Планета Н. Вавилова

26-I-1943  скончался в тюрьме, оклеветанный следствием и судом, великий биолог  Николай Иванович Вавилов (растениевед, генетик, автор «закона гомологических рядов», за который его называли «Менделеевым биологии»). В связи с чем вспоминается его дивная последняя книга – «Пять континентов» (о странах, где он побывал в научных экспедициях).
Она не завершена: он обработал лишь часть собранных материалов, когда его арестовали  за «шпионаж» (в 1940 г. на западной границе, где год спустя ухитрились не заметить Гитлера. Извиняюсь за  отступление от темы).. Но тут случилось чудо по знаменитой формуле «Рукописи не горят»: их сохранила, не струсив, его машинистка А.С. Мишина (простите – не знаю её имени: издатели   не сочли нужным сообщить! Тоже характерно).
Чем замечательна эта книга? Своим  особенным – вавиловским – взглядом на нашу планету (хотя, конечно, он близок к «ноосфере»  В. Вернадского и прочих русских  «космистов»). Ибо обычно всякий путешественник (в том числе и учёный) интересуется прежде всего дикой природой – как она образовалась по своим собственным законам. Это есть и у Вавилова: он искал на всех континентах очаги  происхождения культурных растений, поскольку был убеждён, что земледелие зародилось не у какого-то сверходарённого «народа», а  в результате развития  человечества (вышеупомянутой ноосферы). Встречи с этими очагами на страницах «Пяти континентов» тоже волнуют до глубины души: например, с дикими яблонями Пёстрых гор (Ала-Тау) – сладкими, благоволящими к человеку, предками наших  садовых. Или со злаками Ближнего Востока, которые, оказывается, так и живут у себя на родине, как до великой неолитической революции, когда хлеб стал нашей плотью. Но всё-таки главное для Вавилова  не дикая природа, а культурная.
Всё, что человечество успело насадить и возделать после неолита. Планета людей.
Описывает он эту планету захватывающе:
 «Пересекая горный хребет, путник попадает в обширную возделываемую долину р. Герируд. Перед ним открывается как бы сплошное зелёное озеро – Гератская долина. Город слился с полем, минареты, мечети, кладбища перемешиваются с садами, полями. Собственно город за стенами – ничтожная площадь, ширина же долины доходит до 30 км около Герата... Весь оазис представляет сплошную культуру. Одна деревня примыкает к другой, составляя как бы сплошной город-сад, город-поле»
Это путник видит с высоты горного хребта – весь оазис целиком. А вот вид ближе:
«Высокая земледельческая культура... не отразилась на уровне городской жизни Герата. Немощёные и неосвещаемые улицы, невероятная грязь. Около каждого дома – сточные ямы, в которые собираются нечистоты. Гератцы живут в двухэтажных мазаных домах. В первом этаже помещаются животные, во втором – люди... На больших улицах нечистоты собираются желобами в маленькие пруды, заросшие водорослями. «Зелёные озёра Герата» –  своеобразные поля орошения в самом центре города. Грязные бассейны по большим улицам служат для питья, одинаково для людей и животных. В летние месяцы во всём Герате стоит нестерпимое зловоние и духота».
Эти «заросшие прудки» около каждого дома, и сами дома-общежития с животными, и бассейны «для питья» (а также купанья и исцеления больных, как Силоамская купель в евангельском Иерусалиме) – всё это обнаруживают археологи при раскопках самых древних городов Месопотамии и Египта. Именно так и выглядели те «колыбели цивилизации»: трудолюбивый земледелец размешал речной ил с водой и навозом – и  жизнь полезла из разогретой солнцем грязи во всей своей многоликости, от благоволящих к человеку растений и животных до паразитов и инфекций. «И ангелы, увидев, сказали: «Здесь лучше, чем на небе».
(Кстати, эти «генераторы жизни» работают до сих пор: и сегодня на реках древнейших цивилизаций (на Ниле, Евфрате, Ганге, Янцзы) – та же грязь и... самая высокая рождаемость)
Такая живучесть глубокой древности характерна не только для Ближнего (библейского) Востока. В высшей степени примечательна в этом отношении Испания:
«При изучении Испании приходится учитывать сложные исторические наслоения, смену различных культур и народов. Ни в одной европейской стране не сменялись цивилизации так часто, как в Испании... Разнообразие климата, почв  в связи с горным рельефом, влияние различных цивилизаций, разнообразие народностей – всё это, естественно, отражается на составе растительных культур. Сюда с незапамятных времён привозились семена и растения из различных средиземноморских стран и Юго-Западной Азии. С открытием Америки сюда хлынула волна американской интродукции... Чем больше мы изучали Испанию, тем более она представлялась нам замечательным историческим музеем».
В этом музее взгляд учёного обнаруживает: «старый романский» (т.е. древнеримский!) плуг; культуру «примитивной пшеницы-однозернянки, когда-то, во времена древней Трои, широко распространённой, а ныне всюду вымершей»; «конические сосуды для оливкового масла, вина и маслин», которые «мало чем отличаются от минойской культуры на острове Крит» (т.е. прямо из легендарной Атлантиды – откуда, заметим, и знаменитые испанские игры с быками). И всё это – в  одной лишь Ламанче, «ровной монотонной местности с бедной флорой», где Сервантес видел лишь лес ветряных мельниц (увиденный и Вавиловым – триста лет спустя!). А ведь в Испании – пятьдесят провинций. И у каждой – свои «экспонаты».
Попробуйте, например, угадать: где встретил Вавилов самые высокие урожаи риса? В Японии? В Индокитае? Нет – в... Валенсии! «Вдвое выше, чем в Японии, и в 6-7 раз превышает Индию». Ибо «земледельческая культура Валенсии может считаться непревзойдённой на всём земном шаре по тщательному уходу за полями и садами... Вся Валенсия – цветущий сад».
А вот провинция Андалусия, названная так по печально известному народу – вандалам. Но следа своего они там не оставили (назидательный урок всем вандалам). Зато оставили мавры – «в Андалусии более резко, чем где-либо в Испании, сказывается влияние арабской культуры... Гранада справедливо сравнивается с Дамаском по расположению у подножья гор и по изобилию воды... Сад питается водами Сьерра-Невады: чем жарче день, тем сильнее тают снега на вершинах... Канал, окаймлённый белым мрамором, снабжает водой весь сад с причудливо подстриженными миртами и кипарисами»...И так далее: о кордовском садовнике XII века Абу Захарии, чью книгу о садах не посмели сжечь инквизиторы; об эмире Абу-р-Рахаме, который посылал агентов в Сирию и Индию за экзотическими деревьями и цветами («были вывезены финиковая пальма и гранат, причём последний стал эмблемой Гранады») О старинных домиках Севильи – «непременно с двориком, фонтаном и цветами» (а в Ламанче – узкие, чисто античные улицы, «коренастые дома с маленькими окнами и железными решётками», которые «вряд ли изменились со времён Дон-Кихота»). Невозможно выбрать цитату – так всё красиво и глубоко.
Ещё больше, чем Испания, поражает Япония – страна на совсем другом краю Евразии, не имеющая, похоже, ничего общего с индоевропейским земледелием (не имело же с ним заведомо ничего общего земледелие Америки до Колумба). Если Испания – это музей восьми тысячелетий Средиземноморской цивилизации, то в Японии жизнь лезет из недр, как лава из тектонического разлома. Хотя, конечно, не сама по себе, а благодаря энергии трудолюбивого народа:
«Особенностью Японии... является возможность вегетации в течение круглого года... Почти в каждом месяце что-либо сеется либо созревает. Характерное отличие многих плодовых – раннее цветение... Цветение вишни – национальный праздник. Сотни стихов посвящены изумительно красивой картине. Это синоним весны. Наступает осень – новые краски, новые цветы... Трудно представить большее разнообразие, чем среди японских хризантем. То они спадают огромными каскадами, создавая картину потока, то это гигантские формы с отдельными цветками, достигающими 40-50 см в диаметре... Каждый год в городах и селениях идут выставки. Соревнуются отдельные хозяева в деревнях, соревнуются города, соревнуются торговые фирмы...
В Центральной и Южной Японии использован каждый клочок земли... На поле и огороде – ни одного сорняка. Япония не знает сорных растений... если они появляются, то мигом  уничтожаются».
Ещё одна фантастическая черта Японии – жажда знаний. Там собирают и накапливают информацию, как афганский крестьянин – землю для Кабульского оазиса (да – есть и такой образец трудолюбия: Кабульский оазис, оказывается, создан в значительной мере искусственно). Пересказать вавиловский рассказ о постановке народного и профессионального образования в Японии невозможно – он занимает десять страниц. Ограничимся несколькими цитатами:
«Стоит пройти в Токио по знаменитой улице Канде и видеть сотни книжных лавок, чтобы понять жажду знаний... Поражает обилие переводов. Почти все лучшие руководства по важнейшим отраслям науки... классические руководства по естествознанию... Путешествуя в глубине Японии, нам приходилось удивляться богатым библиотекам маленьких опытных станций... Народная школа, притом прекрасно организованная, - непременный атрибут каждой деревни. Все школы снабжены великолепными пособиями по географии и естествознанию... Национальный комитет издаёт ряд превосходных журналов почти по всем разделам науки... В Киото была организована моя лекция для студентов и профессоров. В качестве подарка я получил многотомное сочинение по истории земледелия Японии»
Знания всегда устремлены в будущее – за этими строками можно видеть уже черты завтрашнего сельского хозяйства. Не тысячелетних полуинстинктивных традиций неолита, а «зелёной революции» 1960-х годов, её лабораторий и агропромышленных комплексов с прямо-таки вулканической производительностью. И, конечно же, невольно (но закономерно!) рождается вопрос: а каким будет  место России в том будущем?
Тут, как говорится, возможны варианты.
С одной стороны, наука сегодня установила, что земледелие Восточной Европы, особенно в её северной части, требует гораздо больших средств и трудов, чем на Западе и Юге. В силу чего уже давно высказываются  предложения продать кому-нибудь Русскую Землю (это такое понятие в нашей культуре – в  «Повести временных лет» оно появляется раньше понятия государства), а на вырученные деньги накупить бананов и джинсов. И некий «губернатор», наладивший в подведомственном крае торговлю «матерью-кормилицей», уже похвалялся перед телезрителями: «Я теперь каждый день бананы ем». То есть: человеку хорошо. А про библейскую чечевичную похлёбку – что и у кого на неё покупается (напоминаю: первородство. У олухов) – он либо не читал, либо не думал.
С другой стороны, существует ещё одна наука – историческая. И она свидетельствует: наше земледелие – в  наших географических условиях! – продолжается уже полторы тысячи лет, с тех пор, как готы, гунны и авары задвинули русь в северные леса. И не на бананах (вообще не на импорте) вырастали те двужильные поколения, которых хватало и на все ужасные войны за Отечество, и на его заселение от первобытных степей Юга (распаханных лишь после  русского возвращения туда при Екатерине-2) до  ледовитых океанов Севера. Хвалёные японцы,  захватив Сахалин в 1905 г., вымерзали там в своих бумажных домиках, а наши поселения ещё в XV веке вышли на Белое море!
Но... «то было въ ты рати и въ ты пълкы». Сегодня в будущее идут другие – те, в глазах кого русская история – лишь тысячелетнее рабство. Кого уже не заставишь горбатиться (и на ниве, и под пулями)  за один лишь «священный долг».
Поймут ли они, что тот священный долг нашей истории вовсе не был коварной выдумкой «царских сатрапов», а отражал национальный исторический опыт – что без такого долга мы просто перемрём, и по отдельности, и все вместе? Это очень большой вопрос. Лично я на него ответить не могу.
Знаю только, что со времён неолита на всей планете действует жестокий закон: кто не радеет о земле – отдаёт её другому, радеющему. Это не только притча о чечевичной похлёбке – так расселялись по Средиземноморью древние греки и римляне, так уже в новое время англосаксы отняли целые страны у аборигенов Новой Зеландии, Австралии, Северной Америки. Вряд ли русские смогут стать исключением, если очередь дойдёт до них.
Знаю (при всём своём невежестве в сельском хозяйстве) и то, что жизнь не стоит на месте. Н. Вавилов описывал планету после Первой мировой войны – с того времени многое изменилось. В Астурии, скажем, пшеницу наверняка уже не убирают теми диковинными щипчиками, которые напомнили Вавилову Грузию (где тоже техника сегодня другая). Человечество живёт не музейными экспонатами.
Значит, наша задача усложнилась.