Первый день скорпиона. Отрывки из приключенческого

Отрывки из приключенческого романа.



Москва, 13 января 1990 года.

Я толкнул тяжелую дверь и почти с наслаждением протиснулся в теплое чрево магазина. У полок, заставленных японской электроникой, западногерманскими кухонными комбайнами, французскими утюгами и фенами важно стояли несколько продавцов. Покупателей, даже не покупателей, а скорее посетителей было немного, и они почти равномерно разбрелись по отделам, изучая ассортимент.

Я подошел к доске объявлений, где подробно излагались новые «Правила торговли на валюту для советских граждан в магазинах Внешпосылторга «Березка» и углубился в чтение. Быстро разобраться в инструкции мешал стоящий рядом со мной мужик, который постоянно апеллировал ко мне, яростно матеря отечественную торговлю, обещая засунуть кому-то в глотку бумажки, еще относительно недавно ценившиеся гораздо выше банкнот с изображением Ленина. Покончив с правилами, я отошел от стенда, прикидывая, уложусь ли в неделю с покупкой нового холодильника на дачу или нет.

Признаться честно, я никогда не испытывал доверия к чекам «Внешпосылторга», бонам «Внешторгбанка» - эдаким предметам вожделения простаков-обывателей. Поэтому, когда по прихоти Рыжкова случилось прекращение их хождения, меня это не коснулось. Потом я не без удовольствия слушал рассказы, как люди со всей страны кинулись в Москву и Питер отоваривать свои стремительно дешевеющие псевдовалютные накопления, что вызвало ажиотажный спрос в «Березках», очереди как за билетами на Пугачеву и небывалую волну спекуляции и мошенничества.

Как мне впоследствии рассказывали коллеги, фуры с импортным ширпотребом, специально закупленным под изымаемые из обращения чеки, добрались до «Березок» аккурат на следующий день после окончания их действия. Дефицит был моментально отфактурован в обычные магазины, где разошелся среди своих по смешным ценам. Прикинув, кто и сколько «наварил» на этой незатейливой операции, я откровенно им позавидовал.

Как ни странно звучит такое для советского человека, но в магазине было довольно уютно. Из отдела радиоаппаратуры доносилась приятная музыка, и я невольно задержался, чтобы погреться перед забегом по двадцатиградусному морозу до ближайшей станции метро.

Тем временем ситуация в торговом зале изменилась. Какой-то военный, кажется, полковник, стал покупать телевизор и видеомагнитофон. Окруженные кучкой зевак и спекулянтов, он и парнишка лет четырнадцати, должно быть сын, стояли и наблюдали, как два вышколенных продавца проверяют аппаратуру. Подошел и я. Полковник взял в руки блок дистанционного управления и пощелкал каналами. Телевизор работал превосходно. Поинтересовавшись у мальчика, нравятся ли ему краски, он кивнул головой, давая понять, что у него нет претензий к качеству.

Внезапно я поймал себя на мысли, что испытываю сейчас состояние, идеально описываемое английским выражением «slight movement of recollection», дословный перевод которого «слабое движение воспоминания» несколько изящнее известного русского «в мозгу что-то шевельнулось». Без сомнения, мне доводилось слышать этот голос и встречаться с полковником раньше. Пока я заходил сбоку, пытаясь взглянуть на его лицо, продавцы перешли к проверке видеомагнитофона. Они подключили его к телевизору и поста-вили на запись.

По второй общесоюзной передавали ура-патриотический «Концерт солдатской песни». Наконец, мне удалось расположиться так, чтобы, не привлекая внимания рассмотреть военного. Он без энтузиазма наблюдал, как бравые ребята, одетые в камуфляжную форму, выпрыгивали из раскатывающей по сцене автомашины, вступали с кем-то в рукопашный бой, а потом убегали за кулисы. Я готов был поклясться, что уже когда-то прежде видел полковника, но стоя рядом с ним и разглядывая в упор, не мог вспомнить при каких обстоятельствах. Продолжался концерт. На сцене появилась группа десантников с гитарами и зазвучала композиция об Афганистане «Скажите, горы».

Мне говорили, что среди части ветеранов Великой отечественной войны, песни, написанные нашими солдатами в период афганской кампании, вызывали снисходительную усмешку. Стариков можно понять: внуки в отличие от них не принесли Родине на штыках радость победы. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что такое отношение если и существовало, то только к самодеятельному творчеству. Полковник, несомненно, участник афганских событий - из военных почти одни они имели возможность отовариваться в «Березках» - стоял и слушал одну из всего лишь двух песен об этой войне, получивших «прописку» на Центральном телевидении. О чем он думал в эти минуты. Его лицо оставалось спокойным, а мысли, как принято говорить, были где-то далеко. Продавец сделал попытку выключить запись, но полковник остановил его словами: «Пусть до конца».

И я вспомнил! Я вспомнил, лето 1980 года и небольшую площадку где-то в Афганистане. Где именно, из всей нашей бригады инженеров и конструкторов не знал даже руководитель. Мы прибыли туда для обслуживания нового сверхсекретного вертолета, над которым в течение долгого времени работал, в том числе и наш НИИ. Машина, успешно пройдя предусмотренные испытания и получив положительное заключение государственной комиссии, готова была участвовать в показе первым лицам страны, когда нас в количестве двенадцати человек внезапно собрали в Москве и через день перебросили на эту базу.

Вертолет был уже там. В течение двух ночей мы гоняли его на всех режимах и проверяли системы, днем обрабатывая полученные результаты и, наконец, увидели тех, ради кого все это было затеяно.

Их было пятеро: подполковник и четверо прапорщиков. Появились они ночью, когда проверялась последняя и наиболее важная система вертолета - супермаховик. Я сидел в кабине и контролировал скорость его разгона и уровни вибрации. Согласно правилам эксплуатации устройство имело тридцатипроцентный запас по энергии на экстренный случай, но использование его таким образом повышало вероятность выхода из строя редуктора с последующим разрушением, что неизбежно приводило к катастрофе летательного аппарата.

Подполковник появился за моей спиной и несколько минут смотрел на приборы. Зачарованный светомузыкой десятков индикаторов, я молча наблюдал, как на одном из них красная линия, удлиняясь, медленно пожирает темноту, а над ней периодически вспыхивают цифры шестьдесят, семьдесят, восемьдесят процентов запасенной энергии. Наконец вспыхнула цифра сто, и все табло загорелось ровным зеленым светом. Смолк невообразимый грохот – отключился маршевый двигатель.

Я оглянулся на подполковника. «Пусть до конца», - полушутя, полувопросительно сказал он и положил руку на запломбированную дверцу, за которой находилась кнопка тридцатипроцентного запаса энергии. «Пусть», - неудачно пошутил я тогда, - «но после того как подпишете акт о приемке вертолета». Подполковник подписал акт через два часа. А еще через пятнадцать минут вертолет поднялся в небо и исчез. И вот внезапная встреча через десять лет.

«Значит, они все-таки вернулись, - думал я, несмотря на мороз неторопливо шагая в сторону метро, - а к показательной демонстрации мы готовили вторую машину. Интересно узнал бы он меня, заговори я с ним. Вряд ли. А рапорт наверняка подал. Пиши потом объяснительные. А сколько мне тогда было? Восемьдесят минус пятьдесят один. Двадцать девять лет. Совсем еще пацан. Кристинка тогда в первый класс пошла. Да, время летит. Вспомнил, на самом деле их было шесть. Просто четверо бугаев были подстать подполковнику, а пятый даже моложе меня. Странное он производил впечатление. Обычно лица военных - стереотип. А этот нет. Невоенное лицо. Я еще тогда подумал, может переводчик. Называли они его «Петруха». Черный юморок у ребят, если вспомнить «Белое солнце пустыни». Да, а вообще непонятно в каком он был звании. Вряд ли бы на такое дело послали рядового. По возрасту те были где-то лет на пять в среднем постарше…»

В вагоне метро, оцепенев от монотонного укачивания, я вяло, но не без удовольствия размышлял о предстоящей командировке в Женеву. Но какое-то неприятное ощущение, словно не дающий заснуть ночью назойливый комар, портило настроение и не давало возможности сосредоточиться. Сделав над собой усилие, я сконцентрировался и осознал, что меня мучит. Это было косвенно связано с той давней поездкой в Афганистан…

Из нашей организации, не считая меня и шефа, там было еще трое моих хороших приятелей. Спустя месяц после возвращения я стал для них почти врагом. Не чувствуя за собой никакой вины, я посчитал ниже своего достоинства затевать выяснения. Отношения мало-помалу восстановились, но на разговоры относительно причин того инцидента было наложено негласное табу.



12 июня 1980 года. Афганистан.

Вертолет снова начал набирать высоту одновременно увеличивая скорость. Внизу промелькнули огни какого-то населенного пункта, тускло блеснула речка.
Савва немного ослабил ремни, пристегивавшие его к креслу, и оторвался от иллюминатора.

В памяти всплыл давнишний разговор с Кроховым. Командир рассказал ему байку про одного знакомого летчика. Отправляясь на рискованное боевое задание, тот нарочно ссорился с кем-нибудь из офицеров, думая, что этим повышает шансы на свое благополучное возвращение. Суеверный авиатор полагал, что судьба постарается не допустить такой несправедливости к пострадавшему сослуживцу, как отсутствие извинений в случае гибели обидчика. Савва хотел тогда еще спросить, выбирал ли он каждый раз новую жертву или уже имел постоянную «клиентуру», но тут командира позвали к ВЧ, и он ушел.

«Если эта примета работает, - грустно подумал он, вспомнив сцену прощания с Ритой, - то у меня точно есть шанс вернуться, чтобы принести ей извинения».

Она пришла его проводить одетая с иголочки. Савве стало даже неловко от того, что они моментально привлекли внимание всего зала ожидания аэропорта. Он – высокий, ладно скроенный, в парадной форме десантника. Она – красивая, изумительно сложенная брюнетка.

Он стоял в очереди у стойки регистрации. Мама не поехала его провожать. Он сам не захотел. Побоялся, что разрыдается при виде плачущей матери.

Рита шла по полупустому залу, мужчины оборачивались и смотрели ей вслед. Женщины тоже глядели, но украдкой. Их интересовало скорее, если она провожает, то кого? Чем ближе она подходила к стойке для регистрации на Ленинград, тем неувереннее становились ее шаги. Не дойдя до очереди нескольких метров, девушка разочарованно пожала плечами и повернулась обратно.

Савва пришлось негромко окликнуть ее. Рита обернулась и первую секунду ничего не поняла. К ней направлялся молодой человек, одетый в форму ВДВ.

- Привет. Рад, что пришла меня проводить.

- Привет, - она удивленно оглядела его с головы до ног, - вот ты какой!

- Какой такой? – не понял Савва.

- Военный.

Она положила руку на треугольник тельняшки и сказала кокетливо.

- Почему ты носишь эту полосатую майку? Разве ты моряк?

Савва засмеялся.

- Специально, чтобы следы растекшейся туши были не так заметны, если девушка, прощаясь, заплачет, уткнувшись в грудь. Так у нас шутят.

- Какие же вы дураки!

- Ты лучше обрати внимание, как на нас все смотрят. Можно сказать - идиллическая картина. Девушка провожает своего парня.

- Ты не мой парень, - отрезала она.

- Тогда зачем пришла?

- Хотела и пришла. Я всегда делаю, что хочу.

По трансляции объявили посадку на рейс Москва-Ленинград. Наступила томительная пауза.

- Чем будешь сейчас заниматься? - спросил Савва бодро.

- Графа нет. Теперь я свободна. Сделаю операцию. Захочу, выйду замуж. Рожу ребенка, - произнесла она мечтательно.

Савва промолчал. Но что-то в выражении его лица не понравилось Рите, и она сказала с ноткой раздражения.

- Не веришь, что я могу стать нормальной женой, а тем более матерью?

- Верю. Но, странно, - сменил тему разговора Савва, - почему у тебя кистома яичника, да еще предраковая. Тебе же еще двадцати двух нет.

- Я живу с пятнадцати лет, - грустно усмехнулась она, - чем только не болела.

Подошла его очередь. Сотрудница аэропорта мельком взглянула на него, шлепнула штамп в билете и выдала посадочный талон.

- На самом деле, я пришла тебя предупредить, что меня вызывали к следователю по поводу того происшествия у магазина и тебя разыскивают.

- А я-то дурак подумал, что ты влюбилась в меня и решила проводить. Или, по крайней мере, в тебе шевельнулось забытое чувство благодарности.

- Благодарности? За что?

- Ну, как за что. Сама сказала. Спас девушку от онкологического заболевания.

Рита усмехнулась.

- Так то оно так. Но с другой стороны, что же мне жить на зарплату продавщицы?

- Я считаю, что было бы справедливо назначить тебе пенсию по потере кормильца.

Видно было, что эти слова задели ее.

- Так вот слушай, - она сразу стала серьезной, - я переспала со следователем, который ведет это дело по убийству Графа.

- Зачем?

- Узнать, что у них на тебя есть.

Савва только улыбнулся.

- Спасибо, конечно. Только не надо было этого делать. Там, куда я отправляюсь, меня никому не достать.

- И куда же ты летишь?

- В Афганистан, - ответил Савва.

- В Афганистан? - удивленно переспросила она, - а что ты там делаешь? Какой такой подвиг ты совершил, что тебе дали эту бляху «Зя атвягю», - прочитала она, коверкая слова, - перевыполнил план по посадке деревьев или по орошению пустыни?

- Награду я получил за то, что вытащил из реки тонущего ребенка. Но в канцелярии медали «За спасение утопающего» не было, поэтому дали эту, - повторил Савва рекомендованную «легенду», - а ты, если не понимаешь, что там на самом деле происходит, ограничь свои рассуждения темой обмена женами в Швеции. Эта область тебе явно ближе.

По трансляции объявили, что посадка на рейс Москва-Ленинград заканчивается.

- Сказать, как называют таких как ты у нас? - спросила Рита.

- Таких – это честных, надо полагать?

- Ага.

- Даже интересно.

- Лохами.

- А что это значит?

- Ну, как бы это объяснить. Вот инженер с зарплатой в сто двадцать рублей. Он…

- Не продолжай, - прервал ее Савва, - и так понятно, что вы нас презираете.

- Я нет. Просто никогда не думала, что все мои проблемы решит лох.

- А я никогда не думал, что на войну меня будет провожать б***ь.

По тому как затряслись у нее губы, Савва понял, что сейчас она разрыдается. Рита изо всех сил, отчаянно, ударила его кулаками в грудь, хотела что-то сказать, но Савва уже повернулся к ней спиной и пошел на посадку. Он не обернулся даже тогда, когда услышал за спиной всхлипывание, и не увидел поэтому как Рита, приподняв плечи и закрыв лицо руками, медленно пошла к выходу из аэровокзала.

«Вот ваш билет, вот ваш вагон, все в лучшем виде одному тебе дано, в цветном раю увидишь сон…», - напел про себя Савва, ерзая в кресле и, пытаясь справиться со спонтанной эрекцией, всегда возникающей у него от вибрации во время длительных полетов. - Ну вот, теперь держись парень. Однако и подонок же ты. Хотя с другой стороны, шлюха она и есть шлюха. Чего с ней тогда было церемониться. Ни хрена себе, Соня Мармеладова наших дней. Любопытная тема сочинения: «Особенности образа советской проститутки в литературе социалистического реализма».

Внизу было непроглядно темно. 

«Сейчас вертолет будет искать место для посадки, потом улетит, а мы доберемся до «Южной дальней», где должна находиться «Сова», и она унесет нас в глубь Афганистана навстречу неизвестности», - пришли к нему строчки романтического вступления к письму Карине, которые он, конечно, никогда не напишет.

Савва наклонился к Каспарайтису и несильно стукнул его кулаком в плечо. Имантас обернулся и посмотрел на него. Савва вытащил из кармана небольшой пакет из плотного прозрачного полиэтилена.

- Не пригодился. Спасибо.

Литовец спрятал пакет в нагрудный карман «разгрузки». Достал из другого какой-то предмет и положил его в ладонь Саввы.

Янтарная Нефертити, инкрустированная лазуритом с пущенной по краю золотой проволокой, выглядела словно сошедшей с иллюстрации из учебника истории Древнего Мира.

Каспар наклонился к уху Саввы и прокричал: «С прошедшим тебя днем рождения». 

В другое время Савва обязательно бы попенял Имантасу, что с состоявшимся месяц назад днем рождения поздравлять не принято, и вообще поступать так - дурная примета, но сейчас в грохоте вертолетного двигателя, только приветливо кивнул головой.

«Забавно, - подумал он, - отмечал прошлый день рождения, пригласил ребят. Поздравляли, говорили тосты, девчонки не сопротивлялись, если во время танца, он прижимал их к себе сильнее, чем допускают приличия. Будущее казалось безоблачным, наполненным радужными перспективами. Скажи ему тогда кто-нибудь, что через год он окажется на борту военного вертолета над территорией чужой страны…».

Савва без труда воскресил в памяти события того дня, когда ему исполнилось двадцать два года. Как все начиналось. Там в Москве.




19.05.79 г. Нью-Йорк

«Спортивный «Дино-феррари» плавно затормозил у главного офиса журнала «TIME» и припарковался рядом со зданием. Владелец машины, спортивного вида молодой человек упругой походкой пересек сквер перед Рокфеллеровским центром. Управляемые электроникой двери из дымчатого стекла гостеприимно распахнулись и пропустили незнакомца в святая святых американской журналистики. Поднявшись на пятнадцатый этаж, он пересек шумный редакционный зал, привычно ловя на себе любопытные взгляды, миновал суровую секретаршу и открыл дверь в кабинет главного редактора. Молодого человека звали Ларри Ноумен.

Хозяин кабинета Филипп Тейлор разговаривал по телефону. Увидев вошедшего он кивнул ему и жестом попросил присаживаться. Ларри комфортно расположился в кресле и принялся рассматривать обстановку. Помимо большого количества фотографий, где Тэйлор был запечатлен вместе с сильными мира сего, наибольший интерес вызывала стена кабинета почти целиком состоящая из разного размера сейфов. Ларри попытался прики-нуть их общий вес…

- Извините, что заставил вас ждать, - приветливый голос главного редактора вывел молодого человека из состояния созерцания, - как насчет кофе?

- С удовольствием.

Пожилая секретарша принесла поднос с чашками.

- Не скрою, мне очень приятно, что чемпион мира и Панамериканских игр, а в будущем, - Тейлор улыбнулся, - надеюсь, журналист высокого класса стажируется в нашем издании.

- Честно говоря, мне тоже очень приятно, проходить практику под вашим руководством, - любезностью на любезность ответил Ларри, - профессор Доул много рассказывал нам о вас, особенно о начале вашей журналистской карьеры.

- Старина Доул, - рассмеялся редактор, - представляю, что он вам в университете про меня наболтал. Между прочим, начинали мы вместе. Прекрасный был тандем. Не говорил на лекциях об этом?

- Он рассказывал только о вас.

- Скромничает, старый таракан. Заделался профессором, книжки по теории журналистики пишет. Я не поленился, прочитал одну, ничего не понял, - пожаловался Тэйлор.

Ларри улыбнулся. Он понял, о каком издании идет речь. Из-за большого объема материала и дотошности его изложения студенты называли этот учебник «кирпичем».

- Не все время я был таким бюрократом, - Тэйлор показал на стол со множеством бумаг и телефонов, - много воды утекло с тех пор, когда мы с Доулом начинали репортерами за семь долларов в неделю. Но привычка, разговаривая с незнакомым человеком, строить беседу в форме интервью осталась, - сказал редактор, лукаво посмотрев на собеседника.

- Я готов, - спокойно отреагировал Ларри.

- Сколько вам лет? - приступил к делу Тэйлор.

- Двадцать девять.

- Вы женаты?

- Нет.

- Какими языками владеете?

- Хорошо французским, посредственно русским.

- Где живете постоянно?

- Тренируюсь здесь. А так дом в Калифорнии и квартира в Питсбурге.

Тэйлор сделал паузу и отпил кофе.

- В какой области журналистики вы хотели бы работать?

Ларри на секунду задумался.

- Меня, безусловно, интересует спортивная тема. Спорт - это моя жизнь и никто, пожалуй, не напишет о спорте лучше, чем спортсмен.

Отпив свой кофе, он продолжил.

- В то же время, я прекрасно понимаю, что спорт уже давно стал важной составляющей жизни общества. Спорт и деньги. Спорт и политика. Все перемешалось. Вот почему вторая область, где я хотел бы достичь профессионализма как журналист - международные отношения.

- Скажите, Ларри, зачем вы изучали русский язык? Насколько я знаю, это довольно редкое хобби.

- Видите ли, обстоятельствам было угодно сложиться так, что первый значительный успех пришел ко мне в Москве во время ежегодного боксерского матча СССР - США четыре года назад. Тогда неожиданно для многих я победил известного советского боксера Игоря Круглова. Эта страна заинтересовала меня, и я решил изучать русский.

- А что это за соревнования по боксу: матч СССР – США. Каков их статус?

Ларри усмехнулся.

- Очень любопытное мероприятие. Показательные выступления боксеров, проходящие поочередно в США и России, как правило, в конце года. По духу они, должно быть, сильно похожи на гладиаторские бои. Последний раз, когда мы выиграли с перевесом в четыре победы, в Москве уволили руководителя федерации бокса.

- А у нас?

- Говорят, что президент всегда смотрит трансляцию.

Тэйлор выглядел удивленным.

- Скорее это напоминает поединки самых сильных воинов перед началом битв в древности, - сказал он, - на глазах армий готовых сойтись в кровавом побоище.

- Теперь, слава Богу, на глазах армий телезрителей в мягких креслах пятничным вечером, - добавил Ларри.

- Согласен. Так мы остановились на том, что вы овладели русским. Насколько хорошо? – продолжил «интервью» редактор.

- Изучал в университете, потом брал уроки у эмигрантов. По их мнению, на бытовом уровне объясняюсь неплохо, - невольно похвалил сам себя стажер.

- Я не зря коснулся ваших языковых способностей, - объяснил свое любопытство Тэйлор, - как только узнал, что вы будете у нас в журнале, мне в голову пришло одно, на мой взгляд, интересное предложение. А наш разговор еще более укрепил меня в этом. Хочу, чтобы вы съездили в Москву и сделали репортаж о подготовке города к Олимпиаде. Побываете на строящихся стадионах, в отелях, осмотрите Олимпийскую деревню, встретитесь со спортсменами, официальными лицами. Необходим развернутый репортаж. Побольше личных наблюдений. Интересно, точно, информативно. Если материал получится, в июле мы его напечатаем, а не получится, как это говорят русские: первый блин комом. Сразу согласитесь или будете думать?

Ларри пожал плечами:

- О чем тут думать? Я согласен».





Ленинград, 14 мая 1991 года

Через день после увольнения Вадима меня вызвали к начальству.
 
- Доложите ситуацию по делу Соболевой, - озабоченно сказало оно.

Я знал, почему это дело поручили мне. Руководство хотело подстраховаться. Что взять с убогого. В производстве у меня была одна только поножовщина на пьяной почве в коммунальных квартирах. Если расследование затянется, то с меня, а значит и с них – взятки гладки, как и в том случае, если следствие, не дай Бог, зайдет куда не надо.
      
- Смерть неустановленного мужчины наступила около 11 часов. На орудии убийства найдены следы крови убитого и его отпечатки пальцев, - заунывно начал я, - документов на трупе нет. На дверном замке следы взлома, повреждения, царапины отсутствуют. Недалеко от дома Соболевой обнаружен автомобиль «жигули» с московскими номерами. Хозяин находится в длительной заграничной командировке. Сейчас проверяем, кто мог воспользоваться машиной, и имеет ли она отношение к делу. У мужа потерпевшей алиби нет, но с большой долей вероятности можно сказать, что к преступлению он непричастен. Секретарь хотя и видела его выходящим из кабинета…

- Данная информация мне известна, - проявило нетерпение руководство, - что со  свидетелями?

- Соседи были на работе, ничего сказать не могут. Правда, у дома потерпевшей чинили теплоцентраль и ремонтники припоминают, что видели входящего в арку человека. Но зашел ли он в подъезд или просто шел проходным двором – не обратили внимания.

- Какие версии у вас есть?

- Типичная любовная ссора на почве ревности.

- Обоснуйте.

- Дамочка любвеобильная и этим очень популярная. Еще студенткой с преподавателями крутила. Поэтому ее объяснение, что она впустила в квартиру незнакомого мужчину, якобы вопреки своему желанию, будучи сильно восприимчивой к эмоциональному внушению, не выдерживает никакой критики. Надо нажать посильнее и она расколется.

- Никаких нажать, - руководство повысило голос. - Какие доказательства в пользу любовной версии? 

- Только интуиция, - признал я нехотя.

- Личность убитого установлена?

- Пока нет.

Начальство поморщилось.

- Не вяжется все. Любовная ссора. Непохоже. Зачем ее убивать. Синяки на горле настоящие. Самой так не нажать. Скорее всего, что-то связанное с фигуркой. Возможно, убитый спекулировал предметами искусства, занимался контрабандой художественных произведений. Узнал, что у Соболевых хранится антикварная статуэтка большой ценности, и решил ею завладеть. Исходите из этой версии. Можете идти.

Вернувшись к себе в кабинет, я еще раз внимательно изучил содержимое дела, но кроме трупа и неустановленного мужчины, избившего летом 1980 года доцента Лагутина на Карельском перешейке, все проходившие по делу лица были ясны мне до малейших подробностей.

Не зная, что предпринять, я позвонил Троицкому.

- Дай совет, - попросил я его, обрисовав ситуацию.

Трубка какое-то время шипела молчанием.

- Направь одежду на комплексную экспертизу и запроси данные на исчезнувших за последний месяц жителях Москвы и Ленинграда.

Так я и сделал.

- Возвращайтесь к вашим восемнадцати делам, - сказало начальство через неделю с явным облегчением, - а материалы по Соболевой передайте КГБ. Сегодня здесь будет их сотрудник Колосов Александр Иванович.

И как всегда никаких объяснений. В надежде что-то разузнать, я позвонил в лабораторию и спросил, почему задерживаются результаты экспертизы одежды по моему делу. Мне сказали, что все готово, но заключение отдадут, если у меня есть допуск для работы со сведениями, составляющими государственную тайну.

Допуска у меня, конечно, не было.

В шестнадцать часов передо мной сидел коллега из центрального аппарата КГБ СССР.

- Это было первое по настоящему интересное дело в моей практике, - сказал я ему.

- И какова ваша версия?

- Я вот что думаю. У трупа в карманах вообще ничего нет. Даже мелочи. Соболева в состоянии аффекта ударила жертву. Потом испугалась, стала следы заметать. Но перестаралась и в спешке из карманов выгребла абсолютно все. А скрывает, что знает его, мужа боится. Любовь крутила с покойным.

- Интересная точка зрения, - сказал он, - возможно в ваших рассуждениях есть рациональное зерно. Отправив одежду на экспертизу, вы тем самым совершили прорыв в расследовании.

- Можете сказать, что они нашли, а?

Он помедлил, но ответил.

- При обследовании потайного кармана, расположенного в нижней части левого рукава пиджака, была найдена капсула, содержащая вещество, вдыхание паров которого приводит к кратковременному изменению внешности человека.

- Не понял, - сказал я.

Сотрудник КГБ усмехнулся.

- В основном это касается внешней поверхности черепной коробки и челюстно-лицевой области. Изменение динамики функционирования мышц, прилив крови в область подкожной жировой клетчатки приводят к тому, что лицо становится в значительной степени отличным от исходного, как по физиометрическим данным, так и по возрастным характеристикам.

И видя, что я по-прежнему не врубаюсь, пояснил.

- Человек, во-первых, становится непохожим на себя, а во-вторых, как бы старше. Надо объяснять, в каких лабораториях производят такие штуки?

Тяжело вздохнув, я передвинул на столе папку с делом от себя к нему.

- Пишите расписку.

- Диктуйте.

На прощание я сказал ему:

- В деле этого нет, но врач, производивший вскрытие сказал мне, что, похоже, убитый занимался большим теннисом - плечевые мышцы правой руки развиты сильнее, чем левой. А в Ленинграде не так много кортов. И еще…

- Ленинград здесь не причем. Этот человек из Москвы. Мы его установили.





29.05.80 г. Афганистан

«После ознакомления Ларри с жизнью кишлака и местными обычаями пришел черед главного номера программы. Для этого все собрались, если можно так сказать, в штабе моджахедов и, усевшись на коврах, начали неторопливую беседу. Общение происходило через переводчика, и это было очень удобно, так как пока Махмуд переводил вопрос, Ларри успевал сделать пометки в блокноте.   

Наконец, караульные ввели русского. Он обвел спокойно-безразличным взглядом всех присутствующих, но только Ларри вызвал у него интерес, судя по тому, что пленный довольно долго разглядывал лицо журналиста в не очень ярко освещенном помещении.   

- Поздравляю вас с большой удачей, - сказал американец, обращаясь к командиру моджахедов, - судя по возрасту и выправке – это офицер. Насколько я знаю – первый офицер, захваченный в плен повстанцами.

Командир был явно польщен, но вида не показывал.

- Особенно, если учитывать, что мы захватили целых двух русских, но из-за скудного снабжения нас оружием были вынуждены обменять второго на боеприпасы.

- А та организация, куда вы обменяли пленного, обеспечена оружием лучше вас?

- Да, - ответил командир, - и, кроме того, мы больше воюем, - с ноткой хвастовства добавил он.

Ларри показалось, что моджахед сболтнул лишнее.

- Что же мешает братьям по вере объединить усилия в священной войне против оккупантов? - не удержался журналист от развития темы.

- Я уверен, что они копят силы, и захватчики еще испытают все мощь возмездия Аллаха, - нашелся командир.

Ларри деловито отметил что-то в блокноте и уверенно произнес:

- Я думаю, что после моего репортажа отношение к истинным борцам за веру изменится в лучшую сторону.

- На все воля Всевышнего, - сказал командир под всеобщий гул одобрения.

- Расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы взяли в плен этих русских.

- Мы проводили операцию, - важно ответил командир, - не могу сказать вам какую – секрет, и наткнулись на десятерых русских. Они отчаянно сопротивлялись. Мы убили восьмерых, а эти двое попытались скрыться. Местность, где это все происходило, хорошо нам знакома. Мы, слава Аллаху, правильно угадали, куда они пойдут и устроили засаду.

- А это ваши трофеи? - спросил Ларри, указав на ковер, заваленный амуницией. 

- Да. Русские были очень хорошо вооружены. Пулеметами, ножами и, кроме того, вот такой винтовкой с оптическим прицелом. А у него, - командир сделал едва заметный кивок в сторону пленного, -  в сумке нашли много важных документов.   

Кроме автомата напоминающего «калашников», но с более длинным стволом Ларри ничего из оружия не узнал, и сосредоточил внимание на других предметах экипировки.

- Какая удобная сумка, - неосторожно заметил он, - для всего есть место.

Моджахеды переглянулись.

- Местные обычаи требуют проявлять уважение к гостю. Если ему понравилась вещь, - сказал благообразный старичок с окладистой бородой, ранее представленный Ларри, как один из старейшин селения, - пусть наш гость примет этот предмет в дар, напоминавший бы ему, что существует сильный и коварный враг, против которого борются наши страны, каждая по-своему.

Ларри не ожидал такого поворота событий, но журналистский опыт, хоть и небольшой, пришел ему на помощь.

- Я благодарностью приму этот подарок, по праву являющийся вашим трофеем. Но обычаи моей страны требуют, чтобы я возвратил владельцу личные вещи, если они там есть.

Командир сделал жест рукой, давая понять, что не возражает.

Ларри открыл сумку, начал осматривать ее содержимое, выкладывая его на пол, и наткнулся в боковом кармане на фотографию.

Он вытащил ее из сумки, поднес к глазам и обомлел.

Отправляясь на поиски Марины, Ларри был готов ко многому. Зашитая в подкладку куртки ждала своего часа карточка «Американ экспресс» со ста тысячами долларов на счете. Пятьдесят тысяч долларов наличными были аккуратно спрятаны в чемодане с двойным дном. Небольшая, но чувствительная радиостанция позволяла ему прослушивать весь диапазон радиочастот в радиусе двести километров. Он был готов подкупать, подслушивать и подглядывать, в случае необходимости нанять отряд вооруженных людей, возможно, убивать. Но он представить себе не мог, что в полевой сумке пленного русского найдет фотографию той, ради кого он готов был все это сделать. Не дав эмоциям отразиться на лице, еще не зная печалиться или радоваться своей находке, Ларри машинально перевернул снимок. На обороте шариковой ручкой было написано по-русски: «родинка на левой груди три сантиметра ниже соска, шрам от операции аппендицита семь сантиметров плохо различим».

«Совершенно верно, - подумал американец, стараясь осмыслить произошедшее. - По крайней мере, ясно, что это не просто фотография актрисы, которую хранит, влюбленный в нее поклонник». 

Он подошел к русскому и положил снимок ему в нагрудный карман. Пленного увели.

Затем Ларри обратился к моджахедам с просьбой сфотографировать их с оружием в руках, но, спустя короткое время сильно пожалел о своем поступке. Позировать перед камерой им очень понравилось. Они натащили целую гору стволов разного калибра и веса, и журналист стал опасаться, умеют ли они с этим обращаться и не разнесут ли случайно себя, кишлак, а главное его с фотоаппаратом».






Москва, 24 мая 1991 года

Расшифрованное сообщение из тайника в квартире Желтовского содержало текст следующего содержания:

«Установить точные координаты крушения «Совы» не представляется возможным. Личность интересующего вас человека установлена: Крохов Виктор Петрович. Со слов Крохова у него есть преданная лично ему группировка самых опытных бойцов в количестве 23 человек, готовая выполнить любое его задание».

Запросив на него данные, я выяснил, что бывший командир ОРСН был уволен в запас 10 февраля 1990 года.

«И где он сейчас»? - спросил я сам себя.

По месту прописке ничего узнать не удалось. У коллег из МВД тоже. Этой безрадостной информацией я и поделился с начальством. Начальство не удивилось.

- Помните, Александр Иванович, в прошлом году 1 сентября на Рублевке была перестрелка между двумя бандитскими группировками.

- Конечно, - мы же это и расследовали, - шесть человек погибших.

- Так вот, есть веские основания полагать, что это была не разборка, а попытка покушения на Лотмана Льва Григорьевича.

- Генерального директора «Сибнефтегаза»? - уточнил я.

- Совершенно верно.

- И какое отношение это имеет к фигуранту?

- За два месяца до покушения, Лотман добился от МВД разрешений для нескольких своих охранников на ношение и применение огнестрельного оружия. Крохов был в их числе. Поэтому ознакомьтесь с делом и отправляйтесь к Лотману. Для экономии времени и избежании огласки действуйте через руководителя его службы безопасности.

Дело по Рублевке насчитывало два тома и состояло в основном из протоколов осмотра места происшествия, опросов немногочисленных свидетелей, фотографий, результатов баллистических экспертиз.

Шесть трупов, восемь  стволов, три из которых «грязные», два изрешеченных пулями автомобиля с поддельными номерами, угнанные за пару месяцев до этого.

Поскольку принадлежность покойников к криминальному миру была очевидной, следователь, следуя негласной установке - не мешать бандитам уничтожать друг друга, отложил дело в «долгий ящик», а потом и вовсе сдал архив. Необычным было то, что не удалось установить личности убитых.

Из протоколов осмотра и фотографий места преступления я выяснил, что два человека, буквально нашпигованные свинцом лежали посреди шоссе. Водители так и остались сидеть в своих машинах, один с пулей в виске, голова другого автоматной очередью была почти отделена от шеи и болталась на лоскутке кожи. Еще один бандит лежал на обочине, а шестой почти добежал до деревьев, где его и настигла смерть.

И тут меня поразило обстоятельство, что последние двое были убиты совершенно одинаково. Входные отверстия располагались на спине в районе сердца и ниже наискосок по направлению к печени. Словно гигантская швейная машинка поработала над людьми, проткнув тела насквозь через равные интервалы.

Из материалов экспертиз я узнал, что состав гари из отстрелянных гильз однозначно указывал на применение пороха с повышенным энергетическим выходом, а пули, извлеченные из тел, имели специальные сердечники, предназначенные для преодоления пластин бронежилета.

Кстати, с личным делом Крохова мне ознакомиться не дали, прозрачно намекнув, что случится чудо, если расследование не передадут контрразведчикам. Пришлось упрямо доказывать, что такая постановка вопроса не пойдет на пользу делу. Вроде убедил.






Свою жену Крохов нашел в небольшом закрытом городе на берегу Балтийского моря, где проходил курс обучения боевого пловца. 

Двадцатипятиметровый плавательный бассейн, состоящий их трех дорожек, был расположен на окраине города и использовался для отработки элементов техники подводного плавания без использования акваланга.

В один из дней, выйдя из душевой, Крохов заметил нескольких пацанов среднего школьного возраста, упорно перемалывающих гребками хлорированную воду.

- Не рановато им в разведчики? - спросил он, сидящего на скамейке инструктора.

Тот засмеялся.

- Детско-юношеская спортивная школа. У них в бассейне палочку в воде нашли. А у ребят соревнования на носу. Вот РОНО и ходатайствовало перед базой.

- В городе есть бассейн? – удивился Крохов.

- В Доме спорта на проспекте. Лет пять назад из бывшего здания железнодорожного депо сделали. Неплохой. Перед тем, как вас в море выпускать, будем там элементы погружения отрабатывать. Он глубже.

Через три недели в городском бассейне Крохов увидел одного из тех ребят - коротко стриженного мальчишку, стоящего под душем и осторожно потирающего правый бок.

- Тебе не плохо, друг?

Паренек отрицательно замотал головой.

Встав под соседний душ, Крохов несколько раз подпрыгнул, чувствуя, как расслабленные усталые мышцы наливаются тяжестью. Стекающие по лицу струи горячей воды заставили его зажмуриться. 

Кто-то осторожно потрогал за руку. Крохов открыл глаза.

- Вы ведь не из спортроты? Да? – с надеждой в голосе спросил коротко стриженый мальчишка.

Крохов промолчал, сделав вид, что не расслышал вопроса за шумом воды.

- Скажите, ведь вы не из спортроты? - громче повторил подросток.

- Из спортроты, – вяло отреагировал Крохов.

- Вы обманываете, я там всех знаю, - насупившись, сказал мальчишка.

- Тогда зачем спрашиваешь?

- Там матросы. А мне надо, чтобы вы были офицером. Вы - офицер, да? Капитан- лейтенант?

- Допустим, - ответил Крохов, - отвяжись.

- Скажите, а вы женаты?

- Чего? Тебе уши надрать за такие вопросы? – для порядка осадил парнишку Крохов.

- Не, вы скажите. Очень важное дело, - настырничал пацан.

- Зачем тебе? Допустим, нет.

- У нас в школе библиотекарша есть молодая, красивая очень, но она высокая до-вольно, поэтому и не может выйти замуж.

- Так ты решил в ее судьбе поучаствовать?

- Просто вы подходите друг другу. Вы выше ее. У вас будут красивые дети.

- Такие же высокие?

- Необязательно. Все зависит от комбинации генов.

«Нахаленок», - заключил про себя Крохов, - «чему их там в школе учат?»

- Книжки для взрослых читаешь? Или разговоры родителей подслушиваешь? – Крохов сделал выражение лицо строгим. 

Парень не испугался.

- Это не важно, где слышал, - резко, почти грубо ответил он.

- Ты сам, наверное, в нее втюрился, - засмеялся Крохов.

- Нет, - серьезно ответил парнишка, - ей же двадцать восемь лет, а мне всего тринадцать. Это невозможно.

«Ситуация, однако», - подумал Крохов. 

- Тебя как зовут? – спросил он

- Бизон.

- Это что, кличка такая?

- Да.

- Почему тебя так называют?

- Фамилия созвучная - Бессонов.

- А отец твой не командир базы?

- Нет, - ответил Бизон, отведя глаза. - А почему, когда вы плаваете с аквалангом, пузырьки воздуха наверх не поднимаются?

- Ты сам в каком классе учишься? – ушел от неудобного вопроса Крохов.

- В пятом «А».

- Так ты говоришь красивая. А как я с ней познакомлюсь?

- Ну, я не знаю. Могу письмо ей от вас передать, если стесняетесь.

Крохов не знал, что и делать. «Точно, влюбился пацан в училку», - решил он, и чтобы скрыть улыбку отвернулся и принялся регулировать воду.

Замешательство Крохова парень отнес на счет неубедительности своего выступления.

- Она очень красивая. И несчастная тоже очень. Вам надо с ней познакомиться.

- Почему несчастная?

- Меня раз от физкультуры освободили. Я пришел в библиотеку книжки взять. Все ушли на уроки, а я зачитался между полок. Она забыла обо мне, наверное. Я подсмотрел. Она плакала. Пришлось следующей перемены ждать и тихонько слинять, когда малышня набежала.

- А если она мне не понравится? – усмехнулся Крохов.

- Понравится. Вот увидите.

- В какой школе ты учишься?

- В четвертой.

- Это на проспекте, где кирха?

- Нет, это вторая. А четвертая – где главный вход в парк.

- Как ее зовут?

- Лариса Сергеевна. Только вы это, по-серьезному, - насупившись предупредил Бизон и ушел из душевой в раздевалку.

Когда минут через десять, Крохов последовал за ним, он увидел Бизона и остальных пацанов, которые занимались тем, что сосредоточенно мучили лимонадную бутылку, пытаясь сорвать пробку, для чего ударяли ею о край шкафчика для одежды.

- Зачем мебель портите? – строго спросил Крохов.

Пацаны испуганно замерли.

- Дать сюда бутылку, - приказал Крохов.

- Дяденька, не отнимайте. Пить хочется. Тренировка длинная была – четыре километра проплыли, - заканючили ребята.

Крохов взял бутылку.

- Смотрите фокус, - сказал он, отворачиваясь.

Через несколько секунд он повернулся к пацанам, держа в руках откупоренный лимонад.

В лицах ребят читалось неприкрытое восхищение.

- Как это вы сделали?

- Много будете знать, скоро состаритесь. А вот мебель портить не надо. Государственное имущество.

Вернувшись в гостиницу, Крохов набрал телефон куратора.

- У вас здесь культурно-праздничные мероприятия случаются? 

- Не часто. Заедет какой-нибудь артист. В основном не очень известный. Вот три года назад Лещенко приезжал, так целое событие. А из ближайшего, пожалуй, вечер, посвященный Дню Победы. В Доме офицеров. Присутствуют офицеры базы.

- Как туда попасть?

- Вход по пригласительным.

- Возможно, мне потребуется два билета. И еще у меня парадно-выходной формы нет. 

- Хорошо. Материал я вам обеспечу. Ателье знаете где. Только у меня просьба: ведите себя на мероприятии, как можно незаметнее.

- Я понимаю.

Следующим утром Крохов добрался до школы. Пройдя длинным коридором первого этажа, он вошел в библиотеку.

Девушка действительно была очень красивой.

- Лариса Сергеевна?

- Да, - ответила она, подняв на Крохова чудесные карие глаза.

- Я к вам от Бизона, - доверительно сообщил ей Крохов.

- От кого? - не поняла девушка.

- От Бессонова из пятого «А» класса. Он уверял меня, что у них в школе работает самая красивая на свете библиотекарь, и теперь я вижу, подросток не обманул. Вы позволите познакомиться с вами, - продолжил наступление Крохов. - Меня зовут Виктор.

- Вы можете называть меня Лариса.

Их отношения развивались неспешно. Вечером, когда после двухразовых тренировок Крохов от усталости едва держался на ногах, они встречались, гуляли по парку, ходили по набережной смотреть на море. С каждым проведенным рядом с Ларисой днем Крохов влюблялся в нее все больше и больше. Общение с девушкой постоянно открывало в ней все новые приятные черты, которые он с любовной нежностью вспоминал и лелеял. Ощущение счастья, постепенно овладевавшее им, требовало проводить все свободное время рядом с Ларисой. Девушка жила вместе с родителями в симпатичном кирпичном доме с красной черепичной крышей, расположенном рядом с парком. Крохов хотел переехать из военной гостиницы в финский домик неподалеку, где можно было снять комнату, однако начальство не разрешило.

Он часто вспоминал Бизона, но тот в бассейне больше не появлялся. Как-то раз парень похожий на него обогнал их на велосипеде.

В один из дней, незадолго до отъезда, когда они с Ларисой гуляли по берегу моря, Крохов решился на признание:

- Лариса. Я люблю тебя и прошу стать моей женой.

По выражению ее глаз Крохов понял, девушка давно ждала этих слов.

В ближайшие приемные часы они подали заявление в ЗАГС, а куратор добился, что бы их расписали на следующий день. В качестве свадебного подарка жених купил в гарнизонном универмаге кольцо с бриллиантом за двести восемьдесят рублей и духи «Climat» за пятьдесят.

Перед отъездом из города Крохов зашел в городской Дом спорта, забрать снаряжение, хранившееся в отдельном помещении. Проходя через раздевалку, он увидел знакомых пацанов, которые облепили шкафчик с одеждой и пытались его сдвинуть. Шкафчик зашатался и опрокинулся, не удержи его Крохов.

- Опять мебель портите. Что вы там ищите?

Пацаны замялись.

- Ну, это мелочь закатилась. На лимонад не хватает.

- А где этот Буйвол, или как там его…

Ребята недоуменно переглянулись.

- Парень тут был, коротко так стриженый… Бессонов. 

- А, Бизон… Заболел желтухой. В больнице валяется. В школе такой шухер навели, карантин объявили, повариху одну уволили.

- Понятно. Ну, увидите. Передайте, чтобы выздоравливал быстрее.







4 апреля 1980 года, Афганистан.

Ах, как на самом деле было сладко чувствовать оторванность от всего земного, когда, прижавшись к вибрирующему корпусу вертолета, летишь навстречу неизвестности. Роту подняли по тревоге. Волна из шести Ми-24 на высоте сорок метров неслась по пустыне со скоростью триста километров в час.

- «Амы» пульнули «Стинами» по нашим вертушкам. Четыре машины сбили, - кричал Каспарайтис в ухо Савве, который не был на оглашении боевого приказа, потому что по заданию Крохова прослушивал записи ночных радиоперехватов. - Там сейчас пехоту долбят. Они и «черные аисты» уходят в Пакистан – наша задача их перехватить.

Внизу шел бой. Душманы прижали пехоту к склону холма, методично поливая из пулеметов ДШК и закидывая минами. Наши отвечали огнем из автоматических гранатометов и стрелкового оружия. Ситуацию спасали несколько огневых точек на холме, препятствующие «духам» зайти с тыла и замкнуть кольцо окружения. 

Попадания в вертолет из переносного зенитно-ракетного комплекса в напряженном ожидании схватки почти не почувствовали. Земля приняла «крокодила» как родного, при вынужденной посадке почти никто не пострадал. Остальные машины ушли на юго-восток, расцвеченные «тепловыми ловушками».

- У нас много раненых, - информировал старший, когда десантники пробрались на позицию мотострелкового взвода, - и патроны почти на нуле.

- «Вертушки» уже летят, главное продержаться минут сорок, - обнадежил его Каспарайтис.

Прошел час, но подмоги не было. Старший собрал короткое совещание.

- Надо пробежать наверх метров двадцать, там был пулеметный расчет. Замолк в самом начале. У них должны быть патроны.

- Какой там пулемет?

- РПК, семь шестьдесят два.

- Есть одна задумка, - сказал Савва, - когда я выскочу, кричите: «Субхааналлаах, аллааху акбар». Так, повторите. Еще разок. Нормально. Готовы? Ну, с Богом.

- Не стреляйте, - закричал Савва на пушту, - мы захватили русских в плен.

Он выскочил из укрытия, и что есть мочи бросился наверх.  «Духи» не сразу сообразили, что происходит, и замешкались с началом стрельбы, что дало Савве несколько лишних секунд. 

Там наверху один солдат был еще жив. Близким взрывом мины ему располосовало живот, но он каким-то чудом не умер, и даже сумел вколоть себе промедол. Второй сидел рядом с ручным пулеметом. Он погиб не сразу, все магазины были расстреляны, а единственный снаряженный, весь в крови, был зажат между коленями. Савва установил пулемет, присоединил магазин от своего «калашникова» и дал короткую очередь, не потому что ситуация требовала, а чтобы ребята внизу приободрились - добежал. Противник ответил шквальным огнем из автоматов.

По ситуации душманы должны были воспользоваться «безоткаткой» или минометом. В глубине души Савва надеялся, что у них тоже не все хорошо с боезапасом.
 
Моджахеды сменили тактику. Теперь они короткими перебежками стали пытаться обойти холм с флангов. Несколькими очередями Савва лишил их этой возможности. А помощи с базы все не было. Теперь вся надежда была только на вертолеты Крохова.

Наступил момент относительного затишья. Савва занялся пулеметчиком. Он перевязал бойца и ввел обезболивающее из своего индивидуального пакета. Парню вроде полегчало. Он лежал, прислонившись головой к камню, и обречено смотрел в ослепительно голубое небо.

- Чего они затихли? - булькающим голосом спросил раненый.

- Молятся или дурь курят, - ответил Савва, лихорадочно набивая патронами магазины для пулемета.

- Я думал умирать страшно, а оказывается, нет. Только сейчас начинаешь понимать: семи смертям не бывать, а одной не миновать.
 
- Ты, главное, не думай о смерти, - попытался приободрить бойца Савва, - вспоминай что-нибудь хорошее. Вертолеты уже летят. В госпитале тебя поставят на ноги. Поедешь в Союз в отпуск, встретишься с любимой девушкой.
 
- Нету у меня девушки, - тихо сказал раненый, чуть не плача.

- Тем более. Поедешь в отпуск, познакомишься с красивой девчонкой. 

Боец закрыл глаза.

- Слушай, ты это, очнись, - потряс его за плечо Савва, - спрашивай меня что-нибудь. Нельзя тебе отключаться. Слышишь меня?

Раненый еле заметно кивнул.

- Манекенщиц там разных показывают по телевизору. Кто их трахает, как ты думаешь? – спросил он.

Савва сглотнув комок в горле, ответил, стараясь не смотреть на живот солдата.

- Не знаю. Может быть артисты или министры.

- Я когда на них по телевизору смотрел, все думал, придет день, я тоже с какой-нибудь из них познакомлюсь. Заработаю денег, куплю машину… Скажи, ты любил когда-нибудь женщину по-настоящему?

Савва перестал черпать патроны из почти пустого цинка.

- Да. И сейчас люблю.

- Можешь рассказать?

- Могу, если ты пообещаешь мне держаться и не вырубаться.

- Попробую.

Савва вздохнул и печально улыбнулся.

- Знаешь, из всех поэтов любовь точнее всего описал Маяковский.

     «Любовь - это с простынь бессонницей рваных срываться
     ревнуя к Копернику,
     Его, а не мужа Марьи Ивановны
     считая своим соперником…»

Никому никогда не говорил об этом. Невеселая история. Учился тогда в Суворовском училище в Ленинграде. И нас трех человек направили в школу, где она училась, на репетицию выступления хора. У них мужских голосов не хватало. Там я ее впервые и увидел, мою Карину. И знаешь, влюбился сразу. Вернулся из школы другим человеком. И все думал, как с ней познакомиться. Пришел прямо во двор, где она жила.
Касался ее только два раза, берег, словно она хрустальная была. Помню, шли вече-ром, я ее из кино провожал, так ты не поверишь, я взял ее за руку и между нашими пальцами словно ток прошел. Когда во сне ее вижу - целый день настроение такое, словно и вправду был рядом… Слышь, ты сознание не теряй! Открой глаза!

- Не понимаю, - сказал парень, - проще объясни.

- Ну, вот сидишь ты с человеком час, два. Ты должен с ним о чем-то говорить или каким-то делом заниматься. А когда любишь, чтобы счастье чувствовать можно просто на любимую смотреть сколько хочешь времени. Часы как минуты текут.

- Чудно, но непонятно.

- Ну, как тебе еще растолковать. Когда ты член дрочишь, ты теток представляешь. Так вот, когда любишь, не можешь этот образ в голове вызвать – само по себе это оскорбление.

Боец опять отключился, Савве пришлось трясти его.

- Бесполезно, - простонал раненый с трудом открывая глаза, - не бросай меня духам, если что, добей, ладно?

- Держись. Спасемся вместе.

Парень слабо улыбнулся.

- Признался ей, что любишь?

- Попытался. Но плохо с ней поговорил. Очень плохо. Скомканный такой разговор получился. Ну, она холодно так ответила. Я не то чтобы обиделся, как я мог на нее обидеться, когда я за нее любого готов убить. Шок, наверное, был… Пока в себя приходил… три дня на глаза не показывался… переживал, думал завоевать ее любой ценой, планы строил. Прихожу снова во двор, а мне там одни ублюдки слово в слово наш разговор пересказывают. И ты знаешь, оборвалось во мне что-то или умерло. Словно стена по мне выросла. Не понимаю, как она могла наш разговор им передать. Люблю ее безумно и боюсь на глаза показаться. Если она меня прогонит, то и жить мне вроде как не зачем… Ревную ужасно. В голове не укладывается, что кто-то другой может ее обнимать, целовать…

Когда Савва закончил свою грустную исповедь и посмотрел на солдата, то увидел, что он умер, не дослушав его печальную историю.

«Вот еще одна девушка в Союзе не сможет выйти замуж. У нее не родятся дети. Она будет приходить в пустую квартиру, ложиться в холодную постель и плакать по ночам. Почему все так нескладно»? - подумал Савва.

На стороне духов проявилось подозрительное шевеление. За пределами прицельной дальности они торопливо сгружали с лошадей ящики и тащили их на позицию.

«Неужели я сдохну здесь, в этих камнях, последний из Смирновых, - а Карина будет любовницей какого-нибудь чиновника из исполкома - мелкого взяточника. Выйдет замуж за сына директора овощного магазина, которому папа по наследству оставит должность».

Вскоре раздались хлопки минометных выстрелов и звук летящих мин. Первый разрыв пришелся метрах в пяти ниже пулеметной точки. Второго взрыва он не услышал.

«Где же вертолеты»? - последнее, что подумал Савва, проваливаясь в небытие.



Клиническая смерть – кусочек жизни после жизни. Она начинается с последним ударом сердца и длится в среднем пять минут до того момента, когда из-за недостатка кислорода в клетках головного мозга человека происходят необратимые изменения, исключающие возможность его дальнейшего функционирования.

«Имя твое шепчу неустанно,
шепчу неустанно имя твое,
магнитной волной через годы и страны,
летит иностранное имя твое…»

Стихи крутились в голове, как мотив навязчивой песни, и не хотели уходить. Савва повторял их вначале шепотом, потом про себя, стараясь не отключиться, панически боясь, что как только сознание вновь оставит его, ничто не помешает Харону посадить его в свою лодку и перевезти через черную реку, на тот берег, откуда не возвращаются.

Он лежал на носилках и не знал, что поддержка с воздуха все-таки пришла, и квадрат отутюжен так, что от последнего «духа» не осталось даже чалмы.   

Он не знал, что у вертолета, на котором его везли в госпиталь, за два километра до аэродрома «подскока» закончилось горючее, и они садились на склон горы, рискуя опрокинуться. Как ребята тащили Савву к другой машине, а Крохов вышвырнул летчика из «вертушки» и сам сел за штурвал.

«Быть может, Карина, за чашкою кофе
 Сидишь ты в кругу веселых друзей,
 А я всею …. тяну твою душу, как чаро…»

Сердце остановилось…

Савву доставили в госпиталь в критическом состоянии. У портативного аппарата искусственной вентиляции легких ресурс кончился двадцать минут назад, и ребята по очереди делали ему массаж сердца и дыхание рот в рот.

- Мы ничем ни можем ему помочь, - сказал главный врач, - госпиталь еще не развернут. У нас нет запаса крови, а основное оборудование даже не распаковано. 

Крохов улыбнулся ему такой улыбкой, от которой окружающему медперсоналу стало жутко, достал пистолет и приставил его к голове доктора.

- Ты думаешь, мы везли его сюда двести километров, чтобы услышать это?

Савва не слышал этих слов. Он был уже далек от того, что происходило рядом с его телом, лежащим в тамбуре хирургического модуля. Умирающий мозг взорвал черноту небытия странным сном, как будто Савва идет длинным белым коридором в направлении неудержимо манящего яркого света. В конце коридора он видел неясные очертания человеческих фигур. Кажется, одна из них была женской, держащей за руку ребенка.




Ленинград, 23 мая 1991 года

Сейчас передо мной сидела женщина, совсем непохожая на ту, которую я допрашивал два дня назад. Роскошная самка смотрела на меня уверенным взглядом. Холеная кожа излучала спокойствие и прохладу.

После уточняющих вопросов, людей указанных в списке, я разделил на три группы. Наиболее многочисленную составили работники торговли, те самые, про кого один известный сатирик сказал: «через два года работы надо давать пять лет тюрьмы, и каждый будет знать, за что сидит».

Вторая группа состояла из пяти одноклассников Соболевой, последняя из четырех знакомых по Ленинградскому институту советской торговли.

Один человек не вошел ни в одну из групп - некий Савва Смирнов.

- Кто из указанных в списке лиц в настоящее время проживет в Ленинграде? – спросил я Соболеву.

- Все за исключением Смирнова.

- Где он живет?

- Жил в Москве.

- А сейчас?

- Не знаю. Пропал без вести в Афганистане.

- С кем из перечисленных в списке лиц вы обещали познакомить Желтовского, давали адреса, телефоны, или любым другим способом делали возможным контакт Желтовского с ними, их родственниками, знакомыми, в том числе и без вашего ведома?
Карина задумалась. Я не торопил с ответом.

- Мама Саввы.

- Зачем это нужно было Желтовскому?

- Игорь через своих знакомых в министерстве обороны обещал помочь в его поиске.

- И вы дали адрес?

- Нет. Рассказала, как найти поликлинику, где она работает.

- Ну и как, помог?

- Обманул.

- Расскажите мне о Смирнове.

- А что рассказывать. Обычный парень. Учился в Суворовском. Пытался ухаживать за мной. Бабушка его работала в магазине моей матери. Писал мне. Пару писем прочитала, остальные выбросила. Так, мезальянс. Когда он уехал из Ленинграда, я испытала чувство облегчения, поскольку никогда не хотела видеть его рядом с собой. Учился в Москве на востоковеда, потом его отчислили.

- Адрес бабушки знаете?

- На Невском. Дом семьдесят девять. Квартиру не помню.

- Показать сможете?

- Смогу. Только она уже давно умерла.

- Так он был офицером, когда пропал?

- Не знаю.

- Когда впервые речь зашла о Смирнове, помните?

- На второй день нашего знакомства, когда мы рассматривали школьные фотографии.

- Вы сами попросили Желтовского поучаствовать в поисках?

- Скорее, это была его инициатива.

- Чем он ее объяснил?

- Мне кажется, хотел произвести на меня впечатление, сказав, что у него есть знакомые в министерстве обороны. Мужчины часто стараются выглядеть значительнее, чем они есть на самом деле, хотя женщины с их развитой интуицией уже многое знают о них раньше, чем даже они нача…

«Может, она действительно не причем, - думал я, наблюдая за Кариной, - нет, непохожа на глупенькую дурочку. Может, и любовной связи никакой не было, … она шантажировала его … вместе контрабанду за рубеж … не поделили выручку… подготовила убийство. Нет. Факты против. Зачем-то он приезжал ее убить… с полным джентльменским набором…но не воспользовался… А если бы убил… отрезанные волосы могли быть помещены в естественные отверстия организма …  это уже «почерк» … сексуальный убийца-извращенец… чем черт не шутит… надо будет сделать запрос».

Мне не хотелось прессовать Соболеву, но другого выхода не оставалось. 

- Карина Генриховна, - перебил я ее, - в случае необходимости я самым скрупулезным образом соберу информацию о Смирнове, и мы вернемся к разговору о нем. Но пока у меня складывается впечатление, что вы упорно не хотите помочь следствию, выдумывая какие-то фантастические истории о фигурке, найденной в тумбочке.

Лицо Карины пошло пятнами.

- Давая показания ранее, - продолжил я, - вы сказали о сюрпризе, который, вам, якобы, подготовил Лагутин. Так вот он пояснил, что сюрприз заключался в том, что он собирался взять вас с собой в очередную археологическую экспедицию в Турцию. Но когда его избил ваш неизвестный поклонник, он передумал, и в Турцию с ним поехала другая студентка, тоже с вашего факультета, но на курс старше. Мы проверяли, - добавил я, повысив голос.

- Кто избил? Как это произошло?

- Со слов Лагутина, по дороге к железнодорожной платформе «Лебедевка» его остановил неизвестный и попросил прикурить. Между ними возникла ссора, быстро переросшая в драку. Когда Лагутин оказался на земле, нападавший взял его за волосы, несколько раз ударил лицом о тропинку и пригрозил, что если еще раз увидит его с вами, то убьет.

- Голова идет кругом. Из моих знакомых никто физически не мог этого сделать. Роман занимался культуризмом. Он очень сильный мужчина.

- Вот видите, сплошные противоречия. Так откуда у вас фигурка?

- Про фигурку я сказала чистую правду, - устало ответила она.

- Вы хорошо помните предметы из карманов Желтовского, добровольно выданные вами следствию.

- Да, - подтвердила Карина немного растерянно.

- Тогда вы не дадите мне соврать. На самом деле Желтовский специально приезжал вас убить. И доказательство этому две одинаковые зажигалки, одна из которых, снабжена контейнером с нервно-паралитическим газом. Достаточно поднести ее к лицу, как при прикуривании, чиркнуть колесиком, и через пять секунд вы умрете.
Мне не доставляло удовольствие наблюдать, какое впечатление производят на Соболеву мои слова. Как лицо ее покрывается потом, а пальцы нервно теребят носовой платок.

- А вот авторучка, тоже любопытное устройство. Может спокойно писать. Но при нажатии на ободок выбрасывает от одной до трех капель сильнодействующего безвкусного яда, устойчивого в кислой среде. Кстати, Желтовский к вам не с шампанским приходил?

Она побледнела, стала буквально как полотно.

- Идем дальше. Ножницы, липкая лента импортного производства и пластиковый мешок, полиэтиленовая фляга с бензином, упаковка спичек для раскуривания сигар. Зачем ему сигарные спички? Мы выяснили, Желтовский курил только сигареты.

- Зачем? – машинально переспросила Соболева.

- Очень удобно поджигать, например, бензин, разбрызганный из фляжки по квартире. Пожар – идеальный способ замести следы. Вас приезжали убивать, если так можно выразиться, по полной программе. Вы скажете мне, зачем ему это было надо?

- Почему меня. Он мог приехать убить другого человека, - не сдавалась Карина.

- Очень бы хотелось в это верить. Но факты говорят о другом. У вас, не побоюсь этого слова, роскошные волосы. Они могли помешать Желтовскому, оглушив, и надев вам на голову пластиковый пакет, замотать его на шее липкой лентой, что бы вы побыстрее задохнулись. Поэтому он и взял с собой ножницы.

Карина закрыла лицо ладонью и тяжело вздохнула. На секунду мне показалось, что в ее жесте было что-то неискреннее, театральное.

- Я все равно не верю, что Игорь мог на такое пойти.

- Хочу вас проинформировать, что добровольное прекращение шпионской деятельности в случае явки с повинной освобождает от ответственности, - сказал я на всякий случай, подумав, что она могла выполнить какое-то мелкое поручение Желтовского, а теперь мучается признаться – боится ответственности.

- Я понимаю, что вы имеете в виду. Но я не делала ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

«Допустим, у нее была связь с Желтовским», - мысленно рассуждал я, - «женщины имеют склонность делиться своими любовными переживаниями с подругами, поэтому его имя могло всплыть. Желтовский не мог не учитывать такое развитие событий, следовательно должен был принять меры, что бы отвести от себя подозрение… например, попытаться изобразить ограбление… или осуществить зверское убийство… а еще лучше устроить пожар, что бы уничтожить возможные улики, следы их знакомства …   Значит все-таки приезжал убивать ее … и причина была веской … просто так не убивают… а она темнит… недоговаривает чего-то…»

- Я жду от вас искренности, Карина Генриховна. В противном случае, мы будем вынуждены подробно допросить вашего мужа, родственников и знакомых.

- Вы уже допрашивали девочек в магазине …

- Мы установили, что в день покушения примерно в одиннадцать тридцать вам звонили с работы. К телефону никто не подошел. Что вы делали в течение трех часов с момента попытки покушения до звонка в милицию. Рассказывайте, я жду.

Карина смотрела на меня чуть не плача. Казалось еще секунда и на меня обрушится целый водопад слез.

- Я в жутком состоянии была… Сидела не помню сколько возле Игоря, не понимала, как это случилось… Вы говорите про звонок с работы, да я …

Зуммер телефона заставил меня прервать допрос и поднять трубку спецсвязи с Москвой.

- Нашли сундук, в сундуке яйцо, а в яйце игла, да не простая, а позолоченная, - сказал мне начальник. На нашем сленге это означало, что обнаружена квартира, которую снимал фигурант, в ней тайник, а в тайнике много интересного.

В такой ситуации допрос следовало прервать, а Карину отпустить, что я и сделал.
Она встала и нетвердой походкой  направилась к выходу из кабинета. Казалось, ноги женщины подкосятся прежде, чем она достигнет спасительной ручки двери.

- Прошу вас, - донесся до меня голос Соболевой, - не рассказывайте мужу о наших с Игорем отношениях.

Я даже не повернул головы в ее сторону.

Дав задание ленинградским коллегам подробно «пробить» всех лиц из списка за исключением Смирнова, я, не мешкая, отправился в СВУ знакомиться с его личным делом. В папке среди документов оказалась только одна фотография фигуранта, да и та практически не годилась для следственных действий, так как на ней было запечатлено лицо подростка лет десяти от роду. К тому же снимок основательно подпортили канцелярским клеем при оформлении анкеты.
Адрес указан был ленинградский: Невский пр., дом 79, кв. 14.

Как показала Соболева, бабушка Саввы, жившая там, давно умерла. Насчет других родственников или друзей я интересоваться тогда не стал.

Короче говоря, вырисовывалась необходимость еще разок пообщаться с Кариной с целью получить московский адрес Смирнова, а заодно проверить смутное подозрение, возникшее у меня во время ее последнего допроса. 

Соболевы жили на улице Рубинштейна, совсем недалеко от училища. Я с удовольствием прогулялся до них пешком, любуясь фасадами домов.

Нажимая на кнопку электрического звонка, я обратил внимание, что провод, ведущий от нее вглубь квартиры, обмотан свежей изолентой.

- Кто это, - раздался из-за двери голос Соболевой.

- Александр Иванович, - ответил я, - мы сегодня с вами встречались.

Меня долго не впускали, наверное, пристально рассматривали в глазок. Наконец, обитая черным дерматином массивная дверь, открылась.

- Прошу.

Я тщательно вытер ноги и переступил порог квартиры.

- Сюда, пожалуйста.

Меня провели в гостиную.

- Здесь все и происходило, – сказала Карина.

Она явно нервничала, хотя довольно успешно это скрывала. Чувствовала угрозу? Долго не открывала мне, но впустила – пересилила себя? Такое поведение легко укладывалось в схему, если Соболева действительно подверглась нападению незнакомца, и совершенно не соответствовало ситуации, если женщина убила ревнивого любовника, пусть даже в состоянии сильного душевного волнения.

А может, все гораздо проще. Дверь не сразу открыла, потому что не была одета или не успела сделать макияж.  А нервничает – боится, что с работы вернется муж, и я могу сболтнуть об ее отношениях с Желтовским.

Оглядев комнату, я проникся невольной симпатией к Соболевой. Обстановку нельзя было назвать типичной для жилища работника торговли. Сколько мне довелось видеть квартир, превращенных их обитателями в склад дефицита, так что среди ковров, мебели, аппаратуры и коробок с обувью ходить можно было только боком. А здесь присутствовало чувство меры, и угадывался хороший вкус хозяйки.

Честно говоря, мне бы не хотелось выяснить, что Карина была нужна Желтовскому, только как источник информации. Пусть продолжала бы считать, что он испытывал к ней страсть. А что там произошло на самом деле, она ударила любовника, муж, который застал парочку, а потом чуть не придушил жену, да вовремя одумался.

Подойдя к стенке с книгами, я изучил домашнюю библиотеку Соболевых. Наличествовал только дефицит. Осмотрев корешки томов «Библиотеки всемирной литературы», я выяснил пристрастие хозяев. Бальзак, Акутагава, Гонкуры, Эса де Кейрош, Стендаль, Фолкнер, Хэмингуэй, русская поэзия дооктябрьского периода начала двадцатого века выделялись слегка надорванными краями суперобложек. 

Один мой коллега недавно рассказал мне, что с наступлением моды на книги алчущая престижа публика стала обертывать в яркие обложки любые издания, даже справочники, и выставлять их в гостиных. Лишь бы толщина соответствовала.   

«Бездуховность некоторой части советского общества приобрела угрожающие масштабы», - пришло тогда ко мне горькое осознание неприятного факта.

Невольно усмехнувшись, я достал с полки «Преступление Падре Амаро» и пролистал. Содержание соответствовало названию.

«Интересно сама читает или муж?»

- Я иногда перечитываю, - словно услышав мои размышления, пояснила Карина, - у нас в классе была хорошая учительница литературы. Привила привычку к книге. Хотите кофе?

- Спасибо. Ограничен во времени. У меня собственно один вопрос. Вы сказали, что прежде чем начать отправлять письма Смирнова в мусорное ведро, прочитали несколько штук. Хотелось бы я них взглянуть.

- Зачем? - удивилась Соболева.

- Обратный адрес.

- Писем не сохранилось, но адрес я помню. Улица Большая Коммунистическая, дом 2, квартира 20.

- Спасибо, Карина Генриховна, - бесцветным голосом поблагодарил я.

Покидая квартиру, я нарочно замешкался в дверях. Так и есть. Новые недавно поставленные привозные испанские замки. Еще и задвижка. Плюс цепочка.

От кого запирается, чего опасается?

Подремывая в кресле авиалайнера по дороге в Москву, я прикидывал план дальнейших действий. Многое зависело от содержимого тайника. Ну и, конечно, Смирнов. Хотя, что касается бывшего суворовца, я не чувствовал себя на правильном пути. Больший интерес вызывали знакомые Желтовского из Минобороны, если, конечно, таковые существовали на самом деле.



Москва,  5 июля 1991 года.

Генерал Иванов сидел у себя в кабинете, когда из архива принесли агентурное дело «Лазарев». Он достал из папки фотографию Саввы и недолго ее рассматривал. Обычное широкое ничем непримечательное лицо – заключил он. Анкета, справка о состоянии здоровья и автобиография соседствовали с дактилоскопической картой и подробными антропометрическими данными. Потом шли донесения кураторов. Здесь же находилась, невесть каким образом попавшая, копия рапорта агента. На обороте документа он обнаружил карандашную запись «Образец почерка Смирнова № 2».

«Настоящим довожу до Вашего сведения о фактах неуставных отношений, выра-зившихся в постоянных издевательствах над рядовым Харченковым и халатного отношения офицеров батальона к своим обязанностям, выразившегося в игнорировании его обращений (рапортов) в их адрес (в частности капитана Луцко и полковника Монькина).

Информирую вас, что в первый раз рядовой Харченков подвергся физическому насилию во время утренней пробежки. Кто-то из представителей азербайджанского «землячества» сбил его подножкой на асфальт. Второй известный мне инцидент произошел в умывальнике, когда он пожаловался на сержанта Окунева, который отнял у него пять рублей. 

Последний случай имел место 2 ноября сего года. Во время помывки в бане старослужащие Коломийченко и Хотиненко измазали лицо Харченкова мыльной пеной и, пользуясь беспомощным положением последнего, избивали его пинками. В этом так же приняли участие старослужащие Бутырин, Камалетдинов и Гаджиев. После моего требования прекратить нарушение воинской дисциплины и действий, направленных на пресечение внеуставных отношений, в мой адрес рядовыми Алиевым и Мамедовым была высказана угроза физической расправы.

Через день сержант Окунев предложил мне совершить кражу чехла кресла из кинозала Дома культуры и передать его рядовому Зленко, которому был необходим бархатный материал для обложки дембельского альбома.

Поэтому я полагаю, что Харченков был принужден совершить кражу бархатного чехла Окуневым и Зленко.
Из всего вышеизложенного становится ясным, что рядовой Харченков покончил с собой из-за издевательств со стороны рядовых последнего года службы.
               
                Рядовой Смирнов С.     12 ноября 1979 года».

Следующим документом, заинтересовавшим генерала, была копия постановления о возбуждении уголовного дела по факту массовой драки в казарме войсковой части, в результате которой сержант Окунев А.Д. получил тяжкие телесные повреждения. За протоколами допросов военнослужащих, составленных словно под копирку, следовал рапорт Смирнова на имя начальника округа с просьбой направить на самый тяжелый участок для дальнейшего несения воинской службы. На рапорте стояла размашистая резолюция: «Направить для отбора по запросу 03/06-725, в случае отказа Среднеазиатский военный округ».

И, наконец, последний документ - характеристика, подписанная его куратором: из-лишне импульсивен. Подпись и дата – 29 мая 1980 года.

Иванов задумался. Работа с такими кадрами обычно прекращалась.
 
От тягостных мыслей его отвлек телефонный звонок. Генерал снял трубку. Звонила супруга Крохова.

- Вы знаете, что мой муж арестован?

- Да.

- Вы можете придти к нам?

- Да.

- Знаете наш адрес?

- Да.

- Будем вас ждать.
Через час машина доставила Иванова к знакомому дому на улице Вавилова. Генерал поднялся в квартиру и увидел ребят.

Аккуратные стрижки. Добротные костюмы. Рубашки спокойных тонов. Неяркие галстуки. Тщательно вычищенные туфли, не остромодные, но и не устаревших фасонов. И никакой десантной экзальтации.

Они не постарели, так погрузнели немного с того времени, когда он в последний раз встречался с ними - летом 1984 года на аэродроме в Баграме. В казарме на высокой тумбочке тогда стоял телевизор. По нему с видеомагнитофона шла программа концерта Аллы Пугачевой. Десантники расположились прямо на пыльном полу. Они словно впали в полуобморочное состояние, с закрытыми глазами слегка раскачиваясь в такт песням.

Генерал спросил Крохова: «Что с ребятами такое?»

«Они просто устали», - ответил тот, - «только что из ущелья. Долбим этого гада, а он как лиса…»

Тогда они еще не знали, что каждый их вылет был известен противнику из-за предателя засевшего в штабе армии.

- Здравия желаем, товарищ генерал, - сказал один, поднимаясь. Остальные тоже встали.

- Здравствуйте, товарищи бойцы, - с отеческой теплотой ответил Иванов, усаживаясь в приготовленное кресло, - рад встрече с вами.

Лариса прикатила кофейный столик и скромно уединилась на небольшом диванчике в углу комнаты.

- Ну, докладывайте, что там случилось на Савеловском.

Ребята молчали. Было видно, что они подавлены задержанием их командира.

- Мы не имеем никакого отношения к событиям на Савеловском кладбище. Нас тогда там вообще не было. Но вы можете арестовать кого-то из нас, если это поможет освободить Виктора Петровича, - предложил один.

- На Савеловском кладбище действовали не бандиты, - заметил второй.

- А кто?

- Самим интересно.

- Крохов был на кладбище в момент стычки?
- По-видимому, нет.

- А на самом деле?

Ответа не последовало. У генерала больше не было вопросов.

- Выйдемте на два слова, - сказала ему Лариса.

На кухне она достала из комода пачку фотографий.
- Виктор заметил за собой слежку, - пояснила она, - и мы съехали с этой квартиры.

Иванов внимательно рассмотрел людей, запечатленных на снимках. Два человека были из тех, кто несколько дней назад задержали Крохова на улице Горького.

- Я заберу их у вас на время?

- Хорошо.

- Скажите, Лариса, с чего все началось?

Женщина помедлила с ответом, словно решала, что можно говорить, а что нет.

- С одного очень странного звонка. Виктора не было дома, когда позвонила женщина. Она хотела срочно встретиться с мужем. Я ответила ей, что он будет только в десять вечера. Мне показалось, что она подумала, что я обманываю ее. Тогда она несколько раз по-вторила, что дело очень важное, и никак не хотела вешать трубку. Вечером она действительно перезвонила. На следующий день утром муж направился к ней и вернулся со встречи, как мне показалось, озабоченным. Недели через две Виктор заметил слежку, и как толь-ко он сфотографировал «наружку», мы съехали с этой квартиры.

- Женщина представилась вам?

- Нет.

- Виктор как-то объяснил ситуацию, которая начала складываться?

- Конечно, я спросила его об этом. Он усмехнулся тогда и сказал мне странную фразу: «охота началась».
Перед тем, как уйти, генерал спросил у ребят.

- Кто из вас помнит Савву Смирнова?

- Петруху-то. Все помним.

- Последний раз когда его видели?

- В июне восьмидесятого. Вернулся из отпуска весь избитый.

В прихожей генерал крепко пожал Ларисе руку.
- Крепитесь. В деньгах нужды нет? – спросил он, надевая фуражку.

- Ребята помогут, если что.

«Ничего за ними нет», - подумал генерал, усаживаясь в машину, - «Виктора надо выручать».



Черная точка корабля среди льдов. Конец зимы 1975 года застал дизель-электроход ледокольного типа ОС-30 «Ангара» водоизмещением четырнадцать тысяч тонн на пути в район Новой Земли. На борту разобранные вертолеты и экспериментальные радиобуи, предназначенные для обнаружения подводных лодок.

Задача, поставленная командованием, заключалась в достижении заданного района Северного Ледовитого океана, сборке вертолетов и установке с них радиобуев, которые, находясь в режиме «дежурного канала» автоматически активизировались и передавали информацию о шуме винтов субмарины, появись она в радиусе обнаружения.

- Почему корабль лег в дрейф? Доложите, что произошло, - начальник экспедиции, поселившийся на время похода в каюте старпома, срочно вызвал Крохова к себе на доклад.

- Товарищ адмирал, согласно докладу механика, предположительно гребной винт лишился одной из лопастей. Мною принято решение уточнить характер поломки с помощью водолаза. В настоящее время осуществляется подготовка к погружению. Готовность тридцать минут.

- Ваши предложения по исправлению ситуации.

- Это зависит насколько серьезно повреждение. Если ступица цела, имеется возможность поставить запасную лопасть прямо здесь. Второй вариант: вызвать ледокол. По расчетам штурмана он будет здесь минимум через двадцать дней.

- Каким образом можно осуществить ремонт на месте? – поинтересовался адмирал.

- Механик сделал предварительные расчеты. Если перебросить воду из кормовых цистерн в носовые, возникнет дифферент на нос, достаточный для появления винта над поверхностью воды.

- Лед не помешает?

- Никак нет. Перед началом мероприятий ненадолго запустим дизеля и сделаем промоину.

Начальник экспедиции достал из кожаной папки несколько листов бумаги, заглянул в них. Потом подошел к столу и пошагал измерителем по карте.

- Насколько долго корабль сможет идти на винте без одной лопасти?

- До намеченного места выгрузки четыре дня хода. При толщине льда полтора-два метра с учетом потери мощности все шесть. Разобьем вал, подшипники полетят. Не дойдем. Только загубим корабль.

- Вызов ледокола крайне нежелателен, - сказал адмирал. - Мы потеряем скрытность и по времени не уложимся. Фактически это означает срыв исполнения поставленной задачи. Подробно проработайте вариант обойтись своими силами.

Через два часа после разговора с начальником экспедиции Крохов сидел за столом в своей каюте и занимался английским. В дверь постучали.

- Разрешите, товарищ командир.

- Прошу.

- Как и предполагал. Поломка лопасти гребного винта, - доложил вошедший механик.

- Прямо под основание срезало. Ступица цела.

- Ваши предложения?

- Согласно технической документации лопасти посажены на гайки, законтрены приварными плашками и залиты бетоном. У нас достаточно сил и средств для замены лопасти.

- Освещение продумали?

- Так точно.

- Максимальный крен?

- Не более семи градусов.

- Что может помешать?

- Пока ничего. Единственное существенное препятствие – вмерзание корабля в лед. Тогда без ледокола не обойтись.

- Срочно представьте в письменном виде подробный план работ и начинайте подготовительные мероприятия.

Через три часа расчеты были готовы. Несколько листков бумаги с рисунками, таблицами и пояснениями, выполненными каллиграфическим почерком, были внимательно изучены вначале командиром корабля потом начальником экспедиции. 

В 21.00 адмирал вызвал Крохова.

- Проинформируйте Москву и перед началом операции поставьте меня в известность.

Утром следующего дня за завтраком в кают-компании адмирал спросил Крохова.

- По-моему, у нас появился небольшой крен?

- Так точно. Прогноз погоды неблагоприятный. Ожидается резкое падение температуры воздуха. Мы можем вмерзнуть в лед, - ответил Крохов. - Я принял решение начинать перекачку жидкости из кормовых цистерн в носовые.

- Сколько времени это займет?

- Около шестидесяти часов.

- Это много. Мы можем ускорить перекачку?

- Можно выгрузить на лед дизельную мотопомпу и заполнить носовой трюм забортной водой.

Адмирал кивнул.

Сидящий рядом его помощник побледнел.

- Утопить корабль? Мы перевернемся. Я протестую. Давайте ждать ледокол.

- Успокойтесь, Андрей Михайлович. Мы в Москве иногда склонны излишне драматизировать ситуации. Я уверен, что командир корабля принял правильное решение.

- Какое там, успокойтесь! Да под нами четыре километра воды…

Начальник экспедиции недобро посмотрел на него, а потом медленно и очень отчетливо, что бы все расслышали, произнес, обращаясь к Крохову.

- Установите ему палатку на льдине, выдайте сухой паек, сигнальные ракеты и фонарик. Пусть смотрит, как мы будем тонуть. 

- Будет исполнено, товарищ адмирал.

Когда Крохов ушел из кают-компании, адмирал сказал своему помощнику:

- Если хотите, можете выгружаться на лед. Только учтите, поднять вас обратно мы можем позабыть.

Следующие трое суток на корабле царил аврал. Когда винт показался из воды, работа закипела в три смены. Матросы ломами сбивали бетон со ступицы. Когда показались гайки крепления и стопоры, за дело принялись сварщики. Наконец, гайки поддались. С кормы корабля осторожно спустили запасную лопасть и установили ее на место сломанной.

Обратные мероприятия выполнялись радостно, с чувством удовлетворения от выполненной задачи. Смогли!

Крохов вместе механиком стоял на льду и наблюдал, как сантиметр за сантиметром нос корабля отвоевывает у океана жизненное пространство. К ним подошел начальник экспедиции.

- Собираюсь пофотографировать на память. Не хотите составить компанию? - спросил он Крохова,

- С удовольствием. Александр Афанасьевич, - обратился тот к механику, - распорядитесь насчет сопровождения.

Сделав несколько снимков на фоне мотопомпы, они направились в сторону от корабля.

На почтительном отдалении за ними следовали два матроса с «калашниковыми».

- Зачем это? – спросил адмирал, кивнув в их сторону.

- Мало ли трещина во льду.

- А автоматы?

- Медведи шалят. Иногда это стоит им шкуры. Если попадется, не хотите на пол в спальню?

- Спасибо, и вам не советую. 

- Почему?

- Трихинеллез. Слышали?

- Не доводилось.

- Что-то вроде маленьких глистов, но живут в мышцах. Могут поселиться прямо в сердце и вызвать его остановку.

- Бывали такие случаи?

- У наших потенциальных противников, действовавших в условиях Арктики и питавшихся мясом убитых белых медведей. Так скажем. 

- Любопытно. Кстати, матросы дали вам кличку Суворов. 

- Почему не Нахимов?

- Заметили, что человек вы боевой, но не флотский, хотя и адмирал.

- Наблюдательные, черти. А вас они как зовут?

- За глаза называют Медведем. Мне это немного льстит. Сильные животные. Довелось наблюдать целую семью на полпути между Новой Землей и Шпицбергеном. Спокойно так плыли.

- Мои сопровождающие доложили мне о странной парочке матросов, которые все время вместе. Они что, того? Адмирал сделал выражение лица брезгливым.

- Никак нет. Это я распорядился Рогову присматривать за Аманкуловым. 

- По причине?

Крохов замялся.

- Аманкулов из Чуйской долины…

- Договаривайте.

- Покуривал анашу, пока не нашли и отняли.

- Вот как! Откуда брал заразу?

- Из дома присылали в посылках с двойным дном. Теперь тщательно досматриваем.

- Почему не списали на берег?

- Так в море на четыре месяца. Ломало его, крутило. Вот я и приставил Рогова, что бы киргиз руки на себя не наложил. Потом они подружились. Так вы представляете, за этот год Аманкулов вырос на двадцать сантиметров.

- Хорошая у вас команда, - похвалил адмирал. – Наблюдал, как работали. Сварщики просто виртуозы.

- Стараемся. Лично людей подбираю.

Со стороны «Ангара» выглядела очень элегантно. Адмирал сделал несколько снимков.

- Покажу фотографии внуку, - сказал он. – Рассказывал тут ему, что у кораблей, как и людей, свои судьбы, иногда очень схожие. Слушал, раскрыв рот.

- У каких, если не секрет?

- Например, «Енисей» - головной корабль вашего проекта. В начале шестидесятых принимал участие в подготовке ядерных испытаний на Новой Земле. Когда взорвали знаменитую «кузькину мать» в шестьдесят мегатонн, его задело краем радиоактивного облака. Матросов от беды загнали глубоко в трюм. Корабль вели только те офицеры, которые к тому времени уже имели детей. Фактически втроем. Потом дезактивация… Госпиталь… Но как говорится, медицина оказалась бессильна. Самый крепкий протянул пять лет. Пока подбирали новый командный состав, на корабле случился пожар. Дальше долгий ремонт.  Потом не заладилось с двигателями. Разрезали «Енисей» «на булавки». Так и пропал… Не смог перенести смерть командира?

Через три дня «Ангара» достигла надежной льдины и выгрузила вертолеты. На них установили винты, погрузили радиобуи, и машины исчезли в черном полярном небе. Когда последний электронный страж занял свое место в холодных океанских глубинах, а вертолеты разобраны и надежно закреплены в трюмах, корабль лег на обратный курс.

Крохов сидел за столом у себя в каюте и наблюдал, как корабельный пес Байкал грызет ножки новенького кресла.

- Разрешите, товарищ командир.

- Прошу.

- Зубы чешутся, - спросил вошедший механик, кивнув в сторону овчарки.

- Да. Молодой совсем.

- Товарищ командир, подпишите ходатайство перед командованием об изготовлении лопастей из нержавеющей стали. С ними мы будем гарантированы от повторения инцидента.

- У меня такое ощущение, что часть матросов пьяная, - сказал Крохов механику, - ставя подпись под документом.

- Так точно.

- Вы так спокойно об этом говорите. Откуда у них спиртное?

- Давняя история. Три года назад везли четыреста тонн водки на Тикси. По окончании погрузки пропали несколько лючин. Поэтому часть рейса штабели с водкой стояли только под брезентом.

- Сколько ж они украли?

- Думаю не меньше двадцати ящиков.

- Сопровождающие были?

- Так точно.

- Затеяли скандал?

- Никак нет.

- Поясните.

- Я, конечно, не имею доказательств, но полагаю, что часть водки была … неучтенной.

- Почему вы так думаете?

- Слишком спокойно отнеслись к пропаже. А потом сказали почти открытым текстом.

- Где же они хранят столько спиртного?

Механик развел руками.

- Даже я не знаю всех закоулков корабля.

Вот и родной Мурманск. Черная ГАЗ-21 подкатила прямо к трапу «Ангары». Крохов проводил начальника экспедиции до автомобиля.

- Мне кажется вам тесновато на этом транспортнике, - многообещающе заметил на прощание адмирал.

Через месяц газета «Красная Звезда» должна была опубликовать развернутый мате-риал об отважном молодом командире дизель-электрохода «Ангара» и его экипаже, сумевших в непростых условиях Крайнего Севера устранить поломку и выполнить поставленную задачу. Но не напечатала, ограничившись короткой статьей с сухим изложением фактов без указания фамилий и названия корабля.

За две недели до публикации Крохова срочно вызвали в Москву в министерство обороны и сделали предложение, от которого отказываться не принято. Крохов вернулся на корабль и сдал дела старпому.

Байкал бежал за машиной, увозившей Крохова на аэродром, пятнадцать километров и только возле Рогачево обессиленный отстал. Хозяин не мог взять его с собой, даже если бы и хотел. У него не было ни квартиры, где он мог бы поселить Байкала, ни человека, чтобы заботился об овчарке в его отсутствие. Он был один. Друзья и знакомые каждый раз оставались на прежнем месте службы. Иногда он получал от них весточки и поздравительные открытки к праздникам. Изредка приходили письма от близких когда-то женщин. Крохов внимательно читал их, но никогда не отвечал. К женскому полу он вообще относился спокойно. Крохов искал ту единственную, которая станет его женой и родит их детей. Он твердо знал, что встретит ее. Был в этом абсолютно уверен.