Няньки. Рассказ из детства

...Сейчас, когда я читаю в «гламурных» журналах о взаимоотношениях VIP-дам и нянечек, воспитывающих, а скорее растящих 1-2 чада из богатого семейства, я вспоминаю своих добрых и не очень нянек, сидевших со мной в малые годы мои. Необразованные, вынужденные пойти в «чужие люди» из-за нужды, они, тем не менее, отличались добротой и чуткостью, свойственной простым людям.
Первую мою няню звали тетей Полей. Мать вынуждена нанять её в силу необходимости: надо было идти работать, одной зарплаты отца на жизнь не хватало. Поэтому Поля и присматривала за мной и сестрой днём, а ночью уходила в свою «барачную» семью. Кроме нянчанья, подрабатывала она ещё в двух семьях: стирала, готовила, убирала. Конечно, эти семьи жили побогаче остальных и могли платить за чужой труд. Полю я помню плохо, был слишком мал. Помню, что была она невысокого роста, но «широкой кости», сильная и красивая, с белокурыми волосами. Строгая, слушались мы её беспрекословно. Потому она успевала и обед сварить, и полы помыть, за что получала отдельную плату. Но не зря мать говорила: «Такая в девках не засидится». И точно, через пару лет нашла Поля себе жениха-военного, и уехали они в какой-то далекий город...
А ей на смену вскоре пришла бабушка Нюша из деревни Гривы, мать моей крестной. Бабушка была из богатой, но разоренной советской властью семьи, которая вынуждена была переехать из-за притеснений властей. Я родной бабушки не знал, не помнил, она слишком рано умерла. Поэтому бабушку Нюшу считал своей бабушкой. Нюша была очень религиозной, знала все молитвы наизусть. Приходила она к нам в субботу, чтобы попасть на молебны, приносила родительскую иконку, которую ставила в уголок над кроватью. Маленькая, круглая, в плюшевой цигейке и вечном платочке, она, как я потом понял, здорово походила на Арину Родионовну, нянюшку А.С. Пушкина.
Бабушка была человеком необыкновенной доброты и спокойствия. Она никогда не повышала голос. С утра приводила себя в порядок: причесывала белые седые волосы в косичку, мыла под рукомойником морщинистое, как печеное яблоко, лицо. Потом надевала деревенский сарафан скромного цвета и отправлялась после завтрака в палисадник, где была её любимая скамейка со спинкой.
Я играл на траве, в песочнице, а Нюша начинала великое таинство вязания. Когда мне надоедало играть, я просил бабушку что-нибудь рассказать. Она чуть улыбалась и начинала рассказ. Обычно это были разные религиозные притчи с «поучительным смыслом», реже – сказки, чаще – «про боженьку».
Как я теперь понимаю, Нюша хотела приучить меня к вере, что вызывало недовольство родителей.
Но я всё равно любил слушать рассказы бабушки и нечасто, но с удовольствием ходил с ней в церковь. Нюша учила меня поведению в церкви, знакомила с иконами и церковной службой. Я выполнял всё то, что делают в храме верующие люди. Из церкви бабушка выходила умиротворенная, со светлым лицом. Пахло от неё ладаном и благовонием церковных свечей...
Сестра моя в церковь не ходила, она уже пошла в школу, где не было места вере. Потом это же случилось и со мной. Не говорю, что я страдал, но что-то в детстве много было потеряно. Скоро бабушка всё реже и реже стала приходить к нам: сказывались преклонные годы и здоровье. В один из таких приходов к нам в палисадник вошли две цыганки и предложили погадать. Бабушка, считавшая, что всё «в руце божьей», отказалась. Цыганки были настойчивы, говорливы, шумливы. И когда они ушли, Нюша не досчиталась дорогого её сердцу оловянного колечка и кошелька с двумя рублями. Конечно, она огорчилась. Но что-то другое беспокоило её. Она ползала по траве, явно желая найти оставленное гостями. Когда она потом мне сказала, что даже иголка, оставленная злыми людьми, может принести несчастье дому, где побывали «гадалки». Нюша крестилась и шептала молитвы против «лиходеек»...
Спустя два года бабушка Нюша умерла. Я долго скучал по ней, плакал. Но мне сказали, что Нюша просто приболела и скоро поправится, тогда и придет. Увы, этого не случилось...
Наконец, третьей моей нянькой стала Тася из детского дома. Она тоже доводилась дальней родней моим родителям. В 16 лет она приехала в Гривы, но по малолетству работать в городе не могла. Тася же мечтала именно о городской жизни. Жгучая брюнетка, смуглая, с явно южными чертами лица, она и характером отличалась вспыльчивым, коварным. Не раз я плакал от её тумаков. Хотя подчас уходило «детдомовское воспитание», и Тася становилась чуть ли не ровней нам, дошколятам. Играла с нами в футбол, прятки, «в войнушку», ходила в ближайший лесок за орехами, которые очень любила.
Но однажды я возненавидел её. У нас заболел кот, и мать велела Тасе «занести кота». Тася же, не долго думая, посадила кота в мешок и забила его кочергой. Я, когда услышал вопли кота, бросился его спасать. Но было уже поздно...
После этого случая я больше уже никогда не разговаривал с «нянькой». Потом, через годы, мы встречались уже взрослыми. Разговаривали, смеялись, вспоминая былое. Но тайная неприязнь осталась и мешала искренности разговора, радости встречи...
Вот такие няньки были у нас, советских «буржуев». Плохие ли, хорошие, они всё равно сыграли свою роль в становлении детского характера. Но время меняется, и мои няньки явно не подошли бы для воспитания детишек VIP-персон. Да это для меня не важно...