Балбес или мужское коварство

7 «а» гудел не по-детски.
Только что вошедший в класс новенький с обаятельнейшей улыбкой высыпал прям на стол обалдевшей химички горсть жевательных подушечек. Разноцветных, ровненьких, источающих по всему классу тонкий фруктово-мятный аромат. Аромат совсем иной жизни, той, о которой мы, советские школьники, могли знать только понаслышке.

Новенький был зримым воплощением «той» жизни. Рослый, рыжеволосый, большеглазый красавец с румянцем во все щеки, одетый в бледно - голубые джинсы и белый пуловер, с рюкзаком (не портфелем!), закинутым за плечо, на фоне мальчишек в одинаковых синих школьных курточках казался сказочным иноземцем. Да еще эти подушечки! А немыслимо свободные жесты! А лучезарная улыбочка ! И в довершение необычно звучащая, словно выстрел в сердце, фамилия – Пурпуляк.

Было понятно, что все девчонки в нашем классе пропали. Ну и я с ними, разумеется. Моя погибель усугубилась тем, что Пурпуляка посадили ко мне за парту, дабы я, как прилежная и добросовестная хорошистка, взяла над ним ученическое шефство.

Чему там учили в гарнизонных школах за границей, откуда прибыл рыжеволосый красавец по переводу своего военного отца в Союз, мало было известно. Однако, очень скоро и одноклассникам, и учителям стало понятно, что воспитаннейший, облизанный мамой, как новорожденный теленок, Пурпуляк был не просто отпетым двоечником, а настоящим балбесом.

Мало того, что он практически не включался в простейшие темы по самым разным предметам, он и в отношениях оказался беспредельно наивным. Во всяких: что в дружеских, что в перво-любовных.Всех Пурпуляк готов был любить, со всеми дружить.
Но не было в его чистейшей душе и такой же голове понятий о том, что не нужно своей сегодняшней избраннице Даше рассказывать о том, что вчера учился целоваться с Машей, а своему другу Мише открывать секреты друга Саши. В школьной столовой Пурпуляк мог спокойно смести пару чужих порций и так же невозмутимо спросить, а почему нельзя, если очень вкусно?

Неизвестно, что для Балбеса служило оберегом: его неизменно приветливая улыбка, спортивная массивность фигуры или вежливое дружелюбие вкупе с щедростью, однако, никто из сверстников на него не сердился и не держал зла.

Мы, девчонки, быстро поняли, что отвоевывать место в сердце рыжего красавца, чтобы стать его единственной - гиблое дело: он способен любить одновременно всех и одинаково.

Великодушие Пурпуляка не знало границ. При этом сие качество казалось поверхностным, рожденным более от равнодушия, нежели от способности глубоко сопереживать.

Впрочем, в более старших классах это было даже удобно. В болючие периоды неразделенной влюбленности или расставания с очередным мальчиком, с Пурпуляком можно было классно отвести душу.
К примеру, гулять в любую погоду по самым заброшенным местам городка, забираться куда-нибудь, где потемнее и потише, и оттаивать в охапке его рук, теплого обаяния и глуповатой смешливости.

Нисколько не смущали руки Балбеса, деликатно запущенные в расстегнутую на груди шубку. И губы, пахнущие молоком и почему-то морковкой, казались родными в поцелуе. Думаю, будь он чуть постарше, чуть умнее и искушенней, в наше целомудренное советское время он легко и спокойно мог бы оставить после себя десятки «испорченных» и, возможно, беременных школьниц.

Но, скорее всего, по детски-наивный Пурпуляк даже не догадывался о столь сомнительно-заманчивой возможности.

Деньги, марки, жвачки, маленькие заграничные черно-белые фотографии, о приставке «порно» к которым мы еще не знали, но знали, что такое стыдно смотреть и нужно прятать — все было перемешано в бездонных джинсовых карманах Балбеса. Он, нисколько не смущаясь, мог вывалить все это богатство на школьном подоконнике во время перемены, дабы найти нужную мелочовку. И мог тут же подарить эту самую «нужность» товарищу, которому она тоже оказывалась необходимой.

Иногда кто-нибудь из учителей изымал из рук Пурпуляка переливающуюся ручку с тем же изображением, что и на "стыдных" фото. Тогда рыжеволосый детина обворожительно улыбался учителю и, упоенный собственной добротой и щедростью, предлагал ошеломленному учителю взять ручку в дар.

Приглашаемые в школу родители Пурпуляка учтиво выслушивали все жалобы педагогического состава, обреченно соглашались со всеми претензиями и, прощаясь, непременно оставляли на столе директора или классного руководителя коробочку диковинных конфет.

Яркое и необычное оформление сладостей явно говорило об их иностранном происхождении и, несомненно, изысканном вкусе. Директор или классный руководитель торопливо прятали презент в ящик стола и растерянно улыбались, провожая взглядом троицу Пурпуляков, выходящих из дверей школы в обнимочку.

Казалось, и наши школьные годы закончились в милых объятиях с Балбесом-Пурпуляком. Разъехавшиеся одноклассники скоро потерялись в учебных просторах других городов. Неизвестно куда уехал с родителями и Пурпуляк. Никаких связей и переписок. Новая студенческая жизнь вытеснила школьные привязанности.

И вот в конце третьего курса у дверей моей комнаты в общежитии вдруг появляется Пурпуляк. Повзрослевший, ставший еще более красивым и обаятельным. В разговоре он не мог толково связать «ни бе, ни ме, ни кукареку», но взять в плен своей улыбки и рук меня, уже успевшую потерять доверчивость и обрести болезненную мнительность, сумел сходу.

Несколько вечеров воспоминаний и дружеских объятий с Пурпуляком расслабили не только меня, но и всех моих сокурсниц на этаже, заглядывавших ко мне в гости. Балбес, верный своей школьной привычке, одаривал всех, без исключения, девчонок лучезарной улыбкой и комплиментами, всех очаровывал с первых минут знакомства выразительной внешностью и своей обаятельной простотой.

В обязательном порядке, прощаясь, провожал каждую гостью до дверей ее комнаты и – никаких грубых вольностей, никаких посягательств на душевную и физическую свободу новых знакомых.

В последний день наших встреч, Пурпуляк бесхитростно легко попросил у меня в долг чирик, пообещав через пару дней вернуть.Отложенные на поездку домой деньги не были для меня маленькими, но не выручить обворожительного одноклассника я не могла.Ни через пару дней, ни через пару месяцев, мой друг, конечно же, не вернулся.

Каков же было мое изумление, когда в разговорах с однокурсницами, нечаянно выяснилось, что по «чирику» Пурпуляк взял почти у каждой из них, живущей на моем этаже.

Балбес балбесом, а жить научился.