников, взяв карабин и патроны, задом выпятился из дверей кабинета и шустро двинулся к межэтажному переходу. За ним, гулко грохотая сапогами, с сопением брел Иван. Поднялись на третий этаж здания, остановились перед дверцей, преграждающей вход на чердак. Застольников пытался что-то лепетать про ключи, но Иван, осмотревшись, обнаружил покосившийся пожарный щит, на котором висело несуразное конусное ведро и какое-то подобие топора. Взял топор и сбил навесной замок. Отбросил топор в сторону. Глянул на конусное ведро, заляпанное проржавевшей краской.
- Хорошо бы тебе его на голову надеть, - сказал он Застольникову. – Но это опосля, когда дело сделаем…
Дверца открылась с оглушающим скрипом. Чердак был завален каким-то хламом, тумбочками и портретами великих вождей. С матом и грохотом Иван прорвался к чердаку и выглянул в окно: территория завода просматривалась неплохо. Открывать окно или выбивать стекло не пришлось – стекла давно уж не было. Иван огляделся и указал Застольникову:
- Тягай сюда вот тот ящик.
Застольников прислонил карабин к стропилам, направился к ящику, ухватился за него, поднатужился, но сдвинуть не смог. Ящик был набит каким-то весомым хламом.
- Тогда тащи вот тот, он, вроде бы, пустой, - ткнул пальцем Иван вглубь чердака. Застольников покорно принес ящик. Пристроил его у окна.
- А сейчас вставай на него, заряжай свою «сайгу». Будешь снайпером, - сообщил ему Иван. – Целься в тех, кто сейчас выйдет. Длинный такой сутулый мужик и с ним блондинка. Убить нужно этих. Потом можешь в других стрелять.
- Я никогда не стрелял в людей, - пролепетал Застольников.
- Сейчас научишься. Тебе понравится, - сказал Иван.
Виктор Михайлович с очевидной гордостью рассказывал Федору и Флоре:
- В этом корпусе у нас был ремонтный цех. Сейчас в нем слегка прошло переоборудование и организовано производство печек-буржуек: режем трубы, варим, делаем дверцы для печек, тут же клепаем из жести вытяжные трубы. Печки делаем с учетом того, чтобы на них можно было и чай вскипятить, и супчик сварить, чтоб теплу зря не пропадать. Приходится учитывать, что газ или электричество в любой момент может закончиться, и тогда придется надеяться лишь на то, что есть. Буржуйка будет спасением. Хотя варить пищу придется, похоже, на керосинках и керогазах. Сейчас в корпусе работают триста шестьдесят человек, но не все сразу, а в три смены, и днем, и ночью. Сегодня как раз с вашим халифатским дипломатом договорились о поставке партии наших чудо-печек. Уже грузовичок один загрузили.
- А я в свое время в этом корпусе работал, - сказал Федор. – Токарем-расточником. Тогда он назывался цехом № 16. А вход был…
В этот момент Федор выхватил из кармана куртки свой «глок» и выстрелил. Обернулся к Флоре и сказал:
- Вот опять же насчет твоей навязчивой идеи нарядить меня в парадный камуфляж – я б и не успел из него пистолет достать. Это куртка удобнее и солиднее.
- Да и в карман всегда удачно чекушка входит, - развила его мысль Флора.
- Чего стреляли-то? – спросил Виктор Михайлович.
- А сейчас пойдем и посмотрим, - сказал Федор.
- Можно не спешить, - добавила Флора. – У Феди промахов не бывает.
Лишь через десяток минут они поднялись к чердаку, из окна которого, как сказал Федор, целился стрелок. Обнаружили на чердаке грязь, хлам, пыль и свежую вонь человечьего дерьма. Кто-то повизгивал.
Продрались через завалы рухляди к чердачному окну. У окна лежало до сих пор агонизирующее тело старого мужика в ватнике. Тело в агонии сучило ногами. Рядом сидел и занудно пищал какой-то нарядный персонаж. Именно от этого стильного господинчика и пахло дерьмом.
- Вот этот хотел стрелять, - уверенно сказал Федор, кивнув на мужика в ватнике, рядом с которым валялся карабин. Во лбу мужика мерцало пулевое отверстие. Именно мерцало, причем каким-то странным ярким зеленоватым цветом. Когда Федор подошел поближе, из черепа вырвалась стая крупных вихрящихся искр и устремилаь к Федору. Федор отмахнулся от зеленоватого смерча рукой. Искры исчезли. Агония мужика прекратилась. Тело слегка съежилось.
- Интересно! – воскликнул Виктор Михайлович, ткнув пальцем в повизгивающего Застольникова. – Мы его упорно ищем, хотим пригласить потрудиться консультантом в Белоярской АЭС – все же атомщик по образования – а он заседает на грязном чердаке, обосравшись. Да еще рядом с каким-то несостоявшимся убийцей.
- Он тут не причем. Его отмыть, да, глядишь, через пару дней в себя придет, а потом хоть на лесоповал, - буркнул Федор.
В «Патриоте», припаркованном в центре Артей, дремал водитель. С легким потрескиванием вокруг его крутанулся зеленоватый вихрь и исчез. Водитель проснулся и твердо произнес:
- Уж я буду лучше. Я лучше всех в деревне свиней режу.
«Патриот» заурчал и двинулся в старую марийскую деревню Бардым.
(*51) – Сёрен Къеркегор, датский философ.
(*52) - Борьба за живучесть – комплекс мер по устранению аварийных повреждений, проводимых с целью сохранения боеспособности корабля. (Из Толкового военно-морского словаря)
Глава 30
Мы не Боги
Райцентр Арти, Артинский район, Свердловская область – село Малая Тавра, Артинский район – санаторий «Карагай», Башкирия.
Ноябрь, 2020 г.
Оргазм случается внезапно. Все прочее вторично. Флора потянулась кошкой и выпорхнула из-под одеяла к окну. За окном падал снег. Падал сурово, крупными хлопьями, растаять не предвещал. Наступила зима. Хотя на календаре все еще осень, но календари – это для слабков. Потому что Урал.
Выехать решили утром, засветло. Потому что трасса явно покрыта снегом, вполне вероятно - не езженная, потому лучше двигаться при дневном свете. Чтобы с дороги не сбиться и в поля не умчаться. «Рубикон», конечно, техника проходимая, но искать трактор в нынешних условиях – задача для рисковых. Риск требует расчета. До рассвета было еще далеко, поэтому Флора решила еще чуток вздремнуть. Федор уже спал, очень мирно, но угрюмо. Флора бедром двинула его подальше в постель, умоталась одеялом и уснула.
Утром позавтракали, выпили кофею-чайку, покурили, поболтали наскоро с хозяевами и погрузились в машину. Равиль остался в Артях для дальнейшего развития успешных дпломатических отношений, а приехавшая с ним «газель» из Усть-Икинска еще вчера отбыла в халифат, груженная печками-буржуйками – вероятно, самым первым международным товаром этого нового мира. «Сработали на экспорт», - пошутил заводской директор. Дела в Артях были решены, Федор побывал на исторической родине, попутно жестко разрубив еще один очень странный «узелок», закрученный вокруг их с Флорой. Попрощались с друзьями Федора, пообещали навестить весной или того пораньше, и двинулись.
На выезде из Артей поговорили с парнями на заставе. Те сообщили, что с вечера по трассе никакого движения не было. Порекомендовали не спешить и внимательно приглядываться: дорога не тореная, а снега уж по локоть выпало.
Дорога была чиста как белый лист бумаги. «Рубикон» без особого напряжения преодолел горушку, хотя под колесами все равно что-то взбрыкивало. И ловко побежал по снежной целине.
- Поговорим? – Повернулась Флора к Федору.
- Давно уж пора пообщаться, - ответил он.
Над красным кузовом «Рубикона» взметнулись два ярко-зеленых смерча. Лица Федора и Флоры отвердели и лишились эмоций. При этом Флора уверенно вела автомобиль по трассе.
- Думашь, они поняли, что произошла, Королева ящериц?
- Ну, ты сам видишь, Зеленый Змей, что тем, кто понял, тем ничего объяснять не надо, а кто не понял – те не поймут никогда. Даже подумать не пытаются, насколько невероятно им повезло. Жаль, но это так. На их месте могли бы быть и другие. Те, кто сейчас нужнее. То, что это произойдет, мы знали, но предотвратить не могли – это не в наших силах. Таково решение Создателя. И мы за всю нашу многомиллионную жизнь не смогли осознать, какой все-таки логикой руководствуется Создтатель.
- Или вообще никакой.
- Змей, ты всегда был бунтарем. Тебя не устраивало то, что нам запрещен выход с Земли, тебя возмущало, что мы можем многое, но не можем сделать ничего, тебе не нравилось, что мы были фактически няньками для множества всех тех, кого эта Земля плодила. Хотел большего. Но все шло так, как определил Создатель. Все, что мы могли сделать – всего лишь подсказать. И подсказывали. Вопрос в том, как нас понимали.
- Няньками? Честнее сказать, что были надсмотрщиками. Долговременными, вечными и постоянными. А насчет подсказок: у меня после одной из таких подсказок до сих пор фантомные боли в руках. Кстати, самое страшное было в том, что моему телу тогда дышать было невероятно трудно. Вот в этом все коварство изощренной пытки. Пытать наши подопечные умели. И у кого только научились? Мы подсказали?
- Ты сомневаешься? Кто ж еще? Особенно этот, вчерашний, который Черный. Кстати, зачем ему было себя проявлять, вроде бы укатали в грязь и объяснили, чтоб подольше не высовывался? Чего он разъярился?
- Решил, что его время наступило. Скучно ему стало. Я на него смотрю с содроганием, после того, что он с этими пирамидострителями в Америки вытворил. Внутренности научил вырывать и головы с пирамид разбрасывать. Как его тогда звали? Кетчупвкровать или Фейсомобтейбол? Явно кактусового самогона обожрался. Сейчас вот, похоже, опохмелиться решил.
- Так и ты со своими советами недалеко от него ушел. Кванты-атомы, а в итоге два города сожгли, Чернобыль устроили и размахивали, словно дубиной.
- После этого я притих, вел себя скромно, без излишеств. Ты мне лучше скажи – тех людей, которых ты под землю увела, мастеров-искусников, много еще осталось?
- Сколько увела, столько и выведу. Попозже, когда природа оживет. Они поколениями в горах жили, солнца не видели. Пришла пора и их порадовать. Оправдались мои расклады – я рассчитала, что лишь тот, кто столетиями проживет в тех местах, куда Создатель тогда семена разума бросил, будут готовы к тому, что семена вновь проклюнутся. Лишь то, что эти семена через воду на людей могут действовать, я даже не предполагала. И получилось так, что повезло многим, очень многим.
- Если не считать тех, кто погиб. Как тогда – вся Земля пустая, одни лишь мы на теплых камешках греемся. Миллионы лет нам знания в задницу тяжким опытом забивались. Разумом обогатились, переустроились, новыми носителями обзавелись, а дальше Земли шагу ступить не можем. Я надеялся, что хотя бы у людей получится вырваться во Вселенную. А они весь прогресс на то, чтоб жрать и забавляться направили. Я рассчитывал вместе с ними на новые миры взглянуть.
- Вот они и взглянули. Сейчас уйдут в нефть и газ, туда же, куда все прежние ушли. Не поняли они, что нельзя на прахе паразитировать. Посчитали, что новое создавать не интересно. А весь этот мир живет любопытством. В этом эволюция и заключается. Любопытство – и все лишнее в сторону. Ничего лишнего! Путь, который Создатель указал.
- Люди невероятно близки были к тому, чтобы измениться. Еще бы чуть-чуть, и они нашли бы знания, жизнь ради которых достойна существования. Но они стремились, чтоб пожрать посытнее. Начали изменять то, что съедобно. А не свой разум. Ошиблись. Создатель ошибок не прощает – времени было дано достаточно. Хотя семена разума могли проснуться в любой момент. Проснулись. Сейчас мы опять будем наблюдать, надзирать и подсказывать тем, кто живет. Всем, кто сейчас живет. Не только людям.
- Мне очень нравятся люди. В их телах жить очень комфортно и приятно. Вот тебе сегодня ночью понравилось?
-Ты, как всегда, была невероятна, Королева ящериц и этих заповедных гор хозяйка!
- А ты льстив и упрям, Зеленый Змей! Но помогать будем всем, не только людям. Даже моим ящерицам. И нет в этом ничего демонического.
Зеленые вихри закрутились вокруг Федора и Флоры. Лица их оживились, появились улыбки. Парочка стала очень симпатичной. Федор закурил свою папиросу с трубочным табаком – запасец еще оставался, а затем извлек из кармана куртки бутылку «Ахтамара». Эта бутылка была последней из того ящика, что подарил ему Алик: пять бутылок выпили вчера в общественной бане, устроенной стараниями деятельного и предприимчивого Саныча. Пили очень большим коллективом, много беседовали, вспоминали-спорили, и пили, конечно, не только «Ахтамар», а еще и самогон – Федор очень уважал этот напиток. Во все времена.
Проглотив треть бутылки, Федор обратил внимание, что они как раз проезжают указатель с надписью «Тавра».
- Через часок и в «Карагае» будем, - сообщил он Флоре.
- Если не раньше, - поддержала его, хищно улыбаясь, Флора. – И вот там! Там держись! Да, кстати, возможно, будем и попозже – на дороге толпа какая-то…
Трассу на въезде в село преграждала плотная группа мужиков, одетых в белые кафтаны. Кроме кафтанов, на них были белые шапки, белые штаны, и, вообще, все они были в белом. Стояли, агрессии не проявляли, а в руках держали какие-то замотанные в белые полотенца вещи. Скорее всего, продукты.
- Праздник, наверное, какой-нибудь деревенский. Встреча русской зимы, например, - предположил Федор. – У народа много добрых и прекрасных обычаев. Мне нравится, когда на бревна садятся и подушками друг друга бьют. Или когда на столб залазят, чтоб оттуда какую-нибудь штуку снять. Очень мило и азартно!
- А еще, погляди, у них здоровенная бутыль в руках. Явно с самогоном, - засмеялась Флора. – Но, в любом случае, дорогу они для нас очистить не намерены. Хотят, видимо, пригласить нас повеселиться. Поэтому остановимся.
Остановились, вышли и оторопели – пять десятков мужиков, все белом, преклонили перед ними колени.
- Мы ждем вас с раннего утра, - сказал седой бородатый дедок, находящийся в авангарде этого селянского коленопреклонения. – Мы ждем вас уже второй месяц. Мы знали, что вы придете к нам. И знали, что сегодня.
- Мы, вообще-то, не пришли пешком, а приехали, - смущенно проронил Федор. – А ждали-то нас почему и ради чего?
- Всем марийцам, верным обычаям наших предков, уже второй месяц снится один и тот же сон. Мы видим, как на красных конях появляются перед нами Большой Белый Бог в образе перкрасной белокурой девушки и его суровый спутник Кереметя. Снилось, что вы появитесь тогда, когда выпадет настоящий первый белый снег. И это случилось. Мы ждали вас всю жизнь! – торжественно сообщил старичок, поднимаясь с колен и подавая Флоре огромное деревянное блюдо, накрытое белоснежным рушником. От блюда невероятно вкусно пахло чем-то очень сытным. Шел парок. Блюдо было тяжелое и Флора напряглась. Еще один дедуля с низким поклоном вручил Федору бутыль из толстого стекла с прозрачнейшим напитком.
- Хорошо быть Кереметей, - локтем толкнула Флора в бок Федора. – Каждый день праздник!
Блюдо чуть не выпало из ее рук, но она его отважно удержала. Поклонилась встречающим. Потом весьма торжественно и важно обратилась: - Мы рады такой встрече. Но сразу хочу сказать - мы не Боги! Мы просто проезжие. Меня зовут Флора, а это Федор.
- Флора – цветущая! Несущая весну! Федор – богом одаренный! Наш защитник и наставник! Вы те, кого мы ждем. Наши родные Боги! Сегодня величайший праздник всех марийцев! – воскликнул предводитель белокафтанной группы встречи. И мужики подбросили в воздух свои белые малахаи. Шапки смешались с огромными хлопьями падающего снега.
Лишь на следующий день божественные Флора и Федор добрались до «Карагая».
Эпилог
Бывшая Москва. Красная площадь.
22 апреля 2021 года.
Весна гуляла по Москве. Снег стаял полностью еще дней десять назад. Припекало солнышко, призывно завывал одинокий ветерок, тоскливо и тихо гоняя по Красной площади случайные обрывки пластика и мелкие куски красной материи. Лишь на самой верхней площадке бывшей главной столичной парадной достопримечательности мусора не было: все, что могло воспламениться, выгорело и исчезло бесследно.
Здесь полуспекшейся глыбой, спаянной из лабрадора, гранита и красного карельского порфира, кучковалась, сгрудившись, мрачно-копченая свалка полированных массивных булыжников. В ярких лучах весеннего солнца куски благородных и ценных еще недавно минералов призывно переливались загадочными золотисто-голубыми огоньками. Лунный камень, радужник дарил окружающей тишине эффект иризации. Нечто зловещее было в этих огоньках, произвольно выпархивающих из выжженных и опаленных каменюк. Мистика заброшенного некрополя.
Утомительную тишину нарушил скрежет двигающейся породы: обломки камней начали плавно и натужно шуршуть, образуя щели и высвобождая путь чему-то или кому-то достаточно сильному и массивному, усердно рвущемуся изнутри. По спайкам пошли трещины, которые постепенно начали расширяться, повинуясь натужным импульсам. Ворох каменного хлама повиновался судорожным рывкам и толчкам. Медленно, но уверенно нагромождение глыб пришло в движение. Появилось рваное и неровное отверстие.
Лаз раздвинулся под упрямым напором, края его начали расширяться и осыпаться. В дыру высунулись полутораметровые черные усы. Удовлетворено дернулись и передали информацию об окружающей среде своему хозяину. Хозяин напрягся, приложил еще немного усилий и протиснулся в старательно проделанную им брешь в гранитной осыпи. Вынес на свободу свое плосковатое, защищенное мощнейшим хитином черное трехметровое тело. Три пары его лап оперлись на куски гранита.
Таракан был могуч, вонюч, величествен и голоден. То, что он, выросши из нимфы, обнаружил вокруг себя, пришлось по вкусу и было очень питательным. Но закончилось. Поэтому пришлось крепко поднапрячься и пробить путь из такой уютной и смрадной ямы. Век бы еще оттуда не выходил. Но пришлось. Пришлось покинуть логово, расстаться с родиной. Потому что хотелось новой и свежей еды. И он удовлетворенно чувствовал, что не зря приложил усилия – еды вокруг было много. Очень много. Хотелось жить и веселиться.
Начинался праздник жизни. Его сытной и бурной жизни. Хозяин новой жизни шествовал по Красной площади. Бывшая Москва встречала нового хозяина. Бурлила и звенела весна.
АРТИНСКИЙ ЯРУС
Конец первой части.
Сентябрь 2017- апрель 2019 гг.
Артинский ярус
© Copyright: Сергей Шевалдин, 2020
Свидетельство о публикации №220051600233
Свидетельство о публикации №220051600233
Рецензии