Бенгальские огоньки детства

 
Г52  Глазкова Э.Н.
Бенгальские огоньки  детства. Повесть, рассказ, сказка. – Самара: Издательство ООО «Инсома – пресс», 2018 г. – 124 с., илл.

ISBN 978-5-4314-0279-2

Новая книга самарского писателя Эвелины Глазковой погружает читателя в уникальный мир детства, где  ребёнок знакомится с добром и злом, с честью, достоинством и вероломством, с состраданием и жестокостью…
Читатель побывает и в сказке – в гостях у молодой семьи.
За вошедшими в книгу произведениями, как лучик света, живёт мечта автора о том, чтобы домашний уют, добро и любовь утвердились всюду, в любой семье…




ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

Ах, если б вы могли не только читать, но и слушать эти рассказы в исполнении автора Эвелины Глазковой! Она из тех рассказчиков, чья речь полна запоминающихся красочных подробностей и живых оборотов, а голос то завораживает мягким звучанием, то мелодично смеется. Её небольшая по объему книга написана сердцем, поэтому вы вместе с автором глазами 5-9-летней героини увидите двор  детства – целый мир!  Знакомство с этим миром. Любовь родителей, первый подарок от папы, растерянность при первом столкновении с обманом и подлостью, неуемную радость при виде горячо любимых папы и мамы, испытаете необъяснимый страх темноты и еще многое другое, с чем все мы встречались в детстве.  Встречались, а потом забыли.
Читатели постарше поймут  и светлую печаль мудрой женщины, рассказывающей о военном и послевоенном, нелегком, но все-таки детстве.
Вспомните, дорогие, ваши первые жизненные уроки: чувство вины перед незаслуженно обиженным  или  униженным товарищем, благодарность за такую необходимую поддержку, рассказы о мужестве защитников страны и горе матерей, переживших гибель своих детей. «Скорбь и сострадание, любовь и тоска… Девочка замерла. Этот взгляд, как сфотографированный, живёт в памяти и поныне».
… Воспоминания вспыхивают, как яркие бенгальские огоньки. Но не только яркими воспоминаниями наполнена эта книга, каждая страница дышит заботой и тревогой. Автор с душевной болью обращается ко всем  взрослым с огромной просьбой – любить своих детей, уделять им больше внимания, вникать в их трудности и обиды, защищать их.
Читайте! Вас ждут пронзительные открытия детства и светлый, иногда придирчивый, но всегда добрый взгляд автора.

Людмила Хаустова,
член РСПЛ, руководитель  ЛТО «Лира»,
друг и почитатель автора этой книги
НА  ПУТИ  К  ДЕТСКОЙ  ДУШЕ

Вошедшую в новую книгу Эвелины Николаевны Глазковой  автобиографическую прозу можно соотнести с традицией обращения к детским годам литературных героев, отчётливо обозначившейся со времени утверждения реализма. Она весьма плодотворна и многолика.
Вспомним С.Аксакова, имя которого прочно вошло в историю Поволжья и Самарского края. В «Детских годах Багрова-внука» он воссоздаёт в памяти «золотой век» детского счастья как пору формирования личности под знаком укрепления национальных и вечных нравственных ценностей на основе идиллического воспринимаемого быта-бытия поместного дворянства. А вот А.Герцен в «Записках молодого человека» /1840/ и «детских» главах «Былого и дум» /1852-1870/ неизменно соединяет пространства господской жизни и «передней», идеи гуманизма – с идеями социального протеста, он зорко видит всю конфликтность среды, социума, истории в конечном счёте. В этом же направлении идёт М.Горький /А.М.Пешков/, в 1895 – 1896 годах работавший в «Самарской газете». В книге «Детство» /1912-1913/, первой части известной трилогии, он представляет пребывание мальчика без родителей в семье бабушки и деда уже как жизнь «в людях» со всеми теневыми сторонами: встречи-впечатления, встречи-столкновения определяют и корректируют процесс драматически-сложного нравственно-философского и политического самоопределения героя. А вот младший современник Горького, уроженец Самарской губернии, выросший здесь, питомец Сызранского и Самарского реальных училищ – А.Толстой, в повести «Детство Никиты» /1922/ поэтизирует радости, развлечения ребёнка, окружённого теплом и заботой близких /даже вполне понятные огорчения воспринимаются читателем как мгновения счастья/: ёлка, подарки, первая встреча с девочкой, поразившей воображение, праздники, приезд гостей, первые стихи, выросшая из общих забав дружба с крестьянскими детьми; даже деревенские драки не нарушают ощущение гармонии и лада.
В прозе Э.Глазковой прочитывается мысль о важности для ребёнка семьи как особого круга, где он чувствует себя надёжно защищённым и где он исподволь готовится к решению проблем, во многом обусловленных глобальными потрясениями и суровыми испытаниями, которые выпали на долю всей страны. Объединение детей и хорошо понимающих их взрослых как единственная возможность помощи друг другу в чрезвычайных условиях для существования, создаваемых самим ходом истории, - эта идея выходит далеко за пределы педагогики.
К тому же лучшие страницы прозы Э.Глазковой отличаются довольно-таки убедительным изображением некоторых психологических аспектов поведения ребёнка, пристальным вниманием к его эмоциям. А ведь именно эмоциональность – одно из ведущих психологических свойств детства. И герои «Бенгальских огоньков детства» показаны переживающими страх, интерес, удивление, отвращение, гнев, вину, радость, печаль…
Кстати, прямое, открытое воплощение сокровенных переживаний и дум, своего рода декларация чувств, поддержанная напряжённой внутренней жизнью, присущи и включённым в книгу стихотворениям. Они привлекают и предельно распахнутым взглядом на мир, не лишённым в тоже время определённости и чёткости.
Замечательный прозаик и поэт, беспощадный и мудрый, Варлам Шаламов, однажды заметил: /…/ книги и есть/…/ сказочный эликсир вечной молодости, который всерьёз искали когда-то алхимики средневековья. Книги ведь пишут уже потому, что автор хочет оставить памятник быта, нарисовать какую-то картину времени, потому что человек этот хочет как бы успокоить, разрядить свою душу, свои волнения, которые вызваны были тем, что он чувствовал и видел вокруг себя». (Знамя, 1993, №5. С.III.)
Пожалуй, эти слова позволяют лучше понять, точнее оценить и произведения Э.Глазковой.

Алексей Молько
 председатель Самарской городской Организации Российского Союза профессиональных Литераторов /РСПЛ/, кандидат филологических наук, доцент, лауреат Губернских премий, всероссийских, Международных, региональных конкурсов и фестивалей.
I часть


ПОЗНАНИЕ  МИРА
Повесть

ВСТУПЛЕНИЕ
От автора

Иногда воспоминания всплывают совершенно неожиданно белым тихим облаком и, согрев сердце теплом, так же тихо уплывают в бесконечность…
Иногда воспоминания вспыхивают яркими бенгальскими огоньками, обжигая сердце до боли, до осязаемости… и не уходят, будоражат сознание и требуют выхода, рождения новых строк.
Первые встречи с добром и злом, первые радости и утраты,  первые обиды и маленькие победы…

Может быть, эта повесть о детстве кому-то поможет избежать допущенных автором ошибок, кого-то подтолкнёт к общению с домашними животными, к бережному к ним отношению, кого-то научит распознавать маскирующуюся за лестью чёрствость и подлость, кому-то просто повысит настроение…
Один знакомый, ознакомившись с материалами  книги, заметил: «У тебя в повести все дети только и делают, что играют, как будто и войны не было!» И сказал это с какой-то завистью и даже обидой, что вот не изведали они лиха… Кстати, он тоже не был в оккупации, но ему было не три-пять лет, как этим детям тогда, а тринадцать-пятнадцать, и ему пришлось, как и большинству ребят, тяжело и много работать. Сквозила зависть. Неужели ему хотелось, чтобы все тяжело жили?
Да нет, конечно же, были и тогда беды, обиды, и есть хотелось, потому что была война и были лишения, порой трагические. Но в этой повести я постаралась свести их к минимуму, чтобы читатели больше радовались, читали и получали положительный заряд, каким была награждена Всевышним при рождении главная героиня.
А соавтор многих книг моей гостиной «Души очарование», во время войны – девочка-подросток, пережившая с бабулей оккупацию и «по-полной» хватившая этого лиха, сказала: «Как здорово, что у детей было, пусть и голодное, но детство! С их мирком, играми. Как хорошо, что война не опалила их, не убила детство!»…
Какие же мы, люди, разные!

Война окончилась в 1945 году. Такая всеобщая радость, такое ликование – Победа!..
И такая боль от огромных потерь…
Страна выстояла. Смяла, раздавила фашистов. И, обескровленная, начала трудную мирную жизнь.
Дети военной поры были слабыми здоровьем. Матери плохо питались. Беды, переживания… у многих не было молока для нормального вскармливания младенцев.  Дети зачастую были «искусственниками», «хватали» все детские болезни, как говорят, с лёту, даже умирали…
;

НАШЕ  РАНЕНОЕ  ДЕТСТВО

Детство военного времени было ранено,
Обездолено, окровавлено.
Было голодным и часто сиротским.
Было солдатским и даже морфлотским.

Было загублено деток – Боже праведный!
Всем поклон земной, приснопамятный!
Угнано в рабство, в неметчину сколько…
Память стучит в сердце больно и горько.

Стоит лишь Памяти в неге побыть, расслабиться,
Позабыть тот ад… вмиг появится,
Вырастет быстренько новый любитель
Жечь, убивать – мирной жизни душитель!

Крепко детей берегите своих, родители.
Будьте верным щитом Обители.
Не оставляйте и малого места
Новым драконам из разного «теста».

Пусть будет больше в России для деток праздников.
И детей – шалунов и проказников.
Наши все беды прошли б не напрасно…
Жизни всем мирной, счастливой, прекрасной!


МЯТНЫЙ  ПРЯНИК

С начала войны завод был на осадном положении, и отец приходил домой раз в неделю. Приходил поздно вечером, а утром снова убегал на завод. Дома оставалась мама.  Лина помнит ее, лежащую на диване в пестреньком халатике, и помнит, как соседи  говорили, чтобы не бегала, не шумела, не приставала к маме, потому что мама болеет. Но то, что ребёнок её видел, мог подойти к ней, чтобы погладила, приласкала, было  счастьем. Лина  радовалась и этому, потому что, когда мама уходила  добывать еду на базар: выменивать вещи на четвертушку молока, она вообще оставалась одна и очень боялась. Соседка потом рассказывала, как девочка, сидя на полу около закрытой двери, заглядывала в щелочку под ней и тихонько подвывала от страха, бывало, там и засыпала.

Маму Лина помнила с военных лет. А вот лицо отца тех лет в памяти не осталось. Был только запах, который крепко ассоциировался у неё тогда с понятием «папа!»… Запах мятного пряника, который приносил  отец в свои редкие набеги домой – единственный военный гостинец. Он клал  пряник под подушку дочке. И каждый день, просыпаясь, она первым делом  запускала туда ручку. И если обнаруживала пряник,  радости не было границ. Мама тут же говорила, что гостинец принес папа. Приходил ПАПА! Это была прекрасная сказка. И так чудесно пахло от этого пряника, так вкусно! То есть – ЭТО было САМОЕ ВКУСНОЕ на свете. Лина его долго нюхала, вдыхая мятный запах, полизывала, целый день не выпускала из рук. Любовь к мятным пряникам сохранилась на всю жизнь, хотя потом были испробованы куда более вкусные и изысканные лакомства.

;
ЛЮБОВЬ  И  ЗАБОТА

…Наверное от того, что был редкий случай, когда обожаемый папа остался дома, запомнился яркий солнечный летний день, полный любви и заботы о ней, трёхлетней единственной дочке.
Линочка бегает с ребятами, такими же малышами, друзьями, на лугу за домом. Все  играют в мяч. Мама сидит на стуле в сторонке. На макушке у Лины болтается большой бант, который ей очень нравится. Но бант периодически развязывается и мешает. Ветер треплет его, Лина его удерживает, не получается… и она бежит к маме, чтобы та в который уже раз этот бант завязала. Мама пытается уговорить доченьку снять его на время игры, но Линочка не поддаётся на уговоры, начинает плакать – так он ей необходим. Как мама не понимает! В этот момент из-за дома выходит папа с фотоаппаратом (у него была страсть всё фотографировать). А дочь стоит и горько плачет от обиды на маму. Любимый папа тут же забыл обо всём на свете, подбежал, взял её  на руки и начал успокаивать, шепча ненаглядной дочке ласковые слова. Слёзы у Лины мгновенно высыхают, и они идут к маме, которая с нежностью в десятый, наверное, раз этот бант завязывает. Папа усаживает своих любимых то так, то этак, находит, на его придирчивый взгляд, лучший ракурс и фотографирует.


СТРАХ

Дом, в котором жила семья, – один из многих, именовавшихся корпусами «Серые дома», принадлежавших оборонному заводу. Там жили его работники. Сам завод находился рядом, по ту сторону улицы.
Даже дети трёх-четырёх лет знали, что идёт война. Но город – в тылу. Оккупация, блокада, бомбёжки, слава Богу, горожан не коснулись. Но вот однажды из домов побежали жали люди с криками: «Пожар! Пожар!» Дети, игравшие во дворе, как суслики замерли на какое-то мгновение, потом, кто постарше впереди, а малыши за ними –припустились вслед за взрослыми. На бегу у Линки слетел с ноги тапок, и она побежала дальше в одном, боясь отстать от своих.
Скопилась большая толпа. Все плакали и смотрели на огромных размеров пламя, вырывавшееся из-за заводского забора. Горели огромные баки с горючим. Было очень страшно. Дети, конечно, тоже ревели в голос. На них никто не обращал внимания, мало того, детскую кучку растолкали. Лина оказалась одна среди воющих от отчаяния чужих людей. Стала озираться в поисках защиты – мамы, не находила и ревела ешё пуще. Через какое-то время, Лину вдруг схватили сзади и подняли на руки. Она ещё не поняла – кто это, но, не успев испугаться, по родному запаху поняла, что это мама! Вывернулась и влипла в неё, прижалась, обхватив и руками, и ногами. Невзирая на слабость, в одном халате мама прибежала и нашла в жуткой суматохе свою дочь.
Наверное, не сразу нашла.  Трагически потерявшая от болезни свою первую доченьку, как великую драгоценность несла на руках до дома, крепко прижав к груди, испуганную, зарёванную, икающую Линочку.


ПОКАЯНИЕ

Лето 1943 года. Лине три с половиной года. Друзья по двору – того же возраста ребятишки. Старшие – семи (восьмилетние) – к себе играть не пускают. Но двор-то один. И, если случаются события «глобального» масштаба, например, пожар или в чей-то дом пришла похоронка, то только они, естественно, объединяют всех, от мала до велика. Поэтому лишь какой-либо шум отвлекал ребятишек от любимых игр в прятки (по-дворовому – кулулюкушки), в мяч (он был только у одной девочки, но играли, конечно, все), любимой игры в дочки-матери. «Дочками» могли быть и туго свёрнутые тряпочки, и брусочки, и куколки из ваты, обтянутой материей с нарисованным химическим карандашом лицами. Это не имело значения. «Мамы» пеленали своих деток, пели им колыбельные песни и обязательно готовили «обеды». Собравшись в кружок, пересказывали друг другу страшные сказки, пополам с выдумкой, кто во что горазд.
В подъезде Лины, где-то наверху, жила одна бабушка. (Может быть, она была гораздо моложе «бабушки», но детям казалась старой и злой.) Старшие дети «окрестили» её Ведьмой, а младшие, рады стараться, подхватили их выдумку. Эту бабушку боялись все. У неё на щеке было сизо-коричневое родимое пятно прямо во всю щёку. С виду это, действительно, выглядело страшновато. Как только она появлялась во дворе, и её кто-то из ребят замечал, он тут же начинал истошно орать: «Ведьма! Ведьма идёт!» Она, сгорбившись, проходила мимо. Все бежали врассыпную. А иногда обида пересиливала её смирение, и «Ведьма» бросалась на обидчиков, замахиваясь своей клюкой. С визгом все прятались. В подъезд было страшно заходить.
Однажды Лина с папой возвращались домой, а навстречу спускалась эта соседка. Сердце у девочки ушло в пятки, и она в ужасе прижалась к папиной ноге, ожидая какого-то жуткого колдовства. Папа с «Ведьмой» вежливо поздоровался, причём назвал её по имени-отчеству, и она поклонилась в ответ. Лина с изумлением взглянула на бабушку и увидела её глаза. Девочку, совсем  ещё мало что видевшую в жизни, будто ожёг взгляд этой женщины… Там плескались боль, смущение, и в то же время они были полны добра, которое просто-таки выливалось на Лину. Бабушка улыбнулась. Лина замерла… Видимо, уже тогда подсознательно за что-то стало стыдно.   
Когда бабушка прошла мимо, Лина, смотря ей вслед, громко спросила папу: «Это – «Ведьма?» И увидела, как её спина вздрогнула и ещё больше сгорбилась. Лину опять пронзила жалость – новое чувство, ещё не познанное, незнакомое.
Папа взял дочь на руки и так же громко, спокойно сказал:
«Что ты, доченька, это очень добрая женщина. Она же наша соседка. И у неё горе – родного сыночка убили на войне злые фашисты. Ты никогда её не обижай. Запомни, внешний вид человека и его душа – не одно и то же. Она не виновата, что родилась с такой большой родинкой. Нельзя дразнить и обзывать человека за его увечье. Это плохо. Это низко».
Лина запомнила…

;
ВЕРОЛОМСТВО

Военное время. Голодно. В семье кормилец один –  папа. Жили скудно. Много денег уходило на дорогие лекарства для мамы. Поэтому пришлось завести козу. Козье молоко было необходимо Лининой маме, да и самой Лине, хилому «искусственнику», тоже.
Перед входом в квартиру – маленькие сени. Козу поместили там на жительство, за неимением другого помещения. Коза была рогатая и бодучая. Приходилось сторожиться. Лина, так любившая всех животных – котов и собак, и будучи ответно всеми любима, старалась её задобрить и подружиться с ней. Тайком убегала во двор, на пустырь за домами и рвала ей траву. Угощала её, ласково приговаривая, с ладошки, далеко (на всякий случай) вытягивая руку.  Коза нюхала траву, потом осторожно брала и ела, глядя на Линочку своими светлыми, незамутнёнными злобой глазами.
Однажды летом произошёл такой случай. Шёл дождь. Лина стояла на крылечке под навесом, а впереди во дворе  – коза. Лина хотела пробежать мимо, но не получалось.  Она быстренько сбегала на кухню и прихватила кусочек хлеба так, чтобы бабуля не увидела. Протянула его козе, приговаривая хорошие слова. Эта живность подошла поближе, взяла хлеб и стала жевать, спокойно глядя на девочку. Лина решила, что после такого щедрого угощения «мосты наведены», и она теперь сможет пробежать мимо. Сделала шаг с крыльца, и в этот же миг коза, резко нагнув голову, пребольно боднула её в живот. В прозрачных глазах мелькнула радость… От такого вероломного нападения девочка остолбенела, а потом громко заревела от боли и более всего от огромной обиды! Разве можно отвечать на добро злом, внезапным нападением? Обнаружилось, что можно…


ЗАПОМНИ: ЧУЖОЕ БРАТЬ НЕЛЬЗЯ!

– А-а-а! Попал! Попал! Выходи! – орёт команда «маявшихся».
– Нет, не попал! Мяч не задел! – кричит прибежавшая Ритка, запыхавшись.
Идёт игра в лапту. Играющие – члены боевых команд с четырёх до семи лет. Страсти накалились. Двор шумит и раскалывается на две части.
– Так нечестно! Ритка, я видела, как мяч коснулся тебя!
– Нет, не коснулся! Врёшь! Не задело, не задело! – подпрыгивая, орут хором «играющие» – команда противников.
– Жлуды, жлуды! – надрываются «маявшиеся»…
Игра разладилась. Соперники забирают свой мяч и, оглядываясь и огрызаясь, отправляются в свой двор. Напоследок пятилетний Вовка Петров поднимает камушек и пуляет в кучку остающихся. Попадает Гальке по коленке. Та взвывает и, быстро нагнувшись, хватает комок земли, швыряет в обидчиков, осыпав их земляными крошками.
Всё. Война. Команда остаётся в своём дворе одна, и становится непривычно пусто…
Но простить жлудство нельзя. Надо, чтобы всё было по-честному. Разгорячённые игрой и ссорой, они подходят к столику и садятся на скамеечку.
Продолжают обсуждать игру. Единственный пацан в команде – Вовка (ему ещё не исполнилось пяти лет) ревёт от обиды – это его героический бросок мяча поразил зазевавшуюся Ритку и ведь задел её! А тут на тебе… Жлуды!
Вскоре они замечают, что из-за угла дома выглядывают головы и корчат им рожи. Соседский дом стоял уступом, где даже окон не было. И там была навалена небольшая куча хлама. Дети, часто бегая в соседский двор, привыкли к ней. Там ничего интересного для них не было. Вдруг Линка заметила, что в этой куче блеснуло раз, потом ещё, и как будто огонёк зажёгся. Показала остальным. Стали гадать: что это может так ярко блестеть. Но подойти никто не решался: «вражеская» территория. Можно и схлопотать – у них двое мальчишек. А интересно! Но Лина же не трусиха! Это здорово: под носом у неприятеля пройтись, да ещё взять трофей! И она пошла. Гордо, не торопясь. Противники, увидя её наглость, замерли на мгновение, потом все исчезли. Линка подошла, наклонилась и взяла в руки «драгоценность». Ею оказался грязный кусочек слюды. Это он так блестел на солнце. В руках он потерял весь свой блеск и всю привлекательность. Лина бросила его в кучу и степенно возвратилась. Вся команда восхитилась смелым поступком. Вскоре дети придумали себе новую игру и убежали в другой конец двора. А через какое-то непродолжительное время бабуля позвала Линочку домой…
Заходит доченька, а в комнате сидит мама с ремнём в руке. Очень удивили две вещи: сидевшая мама – у неё был строгий постельный режим, и ремень в руке…
Лина насторожилась. За пять с небольшим лет её не раз наказывали за шалости «углом», но ремень?
– Подойди ко мне, Линочка, - негромко сказала мама.
Лина послушно подошла.
– Сейчас приходили твои подружки Риточка и Риммочка и сказали, что ты  украла у них игрушку. Разве я тебе не говорила, что брать чужие вещи нельзя без спроса?
– Говорила, – ответила осторожно Лина, не отрывая глаз от ремня.
– А ты взяла?!
Тут мама, не дав доченьке оправдаться, схватила её за руку и, повернув, пребольно хлестанула ремнём. Дочь взвыла, а мама продолжая пороть, приговаривая:
– Никогда не бери! Никогда не бери!
От боли и несправедливости Линка заорала в голос и вдруг увидела в окне весёлые смеющиеся головы «доносчиков». Крик замер… Девочку просто начало трясти.
Любимая бабуля, еле живая от страха и сострадания, крикнула маме:
– Хватит! Прекрати, пожалуйста.
Да мама уже и сама опомнилась и отбросила ремень. Силы у неё кончились. Она тут же зашлась кашлем, слёзы потекли по щекам. Согнувшись, продолжая непрерывно кашлять, мама ушла в спальню…
Уже поздно вечером, придя с работы, папа, укладывая дочку спать, спросил, что же такое она взяла.
– Ничего не взяла. Это был кусочек слюды. Я его там же и бросила.
Папа вздохнув, погладил ребёнка по голове и сказал, целуя:
– Здорово тебе влетело, но ты не сердись на маму. Она очень испугалась, что ты чужую вещь взяла, а этого никогда нельзя делать. Запомни на всю жизнь… А мамочка тебя очень любит.


КРАЖА

Дом был на две семьи. Во второй половине жили хорошие люди. Жили скуднее – у них было пятеро детей. Мать и отец работали на заводе, дети были под присмотром (считай, без присмотра) чьей-то сестры. Вот эти дети были  самыми близкими друзьями Лины. Четверо девочек и один мальчик, самый младший. Играли вместе, дружили крепко, никогда не ссорились, даже, когда были «напряжёнки» с друзьями из двух домов, стоящих напротив. Но это бывало редко.
У Лины была одна небольшая фабричная кукла. Голова у неё была пластмассовая, всё остальное – тряпичное. А у соседских ребят не было и такой. Мать им шила куклы из тряпочек. Свою куклу Лина боготворила.Таскала её всюду с собой, спала с ней в обнимку. Это была любимая «дочка» в обязательных играх в «дочки-матери». В какой-то день она пропала. Лина перерыла весь дом, сто раз выбегала искать её во всех закоулках двора. Ну, пропала совсем! Горе было огромным, слёз пролилось с небольшое озеро. Не помогали никакие утешения мамы, бабули, даже папы… Но постепенно боль от потери любимого существа (нельзя было её назвать куклой – она была больше, чем просто кукла) притупилась. Папа где-то достал вислоухого плюшевого зайца – огромный дефицит, но заяц не тронул раненую душу…
Прошло, наверное, месяца четыре… Жизнь шла своим чередом. Линка как-то забежала к соседским ребятишкам в дом… и вдруг на полу увидела ЕЁ. Она лежала, раскинув ручки и ножки, в незнакомом платьишке, голова была чужая: сделана из ваты, обшитой тряпкой, разрисована химическим карандашом. Но Лина узнала её моментально. Это была её кукла! Она не могла отвезти от куклы глаз. Не смела подойти и забрать  – дома постоянно воспитывали, и она давно усвоила, что ничего брать нельзя без спроса.  Вовка сразу понял по лицу, что Линка узнала свою любимицу, вскочил с пола, подбежал к ней и, схватив, удрал в другую комнату. Ничего не сказав, Лина ушла, как побитая собака, волоча ноги.
А дома приключилась истерика. Домашние долго не могли  успокоить страдавшего ребёнка. Сначала не поверили, уверяли, что Линочка ошиблась, но от такого недоверия она ревела ещё пуще. Потом мама, обняв доченьку, сказала слова, которые Линочке запомнились на всю жизнь и часто ей помогали: «Доченька, прости их. Посмотри, как бедно они живут. Им так хотелось иметь настоящую куклу! И они не устояли. Совершили плохой поступок. В этом они виновны. Это подло – так поступать с другом. Но давай им простим это и подарим твою куклу. Подарим им радость. Ведь они не испытывали радость от украденной вещи. Совесть их мучила. Они уже всё поняли и, точно, никогда уже не будут так поступать. А ты проявишь великодушие. Ты этой куколкой поиграла, теперь они пусть с ней играют, не таясь от тебя. Добро к тебе вернётся, помяни мои слова…»

;
ПЕРВАЯ  УТРАТА

Линочке исполнилось уже четыре года, когда папа принёс откуда-то маленького пушистого котёнка. Мама с бабулей его искупали, накормили и «поставили на довольствие». Он был такой худенький, такой беззащитный, но очень красивый. Конечно же, девочка его обожала, да и он ей отвечал полнейшей взаимностью. Линочка таскала его на руках, как куклу, повсюду. Он сидел у неё на коленях, когда она кушала, когда с ней занималась мама, читая книги, в основном, сказки Пушкина. Спал он, разумеется, только в детской кроватке.
Была одна проблема: его не пускали на улицу. А Линка «пропадала» во дворе целыми днями. Там – свой интереснейший мир. Но стоило ей переступить порог, верный дружок нёсся изо всех сил, оскальзываясь на поворотах, и тут же забирался прямо по платьишку на руки, мурлыкая «во всю ивановскую». В семье было заведено чтение вслух. Мама и, когда бывал дома, папа, читали по-очереди, а Лина с бабулей сидели на диване и слушали. На коленях у Лины, разумеется, возлежал котенька, мурлыкая и блаженствуя. По дому он ходил за ней, как привязанный. Приходилось обманом выбираться из дома, чтобы бежать на улицу.
Ела Лина, как, наверное, большинство детей, плохо. Заманить её с улицы, чтобы покормить, было тяжело. Из еды любила только бабулины деревенские лепёшки неизвестно из чего, какие-то тёмные, но очень вкусные, которые для Лины и пеклись часто.
Вот за этими лепёшками домой днём только и забегала. Хватала на ходу, рассовывала по карманам – для всех! – и опять бегом во двор. Котёнок, если где-то спал, не успевал прицепиться, а если успевал, быстренько карабкался, и его приходилось отдирать, гладить, потом относить в комнату, быстро закрывать дверь и удирать. Была у Линки такая привычка: поскольку она делала всё быстро, не ходила, а бегала, то и дверь не закрывала аккуратно, а захлопывала её, несясь дальше. Однажды так и проделала: выбежала, как всегда, толкнув за собой входную дверь… и вдруг услышала короткий кошачий вскрик. Лина метнулась обратно. Бабуля держала в руках её дружочка, а он тихонько стонал. Девочка его прищемила дверью! Котёнок стонет, прибежавшая мама и бабуля плачут, Лина ревёт белугой до икоты, которую потом долго ничем не могли остановить. Через два дня  любимый зверёк умер. Это была первая утрата в коротенькой тогда жизни девочки.
Потом приходилось не раз терять близких, самых дорогих людей, домашних животных – кошек и собак, постоянно живших в доброй семье. И каждая потеря была горем. Та, первая, колет особенно си-льно сердце. Прости, дорогой!

;
НЕ БУДЬ «РОХЛЕЙ!»

– Ну что, доченька, у тебя сегодня праздник: ты идёшь в детский садик к деткам. Будешь с ними играть. Слушайся воспитательницу, хорошо? Я за тобой приду после работы. Ничего не бойся. Плакать не будешь? Давай, поцелую тебя, моя родная. Ну, иди к воспитательнице.
– Добрый день, Лидия Ивановна. Вот, принимайте новенькую.
– Здравствуй, Линочка. Иди ко мне. – Протянула она девочке руку.
Отлепившись от папы, Лина робко подала руку тёте. Дома она выучила, как зовут воспитательницу, но в этот миг заробела и напрочь забыла, поэтому тихо промямлила:
– Здравствуйте, Иванна Вановна…
Лидия Ивановна звонко рассмеялась, приобняла новенькую и повела в группу.
Линочка  –  домашний ребёнок, но не замкнутый дичок. Во дворике, где дети, считай, жили, всегда было весело и многолюдно.
Линочка вошла в комнату, где было уже много ребят. Каждый чем-то занимался.
– Детки, познакомьтесь. К нам пришла новая девочка. Зовут её Линочка. Подружитесь с ней и не обижайте.
В этот миг до бедной Линочки дошло, что рядом нет папы. Она запоздало испугалась и расплакалась.
– Ну, ну, дорогая, плакать не надо. У тебя есть платочек? Давай вытрем слёзки, – утешала её добрая воспитательница.
Шмыгая носом, Линочка достала платочек из кармана кофточки. С этого момента начались чудеса, ну просто полнейшая фантасмагония…
К ней подошла улыбающаяся девочка. Лина расплылась в улыбке навстречу ей.
– Дай мне платочек. Я посмотрю.
Лина простодушно вытащила опять из кармана платочек и протянула ей. Девочка живо выхватила его, встряхнула и пошла в пляс, помахивая им и припевая «тра-ля-ля-ля».
И вдруг умчалась в другой конец комнаты. Домой Лина вернулась без платка.
На следующее утро мама заботливо положила в карман кофточки новый платок.
После завтрака девочка вновь подошла к Лине:
– Покажи платочек, – уже в приказном порядке сказала она.
– Ну тебя! – Попыталась отбиться Лина, но не тут-то было.
Девочка молниеносно выхватила платочек из кармана и убежала. Лина осталась стоять с разинутым ртом. С таким хамством она ещё не была знакома и не знала, как поступить… Так продолжалось несколько дней. В конце концов мама пришила платочек к кофточке за кончик, с тем, чтобы Линочка могла им пользоваться, но с другой  стороны, чтобы его не крали.
Утром, увидев пришитый платок, эта несносная девочка начала канючить:
– Отдай платок! Это мой!
Дети, каждый день наблюдавшие за похищением у новенькой несчастных платочков, сгрудились и, толкая друг друга, лезли вперёд, чтобы не пропустить захватывающее действо. Лина увёртывалась, убегала, но девочка не отставала. Кончилось тем, что она, ухватив платок, сильно дёрнула и выдрала его вместе с кусочком материи. Образовалась дырка. Лина, увидев такое разорение, заревела. Это всех развеселило. Какой-то сердобольный мальчик подбежал, стукнул кулаком девочку по горбу, вырвал платок и принёс хозяйке. Такая поддержка вселила уверенность, она тоже засмеялась и пошла, опустив руку с платочком сзади себя.
– На, на, на – подзывая, как собачку, запела она.  Тут же «песню»  подхватили все окружающие и пошли следом.
Образовался целый хоровод.
Девочка, опустившись на коленки, поползла за Линой, твердя, как заведённая:
– Дай, дай, дай! Это мой!
Дети потешались. Некоторые тоже опустились на колени и поползли, передразнивая.
Не обращая ни на кого внимания, эта удивительная девочка чётко добивалась своей цели – отобрать платочек.
 Пришла воспитательница и прекратила представление.
Прошло две недели.
Каждый день девочка придумывала разные версии, убеждая Лину в том, что это её платок. Лина же, точно зная, что платочек её, всё-таки, как загипнотизированная, превращаясь в сомнамбулу, добровольно очередной платочек отдавала. Дома мама уже ругала свою доченьку, но ничего не помогало…
– Лина, где платок? Опять отобрали? Ну что ты за «рохля» такая! – В конце концов вышла из терпения мама – Почему не можешь за себя постоять? Это же твоя вещь! Учись давать отпор вымогателям.
Лина ещё не знала – какие такие эти вымогатели, но эту девочку запомнила на всю жизнь.
Кончилась эта история быстро.
В конце второй недели мама сказала:
– Всё, Колька! Ну его, этот садик. Слишком много у нашей дочки добра в душе, а душа нараспашку. Простодыра какая-то. Пусть уж до школы сидит дома. Подрастёт, окрепнет, в школе сама поймёт, кому можно доверять, кому нет.



ЗА  ХЛЕБОМ

Вот, если по прямой, через пустырь, то между  домами и магазином – не больше одной остановки транспорта. Но это, если пустырь. На самом же деле, вместо пустыря располагался родной завод, выпирая столярным цехом почти до дороги, ведущей к Волге. Заводскую территорию охраняла вооружённая охрана. Поэтому в магазин все взрослые шли вкруговую, выходя из жилого участка, как из кармана, на главную дорогу – Ново-Садовую, пройдя по ней и сделав большой крюк, спускались опять к Волге уже по улице Шмидта. И вот он, магазин, под названием «Горелый». Он –  единственный на довольно большой, как сейчас говорят, микрорайон. Маленький, в одну комнату, одноэтажный, в деревянном доме.  Немудрёные товары, продавались по карточкам, выдаваемым один раз в месяц согласно количеству проживающих в семьях. Без права замены или повторной выдачи. Потерял – плохо. Очень плохо. Дети – самые частые покупатели – бывало, теряли карточки. Семья голодала, виновного драли, чем попало. Поэтому, когда дети, пяти-шести лет от роду, начали сами бегать в магазин одни, деньги и карточки зажимали крепко в кулак и разжимали затёкшие ладошки только уже в магазине, когда подходила очередь. Дворовая команда нашла способ добираться до цели кратчайшим путём. Дом примыкал к оранжерее цветочного хозяйства завода. Так вот через неё, пробегая какими-то зигзагами, дети  попадали на территорию завода. Пробирались, согнувшись, вдоль высокого забора, подлезали под колючей проволокой и выныривали прямо перед проходной. Охранники, видимо, нарушая устав, зная всех, как облупленных, и жалея, выпускали через калитку на дорогу, ведущую к магазину. Все дети тогда вообще всегда бегали, пешком не ходили. И по этой дорожке неслись во всю прыть ещё и потому, что карточки часто воровали не только у детей, но и у взрослых. И об этом все знали.
Однажды втроём (по одному не ходили) – Линка, Галька и её брат Вовка –  отправились в магазин. Весна. Дождя не было, но грязно. Асфальта на дороге не было. Уже выбрались на финишную прямую. Выйдя из калитки, припустились к магазину. Вдруг из поперечного переулка выбежали взрослые парни в кепках набекрень. Команда «брызнула» врассыпную. Линка с Вовкой вообще бегали всегда быстро, а тут от испуга перепрыгнули одним махом через кювет, опередив преследователей. Остановились, запыхавшись, уже возле магазина. Оглянулись и увидели  Галечку всю в грязи,  ревущую белугой. Рядом с ней – никого. Оказывается, она, «тихоходка», побежала следом, но, прыгая,  поскользнулась и шлёпнулась прямо в грязь. Бандиты, вывернув руку, легко отобрали у неё карточки, да ещё стукнули по затылку. Горе. Ревели теперь все трое. А ведь на улице народ был, в основном, женщины и бабушки – шли по своим делам. Никто не бросился спасать ребёнка. Боялись.
Когда дети с плачем вошли в магазин, люди расступились, сочувствуя. Они сразу поняли, что случилось. Но единственно, чем смогли помочь: пропустили пострадавших без очереди за хлебом.
Домой отряд шёл медленно, дальней дорогой, оттягивая неминуемую Галькину «казнь» – отец, не мудрствуя лукаво, за любую провинность порол детей ремнём.
Послабление Галечка получила, благодаря календарю: было 30-е число.
На следующий день начинался новый месяц и, значит, новые карточки.


ОКОПЫ  В  ОГОРОДАХ

– Ой! – только и успела пискнуть Линка, как в одно мгновение съехала, поскользнувшись, в окоп с водой. Вода – «по шейку». Глаза и так большие, от испуга увеличились вдвое. Все оторопели. Первым опомнился Вовка.
– Линка, ты чё! Утонешь же! – захныкал закадычный друг, испугавшись не меньше бедолаги, – Как же теперь ты вылезешь?
Эдик, самый старший из ребятни, уже совал окаменевшей Линке в руки «ружье» – палку больших размеров.
– Галька, тащи сюда ящик. Линочка, не плачь, держи ящик, поставь и вставай на него. Держись крепче, ухватись двумя руками за руж… за палку. Так, тянем…

За жилыми домами, располагались огороды. Это – большое подспорье в скудном питании тех лет. Разделяющих наделы заборов не было, только тропки. И дети, играя в войну, ползали по этим огородам, срывая недозревшие урожаи: то морковку, то капусту с кулак и, обтерев о рукав, с удовольствием поедали. Взрослыми это не возбранялось. Они были мудрыми и с горечью понимали, что детям хочется есть, а они не могут дать еды вдоволь. Но самым любимым лакомством были ягодки паслёна, под распространённым (а тогда единственным) названием «бзника», кусты которой в изобилии росли на всех огородах. Питались дети и травками, молодыми побегами деревьев. И ведь знали, какие травки можно есть! В общем, витамины от матушки-природы получали. Спасибо ей за это!
На этих огородах были вырыты окопы. К концу войны они уже осыпались, и не без помощи детей: прятались они там, играя в прятки. А весной окопы  всклень заливала вода. Вот туда, поскользнувшись, прямо в пальто и в шляпке, Линочка и попала.  Тащили бедолагу всей гурьбой, мокрую и ревущую белугой.
Шёл ей уже шестой год. Ревела она не столько от того, что утопнет, но и от того, что дома будет наказание: «угол». А она была упрямая, как баран (Овен!) и, если не чувствовала, что виновата, никогда не просила прощения. Однажды, будучи наказанная «углом», достоялась до того, что там уснула и рухнула на какие-то кастрюли, которые ужасно загремели и испугали до полусмерти не только саму Линку, но и её «Понтий Пилатов» - маму и бабулю...

 
РАДОСТЬ

Скажите, пожалуйста, чего и сколько надо ребёнку, чтобы наполнить маленькое сердце радостью? Во-первых, конечно же, любви и ласки. А ешё капельку внимания, несколько минут общения – это же не займёт много времени? А окупится сторицей, вернётся родителям в их старости вниманием и заботой уже со стороны взрослых детей.
Во время войны, да и после неё, страна жила, направив все усилия для Победы. Люди жили впроголодь, что уж говорить об игрушках для детей?
Родители сами, как могли, мастерили – шили, вязали, клеили, вырезали из дерева куклы, машинки, игры.
У Лины, когда отец, валившийся от усталости,  приходил домой с завода в свои редкие выходные, бывал праздник. Уже от того, что папа пришёл, из неё выплёскивалось неимоверное количество «телячьей» радости. Не дожидаясь, когда он хотя бы поест, начинала давать концерт. Вставала на табурет и «шпарила» чаще всего «Сказку о царе Салтане». Даже пела звучавшие тогда по приёмнику (он назывался: репродуктор) популярные песни, чьи замечательные мелодии, кстати, запоминались и детьми. И ещё пыталась исполнять «танец маленьких лебедей» вокруг обеденного стола. Потом наступал «час радости». Папа садился за маленький стол, брал доченьку на руки, и они начинали играть в настольную игру, которую сам же и сделал. На большом листе плотной бумаги он нарисовал всякие домики, гроты, речки, мосты, какие-то ловушки, ещё кучу всего, и извилистые дороги с кружочками, по которым надо было фишками шагать столько раз, сколько точек было на выпавшей стороне игрального кубика. Иногда присоединялась мама, если она в это время была не в больнице, иногда бабуля, а то и обе. Вот был праздник! А ещё папа наделал любимой дочке несколько куколок из картона и целый гардероб одежды к ним, даже мебель склеил. Отрывал от себя время краткого отдыха, доставляя радость своему ребёнку. Это было так важно, так значимо!
Много у нас в стране выросло хороших людей – честных, добрых, доблестных, верных Родине, творческих и красивых. А истоки идут оттуда, с тех далёких тяжёлых военных лет, когда, несмотря на голод, разруху, лишения, беды, болезни, в семьях находили силы и время заниматься детьми. Дарить им радость.


;
9  МАЯ! ПОБЕДА!  ВЕСНА!

Первый мирный день…Ясное солнечное теплое утро. Лина с бабулей стояли рядышком на крыльце дома, бабуля заплетала Линочке косички. Из дома напротив вышли и направились к ним любимые подружки Риточка и Риммочка. Риточка шла, склонив голову на бок, и улыбалась. Солнышко освещало все ее лицо. Подойдя, она сказала так спокойно и ласково: «Бабуленька, а Вы знаете, сегодня кончилась война...»

Я  ПОМНЮ ТО УТРО…
Мне было пять лет, но я помню то утро:
С бабулей мы вышли на наше крыльцо.
Под окнами вишня цвела перламутром,
И солнца лучи щекотали лицо.
Бабуля мне нежно плела две косички,
А я всё рвалась, торопила её:
Меня уже ждали подружки-сестрички
Скорей окунуться в «бытьё - небытьё».
Но вдруг я увидела: в солнечном свете,
От дома напротив девчонки идут.
На лицах лучатся улыбки в привете,
Как будто то ангелы с вестью плывут.
И точно. Подходят, бабулю целуют,
И тихо сказала с улыбкой  одна:
– Сейчас передали… Уже все ликуют…
Сегодня окончилась эта война!
Бабуля вся сжалась, как будто застыла…
Со звоном упала расчёска из рук.
Она в сорок первом на фронт проводила
Меньшую… Погибла… О, сколько же мук!
О, сколько бессонных ночей, сколько горя
И ей принесла людоедка-война!
А слёз пролилось – не озёра то – море…
Ждала свою дочь до кончины она…
Упала без чувств, и мы все закричали.
Тут мама, соседи сбежались спасать.
Её в тот же час сообща откачали.
Узнали причину и – хором… рыдать.
Смеялись и плакали, и обнимались –
Так в памяти всё сохранилось моей.
Сиротками трое подружек остались…
И мамы всё ждали  сынов, дочерей…
А солнце слепило… А небо сияло,
Как будто слезами умыли с утра.
Природа, ликуя, весною кричала:
«Девятое мая! Победа! Ура!»


;
РУССКИЙ  СОЛДАТ  ИВАН

В начале 1944-го пришёл попрощаться, уходя на войну, Иван, сын няни Лины, простой русской женщины. В солдатской шинели, в больших сапогах он стоял и улыбался, очень смущаясь, а остальные плакали. Линочке он казался таким богатырём! Она чувствовала всеобщую напряжённость, не понимала причину и, чтобы как-то улучшить настроение взрослых, подошла и потеребила его за рукав шинели. Он притянул к себе девочку и поцеловал в макушку…
А однажды летом этого же года няня прибежала вся в слезах, держа в руке помятый листок…
Погиб солдат. Отдал жизнь за Родину её единственный сын Иван. Не пришёл с войны, не согрел в старости. Память Ивану вечная.



ПОЕЗД  ПОБЕДЫ

Это было летом 1945 года. Днем, когда дети играли возле дома, подъехала машина, и из неё стремительно вышел папа Лины. Днём! Это было самое неожиданное. Встретив его с бурной радостью, она, как хвостик, увязалась за ним. Он вбежал по ступенькам и, открыв дверь, сразу же громко обратился к маме, которая, как всегда, лежала – у нее был постельный режим.
– Катя! Катя! Сегодня в Куйбышев прибывает состав, едут с войны наши солдаты!
Что тут началось! Мама, бабуля и няня Лины разом зашумели: обрадовались, заплакали в три голоса. Лина тут же к ним присоединилась, мгновенно поймав их эмоциональную волну. Папе пришлось на всех строго прикрикнуть, что он делал крайне редко, чтобы погасить всплеск – сгусток радости и горя, после чего они стали обсуждать вопрос: брать ли ребёнка на вокзал? Поезд должен был придти около 24 часов. Мама категорично настаивала, что взять её просто необходимо: пусть дочка увидит и запомнит этот Гимн радости – возвращение победителей с Великой Отечественной, это ликование со слезами на глазах.
Папа немного повозражал, в смысле – поздно, ребёнок устанет, но мама, родившая Линочку в свои тридцать семь лет, будучи уже тяжело больной, и поэтому «дрожавшая» над ней и опекавшая больше обычного, была непреклонна: пусть едет, все увидит своими глазами и запомнит на всю жизнь! Вопрос был решён, и вечером папа повез маму с дочкой на вокзал.
Тогда это было довольно пустынное место, но хорошо освещённое и уже плотно заполненное шумевшими от радости встречающими. Действительно, ожидание для ребёнка  оказалось не из лёгких. Поезд опаздывал. Наступила ночь. Папа, всегда с большим пониманием относившийся к жене, не выдержал, рассердился и взял Линочку на руки, а мама, отбивая все «нападки», твердила одно: «она будет потом нам с тобой благодарна»...
Вся привокзальная площадь ярко освещена. Головы повернуты направо. Вдруг оттуда, из темноты показался яркий свет, и площадь потонула в едином крике «Ура!» Все размахивали руками, платками, цветами. Пыхтя и пуская белый пар, мимо людей медленно проехал паровоз, весь в цветах и ветках, облепленный кричавшими, свистевшими, махавшими руками солдатами. Остановился. Из вагона стали выпрыгивать люди прямо во встречавших, и сразу же взлетали вверх, раскинув руки и ноги. Мамочка Лины, подавшись вперед, что-то тоже громко кричала и плакала. Папа крепко держал свою драгоценную дочку, чтобы она не свалилась с плеч…

Вечная Память нашим родным и близким, всем добрым, смелым, отважным, честным людям, отдавшим свои молодые годы, счастье, любовь, саму жизнь за любимую Родину.
Низкий поклон защитникам, воевавшим и работавшим в тылу, оставшимся в живых, уже пожилым и не особо здоровым людям.

;Война окончилась в 1945 году. Многие дети запомнили первый день мира на всю жизнь. 
Такая радость, ликование – Победа! –  и такая боль от огромных потерь… Страна, обескровленная, начала трудную мирную жизнь. Не обошлось без потерь и в семье Лины.



«ПРОПАЛА  БЕЗ  ВЕСТИ…»

Самая младшая дочка большой семьи Лининой бабули – Мария,  в семье её называли ласково Мусенька, только что успела окончить медицинский институт. Вот её-то, ушедшую на фронт в июле 1941 года, семья и потеряла…
Уже в конце сентября пришло казённое письмо о том, что она  пропала без вести в сентябре 1941 года... Разбомбили  санитарный поезд… Горе! Письмо уже два месяца лежало на столе и выжигало сердце. А бабуля лежала обезноженная…
И вдруг в декабре, как луч света и надежды, пришло ещё одно  ПИСЬМО, так долго «добиравшееся» до адресата и «пережившее» отправителя! Её Мусенька жива! Она вернётся! Матери это дало силы встать и жить дальше. И до самой смерти веру свою она сохранила…

КАК  ПЁРЫШКО,  С НЕБА  СЛЕТЕЛО  ПИСЬМО…
(письмо, пережившее отправителя)

Декабрь сорок первого… Жгучий мороз…
Не меряно – сколько кровавых борозд
Зияет на сердце России! Война.
Полгода воюет смертельно страна…
Лежит на столе уже страшная весть.
Руками её никому не отвесть.
Убита бедою ещё одна мать.
Не может два месяца на ноги встать.

Ну чем можно горю такому помочь?
Война загубила любимую дочь…
В июне врача получила диплом,
В июле призыв и – прощай, отчий дом.

Уходит на фронт дочка жизни спасать,
А маме клянётся почаще писать.
И в августе – счастье: приходит письмо,
Снимая с души материнской ярмо.

Живая! Родная! Храни тебя Бог!...
Но даже сам Бог уберечь дочь не смог:
Уже в сентябре – ей казённый листок…
«Без вести пропала»!..  Как, мир, ты жесток!

… Декабрь на пороге… «Там  кто-то стучит!» -
Увидев письмо, задыхаясь, кричит:
«От дочки конвертик! Читайте скорей!»
Слова – будто щебет пичуг-снегирей…

Как пёрышко, с неба слетело оно,
Лучом заглянуло в родное окно,
Энергию Духа сумело вложить,
Заставило маму подняться и жить!...


Письмо пропитало надеждою мать.
До смерти своей будет дочь она ждать!
Хранила письмо. Целовала конверт.
Читали ей. Слушала словно концерт.

Я слышала в детстве – читали письмо.
Сейчас возродилось поти что само.
И пусть не запомнила всё наизусть,
Несу я по жизни ту Память и грусть…
 ;
Тема войны… тема памяти о прошедших исторических событиях. До сих пор, выступая в школах и библиотеках перед учениками, читаю свои стихи и пою им свои  песни на священную военную тему, чтобы и внуки наши, и грядущие поколения знали о войне правду, какими страшными жертвами наших людей, солдат и тех, кто работал в тылу, была вырвана Победа у фашистской Германии. Пусть помнят павших защитников Отечества и свято чтут живых, уже глубоко пожилых людей. Пусть берегут мир и будут бдительны!

... Да, был 41-й. Но мы победили!
Салютом прекрасным Москву осветили.
Сияли улыбки, светились глаза,
Но болью плыла по ресницам слеза...
Победы Парад принимала столица,
Круша все штандарты безумного блица...
Отцы наши, братья Победу ковали.
Огромной ценой этот мир отстояли.
Мы помним ваш подвиг, родные, и чтим.
И внукам ту Память оставить хотим!

 
СПАСИБО ВАМ, НАШИ ОТЦЫ!

...Тяжёлое время на детство пришлось:
Разруха, сиротство, работа,
Но выстоять сил у подростков нашлось,
Страна помогала заботой.
И мы пережили блокаду и страх.
Достоинство чтили и честь.
Идея сломить нас рассыпалась в прах.
Ваш порох у нас тоже есть.
...Девятое мая! Победа! Весна!
Спасибо Вам, наши бойцы.
Сто грамм фронтовые мы выпьем до дна
За Вас, дорогие отцы!


    БЕССМЕРТНЫЙ  ПОЛК

День Победы! Праздник Славы!
День, священный для России,
Наш народ  добыл по-праву,
Без остатка отдав силы…

Нелегко далась Победа!
Отстоял страну родную,
Мир он спас от людоеда.
Сердце рвал за Русь святую.

Окончание парада…
И пошла  на плац колонна…
Будто всполохи разряда –
Заметалась скорбь бездонна…

То Бессмертный Полк шагает
И колышется, как знамя.
Толщу лет насквозь пронзают
Взрывы бомб, пожаров пламя…

И мы видим лица павших,
Не доживших до Победы,
За Отчизну жизнь отдавших –
Нашу боль и наши беды.

Люди разных поколений
Все несут родных портреты.
Здесь – река сердец велений…
Души  памятью согреты.
Сквозь слезу гляжу и вижу,
Что глаза -то молодые…
А колонна ближе, ближе,
Вновь бойцы меж нас живые!

Эхом слышатся заветы
Из военных лет суровых:
«Берегите все рассветы,
Мир и жизнь родного крова.

Будьте бдительны, потомки,
Против зла объединяйтесь.
Нет! Фашистской новой гонке!
Наше знамя не роняйте!»

Наш Бессмертный Полк… О, люди,
Чтите воинов всех павших,
И пусть Память вечно будет жить
В сердцах потомков ваших.


СВЯТАЯ  ПАМЯТЬ  ВНУКА

 «… Мой полк бежит, хрипя, к высотке
И крик «Ура!» отважит бег.
Сержант, спасибо, дал по сотке…
Сковала боль, впечатав в снег.

Встаёшь, солдат! Бежать, бежа…
И крик, в груди взорвавшись, стынет.
Остался немощным лежать,
Вот-вот сознание покинет.

Нельзя погибнуть в двадцать лет.
Успел шепнуть: «Помилуй, Боже!
Я не оставил в жизни след –
Любви не встретил, мало пожил…»

Очнулся. Вижу: надо мной
Лицо и русая косичка.
В груди огонь… «Терпи, милой» –
Бинтуя, шепчет мне сестричка…

Так, в сорок пятом на войне
Меня спасла твоя бабуля…»
…С портретом деда на стене
Висит расплющенная пуля.

А рядом в рамочке жена
С глазами Матери с иконы,
И боевые ордена,
Медалей ряд, кисет, погоны…
Его рассказы, чуть дыша,
Я слушал, впитывал, как губка:
Когда нам, внукам, неспеша
О той кровавой мясорубке
Слова скупые находил,
Как воевал и победил.

Я помню их. В душе храню.
И для меня та память свята.
Поверь мне, дед, не посрамлю
Геройский дух и честь солдата.

И пусть ушёл ты, знай и там:
Как знамя, к прочим всем наукам
Я Память сердца передам
Уже своим, когда-то, внукам.

После войны жизнь налаживалась с большим трудом. Страна возрождалась… Дети военного времени подрастали, рождались уже послевоенные  поколения..

РОДНИКИ  ЗЕМЛИ  РОДИМОЙ

Родники земли родимой,
Поросль леса векового –
Дети Родины любимой
Рубежа предгрозового…
Сколько выпало на долю
Сердца маленького муки!
Столько горя, столько боли –
Не понять любой науке.
Налетели сапожищи,
Замутили все истоки,
Оставляя пепелища.
Были вороги жестоки.
Закипели реки гнева,
Поднялись крутой волною,
Зашумела крона древа –
Встал народ за Русь стеною.
Смертно бил врагов, карая
За детей, за жён, Отчизну,
За полон родного края,
За поруганные жизни.
Победил врага весною…
Родники забили пуще.
Поросль вся пошла листвою,
Возраждая свои пущи.
Да, мы выстояли! Точно!
Было: падали, вставали,
Но за жизнь держались прочно.
Жить на свете не устали!;



НЕСОСТОЯВШИЕСЯ  «ЧЕЛЮСКИНЦЫ»

– А давайте сходим на Волгу. Посмотрим на ледоход. Нас с мамой папка возил туда. Там так красиво. Льдины огромные, – выходит Линка с заманчивым предложением ко всей шестилетней дворовой компании.
Начало апреля, но снега ещё много,  он мокрый и противный.
К удивлению Лины не все встретили эту интересную идею с восторгом.
– Да-а-а, – протянул уныло Вовка, – вы на машине туда ездили, а тут пешком! До «Горелого» и то далеко, а до Волги ещё тащиться! У меня галоша на валенке с дыркой, и валенок сырой. Если батя узнает, выдерет, как в прошлый раз. Больно же! – захныкал самый младший потенциальный путешественник. Он всегда был под присмотром старшей сестры Гальки. Родители строго-настрого приказывали ей следить за братом. Но ведь пойти очень хочется!
– А ты что маме вчера не сказал про дыру? Как-нибудь бы заткнули её. Ходить-то осталось недолго в валенках – всё тает. 
– Вовка, а может, ты домой пойдёшь, посидишь там, поиграешь, а мы сходим? – с надеждой спрашивает сестра.
– Нет! – вопит Вовка, перекосив рот, собираясь зареветь.
– Ну, смотри. Не хнычь! – закрывая дебаты, командует сестра.
Дорогу к Волге путешественники знали хорошо. Ещё когда война была, бегали в магазин. Действительно, далеко. Но ведь уже большие! А от магазина до берега совсем близко…
Решили. Пошли, правда, не всем коллективом. Трое оказались поумнее… Пошли и пошли, совсем не озаботясь волнением взрослых, если обнаружат «пропажу». У Лины дома и мама была, и бабуля, но она ни разу не вспомнила о них, хотя наказ «не сбегать со двора» действовал жёстко для всех.
Ритка и Римма – подружки из соседнего дома, были одеты тепло, да и Линка вроде «ничего», а вот бедные Вовка с Галькой одетые в старые, считай, «на рыбьем меху», пальтишки, которые донашивали за старшими сёстрами, «задубели». На всех были валенки с галошами, но под ногами была такая жижа, что все путешественники промокли, ноги замёрзли. Видно было, что у Вовки нос замёрз и покраснел, губы посинели, один валенок громко хлюпал, но он стоически переносил лишения. Не издал ни звука о своей беде. Галька тоже вся скукожилась – здорово замёрзла.
Но никто на «мелочи» не обращал внимания. Шли и шли. Кое-как добрели до магазина. Потоптались с желанием зайти хотя бы погреться – денег-то ни у кого не было, но там работала суровая тётя Маша, которая мыла полы и всегда ругала покупателей: «Мой тут за ними!»… Могла выгнать.
Пошли дальше. И вот она, Волга! Остановились на обрыве. Лестница, ведущая вниз к пристани, была засыпана снегом и обледенела. По ней не спуститься.  Обходить по дороге – далеко. Уже все устали. Стояли и смотрели на чудо природы. Ледоход набирал силу. Вдоль берега образовались торосы. Посередине реки льдины плыли быстрее, но ещё громоздились друг на друга... Тесно им было.
– Смотрите, смотрите! – заверещал Вовка, – вон какая огромная плывёт!
В это время льдина вынырнула из воды почти целиком вверх, встала вертикально, и вдруг обрушилась с оглушительным грохотом на соседку. Та целиком ушла под воду, но вскоре показалась далеко впереди. Зачарованные, дети стояли и смотрели, обсуждая яростный, могучий разгул природы.
Вдруг кто-то резко дёрнул Лину за плечо. От неожиданности она вздрогнула и присела. Её тут же подняли вверх крепкие руки, и она носом ткнулась в папино лицо. Обрадовавшись мгновенно, уже хотела выплеснуть, как всегда, на папу ковш «телячьей» радости, но произошло неописуемое: он шлёпнул свою доченьку по попе, подхватил под мышки, как бревно.
– За мной! – громко и сердито крикнул остальным, стоявшим с открытыми ртами, и побежал к машине.
Повторять не понадобилось. Все гурьбой ринулись, толкаясь, и скопом полезли в подоспевшее «спасение»…
Папа всех укутал какой-то грубой материей, сел впереди и взял дочь на руки… Поход почти что «челюскинцев» был прерван.
Весь отряд папа привёз к себе домой, где уже нагрели воду и приготовили полотенца. Быстро стянув валенки вместе со штанами, сунули продрогшие красные ноги путешественников в ведра с водой, с разведённой горчицей, в руки – по чашке чая. Главное, не ругали. Рады были, что нашлись!
Только глаза у мамы и бабули были красные и опухшие, и резко пахло лекарством. Прибежали мамы членов экспедиции, тоже зарёванные. За Галькой и Вовкой пришла тётя Шура, взяла на руки Вовку, а папа помог донести Гальку. Все постепенно разошлись. После прогрева и просушки мама начала ругать бедную Лину и один раз ухитрилась шлёпнуть, но не ремнём, а ладошкой (это и не больно вовсе!), но тут присутствующий папа не позволил развернуться дальнейшей экзекуции. Правда, в углу дочь своё отстояла.
Конечно, в эту же ночь половина «челюскинцев» разболелась ангиной. Но на ледоход-то сходили! Они потом долго похвалялись и важничали перед спасовавшими. На всю жизнь вот запомнился самостоятельный, хоть и окончившийся неудачно, «большой поход за пределы Двора».


 ;
ФУТБОЛ!

– Катя, сегодня футбол! Наши играют с московским «ЦСКА»!
Ну, пожалуйста, не обижайся! Мы с Линочкой съездим и быстренько вернёмся. Сразу же, честно. Никуда, сразу домой и будем читать дальше, да я один буду читать, продолжение книги «Далеко от Москвы»! – упрашивает ласковым голосом папа собирающуюся заплакать свою любимую больную жену.
Линка стоит рядом, настороженным взглядом, не мигая, смотрит на маму.
– Колька, бессовестный! Один выходной дома не можешь побыть, да ещё Линочку забираешь! – горестно взывает к мужу мама.
Её жалко, но на футбол страсть, как охота! Лина на стороне отца.
– Езжайте, что с вами поделаешь. Болельщики!  –  Мама понимает, что им хочется поехать. Сама бы с удовольствием поехала, были бы силы… Пусть едут. Не впервой оставаться одной.
Вопрос решён.
Городской стадион «Динамо» полон. Все шумят, переговариваются, шутят. Полны надежды на победу.
Папа находит места. Они усаживаются. Линка крутит головой – кругом одно мужское сословие. Многие с отцом здороваются. Впереди – кучка весёлых парней. Они оглядываются, увидев девочку, удивляются, корчат смешные рожи. Линке смешно.
Свисток. Пошла игра… Главный нападающий «Крылышек» Гришин, всеобщий любимец, под свист и крики болельщиков перехватывает мяч и, как стрела, несётся к воротам противника. Бац! Гол!.. Трибуны взрываются криком! Все вскакивают, орут, обнимаются. Надо же! На первой минуте матча счёт 1:0 в пользу хозяев. Линка прыгает на сидении и орёт во всё горло. Папа, одной рукой придерживая дочь за рукав пальтишка, другой машет и тоже громко кричит.
Игру начинают с центра поля.
Свисток и… пас опять получает Гришин. Форвард с мячом помчался с бешеной скоростью, увёртываясь от защитников. Рядом мчатся ещё два игрока «Крыльев», страхуя  товарища, падают, вскакивают, куча мала… уже в штрафной Гришин делает обманное движение корпусом, вратарь реагирует и бросается… в пустоту.
Бац! Го-о-ол!!!
«А-а-а!»… Не передать! Что стало с болельщиками! Стадион взвыл. Общий гул ушёл в небеса. Обнимались, хлопали друг друга по спинам, орали и махали руками. Небывалый случай: за две минуты игры счёт 2:0! «Крылья Советов» ведут!
Линка, опять вскочив на скамейку, в пылу ликования чуть не свалилась на парней. Папа еле успел поймать свою ярую болельщицу. Парни, прыгая, обнимались и свистели на весь стадион. Вот это был миг!..
Матч продолжался. Постепенно трибуны несколько успокоились и с напряжением наблюдали за игрой дальше.
Надо сказать, в те времена курильщиков было очень много, курили даже с бравадой, держа папиросу в губах. Стадион не исключение. Куревом пахло едко. Один из парей, сидевших впереди, стал крутиться во все стороны, подпрыгивая и толкаясь.
– Ты чё! – не выдержал друг, хлопнув ёрзавшего по загривку,– мешаешь же!
– Да папироса куда-то пропала. Толи я её проглотил нечаянно, когда заорал, то ли не знай чё…
Вдруг мужчина, сидевший на три ряда ниже парней, вскочил и с воплем стал яростно что-то вытряхивать из-за шиворота, при этом жутко извиваясь и выражаясь. Скинул с себя куртку. Из неё посыпались искры. Запахло палёным. Окружающие, переключив внимание с поля, с восторгом наблюдали местное «событие». Поднялся дикий хохот…
«Крылья Советов», городская любимая команда, выиграла  со счётом то ли  3:1, то ли 3:2. у столичной команды. (И такое было!) Линка точный счёт забыла. Ей было шесть лет.
А вот курьёзный случай запомнился.


               
;УГРОЗА

В далёком 1945 году Волга была ещё настоящей живой рекой, безо всяких плотин и шлюзов. И ходили по ней пароходы, баржи и проплывали плоты свободно, от самого верховья до Каспия. С глубокой осени или начала зимы покрывалась она крепким льдом, а по весне вскрывалась, ломая лёд с грозным грохотом. Начинался ледоход. Мощные льдины, проплывая, налезали друг на друга, вставали дыбом, с громким шумом обваливались в воду. Это было завораживающее зрелище. Люди специально ходили смотреть на ледоход, подгадывая к моменту вскрытия реки.
Линина мама, у которой был строгий постельный режим, всегда упрашивала папу свозить их на Волгу, чтобы увидеть величавое зрелище матушки-природы. Папа не отказывал, он сам был большим любителем природы, и они каждую весну приезжали на крутой волжский берег под спуск по улице Шмидта. Тогда он был пустынным, почти диким. Внизу стояла маленькая пристань, а рядом, чуть выше по течению, находился деревоперерабатывающий заводик, к которому на специальных подъёмниках поднимали брёвна с плотов, в изобилии пришвартованных к берегу.
На обрыве кто-то добрый поставил лавочку. На ней  и сидели вчетвером папа, мама, бабуля и Лина и любовались просыпающейся Волгой.
Приходили сюда, правда, не часто, и летом, и осенью, в основном, втроём, без папы: он работал.
Однажды, уже в конце лета, в августе, маленькая компания  пришла и, как всегда, уселась на лавочку. Даже, если уже кто-то сидел на ней, при  по-
явлении пожилой бабули, худенькой женщины, еле стоявшей на ногах, и пятилетнего ребёнка, вежливо уступали «сидячие места».
По берегу кучками стояло ещё несколько человек. Все с неослабевающим интересом любовались волжской красотой. Было тепло и безветренно. К пристани причалила баржа с арбузами, и началась разгрузка. Не сразу, но люди обратили внимание, что разгрузка идёт двумя потоками: один – в грузовую машину, другой, слабый, но беспрерывный – в мешки каких-то личностей, которые начали таскать тяжёлые мешки куда-то мимо находившихся на берегу. Между людьми нарастало возмущение таким открытым воровством. Таскающие же не обращали никакого внимания на людской ропот. Тогда Линкина мамочка, прямой и честный человек, считай, с рождения учившая свою дочку «никогда не брать чужого», не выдержала и пробегавшим мимо парням громко сказала:
– Ну-ка, прекратите воровство государственных арбузов, иначе я спущусь на пристань и заявлю начальству!
– Только пикни. На куски изрежем… – услышали все в ответ.
Бабуля ахнула и прижала внучку к себе. Стало страшно.
– Мама, сидите с Линочкой тихо, спокойно. Я пойду на пристань и позвоню Коле. Никуда не уходите и не плачьте.
Встала и пошла по ступенькам вниз. Бабуля ещё крепче прижала ребёнка к себе. Лина слышала, как колотится её сердце. Людей как ветром сдуло. На берегу остались они вдвоём.
Было жутко. Страх сковал, и очень хотелось плакать. Бабулю трясло, но она тоже молчала и неотрывно смотрела вниз, на пристань.
Возвратились те двое, к ним присоединился ещё один. Они уселись недалеко на корточки и тоже молчали. Было тихо.
Из помещения показалась мама в сопровождении каких-то мужчин. Помахала своим рукой. Один их сидящих бандитов поднял руку и потряс ею. В руке блеснуло лезвие. Девочка дёрнулась, чтобы бежать к маме, но бабуля так её сжала, что стало трудно дышать.
Через некоторое время послышался шум подъезжающей машины. По звуку Линка узнала папину, вывернулась из бабулиных объятий и побежала к  ней. Почти на ходу папа втянул её в машину, которая помчалась вниз, к пристани…
Подъехав к дому, вошли в открытые сени. Там, в углу, забившись и сжавшись в комочек, уже сидела бабуля, и смотрела на них безумными глазами…
Она потеряла в 1941 году на войне младшую дочку, от горя долго не могла ходить, и вдруг опять жуткий стресс: угроза на глазах потерять старшую! Несколько месяцев она медленно отходила от потрясения.
И такое было.

;
КУПИЛИ  ЛЫЖИ!

В свои пять лет каждый день утром, просыпаясь, Лина бежала босиком к окну – посмотреть, не выпал ли снег. Как она ждала наступления зимы! Ей ведь купили лыжи! Немудрёные, деревянные, с одной поперечной тряпочной петлёй, но это были настоящие лыжи!
Она надевала валенки, влезала в эти петельки  и с шумом ходила в лыжах по комнате. Надоела всем домочадцам.
Кое-как дождалась первого снега! Утром подбежала к окну, а там всё бело. Радости сколько было! Линка тут же после скудного завтрака побежала одеваться.
– Линочка, дорогая моя, не спеши. Пусть снежок побольше оденет землю. Давай посмотрим в окошко. Видишь, вон бугорок чёрный, а вон ещё. Ну как же ты будешь кататься? По земле лыжи не скользят – терпеливо объясняет мама своей любимой дочке.
– Пойдём оденемся, и выйдем во дворик. Ты пройдёшься по снегу, а за тобой будут тёмные следы: весь снег налипнет на валеночки. Он ведь так же налипнет и на лыжи – поддерживает маму бабуля.
Лина начинает сопеть, собираясь заплакать. Как же они не понимают, что уже выпал снег, которого она так долго ждёт! Вот он, снег! Чистый, белый. А дома стоят лыжи!
Напрасны все уговоры! Мало снега, мало… Всегда всё запрещают!
Никого не слушая, надела пальтишко, схватила палки, лыжи и выскочила во двор. Снег на солнце блестел, аж глазам больно было. Кое-как всунула ноги в лямочки, взяла палки и оттолкнулась... Лыжи, естественно, прилипли к земле – сантиметровый слой снега для них был «курам на смех», и Линочка плашмя шлёпнулась вперёд. Ноги выскочили из креплений, палки разлетелись в стороны. Больно и обидно. Линке очень захотелось зареветь, но рядом стояла бабуля, а из окна смотрела мама на её позор. О, как было стыдно оттого, что она, упрямый Овен, не послушалась их. Вот и получила по заслугам.
Да, пришлось подождать, когда наступит настоящая зима и снега выпадет достаточно. Кататься по двору на лыжах стали по очереди: лыжи были только у Лины.
Вскоре лыжами обзавелись ещё две подружки. Удовольствия было море!


;
СЕМЕЙНЫЕ  ПЕЛЬМЕНИ

Это блюдо в семье со времён большой семьи бабули было доведено почти до ритуала. Вся дружная родня приезжала к Линочкиным родителям на любые праздники после войны. Мама находила в себе силы встречать гостей. Она сама была очень весёлой и, пересиливая недуг, радушно их принимала. Особенно запоминающимися были встречи Нового года. А если выбирались из Свердловска мамина сестра с мужем и сыном, гостей набиралось шестнадцать человек.
Начиналось весёлое действо: раздвигали большой дубовый стол, мамина сестра приступала к изготовлению огромного количества теста. Месила его долго-долго. Ей предлагали помощь, но она никого не подпускала к этому ответственному этапу. Папа всегда прокручивал заранее приготовленные ингредиенты для фарша: мясо, много лука – это Линка знала точно, потому что крутилась возле отца постоянно, и этот лук доводил до слёз в буквальном смысле, впрочем, не только её одну. У самого папы слёзы текли ручьём. На изготовке лежали яйца. Если это было зимой, обязательно приносили миску чистого снега. Остальные взрослые толклись на кухне, готовя немудрёные закуски, в основном домашние соления. Линочкины  братья и сестра, двоюродные, играли в другой комнате…
Все ждали момента начала лепки пельменей. И вот он наступал. На стол в нескольких местах ставили плошки с фаршем, все, включая детей, торопились занять место у стола – кто стоя, а кто и сидя, разбирали вилки и... понеслось!
Тётя Валя раскатывала большую тонкую лепёшку, мама вырезала рюмкой кружочки, а вся остальная «бригада» начинала лепить. Строго следили, чтобы каждый пельмень был «закупорен» наглухо. Брак тут же ликвидировался, с угрозой для допустившего промашку «вылететь» на кухню. Так было здорово! Молодые, весёлые, пережившие войну, испытавшие горе потери.  Радовались друг другу и мирной жизни.
Так было и в этот раз.
– А я пятак положил в пельмень на счастье. Только это секрет. Молчи, – прошептал Линке в ухо Юрка, любимый брат. У них была минимальная разница в возрасте. С ним более и чаще всего общались.
Была такая традиция: с тестом или с перцем лепить один пельмень, вроде выигрышного лотерейного билета. Все старались заполучить себе этого «счастливца» во время трапезы.
– Ладно, не скаж… – не успела Линка ответить, как все услышали:
– А я гривенник положил в пельмень. На счастье! – громко произнёс Вова, старший брат Юрки…
Тут поднялся гвалт – все начали ругать Вову на разные голоса. Тётя Валя, их мама, даже шлёпнула его полотенцем. Лина ничего не понимала, и от обиды за Вову немедленно громко заревела (чтобы все услышали). Все, конечно, утихли.
– Ну ладно, что уж теперь – сжалившись, вымолвил папа Вовы. – Теперь надо будет кушать осторожно, чтобы не проглотить его.
Линка не знала, что такое гривенник, и не понимала тревоги окружающих, хлопала глазами, переводя их с одного лица на другое. Когда глаза встретились с глазами обожаемого папочки, он улыбнулся  и пояснил:
– Гривенник – это 10 копеек.
–А почему же тогда вы Юрку не ругаете? Он пятак положил!
Грянул хохот. Отсмеявшись, папа, вытирая слёзы, опять терпеливо пояснил своей несмышлёной дочке:
– Пятак – это 5 копеек. Монетка большая по размеру, ею можно только зуб сломать, но уж не проглотишь. А вот гривенник – монетка маленькая. Проглотить легко, да ещё со вкусным пельменем. Будешь кушать, не торопись, кушай аккуратно, хорошо?
Отсмеявшись, работу продолжили. Заполненный противень выносили в сени, быстро заполняя другой. Готово!
Стол очищали, накрывали скатертью и ставили закуски. В это время мама с бабулей уже варили первую партию пельменей. Праздник продолжался. Конечно, же, «счастливые» пельмени  доставались Линке с Юркой, потому что они хитрили: выбирали самые большие и пузатые да, наверное, и взрослые способствовали, но об этом  уже некого спросить…
А потом начинался духовный праздник: все прекрасно пели, кроме Линкиного папки. Ему «медведь на ухо наступил», смеясь, говорила мама. Ну, пусть он пел «все песни на один мотив» – так язвила одарённая родня, в танцах ему равных не было!
Петь начинали всегда с самой любимой песни, романса «Вечерний звон». Бабуля вела главную мелодию, а все остальные поющие расходились по голосам: песня пелась на четыре голоса. Даже Лина с Юркой пели: Линка – никак, а Юрочка с Вовой пели басовые партии. Красота необыкновенная! Пелись народные песни, даже арии из опер пели: две сестры мамины работали в театрах, тётя Валя и её муж – в Куйбышевском оперном, а тётя Аня – в Свердловской оперетте. Даже Вова и Юрка уже знали все мужские партии опер, шедших в Куйбышеве, «пропадая» за ку-лисами. Юра выучился сам играть на кларнете, по слуху, потом с ним стал заниматься кларнетист театра. Став взрослым парнем, отслужив армию, играл в оркестре кинотеатра «Молот», самого модного в Куйбышеве, где его единственная на всю жизнь любовь – Дина Ермолаева была солисткой. Уже переехав семьёй в Ленинград, играл в серьёзных оркестрах, одно время даже у самого Стравинского на саксофоне и кларнете, а Диночка, его жена, окончив Саратовскую консерваторию, пела в Ленинградском Малом оперном театре.  Родной брат Юрки – Володя после школы легко поступил тоже в Саратовскую консерваторию, но с третьего курса «загремел» в армию. Он обладал прекрасным баритоном и в армии стал, естественно, запевалой в роте, пел на марше и летом, и в лютый мороз. Потерял там голос – смысл всей своей жизни...
Ах, какие были праздники с обязательными пельменями! Лина с ностальгией вспоминает о них до сих пор…

;
ПЕРВАЯ  «ЁЛКА»

Открывается дверь, и в коридор вплывает чудо! Появляется папа и, пятясь, втаскивает большое, зелёное и холодное – настоящую ёлку! Первую в Лининой шестилетней жизни.
– Бабуля! Бабуля! Папа принёс ёлку! – вопит она во весь голос, подпрыгивает и хлопает в ладошки, забывая напрочь домашний запрет: не шуметь! (Мама отдыхает).
– Коля, да где же мы её ставить будем?
– Не волнуйтесь, мамаша, поставим, как положено, – говорит папа, внося в комнату большую картонную коробку.
– Вот здесь игрушки, разбирайте и наряжайте красавицу.
– Кать, – говорит он вышедшей из спальни жене, – давай, командуй ротой, а я тороплюсь. Вот сюда и поставим, – расчищая угол, говорит обожаемый папа. – Ну, всё. Я побежал.
И началось у Лины с бабулей колдовство… Игрушки, в основном ватные, картонные, но цветные и такие красивые, кладут в одну сторону, разноцветные бусы из стекляруса – в другую, нарядные флажки – в третью. На дне коробки обнаружились Дед Мороз и Снегурочка, невиданной красоты! Оба из ваты, политой чем-то хрустящим и блестящим.
Мама сидела на диване, наблюдая за работниками, а потом включилась в общее украшение комнаты. Ёлка получилась очень нарядная. Под нею встали Дед Мороз с посохом и мешком за плечами и Снегурочка. По комнате развесили флажки, на окна повесили «снег» – комочки из ваты на ниточках, заготовленные заранее. Любимый кот Пушок, который при появлении ёлки от страха забился под стол, потихоньку вылез и, крадучись, приблизился к дереву знакомиться, далеко вытянув мордочку, принюхиваясь. А аромат от ёлки разошёлся по всему дому. Так чудесно пахло хвоей!
– Ну вот, молодцы. Завтра приедут гости и порадуются такой красоте. Будем отмечать праздник, уже 1946 год,– тихо и печально проговорила мама.
Лина была в восторге и не могла насмотреться на ёлку. Даже гулять не пошла! Это уж совсем было «из ряда вон». Потихоньку прокралась к маме, села рядышком. К ней на колени тут же запрыгнул Пушок. Немного и посидели, пока мама не закашлялась. Композиция тут же распалась: кот от неожиданности выпустил когти, и, сильно оттолкнувшись и оцарапав коленки своей обожаемой хозяйки, одним прыжком сиганул опять под стол, мама тут же вскочила и побежала, кашляя, в спальню. Лина скривилась, чтобы заплакать от боли, но увидела взгляд бабули, которым та проводила маму. Скорбь и сострадание, любовь и тоска… Девочка замерла. Этот взгляд, как сфотографированный, живёт в памяти и поныне. Но глубину трагедии она поняла гораздо позже, став взрослой. Бабуля пережила свою больную доченьку. Самое страшное на свете – потеря своих детей…
Наступило «завтра». Дом наполнился голосами и смехом.
Приехали все родные, а, главное, брат Юрка.
От нарядной ёлки все были в восторге. Это была первая настоящая наряженная ёлка, небольшая, но пушистая, первая в жизни не только Линки, но и остальных детей: жилищные условия в их семьях не позволяли  –  некуда было ставить.
– Катя, Коля! У нас собрались все детки нашего двора на Ёлку. Быстро собирайте Линочку и Юрочку. Я без них не уйду! – категорично заявила прибежавшая соседка, мама Риточки, и встала на пороге. – Давайте, давайте, поживее!
Линочке совсем не хотелось уходить от домашнего веселья, но папа уже натягивал на дочку пальтишко. Сунул в руки туфельки и подтолкнул к двери. Юрка сам оделся…
Ой, какая красивая и огромная ёлка! Она стояла посередине большой комнаты, была очень нарядная, а под ней стоял большущий дед Мороз в красном тулупе, с такой же Снегурочкой в голубой шубке. Ёлка светилась изнутри. Оказывается,  Риточкин папа  приспособил туда лампочку, которая и придавала ей совсем уж волшебный вид.
Начался «концерт». По очереди выходил каждый ребёнок и выступал! Кто танцевал танец снежинок, кто – обязательную тогда  лезгинку, кто читал стихи. Линка стала читать наизусть сказку о царе Салтане с выражением, «шпарить» почём зря, пока кто-то из взрослых с хохотом эту артистку не остановил.
– Юрочка, спой, – попросила хозяйка, – мы знаем, что ты хорошо поёшь.
Юрка вышел к ёлке, десятилетний мальчишка, и вдруг запел арию Мефистофеля!.. Да не детским дискантом, а настоящим, вполне натуральным баритоном. В комнате наступила тишина. Из другой комнаты прибежали взрослые, сидевшие там за праздничным столом, и сгрудились в дверях. Юрка спел и улыбнулся. Все зааплодировали, закричали, выражая восторг. Кто-то подбежал и подбросил Юрку под потолок.
– Ещё! Ещё! – наперебой кричали взрослые.
Юра без капризов и жеманства, запел любимый всей своей роднёй «Вечерний звон»…
Потом, как положено, дети хором звали деда Мороза и Снегурочку, водили хоровод вокруг ёлки, пели и плясали. В конце праздника получили ужасно вкусные подарки: конфетки и пряники…
Конечно же, Юрка произвёл фурор на этой «Ёлке». Когда вырос, стал отличным музыкантом. После армии играл в оркестре кинотеатра «Молот» перед кинофильмами. Люди моего возраста, жившие тогда в нашем городе, все знали Юру Каленика – высокого стильного красавца… Уехал с семьёй в Ленинград и до конца своей жизни не изменял своей любимой профессии. Одно время даже играл на кларнете и саксофоне в оркестре у Стравинского.


;
ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ

– Линка, опять котлету прячешь. Раз не ешь, лучше мне отдай! – грозным шёпотом, картавя, «достаёт» соседка по столу.
– Отстань! – не особо церемонясь, шепчет в ответ Лина.
– Вот скажу воспитательнице, она тебя накажет! – Наклонившись к уху, уже зловеще, громче шепчет вымогательница.
Уже дней пять, увидев запрещённое кормление собаки за столовой, эта несносная  угрожает разоблачением  подкармливающим всеобщего любимца и вымогает дополнительную порцию еды, кто что отдаст.  – Ну, дай компот, тогда не скажу.
Компот жалко. Он вкусный. Его все любят… но Линку с котлетой  возле столовой ждёт её верный друг Шарик…
Действие происходит в пионерском лагере, куда Лину впервые определили на отдых…
Лагерь расположен в пригороде, в дубовом лесу.  Дубом там пахло чудесно! Воздух был – пить его хотелось! Природа была ещё почти первозданна, птицы пели на разные голоса, было много жуков с огромными рогами, как у оленей. Их так и называли: жук-олень. Летали эти жуки с громким низким жужжанием, ползали по стволам дубов. Дети ловили их и играли с ними. Было здорово!..
Родители понимали, что слабенькому здоровьем ребёнку нужен свежий воздух, с одной стороны, а с другой – чем меньше времени этот ребёнок будет в стенах дома, где всегда была угроза заразиться грозной болезнью, тем лучше. Папа понимал это и сердцем, и разумом. Мама понимала разумом, сердцем же эту рациональную мысль игнорировала. Не могла оторвать от себя позднего единственного выстраданного ребёнка, с которым и так не часто виделась: по полгода лежала в больницах.  На этот раз решились отпустить…
Линке шесть лет. Она впервые живёт вне дома – в большой палате младшего отряда, в шумном, весёлом, дружном сообществе сверстников. Живёт уже неделю и «в ус не дует!»… Мама же, наплевав на строгие запреты врачей – постельный режим! – ежедневно пробирается на территорию лагеря, чтобы хоть на минуточку повидаться с доченькой.
Кроме любимых подружек у Линки появился любимый друг – пёс Шарик. Огромных размеров собака, лохматая, чёрная, с большим пушистым хвостом, которым она, выражая любовь и преданность, довольно ощутимо «хлестала» по спинам своих друзей из шестого отряда. Любили этого пса, наверное, все. Дети его не боялись. Шарика взрослые не прогоняли, а, может быть, и пытался кто-то из персонала гнать, но дети этого не видели.
Главным обожателем собаки была, конечно, Линка (по домашнему прозвищу: кошатница – собачница), и пёс отвечал полной взаимностью. После каждого посещения столовой она, да и не только она – сердобольных было много –  выносили угощение, (кто что мог). Шарик, всегда «дежуривший» возле столовой, молниеносно съедая «обед», коло-тил своих друзей хвостом в знак благодарности, пытался даже вставать на задние лапы, чтобы облизать мордашки любимцев…
– Не отдашь компот, скажу! – опять шепчет девчонка.
Дать бы ей по шее, но драться нельзя! А котлету ждёт Шарик. Линка покорно двигает стакан с компотом. Девочка, выпив свой, без зазрения совести, берёт линкин… не торопясь, выпивает и его.
– Так, шестой отряд! Закончили есть. Встали и хором сказали «спасибо!» - командует воспитательница.
Все так и делают. Выбегают из столовой, толкаясь в дверях, кто куда, торопясь воспользоваться минутами свободы.
Лина несётся с зажатой котлетой в руке к дорожке, на которой уже лежит, поджидая, Шарик. Увидев Линку, собака вскакивает и глотает свой обед прямо на лету. Котлета исчезла. Шарик поднимает чёрную морду с умильными глазами. Линка наклоняется и, обнимая, прижимается лицом к любимцу, начинает гладить по голове и дальше по спине…
Раздаётся громкий взвизг и собака, присев от боли, дёргается, оглядывается, открывает пасть, молниеносно кусает Линку в лицо и отскакивает… Одно мгновение…
Девочка отпрянула, схватилась руками за вмиг покрывшееся кровью лицо, но прежде успела увидеть свою маму, которая, улыбаясь, шла навстречу по дорожке, искажённое внезапным ужасом её лицо и рывок к ней, своей доченьке, и уже тут заревела во всё горло…
Мама не позволила себе умереть от страха в этот момент, потому что должна была спасать дочь!
Понятное дело, прекрасный краткосрочный отдых в пионерском лагере на этом закончился.
Потом Линку возили четыре раза к врачу на противные болезненные уколы в живот, да на всю жизнь остались еле заметные шрамы возле виска и в уголке рта.
Но эти шрамы стали только первыми… 
Вот Линка и побывала в пасти собаки, как впоследствии знаменитая укротительница тигров Ирина Бугримова в пасти своего любимого льва.
А Шарика жалко. Его, видимо, кто-то сильно поранил, а Лина влезла в больное место со своими ласками.

;
ШКОЛЬНОЕ  НАЧАЛО

ШКОЛА, ПОСТАРАЙСЯ!
к 1 сентября

День сегодня не простой –
В школах нынче праздник,
Чтоб овеян был мечтой
Каждый первоклассник:
Строить свой корабль большой
Или плот из знаний,
Или русским быть Левшой,
Асом созиданий.

Чтобы школьник мог мечтать,
Жить не по указке,
Должен много он читать,
В детстве слушать сказки.
Много школьник должен знать.
Знаний круг, взвивайся.
Мир ребятам познавать,
Школа, постарайся!


               
ПРИВЕТ,  РУЧЕЙ!

Говорят, Жизнь зародилась в мировом Океане, а уже потом вышла на сушу. И Афродита, символизирующая Любовь, по преданиям тоже вышла из морской пены…
А есть индивидуумы,  у которых случается попасть в воду в самых неподходящих случаях…

– Линка, скажи, неужели ничего не запомнилось из начальной школы? Чего-нибудь яркого, интересного? Никаких смешных эпизодов, курьёзов?
– Не помню. Было всё прилежно и обыденно, мирно и тихо. В школе учились одни девчонки. На уроках сидели смирно, слушали свою учительницу, не сводя с неё глаз, потому что все обожали её, на переменках можно было только чинно ходить, как говорится – прогуливаться, взявшись за ру-ки. По бокам длинного коридора  –  строгие дежурные старшеклассницы, пресекающие любые попытки нарушить темп движения. В случае выявления таких попыток  несчастных нарушительниц «волокли» к директору на разнос, который нередко кончался слезами провинившихся. Знаю не пона-слышке. Чинное движение нам, выросшим в своём дворике и носившимся там «сломя голову», было  не интересно. Вот и нарушали покой школы. Но в жизни как раз это привитое подчинение  дисциплине помогало не раз. Так что спасибо учителям. Хотя походила в первый класс недолго: напали на меня, как стая бродячих псов, болезни прямо с осени.
Скарлатина. Сейчас и болезни такой не слышно, а тогда – сплошь и рядом. Помню, как отказывалась идти в школу, плакала, меня тошнило. Мама сначала не верила, уговаривала быстрей собираться. Это меня очень обижало и я, обиженная и уже обессиленная температурой, не выдержав,  заревела. Больше ничего не помню. Потом долго лежала в больнице, туда не пускали родных, дети лежали одни и почти всё время плакали на разные лады. Вот законы были! Самое главное, в чём нуждается слабый ребёнок, – это в опеке и ласке мамы. А мама только через окно махала рукой да пла-кала.
Не успела оправиться от тяжёлой скарлатины – корь. А уж ближе к весне заболела свинкой. Помню, бабуля делала мне вонючие компрессы из камфарного масла на сильно опухшую шею. Было больно и противно.
Да, ещё помню, как свалилась в ручей прямо в пальто вместе с  ранцем.
– В какой ручей? Когда?
– В весенний. Это уже во втором классе. Стояла ранняя весна. Солнышко уже пригревало, но снега было ещё много, а на дорогах бежали ручьи. Выбежали мы гурьбой из школы, как всегда пихаясь и перепрыгивая через ступеньки высокого крыльца, радуясь солнечному дню и окончанию уроков. Не стали выходить по улице Челюскинцев до главной широкой до-роги с тротуаром – это в обход, а пошли напрямки, сокращая путь. Рационализаторы!
Надо перейти через улицу, которая ещё не знала, что такое асфальт, была разъезженной, с глубокой колеёй, вся в ухабах и ямах. А ещё по ней вольготно бежал довольно широкий и глубокий ручей – это мы точно знали: мерили его палками. Вокруг ещё полно мокрого снега. Весна только набирала силу.
Обувь у всех была одинаково немудрёная – валенки, на которые надеты галоши. Но эти галоши почти не спасали от влаги: снег набивался в них, валенки намокали, и мы приходили домой с мокрыми ногами. 
Через ручей перекинули мостик для пешеходов, но он был далеко, поэтому мы решили просто перепрыгнуть.
Мы же были бравыми и смелыми!
Две подружки, разбежавшись, лихо перемахнули и приземлились на карачки, попами кверху, голыми руками утонув в снегу. Со стороны это было смешно, да ещё у одной портфель от взмаха руки вылетел и шлёпнулся в сугроб мокрого снега и раскрылся. Оттуда посыпалось всё содержимое. Мы все, сгибаясь в три погибели, покатились со смеху, включая перепрыгнувших. Это и сыграло со мной злую шутку. Я, ослабев от смеха, недостаточно сильно разбежалась и, оттолкнувшись, «прыганула»… и вот почти перепрыгнула, но не дотянула до рыхлого берега. Нога ушла в ручей, я потеряла равновесие и плюхнулась в воду, вместе с ранцем. Лицо резко ушло вниз и воткнулось в мокрый колючий сугроб.
Ручей, оторопев в первый момент от такой наглости, затормозил, ведь  я почти перекрыла ему путь, но быстро накопил сил и легко перепрыгнул теперь уже через меня. Щепки, которых было полно в потоке, кувыркались и звонко смеялись над моей бедой:  не жалко «дурочку с переулочка»! А мне больно и стыдно. Выудили меня подружки и подоспевшие прохожие из ручья, ревущую и мокрую. Из носа текла кровь, с пальто ручьями бежала вода, ранец имел жалкий вид. Правда, пальто не промокло: быстро меня выдернули. Спасибо спасателям. Вылили мы из ранца воду, девчонки напялили его на меня кое-как, и все помчались галопом к дому…
Там меня ждали мама и бабуля.
Как ни странно, после такого купания я серьёзно не заболела. Видно, перевыполнила «план», проболев весь первый класс.
– Пороли?
– Иди на фиг!

;
ПЕРВОМУ  УЧИТЕЛЮ

Мой  Первый учитель – начало начал…
Я помню, как класс наш пугливо молчал,
Когда 1-«А» повели Вы по школе,
На встречу со школьной прекраснейшей долей.
Ох, сколько уж дней, как один пролетело.
Дороженька в детство позолотела…
Конечно, мы с Вами простились давно,
Но знайте: Вы с нами, Вы здесь всё равно.
Занятия Ваши в туман не ушли:
Читаем и пишем, слагаем стихи.
Запомнили чётко все Ваши беседы
Про смелость и честь, и про тяжесть победы.
По жизни идём мы достойно и прямо.
Сквозь бури, невзгоды проходим упрямо,    
Готовы и дальше, сколь сможем, идти.
Всё светлое внукам своим донести.
И в школе родной, в день её юбилея,
Пытаюсь сказать, как когда-то, робея:
Светил добрым светом всю жизнь Ваш причал,
Мой Первый учитель… Начало начал.


ПРОЩАЙ,  ЛЮБИМАЯ  ШКОЛА!

Вот и кончились школьные годы.
Быстро как пролетели стрелой.
Повзрослели вчерашние «всходы» -
Первоклашка стоит уж большой.
Собрались все в торжественном зале.
Прозвенел нам прощальный звонок…
Как учились, с уроков сбегали
Вспоминаю и – в горле комок.
Как за школой курить собирались,
Там застукала «классная» нас…
Став постарше, в девчонок влюблялись,
Поцелуй в первый раз, первый раз…
Как в футбол с параллельным играли,
И в окошко наш мяч залетел.
Нас к директору всех вызывали,
Двойки всем «залепить» он хотел.
Мы с девчонками в классе девятом
Все на Волгу сбежали гурьбой,
А весной на линейке в десятом
Вдруг мы встретились взглядом с тобой…
Я стоял, онемев, улыбался.
Как до этого просто я жил?!
Мир прекрасный вокруг открывался,
Взгляд лучистый меня ворожил…
Ах вы, годы, прекрасные годы.
Школьный мир – что бурлящий поток,
Омут тёмный, прозрачные броды,
Или шторма крутой завиток….
Кровь в висках вдруг сильней застучала:
На плече первоклашку несут…
Развернув паруса, от причала,
Покидаем мы школьный приют.



Ах, школа родная, нам стыдно признаться, -
Вот, слёзы текут: не хотим расставаться!
И если и было – сбегали, шалили,
Мы глупыми, глупыми, глупыми были!
И вот зазвенел нам последний, прощальный,
И радостный он, и немного печальный…



НАУЧИЛИ  ПЛАВАТЬ

Праздничный день. 9 мая!
– Колька, я не поеду. Хочешь, езжай один. У меня настроение никудышное или что-то вроде предчувствия, ну, пожалуйста, – «хнычет» мама, положа руку на сердце.
– Катя, Катенька! Постарайся отбросить все плохие мысли, выпей лекарства, чтобы сил хватило. Нам надо поехать. Я должен там быть. – Подойдя к маме и приобняв её, уговаривал папа, – Ну посмотри, как Линочка хочет поехать, по-моему, уже собралась.
Дочь с тревогой ждёт окончательного решения: очень хочется поехать. На всякий случай приготовилась зареветь.
Лине семь лет. Страна уже два года живёт мирно, без войны. Люди, несмотря на тяжёлые материальные лишения, веселы. Часто ходят в гости. И дети всегда рады их встречам и друг другу.
Ну, а сегодня 9 мая! День Великой Победы! Семья собирается в гости на дачу к какому-то партийному начальнику, и  папа, директор завода, как он сам сказал, обязан там быть. А маме не хочется ехать!
– Давай, давай, собирайся живее. Погода, правда, прохладная, возьми шаль накрыться, если озябнешь. Мамаша, – так он всегда зовёт свою любимую тёщу, Линочкину родную бабулю, – оденьте Линочку потеплее. Ну, всё. Поехали.
Плакать не пришлось. Ура! Лина с радостью бежит к машине.
Вот она, поляна имени Фрунзе, ныне – опять Барбошина поляна. Дачное место на окраине города, всё в зелени.
Детей приехало человек восемь-десять. Все постарше Лины, но ничего это не значит. Дружный отряд, мигом образовавшись, помчался на простор (дача была огромной), конечно же, играть!
Немного поспорив, решили играть в «казаки-разбойники». Разбились на две команды. Лина попала в отряд «разбойников». Придумали пароль и побежали прятаться. Территория дачи была большой, но неровной: были возвышенности и низины, деревья и кустарник, было даже небольшое  озеро и, как  потом выяснилось, даже пруд.
Всю мелкоту «казаки» быстро отыскали и переловили, забрав в плен. На воле остался один командир «разбойников». Он был года на три старше других и оказался самым быстроногим и увёртливым. За ним гонялась вся команда «казаков», кроме сторожа пленных, которые стояли кучкой, как зайцы в половодье, на взгорье и отчаянно «болели» за своего предводителя.
– Димка, беги к озеру!
– Нет, там Вовка в засаде, беги к сараю! – надрывались они.
День был пасмурный, с утра прошёл дождь. Земля вся покрыта зелёной травкой, но мокрая и скользкая. Димка, сделав очередной обман, резко сменил направление и, не удержав равновесие на вираже, поскользнулся и растянулся щучкой да ещё проехал на животе под горку… «Казаки» попадали со смеху. Это было смешно и пленным, но им обидно и не до смеха. Пленный Колька неожиданно толкнул часового. Тот от неожиданности сел на траву, а Колька уже мчался на выручку Димке. Там образовалась куча-мала. Остальные пленные последовали его примеру и посыпались с пригорка, как горох, в разные стороны. Победа ускользнула от «казаков» в последний момент. Пароль они так и не узнали. Игру прервали. Димка пошёл к озеру отмываться, за ним и его рядовые, как утята, поплелись.
Взрослым – не до детей. Они радовались редко выпадавшему выходному дню, празднику, сидя за праздничным столом в доме.
Отдышавшись, уселись на брёвна возле сарая и в лицах, перебивая друг друга, делились впечатлениями от игры, особенно от финала и покатывались со смеху.
Сидеть надоело, и все побежали к дальнему концу дачи. Там вдруг обнаружился пруд. Он был меньше озера, но с обрывистыми берегами. На другом берегу прямо напротив остановившихся ребят стоял скворечник-туалет белого цвета.
– Хотите поплавать? – спросил кто-то из ребят, и все рассмеялись.
Линка была самая маленькая, поэтому, чтобы всё видеть, протиснулась вперёд и стояла на краю обрыва. Одета она была в пальтишко и шляпку. Вдруг ощутила резкий, но не сильный толчок в спину. Наверное, кто-то просто хотел напугать её, никак не ожидая полёта. Раскинув руки широко в стороны, Линка сорвалась вниз и с шумом плюхнулась в пруд, с головкой уйдя под воду. Плавать она ещё  не умела. Вынырнув, зажмурилась, закрыла рот и начала колотить руками и ногами по воде безостановочно. Через некоторое время почувствовала, что ей что-то мешает. Девочка опустила ногу и коснулась дна.
Встала на обе ноги и оказалась по пояс в воде. Подняла голову и увидела у себя под носом тот туалет. Оказывается, она выплыла прямо перед ним. Этот факт очень обидел, даже оскорбил! Линка от этого заревела. Оглянулась. На том берегу было пусто. Все разбежались. Вообще нигде никого не было. Помощи ждать было не от кого, поэтому реветь не имело никакого смысла. Ребёнок начал сам себя спасать. Она стала выбираться на берег, оскальзываясь и съезжая в воду, но упрямо карабкалась наверх, даже успела согреться. И ведь выбралась… Вода ручьями стекала с потерявшей вид шляпки, с пальто. Растопырив руки, Линка побрела к дому. Войдя, опять заревела, теперь уже из жалости к себе.
В комнате установилась звонкая тишина. И в этой тишине раздался крик Линкиной мамочки. Все повскакали. Обогнал всех, подбегая к ней, папа. Лину окружили, затормошили, раздевая.
Они ничего не знали! Детки, испугавшись, не сообщили им о тонущем ребёнке. Струсили! Сподличали! Предали! Бог им судья. Больше Лина никого из них никогда не видела.
Линку, натёртую чем-то вонючим, вероятно, водкой, завернули в простынь и положили на кровать. Мама старалась укрыть доченьку одеялом, а Лина всё старалась высунуть левую ногу. Боли не чувствовала, просто упрямо её высовывала. С какой-то попытки ей это удалось. Мама отшатнулась. Нога была красной от крови. Как мама в этот миг не умерла! Оказывается, выплывая и колотя ногами по воде, девочка разрезала ногу около коленки чем-то острым. (Слава Богу, что совсем не отрезала!) Шрам остался на всю жизнь.
Лина узнала, что на свете есть трусость и предательство…
Но плавать научилась!

;
ДЕНЬГИ  ПЕРЕВЕСИЛИ  СОВЕСТЬ

1949 год. Лина собирается в музыкальную школу на урок по теории музыки.
К этому времени семья переехала в новую квартиру, побольше. Ходить в «музыкалку» стало намного дальше, около двух километров. Пешком, через пустырь и частный сектор.
– Доченька, поскольку папа в командировке, ты сама отнеси деньги за обучение Лие Ильиничне (педагог по фортепьяно). Я уже созвонилась с ней, она знает, что ты их принесёшь, – выходя из своей комнаты, чтобы проводить дочь, сказала мама и положила в карман кофточки, закрепив булавкой, деньги, 150 рублей.
Линке 9 лет. По нынешним меркам начало взросления это, примерно, 5-6 лет. Повторив ещё несколько раз инструкцию – отдать в руки учительнице деньги, с тяжёлым вздохом мама её провожает.
Путь неблизкий, но Линка никогда не спешила, не бежала. Шла себе и шла, нисколько не заботясь о времени. Но ведь и не опаздывала! Уроки-то строго по часам и минутам  расписаны.
Пролезая через дырку в заборе, Лина заходит в школу с бокового входа, оттуда ближе. В коридоре девочку встречает Нина Петровна, которая работала кем-то и жила в этой школе со своей дочкой, она в этом коридоре полы мыла. Все её прекрасно знали. Дочка училась с Линой в одном классе по музлитературе и теории.
– Линочка, ты почему пришла? Разве тебе не сообщили, что урок отменён, потому что Людмила Васильевна заболела?
– Нет, никто не передал. –Лина нисколько не опечалилась, хотя сейчас бы взвыла: зря приходила, назад топать те же 2 км.
Уже уходя, вспоминает о поручении.
– Нина Петровна, а моя Лия Ильинична здесь?
– А зачем она тебе?
– Надо деньги за учёбу ей передать, – добросовестно отвечает ребёнок.
– Так давай, я передам.
– ?? – Стоит, мнётся честный человечек, боясь обидеть её: надо же  учительнице в руки отдать!
– Ты принесла их? – продолжает упорно выспрашивать визави. – Давай, я передам.
Ну что бы вы, дорогие читатели, сделали на Линкином месте после такого напора?
Лина отстегнула булавку, достала деньги и нерешительно подала их…  (рохля!).
Нина Петровна, улыбаясь и поглаживая Линочку по плечу, проводила её и закрыла дверь на крючок… С лёгким сердцем от выполненного поручения и избавления от очередной двойки за диктант ученица отправилась, не солоно хлебавши, домой.
Ну почему же сразу двойку?
Теорию музыки преподавала сама директриса. По каким-то причинам, наверное, драматическим, в то время она всегда была сердитая, даже злобная. Ученики её боялись, как огня. Прямо-таки деревенели под её взглядом,  правда-правда,  и девчонки, и мальчишки. Послевоенное тяжёлое время… Неустроенность быта, неполные семьи, короче, проблем у людей море!
Краем уха слышали, что у неё в семье какие-то неурядицы. Да ещё она в то время была в положении. Не знаю, сколько ей было лет, но детям она казалась очень старой.
А урок проходил так: Людмила Васильевна, прикрыв руку нотным альбомом, наигрывала мелодию на пианино, и все по слуху должны были записать в нотных тетрадях это произведение. Играла раза три-четыре, а потом ходила по рядам и нависала, как туча, поочерёдно над каждым. Делала обидные замечания, даже ехидные,  ученики съёживались, как щенята, было не до диктанта! Потом она ещё раз проходила по рядам и, не переворачивая тетрадь, ставила всем двойки огромных размеров, получалось – верх тармашками. Всё это ужасно унижало. Честно скажу, ученики её не любили. Но, с класса пятого, она вдруг изменилась до неузнаваемости: стала весёлой, ласковой и доброй. Диктанты писали уже на пятёрки. То ли ученики чему-то научились, то ли исчез «зажим» и всё пошло, как по маслу.
Ну, а в описываемое время лишний раз не видеть «училку» – не вызывало сожаления…
Пришла Линка домой, бросила папку с размаха на кровать и стала собираться в «нормальную» школу. До неё тоже было неблизко.
– Дочка, почему так рано? – встретила мамочка.
– Людмила Васильевна заболела. Урока не было.
– А деньги ты отдала Лие Ильиничне?
– Отдала. Только не ей, а Нине Петровне.
– Почему? – тон у мамы изменился…
– Мне Нина Петровна сказала, что её тоже нет, и пообещала их передать.
Вопрос был исчерпан. Но на следующий день позвонила учительница и повторила просьбу принести деньги…
Приехал папа. Дочери учинили допрос с «пристрастием». Бедная Линка, рыдая, твердила, что деньги отдала. Её обвинили во вранье. Поехали в школу. Там, в кабинете директора, ещё раз допросили в присутствии этой Нины Петровны. Лина ещё раз со старанием рассказала, как было дело, теперь-то уж думая, что всё прояснится и деньги найдутся…
– Что ты говоришь, Линочка? Какие деньги? Я тебя в этот день не видела. Урок отменили и никто не приходил. Ты, наверное, их где-нибудь потеряла…
Лина сморела на неё снизу вверх, широко раскрыв глаза. Сначала она подумала, что та шутит, и улыбнулась, но Линку начали стыдить. Из глаз полились крупные слёзы обиды, несправедливости, невозможности такого!..
Дома ещё хуже. Мама ругала, громко кричала, даже больно шлёпнула, папа всё выяснял: не врет ли дочка, потом они друг на друга кричали. Лина ревела белугой. «Я не вру!!! Почему мне не верите?»
Наверное, они верили, но от бессилья, что доказать не могут, что сами, надо сказать, виноваты, злились ещё больше. В семье тоже были напряжёнки с деньгами: работал-то один папа, а траты – немалые и лекарства очень дорогие.
А Лина столкнулась с человеком, так бессовестно обманувшем! Взрослым человеком…
На всю жизнь запомнила: бывают люди привлекательные, а внутри – «гниль», что такое может быть в принципе  –  деньги перевешивают Совесть.
А той Нине Петровне – Бог судья.



КОНЬКИ

У Лининой мамы были коньки, но ей уже давно не только кататься было запрещено, ходить она могла только по дому. Вот эти коньки как-то и «всплыли» на свет божий… из кладовки. Они были тёмно-красные, с длинными шнурками. Такие красивые! Сами лезвия были прямыми, но не «беговые» и не «чемпи». Какие-то импортные. Тяжёлые! Тридцать восьмого размера… Лине было в то время пять лет.
Линка сунула туда ножки, и они потерялись в глубине ботинок. Тогда она надела валенки и напялила с помощью бабули коньки на них. О, как раз! Завязали шнурки, и Лина прошлась по комнате. Это было, как сейчас говорят, круто!..
Она приладилась надевать их дома сама на валенки, прямо в комнате, потом, топая и кое-как отрывая от пола ноги, будто водолаз в костюме, вылезала во двор. Сначала, как все, падала, вставала, опять падала. Но упорно каждый день каталась прямо во дворе. Ботинки плотно сидели на валенках, ноги не вихлялась в щиколотках, поэтому Линка очень быстро приноровилась и уверенно шмыгала по дорожкам.
Папа, увидев достиженя «конькобежца», предложил сводить доченьку на каток, где они с мамой раньше катались. Каток назывался «Трактор» и принадлежал их родному заводу, располагался недалеко от него, но от дома идти было порядочно… Вот туда Лина с папой и повадились ходить.
Представляете картинку: отец держит маленького ребёнка за руку, а ребёнок на коньках в ботинках огромного размера «чешет» по пешеходной дорожке. Наверное, на эту «группу» было смешно смотреть посторонним, может быть, папа смущался, но дочь ничего такого не замечала. Она спешила на каток!
А там… было счастье. В первый раз ступив на лёд, Линка тут же села на попу: коньки выскочили из-под неё. Ещё раз. Но и всё… Приноровилась держать равновесие, и дело пошло… Потом папе всегда стоило больших трудов уговорить свою «одержимую» доченьку отправляться домой. Уходить не хотелось. Лыжи отошли на второй план. Воскресенья Лина ждала, как «манну небесную» – идти с папой на каток!
Лет в восемь ей купили настоящие коньки, да сразу «фигурные», а у них на носах зазубрины. Переучивалась недолго, но больно.
Семья переехала в другой дом. Во дворе детей всех возрастов было намного больше. Зимой перед домом всегда заливали каток. Так что кататься было где.
– Девчонки, пойдёмте с нами на шоссе, будем чалиться за машинами, – пригласили Лину и её любимую подругу Фаечку  мальчишки, видя, что они отлично катаются. У Файки тоже были фигурные коньки. Их семья жила бедно: папа погиб на фронте, работала только мама и поднимала двоих дочек, но на хороших вещах для них не экономила.
А у мальчишек коньки были, в основном, «снегурки», без ботинок. Коньки прикручивались прямо к валенкам верёвочками и закреплялись палочками. Но это не влияло на уровень мастерства. Катались лихо.
В то время шоссе (впоследствии – Московское) было узким и не таким загруженным: машин было гораздо меньше. Но они были, ездили с приличной скоростью. Вот за ними-то и приноровились мальчишки цепляться железным крюком с длинным тросом.
Линка с Файкой, конечно же, с радостью согласились. Под предводительством самого смелого и умелого подростка, команда отъезжала на коньках подальше от дома. Главный выбирал момент и забрасывал крюк за борт машины, и они, как гроздья, держась за трос на небольшом расстоянии друг от друга, катили за ней «на всех парусах».
Здесь главное было сильно напрягать и пружинить ноги, двумя руками держаться за трос – дорога была с кочками и ямками – иначе, упав, окажешься под кучей-малой. Никто не задумывался, что они могут оказаться под машиной, идущей следом, что они могут принести горе в семью свою или в семью шофёра. Нет. Были дураками и катались в своё удовольствие! Был кураж. Как сейчас говорят, адреналин зашкаливал…
Было пару раз, падали, но обходилось без травм. Было и такое:  водитель, заметив «прицеп», машину останавливал, и тогда –  «ноги в руки» и быстрее!
Финал такого удовольствия для Линки и Файки оказался жёстким.
Узнав о «геройствах», Линин папа и Файкина мама на время (до конца зимы) лишили «героев»  коньков и улицы. Остались только ежедневные походы в школу и музыкалку. Ну да, были и другие санкции, но о них не будем…
На каток впоследствии всей гурьбой ходили регулярно, кстати, на тот же, только теперь он носил более благозвучное название: «Зенит», а потом
стал называться «Волга». А незадолго
перед смертью мамы Лине купили
«канады»  – предел мечтаний!
Из девчонок она одна каталась на мальчишеских коньках, в паре с кем-нибудь из мальчишек, виражами.Это был шик, тогда только входивший в моду…



БАЮШКИ – БАЮ
Сжавшись в маленький комочек
В тёмной комнате своей,
Не заснёт никак сыночек:
Там, в углу полно теней!

Волки, жабы и бабайки
Приготовились напасть…
Вон, один из этой шайки
Широко разинул пасть!

Страшно очень, помогите!
То ли ввысь, то ли ко дну
Всех злодеев прогоните,
Свет, пожалуйста, включите,
Вот тогда я вмиг усну.

Я немного подрасту,
Улетят все за версту
Волки, жабы и бабай!
Страх противный, так и знай!


;
КАК ЛИНА  ПОБЕДИЛА  СТРАХ  ПЕРЕД  ТЕМНОТОЙ

Как? Да, как говорили раньше, в одночасье, а сейчас всё чаще говорят: с помощью шоковой терапии.
…Исполнилось 9 лет. Лина уже учится в двух школах, уже дважды в своей короткой жизни тонула: весной 45-го в окопе, осенью 1947 года в пруду, уже получила серьёзную травму, короче, была отчаянным ребёнком и мало чего боялась, но вот страх перед темнотой в квартире – это было выше её сил.
Почему? Непонятно, но факт. Лине часто снился назойливый страшный  сон в различных вариантах, но с одной сутью:  в дом ночью лезли воры.
Она заходила в тёмную комнату с уже вытянутой рукой, которой сразу же попадала в выключатель. Вечером ложилась спать с горящим светом. Мама и бабуля её за это и ругали, и стыдили, но Линка только обижалась на них, от страха это не спасало. Папа, сочувствуя любимой дочке, заказал на заводе огромный крюк на входную дверь, так она сама его вечером обязательно закрывала, чтоб надёжнее было.
Однажды Лина осталась вечером одна: мама лежала в больнице, а бабуля, которая жила с ними, уехала помочь своей другой дочери. Папа клятвенно пообещал, что вернётся не как всегда, а сразу после окончания работы.
Была поздняя осень, темнело рано. Лина быстро сделала уроки, пробренчала урок на пианино и с облегчением это пианино  закрыла, зная, что её ждёт любимое занятие, чтение. Тут она заметила, что в комнате уже потемнело. Пошла и зажгла свет везде, даже включила настольную лампу в маминой комнате, стоявшую почему-то на полу с поникшей «головой». Взяла книгу, фонарик на всякий случай и уселась читать за столом, лицом к маминой комнате. Через какое-то время неожиданно погас свет. Везде! Лина провалилась в кромешную тьму. Сердце заколотилось, чуть не выскакивая из горла, в висках стучало. Лина сидела, не шевелясь, вытаращив  до предела глаза, вытянув шею и чутко прислушиваясь, ожидая каких-то шорохов и вообще всего!
Свет дворового фонаря косо падал на стену комнаты. Глаза привыкли к темноте, и оказалось, что и не очень темно. Пошевелив рукой, дотянулась до фонарика и схватила его, будто пистолет. Обрела подобие защиты и уверенности. И Линка, посидев, пошла выключать свет, подсвечивая себе фонариком, чтобы он не напугал её, когда дадут электричество. Уткнулась опять в книгу, как утопающий хватается за соломинку. При чтении она уходила с головой в книгу и ничего не слышала вокруг, как глухарь.
Линка приказала себе не бояться: в доме никого нет, а дверь сторожил её надёжный друг-крючок невиданных размеров. Фонарик был не на батарейках, а с динамомашинкой, на него  надо было всё время нажимать с усилием, чтобы он светил. Трудное, скажу вам, занятие. Линка уж меняла поочерёдно руки и двумя руками жала, всё равно свет был неровным, и это мешало читать. Руки устали, но она всё равно упорно подавала себе свет.
Вдруг, не поднимая глаз от книги, она увидела направленный на неё луч из маминой комнаты. Ужас, уже было почти отпустивший, мигом набросился вновь, и Линка окаменела: оглохла, онемела, одеревенела. По-моему, она даже не дышала. Покорно ожидала дальнейших, ужасных для себя действий от кого-то внезапно объявившегося в комнате. Но ничего не нарушало тишины: ни вздоха, ни шороха, ни какой-либо другой возни не было.
Она перевела дух и медленно подняла глаза на источник света. Это не было наваждением. Через какой-то миг к ней вернулись некоторые из чувств и даже начало возникать новое: в ней поднимался протест грядущему насилию и желание к самообороне – надеяться на чью-то помощь не приходилось. Потом вообще охватил гнев, вытесняя всякие страхи. Линка решительно встала, сжала в руке фонарик и пошла нападать на врага, драться, царапаться, может даже кусаться. Она шла и смотрела на эти лучи, ожидая увидеть чью-то зверскую рожу, но вдруг увидела, откуда шёл этот свет: он шёл из этой скрюченной настольной лампы! Господи, да это просто свет! Дали электричество! Лина протянула назад руку и безошибочно нашла хорошо ей известный выключатель, щёлкнула и – о, чудо – зажёгся яркий свет. Лампа продолжала светить, но теперь уже каким-то тусклым жалким светом. Линка подошла и с силой пнула её, вымещая на ней остатки своего страха, свой позор. Лампа, дзинькнув, погасла. Она стояла передо ней на полу, такая маленькая, беззащитная, скрюченная, знакомая, наверное, с рождения, ни в чём не повинная… Лина села рядом на пол и заревела. Ревела безутешно и горько от пережитого страха, от вины  перед лампой, от жалости к ней, как к живому существу, несправедливо обиженному. Она встала, погладила лампу по «голове» и пошла умываться. Включив опять везде свет, Линка, теперь уже спокойно, взялась за любимую книгу.
В этот вечер она впервые легла спать, предварительно выключив свет в спальне…
Страх темноты ушёл. Лина его победила.
Детство Лины кончилось 25 октября 1954 года... 
А через 20 дней (!!!) в дом, где оставались девочка и убитая горем её бабуля, вероломно, обманом, пробралась знакомая «женщина» отца (извините, без кавычек не могу употребить это высокое слово)… и осталась.
Лина осиротела.  Ей было 14 лет.
 ;

Часть II

ПАМЯТЬ
Рассказ

...Да, люди, Память. Лишь она
Способна вызволить со дна,
С истоков жизни лучик детства
Без лицемерия, кокетства...

Почему я об этом пишу? Что не дает мне забыть этот школьный эпизод из моего уже давно ушедшего детства?
Моя душа так устроена: генетически и посредством полученного воспитания с детских лет и до сих пор она восстает против попрания человеческого достоинства, против подлости и предательства. Я хочу показать, как легко можно исковеркать детское сознание, превратив ребёнка из доброго, честного, неискушённого в слепое орудие чьих-то тёмных планов любого толка. Наглядные примеры таких манипуляций  нам показывали средства массовой информации в перерывах между боевиками и фильмами сомнительного содержания с порно-эпизодами. Вот  школьники зверски избили одноклассника; подростки задушили под гогот молодых глоток своего товарища; пьяные молодые люди заживо сожгли на Вечном Огне Памяти пожилого человека; малолетняя мать продала своего ребенка, чтобы купить наркотик… «Золотые детки» олигархов, вылупившихся после «перестройки», беспредельничают безнаказанно на дорогах в лимузинах… Что это – бред?
Нет, это  страшная реальность.
Детей надо не только рожать. Их надо любить и тщательно охранять.
Как сказал когда-то Юлиус Фучик: «Люди! Будьте бдительны!»
1953 г. Средняя школа.
– Кто? Они? – палец директора направлен пацанов, стоящих, потупив глаза, напротив нас.
Мы – это моя лучшая подруга Мая, с которой мы сидим за одной партой, и я. У Маи красный  распухший нос, у меня недурный синяк на лбу. У наших визави тоже следы битвы на лицах, в основном, розовые царапины.
Нам всем по 13 лет, мы не только одноклассники, но и соседи: проживаем все в одном посёлке, т.е. почти все с одного двора. Дикая для нас ситуация.
Рядом с директором, нашим обожаемым добрейшим Николаем Ивановичем стоит, как столб, сердитый завуч, со злобно сверкающими глазами. Сбоку притулились еще двое испуганных учителей.
– Спрашиваю ещё раз, – худой палец почти упирается в мой нос, – тебя, Лина.
– Били вас они? – и опять палец, как пика, тычется в сторону испуганных ребят. Тишина осязаемая. Звериным чутьём понимаю: нельзя говорить правду, иначе ребятам «хана». Уже грозили милицию позвать. Что-то неуловимо изменилось, временная плоскость, в которой мы все находились, качнувшись, повернулась, и взрослые из наших защитников превратились в чужих и страшных, почти незнакомых людей. Карателей.
– Нет. Не они. – Для убедительности машу отрицательно головой, – те были незнакомые и старше нас.
– Мая! Отвечай! Это они?
– Нет, – хлюпая разбитым носом, выдавливает Майка.
Я потихоньку прижимаюсь к ней плечом, представляя, как ей обидно.
Нас, ещё попесочив, почитав нудных и уже никому не нужных нотаций, поскольку все уже поняли, что страшное позади, отпустили. Мы победили! Не выдали наших мальчишек. Не сдали. Но подлость-то была совершена. И побитые носы, лбы, и сама разборка у директора – это было следствием той отвратительной подлости и предательства.
Случилось это зимой 1953 года. Вот, выпало из памяти: то ли до смерти Сталина, то ли уже после. Был морозный зимний день, и белого снега было много, а вот какой он был: пушистый или весенний жесткий, не помню. Но точно помню, с чего началось.
Наш шестой «е» класс второй год учился в новой двухэтажной школе.
После «бурсовского» четвертого почти полкласса бросило школу, избрав путь бандитско-воровской, пришло в класс несколько новых учеников, но костяк остался прежним с первого класса. Жили мы, в основном, в одном призаводском посёлке, и родители (уж у кого сколько их было) почти все работали на этом заводе. Мы, дети, и тогда уже были разными, но главное было единым – наша дружба.
В начале 1953 года к нам в класс пришёл новый ученик  Валерий Ослов. Сынок военного, поговаривали, полковника. Он сразу стал выделяться среди нас своей заносчивостью и апломбом, девчонок задирал, громко сквернословил и старался держаться вожаком. Он не «догнал», что у нас была Дружба, хотя случались у нас и небольшие «подставы».
Например, в начале года учителя решили укрепить дисциплину, которой, по правде сказать, почти не было. Решили посадить за парты мальчишек с девочками.
Я в это время болела, и к моему возвращению в школу на мою долю остался, сами понимаете, «последыш» – никто с ним сидеть категорически не захотел. Слава Стекольщиков был самым хулиганистым да еще с оттенком бравады. Я же была всегда все-таки на особом положении: мой отец – директор этого самого завода, и ко мне относились хорошо всегда, даже иногда подчеркнуто, ну да, была зависть и прочее, но все мы, повторяю, искренне дружили.
Так вот, весь класс, затаив дыхание, следил за моей реакцией, когда учитель объявил мне, с кем я должна была сесть. Моя Майка, уже пересаженная, конечно же рассказала заранее, какой сюрприз меня ожидает. Я не захотела доставлять удовольствие злорадным особям, с одной стороны, и не захотела оскорблять неприкаянного Славку, поэтому очень обыденно села за парту, попеняв только, что парта маленькая. К тому же, перед тем, как сесть, я увидела глаза Славки, ждавшего моего яростного сопротивления такому решению. Глаза были полны страха, боли, стыда за этот страх. Это был один миг, потом он их отвёл, криво усмехаясь, входя в свой задиристый, никому не подчиняющийся, привычный вид. Урок начался без сенсаций.
А утром, придя в класс, я победно уселась за самую большую, комфортную парту. Рядом сидел раскрасневшийся одышливый Славка. Он, придя за час до занятий, передвигал все парты, добывая для нас эту с последнего ряда, за которой сидели два второгодника. Я от всего сердца сказала ему спасибо. И опять меня ранили его глаза. На миг, на долю секунды, в них зажёгся такой блеск, такой всплеск безумной радости, что я, испугавшись за него, сделала вид,  что ничего не заметила, и спокойно стала раскладывать учебники и тетрадки. Этот взгляд я помню до сих пор и думаю, что, вероятно, для него моя искренняя благодарность была первой  в его неустроенной и, наверное, не очень… не очень счастливой жизни. Мы с ним просидели дружно за одной партой полгода, а потом всё в классе вернулось на круги своя: девчонки сели парами на передних рядах, мальчишки – на задних. Но за это время мы еще больше все сдружились, да и дисциплина стала лучше.
Поэтому ко вновь пришедшему, да ещё с потугами на первенство, мы отнеслись с прохладцей, не признавая в нем оного, интуитивно чувствуя в нём что-то «чужеродное».
В то время нашей страной правил Великий Вождь – Иосиф  Виссарионович Сталин. Страна захлёбывалась от любви к Вождю, а мы, дети, боготворили его совершенно искренне. Перед его кончиной закрутилась очередная людская трагедия, так называемое «Дело врачей». Обвинили и репрессировали ряд лечивших его (а по стране – множество не лечивших) врачей-евреев.
Поднялся очередной смерч против евреев. Мы, шестиклассники, мало что об этом знали и существовали в своём мирке, совершенно спокойно относясь к национальной принадлежности друг друга, да просто не зная почти о таковой. Например, у нас училась Лида Авкаева. И говор у родителей был, как помнится, с акцентом, но никто и не думал, какой она народности. Только национальность Майки мы знали, потому что она немного картавила и носила трудновыговариваемую красивую еврейскую фамилию, да знали, что отец у неё погиб на войне. Но её национальность принимали спокойно, просто не замечали. Да, всё оставалось незамеченным... вплоть до появления такого вот «бравого» сынка с живым полковником-отцом.
Вот он-то и начал свою подстрекательскую деятельность, избрав незащищённую Майку своей жертвой (я так думаю – в основном, из-за своих комплексов). Он ходил, подталкивая её, задевая плечом, говорил какие-то гнусности, припевал похабные частушки, обзывался обидными для всех евреев словами. Стал нашёптывать ребятам что-то нехорошее, от чего они, не зная как реагировать, смущенно хмыкали. Сначала мы не обращали на это внимания, отпихивая его и толкаясь в ответ, потом некоторые постепенно начали менять свое отношение к Фае: стали повторять шутки, уже с оттенком превосходства, с оттенком унижения; как сейчас говорят, повелись даже девчонки, в общем-то никогда прежде злобностью не отличавшиеся.
Мая, чувствуя всё это, иногда стала ближе прижиматься ко мне, ища хоть какую-то защиту. Надо сказать, что я по характеру своему из породы «адвокатов», если делить человечество на «прокуроров» и «адвокатов». Всегда вставала и встаю на сторону несправедливо обиженных, за правду и честь. Да ещё немаловажную роль в том, что меня побаивались и, будем прямо говорить, льстили, играл тот факт, что мой отец работал директором завода. Но, как я говорила, у нас была Дружба, и отношения были нормальными, «на равных».
Однажды зимой к концу уроков ко мне подходят, как-то бочком, наши девчонки и начинают таинственно шептать:
– Линка, пойдём сегодня пораньше с нами домой, не жди Майку.
– Почему? – вытаращив глаза от неожиданного предложения, спрашиваю я.
– Майке сегодня мальчишки будут «тёмную» устраивать в раздевалке.
– Не пойду!
Развернувшись, я бросилась в раздевалку, вслед за нырнувшей уже туда Маей.
Вы себе можете представить, что такое школьная раздевалка пятидесятых годов? Нет, не можете (наверное, только мои ровесники помнят и то не все). Школы уже тогда начали строить четырехэтажные, просторные, наша же была двухэтажной, небольшой. Отдельного помещения для этих целей не предусмотрели, просто от вестибюля  была отгорожена барьером часть пространства, на котором стояли стойки с крючками. На каждый класс полагалась такая стойка. Только шестых классов было шесть (наш был «е»), в каждом училось по 30-35 учеников. Занятия кончались у всех одновременно. Вот теперь вы представляете, что значит взять своё пальто после уроков… Но я каким-то образом прорвалась, отбиваясь портфелем от более нахрапистых, и догнала Маю. Сорвав свои пальтишки, мы, уже вместе, выкарабкались из этой толчеи. План нападения сорван. Но, если кто-нибудь подумал, что сложности бедных школьников закончились, уверяю вас, он ошибся.
У школы был хороший фасад. Широкая лестница и широкие входные двери, так называемые парадные. Но почему-то они открывались только первого сентября и в конце учебного года перед каникулами. Остальное время «работали» боковые двери обычного формата и вели они в узкий тёмный закуток под лестницей, а потом уже входящие попадали в холл с раздевалкой. Это входящие… А выходящие ежедневно проделывали этот путь в обратной последовательности: из холла масса ломилась в коридорчик, а потом уже, заполнив его до отказа, прикладывая неимоверные усилия, просачивалась под лестницу, причем плыла монолитом, почти не касаясь земли, до выходной дверюшки. И только тогда выплёскивалась во двор. Вылетали кто как сумеет. Кто-то падал, но не расслаблялся – задавят! – на карачках, на полусогнутых дотягивал, выбираясь наружу.
Конечно, в этом коридорчике наши мальчишки меня от Майки оттёрли, и я увидела её только на улице. Она стояла, вываленная в снегу, портфель валялся тут же, затоптанный и перекошенный. Шапка съехала набекрень. Из носа шла кровь. Она стояла и ревела. Народ с шумом и гамом разбегался, обтекая несчастную и не обращая внимания на произошедшее. Я подняла портфель, отряхнула. Было ясно без слов, что задуманная операция совершилась.
– Больно?
– Да, – Маечка заревела ещё безутешнее.
– Ты видела, кто это был?
– Да, – она назвала троих наших друзей. Наших! Друзей! Тех, с кем  жили в мире и дружбе, тех, кто заботливо нас провожал  до школы и домой в тёмное время суток зимой, оберегая от каких-то стай, промышлявших тогда разбоем на дорогах. Это было потрясением. Вышли мы с ней на дорогу и побрели неспешно к дому. А это довольно далеко. Транспортом мы вообще не пользовались, да и транспорта было тогда «кот наплакал».  Вдруг, вдалеке, из-за угла выглянули знакомые фигурки и, увидев нас, мигом исчезли. А потом навстречу нам, т.е. вернувшись, подошли наши девочки и наперебой стали участливо спрашивать, что случилось. Заохали, негодуя, и поинтересовались, не знаем ли, кто бы это мог быть.
Конечно, мы были наивными  неискушёнными человечками, и моя Маечка, обрадованная сочувствием, всхлипывая, простодушно назвала фамилии погромщиков.
– Девчонки, пойдемте быстрее, а то холодно, – предложила наша первая подружка Лидочка.
– Мы не можем: у Майки кровь ещё идет.
– Ну, тогда мы пошли.
И они, здорово прибавив в темпе, быстро исчезли за углом. Зайдя за поворот, мы их уже не увидели, зато увидели три фигуры противоположного пола, хорошо нам известные, которые явно никуда не спешили. Ну да, это наши пацаны, в недавнем прошлом верные защитники (и даже некоторые из них – мои воздыхатели), а ныне, выходит, наши враги. Намерения их не вызывали сомнений. Вовка, старший из них, приступил сразу к допросу.
– Ты видела? Ты зачем сказала, что я тебя бил? – из чего следовало, что «разведчицы» добросовестно пересказали наш разговор. – Линка, отойди, не мешай, а то и тебе влетит...
Далее началась общая потасовка. Тут досталось не только Майке, но и мне, да и противники в ближнем бою понесли потери. В миг отлетели все эти «нельзя», которыми пичкали меня дома: нельзя грубить, нельзя обижать, нельзя драться, надо всё решать мирно... Я, конечно, понятия не имела ни о каких дзю-до и прочих японо-китайских премудростях. Я защищала и защищалась сама, я была в ярости и пиналась, да ещё и царапалась, как сумасшедшая. В конце концов мы обе оказались в снегу, поверженные окончательно. Ребята разбежались. Теперь, ревя уже в два голоса, волоча за собой портфели и размазывая кровь по лицам, мы ввалились к нам в квартиру. Видок у обеих был ещё тот. Моя бедная больная мамочка чуть не лишилась чувств. С работы сразу же прибежал перепуганный папа и хотел вызывать милицию. Мы заревели ещё пуще, прося не делать этого. Дело в том, что отцу часто грозили и зарезать его, и убить: время было очень тяжелое, вот он и подумал, что расправились с нами какие-то бандиты. Войдя в курс дела, отец ограничился звонком директору школы...
Ну, а мы продолжали учиться. Инцидент вроде бы забылся, тем более, что Ослов после этого присмирел, и вся возня вокруг Фаи тут же кончилась. Окончили мы десять классов в 1957 году, отгуляли выпускной бал и ни разу больше не собирались нашим классом. Не очень тянуло. Заноза осталась – предательство не прощают.
А с моей Маечкой мы дружим до сих пор. Поздравляя её с пятидесятилетием, написала ей приветственную Оду, в которой есть такие строки:

...Да, это был наш школьный мир.
Мы в нём дрались, порой влюблялись.
Друзья на верность проверялись.
И так случилось – лишь вдвоём
Мы дружбе детства гимн поём.
Пусть нам с тобой по пятьдесят,
Года тех чувств не умалят...

Дорогие люди! Берегите детей. Любите и оберегайте  от всякого рода подлецов и любителей таскать каштаны из огня чужими руками.
Будьте   бдительны!

;
Часть III


ДОМАШНИЙ  УЮТ…

Вослед детству, как приношение незабываемым далёким, за дымкой, годам, уже находясь в пожилом возрасте, посвящаю вам, дорогие читатели, сказку с любовью к Семье, с пожеланиями счастья и долголетия в ней. Любите и уважайте друг друга, любите и воспитывайте детей…


ПУСТЬ  ВАМ  ПРИСНИТСЯ  СКАЗКА

(сказка  для  детей  и  взрослых)

– Здравствуйте, Ирина Николаевна! Вы, как всегда, чудесно выглядите. Светочка, Дениска, идите собираться. За вами мама пришла. – Всё это скороговоркой проговорила  Валентина Петровна, воспитательница средней группы. – Ваши детки такие молодцы! Только перешли в среднюю группу, а уже освоились и подружились с ребятами. Простите, пожалуйста, что не могу уделить вам должного внимания. Слежу «за выдачей» деток родителям. Видите, как дружно разбирают.
В дверь детского садика то и дело заходили мамы и папы, раскрывали объятья своим деткам, помогали им собираться. Все спешили по домам.
Ирина Николаевна подхватила за руки двойняшек, и они мелкими перебежками торопливо побежали к машине. Таким способом мамочка хотела избежать или отсрочить постоянного фонтана вопросов… Уловка не удалась!
– Ма-а-ам, – подпрыгивая на бегу, наперебой запричитали детки, – а Руслан довезёт невесту до её ба-а-тюшки?
– Господи, какой Руслан? До какого батюшки?
– Руслан, он победил чудище и отрубил ему бороду, – с выражением, как мог, пояснял Денис.
– Тихо, дети. Дома поговорим. Я за рулём. Меня отвлекать нельзя.
Это был закон. Папа категорически запрещал разговаривать с мамой, когда она вела машину. Приходилось терпеть. Но уже дома, раздеваясь, дети вновь наперебой заговорили о Руслане.
– Так. Стоп. Всё по порядку. Какой Руслан? Отвечает Денис. Слушаю тебя.
– Ну… Руслан. Про него и про чудовище, которое он победил, нам вчера папа читал, когда укладывал нас спать.
– Он обещал сегодня дальше почитать. Было очень интересно и красиво, стихами, – запричитала Светочка, на всякий случай приготовившись зареветь.
– Ещё раз. Тихо. Я всё поняла. Если вам интересно, сегодня будет про-должение. А сейчас – мыть руки и за стол. После ужина можете поиграть или порисовать, а я буду готовить ужин папе. Он уже скоро придёт. В комнате не баловаться и не разбрасывать игрушки и карандаши. Приду, проверю.
– А папа… – после ужина попытался продолжить тему Денис.
– Дениска, иди играй, – махнула на сына рукой мама, поцеловав его в макушку.
А Светочка уже играла со своей любимицей кошкой Мусенькой.
За полчаса до отбоя мама заглянула в детскую. Дети занимались своим любимым делом, рисованием.
– Так, мои хорошие. Давайте посмотрю, что нарисовали. Хорошо, но надо стараться лучше раскрашивать, не залезая за границы рисунка. Карандаши все заточены? Ну, молодцы. А теперь – 15 минут на уборку, потом – водные процедуры.
Да, убирать было что!  Денис собрал рисунки в две стопочки: свои и Светкины, кое-как собрал карандаши и сунул на место, в стакан, собрал чистые листы для рисования.
– Всё! Я первый, – крикнул Дениска и побежал в ванную комнату.
Светочка собрала с пола свои куклы, Денискины машинки, порванные рисунки, нашла под столом ластик, огляделась и, удостоверившись, что всё вроде бы чисто, пошла в ванную.
В это время пришёл с работы уставший папа.
– Привет! Как вы тут? – задал вопрос, целуя маму, – дети ещё не спят?
Тут из ванны вылетел «небольшой тайфунчик», который с визгом повис на отце с обеих сторон…
За ужином мама спросила:
– Слушай, ты зачем поэму серьёзную им читал вчера? Надо же на ночь лёгкую сказку читать, пусть того же Пушкина, но детскую. Они сегодня меня замучили Русланом: что с ним дальше будет!
– Да я хотел найти как раз томик со сказками, но заторопился: они что-то капризничали, поэтому схватил, что попалось под руку. Оказалось – «Руслан и Людмила». Ну и начал им читать про битву Руслана с Черномором. Зачитался – самому интересно – и не заметил, как они уснули. А сегодня ты им почитаешь, или я?
– Я. Придётся дочитать им про этот бой. Ты кушай и отдыхай. Я пошла укладывать близнецов.
– Ну, что, дети, готовы слушать про Руслана дальше?
– Да, да! – в два голоса закричали от нетерпения детки.
Мама потушила верхний свет, оставив только настольную лампу... и в комнату вошла сказка…
Руслан, русский богатырь, расправившись с Черномором, бросился искать свою невесту, похищенную злым колдуном. Обежал весь замок, сад, все владения, но её нигде не было. В отчаянии он сел передохнуть и, взмахнув рукой, нечаянно сбросил волшебный колпак-невидимку с головы Людмилы. Радость! Но, увы. Она спала, заколдованная злодеем. Поднял её спящую и, сев на своего боевого коня, поспешил домой, к её батюшке, князю Владимиру-солнышко…
Мама встала и посмотрела на детей. Они сладко спали. Поправила одеяла и потихонечку вышла.
В комнату сквозь занавески чуть пробивался лунный свет. Было тихо. Даже соседская собачонка Нюша не гавкала. Вдруг где-то в углу послышался тонкий голосок.
– Эй, братцы, карандаши! Помогите! Меня забыли на полу. Я хочу к вам. Мне тут страшно одному!
Карандаши в стакане завозились, закрутили наточенными носами.
– Кто это пищит противно, перебудил всех? – недовольно спросил Красный карандаш.
– Да я это, Зелёный! Меня Дениска уронил и забыл поднять. Я под столом.
– И как же мы тебе поможем? – в разнобой спросили карандаши.
– Не знаю. Я сейчас перекачусь на коврик, но подняться-то не смогу, – жалобно заскулил Зелёный.
В этот момент приоткрылась, тихо скрипнув, дверь и в комнату неслышно вошла Муся. Увидев её, Зелёный радостно завопил:
– Мусенька, Мусенька, помоги мне. Перенеси на стол!
Мусенька тихо подошла, аккуратно взяла карандаш зубами, как своих котят, и, запрыгнув на стол, положила бедолагу на лист бумаги.
– Спасибо тебе, дорогая. Оставайся на столе. Посмотришь, какие картинки мы сейчас будем рисовать, правда, ребята? – уже обращаясь к карандашам, сказал Зелёный.
– Да! – хором отвечали карандаши, выбираясь из своего стакана. – Мусенька, ты – настоящий друг! Спасибо, – от души благодарили любимицу дома за спасение товарища.
– Что кто будет рисовать? Думаю, тема известна. Папа вчера, а мама сегодня читали своим деткам прекрасную сказку! Давайте нарисуем картинки по этой сказке!  Про всё, о чём услышали!
– Я нарисую, как в небе сверкают звёзды и ярко светит молодой месяц, стараясь помочь Руслану! – подал голос Оранжевый карандаш.
– Я окрашу всё ночное небо, чтобы на нём ярче сияли твои звёзды и месяц, – обратился к Оранжевому Синий.
– А я нарисую густой лес, над которым боролись Руслан и Черномор – воскликнул Зелёный.
– Я распишу золотом шпиль дворца. Он будет сиять и светить Руслану, чтобы воин не заблудился в ночном небе чужого незнакомого края и скорее поймал колдуна, – подал голос Жёлтый.
– А я хочу нарисовать Людмилу, которая спит, заколдованная Черномором, – воскликнул Голубой карандаш.
– Мне очень хочется вместе с Белым карандашом нарисовать верного и храброго коня Руслана, который повезёт Руслана и Людмилу, и притороченного к седлу Черномора в мешке домой, к отцу Людмилы, – сказал Коричневый карандаш.
– А я? – встревожено подал голос Чёрный, – что же мне нарисовать?
– А ты нарисуй дорогу. Ведь земля чёрная, а асфальта тогда не было, – подумав, подал голос Красный карандаш. – Ну, а я окрашу край неба в красный – это будет заря, восход солнца. Утро.
Тут кошка Муська, зевнув, мягко спрыгнула со стола на кроватку, где спала Светочка.
– Ну, друзья, вы рисуйте, а я посплю в ногах у Светочки, моей любимицы, пока мама меня не обнаружила и не вынесла из детской комнаты. Вы же знаете, что она не разрешает здесь спать. Но я так люблю эту девочку!
Карандаши принялись за работу.
Вскоре чудесные картинки были готовы, и карандаши, полюбовавшись своими трудами, живо попрыгали в домик-стакан. Мусенька от их шуршания проснулась, сладко потянулась и, мягко запрыгнув на стол, посмотрела картинки. Одобрительно замурлыкав, тихо ушла из детской, помня мамин запрет.
А картинки, подхваченные волшебной волной, неспешно поплыли в сны мальчика Дениса
и девочки Светочки,а так же ко всем деткам, которым родители и бабушки
с дедушками читают прекрасные сказки…
;

НАШ  ЛЮБИМЫЙ  ПАПА

Наш папа в семье самый главный.
И даже бабули главнее.
Он добрый и умный. Он славный.
И всех бармалеев сильнее.

Мы с ним в зоопарке бываем,
Живут где смешные мартышки,
И вслух вечерами читаем
Семьёй интересные книжки.

Всегда мы его ждём с работы
И все окружаем заботой.
А он нас, смеясь, называет
Своею любимой «пехотой».


 
МАМА

Самое главное слово на свете…
Знают его на планете все дети.
Первым ребёнок начнёт лепетать,
Ну а букварь уж научить читать.
Слово то – МАМА. Простое такое.
Самое важное в жизни, святое.
Первый  шажок – к ней. Наш  первый синяк
Вылечит быстро. И это всё так.
Мама проводит и мама же встретит.
Мама на все почемучки ответит.
Радость подарит, от бед защитит.
Шалости наши поймёт и простит.
Самая добрая – мама! Да, дети? –
Знают об этом все дети на свете.


СПАСИБО,  БАБУЛЯ!

Я своих любимых «предков»
К сожаленью, вижу редко.
Где бывают? – на работе,
На рыбалке, на охоте…
И в шоп-турах пропадают,
И к подружкам забегают…
А я так по ним скучаю!
И назло озорничаю!
Но со мной бабуля рядом.
Поцелуем, нежным взглядом,
Золотою, будто, рыбкой,
Сказкой доброй и улыбкой,
Пирожком, чайком с вареньем
Вмиг поднимет настроенье!..


 
ЛЮБИМЫЙ  ДЕД

С дедом завтра на рыбалку
Рано утром мы пойдём.
Да, сестру немного жалко,
Но девчонок не берём.

Черви, удочки и каша –
Всё готово. Ровно в пять,
Как часы, команда наша
Выйдет… только б не проспать!

Анька хныкать после будет.
Но куда ей с трёх-то лет!
Горло сразу же простудит,
Ведь, не вот тебе атлет…

А гулять мы вместе ходим.
Дед читает сказки нам.
С серым волком дружбу водим
И грозим всем колдунам.

Папа нас зовёт: «пехота».
Аньке – три, а мне пять лет.
Нам с сестрой сказать охота:
Генерал – любимый Дед!
;

О, мамы и папы! Любите детей.
Дарите подарки, каких не видали,
Но без воспитания – добрых вестей
От выросших деток дождётесь едва ли…

 


 

;