Письмо 27. Мать опять. Галя-Жизель

Уважаемая Космическая!

Сон. Эта тема «метро» и «трамвай» часто снится.
Народ спешит успеть в последний вагон метро. Я не успеваю, но дверь вновь открывают для меня одного. В спешке не понял, что еду не в ту сторону. Выхожу. Жду обратного. Просыпаюсь.

Продолжаю сказки 1001.
Весна. Мы с Зоей спокойно живем этот год после ужаса двух больниц.  Я — тупой винтик, на арматуре бетонных труб. Однажды  захожу в рабочее общежитие после смены.  И... на моей кровати сидит... МАТЬ!  Перебирает вещи. На тумбочке — ЧЕТЫРЕ МАНДАРИНКИ и маленькая банка клубничного варенья!  Мать оглядывается на меня и смущенно, с нормальным, уже родным голосом:

- Я в справочном бюро, по прописке, нашла твой адрес.  Пришла вот, сыночек. Мир? Приходи домой, когда хочешь. Мишу я прогнала. Они с Нэлей (сестра) развелись. В магазине бери мандаринки... Дома — твои книги.  Для кого я так работаю с утра до ночи? Для тебя, Нэли, Жени (сын сестры). Мне же ничего не надо. Всё для вас ведь.

Её голос дрогнул. Платком смела слезинку. Это был второй раз и последний, как видел её слезу.

Я пошел с ней  и забрал свои любимую «Антология мировой философии. В 4-х томах; удобные башмаки и рубашку, посланные отцом из Израиля.   Всё это осталось дома, до эпопеи с «бандиткой».

Через месяц. Все эти три вещи — книги, ношенные башмаки и рубашку, украли в общежитии. Не судьба папиным подаркам.
* * *
Через два месяца. Галочка вызвала на почтамт. Звонит:
- Я по путевке, с группой, на неделю приеду в Киев. Можно тебя увидеть?
- Да. Конечно.

Мы вечером бродим по городу. Сидим в парке на скамейке. Снова обнимемся.  Она меня держит так, как будто я завтра исчезну, пропаду, погибну. Время летит! Надо идти спать. Завтра тяжелая работа. Нет сил отлепить эту перезрелою девочку «Ларину» от себя.

Наконец провожаю её к гостинице, а сам часа два добираюсь до общаги. Спать осталось 3 часа. Не могу встать. Проспал смену.  Непреодолимая сила тянет звонить Зое. Её тревожный больной голос ломается:
 - Где ты?! Приезжай скорее! Мне очень плохо!

Мчусь. Приезжаю. Захожу в её комнату. Зоя набрасывается как зверь, сметает с меня всю одежду, хватает и трусы, но эту свою последнюю оборону, моё «Аламо» я удерживаю:
- Что случилось? Что с тобой?

Мы еще немного, в четыре руки боремся за трусы. Наконец подруга хватает моё шматьё в охапку, пихает в тумбу, закрывает на ключ и закрывает на ключ дверь:

- Никуда не пойдешь. Будешь тут сидеть месяц.
- Почему?
- Ты вечером был с женщиной, я почувствовала! 

Через три дня.
Мать звонит Зое и спрашивает меня. Зоя передала трубку: «говори»!
- Сыночек, тут Галочка тебя везде искала. Так плачет, так плачет, так жалко её. Поговори с ней.

Зоя шипит мне в другое ухо: «Скажи, что она тебя никогда больше не увидит! Что у тебя есть любимая женщина, и ты сейчас, и всегда, будешь с ней»

Я, как попугай повторяю зоины слова. Завяз ноготок, всей птичке конец. Недаром «черный человек» в моём тулупе вещал, что тут вам не там и не Восток.

Через полгода мать передала письмо от Галочки на пяти листах.  Показалось, что так могла бы писать Жизель  «из могилы».  Я - «убийца всего светлого в душе». 

Не месяц, а  неделю просидел в трусах в комнате у Зои. Когда она выходила по делам, или заходила её мать, или гости — меня прятали в шкаф.  Заму глав врача рай больницы З, в благодарность за спасение в реанимации, Зоя «выбила» поездку во Францию, на 2 недели.  Он приходил, благодарил, слушал инструкции. Я тихо сидел в шкафу, как мышка под веником. Зоя приносила в шкаф тарелку с едой.    

В конце моего заключения мы решили, что хватит с меня завода труб.  «Я найду тебе что-то получше».  Но ты же помнишь, как давал слово директору завода, что не будешь уезжать в Израиль?  Только под этим условием тебя взяли, под моё уверение. Им не нужны неприятности.  На другой работе будет построже, и там дашь слово.  Это полусекретный институт сварки Патона.

Я не против. Интересно, что Зоя придумает на этот раз. Небог «горшки обжег» и сам хорошо обжегся...

На этом кончаю этот этап сказок моих «1001».
* * *
Продолжение http://proza.ru/2020/05/17/277