Убойное чтиво

 Со своим двоюродным братом мы виделись редко, во время моих летних приездов на месяц-другой к тётке за сто пятьдесят километров от дома. Город, где они жили, хоть и был районным центром, но дома в нём большей частью были частные: с огородом, птичником и прочими деревенскими прелестями. И мне, городскому, все там было в новинку, все было интересно, и я всюду совал свой конопатый нос. Гидом и экскурсоводом в этих моих исследованиях, естественно был мой братишка. Он был единственным родственником моей возрастной категории, к тому же мальчишкой. Двоюродные сестры были много старше нас, и нам с ними было не очень-то интересно, да и им было не до мелкотни. Поэтому иногда случалось так, что мы были предоставлены сами себе. Как мог, братишка объяснял мне премудрости сельской жизни: какую траву стоит давать кроликам, а от какой они и окочуриться могут, и для чего нужно заслонку в дымоходе открывать и как «бортировать» колесо на велосипеде. Он несомненно знал больше об этих житейских хитростях, поэтому в моих глазах был и остается человеком с большим жизненным опытом, и заслуживающим всякого человеческого уважения.
  Он знал многое, но не всё. Например, он не знал, что в дальнем, пыльном углу тёткиного чердака, который правильней будет назвать надстройкой, оборудованной для сушки трав и фруктов, лежала груда книг. Я приметил их еще в свой прошлый приезд. Тайной и загадкой было для меня как они туда попали и долго ли собираются там лежать. Из этой груды я выуживал и читал доступные моему детскому пониманию книги. Там я нашел «Приключения Тома Сойера», «Двадцать тысяч лье под водой» и еще несколько интересных и захватывающих историй. Вид этих книг оставлял желать лучшего, поэтому тогда я сделал вывод, что в книжный шкаф, стоящий в доме, они не попали по эстетическим соображениям. Надстройка была большой и просторной. Кроме самого места для сушки в ней стояли еще две старые кровати и огромный широкий диван с круглыми откидывающимися подлокотниками. Еще эту надстройку называли «вторым этажом» и при наплыве родственников, в ней кто-то непременно находил себе ночлег.
  В один из таких приездов, намотавшись на велосипедах по окрестностям города, что называется «до чертиков», мы забрались на этот «второй этаж» и повалились кто где, чтобы перевести дух. Ноги гудели, голова почему-то кружилась, но ощущения были сногсшибательные. «Наши», то есть родители, ушли по своим делам «у центру», и мы какое-то время были предоставлены сами себе. Тут-то я и поведал ему тайну о книгах, лежащих в укромном месте и предложил провести время с пользой, то есть чего-нибудь почитать.
   Среди прочих, отслуживших свой век, мы нашли книгу с особенно потрепанной обложкой. Из зарослей высокого кустарника, изображенного на ней, на нас глядело лицо молодого индейца, с завязанными в «хвост» волосами и голым, рельефным торсом. То был «Последний из могикан» Джеймса Фенимора Купера. Обложка была невероятно истёрта и название читалось с трудом, но сами листы книги сохранились сносно. Особенно завораживал запах страниц. От долгого лежания на чердаке, бумага впитала в себя сырость, пыль, мышиные посиделки и бог весть что еще. Именно так, по моему мнению, и должна была пахнуть далекая Америка времен противостояния индейцев белым племенам.
  Завалившись на широкий скрипучий диван, мы погрузились в чтение. Читали по очереди. Страницу - я, страницу - он. Сначала лёжа, потом сидя, потом расхаживая по комнате. С выражением и без, комментируя на разные лады происходящее, завидуя вольной жизни апачей и команчей, ловкости и силе могикан, хитрости Зверобоя, и осуждая предательство и коварство гуронов. Во всём том, что происходило на страницах романа, очень раздражали сцены описания девиц, которые непонятно зачем появлялись в этом повествовании. Драки, перестрелки, прерии – вот, что захватывало тогда наше детское воображение, а совсем не чудные дорожные платья с зонтиками и девчачьи визги. Поэтому сцены, где были намеки на присутствие лиц женского пола мы нещадно пропускали, пока не поняли, что собственно из-за них весь этот сыр-бор и разгорается. Они – пленницы, они на волоске от смерти, а девочек, все-таки, хочешь или не хочешь, а нужно защищать. По мере чтения, в нашем воображении «второй этаж» превращался то в лесную чащу, то в бурную реку, то в побежденный форт.
  Пролетело часа два или три, и когда мы отложили чтение, нас переполняли силы и решимость сражаться на стороне Чингачгука и Ункаса. Мы даже были согласны вместе с ними спасать этих несчастных дочерей британского командира. Но как выяснилось сражаться нам особо было нечем, и я принял, как мне тогда показалось, единственно правильное решение – сделать оружие самим. Первое, что пришло в голову, и что можно было сделать без ущерба для бюджета – это смастерить лук. Чего, кажется, проще? Старая акация, растущая в дальнем углу теткиного огорода, давно ожидала своей очереди на спил, так что отсутствие пары хороших веток никто бы и не заметил. Заскочив в мастерскую, мы захватили ножовку и направились к акации. И вдруг брат остановил меня.
- Знаешь, я лук себе делать не буду. Я томагавк возьму, - и пошел обратно в мастерскую.
 Его решение было настолько простым и лежащим на поверхности, что я даже опешил. Мне стало досадно. Досадно оттого, что эта простая до гениальности мысль не пришла в голову мне. И хоть я точно знал, что топор там не один, но обезьянничать не стал; уж коли решил делать лук, буду делать лук, а он пускай таскает этот тяжелючий топор.
- Как хочешь, - сказал я, и направился к акации. Постояв некоторое время около дерева задрав голову, я выбрал себе более-менее подходящую ветку и полез наверх. Заточенный инструмент легко врезался в древесину, но пилить, сидя на дереве было крайне неудобно. Пока я управлялся как мог ножовкой, подошел братишка. Я обомлел. Передо мной стоял настоящий индеец – с голым торсом и обвязанной вокруг головы три или четыре раза бельевой веревкой, концы которой висели где-то у него возле пят. Возле его правого уха красовалось огромное гусиное перо, которое он подобрал возле птичника. Он был устрашающ и воинственен. Картину этой воинственности завершал тот самый «томагавк» в правой руке – топор из мастерской: большой, тяжелый и острый.
  Он был готов к сражению. Я же безнадежно от него отставал. Закончив с веткой, я спрыгнул вниз, торопясь отпилил нужную длину будущего лука, очистил ветку от боковых маленьких веточек и коры, сделал запилы на концах, чтобы тетива не скользила и вдруг остановился. Тетива! Что могло бы подойти на роль тетивы? Взгляд упал на веревку, что свисала с головы «могикана», и недолго думая, часть её пошла на тетиву лука.
  Время тянулось… Гуроны могли захватить экипаж с визгливыми девицами, и братишка постоянно напоминал мне об этом. Поэтому работа не спорилась, тетива натягивалась плохо, а ветка акации вообще не сгибалась в нужную форму.
- А стрелы ты из чего делать будешь? – деловито спросил брат.
Стрелы? Точно! Тут же еще нужны стрелы! Что же я за остолоп такой? Ну почему я сразу не пошел за ним в мастерскую и не взял второй «томагавк»? Почему мне втемяшился в голову этот лук? Столько времени потеряно впустую! Теперь еще и стрелы время отнимут.
- В мастерской поглядим, - также делово ответил я.
  Кое-как натянув бельевую веревку, мы отправились в мастерскую. Возле циркулярной пилы грудой лежали разной длины опилы досок, которые при беглом осмотре ни с какой стороны не напоминали индейские стрелы. Сами же доски, которые предназначались для изготовления дверей и оконных блоков, аккуратно стояли у стены друг возле друга, образуя некое подобие щита. Но они заинтересовали нас чуть позже, а пока мы искали хоть что-то, что могло сойти за стрелы. Внимательно оглядев всё вокруг, взгляд упал на новенькие оконные штапики, коих в углу стояло штук двадцать. Это было то, что нужно! Во-первых, они были ровные, с одной стороны даже закруглённые и вполне себе могли сгодиться на роль стрел. Тем более нам-то много и не надо было… Во-вторых, если забить в один конец штапика откусанный гвоздь, то стрела могла неплохо втыкаться в разные мягкие поверхности.
 Сделав стрелу, и аккуратно забив гвоздик в один из концов штапика, я был готов. Был готов, не жалея своей жизни отбивать атаки воинствующих гуронов, сидеть в засаде, подстерегая их на тропе войны и еще много чего. Предвкушение игры переполняло меня, чего нельзя было сказать о состоянии духа моего братишки. Он «перегорел». Пока я возился с этим злосчастным луком, тетивой и стрелами, его запал прошел. Но кто бы объяснил мне это тогда? Он снял верёвку, выкинул перо и придал себе обычный мальчишеский вид.
- Ты чего? – недоумённо спросил я.
- Нет никаких индейцев. Фигня всё это.
Я растерялся. Как это нет? Мы же вот только читали… Вот же только переправлялись с ними через холодную реку. Как же нет?
- И лук у тебя не настоящий. И стрела у тебя не втыкнётся.
- Ты тоже томагавк не втыкнёшь, - с досадой парировал я.
- Заспорим?
- На что?
- На литр кваса, - и он протянул мне руку, в ожидании спора.
 Найти двенадцать копеек в случае проигрыша было делом не сложным. Время от времени подметая пол в мастерской, я находил в стружках на полу какую-нибудь мелочь. То, бывало пять копеек блеснёт, то три, а иногда сверкали и целых пятнадцать. Поэтому я и вызывался на эту работу охотно, и старался делать её тщательно. Так что на литр кваса деньжата у меня имелись, и я без колебаний принял условия спора еще и потому, что в любом случае квас достанется обоим. С четырех шагов необходимо было воткнуть стрелу или томагавк в те самые свежеструганные доски, которые предназначались для изготовления дверей и оконных блоков, и которые аккуратно стояли в виде щита у стены мастерской.
  Отмерив четыре шага, я встал на изготовку. Приложив стрелу к тетиве и, насколько мог сильно натянув её, я выстрелил в сторону щита. Стрела вонзилась в доску и покачавшись немного, упала на пол.
- Не считается! – крикнул я и побежал к щиту, - стрела с тетивы соскользнула!
 Говоря это, я нагнулся взять стрелу и стал уже разгибаться, как вдруг увидел краем глаза, как стоящий на «линии огня» брат выбрасывает руку из-за головы, и в меня летит топор…
 Тогда это были доли секунды, а сейчас все вспоминается покадрово, в сильно замедленной съемке. Полтора оборота топора, тупой удар обухом по голове и теплый ручеёк крови, сползающий мне за шиворот…
  Что было потом сейчас воссоздать уже не получится. Помню только, что мы нелепо пытались замести следы наших индейских похождений. Я зачем-то сломал лук и бросил его на самом видном месте теткиного двора, потом пришла мысль остановить кровь, и мы заляпали ею весь пол в бане и дорожку, ведущею к ней, а потом пришли «наши». По кровяному следу они нас в бане и нашли…
  Виделись ли мы с братом еще тем летом – я точно не помню, но книг, после этого случая, мы точно вместе уже не читали… Никогда.