Когда времени больше не стало. Глава 1

      Что делают оставшиеся в живых, когда мирное течение жизни нарушено обменом ядерными ударами? Цивилизации больше нет - всё притворство слетает как зола и человек предстаёт в своём истинном обличье.

      Предупреждение: присутствуют депрессивные моменты и каннибализм.



      Глава 1. ПРЕДДВЕРИЕ АДА


      «И клялся ангел, подняв к небу руку, что времени больше не будет…» Возможно, я не дословно цитирую библию, но кто мог знать, что туманное пророчество о далёком будущем обернётся сегодняшним днём и горькой действительностью?



      А ещё два месяца назад всё было прекрасно…

      В прошлом году я с отличием окончил биофак престижного университета. Я не волновался насчёт будущей работы: запрос на мои мозги из крупного научно-исследовательского центра в Дессете, где я стажировался на летней практике после третьего и четвёртого курсов, уже полгода лежал в деканате. Я провёл две чудных недели у своих родителей, давно обосновавшихся в небольшом городке и тихо-мирно поживающих, владея приличным рестораном. Узрев диплом, мать прослезилась, а отец торжественно вручил мне ключи от новой навороченной «Ауди». Опробовав машину и оставшись очень довольным ею, я предался вольному ничегонеделанию, но жажда научной работы через полмесяца позвала меня в знаменитый «ИнБио Инкорпорейтед» — и прошлым летом я прошёл под его внушительные своды уже в качестве научного сотрудника.

      Я стал работать в одной лаборатории, занимался молекулярной биологией, мечтал осчастливить человечество избавлением от рака всех форм и стадий и купаться в лучах славы, научных степенях и пачках банкнотов. Жалованье мне положили приличное — его вполне хватало на наём маленького уютного особнячка в пригороде Дессета; с коллективом я тоже сошёлся неплохо — по уикендам меня стали приглашать на вечеринки то к одному, то к другому молодому и амбициозному — такому же, как и я сам, — будущему научному светилу. На одном из таких пати я и познакомился с Эриком. Девятнадцатилетний стройный блондин сразу привлёк меня серыми глазами, красивым рисунком губ и общей статью; симпатия оказалась взаимной и в первый же день, то есть ночь, уложила нас в одну постель. Не знаю, что завело его в дом к Максу, может быть, какой-то девчонке показалось неприличным являться на вечер без сопровождения — какая разница! Мы были счастливы, хотя я постоянно долбил ему, чтобы на следующий год он определился, положил конец своей вольнице после окончания колледжа и поступил в серьёзный институт. Эрик соглашался. Пока он жил в отчем доме вместе с родителями. У нас сложилось нечто вроде гостевого брака, три-четыре раза в неделю он приезжал ко мне, часто оставался на выходные; в воскресенье, утомлённые сексом, мы расслаблялись, гуляя по тенистым аллеям, вертясь на аттракционах, ныряя в аквапарке, заканчивали уикенд ужином в облюбованном нами ресторане и прощались — совсем ненадолго, на пару дней. Я возвращался в свой милый домик, заваливался спать и, встав в понедельник утром, спешил на работу к новым открытиям.

      Так прошло несколько месяцев. На Рождество я ездил к родителям. Ёлочка, взаимные поздравления, ласки матери, их и мои подарки, краткие визиты вежливости к почтенным соседям… Я пробыл у предков неделю, а Новый год встретил с Эриком, уже вернувшись в Дессет.

      И время побежало дальше. Исследования шли своим ходом, в зависимости от их результатов я то унывал, то укреплялся духом — всё это было рабочими моментами. Потом наступила весна, пришёл май. Близился мой первый летний отпуск, мы с Эриком обсуждали, куда поедем, полетим или поплывём…



      Я не могу сказать, что конец света наступил мгновенно, но пятнадцати часов для этого хватило. Шло третье мая, я вернулся с работы, переоделся, проверил содержимое холодильника, опорожнил его на обед, выкурил пару сигарет и включил ноут. Через десять минут интернет вырубило. Я чертыхнулся, посмотрел на модем и ничего не понял в пляске его огоньков, взял айфон и остался крайне недовольным его поведением, включил телевизор — показывающие каналы выпадали пакетами. В полном недоумении я вышел во двор и увидел соседей, тоже вышедших и озадаченно смотревших на свою спутниковую тарелку. Я вернулся в дом, включил свет — лампы мигали вовсю. Стационарный телефон тоже молчал — даже звонить, чтобы вызвать мастера, было не по чему, да и что он мог сделать, если, судя по соседям, всё барахлило по всей округе?..

      Через полчаса подъехал Эрик и ввалился в дом в крайне возбуждённом состоянии. Само собой, мы забыли о традиционном поцелуе, он бросил взгляд на аппаратуру, впавшую в тревожную спячку, и осведомился, полуутверждая:

      — Значит, и у тебя…

      — Что, весь город? — удивился я.

      — Да, никто ни черта не понимает.

      В политике я абсолютно не разбирался и был к ней глубоко равнодушен, будучи убеждён в том, что восемьдесят процентов хитросплетений противостояния в высоких сферах сокрыто от простых смертных. Моя общественная позиция сводилась к осуждению разрешения абортов и запретов на курение, дальше я не смотрел. Из ежедневно выкидывающихся на каждого человека терабайтов информации я скользил по верхам: смотрел последние фильмы, слушал хиты текущего месяца, с ленцой поглощал спортивные новости — и в тот вечер впервые серьёзно задумался, вспоминая headlines ведущих телеканалов. Тогда-то в моей голове всплыло и выразилось словом:

      — Кибератаки.

      — Что? — Эрик с удивлением воззрился на меня.

      — Вставай, едем в ближайший супермаркет.

      — А? — он по-прежнему ничего не понимал.

      — Входим, ты идёшь налево, я — направо. Берёшь макароны и крупы, я — консервы, сахар, орехи, шоколад и… мучное в герметичной упаковке — в общем, всё долго хранящееся.

      Мы сели в машину и доехали до ближайшей торговой точки. Увы! В магазине происходило столпотворение. Персонал сбивался с ног, таская из подсобки продукты и не успевая разложить их по полкам: их тут же выхватывали руки паникующих покупателей. Да, простенькое слово не мне одному пришло на ум — и мы вернулись домой с очень скудной добычей.

      Несколько часов сидеть пришлось без электричества. Мы курили и пытались свести в единое целое то немногое, что обычно бежало мимо нашего сознания в последних политических новостях. Резкие заявления, встречи на высшем уровне, бесконечные телефонные переговоры, каменные лица министров иностранных дел, так и не сумевших ни о чём договориться. Видимо, никто не смирился ни с новыми угрозами, ни с амбициями лидеров, ни с планами передела зон влияния — и первыми объектами нападения противоборствующих регионов стали электроэнергетика, коммуникации и компьютерное обеспечение…

      Подачу электричества возобновили глубокой ночью. Я и Эрик, тревожно забывшиеся некрепким сном (на этот раз, понятно, без всякого секса), тут же проснулись от зажёгшихся везде светильников и бросились в гостиную, я — к лаптопу, Эрик — к телевизору и айфону.

      — Мама!

      — Папа!

      — Феликс!

      — Эрик!

      Эрик не хотел возвращаться домой, за день до этой печально знаменательной пятницы он крупно разругался с родителями, и разговор по мобильнику свёлся к тому, что он решил остаться у меня и объявил об этом; тем временем я по скайпу уговаривал своих родичей не волноваться и говорил, что в Дессете всё тихо и спокойно и власти, конечно, быстро восстановят порядок везде (несмотря на маленькие размеры городка, в котором жили родители, отключение электричества и неполадки со связью коснулись и их).

      Жуя бутерброды, мы начали отслеживать новости. Преимущественно по телевидению, где работали только местные каналы, интернет снова начал сбоить. Убелённый сединами мэр Дессета призывал граждан к спокойствию, заверяя всех в том, что кибератаки будет отражены, ведущие IT-специалисты уже принялись за дело, и просил всех не поддаваться панике, тихо дожидаться возвращения жизни в привычное русло и не кидаться как саранча на полки супер- и гипермаркетов. Правда, физиономия у него была порядком мрачна…

      — Фел! Он ведь правду сказал, да? — Эрик поднырнул мне под мышку. — Всё исправят, так ведь?

      Я молчал и испытывал гнетущее чувство того, что надо что-то делать, но не знал что именно, а Эрик не отставал:

      — Скажи, что они всё сделают и всё будет как раньше!

      Интонации капризного ребёнка меня раздражали, я хотел сказать, что сейчас не тот момент, когда можно ныть и канючить, но всё-таки сдержал глухое раздражение, закипавшее внутри:

      — Значит, так: сейчас ты пойдёшь и искупаешься…

      — Зачем? — быстро спросил Эрик, его глаза округлились.

      — Чтобы быть чистым, — снисходительно объяснил я. — Потом я сполоснусь, а потом мы наполним ванну водой.

      — Зачем? — вновь пристал Эрик. — Это совершенно лишнее, это никому не нужно, ты преувеличиваешь, всё завтра же…

      — Эрик! — рявкнул я. — В ванную!

      Он подавил возглас возмущения, негодующе дёрнул рукой, но послушался.

      Когда в ванной раздался шум льющейся воды, я прошёл на кухню и стал перетаскивать всё съестное в спальню. Спальня находилась в дальней от города стороне дома…

      Ситуация и условия менялись на глазах, раньше ванная была местом, где начинались наши любовные игрища, а теперь… «Водокачка, водослив, водозабор, вода, вода», — зло ворчал я про себя и думал, что без страхов Эрика мне было бы спокойнее. Впрочем, и оставаться одному перед лицом неведомого не хотелось, и я испытывал двойственное чувство. Эрик был добр, мил, нежен, но избалован, ленив и пассивен, это выражалось даже в постели, где я главенствовал безусловным активом, хотя в отношениях с другими партнёрами легко менял «top» на «bottom», — сейчас же мне нужен был кто-то, кто сам бы поддержал меня, и роль няньки меня не прельщала…

      Выйдя из ванной и увидев, чем я занимаюсь, Эрик вновь испугался и расчувствовался:

      — Нет! Это лишнее, ничего не будет, мы не сделали ничего плохого!

      Как будто провидение это учитывало…

      — Только попробуй перетащить всё обратно! — обронил я, направляясь в ванную.

      — А то что? — запальчиво выкрикнул Эрик.

      — Домой тебя отправлю, а ты живёшь слишком близко к центру.

      Не желая продолжать бессмысленную перепалку, я хлопнул дверью и залез под душ. На душе было хреново…

      После омовения я ополоснул ванну и наполнил её водой. Чувство какого-то долга перед самим собой, необходимости сделать что-то, не терпящее отлагательства, не покидало меня, ванная находилась в самой уязвимой — ближней к городу — стороне дома, я собрал все кастрюли и вёдра, доверху наполнил их драгоценной влагой и тоже перетащил в спальню. Эрик наконец замолчал и только следил за мной затравленным взглядом.

      О сексе в ту ночь не говорилось и не думалось, его не хотелось, но, засыпая, я всё-таки примирительно обнял Эрика рукой — он довольно засопел и крепче прижался спиной к моей груди.

      Встали мы рано. «Чёрт побери! — думал я. — Вовсе не такого уикенда я ждал…»

      — Телевизор? — встрепенулся Эрик.

      — Стой! — остановил я его. — Правду по нему не скажут, время подлёта не объявят — лучше сядем и спокойно позавтракаем.

      Утренняя трапеза прошла в полном молчании. Наверное, в такие моменты суть людей обнажается полнее. Эрик только вздыхал и семенил за мной по квартире, когда я пытался зажечь свет и заставить работать аппаратуру. Всё было мертво. Чай! Кофе! Ещё вчера плита быстро накаляла свои чёрные круги электричеством, а теперь… На завтрак мы обошлись соком, но что будет дальше? Невесёлые раздумья прервало вновь прорезавшееся нытьё:

      — Я же говорил, что надо было раньше телевизор включить! Вообще не надо было спать, я бы подежурил!..

      — Для чего? Чтобы узнать час и минуту, когда всё вырубилось, и слушать в пятый и десятый раз прокручиваемую в записи безответственную брехню нашего Стигса? Он небось уже в своём бункере обживается.

      Я включил ноут, в котором оставалось примерно на час зарядки, поднял свои файлы, просматривал статьи, заметки, планы на день, фотографии… Всё это было на флешках, я аккуратный чел и не доверяю не защищённому стопроцентно от внешнего вторжения, хотя и флешки, говорят, не безупречны… Я сунул их в карман, но, закрывая комп, испытывал чувство, что прощаюсь со своей жизнью…

      — Сиди здесь, никуда не выходи. Я к соседям зайду на минуту.

      То ли сами люди, то ли их повадки изменились кардинально, но, когда я постучал в дверь соседнего дома, миссис Дезз, всегда доброжелательная и улыбающаяся, приоткрыла дверь на крохотную щёлочку.

      — А, это ты… — и начала обшаривать подозрительным взглядом пространство по обе стороны от моей фигуры.

      — Да, я только на минутку, — заверил я её, чтобы сразу успокоить. — Просто узнать, вы не в курсе, когда электричество окончательно отключили?

      — К утру, часов в пять, мы не спали. Сначала засбоило, а потом… — старушка умолкла, она по-прежнему смотрела недоверчиво и словно к чему-то принюхивалась.

      — А последнее сообщение по телевидению или в сети?

      — Да то же самое, мэра в записи крутили.

      — Ну спасибо. Вы не волнуйтесь, улица пустынна. Все автострады, по которым можно выехать из города, в нескольких километрах отсюда, так что из пробок на дорогах к вам только через два-три часа побегут, — съязвил я напоследок.

      Миссис Дезз кинула на меня недовольный взгляд, натянуто улыбнулась и захлопнула дверь. Послышались стук шпингалетов и задвижки сейфа и звяканье ключа в замочной скважине. Деззы ушли в глухую оборону.

      «Окна ещё бы фанерой заколотили», — зло подумал я, разворачиваясь и спускаясь с крыльца.

      Наверное, в этом было что-то мистическое, но, возвращаясь к своему дому, я остановился, прислушался — и понял, что меня насторожило. В мире всё словно замерло и онемело: не шелестела листва на деревьях, не щебетали птицы, не плыли по небу облака. «Всё сочтено и взвешено, — подумал я, — и закончится через час. Только не разделением, а погребением*».

------------------------------
      * «Сочтено, взвешено, разделено» — слова, проступившие на стене в покоях царя Валтасара во время одного из его пиров, предвещавшие окончание его правления и распад царства.
------------------------------

      Войдя в дом, я обошёл все комнаты и плотно задёрнул шторы в каждой.

      — А теперь слушай меня внимательно, не отходи от меня ни на шаг и делай только то, что я тебе скажу. — Увидев, как Эрик уже набрал в грудь воздух для очередного горестного возгласа, я пресёк его возможные сетования: — И не вздыхай как нежная фиялка, не хнычь и не канючь: и без твоих всхлипов тошно. Не удивляйся ни одной моей команде, понял? — Эрик кивнул, я бы перевёл дух с облегчением, но предчувствие скорой катастрофы не давало времени даже на минутное послабление: — Лезь под кровать.

      Под кроватью он поместился свободно, ножки у той были достаточно длинные, чтобы человек нормальной комплекции под ней не плющился, я влез после. В нашем примитивном убежище было достаточно темно, но немой вопрос «неужели ты думаешь, что до этого действительно дойдёт?» в глазах Эрика я всё же прочитал.

      — Я не хочу. Никто не хочет, но надеяться надо на лучшее, а готовиться к худшему. А теперь побудь паинькой ещё немного и помолчи. Изменить мы всё равно ничего не сможем, будем просто ждать. И слушать, не высовываясь.

      Мы умолкли, несколько минут под кроватью было слышно только наше учащённое дыхание.

      Вспышка была такой сильной, что даже за зашторенными окнами, под кроватью, наши лица осветились. «Всё-таки…» — обречённо подумал я, сердце глухо стучало, голова пыталась собраться с мыслями. Первое при взрыве — электромагнитный импульс, на него уходит один процент всей энергии, потом идёт эта самая вспышка, тоже не больше пары-тройки процентов, самое страшное — ударная волна. Я сжал в своей руке влажную ладонь Эрика. Звук взрыва дошёл до нас через минуту.

      — Закрой глаза, сейчас пойдёт ударная волна.

      Нараставший гул сметающего всё на своём пути потока сжатого энергией взрыва воздуха вскоре был заглушён скрежетом, треском, грохотом падающих стен и рушащейся кровли — всем тем, что сопровождает катастрофу. Звенела и билась посуда, вылетали стеклопакеты, врезались друг в друга кресла и стулья, сбиваясь в кучу у трещащих остатков кладки. Кровать ощутимо тряхнуло.

      Когда ударная волна прошла, я осторожно вылез из своего укрытия и, сильно щурясь, чтобы пыль и песок не забили глаза, разыскал очки и платки.

      — Вылезай! Надень и платок повяжи, пыль от штукатурки ещё долго оседать будет.

      Эрик молча выбрался из-под импровизированного укрытия, нацепил очки и принял платок. Мы пошли навстречу новой жизни.



      Спальня, как я и предполагал, пострадала меньше всего, вёдра и кастрюли с драгоценной водой не перевернулись, кровля просела, но не обвалилась. Здесь можно было спать, для безопасности лишь передвинув кровать ближе к стене, но всё остальное…

      Я перешагивал через обломки меблировки, раскиданную аппаратуру, сбитые светильники. Одной несущей стены не осталось вовсе, две другие были снесены наполовину. Как всегда и бывает в такие моменты, в голову лезли глупые мысли о том, как хорошо я сделал, что не оформил ипотеку на жилище… Горькое удовлетворение, впрочем, быстро растаяло: отныне деньги не значили ничего.

      На месте снесённой ближней к городу стены открывалась чудесная панорама. Над Дессетом поднимался банальный гриб, я снова усмехнулся: надо же, сотня лет прошла от создания атомной бомбы, а она не устарела! Наш город, хоть и был крупным промышленным и научным центром, не являлся мегаполисом и не удостоился водородной бомбы или других разработок. Говорят, трёх здоровых водородных хватит, чтобы уничтожить половину Европы. Правильнее, наверное, «хватило»… Мысль о заокеанском привела меня к другой: Дессет не находился на побережье — цунами ждать не приходилось. Как оказывается, и в такие моменты можно находить свои плюсы… Я опустил взгляд. В пятидесяти метрах от меня расхаживала миссис Дезз и, судя по поникшей голове, горестно всхлипывала; её муж стоял как вкопанный. Не помогли старушке крепкие запоры, да и закрывать теперь нечего. Ещё до срока естественного ухода или прихода незваных гостей её благополучием распорядилась… Стихия, хотел додумать я, но тут же поправился: да нет, те же люди… то есть другие…

      Сзади тихо подошёл Эрик.

      — Нравится картинка?

      — Фел, а что теперь?

      — Теперь? Теперь сплошные пожары на несколько дней, копоть в небе на годы и ядерная зима навеки, но ещё раньше мы станем лысыми дряхлыми импотентами от радиации. — Я послюнявил палец и поднял его вверх, ветер дул с нашей стороны. — Умирать будем медленно, ветер сносит заразу. — Повисло невесёлое молчание, я решил прервать затягивавшуюся паузу, демонстрируя организаторские способности: — Значит, так: сейчас мы расчистим завал, все деревяшки собирай в отдельную кучу, они теперь наш газ, свет и отопление. Одежда в шкафу в спальне, поделюсь, тебе нужно на размер меньше, но сейчас не до высокой моды. Воду трать только на питьё, её надолго не хватит, поэтому еду не пересаливай. Запасы съестного посчитаем, но растягивать пачку макарон на неделю не будем, всё равно скоро голодать придётся.

      — И что тогда?

      — Не знаю. Может быть, в город переберёмся, когда пожары отгорят. Осталось же там что-то… или кто-то… На миру и смерть красна, в лучшем случае будем отлавливать кошек, в худшем — детей. Ты когда-нибудь ел человечину?

      — Нет. Я не хочу.

      — Да? Как странно: я тоже, а придётся.

      И мы вступили в новую жизнь.

***



      Солнце не показывалось несколько дней. Заметно похолодало, хотя ещё на прошлой неделе в толпах гуляющих мелькали лёгкие блузки, босоножки и бриджи. Ветер переменился. Большинство пожаров отгорело, кроме самого страшного, полыхнувшего через несколько минут после взрыва: многоуровневые системы безопасности и пожаротушения рухнули — загорелся нефтеперерабатывающий завод. Время «до» казалось мне теперь не то что преданием — архейской эрой. Пару раз шли дожди, но не прибили к земле копоти, не принесли очищения. Воздух был насыщен смрадом и чадом, тяжёлая чёрная масса стлалась в небе, а вниз падали серые хлопья. Это были те самые радиоактивные осадки, которые несли смерть.

      Я испытывал странные ощущения, у меня появились удивительные фобии. Мой ноутбук почти что не пострадал. Конечно, было маловероятно, что он остался в рабочем состоянии, но я боялся, не хотел проверять это и даже запрещал Эрику касаться его. Я ощущал необъяснимый страх по ночам, хотя они теперь немногим отличались ото дня: за руинами, за поваленными деревьями то ли на самом деле скрывались злые голодные глаза, то ли они просто чудились мне. Мысли делились на несколько потоков, и я долго, попадая в одно русло, не мог выйти из него. Мне было невыносимо жалко прошлой жизни. Родители и чайник на плите, лаборатория и удобное кресло перед телевизором, щебет девушек, болтовня знакомых, вечеринки у друзей и айфон у уха, бегущая строка новостей, хит-лист и результаты чемпионатов мира… Я в сотый и тысячный раз проигрывал это в уме и составлял длинный список своих потерь. Другим массивом мыслей был слом цивилизации и трендов, и он давал иллюзию какой-то свободы, даже раскрепощения. Мне не надо было вставать по утрам пять раз в неделю, фонтанировать умными идеями, ежечасно выглядеть подтянутым молодцом, у которого всё в порядке, не надо было навещать родителей — на чём? — и созваниваться с ними — по чему? Я больше не был волен в их судьбе, не мог доставить им ни счастья, ни ласки, не мог получить то же от них. Я даже не знал, живы ли они. Плевать на всё, всё равно всё кончено. Деньги, машина, престижный район проживания, дом из камня, а не из прессованного картона, ум и умение ставить себя в центр внимания, заставить с собой считаться, карьера и личное теперь обнулились — и по своему значению, и по моему стремлению к ним. В мире не оставалось авторитетов, харизмы, законов, порядка, правопорядка. Магазины, торговля, свет и питание — где всё это? В одночасье я стал неандертальцем, греющимся со своим партнёром у горящего костра под чёрным небом. Вверх летели искры, вниз падал пепел, в кастрюле варились макароны, но скоро они должны были закончиться — и тогда…



      Этот день, конечно же, пришёл и довольно быстро: не прошло и недели. Его утро началось с сюрприза, который Деззы подготовили нам, видимо предчувствуя скорую разлуку. Первым узрел его Эрик, протянув в направлении руин их дома дрожащую руку:

      — Смотри!

      Я лениво оторвал взгляд от костра, который разжигал. Деззы висели рядышком, на одном уровне, достаточно низко, вровень с окнами. Я понял, что вчера делал почтенный старец, стуча молотком. А прошлым вечером думал, что он пытается как-то починить обвалившуюся кровлю (как и в моём доме, у Деззов одна стена осталась нетронутой)… Наверное, у супругов кончилась еда…

      — Фел, зачем они? Когда так… Что теперь делать?

      — Гордиться, — ухмыльнулся я, — тем, что живёшь в такое прекрасное время. В каком музее, на каком вернисаже ты мог неделю назад увидеть такую инсталляцию?

      Я подошёл к трупам, чтобы осмотреть их ближе. От гвоздей, на которых были закреплены верёвки, до петель было не меньше метра. Если старики сиганули вниз, забравшись по лестнице достаточно высоко, им и мучиться не пришлось: наверняка сломались позвонки.

      — Что ты печалишься, Эрик? Ты позавидуй им.

      — Конечно, я рад, — криво улыбнулся Эрик.

      В последние дни по отношению к Эрику в моём сердце что-то повернулось. Нет, не зачерствело, он был по-прежнему мил, мы с ним по-прежнему спали вместе: радиация пока не сделала нас импотентами — это только ещё предстояло… Но он потух, в нём иссякла жизненная энергия, которая раньше била ключом. Он стал какой-то пуганый и дёрганый, и в его глазах сквозило требование внимания и участия к себе. Постоянного. Он как бы расписывался в своей слабости и вверялся мне — и хочешь не хочешь я должен был тащить этот груз. Это ещё не было обузой, но что будет дальше? Загадывать я не стал, но предубеждение не проходило…

      — Ну и прекрасно. Сейчас мы позавтракаем, а потом поедем в город. Всё равно еда кончилась и воды одна бутылка.

      Мы поели, рассовали по карманам плитку шоколада и немного орехов — единственное, что у нас осталось из съестного. Покидали в сумку тёплые вещи, бутылку воды — ту самую, одну-единственную, пакетики с чаем и кофе и отправились в путь. На всякий случай я прихватил с собой нож и железный прут, но с последним пришлось расстаться: слишком он был тяжёл. Да и на нож я особых надежд не возлагал, никогда не был силён в единоборствах…