Анвал Касим-Ширин бей Декады День Десятый

                ДЕКАДЫ ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

     И вот наступил последний, Десятый День Декады. Члены СССР совершенно ясно понимали, что в этот день должно решиться все. Освоив первичные навыки Внутреннего Мониторинга и при этом не обнаружив их перед Кураторозаврами, Экспериментаторексами, Персоналодонтами и Охранопитеками, они чувствовали пред ними психологическое преимущество. Кроме того, строго конфиденциаль-ная, полученная от Вольдемара информация о стратагеме с Фениной мобилкой, в результате которой имело произойти массовое прибытие в Зону Эксперимента внешних наблюдателей, корреспондентов, депутатов, правозащитников и проч.,  вселила в них дополнительные, а по сути – основные надежды. Однако это настроение было все-таки изрядно подпорчено из-за сознания того, что их антиФеноменальные успехи, вне всякого сомнения, фиксировались Экспериментаторексами как провалы на феноменограммах и, очевидно, вызвали у тех не только подозрения, а и уверенность в том, что антиФеноменальный Способ найден, что он уже внедряется во всю ивановскую, а Руководство Экспериментом до сих пор не может понять, чьих это рук дело. И члены СССР переглядывались между собою взорами посвященных, ожидая реакции Руководства и развязки событий.
     Это приподнятое, но нервное, как перед началом войны, настроение не осталось незамеченным кое-кем из непосвященных в тайны Союза, и в первую очередь – Валерией Александровной, которая имела проницательность и наблюдательность почти сверхъестественные. «Что-то у нас сегодня произойдет! – размышляла она про себя.
     – Если только уже не произошло. Наверно, Феномену уже капец. А все – молчат! И наши, и фавны. К чему бы это? И что же дальше-то с нами будет? А у меня чтой-то сегодня сердце жжет. И в ушах шумит. И во рту горько. И сон нехороший ночью приснился. Будто бежим мы с мамой, Царствие ей Небесное, по какому-то полю – золотому-золотому такому, аж глазам больно. А сверху «мессеры» огнем поливают из пулеметов. И я спотыкаюсь, падаю, а мама – на меня сверху. И тут ее очередью прострачивает «мессер»! И кровь льется прямо мне на лицо. И я просыпаюсь с криком…».
     У Хватанюка, подвергнутого Испытанию в Инстанции Правды и Истины и получившего от пана Канцлера официальную информацию об аномальных феноменограммах, также усилились подозрения, что кто-то из Реципиентов (а может даже и не один!) обладает антиФеноменальными способностями. Но поскольку таковых, как мы знаем, было уже целых шесть человек и все они так или иначе демонстрировали хороший юмор, то Хватанюк только головой крутил, не имея возможности решить, на ком ему сосредоточить свои подозрения. Помимо этого он ощущал в душе какую-то непонятную раздвоенность. У него вроде бы еще оставалось желание прислужиться Руководству, но оно уже было далеко не таким сильным как прежде. Свой вызов в Тайную Канцелярию и пытку под наркозом он теперь вспоминал с чувствами, все больше напоминавшими ужас и отвращение. Даже юная блондинка, поразившая его тогда своею невинной красотою, теперь представлялась ему ничем иным как бесовским отродьем. Совершенно неожиданно для себя, начиная со вчерашнего Дня, он вдруг стал совсем по-иному смотреть на своих сотоварищей, ощущая все большую симпатию и к Семену Никифоровичу, и к Вольдемару, и к Светлане, и даже к Фене и Буряку. А к Аленушке, которая нынче исполняла обязанности председателя собрания, он даже почувствовал нечто вроде любви, почти отцовской. И Хватанюк со все возрастающим удивлением прислушивался к своему сердцу, которое выстукивало нечто невероятное для него еще позавчера: «Всі люди – брати і сестри!». А душа его ощущала боль.
     И лишь только один Сократ Панасович, пан-товарищ Фригодный, поглощенный своими всегдашними думами о Гинекологической Нише, о Вечной Партийной Жизни и о туннельном переходе в Элиту, пребывал в полном неведении относительно истинной сути происходящего.
     Следует отметить, что повышенная активность наблюдалась и среди адептов Эксперимента – Исполнителей Его Воли. Это очень хорошо прочувствовал умудренный жизнью Буряк. «Ты чуешь, Вольдемар! – шепнул он интеллигентному нахалу. – А охрану нам ци сволочи привелы в полную боевую готовность! Ты усёк, шо все они в штурмовой экипировке?».
     Вольдемар, который тоже все заметил, только головой кивнул. Однако виду не подал, а даже наоборот – послал всем одну из самых «располагающих» своих улыбок. У него тоже сегодня было особое настроение. Прошедшая ночь была второй ночью, которую они провели с Аленой как муж и жена. Они не испрашивали у Кураторозавров «санкции со знаком «плюс» согласно Дисциплинарного Мониторинга» на свои отношения. Им стали безразличны и эти Кураторозавры, и Охранопитеки, и вообще все Персоналодонты, и даже мифическое Руководство Экспериментом. Весь их мир сосредоточился друг в друге. Опытный в сношениях с женщинами Вольдемар совершенно для себя неожиданно почувствовал, как проваливается в умопомрачительную глубину Аленушкиных прелестей. Никогда до этого с ним не случалось ничего подобного. А Алена, для которой Вольдемар вообще был первым в жизни мужчиной (первым и послед¬ним – твердо сказала она самой себе), чувствовала себя на верху не только блаженства, но и гордости от сознания того, что Вольдемар (она всем своим горячим сердцем понимала это!) любит ее больше жизни.
     – Ну что, Аленушка! – обратился он к своей любимой. – Расскажи теперь всем всё. Наступил главный момент нашей жизни.
;