Чекистка Шурочка

Сразу после окончания Гражданской войны на станции Дно была создана ВЧК по борьбе с остатками банд Булак-Балаховича, белого генерала, активно поддерживаемого кулацкой прослойкой сельского населения и дезертирами, бежавшими из Красной Армии. Чекисты также следили за сохранностью грузов, проезжавших через станцию Дно.
Моя тётушка Шура была старшей дочерью деда Андрея (по отцу), почти всю жизнь пробатрачившего у богатых крестьян, помещиков Лебедя и Ноинского Петра Адамовича. Дед был тихий, спокойный, богобоязненный и очень любил царя-батюшку. Бабушка Валентина, наоборот, была «взрывной» по характеру, ненавидела богачей, числилась в пролетарских активистках и носила потому красный платочек. Лавочники, хулиганы, даже священник сильно побаивались её. И своих детей, дочерей и сыновей, она воспитывала в «пролетарском» духе. Шура, когда ей исполнилась 18 лет, вместо пекарни, куда её прочил дед Андрей, пошла в ВЧК учиться на телеграфистку. Как всем чекистам, ей выдали кожаную куртку и наган, который она ловко носила на поясном ремне. Красный платок она сменила на кожаную кепку. Училась Шура прилежно, несколько раз участвовала в перестрелках, была ранена, лежала в госпитале.
Вскоре на станцию Дно пришёл приказ за подписью министра образования и культуры, друга и соратника Ленина, Луначарского, о налаживании культурно-массовой работы среди пролетарского населения посёлка. Были построены две школы, небольшой кинозал, открыты библиотеки на селе и в городе,  театр «Пролеткульт». Из числа комсомольцев был создан отряд, посещавший деревни и обучавший крестьян на дому. Одновременно велась, часто с перехлёстом, атеистическая пропаганда. Попы и церкви были объявлены пособниками «эксплуататоров».
Во всех эти делах активное участие принимала и Шура. Особенно она любила театр и танцы. Конечно, наивные пьесы и наивные «актёры» были лишь слабым отражением настоящего театра, но зрителей и эмоций всегда было достаточно.
А вот с танцами дело было хуже. Сначала долго не могли найти подходящее помещение. Потом дело стало за учителем танцев, потому, как кроме «Яблочка», «Комаринского» и «Скобаря», пролетарии танцевать ничего не умели. Нет, водили хороводы, могли на спор сплясать «Яблочко». А вот в остальном…
Наконец, в отдел культуры при рабфаке прибыл из Питера учитель танцев. Предъявил документы об окончании школы бальных танцев при императорском дворе, что, конечно, несколько насторожило членов комиссии. Однако внешне учитель походил на настоящего пролетария, носил даже рваный «кожан».
С той поры прошло много-много лет. Мы пережили Великую Отечественную войну, принялись за восстановление разрушенного хозяйства. Заново, ещё красивее, отстраивались Псков, Новгород, наш городок, посёлки. След тётушки Шуры затерялся бы в Новгороде. Если бы однажды в дверь нашего дома не постучала высокая седоволосая старуха со следами былой красоты, с туфлями, чуть ли не на шпильках, и тёплым детским взглядом огромных глаз. Она и в старости была красавицей, наша дновская чекистка и первая плясунья! Я с женой и двумя дочерьми жил в двухкомнатной квартире на Кооперативной улице. Тётю Шуру я несколько раз видел, поэтому мы обнялись и расцеловались. Я представил жену и дочерей, старшей из которых исполнилось 15 лет. Тётя Шура взглядом карих глаз осмотрела моих домочадцев и вынесла приговор:
- Красавицы она у тебя, Володенька. Все в меня!
Спорить я не стал. Просто поинтересовался, что привело её к нам в Дно.
- А может, я в гости к вам приехала, - хитро улыбнулась тётя Шура. – Шучу. Тут вопрос поважнее.
Вечером за праздничным ужином она рассказала, что приехала в Дно выхлопатывать комнатёнку. В Новгороде её сын женился на молодой, а та житья не даёт свекрови: лается, как собака, часто в туалете на два часа запирает, а бывает – и поколачивает.
- А ты сыну жаловалась? – спрашиваю.
- Жаловалась, да что толку. Он у неё «подкаблучник», не верит в мои «ябеды». Вот, приехала в Дно, думаю, за былые заслуги выделят мне комнатёнку. Кто у вас глава города-то?
Я назвал. Тётя Шура очень обрадовалась.
- Ну, считай, Володька, скоро новоселье справим. Я вашего начальника с малых лет нянчила, пуговицы на лямки к штанам пришивала. Родители-то работали!
Я не очень разделил тётушкин оптимизм, зная, как получают квартиры у нас в городе, но подумал: «Чем чёрт не шутит? Может, и выделят, как заслуженной чекистке».
Шутить чёрт всё-таки не захотел. Три дня ходила тётушка на какие-то приёмы, а потом начальник милиции повёз чекистку Шуру в общежитие нового завода. Начальник долго рассматривал документы, ёрзал в кресле, а затем виноватым голосом сказал:
- Бабушка Шура, ничего сделать для вас не могу. Было б вам годков поменьше, взял бы уборщицей, тогда и комнатку выделил бы. А вам по паспорту – 91-й годок идёт…
Тётушка приехала домой, ночь не спала, всё ворочалась и кряхтела. Утром я думал, что она заболеет, и очень удивился, когда, возвращаясь с работы, услышал звуки музыки. Открыв дверь в комнату, я ахнул. По краям горели свечи, ярко светила люстра, а тётушка Шура с моей дочерью Ольгой под музыку патефона, найденного Бог весть где, в наикрасивейших бальных платьях (так мне показалось), подняв руки к лучам света и раскланиваясь на поворотах, танцевали какой-то явно «царский» танец. Ольга, хлопая глазами, старалась не подводить бабушку, в чём помогал ей природный дар… Это было нечто! Я словно оказался в ХIХ веке на царском балу. Ах, бедный учитель танцев, где же ты закончил свою талантливую жизнь!
Тихонько прикрыв дверь, я вышел из дома в сад и долго думал о душе русского человека, особенно женщины, незаслуженно забытой. Много мыслей пришло тогда в мою голову…
На следующий день, хоть мы её и оставляли, тётя Шура уехала. Потом я узнал, что новгородские власти всё-таки дали ей новую однокомнатную квартиру, в которой она через три года и умерла.
А мы с Ольгой до сих пор помним дновскую чекистку Шуру с благородным профилем красивого лица. Дочку батрака Андрея. Вот такой была русская женщина тётя Шура…