Заграничный паспорт

       Чем был для советского человека заграничный паспорт… Недостижимой мечтой. Старшему поколению это даже и объяснять не надо. Все всё прекрасно помнят, особенно ту знаменитую присказку: «хоть тушкой, хоть чучелом, но выехать». Молодым не растолкуешь, другое поколение выросло, в иной системе координат. Не поймут они того, как некоторые не особо сознательные граждане душу дьяволу готовы были заложить за право беспрепятственного выезда из страны. В мировосприятии нового поколения такое уже и не уложится никогда. Настолько громадная пропасть легла между тем, что было со свободой перемещения по миру в СССР и тем, что стало теперь. Советский Союз запомнился мне как прекрасная страна. Недаром с годами ностальгия сограждан и их ненасытная тоска по утраченной Родине только растёт. Но вот искусственно выстроенный и сохранявшийся «железный занавес» стал уже в 60 – е годы совершенно излишним.

        Нельзя ограничивать естественное желание людей быть свободными, недопустимо строить искусственные конструкции выездных барьеров на пути здорового желания путешествовать. Историкам ещё только предстоит покопаться в архивах и разобраться в том, насколько сложности  в обретении желанной свободы передвижения повлияли в итоге на печальную судьбу страны. Полагаю, в немалой степени. Всё – таки поздний брежневизм и обслуживавший его идеологический маразм товарища Суслова сильно подкосили общество, запустили изнутри серьезные процессы разложения.

            Мне вот с моим заграничным паспортом нежданно – негаданно повезло, хотя и весьма своеобразным вышло то «везение». Такое, что нарочно не придумаешь. Вышло так, что заветный документ государство выдало само, ни о чём меня не спрашивая. Не за выдающиеся заслуги перед Отечеством, а как раз наоборот -  в наказание за немалые, на суждение начальства, «грехи» мои по службе. Можно сказать, в добровольно – принудительном порядке вручило. Получилось так, что уехал я служить в Германию по «комсомольской путёвке». Вернее, отправился в дальние края на передовые рубежи Родины за полный провал работы на доверенном партией важном участке общественной и идеологической работы.

       Такое, оказывается, тоже иногда бывало, но обо всём по порядку. Случилось это весной 1990 года, когда я служил в одном славном сибирском городе и горя в общем – то не знал. Пребывал в должности заместителя командира роты охраны, ходил регулярно в тягло начальником караула или проверял посты ночами. Охраняли мы тогда огромные склады вооружения и  военной техники, запасённые Родиной во глубине сибирских руд. На случай затяжной войны с супостатом.

       Зарплата выдавалась вполне приличная, мог себе позволить излишки, так что в короткие часы свободы от службы весело кутил с друзьями и время от времени местных сибирячек очаровывал. Одним словом, делал всё, что положено было вытворять молодому лейтенанту, как уж издревле повелось. Гусарил, если сказать ёмче и вернее.
 
      Вот только как - то раз подвёл меня избыток  романтического настроения, причём в самый неподходящий момент такое непотребство произошло. Задержался я как – то субботним вечером у одной зазнобы. Выпили шампанского с коньяком, а потом, как водится, и переночевать я там остался. Ехать из одного конца города в другой, в сторону своей части, несподручно было. Трамваи своё в тот день отработали, а поймать в такое время такси на окраине города, возле микрорайона хрущёвок – это все равно что солнце закатить вручную. Все такси в центре, у ресторанов толклись, да на прикормленных местах водкой шоферюги подторговывали. Тогда всё еще по инерции с пьянством и алкоголизмом боролись, вот таксисты и открыли для себя золотую жилу ночной торговли для недопивших, кому с вечера не хватило. Чем плохо – с утра купил бутылку «Пшеничной» за червонец, после полуночи продал её же за четвертной. Тем более что недоперепивших у нас по городам и весям всегда в избытке. Хоть в выходные, хоть в обычные дни . Таксистам лишний раз и за руль садиться не надо, нерентабельно, только трата времени и бензина, от торговли отвлекает.

      Взвесив все эти обстоятельства, я решил, что поутру уж как – нибудь доеду до базы и попросил подругу растолкать меня  не позже семи часов. Понадеялся на её понимание и добросовестность. Не разбудила, халда такая, сама сладко проспала. Просто по памяти своей девичьей забыла включить  будильник. Девушке то что, имеет право студентка на законный выходной в воскресенье, ей самой тот будильник в будни успеет вывернуть наизнанку мозги и душу.

      Всё бы ничего, но в наступающее воскресное утро в части было назначено важное мероприятие – отчётно - выборное комсомольское собрание, на котором меня должны были выбрать секретарём комитета комсомола всей нашей базы хранения вооружения и техники…

      Проснулся утром, очнулся, пришёл в себя. В ужасе посмотрел на часы, которые показывали 10.30. Девушка мирно посапывала рядом. Собрание назначено на 9.00. Вот это залёт ! Даже в военном училище, в кураже курсантского ухарства так по – крупному не доводилось мне попадать в серьёзные переплёты…

      Конечно же, о  мобильных телефонах тогда ещё никто  слыхом не слышал, да и с обычными, честно говоря, не было очень уж гладко. Далеко не все граждане могли похвастаться наличием такой простой, но столь необходимой в быту вещи. От хаоса, созданного мною в диком возбуждении от нахлынувшего отчаяния, несчастная студентка мгновенно пришла в себя. Принялась было виниться, каяться, да что толку ? Она, бедняжка, сама не рада была случившемуся. Охала, ахала, губами чего – то шлёпала, слезу из себя давила. Тем временем я мысленно примерял на себя размер предстоящего начальственного гнева, громкость слов и витиеватость выражений. Даже боялся представить, осознать амплитуду собственного полёта  лёгким шариком для пинг – понга по кабинету нашего начальника политотдела, товарища подполковника Галанина.

      Мероприятие было серьёзным, политически выверенным по всем инстанциям. Командир воинской части, начальник политотдела, секретарь парткома, прочие шишки, в том числе вышестоящие по партийной линии, присутствовали на собрании в составе полной грядки. Один только виновник собственного торжества фатально проспал миг своего триумфа,  не выступил с заранее заготовленной программной речью, не собрал своих ожидаемых аплодисментов. Лично не проникся торжеством избрания комсомольским начальником с формулировкой «единогласно» в итоговом протоколе. Легкомысленно доверился очаровательной, но такой беспечной брюнетке.

      Понятно, что без меня меня и так избрали, заочно, можно сказать. Кандидатуру уже в округе утвердили, куда же заднюю – то скорость включать ? Собравшимся в клубе комсомольцам рассказали сказку о внезапно свалившейся на меня болезни. Так что собрание оказалось немного скомканным. Приглашённые вышестоящие товарищи выразили очень большое неудовольствие, поставили начальнику политотдела и секретарю парткома на вид за явный бардак в работе. С явными признаками внутреннего разложения.

      Вот такой «эффект бабочки» вышел из - за нашей с подругой безалаберности. Или как  в том знаменитом стихотворении Маршака:

«Враг вступает в город, пленных не щадя,
 Потому что в кузнице не было гвоздя»….

      Юная студентка всего лишь забыла про будильник, а меня действительно после этого по – настоящему не пощадили. Тот еще «эффект» вышел… Болезненный.

      Гнева командира базы я не очень боялся, потому что полковник Заяц ко многому из происходящего вокруг был уже совершенно индифферентен. Просто лежал человек на своей непыльной должности, дослуживал, пенсию приличную дозарабатывал. На базе его вообще видели редко, а мне он если чем и запомнился, то только одной гениальной речью на общем совещании офицеров. Высказал тогда товарищ полковник, отчитывая какого – то проштрафившегося капитана,  примерно следующее:

      - Товарищ капитан ! Почему Ваш солдат со мной вчера пререкался ? Говорит, «я думал, товарищ полковник…», - язвительно передразнил командир базы бойца.
      - Разберёмся, товарищ полковник ! – чётко и молодцевато ответил капитан.
      - Разберётесь, - проворчал полковник, - лучше совсем и навсегда запретите своим солдатам думать ! Пусть сядут в кружок в ленинской комнате, хорошо в последний раз подумают и придумают, что им думать вообще не о чем. За них уже давно всё придумано и в уставах с наставлениями написано. Думающий солдат – это опасно для командира. Дело бойца – только исполнять задуманное нами без лишних вопросов!
      - Так точно, товарищ полковник, - без ненужных в тот момент возражений резюмировал капитан. С налётом придурковатости на лице, как было рекомендовано ещё Петром Великим на случай общения подчинённого с начальником.

      Так что взбучки со стороны полковника Зайца я не опасался, ему весь этот комсомол был нужен так же, как настоящему зайцу стоп – сигнал. Но вот начальник  политотдела - это совсем другой коленкор. Кремень ! Не гвозди даже, а толстенную арматуру бы делать из таких товарищей. Последователен в своей непреклонности. Торквемада и Рахметов Чернышевского в одном лице. Прямой, твёрдый и беспощадный, как вековая строевая сосна в северном лесу. Так что кровавые подробности расправы над собой и  описание всех воспоследствовавших кар я лучше опущу. Без того весь этот инфернальный ужас представить себе не составит особого труда.

       Описываемое происшествие в общем – то имело свою давнюю предысторию. У нас с Галаниным и до того стычки происходили. Первая ещё осенью случилась, когда мы с командиром роты только формировали своё родное подразделение буквально из ничего. Бойцов в нашу роты присылали со всего бескрайнего Сибирского военного округа. Приходилось с места в карьер решать огромное количество бытовых вопросов, набирать личный состав, вооружать, казарму обустраивать и практически сразу же, с ходу начинать караульную службу. В расположении роты осталась от предыдущих жильцов какая – никакая ленинская комната. Для себя я решил, что пока и такая сойдёт, есть сейчас заботы поважнее. В роте в наличии всего трое офицеров из пяти, а службу нужно постоянно нести, да и прочие основные задачи решать в полном объёме.

       Начальник политотдела с таким подходом категорически не соглашался и как – то раз, уже после нового года, вызвал меня в кабинет для беседы, где прямо спросил:

       - Лейтенант, ты чего как  тот Ванька – взводный по караулам шляешься ? Твоё дело – работа с личным составом в правильном направлении, вот и работай. Политзанятия проводи, наглядную агитацию обеспечивай, общественные мероприятия по комсомольской линии, индивидуально – воспитательное воздействие. Ну чего тебя, в училище не научили что ли как политработнику работать нужно ?
       - Так караул самое то место для индивидуальной работы, товарищ подполковник, - удивлённо возразил я, - там за сутки столько наобщаешься и наработаешь с солдатиками, столько о них узнаешь ! Лучше не придумать. Опять же, личным примером, как нам постоянно внушали. Сами же знаете, что караульная служба - это выполнение боевой задачи в мирное время, так и в Уставе написано. Чего же мне, в ленинской комнате отсиживаться, пока рота лямку тащит ?

       Заскрипел зубами Галанин, но что мог возразить мне тогда ? Понимал мою правоту, но почему – то не принимал её. Ум с сердцем был не в ладу у него. Терпеть он не мог, когда политработники опускались до грубой черновой работы, считал себя и своих подчиненных неприкосновенной партийной кастой в армии. Хотя многие понятия к тому времени, к началу 1990 года уже поменялись стремительно, а вот как начальнику политотдела было перевернуть внутри себя стереотипы, десятилетиями втоптанные в его голову и сознание, как совершить революцию в мозгу ?
 
      - Товарищ лейтенант, давайте отставьте Вашу ненужную демагогию в сторону. Вы всё прекрасно понимаете. Чтобы эффект от нашей беседы был, завтра приду и лично проверю состояние партийно – политической работы в Вашей роте. Будьте готовы, никуда не убывайте в первой половине дня.
      - Есть, товарищ подполковник ! Разрешите идти ?
      - Разрешаю.

      Вот, думаю, прилетело мне за избыточно длинный язык. Какая там пока партийная работа, караулы бы вытянуть, да чтобы чего не набедокурили бойцы, которых собрали по всему округу по принципу: «на тебе убоже, что нам негоже». Разве нормальный командир отдаст на сторону хорошего солдата ? Понятно, что сплавляли нам во вновь формируемое подразделение откровенных негодяев, лентяев, бестолочей и разгильдяев. Так что хлебнули мы по полной в первые полгода существования роты.

      На следующий день начальник политотдела пришёл к нам в гости, как накануне и обещал. Причём прибыл не один, а со своим заместителем и секретарем партийного комитета базы. Целых три товарища подполковника будто стервятники слетелись рвать тело юного лейтенанта своими опытными, хищными клювами.

      Потерзали они меня тогда славно, да и что говорить, имели право. Никакой партийно – политической работы не было и в помине, одна сплошная караульная служба. Ленинская комната, как ни крути, в упадке, никаких бумаг нужных не ведётся. Дневник индивидуально – воспитательной работы только в зародыше, и двух страниц там не заполнено, а последняя запись сделана аж два месяца назад. Стенгазета висела с прошлого года, даже свернулась и пожелтела от старости, а древние  боевые листки покрылись пылью. Но самое главное, что товарищей просто убило – в роте до сих пор, в течение двух месяцев не была создана комсомольская организация.  Подполковник Галанин от возмущения даже раскраснелся и потерял дар речи, только гневно челюстями водил влево – вправо, ровно голодный крокодил во время бескормицы. Зато разошёлся секретарь парткома, наш партайгеноссе. Без того – то вечно заикающийся, он с трудом выдал какую – то короткую несуразицу, причем потратил на это немало времени. Для него, старого партийного работника, отсутствие в подразделении комсомольской «первички» было сродни святотатству, чем – то вроде шабаша ведьм в храме, измене Родине наконец. Он вообще очень напоминал чеховского человека в футляре, препарированного в молодости и всесторонне обработанного изнутри главным идеологом державы товарищем Сусловым. На базе у партайгеноссе и прозвище было соответствующее – Угрюмый. Вообще никогда не улыбался человек. По крайней мере, я за ним этого греха не замечал.

     Один только заместитель Галанина, душа человек, хитрец и весельчак, сохранял полное спокойствие, равнодушие и неизменную улыбку на лице. На базе его все за глаза называли Стакан Стаканычем, так и было за что. Полная противоположность Угрюмому, хотя и служили они вместе по одному ведомству. Всё происходящее Стакан Стаканычу было малоинтересно. Он лишь изредка с нетерпением поглядывал на часы, предвкушая скорый обед в офицерской столовой. Сильно томился мужик, когда начальник политотдела и партийный секретарь завели меня в ленинскую комнату и в течение минут сорока с наслаждением затаптывали в грязь, объясняли недопустимость расстановки приоритетов в службе, устанавливали мне чёткие сроки для исправления всего и вся. Причем комсомольская организация по их требованию должна была быть организована прямо сегодня.

     - Да как  её сегодня организовать – то ? – изумился я, - если рота никогда в полном составе не собирается. Половина бойцов в караул заступает, другие после караула приходят и сразу спать валятся. Через день же на ремень службу несут, с ног падают, спят на ходу !  Да и я сам сегодня топаю начальником караула.

     - Вот б..б…б..без этого мог бы ты обойтись, товарищ лейтенант, не твоё это дело, - заикаясь возразил Угрюмый.
     - Так что же пойдёт - то, если нас трое всего в роте офицеров ? – изумлению моему не было предела, - кому же службу нести ? Вы что ли по старой памяти поможете ?
     - Товарищ лейтенант, прекратите дерзить ! – оборвал меня Галанин, - замечание Вам правильное, а что некомплект офицеров в роте, так это мы поправим. Так что со временем Вам всё же придется сосредоточиться на своих прямых обязанностях.

     Тут ещё как на беду в расположении, среди кроватей с тумбочками, где собрались отдохнуть бойцы, готовившиеся к заступлению в очередной караул, громко заиграл солдатский магнитофон, пронзительно запел Розенбаум о своих милых сердцу донских казаках. Угрюмого партийного секретаря аж подбросило вверх от негодования.

     - Что у вас тут с…с..солдаты с…с…слушают ? – чуть ли не с истерикой в голосе спросил он.
     - Разное бывает, - уклончиво ответил я, - в настоящий момент вот песни Розенбаума, товарищ подполковник. Это хороший автор – исполнитель, его по телевидению постоянно показывают. По центральному, так что крамолы никакой нет.
     - Сейчас по телевизору кого только не показывают ! Какое – то сволочное время нас накрыло, - в сердцах бросил Галанин, а Угрюмый всё никак не унимался:
     -  Как его можно слушать, ведь он же эту песню похабную пел, про офицерика – м…м...ммышь полевую ! Да после этого ты вообще не должен допускать…
     - Это не он пел, - пришлось мне уверенно возразить, перебив партийного секретаря, - точно говорю, что не он. Это Кальянов.

     С чем - чем, а с авторской песней я был знаком хорошо. По иронии судьбы благодаря как раз кабинету парткома в военном училище. Довелось мне последние полтора года учебы побыть заместителем партийного начальника батальона, так что большой кабинет со всеми удобствами и магнитофоном был в моем полном распоряжении круглые сутки. Наслушались мы там с друзьями разной музыки под чай…. Распространяться об этом я конечно же не стал. Для ушей Угрюмого была явно лишней весть о том, как будущие офицеры – политработники «разлагались» в святая святых, в партийном комитете. Чего лишний раз попусту будить лихо…

    - Все равно он, Розенбаум этот, такой же подлец, как они все, - продолжал тем временем негодовать партайгеноссе, - одним миром мазаны, негодяи, антисоветчики. Н…н..немедленно постройте личный состав для п…п…профилактической беседы.
    - Василич, да не перегибай ты, нормально всё, - стал утишать гнев Угрюмого Стакан Стаканыч, - Времена меняются, не всю же жизнь нам с тобой Лещенко с Кобзоном слушать. У молодёжи пусть свое будет. Пойдём, пусть парень продолжает работать, может действительно какую свежую струю внесёт.
   - И ты туда же ? - начал было изумленный партайгеноссе, но начальник политотдела резко пресёк возникшую было дискуссии.      
   - Так, прекратить выяснение. Никого строить не надо, пусть люди отдыхают перед караулом. Тебе, лейтенант, пять дней даю на исправление всех недостатков, - отрезал Галанин.

   Пришлось тогда серьёзно внутренне отмобилизоваться. В течение недели я организовал переклеивание ленинской комнаты новыми рисунками и портретами, замену устаревших плакатов, покраску стен, уборку, очистку залежей грязи по углам. Мебель отремонтировали, замызганные сапогами ножки столов и стульев бойцы вычистили осколками стекла до состояния причиндал мартовского кота и дважды покрыли дорогим лаком. Пол был отдраен и жирно намастичен. Отмыли окна, постирали занавески. За свои кровные купил в ближайшем магазине культтоваров шашки, шахматы и нарды. Организовал подшивку газет «Красная Звезда» и окружной газеты. «Окопной правдой» мы её называли. Нарыл несколько журналов «Советский воин» и «Коммунист», аккуратно все разложил по полочкам. Помещение засияло чистотой, первозданностью и даже какой – то внутренней содержательной эстетикой. Стенгазету с боевыми листками заменили, протоколы двух комсомольских собраний были написаны задним числом, хотя и без присутствия комсомольцев, не до того. Так же и комсорга назначили, крепко его обо всем проинструктировали относительно будущих показаний Угрюмому, если у того вдруг возникнут ещё вопросы по комсомолу и желание лезть под кожу.
    Через неделю товарищи подполковники навестили меня опять. Галанин и Стаканыч были очень приятно удивлены. Особенно их порадовали протоколы собраний и блеск отдраенной ленинской комнаты.

    - Ведь можешь всё организовать, когда захочешь ! – резюмировал начальник политотдела с довольной улыбкой.
    - Ну и старшие спонсоры, конечно, помогли, - хитро улыбнувшись, вставил свое слово Стакан Стаканыч.

    Только Угрюмый хмуро сопел и не удостоил меня ни единым словом не то что одобрения, а вообще посчитал ниже своего достоинства молвить хоть что - то.

    Два месяца после этого жили мы с Галаниным душа в душу, нарадоваться начальник на меня не мог, в отличие от постоянно дующегося, молчаливого, как будто вечно обиженного партайгеноссе. Явно он меня невзлюбил сразу же за вольнодумство и отсутствие твёрдого идейного стержня. Угрюмый постоянно искал во мне какой – то подвох, пытался за что – нибудь да зацепить и подсуропил наконец. Чтобы втащить строптивого юношу под прямое влияние своего партийного крыла, партайгеноссе рекомендовал на ближайшем отчётно – выборном комсомольском собрании базы предложить мою кандидатуру в качестве секретаря комитета. По роду службы Угрюмый курировал комсомольскую организацию. Одним словом, удружил по полной, гад. Галанин, учитывая наметившееся исправление строптивого подчиненного, с Угрюмым сразу же согласился. Радости в жизни мне это не добавило. Ещё только этих общественных хлопот не хватало.

    Поскольку насильно мил не будешь, то и не сложилось вообще у меня  с комсомолом. Будто бы знак свыше изначально послали небеса, когда сподвигли подругу пропустить мимо ушей мою просьбу о том злосчастном будильнике перед собранием. Как первый блин на комсомольской работе оказался комом, так дальше всё и пошло наперекосяк… Ложкой мёда в бочке дёгтя для меня стало только лишь то, что Угрюмого за мой просып оттянули по партийной линии – кого, мол, рекомендуешь в секретари, старый хрыч ? Не научился работать с кадрами, нюх утратил ? Получи партийное взыскание !

     Партайгеноссе после такого ещё острее заточил на меня зуб. Естественно, стал часто навещать и наставлять. Постоянно что – то бухтел своим каким – то жутко скрипучим голосом с плохо скрываемым презрением в интонациях. Рылся в опостылевших мне бумагах. Кабинетная работа жутко скучна, так что часто, под настроение, я любил вставить в магнитофон кассету с записями обожаемых групп Наутилус, ДДТ, Алиса, Агата Кристи, Бригада С, Кино, Черный кофе…

     Пути русского рока и Угрюмого до этого никогда не пересекались. Они существовали в параллельных мирах, не мешая друг другу жить. Берёг дядька как мог свою идеологическую девственность. Партайгеноссе, подобно истинно верующему православному во время Великого поста, всячески ограждал себя от тлетворного влияния чуждой ему культуры. Уверен, что он и в безупречно идеологически выверенных песнях группы «Песняры» нашёл какое – нибудь вражеское влияние. Но вот в моём кабинете целостность натуры Угрюмого и современные ритмы рока внезапно и жёстко схлестнулись, как те параллельные из неевклидовой геометрической теории Лобачевского. Так уж вышло, что довелось секретарю парткома оскоромиться не где – нибудь в шашлычной на вокзале, а в родном, подчинённом ему комитете комсомола ! Услышав в первый раз крамольные, по его мнению песни группы «Наутилус Помпилиус», подполковник аж перекосил лицо, а темп его заикания увеличился раза в три:

     - Л..л…л..лейтенант, ты к…к…к…какую муз…з…з…зыку тут слушаешь, к…к…к..какой пр..р..р..ример комсомольцам подаёшь ?
     - Хорошую рок - музыку, товарищ подполковник. Вся страна слушает, мы на ней в училище выросли.
     - Ч..ч…ч..что у вас за у…у…у…ч..чилище такое ? Н…н..н..икто да…а…же не пресекал что - ли ? Эт..т…то же ид….д…деологическая ди..иверсия !
     - Так ведь замечательная музыка ! Да Вы сами послушайте.
     - В…в..выключить немедленно при мне ! Д…д…документы по комитету комсомола н..н..на стол. По п…п…поводу муз…з…зыки потом поговорим.

     Зло разбирало изнутри, но сдержался тогда. Что толку объясняться с этим деятелем,  высохшим во всех смыслах. Изнутри и снаружи. Хорошо ещё, что не рассказал в сердцах партайгеноссе о том, как на практических занятиях по партийно – политической работе мы под руководством старшего преподавателя кафедры слушали почти всю современную музыку.  Обсуждали её как отражение стремительно нарастающих общественных тенденций. Дискутировали по поводу острых телевизионных программ и публикаций в прессе. Учились быть готовыми к общению в войсках с солдатами, которые придут из живого, быстро меняющегося общества. Потому что с ними, с парнями молодыми, нужно будет уметь разговаривать на одном языке, а одностороннее цитирование заскорузлых постулатов от товарища Суслова уже не поможет, никто это всерьез не воспримет. Если бы я прямо поведал такое, Угрюмого точно хватил бы кондратий.

    Явственно, из детства, из не раз прочитанного запоем Чехова мне в тот момент опять вспомнилась гениальная фраза писателя  про человека в футляре, мелкого чиновника Беликова: «В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное». Ну чем вот не чеховский Беликов этот Угрюмый, реинкарнированный в наше время ? Как они, паразиты, так легко воспроизводятся ? Или, может, телепортируются во времени ? Жутко захотелось по примеру учителя Коваленко из рассказа схватить партайгеноссе за химок и вышвырнуть из кабинета, обложив трёхэтажным матом. Сдержался.  Чего, думаю, лишний раз злить этого дурака стоеросового…

    Угрюмый при каждом посещении комитета комсомола всегда демонстративно долго ковырялся в бумагах, что – то уточнял, записывал себе в блокнотик, давал мне какие – то рекомендации. При любом поводе с нескрываемым сладострастием тыкал в нос на недостатки в работе. Причем вершил он всё это бумажное крючкотворство с серьезным и важным видом, стараясь на меня не глядеть лишний раз. Приходилось сердито сопеть, но притворяться, что запоминаю, а иногда даже и записываю его ценные указания, прислушиваюсь к мнению старшего партийного товарища.

    Всему свой срок отмерен, и вот однажды визит секретаря парткома оказался для меня не очень счастливым. В тот день я сидел в ленинской комнате своей роты, следил за работой писаря и одновременно подсчитывал членские взносы с военнослужащих базы. Комсомольцев всего в организации числилось три сотни человек. С офицеров и молодых прапорщиков я деньги собирал лично. Тут всё просто - в столовой или на совещании каком поймал жертву, взнос содрал и ведомость под нос, чтобы обобранный расписался. В своей роте отчисления тоже без хлопот собирались. С солдатами прочих подразделений складывалось куда как сложнее, потому что бегать за  бойцами по всей огромной базе мне было откровенно лень, да и время тратить жалко.

    Со скудного солдатского семирублёвого денежного довольствия взносов выходило ровно по две копейки на брата. Чего мне теперь, за каждым бабаем гоняться по складам, щелям, каптеркам, аккумуляторным, хлеборезкам и прочим курмышам ради двух копеек ежемесячно ? Сами они точно не придут сдавать, хоть обзовись. Тем более, что половина личного состава слово «комсомол» выговаривало с трудом и совершенно не имело об этой организации никакого понятия. Наличие у них комсомольских билетов свидетельствовало лишь о хорошо развитой бюрократии, о её способности дотянуться до всех кишлаков и аулов громадной страны. Так что мне куда как легче было просто заполнить ведомость в две руки с писарем. Меняя стили, коряво расписаться за каждого военнослужащего, выложить свои кровные три рубля с полтиной за избавление от хлопот беготни, сдать что положено в кассу и отчитаться по бумагам. Тем я и занимался в тот момент, когда нелёгкая так неожиданно, но совсем не вовремя принесла в расположение роты Угрюмого. То есть подписи горбатые лепил в ведомости взносов. Партайгеноссе, буквально влетел в полуоткрытую дверь и сразу же всё понял. Уронил челюсть на пол, некоторое время приходил в себя, после чего буквально заверещал:

     - Т…т……ты, н…н…нигилист, ты чем тут занимаешься ?
     - Ведомость подбиваю, товарищ подполковник.
     - К…к…как т.. ты ее подб..б..биваешь ? Что з..за очковтирательство ? Ты же взносы сам лично не собирал, я вижу. Да ещё документы подделываешь.
     - Товарищ подполковник, да мне чтобы сто пятьдесят человек обежать и вытряхнуть с каждого две копейки, так неделю по базе надо бегать ! Из – за трёх рублей ! Делами – то когда заниматься ?
     - Неправильно вопрос ставишь, - речь Угрюмого внезапно, не иначе потрясения, вдруг выровнялась, - это работа твоя комсомольская. Пройдёшь по всей базе, посмотришь, чем живут комсомольцы, что делает каждый на своём месте, поговоришь с людьми, может нуждами какими их проникнешься, подбодришь, совет дашь. Ты секретарь комитета !
     Да пропади же ты пропадом, думаю, начальник партийный ! Мне бы со своими бабаями в роте разобраться, с ними возни сколько, ротный наш чуть не вешается каждый вечер, а тут ещё иди со всей базой нянчись.
     - Так в роте – то кто тогда работать будет, я же не освобождённый секретарь ! У меня тут забот выше крыши, сотня бойцов, а Вы еще заставляете кругами бегать копейки собирать. Получается, как в той народной присказке: «жену отдай дяде, а сам иди к бл…и».
     Угрюмый рассвирепел лицом, напустил на него начальственный гнев, но поначалу сдержался. Едва справляясь с обуревающим его негодованием, он попросил писаря покинуть помещение, после чего дал себе волю. От волнения его речь звучала сбивчиво, но почему – то, наверное от испытываемого стресса,  уже без заиканий:
      - Ты кого так называешь, сволочь ? Комсомольцев своих подопечных ? Ты кто вообще после этого, ренегат паршивый, вот кто ты есть ! Ты не копейки бегаешь собирать, а с комсомольцами своими работу ведёшь, приобщать их к общественному делу должен, вовлекаеть. Сдал человек взнос на нужды комсомола, значит ощутил сопричастность к общему делу, а ты его этого лишаешь !  Это главное, а ты мыслишь узко, стенами своей роты жизнь всю ограничиваешь, как кулак какой – то, скупердяй, а не коммунист.
      - Мне, товарищ, подполковник есть где широко помыслить. У меня должность – заместитель командира роты. К роте, к выполнению задач, к воинской дисциплине у Вас много вопросов ? Не много, а с комсомолом мы разберёмся в рабочем порядке.
      - Так, лейтенант, похоже пора ставить на ближайшем заседании парткома вопрос о твоем персональном деле как члена партии. Что – то не туда тебя понесло, оппортунистом становишься, партийный билет, наверное, тебе жмёт карман. Обо всем потом на парткоме предметно поговорим.
      Естественно, начальнику политотдела сразу же было доложено о моём недопустимом для коммуниста поведении. На ближайшем же заседании парткома мне поставили на вид. Угрюмый долго, опять почти не заикаясь, глумился с применением высокопарных фраз из эпохи позднего Брежнева. Для меня все это выглядело комично. Как хорошо сказал один хороший писатель писатель: «страшно, если человек разминётся со своим временем».
      Эту экзекуцию я перенёс легко, а вот следующая как раз и стала причиной вручения мне комсомольской путёвки в Германию. Началось всё чинно и благородно. Начальник политотдела пришёл в роту на комсомольское собрание. Извещённый заранее по секрету добрейшим Стакан Стаканычем, я успел более – менее подготовиться. Выступающие бойцы, непривычные к официозу, но немного мною натренированные в риторике, вели себя напряжённо, натужно, но по сценарию речи свои всё – таки толкали, хоть и скупые, негладкие, малословные. Тем не менее, повестку дня кое – как исчерпали. Довольный Галанин после собрания решил на прощание внимательно окинуть начальственным оком ленинскую комнату и не нашёл в ней никаких изменений за минувшие два месяца.
      - Что – то ты, лейтенант от жизни отстаешь, - с недобрым тоном в голосе вынес по итогам осмотра резолюцию начальник политотдела, - сколько за последнее время событий в стране произошло. Пленум ЦК комсомола был, Пленум партии нашей недавно состоялся, жизнь в стране кипит ! Где всё это отражено у тебя в наглядной агитации ? Почему солдаты ничего не знают, а знать должны !
       - Виноват, товарищ подполковник, упустил. Сделаю.
       - Ты не упускай ! Опять я смотрю расслабился, ненадолго же тебя хватило.

     Меня вдруг дикая злость разобрала изнутри, приступ какой – то накатил неожиданно. Всю ночь я почти не спал, ездил проверять караулы, нагулялся по дальним постам и складам по пояс в снегу, намерзся в минус 35. Не ел с вечера ничего. Галанин же мне тут про какие – то пленумы втирает, о которых и я сам – то знать не хотел, а уж куда там бабаям такое ценное «знание» ? Опять дух вольнодумства победил разум и неразумный враг мой язык неожиданно сам по себе развязался:

     - Товарищ подполковник, Вы разве не видите что в стране делается ? Корёжит же страну наизнанку ! Сами разве не понимаете, что скоро отменят вообще эту однопартийную систему ? Наша с Вами партия будет наравне со всеми в политическом процессе участвовать, без своей руководящей и направляющей роли. Знаете же, что уже готовы поправки в Конституцию, скоро их примут. Мне бойцам об этом что, не рассказывать, если все это сверху идет, от Горбачёва, если об этом по телевизору каждый вечер вещают ? Армию сделают вне политики, обо всём этом везде пишут постоянно. Что, думаете бойцы без ушей и глаз ?  Мне потом как, обо всех пленумах всех десятков новых партий на стенках ленкомнаты писать каждый день и вещать на политзанятиях ?
      - Да ты что несёшь такое, сволочь поганая, предатель, Иуда – c искренним отчаянием в голосе заревел вдруг Галанин.

      Никогда я его раньше таким не видел. Строгий, суровый, твердокаменный, всегда сдержанный, жёсткий, но при этом не без внутренней интеллигентности. Теперь же он представлял собой саму ярость. Наверное, не отдавая даже отчёта в творимом, он сорвал со стены первый попавшийся стенд и норовил ударить им меня. Едва увернулся я от гнева начальника и физического воздействия предметом из фанеры.
 
      Понять Галанина было  можно. Под его ногами ощутимо и зримо рушилась вместе со страной привычная система координат, рассыпались родные, привычные, формировавшиеся десятилетиями  ценности, в окружении которых он чувствовал себя как рыба в воде. Но он ещё искренне надеялся повернуть время вспять. На то уповал, что скоро удастся нащупать монолит в болоте происходящего, и страна сможет оттолкнуться, собраться, засучить рукава, многое расставить по своим местам, как раньше. Видимо, будучи убеждённым коммунистом, начальник политотдела всё же плохо понимал действие законов диалектики. Скорее, душой и сердцем не принимал стремительно происходящие в державе изменения. Ярость Галанина в отношении меня была чистой проекцией вовне всех его внутренних переживаний. От происходящего вокруг на душе свербело, а тут ещё, оказывается, свои вот так коварно растекаются из – под ног, вместо того чтобы всемерно крепить такой ожидаемый и желанный монолит. Мог бы я ему в тот момент рассказать, как у нас в училище прямо дискутировались вопросы положительного влияния многопартийной системы на социально – экономическое развитие общества и как многие старые коммунисты, в том числе и наш секретарь парткома батальона, преподаватели кафедры партийно - политической работы, философии и научного коммунизма в целом с этим соглашались. Да к чему было умножать сущность без необходимости такими откровениями ?

      - Да я тебя, молокосос, по партийной линии, строгий выговор с занесением – это как минимум. Последствия сам знаешь…
      Вот же, подумал про себя, дурак, кто за язык - то тянул ? Знал ведь, знал завет поэта Тютчева: «молчи, скрывайся и таи и мысли, и мечты свои». Не сдержался, юношеский максимализм вылез наружу и свербящим плоть буром больно врезался в устоявшуюся систему личных ценностей товарища начальника. Ну теперь, думаю, точно растерзают меня по – взрослому, раз на святое в их глазах покусился. Особенно Угрюмый расстарается, тут уж можно быть уверенным.
          Не прощаясь, Галанин быстрым шагом удалился из расположения роты. Дня два после этого я жил спокойно, пока ожидаемо не пригласили в политотдел на правёж. Там собралась вся та же почтенная публика, своеобразная такая «судебная тройка».  Угрюмый даже не смотрел на меня, только гневно похрюкивал. Стакан Стаканыч был по обыкновению своему свеж, бодр и весел. Минимум сто пятьдесят на грудь уже принял. Как всегда, улыбался своей естественной, доброй, подкупающей улыбкой. Начальник политотдела выражением лица излучал строгость и некоторую толику пренебрежения.

       - Значит так, лейтенант, - начал Галанин, - мы тут посидели, подумали и вот что решили. Нянчиться с тобой и агитировать за Советскую власть всем надоело. То, что в роте у тебя всё хорошо – не оправдание, ты главного не улавливаешь, не понимаешь свою роль в армии в такое тяжёлое для страны время. Взводных Ванек и без тебя хватает, ты должен нашу, партийную линию гнуть, держать её, спрямлять все изгибы. Работать, разъяснять, агитировать, а кого надо – разагитировать от враждебных влияний. Не своим ты делом занимаешься, одним словом, нет в тебе вот этой партийной напористости, азарта.
       - Вообще предлагаю поставить вопрос р…р…ребром, - хмуро бросил Угрюмый.
       - Подождите, Сергей Васильевич, я не всё сказал, - перебил его Галанин и продолжил:
       - В общем решение такое – по ближайшей кадровой замене убываешь к новому месту службы. Куда выпадет замена, туда и поедешь. Может, обстановку тебе сменить надо, да и нам от тебя немного отдохнуть, дух перевести. На этот год у нас по нашему ведомству на базе одна плановая ротация, так что довожу тебе заранее, готовься к убытию.
      - Когда быть готовым к замене, товарищ подполковник ? - спросил я в некотором удивлении от неожиданности такого поворота.
      - Будь готов к началу мая.
      - Есть быть готовым !

      Впрочем, чего мне было готовиться – то ? Собраться, что подпоясаться, все вещи в один чемодан ложились. Жаль, конечно, привык я уже к месту, людям вокруг, городу, девушкам местным, да что поделать. Судьба такая военная.
      Плановая ротация неожиданно пришлась на Германию. Там один товарищ старший лейтенант, замполит пехотной роты, местный уроженец, все канцелярии истоптал, ходатайствуя о направлении в родной сибирский город для дальнейшего прохождения службы. Тут у него всё было – дом родительский, баня, крепкое хозяйство. Чего ему после Германии ехать куда – нибудь на Кушку ? Подмаслил кого следовало, получил нужное предписание. Вот и вышло, что обратное предписание на его место в Германию мог получить только я по плановой разнарядке.

      Надо сказать, что к тому времени уже было принято решение об объединении Германии, берлинская стена рухнула пять месяцев назад,  и все на базе знали, что из – за своего разгильдяйства и нигилизма я вытянул счастливый лотерейный билет. Теперь вот вышло так, что еду в «наказание» за границу получать денежное довольствие в свободно конвертируемой мировой резервной валюте. Кто – то откровенно завидовал, кто – то сохранял полное равнодушие. Друзья искренне поздравляли.

      Больше всех по этому поводу без всякой фиги в кармане  веселился замечательный Стакан Стаканыч:

      - Во, - говорит, - Степан, как мы тебя мощно наказали за твой оппортунизм, а ! Ты только  зацени ! На каторгу, считай отправляем за тридевять земель. Ты хоть не забудь нас, грешных, во глубине тамошних германских руд, посылочку что ли какую пришли.
      Галанин держался равнодушно, деловито, как и положено начальнику. Никаких эмоций по поводу моего нового места назначения не выражал. Раз что решено и сказано, то и должно быть сделано. Процедура завертелась, бумаги начали оформляться, соответствующее ведомство приступило к изготовлению моего заграничного паспорта, свалившегося как снег на голову.
      Только Угрюмый искренне и открыто возмущался происходящим. Он даже пытался напоследок протащить моё персональное дело через партком, строго наказать по партийной линии, обложить взысканиями, чтобы жизнь мёдом не казалась и к новому месту службы я уже прибыл с большой кляксой в личном деле. Галанин своего партайгеноссе быстро приструнил, в приказном порядке потребовал больше не возвращаться к этому исчерпавшему себя вопросу.  Тут как раз по случаю и отпуск подоспел. Отгулять его было обязательным условием перед убытием в Германию.
     Ничего не должно даваться легко, так что и мне пришлось в самом начале отпуска заплатить дань судьбе за неожиданно выпавшую жизненную удачу. По дороге домой, в поезде Новосибирск – Свердловск со мной первый и, надеюсь последний раз в жизни случилась неприятная оказия. Прямо вот классический случай развода на деньги. Заглянул в наше купе какой – то дядька прохиндеистого вида, просверлил глазами меня и двух спящих на верхних полках попутчиков, после чего начал тараторить:

    - Слушай, парень, скучно едем. Может, в картишки перекинемся, а ?

    Ехалось действительно скучно, книги читать уже надоело, так что возражать не стал. Мужик лихорадочно начал объяснять правила, плёл что – то из древней истории Грузии, откуда эта игра, по его словам, была родом. Быстро уяснил для себя всю суть правил, начали играть.
    Сначала играли просто так, без интереса, а потом дядька с улыбкой и хитрым подмигиванием предложил ставить по пятачку на кон, чтобы хоть захватистее было карты раздавать. Ну а я чего, человек азартный, только зацепи. Далее перешли к ставке по гривеннику, затем по полтиннику, а там уж и до рубля дело дошло. Карта мне шла, я только и делал поперву, что выигрывал. На моей стороне скопилась уже приличная куча мелочи да еще несколько мятых рублей. Мужик заявил, что все это хорошо, но он просто обязан отыграться и повышает ставку до пяти рублей сразу. Дальше дело пошло ещё быстрее. Втягиваясь в водоворот немыслимого азарта, я соглашался на все предложения по ставкам. Соседи на верхних полках проснулись и внимательно наблюдали за нашей карточной битвой. Один из них сокрушенно цокал, но молчал. Видимо, всё понимал, но вмешиваться не хотел. Правильно, колхоз – дело добровольное, никто меня за уши к колоде не тянул.
    Разумеется, игра эта окончилась очень плохо для меня. Не то что я дал мужику отыграться, а сам на последней раздаче оставил целых семьсот рублей – почти две тогдашних своих месячных зарплаты.     Кого тут  винить ? Повёлся, стал завышать ставки, имея на руках гарантированный, как мне казалось победный расклад. Но к мужику «неожиданно» пришла просто идеальная карта, меня аж оторопь взяла – неужели так бывает ? Оказывается, бывает при необычайной ловкости рук, мошенстве и краплёной колоде. Потом только всё понял и осознал, а в игре был как под гипнозом. Если бы молодость знала… Но всё равно жулику тому я за преподнесенный урок благодарен, крепко научил, на всю оставшуюся жизнь, как говорится. Хорошо хоть, что сто пятьдесят рублей тогда себе оставил на добраться до дома и обратный билет.

    Отпуск, конечно, оказался немного смазанным таким происшествием, но, с другой стороны впереди сверкала яркими красками перспектива трёхлетней службы в Германии со всеми её прелестями. Что те семьсот рублей по сравнению с выпавшим кушем, пусть будет небольшое невезение с отъёмом денег в счёт будущих приобретений. Давно заметил – чем больше мелких неприятностей и потерь вокруг происходит, тем крупнее везёт в основных делах. Всё в мире должно как – то балансироваться.

    После отпуска я хорошо проставился сослуживцам, тепло со всеми попрощался. Особенно со Стаканычем. Только Угрюмого  демонстративно не пригласил на отливную процедуру, не смог себя пересилить. Заграничный паспорт, предписание об убытии к новому месту службы и прочие документы были готовы. Очень вдохновила и вселила уверенность в завтрашнем дне надпись на развороте, предваряющая фотографию и прочие мои данные:

     «Просьба ко всем гражданским и военным властям СССР и Дружественных Государств пропускать беспрепятственно предъявителя настоящего паспорта, гражданина Союза ССР, отправляющегося за границу и оказывать ему всяческое содействие».

     Подполковник Галанин попрощался со мной удивительно тепло, даже приобнял и сказал напоследок:

     - Степан, ты замечательный парень, хороший офицер, служака и говорю я тебе это искренне, поверь. Чего мне сейчас – то душой кривить ? Но, по правде говоря, тебе надо было в командное училище идти, политработа это не совсем твоё. Подумай об этом. Говорю как на духу, по праву  старшего товарища, без всяких обид. То, что собачились мы с тобой, это нормально, работа наша такая. Тебя будущее хорошее ждёт в армии, если хотя бы брыкаться не по делу перестанешь. Ершист ты больно, а такое у нас не всегда прощается.
     - Спасибо, товарищ подполковник за дружеский совет и теплые слова. Учту обязательно. Да и вообще за хорошую школу спасибо !
     - Не за что. Как мог, тебя учил и наставлял, не забудешь, надеюсь. Так что нечего тебе тут в Сибири киснуть, езжай служи по – настоящему, в лучшие войска страны, передовые рубежи Родины осваивай. Там точно не застоишься, многому ещё научишься.

     Потом я долго прокручивал в голове этот прощальный разговор и так до конца не смог понять – что больше двигало начальником политотдела в тот момент, когда он окончательно решил сплавить меня в Германию ? Желание избавиться от колючего подчинённого или он действительно, от души хотел помочь молодому дуболому вырваться из караульного болота и как – то незримо для меня способствовал этому переводу ? Как бы то ни было, я очень благодарен товарищу подполковнику Галанину, и благодарность эту несу всю жизнь. В том числе и за жёсткое наставничество на протяжении целого года. 

     Сел в поезд и через пять суток с каким – то рвущимся наружу внутренним восторгом пересекал пограничную реку Буг, протягивал заграничный паспорт польскому пограничнику, с жадностью впитывал в себя первые иноземные виды в Польше. Одним из соседей по купе оказался старый майор, зампотыл  пехотного батальона. Он из отпуска возвращался. Двое суток провели с ним в душевных разговорах, до самого Франкфурта на Одере. Много чего умудренный вояка мне рассказал, очень хорошие, нужные, так пригодившиеся потом советы дал. В целом смысл их сводился к одному:

    - Ты, Степан, ничего не бойся, действуй. Что сделаешь не так иной раз, то и шкуру сдерут. Не до смерти, но за дело. Главное – действуй. Ты год в охранке мариновался и хорошо, что вовремя вырвался в живые войска, а то бы там сгнил. Одно запомни – работай, не лодырничай. В нормальных войсках бездельников не любят, там каждый виден как на ладони.

    Никогда не забуду свои первые впечатления от знакомства с Германией. Поезд, вёзший меня из Сибири к новому месту службы, только пересек реку Одер, естественную границу между Польшей и тогда еще ГДР, остановился во Франкфурте – на - Одере. Времени на стоянку было много, вагон и маленькая тележка, так что ноги сами понесли меня в станционный буфет. Есть очень хотелось, да и кому в тогдашнем моём возрасте не хочется есть постоянно ?
       
    Вид того обычного вокзального буфета вызвал во мне неимоверной силы душевное потрясение, мгновенно породил сильнейший внутренний конфликт между видом реалий происходящего  и всем предыдущим опытом жизни. С полок заведения меня неожиданно ярко приветствовали куча сортов баночного и бутылочного пива, сосиски, сардельки, салаты, гамбургеры, фанта с кока – колой, марсы со сникерсами всякие, выпечка всех видов. От изобилия разной вкуснятины, от разноцветия красивых, невиданных доселе упаковок просто зарябило в глазах. Всего - то неделю назад я выезжал сюда из захолустного сибирского города, где в чипке нашего офицерского общежития предметом мечтаний служили какие – то нелепые полусырые плюшки, усыпанные до неприличия приторной сахарной пудрой… За пивом разливным чуть не в драку у ларьков с местными алкашами бились, а тут такое…

    Впервые в жизни я с наслаждением, по кошачьи урча от удовольствия, выпил две банки настоящего немецкого пива, заел всё это двумя солидными сардельками «боквурст», умял неподражаемый картофельный салат в восхитительной майонезно – горчичной заливке. Завершил пиршество волшебным, как тогда показалось сникерсом, отведанным впервые в жизни. В процессе таинства чревоугодия в моей по – настоящему изумленной голове наступал «переворот в мозгах из края в край». Что это ? Другая планета ?  Люди тут слеплены из особенного теста, по – иному скроены и сшиты ? Почему так, почему всего лишь в нескольких сотнях километров отсюда везде разлита какая – то беспросветная мрачность быта, серость, бедность, вечная нехватка всего, загнанное неизбывной нуждой население, а тут такое.  Чем мы это все заслужили, какой извечной, неискупаемой виной Создателя прогневили ? Через пару дней, в довесок, наступило время знакомства с немецкими магазинами и супермаркетами. Те ещё ощущения вышли. Со временем, понятное дело, привык, ко всему хорошему человек быстро привыкает. Спасибо комсомольской путёвке. Но всё равно - долго потом мысли об очевидной несправедливости мироустройства не давали мне покоя. Пытался во всём разобраться, понять для себя. Обида за родную Державу жгла изнутри.

    Как ни странно, в Германии у меня служба сложилась очень удачно, несмотря на весь внутренний оппортунизм и вольнодумство. Всё время держал в голове завет старого майора, попутчика из поезда: «работай, служи по – настоящему, не ленись, а остальное само приложится»…

    По иронии судьбы ещё одно сильное потрясение в жизни опять оказалось связанным с заграничным паспортом. Летом 1992 года приехал я в родной город в отпуск и полностью наслаждался там отдыхом. Старые друзья, новая машина, рестораны, дачи, турбазы, ночные купания с обнажёнными девушками в Волге под луной, короткие романы. Редко такие яркие впечатления выпадают в жизни, зато навсегда  запоминаются. Так вот вышло, что как – то раз я провожал девушку домой ночью, а перед этим мы с ней около часа посидели на лавочке в скверике. Ликер вкусный потягивали, разными «твиксами» заедали. Опустошилась бутылочка, проводил я подругу, проснулся дома уже ближе к обеду, и как – то вдруг защемило в душе. Недоброе что – то почуялось. Вспомнил по порядку вчерашний вечер и сознание почему – то внезапно пронзила мысль – а на месте ли мои документы ?
 
    Не было их на месте. Все документы, включая заграничный паспорт и водительские права, лежали в портмоне, портмоне вечером был в заднем кармане джинсов, а сутра куда – то испарился. Украли, выпали, полтергейст навестил квартиру ? Перерыл окружающее пространство с рвением опера на обыске, но без толку.  Зато, как оказалось, интуиция у меня раскрылась спросонья в полном совершенстве и подсказала дальнейшие действия. Беги, кричала она мне изнутри подсознания, пулей лети в скверик, где баловался вчера на лавочке с подругой. Пяти минут не прошло, как я стоял перед той скамейкой, изумлялся до головокружения и отказывался верить глазам своим. Трясло изнутри, причём не по причине легкого хмеля от смешного ликёра «Амаретто», употреблённого на этой же самой лавочке несколько часов назад. Что тот ликёр, сущие слёзы !

   Ум отказывался воспринимать происходящее, ну как так вообще бывает ? Людный сквер, время за полдень. Солнце светит ярко, а на пустой лавке одиноко лежит мой портмоне. Народ вокруг туда - сюда бродит, и будто бы всем прохожим кто – то неведомый глаза отводит от заветной скамейки с кожаным гаманком. Не обращают прохожие никакого внимания на валяющийся бесхозный кошелёк, из которого горделиво торчит уголок заветного заграничного паспорта синего цвета. Чудеса, да и только, иначе не скажешь ! Права водительские тоже оказались на месте, остальное уже значения не имело. Марок тридцать да немного рублей исчезли, конечно, да разве это потеря ??? Опять же всего лишь мелкая неприятность, неизбежный дар судьбе за покровительство. Счастлив был безмерно, выдохнул… Всё - же счастливой она оказалась, та комсомольская путёвка от подполковника Галанина, с добром в сердце выдана. До сих пор храню ту  заветную «паспортину» как реликвию, как память…

    Грустно вспоминать об этом, но подполковник Галанин, как мне потом рассказывали общие знакомые, застрелился вскоре после распада нашей Родины, в январе 1992 года. Говорили, что не вынес мужик наступившей безнадёги, бессмыслицы жизни и краха всего, чему он так долго и верно служил. Не хочется в такое верить, но если это так, то вечная ему память, земля пухом и низкий поклон. Мне до сих пор перед ним стыдно за  свой юношеский максимализм и сопутствовавший ему пусть лёгкий, пусть недолгий, но всё же блудливый отворот сознания. Действительно – большое видится и на расстоянии и только по прошествии лет можно по – настоящему оценить былое.