Живой ли?

 (подражая М. Зощенко)


  С некоторых пор, а если быть точным, то со вчерашнего вечера, стал я, друзья мои, сомневаться: живой ли я? Некоторые могут подумать, что здесь подвох кроется, философские мысли и прочие эзотерические экзерсисы. Ан – нет. Вопрос можно сказать в воздухе повис что ни на есть самого материального характера. Живой ли?
  А причиной тому послужила недели полторы назад перегоревшая лампочка в ванной комнате. Тоже, казалось бы… ну, перегорела лампочка – что тут необычного. Все они рано или поздно перегорают, и все мы, благодаря уже почти забвенному Ильичу, а также умам разных инженеров, в силах эту самую лампочку заменить самостоятельно – дело нехитрое… Но для любого, даже самого плевого дела, нужен, как говорится, настрой. Без него ни гвоздь не забьешь, ни дом не построишь, ни тещу не похоронишь. При хорошем настрое и дело спорится куда быстрее, и удовлетворение испытываешь куда приятнее. И вот полторы недели ждал я этого момента, когда нужный настрой в организм ко мне попадёт и подвигнет на этот героический поступок. Хотя, по чести сказать, не мешала эта перегоревшая лампочка и дискомфорта особого никому не доставляла, даже наоборот – экономию в бюджет несла. Но все-таки забрался предательски в меня этот самый настрой и вроде даже по самолюбию моему мужскому, как гвоздём по стеклу царапает – что же ты, дескать… руки у тебя не оттуда, что ли растут… и прочая чепуха в том же духе стала в голове проявляться. И чего я ему, настрою этому, доказать решил, теперь и сам не вспомню. Тут необходимо заметить, что если бы дело было в одной лампочке, и разговору бы никакого не было бы. Но там еще и сам плафон, извиняюсь за подробности, на «соплях»… и проводка сорокапятилетней давности… и как провода там проложены – одному тому электрику известно, который за давностью лет мирно почивает на каком-нибудь из городских погостов. Но от настроя – то, друзья мои уже не спрятаться, даже азарт какой-то появился: да что ж я!.. Мозг у меня, что ли не так собран, как у того электрика? Что было в доме из инструментов – все приготовил на всякий случай. Тут все пригодиться может, вплоть до плит перекрытия – мало ли.
  И вот уже отвертка в шлице шурупа как родная и песенка в голове звучит: не кочегары мы не плотники… и телевизор в комнате заставляет себя слушать и ужин на кухне разогревается и приглашает не задерживаться. И кипит это дело, и спорится, как мне кажется, и настроение хорошее, и настрой в организме не пропадает… до того момента, когда что-то непонятное сверкает перед глазами и тьма непроглядная окутывает окружающее пространство и телевизор замолкает и тишина вокруг давит на барабанную перепонку с ужасной силой. И чувствую вдруг, что падаю я со своей злосчастной табуретки куда-то вниз, но как-то неестественно долго падаю, и медленно-медленно, как в замедленной съемке какого-нибудь фильма, и вроде бы как подхватывают меня сотни невидимых рук и бережно так опускают в огромную залу. А зала эта ни дать не взять египетская, с огромными колоннами, помостом в глубине ее и, то ли троном, то ли софой на этом помосте. Огонь горит в чашах по бокам этой софы, а на ней возлежит тело. Яства всевозможные от винограда до бараньей ножки на блюдах красуются и издают аромат такой, что голодный человек слюной бы захлебнулся. А за всем этим великолепием на стене зала огромные часы. Только на циферблате вместо привычных цифр от одного до двенадцати, четырехзначные красуются. И много их, и не помещаются они по одному кругу, поэтому спиралью к центру сходятся, а те, что и там не поместились проваливаются в том месте, где стрелки крепиться должны, но стрелки не крепятся, а в воздухе висят. Чудное изобретение, доложу я вам, друзья мои. Так увлекся я разглядыванием его, что про тело забыл на мгновение, а когда взгляд на него перевел, то увидел наинтереснейший факт. Тело это, облаченное в одеяния подобающие обстановке и для пущей важности украшенное венцом лавровым на голове как две капли воды напоминает мою физиономию и комплекцию. И жрет это тело фрукты заморские и плюет косточки в бокал с позолотой и запивает эти фрукты вином неизвестно какого розливу. И не замечает эта физиономия меня напрочь, и не приглашает угощения отпробовать, и игнорирует мое присутствие до обидного нагло.
 Но тут снова внимание мое переключилось на часы, потому как они издали протяжный стон и вроде бы должно было прозвучать «бам-с», но… не-ет! Циферблат повернулся в угоду стрелкам и подвел под «часовую» очередную четырехзначную цифирь. Та же цифра, которая стояла перед тем под «часовой» исчезла и в тот же самый момент за часами что-то упало. Негромко… не кирпич, но и не пушинка.
- Эй, там, заснули что ли! Кино давай! – кричит рожа моим голосом, и вдруг прямо передо мной засветился экран, и будто кинопроектор включился… А я, вроде за экраном в кинотеатре стою. Жужжит проектор, трещит, а на экране застолье новогоднее и там – опять я, только молодой совсем. Так это ж… когда же это?.. Потом картинка сменилась и быстро-быстро пронесся весь тот год… Ничего примечательного, ничего запоминающегося… День – ночь, день-ночь… Смотрю и вспоминаю: сколько же планировалось в том году великого сделать. И планов – громадье было и – ничего не сделано…   
- Жги его! - кричит тело кому-то в сторону. И вижу, как по стенам тени замелькали, выключился проектор, и те же тени что-то бесформенное и несуразное в чашу с огнем норовят засунуть. Уголья взрываются искрами, озарив физиономию моего двойника неприятным красным светом.
 - Нече его хранить! Что в нем хорошего то было? Жги его, жги! – орет рожа, краснея еще больше, видать от натуги. И тут до меня доходит, что это за четырехзначная цифирь… как иглой по зубному нерву…это же годы… Мои годы!
 - Эй, недоумок, - ору я себе, - ты что ж делаешь? Вынь из огня-то!!! -  Но реплика моя тонет в каком-то голографическом щите, на который и проецировался фильм, и который отделяет меня от этой рожи. Цифирь вспыхивает в чаше и медленно начинает гореть, что сухой спирт. Иди-о-о-о-т! - кидаюсь я на этот щит, но меня отбрасывает назад яркой вспышкой короткого замыкания. Картинка тухнет, и я вновь оказываюсь в темноте и тишине, давящей на барабанные перепонки.
 И в тишине этой вдруг слышу ехидненький вопросик супруги: «Живой?». И отвечаю сразу же, почти бессознательно: Живой… А потом задумался…     Привинтил я этот плафон несчастный, лампочку вкрутил, проверил – работает. Получите, граждане домочадцы порцию комфорта, а ты, самолюбие, пощечину, а я – удовлетворение. Только засел этот вопросик где-то в лабиринтах сознания. Что крылось в прозвучавшем том вопросе – беспокойство или надежда? И чувствую, что жить мне теперь с вопросом этим и сомнением в организме: Живой ли я?