Часть 1. Казаки без дыма не гуляют! Пархомиада

               
ISBN 978-5-9905357

УДК 159.9-056.450 (92)
ББК   63.3(0)-8+88.334,11
Б53 Бессмертный В. Ф.



    Все рассказы в этом сборнике – художественный вымысел автора, хотя и основаны они на реальных фактах, взятых из жизни реально существующих людей и таких же реальных деяний этих людей. Это фактически документальная проза, так называемый нон-фикшн (англ. Non-fiction) - особый литературный жанр, для которого характерно построение сюжетной линии исключительно на реаль-ных событиях, с редкими вкраплениями художественного вымысла. Все герои рассказов - вымышленные и имеют по два, три, а то и более прототипов. Первая часть – Пархомиада, которой больше подходит слово прохиндиада, во второй части освещается жизнь оборотней в мантиях, сюртуках, погонах и прочей государственной амуницией, третья часть о нелегкой украинской жизни сегодня, да и не только украинской. Правда, в четвертой части некоторые имена героев (антигероев) настоящие. Но это наша история и от нее никуда не денешься.  Само действо первой части происходит на Украине, захваченной фашиствующими нацистами Бандеровцами, потому и негатив пре-обладает над позитивом, и я намерено во многих рассказах не называю населенного пункта, где происходили эти события, хотя живущие в тех краях люди без труда узнают их. Не называю, во-первых, потому, что происходили эти события в разное время и в разных местах, но для более органичного повествования я поместил их в одном месте и в одно и то же время. Во-вторых, чтобы никто не обижался, ведь такие же события могли происходить, и я даже уверен, что они происходили и происходят сегодня в других населенных пунктах Украины и не только Украины. Правя эти свои рассказы о чиновничьем, судейском и властном беспределе, иногда с ужасом думаю: неужели где-нибудь и у нас в России возможно такое или хотя бы нечто подобное?
                Так что, если кто-нибудь узнает себя в отрицательных героях, не нужно выдвигать претензии автору. Ведь извращенная перестрой-ка, бандитское убийство СССР и пришедшая ей на смену лживая антинародная американская демократия вкупе с западными гомо-ценностями породили на Украине столько моральных уродов, прохиндеев и оборотней, и просто убийц, что, если закрыть глаза и плюнуть в любом произвольном направлении, обязательно попадешь в такого морального или физического урода. Им, этим уродам, лучше прислушаться к народной мудрости, которая говорит: - «Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива».
                Желаю всем приятного, веселого и поучительного чтения.      
Действующие лица и исполнители.
     Абрам Бигшулер отец Пархома.
     Валя Поросюк – мать Пархома. Проктолог со стажем.
     Пархом Бигшулер (по матери - Поросюк) – погоняло Пархатый,  истинный прохиндей местного разлива. Жулик, вор и оккупант. Торговец палеными баксами. В детстве его дразнили жидом и ротожопом.
       Мойша Цукерман – отец Ларисы и дед Вады (Ады). Зажиточный еврей-торгаш. Достойный представитель своего племени, но человек, по его словам, хороший. Представляется всем как хохол, так как не только ест, но и обожает, есть сало.
      Роза ХеровАя – мать Ларисы и бабушка Вады (Ады). Хохлушка иудейского происхождения, простая и добрая женщина.
      Израил Измаилович Сруль (по его рассказам Иван Иванович Сашко) – отец Вады (Ады).
     Лариса Сахарова – мать Вады (Ады). Женщина очень уж легкого поведения.
      Калмык Вадим   - сосед отца Вады (Ады). Генетический отец Вады.
      Вада Сашко – дочь Ларисы и Сруля, жена Пархома. Пошла в мать. Плечевая. Не уступает мужу ни в чем, тем паче в проходимости.
    Лора – дочь Вады (Ады), отец пока неизвестен. Всем завидует и исходит по ночам желчью.
     Ната – дочь Вады (Ады) и Пархома. Зачата по пьяни. Как следствие этого - психически неуравновешенная девица. По поводу и без повода заливается идиотским смехом.
    Лёха Хвыля (погоняло Холуй) – муж Наты, человек неопределенной сексуальной ориентации. Регулярно ездит за границу, в Москву (Подольск) якобы на работу охранником, но деньги зарабатывает в Подольском борделе.
    Мазай (погоняло Мазан) – лох придурковатый, обладает исключительной проходимостью во все аналы. Легко переобувается на ходу.
    Хачик Абрамян по кличке Вакса. Настоящий армянин.
    Ара Лужок – местный олигарх.
    Тоня Плеер – руководительница борделя.
   Люся Гольчухонская – судебный пристав, хорошая девушка, но недалекая.
     Люся Путанко – начальник судебных приставов, симпатичная девушка, без мыла пролезет в игольное ушко.
     Димон Семенюк – адвокат, взялся защищать бандюганов за большие деньги. Деньги прогулял, а суды все проиграл. За это благодарные клиенты выкололи ему глаза.
     Фисена – прохиндей местного масштаба, прирожденный парашник.
     Карл Непотребный – землемер, карлик, ростом полтора метра вместе с каблуками и начёсом.
     Ходосова Ульяна Йосифовна – сокращенно (***). Эксперт и землемер. Прохиндейка высшего разряда.
      Лжесвидетели: Шарикян, Щербатый и Потаскун.
  Судьи Коровиченского суда. Г. Коровичи.  Незалежная Украина:
      Клава Дидюк. Типичный оборотень в мантии с лошадиной мордой. Бывшая судья, ныне содержательница борделя в г. Сочи. Истинный западенец.
       Гриша Белена. Типичный оборотень в мантии. Бывший судья.   Загремел за взятки на нары. Профессиональный парашник. Окончил свои дни под чужим забором. Истинный западенец.
      Прасковья (Параша) Павленюк – Типичный оборотень в мантии.   То ли мужик, то ли баба, существо без совести, но высочайшей проходимости, без мыла входит во все аналы. Прохиндейка высшего класса. Специалист орала. Любит деньги. Истинный западенец.
       Болеся Гаврилюк – примеривает на себя тогу Павленюк, но пока не получается, чуть-чуть не дотягивает. Типичный оборотень в мантии с садистскими наклонностями. Истинный западенец.
       Кишкадюк – (Дюк – герцог, дворянин, белая кость), по его словам, неплохой человек, все время пытается усидеть на двух стульях и пока ни разу ему это не удавалось, все время, почему-то падает. Подсиживал Председателя суда, и чтобы понравиться выше сидящим товарищам выносил абсурдные, неадекватные и противо-законные решения. Глава масонской ложи города Криворожи. Любит вафли и деньги зеленого цвета. Истинный западенец.
       Савл Кулибяка – был порядочный человек и честный, грамотный судья. Один раз прогнулся и попался на крючок выше сидящих начальников, о чем до сих пор сожалеет и не может до сих пор выгнуться обратно. Сейчас аккуратно выполняет нелегкую работу оборотня в мантии. Истинный западенец.
      Кононюк, судья, выходец из прокуроров, моральный извращенец, но в душе поэт, утверждает, что стихотворение, которое пишут в привокзальных туалетах по всей Украине:
«Писать на стенах туалета, увы друзья не мудрено.
Среди говна вы все поэты, среди поэтов вы говно»,
написал именно он. А то, что его пишут другие, то сплошной плагиат. Стал судьей, чтобы на законных основаниях защитить свое поэтическое первородство. Позиционирует себя как потомок Конан Дойля. Истинный западенец.
         Андрей Александрович Николаев – председатель Коровического районного суда (КРС), честный и просто порядочный человек, раньше работал директором комплекса КРС (крупного рогатого скота), говорит, как будто никуда и не уходил. Но здесь не знает, как пасти свое стадо. Как он сам говорит, он человек системы, а это такая система, когда честный и порядочный человек, принадлежащий к этой системе, незаметно для себя обрастает грязью этой системы и превращается в грязевик, некое подобие снеговика, у которого в основе не снег, а грязь. А по нашей украинской жизни, обязательно найдется человек, который в этой грязи не заметит хорошего человека и даст этому грязевику палкой по башке. Хорошо, если исход будет не летальный.
    Попок, Калякина и Кривозадова – судьи из местного краевого суда г. Криворожи, очень любят деньги. Типичные оборотни в мантии. Истинные западенцы.
   Влас (Вячеслав) - Семёра – по воле злодейки судьбы вынужден контактировать со всей этой поганой сворой.
  Влад (Владимир) Семёра – простой русский мужик, впитавший в себя всю мудрость простого русского жития.
  Колян Семёра – русский богатырь, кулак с морду Пархома.



Оглавление.
Часть 1 Пархомиада.

1. Колыбельная                6
2. Пархом                10
3. Детство Вады                14
4. Пархом в армии               17
5. Неземная любовь             22
6. Загранпоездка                26
7. Вада в Таиланде               29
8. Замужество                32
9. Свадьба Пархома             35
10. Трудоночь                37               
11. Адюльтер                39
12. Вада у доктора                44
13. В гостях у Пархома         47
14. Вино                51
15. Свинарь                54
16. С вина                58
17. Опохмел                62
18. Товаришша начальника  65
19. Лебединая песня              68
20. Футболёр.                71
21. О Кооперации                74
22. Бревно                77
23. Инвалидность                81
24. Плацебо                84
25. Пархом в тюрьме.            86
26. Пархом на том свете        90
27. Сон Пархома                94   





Колыбельная.

                Как говорил классик: - «Все счастливые семьи счастливы одинаково. А все несчастливые семьи несчастливы по-разному, как кому нравится».  Сказал это и даже не поперхнулся. Видимо знал, о чём говорил. В таких априори несчастливых семьях и дети рождаются или по залету или вообще нежеланные и всю жизнь этих родителей и их детей преследуют скандалы, всё идёт наперекосяк и не ладится с самого рождения. И что самое главное и интересное, это невезение передается из поколения в поколение.
                Так не заладилось в семейной жизни, с самого ее начала и у Сруля (Ивана) Сашко. Был он молодой крещеный еврей, ходил в церковь, целовал батюшке руку, но связей со своей еврейской диаспорой не порвал, посещал после церкви синагогу, хотя везде себя позиционировал именно как истинного украинского мужика и христианина. Местной мовой не владел и всегда разговаривал исключительно по-русски. Впрочем, как и все остальные жители: никто из них не мог точно сказать, кто он: русский или же украинец. И когда его звали Израилем, иногда ласково Сруль, он даже обижался и поправлял, мол, я не Израил и не Сруль, я Иван Иванович. Но, тем не менее, злые языки утверждали, что по метрикам он никакой не Иван Иванович, а именно Израил Измайлович и продолжали звать его Срулем. Это ласково-уменьшительное производное (Сруль) из имени давно уже переросло в кличку, или как сейчас говорят во многих интеллигентных кругах – погоняло.
                Здесь, вероятно, необходимо еще раз удивиться могучему русскому языку, если русский народ даст кому кличку, то никто ничем ее уже не отмоет, а её хозяин так и будет шагать с нею всю жизнь и умрет вместе с нею. И, часто эта кличка переходит к их детям и внукам по наследству.
                Сам Израил был мужик крепкий и совсем не промах, первым замечал, что где плохо в колхозе лежит и по ночам не ленился, устраивал себе трудоночь, выезжал в поле или на ферму. Так что с кормами и прочими колхозными благами у него не было разногласий. В молодости он любил выпить и сходить налево. Несколько местных девок подпортил, за что был неоднократно бит, но самостоятельно остановиться никак не мог.
                Однажды в их станицу к соседу приехали из дружественной Украине страны Грузии гости. Сами они русские, но их предки более ста лет тому назад переехали в Грузию, так там и остались жить. Надо сказать, что хоть они и были чистокровными русаками, но жизнь среди местного населения все равно оставляет свой отпечаток.   Были они на волосы чернявые, по-русски говорили хоть с небольшим, но заметным акцентом, зато исключительно знали грузинский и армянский языки. А то, что на свете есть еще кака-то хохлятска мова, вообще не знали. Так вот, с ними приехала и их дочь, миловидная девушка лет двадцати. И надо было так случиться, что у неё появилось желание сходить на местные танцы, где она и пересеклась со своим соседом, гарным хлопцем Израилом-Срулем. Мероприятие прошло, как всегда, девчата прыгали с криками: «москаляку на гиляку» а хлопцы танцевали боевой гопак: то есть ни шатко, ни валко и Сруль предложил проводить свою новоиспеченную соседку домой. Та, не чуя подвоха, согласилась.  Но Сруль повел ее околицей, полем, якобы показать местные достопримечательности и на подходе к дому начал недвусмысленно приставать. И надо же так случиться, что гости, с хозяином изрядно выпив привезенной из Грузии тутовой чачи, тоже решили прогуляться, благо ночь была теплою и небо густо усыпано звездами и, услышав знакомый голос, поспешили в ту сторону. Сруль уже начал заваливать сопротивляющуюся девушку, когда подоспели отец с хозяином. Как били Сруля, чем его били, сколько времени его били, никто уже не помнит. Не помнит и сам Сруль, но где-то с месяц ему пришлось отлеживаться.
                Пока Сруль подлечивал боевые раны, его мать, с отцом посоветовавшись, настояли на том, чтобы после выздоровления он сразу же женился. Но поскольку про него по станице ходила худая слава, они никак не могли найти для него подходящую пару. Наконец они остановились на дочери их общих знакомых Ларисе Сахаровой. Вообще – то злые языки утверждали, что фамилия ее отца была не Сахаров, а Сахарович, а фамилия деда вообще Цукерманн, но на то они и злые языки, чтобы смущать честной народ небылицами. Лариса была чуть старше Сруля, всем представлялась, как сладкая женщина, в детстве, правда,  у нее были проблемы с психикой, ее подлечили в психбольнице, но те, же самые злые языки до сих пор утверждают, что лечили ее, лечили, но до конца не долечили. А самые злые - презлые языки говорят, что вообще не вылечили.  Девушкой она была развитой не по годам, что у психов бывает часто, и была она такого же легкого поведения, как и Сруль. Стаж этого дела у нее был большой и такая же практика, да и сама она любила это дело, и, если Сруль устраивал трудоночи в колхозном поле, то она устраивала трудоночи у местных неженатых, а порой и у женатых мужиков. Такса у нее была вполне приемлемой для местной братвы, да она и сама очень уж любила это дело, но бутылка водки и шмат настоящего украинского сала были обязательными атрибутами любовной прелюдии. Поэтому она пользовалась определенной популярностью у местной диаспоры, но и приезжей братией не брезговала.
                Родители Сруля рассудили трезво: он шляется бог знает, по каким-то бабам, она тоже женщина фривольного поведения, может быть, когда поженятся, то оба и остепенятся. Недолго думая, заслали бойких сватов, пообещали им хороший куш в случае удачного исхода и в этот же день назначили день свадьбы через десять дней.
                Семейная жизнь началась вроде бы неплохо, но старая память штука серьезная и уже через месяц семейной жизни они оба начали поглядывать по сторонам. Когда Сруль уходил в загул или пропадал на несколько дней, Лариса обращалась за помощью к соседу калмыку Вадиму, невзрачному мужичонке не более полутора метра ростом с каблуками и прической калмыцким ёжиком. Срулю добрые люди доносили, что в его отсутствие калмык помогает его жене, а может быть помогает не только по хозяйству, но Сруль отмахивался, мол, на такого она не позарится.
                Долго ли быстро ли шло время, но у Ларисы было уже 8 месяцев беременности. В отношениях Сруля и Ларисы наступил небольшой благоприятный период, затишье и они собрались в гости к его родителям. Те делали капитальный ремонт в доме, все вымыли и вычистили, в том числе и кресла, потому и пригласили детей к себе. Лариса, посидев немного в только что вымытом кресле, почувствовала, что под ней, почему - то стало мокро. Она не знала, что буквально на днях это кресло вымыли, и оно еще не просохло как следует. Шепнув Срулю, что ей стало плохо, они вернулись домой, и здесь она заявила, что у нее отходят воды, и она вот-вот начнет рожать. Сруль вызвал скорую помощь и ее отвезли в роддом. Дабы не нарушать естественный ход событий, врачи дали ей таблетки, стимулирующие роды, и она благополучно разрешилась.
                Но здесь Сруля, да и Ларису тоже ждал новый удар. Ребенок только что, родившись, был вылитый маленький и сморщенный калмычонок, лицом, размером с детский кулачок. Лариса даже вначале на акушерок взбрыкнула, мол, это не мой ребенок, вы его мне подменили, но поскольку в роддоме она была одна, быстро смирилась и начала думать, что говорить Срулю. А заодно начала думать, что говорить и соседу калмыку. Хотела вначале назвать девочку Майей, в честь отца Сруля - Измаила. Одновременно думала, как подвязать сюда к имени, на крайний случай и калмыка. Занятая своими противоречивыми мыслями, она и не заметила, как объявился слегка поддатый Сруль. Он не заставил себя долго ждать, быстро примчался, оценить пополнение семейства, но взглянув один лишь раз на ребенка, не стал выслушивать объяснения жены и ушел в очередной долгий запой. Тогда Лариса нарекла девочку Вадой, в честь её генетического отца калмыка, которого звали Вадим.
                После рождения ребенка жизнь их семьи стала беспрерывным кошмаром. Сруль со словами: - «Пусть твой калмык его и воспитывает», уходил куда-то на несколько дней, а то и на целую неделю. А вскоре они вообще разбежались.
                Лариса, тут же, не мудрствуя лукаво, при каждом удобном и неудобном случае вызывала быстренько отца-калмыка, давала ему ребенка и со словами, твой ребенок, ты им и занимайся, удалялась на очередную профилактику своей мочеполовой сферы.
                А люди, проходившие мимо дома Ларисы, могли наблюдать такую картину. Сидит на порожках дома этот калмык Вадим, качает на руках дочку и поет ей колыбельную: - «Сыпи, сыпи Вади. Сыпи, сыпи Вади. Твоя папа хорошо, твоя мама ****и».
   
               
Пархом
   
                Детство Пархома прошло в Калмыкии. Там он родился, там вырос, там окончил школу, там же первый раз женился и там же был многократно бит. Хотя это село находилось в Калмыкии, но жили в нем в основном казаки и разнообразный приезжий люд из различных украинских областей. Калмыков там жило мало. Его отец, Абрам Бигшулер был выкрестом, то есть крещеным евреем. Абрам не был казаком, а это была его идея фикс – вступить в казачество. Он даже купил себе казачью форму и иногда выходил в ней на праздники, но, когда казаки пообещали прилюдно содрать с него и тут же, разодрать эту форму, а еще и немного побить, ходил он в ней только по своему двору, да иногда вечерами, как стемнеет, заглядывал к соседям.
                Посещал он не только церковь, но и синагогу. Иудейская религия этого не запрещает. Еврей может исповедовать любую религию, но если он в душе остается евреем, верным своему богу Иегове, то ему прощается хождение в церковь. После каждого такого посещения синагоги Абрам садился вечером за письменный стол, брал Талмуд, главный источник знаний и боговдохновения евреев и мелким бисерным почерком что-то оттуда выписывал в большую общую тетрадь. Когда заканчивал свои письмена, сладко, с чувством выполненного долга потягивался на стуле и произносил всегда одну и ту же фразу: - «Скоро, скоро, может быть еще при нашей жизни придёт наш Мошиах и тогда мы будем владеть всем миром». Мать Пархома Валя Поросюк была родом из зажиточных львовских западенцев.  Казаков она не любила, всех русских называла «москалями» и часто выпытывала у мужа, когда же придет их Мошиах, чтобы можно было этих проклятых москалей извести, поставить на место, то есть к стенке или на гиляку. Эту свою нелюбовь к русским и казакам она со своим молоком передала своему сыну Пархому. Работала она в местной поликлинике проктологом. Когда кто-то приходил к ней из знакомых не по записи и без подарков, а у неё от этого сразу становилось дурное настроение, она всегда отвечала: - «Я вас не знаю, я работаю проктологом и лиц не запоминаю».
      Пархом родился здоровым мальчиком, но только часто болел животом и соответственно часто поносил. Создавалось такое впечатление, будто диарея, как двойняшка, родилась вместе с ним и никак не хотела с ним расставаться. Абрам с Ларисой возили его по разным врачам, но те не находили каких-либо патологий и советовали Ларисе не есть жирной пищи, ведь вместе с молоком матери все жиры переходят к ребенку. Но Лариса, так же, как и Абрам, любила жирную жареную свинину и на десерт всегда употребляла сало. Лариса, понятно, выросла на Украине, где свинину употребляли и на первое, и на второе, и на третье. Абрам же свою любовь к свинине оправдывал тем, что если сало три раза пронести вокруг синагоги, то это будет уже не сало, а мясо. А если еще его три раза пронести вокруг синагоги, но, в другую сторону, то это будет уже не свиное мясо, а вообще, говядина.
      Так Пархом, не слезая с горшка, вырос и пошел в первый класс. Буквально через несколько школьных дней он пришел домой и пожаловался, все в классе его почему-то зовут «ротожоп». Родители вначале возмутились, но, когда Пархом дохнул на Абрама и тот зашелся в кашле, поняли, что что-то с их сыном не так. Из его рта исходил такой смердящий запах, что рядом с ним трудно было находиться, чтобы не зайтись в кашле. Абрам с Ларисой до этого времени на это как-то не обращали внимания, так как, Пархом большую часть свободного времени проводил на горшке, из которого исходил соответствующий процессу аромат. Ведь каждый родитель хочет в своем чаде видеть только хорошее и они думали, что всё дело в горшке. Но теперь до них дошло, что одноклассники Пархома были не так уж и неправы. Отвели Пархома к врачу, тот долго чихал и откашливался, потом вытер обильные слезы, будто сам себя побрызгал из газового баллончика и попросил вывести Пархома в коридор, а родителям объяснил, что у Пархома так устроена пищеварительная система, что запах из желудка исходит беспрепятственно прямо в рот, но это со временем пройдет. Возможно.
     Так Пархом и ходил в школу. Друзей у него не было, он сидел один на задней парте. Одноклассники его дразнили по-прежнему «ротожопом», на что он жаловался учительнице. Он ябедничал, его потихоньку били, и он опять жаловался и ябедничал, и его опять били, били и били.
       Жили Абрам с Ларисой довольно зажиточно, по крайней мере, богаче многих односельчан. Но Пархом перенял у родителей эту нелюбовь к казакам и русским вообще, к тому же, как Абрам, так и Лариса страдали болезнью стяжательства и, наверное, не было на селе другой такой семьи, которую сельчане так бы не любили за их жадность и скаредность. Эту жадность перенял у родителей и Пархом. За эту скаредность в школе его начали дразнить ещё и «жидом». Абрам долго советовался с женой, и они решили поменять Пархому фамилию отца на фамилию матери – Поросюк. Пархом ведь с детства носил фамилию отца – Бигшулер. Они рассудили так, такая фамилия никоим образом не должна ассоциироваться с еврейскими корнями Пархома и его должны перестать дразнить «жидом».
      Но дразнить «жидом» его не перестали, а в старших классах у Пархома проявилась еще одна душевная патология - неравнодушное отношение к женскому полу. Возможно, сказалось обрезание, которое ему сделали по всем иудейским канонам на шестой день после рождения, может быть что-то еще, но уже в школе у него было несколько попыток изнасилования. Его за это уже сильно били, но он открещивался: - «Нет! Ничего такого не было. На меня наговаривают». Родителям говорил то же самое, те ему верили.
     Прошло несколько месяцев после окончания школы, а Пархома уже ловили пару раз на воровстве, ночами он воровал кур, гусей, поросят - в общем, всё, что плохо лежало и близко ходило у соседей.  К тому же, он пристрастился к алкоголю, приходил домой пьяным, видимо некую соседскую живность он всё же успевал продать. И хотя он иногда приходил домой сильно избитым, промысла своего не бросал.  Как-то раз ночью он залез в сарай к одному многодетному калмыку, и вместо сарая попал на сеновал, где спала дочь этого калмыка, девушка лет двадцати от роду. Пархом показал ей нож, который он всегда носил с собой, приказал раздеться и тут же её изнасиловал. Закончив свое грязное дело, помахал у нее перед носом ножом и сказал, что, если она, хоть что-то вякнет, он её прирежет.
     Утром человек двадцать калмыков, вооруженных кто топором, кто вилами, а кто просто дубьем, подошли к дому Пархома. Вызвали Абрама и поставили условие: или Пархом женится на ней или они его выловят и так отдубасят, что он останется инвалидом на всю жизнь, да еще сообщат, куда надо об изнасиловании. Абрам сам уже понимал, что Пархом слишком уж зашел далеко, да и не туда, попросил в дом родителей пострадавшей обговорить предстоящую помолвку. Те заулыбались, эта их дочка была на лицо не очень, даже калмыцкие парни на нее внимания не обращали, а тут зажиточная семья готова с ними породниться.
   Свадьбу решили не играть, чтобы не афишировать прелюдию женитьбы, и калмычка перешла жить к Поросюкам. Через месяц ее родители начали замечать, что она сильно похудела и, не переставая, чихала и кашляла. Те вначале думали, что ее заставляют много работать, но это оказалось не так. И, когда еще через месяц она прибежала домой к родителям и рассказала, что она не будет жить с Пархомом, так как ночью она задыхается от его зловонного дыхания, и ей лучше будет жить в хлеву или на сеновале, как раньше, но только не с Пархомом, они оставили ее дома.
      На следующий день они провели переговоры с Абрамом и Ларисой, те согласились с их аргументами и решили этот брак расторгнуть, тем более что дочка их не была беременна, видимо природа ставила некую преграду, чтобы такие уроды, как Пархом, не размножались.



Детство Вады.

                Росла Вада на удивление девочкой шустрой и, несмотря на свой малый рост, который она унаследовала от отца калмыка, была девочкой крепкой и не по годам развитой. Одна была незадача. От искусственной еды, которой ее пичкали, считай с самого рождения, у нее были постоянные запоры. Она по нескольку дней не могла сходить в туалет по большому. Лариса водила ее по разным врачам, но те осмотрев Ваду и не находя у нее больших патологий, говорили: «Со временем все пройдет».
                Так Вада периодически, два-три раза в неделю мучаясь по нескольку часов в туалете, доросла до тринадцати лет. И тут по весне мать начала замечать, Вада придя из школы, красила губы и шла гулять. Вначале Лариса даже обрадовалась, ведь калмыка она давно прогнала и жила одна, без мужа. А в отсутствие дочери она могла безбоязненно приводить в дом мужиков для подработки. Жить же на что-то надо было. Ведь дочь уже была большой и все прекрасно понимала, да и лишняя копейка не помешает.
                Но, как-то вернувшись из очередной прогулки, Вада начала переодеваться и мать заметила, что дочь не носит нижнее белье, то бишь ходит на прогулки без трусов. Она задумалась и на безмолвный вопрос матери, Вада не растерялась: - «Сейчас такая мода, так все молодые девушки ходят. Это очень полезно для девушек, особенно для меня, так как там все дышит и способствует прекращению запора». Последний аргумент показался ей особенно убедительным, и Лариса не став углубляться в расспросы, решила проследить, куда же ходит ее дочь гулять. Каково же было ее удивление, когда Вада накрасив губы, в мини-юбке вышла на трассу, проходившую недалеко от дома, и мелким шагом, не торопясь, начала прохаживаться вдоль трассы. Лариса, не понаслышке зная про плечевых проституток, сама иногда по молодости этим баловалась, подрабатывала в худые времена, решила потратить несколько часов, но выследить, с кем ее дочь здесь встречается, и что они делают. Но, по прошествии нескольких часов Вада нагулявшись, развернулась и пошла домой одна, прямиком в туалет. У Ларисы отлегло от сердца, её дочь никакая не плечевая, да и ей всё - таки еще тринадцать лет, а эти прогулки, быть может, на самом деле способствуют удачной дефекации. Значит, она не просто так, а именно с этой профилактической целью и гуляет вдоль трассы.
                Прошло несколько месяцев, и Лариса начала замечать, у ее дочери появились наличные деньги. На этот вопрос, Вада не моргнув, ответила: - «Деньги от деда Миши». Дед Миша, по метрикам Мойша, был зажиточным евреем, имел свой магазин и успешно торговал. Вада с подругами частенько к нему захаживала, они даже помогали наводить там порядок, за что дед, который несмотря ни на что, любил свою внучку и не только угощал ее с подружками сладким, а даже иногда давал наличные деньги. Лариса про это знала, но черная кошка недоверия уже поселилась у нее в голове и начала вначале потихоньку, а чем дальше, тем сильнее и сильнее скрести там коготками. Когда, Вада ушла на очередную часовую вахту в туалет, Лариса решила проверить содержимое сумки дочери. И каково же было ее удивление, когда там оказалось столько денег, сколько Мойша никак ей не мог дать, да еще вперемешку с презервативами. Дед Мойша, хоть и любил свою внучку, иногда баловал, но был человек прижимистый, счет деньгам знал и деньги любил не меньше внучки. И Лариса решила серьезно поговорить с дочерью. Через час с небольшим Вада со счастливым лицом и облегченным телом вышла из туалета, но лишь мельком взглянув на мать и растерзанный кошелек, её счастливая улыбка сменилась тоскливым выражением лица, и она покорно пошла к матери. Вада поняла, сегодня исповеди избежать она не сумеет. Как Лариса вначале и предполагала, ее дочь подрабатывала плечевой на проезжающих мимо трейлерах и кроме легкой болезни половых путей была уже на третьем месяце беременности. Если бы не мать, то в планы Вады входило в ближайшее время сделать аборт и подлечиться у венеролога. Так бы все и осталось незамеченным. То есть ничего страшного, по ее мнению, не произошло. Лариса сначала согласилась с доводами дочери, эти проблемы ей были близки, она сама через это всё прошла, но потом что-то в ее сердце ёкнуло, и она заявила дочери: - «Ребенка будем рожать, баба Роза сидит без дела, пусть и нянчит». Через полгода Вада в пятнадцать лет благополучно разрешилась девочкой, которую молодая мать с такой же молодой бабушкой сложив имена, Лариса и Роза назвали Лорой. Мойша немного покочевряжился по поводу имени, мол, у нас, когда складывают два имени, называют так только лошадей или собак. Но быстро смирился, и баба Роза, теперь уже прабабушка, приступила к своим непосредственным обязанностям, а Лариса, памятуя о своем не таком, уж далеком сватовстве и недолгом замужестве, решила подыскивать дочери пару.
                На примете у нее уже был потенциальный жених Пархом Поросюк. Правда он был женат по молодости, к тому же он был мужик вороватый, да еще пьющий, но кто сегодня не пьет? Тем паче, напоив его и пообещав ему богатое приданое ему можно впарить в жены и свою дочь с довеском. Но это будет уже другая история.



Пархом в армии.

     Как говорится, есть время камни разбрасывать, а есть время, когда эти разбросанные камни нужно собирать. Время летело незаметно, прошло несколько месяцев после школы и, поскольку Пархом несколько классов осваивал по два года, из школы он вышел явным переростком. Но, несмотря на свой внушительный возраст для школьника, рос он парнем хилым, сильно сутулился, и его физическое развитие явно отставало от его возраста.
     Осень. Это благодатное время не только для сбора урожая, это касается тех, кто его вырастил, но и время армейского призыва. Не минула сия чаша и Пархома. в самый неподходящий момент, когда Пархом для себя уже расписал предстоящее житьё бытье: работать он не будет, где прячет деньги отец, он выследил, в общем, намечалась классная житуха, живи и радуйся. А тут эта мерзкая бумажка с приглашением в военкомат. Пархом решил не являться, но тут знакомый отца зашел в гости и между делом объявил, я завтра еду в военкомат и захвачу заодно вашего сына Пархома, чтобы он не глотал пыль в автобусах.
      Утром Пархом с документами уже был в военкомате и, не прождав и часа, предстал перед комиссией. В комиссии был один старлей и три молодые девушки – медсёстры. Пройдя все метрические измерения, и проведя беседу, ему уже было из-за малого веса и хилого здоровья, хотели дать отсрочку, но решили провести медосмотр до конца и попросили приспустить семейные трусы. Пархом повиновался, а комиссия о чем-то активно начала шептаться. Пархом знал о выдающихся размерах своих мужских причиндалов и стоял безо всяких эмоций. Пошептавшись, старлей куда-то вышел, а медсестры обступив Пархома, почему-то опять начали измерять его рост, вес, сравнивать эти данные с теми, что у них были раньше и еще два раза просили Пархома приспустить трусы. Одна из них уже намекала, что, если он получит отсрочку, где и когда они смогут пересечься. Так, может быть, Пархом и вернулся бы сегодня домой с отсрочкой, но вошел майор и объявил, что набор в этом году слабенький, с востока на Украину рвется враг, а рекрутов не хватает и что надо забирать в армию всех подряд. Медсестры тяжело вздохнули, выписали ему повестку: через три дня явиться в военкомат с вещами.
       Проводы в армию Пархому не устраивали, боясь, что никто не придет, а если и придут, то напившись опять набьют Пархому морду и через неделю Пархом был уже в воинской части под Донецком, в которой ему и предстояло провести следующие два года.
     Воинская часть была довольно большой, более шестисот человек и солдаты в разных ротах исполняли разный воинский долг. Пархома вначале определили в роту охраны, но, когда он заснул на посту и дежурный прапорщик забрал у спящего охранника автомат, его перебросили в разведроту, чтобы он немного подкачал себе мышцы. Это была элитная рота, Пархом даже гордился этим, но недолго, взвод, в который определили Пархома, из первого места переместился на последнее, и все солдаты начали просить убрать от них Пархома. Дело уже шло к зиме, Донецк хоть и южный город, но зимой тоже бывает холодно. Командование, видя такое дело, перевело Пархома в стройбат. Там служили не совсем элитные выходцы из дружественной страны Грузии, поляки и западенцы. Командование части решило, что Пархому там будет самое место. Морозы в этом году ударили рано и в один такой морозный день их командир, прапорщик увидел, как все солдаты вместо столовой бегут куда-то на строй объект. Он выловил одного солдата: - «Куда все бежите?». «Чурку мочить!». Прапорщик, почуяв неладное, побежал с ним. Прибежав, видит, солдаты уже обступили вжавшегося в забор Пархома и каждый старается стукнуть его кулаком. Оказывается, у них служил один цыган Йося, ему уже было двадцать семь лет, а в армию забирали до двадцати восьми лет, то есть за год до вольницы военные патрули его где-то случайно выловили и привели в военкомат. Так он и служил. Поскольку он был всех старше, да и развит довольно хорошо, то за короткое время он там и начал верховодить. Как это обычно бывает, в таких коллективах, будь то армия или тюрьма или нечто подобное, вычленяют слабое звено и над ним уже кто как может, изгаляются. Хилый и ленивый Пархом и попал как раз под раздачу. Но тут на команду Йоси, видимо, слишком уж наглая была команда, Пархом непроизвольно махнул лопатой и задел его. По этому поводу Йося и собрал всех солдат, дабы проучить Пархома. Прапорщик быстро разобрался в чём дело, пригрозил Йосе «губой»-гауптвахтой и приказал всем разойтись. После обеда решил проверить, как там дела с Пархомом. Как никак, его солдат и он за него отвечает. Придя на стройку, увидел Пархома, который долбил ломом мерзлую землю. У того сопли текли уже ниже нижней губы по подбородку и начали замерзать, а лом сам непроизвольно выскальзывал из замерзших рук. Командир приказал Пархому вытереть сопли и повел в бытовку отогревать тому замерзшие руки.
     Пока Пархом отогревался, прапорщик позвонил в штаб и красочно расписал сложившуюся ситуацию. Там Пархому быстро нашли подходящее место. Поскольку в этой воинской части служили порядка шестисот солдат, да плюс офицеры и прапорщики, а после каждого приема пищи оставалось много пищевых отходов, в части была своя свиноферма, куда и свозились все эти отходы. На этой свиноферме работал один солдат по имени Абдурахман, выходец из Азербайджана. Поскольку в то время на Украине еще не все были католиками, то руководство армии по этому поводу особенно не заморачивалось и вопрос мусульманского происхождения солдат вообще не рассматривало. Абдурахман по всей видимости был не совсем здоров психически, но раз призвали, должен служить. Так на свиноферму он ходил, одной рукой зажав нос, а другой разносил в ведрах пищевые отходы. В тот самый день, когда Пархома хотели мочить как чурку, что-то случилось и с Абдурахманом.   Как всегда, зажав нос рукой, пошел разносить свинячью еду, но поскользнулся и упал лицом прямо в кучу поросячьего помёта. Нос освободился, и он полным ртом и полной грудью вдохнул аромат свинофермы. Абдурахман было, опять закрыл нос рукой, но поскольку при падении вся рука оказалась испачканной в свином навозе, то действие свиного аромата только усугубилось. Быстро вскочив, Абдурахман побежал к выходу, но по дороге потерял один сапог. Возвращаться не стал и так в одном сапоге, весь перемазанный свиным пометом он и прибежал в казарму. Достал из тумбочки письмо из дома и, усевшись на койку, раскачиваясь и заливаясь слезами начал его читать. Он в своих письмах слезно просил родителей забрать его отсюда, из армии. За этим занятием его и застал дежурный офицер. На приказ «встать» Абдурахман абсолютно не среагировал, а начал раскачиваться еще сильнее и еще больше залился слезами. Этот офицер был человек хороший, вызвал из санчасти медбрата, тот с ним поговорил, уговорил переодеться и отвел в санчасть. Абдурахмана через некоторое время демобилизовали по нехорошей статье, связанной с психикой, но он был этому несказанно рад и счастливый отбыл на волю, а вакансия свинаря осталась открытой.
      Поскольку свиньи не могут долго ходить голодными, эту вакансию срочно нужно было заполнить. Пархом без колебаний согласился на эту рокировку и в тот же день пешком отбыл на свое новое место службы. Как говорит народная молва, главное в нужное время оказаться в нужном месте и тогда удача повернется к тебе лицом. Так совершенно случайно Пархом оказался на своем месте. Во-первых, он стал сам себе хозяин, нет у него ни начальника, ни подчиненного. Последнее, безусловно, минус, но тут уж ничего не поделаешь. Во-вторых, он занимается привычным для него делом, дома он часто кормил свиней и это для него не было чем-то экзотическим. И, в-третьих, а это самое главное, он близко познакомился с поварами, ведь он ежедневно приезжал за отходами в столовую и питаться стал вместе с ними за одним столом. А повара, чего греха таить, питались хорошо. Если рядовой солдат вставал из-за стола с чувством, что он еще бы съел одну такую порцию, то у поваров было все наоборот.  Повар, пока готовил завтрак, обед или ужин, столько всего испробовал, что садился за стол уже с полным желудком. На день повара получали на шестьсот человек полторы свиньи или четверть коровы. Обрезав чуть меньше мяса с ребер, с полутора свиней получалось столько вкуснятины, что к поварам за этой добавкой ходили не только друзья солдаты, но и офицеры с прапорщиками. А что поделаешь, все живые люди, всем хочется есть. Пархом, буквально в течение месяца набрал килограммов двадцать веса, а через полгода, когда начпрод, капитан по фамилии Хряк взял его под свою опеку, Пархом вообще расцвел и весил уже порядка центнера. Злые языки говорили, что Хряк с помощью Пархома воровал поросят и продавал их на местном рынке. Но то злые языки. Не пойман, как говорится, не вор. Всё бы так и закончилось слухами, если бы у Пархома откуда-то не появились наличные, а когда он принес бутылку водки и угостил поваров и после второго стакана не выдержал распирающей его гордости и все рассказал, всё стало на свои места.  На кухне он вскоре стал своим человеком. Ему даже разрешали помешивать готовящуюся пищу, особенно если варился горох или картофельное пюре. В один из таких дней в зал столовой заявился цыган Йося и громогласно обратился к Пархому, стоящему к нему спиной: - «Эй, салага, гони мослы!». Пархом развернулся и носом к носу столкнулся со своим обидчиком, а он в это время размешивал картофельное пюре. Вынув дымящийся десятилитровый черпак из котла, резко поднес к лицу цыгана: - «Кто здесь, салага?». Йося слинял. Через несколько дней он с еще одним солдатом дежурили по кухне в посудомойке. Надо сказать, что это адова работа. Посуду обязательно мыть нужно с порошком, от которого хочется бесконечно чихать. Вымыть шестьсот тарелок из-под первого, столько же из-под второго, шестьсот кружек, вилок и ложек, да еще с десятка два различного размера кастрюль и это три раза за один день. Особенно тяжело приходилось в обед и когда они уже падали от усталости, напарник Йоси подошел к Пархому: - «Пархом принеси хоть по котлетке». Тот, пошептавшись с дежурным поваром, занес им тарелку с десятком только что изжаренных аппетитных котлет. У поваров такая была такса для рабочих кухни, а их всегда было шесть человек: два в посудомойке, два в зале и на кухне и два в овощерезке. И каждый раз всем, если хорошо работали, повара давали в качестве поощрения котлет или иной еды по тарелке на десять порций. Надо сказать, что котлеты были самой востребованной валютой. На них можно было выменять всё. Повара, как правило, готовили сотню, а иногда и полторы сотни лишних котлет, но бывали случаи, что и их не хватало. Через минут десять солдат, напарник Йоси, принес пустую тарелку, сказал: - «Спасибо» и добавил, Йося теперь считает Пархома своим другом.
      Так незаметно пролетели два года. Перед дембелем Пархом начал зондировать ситуацию, можно ли ему остаться на свиноферме на сверхсрочную службу. Но так как эта должность свинаря была уделом рядового состава, а сверхсрочная служба подразумевала наличие звание прапорщика, Пархома демобилизовали, в местном военторге он прикупил погоны танкиста, а дома всем рассказывал, как он служил в танковых войсках. Все одобрительно кивали головами и удивлялись, какие у нас на вооружении огромные танки, в которые без труда проскальзывает такой стокилограммовый верзила.
      



Неземная любовь.

                Как говорит народная мудрость (в сказках) за счастьем нужно ходить в тридевятое государство, тридесятое царство, за Кудыкины горы, потом три месяца пробираться через дикий лес, болото и речку Смородинку, пройтись пару суток наискосок от избушки Бабы-Яги и уже там, где-то далеко на острове Буяне можно найти своё счастье. Если, конечно, за время этого пути аборигены его не продали и не пропили.
                А счастье, как и беда – оно всегда находится рядом, только руки протяни. И, как говорит та же самая народная мудрость, если от кого-то будет исходить предложение протянуть ноги, ни в коем случае соглашаться нельзя.
          Умные люди даже говорят, правда, только своим, и шёпотом, что счастье, так же, как и беда, оно одно не ходит, а всегда ищет себе попутчиков. Так случилось и в семье Вады. Ничего не предвещало беды, но крепкая, на посторонний взгляд, семья Вады как-то быстро развалилась. Дед Мойша Цукерман и бабушка Роза, заболели и скоропостижно ушли в лучший из миров. Какая - то неизвестная еврейская болезнь скосила их, и они, промучившись в судорогах несколько дней, умерли один за другим. Злые соседские языки поговаривали, что здесь что-то нечисто. Наверное, Вада что-то им подсыпала. Но кто же, поверит злым языкам? Было или не было, кто теперь докажет?
      Мать Вады Лариса, уже несколько лет не появлялась в их доме, торговала чем-то в Таиланде и там регулярно заочно выходила замуж, то за турок, то за чурок, то за тайцев, то за китайцев, то за украинских зайцев. В последний приезд в разговоре с родителями она попыталась сосчитать всех своих сожителей, но несколько раз сбивалась со счета и с третьего или четвертого раза, попытку эту бросила. Какая разница, пятнадцать или двадцать пять, или сто двадцать пять, в общем, как она говорила: - «Все мои».
    Вада осталась единственной наследницей. Богатый дом, да у деда Мойши один из ящиков его письменного стола оказался до упора забит сберкнижками и наличными. Мойша работал в местной лесопилке, и никто не знает, сколько леса с его помощью, ушло налево. Клиенты в основном предлагали магарыч, но Мойша бы крепкий мужик и только успевал повторять: - «Лучше наличными. Лучше наличными».
     Вада похоронила деда с бабкой, устроила им пышные похороны с богатыми поминками, которые на третий день незаметно переросли в банальную пьянку с песнями и танцами. В один миг она стала самой богатой невестой в округе. Первыми загоношились представители армянской диаспоры. Как бы невзначай они один за другим стали пересекаться с Вадой и осыпать её изысканными комплиментами. Многие знают, если джигиту что-то надо, он без мыла влезет в любую прямую кишку. А тут такое наследство. Изумруд моего сердца, жемчужина Кавказа, алмаз моей души, бриллиант в этом захолустье и заканчивались комплименты, как правило, словами, когда к тебе можно прийти свататься. Один армянин по имени Армен, ну а как же ещё называться настоящему армянину как не Армен, ну или, в крайнем случае – Арарат, тоже неплохо, был самым настойчивым. Так Армен ей шепотом признался, мол, у нас у армян, есть списки богатых незамужних лохушек, легкого поведения и которые не прочь пропустить рюмку другую, так ты стоишь в этом списке теперь первая. Пошли к тебе в гости, я угощу тебя шампанским. Бесплатно. От шампанского, да еще на халяву, сил отказаться у Вады никогда не хватало. Сказывалось ее недавнее прошлое, когда дед Мойша раз в неделю, обильно послюнявив пальцы, отсчитывал ей небольшую сумму денег, которой катастрофически ни на что не хватало уже на второй день. Тем более на шампанское, которое она очень уж обожала.
     Вначале Вада не осознавала, чего они все от неё хотят. На все комплименты она отвечала улыбкой, думая: - «Ну, наконец-то, они разглядели мою неземную красоту и по достоинству ее оценили». Однажды она в местном ларьке отоваривалась сигаретами и разговорилась с продавцом, армянином с украинскими корнями, Карлом Непотребным, которого звали просто Нурик, он с прической и каблуками был не более полутора метров  ростом и, который отвесил ей очередной комплимент, а вечером,  как ни в чем, ни бывало, завалился к ней в гости с бутылкой шампанского и бутылкой настоящего армянского коньяка, который недалеко отсюда разливали его земляки. Шампанское пошло в масть, а вот бутылка коньяка, по всей видимости, была лишней. Осознала Вада это только утром, когда проснулась с Карлом Непотребным в одной постели и в неглиже.
     В любой деревне цыганское радио работает лучше любого другого вида связи. Не успел Карл зайти в свой табачный киоск, как вся армянская диаспора уже жужжала про так удачно сложившееся знакомство Карла и Вады. Армена это взбесило, как какой-то Непотребный Карлик, шизик и дегенерат его опередил, не бывать этому. Тем паче он уже почти неделю закидывал удочки, как бы втереться в доверие Вады и даже потратился на бутылку шампанского, а тут какой-то шизик с непонятным именем Карл! Вечером Армен с бутылкой шампанского и бутылкой такого же армянского коньяка завалился домой к Ваде и со словами: - «Кровь надо менять! Кровь надо менять» - уселся за стол. Она вначале хотела его выпроводить, но со вчерашнего так болела голова, а тут как магнитом манит бутылка шампанского и всего-то на расстоянии протянутой руки… В общем коньяк опять был лишним. Вада проснулась первой и начала будить Армена. Тот думал остаться у Вады уже на правах потенциального хозяина, но Вада возмутилась, и ему пришлось ретироваться. Прошло немного времени, кроме Карла и Армена Ваду ночами посещали и приезжие молдаване, и цыган Гриня и еще кто-то, она сама уже не помнила, сбилась со счета.
       Прошло какое-то время и случилось так, что у нее нарисовался небольшой трезвый перерыв и она, рассудив вполне трезво, что с ней бывало довольно редко, решила посетить кожный диспансер, провериться на наличие венерических болезней. В этом диспансере главным специалистом по этим болезням работал чеченец Абрам, мужик лет так под сорок. Вада неоднократно бывала у него: проверялась, а бывало, и лечилась. До него тоже дошли слухи о новоявленной богатой невесте, и он впервые внимательно посмотрел на Ваду выше пояса. Их глаза встретились, проскочила какая-то искорка и… и Вада влюбилась. Впервые в своей жизни. Поскольку Абрам был холостой, а партию создавать ему все равно нужно, он эту искорку не стал гасить и даже добавил в нее огоньку. Нежданно - негаданно завязалась хохлятскочеченская любовь-морковь. Абрам скоренько вышел на порносайт «Амиго» надергал оттуда цитат и, не дожидаясь вечера начал бомбардировать Ваду СМС с этими цитатами. Там было всё: и полотенце, которое держится на его голом торсе только благодаря мыслям о Ваде, и многофункциональный двойной вибратор и ещё много чего минетно-интересного и заманчивого. Если интересно, зайдите на этот сайт, если его не закрыли и всё это там увидите. Вада не ходила, а летала от счастья, особенно когда он вечером пришел с 11 бутылками шампанского. Она уже было открыла рот, чтобы спросить, а почему именно одиннадцать, а скажем не десять, но вовремя благополучно его захлопнула. Абрам сам сказал между делом, дабы Вада знала о его щедрости, что он потратился сегодня на все свои сбережения. Правда, когда Абрам был занят своими делами, она не брезговала и ночевала с другими своими бывшими кавалерами. Она вполне серьезно думала, что так оно и должно быть у богатой невесты. Ведь так всегда делала ее мать Лариса.
        Через пару месяцев, когда закончились в кладовке соленые огурцы, Вада начала понимать, что она долеталась – то есть залетела. Она два дня не пила, ворочала пропитанными спиртом мозгами, или тем, что от них осталось, пытаясь расправить последнюю извилину и выяснить, кто может быть отцом ее ребенка. Но поскольку все знали о ее похождениях, все, к кому она не обращалась по поводу отцовства, открещивались от нее, как от чумы. Одно дело кавказскому джигиту жениться на богатой лохушке с приданым, и совсем другое растить неизвестно чьего байстрюка. Заходить к ней все так, и заходили, но после первого сеанса любви, которому мешал округлившийся живот у всех скоропостижно нарисовывались неотложные дела и поэтому они вынуждены были срочно ретироваться. Чеченец тоже быстро перегорел, перед каждой встречей он осматривал Ваду и на ее вновь появлявшиеся синяки говорил, что ему очень не нравятся ее ролевые игры с армянами, да и с прочими ухажерами. А после того, как она подошла и начала поздравлять его с ребенком, у него тоже нарисовалась срочная командировка, и он скоропостижно отбыл в Чечню и там затерялся.
   Время прошло как-то незаметно и у Вады вскоре родилась здоровая с виду девочка, ростом похожая на Карла, волосами на Армена и лицом на Чечена. Вада, недолго думая, назвала ее в честь своей бабушки Ларисы – Лорой. Так ей казалось, будет звучать по-современному. Но все начали звать девочку не Лорой, а Ларой и Вада ничего не могла с этим поделать. Поскольку деньги у Вады теперь водились, она наняла няню с ребенком, которая кормила и своего ребенка, и Лору, а сама поехала к матери в Таиланд искать своего счастья.



Загранпоездка.

                «Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна,
Но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок».
И. А Крылов. Басня «Ворона и лисица».
                Прослышав краем уха рассказ земляка Майкла Пари о райской жизни в Таиланде, Пархом тоже решил поискать своего счастья в этой далекой стране.  Запасшись палеными баксами, которыми его регулярно снабжал, с его слов  бывший афганец Моххамед Хачикян, запрятав их в двойную подошву импортных американских кроссовок «маде ин Чина», Пархом отбыл в неизвестные края.
    Пристроившись в одну туркомпанию продавать турпутевки на разные острова и злачные места Таиланда, он вдруг с изумлением заметил, что американские доллары, один в один похожи на наши российские баксы. «Вот американцы тупые» - подумал Пархом: - «даже свои доллары делают такими же, как наши баксы» и у него тут же созрел план, как свои паленые баксы безболезненно обменять на настоящие американские доллары. Продавая путевки, он потихоньку начал подмешивать свои паленые баксы с настоящими долларами. Хозяева никак не могли взять в толк, откуда вдруг появилось столько паленых долларов? Когда этим вопросом заинтересовалась полиция, они провели свое расследование и вышли на Пархома. Разговор с ним был короткий. Полиции они его сдавать не стали, ведь при этом раскладе много нелицеприятных вопросов было бы и к ним, они пригласили охранников и те по - своему, то есть по - тайски, поговорили с Пархомом. Все было как обычно, но тайские охранники почему - то метили не в лицо и не в глаз, а били в пах по причиндалам. Били молча, ногами, ни разу не промахнувшись, видимо ритуал уже был хорошо отрепетирован и не раз воспроизводился на практике, да и сам предмет был внушительных размеров, не промахнешься.
     Как бы там ни было, но Пархом на своих двоих добрался до своего жилища, неделю не показывался, все думал, как жить дальше. Ведь жизнь, как говорится, идет полосами. То полоса черная, то белая. И надо же так случиться, что как только Пархом подлечив отбитые причиндалы, вышел в свет и нос к носу столкнулся с Ванькой Купырем, который здесь отдыхал с семьей. Дома они не очень – то общались, но здесь на краю света встретились два земляка и, забыв старые обиды, они по-дружески засели в соседней забегаловке по шведским мотивам, под названием «Кафе». Пархом вкратце рассказал свою историю, деликатно умолчав про паленые баксы, а у Ваньки, это всем известно, голова работала как бельгийский компьютер, и он тут же подал Пархому идею: женись на какой-нибудь тайке, и будешь, как сыр в масле кататься. У меня уже есть одна такая на примете. Пархом вначале отверг это предложение, как совсем несуразное, но после третьей бутылки бесплатного пива подумал: а почему бы и нет? Не откладывая так скоропостижно вскочивший в голове план в долгий ящик, этим же вечером Ванька познакомил Пархома со своей знакомой тайкой. У Пархома отвисла нижняя челюсть вместе со всем, что может отвисать у мужика при виде совершенной красоты.
    Будучи еще трезвым и памятуя о встрече с тайскими охранниками, маленькими, но очень уж злыми, Пархом пригласил Ваньку с тайкой в кафе на противоположной улице, здраво рассудив, нечего башлять палеными баксами там, где живешь. С первого взгляда у них с тайкой завязалась любовь-морковь. Баксов Пархом не жалел. Прошло несколько дней и у Пархома вдруг закончились эти паленые баксы. Не желая ударить в грязь лицом, он решил смотаться на родину и запастись новой порцией. Взял билет на самолет, тайка поехала его провожать. Перед посадкой, она рыдала навзрыд.  Клялась в любви и верности. Клялась, что без него теперь не сможет жить. Между делом обмолвилась, у меня денег много, ты только оставайся. У Пархома закружилась голова, как у вороны А. Крылова при виде халявного сыра, такая перспектива, халява международного масштаба ему и во сне не снилась. Жить в райском уголке с богатой красивой тайкой… И, перед самой регистрацией на рейс он порвал свой билет на самолет и как ошпаренный выскочил из аэропорта. Там в слезах и соплях стояла и ждала его неземная любовь. Как только Пархом объявился, у нее вдруг высохли слезы и она сразу начала кому-то звонить по другому телефону. Пощебетав некоторое время по телефону на своем тарабарском языке, они взяли такси и поехали к ней.
    Надо ли говорить, что на обратном пути они вновь пересеклись с Ванькой Купырем. Пархом рассказал ему свою эпопею, но чем дальше он рассказывал, тем грустнее становилось лицо Ваньки. Он имея за плечами огромный опыт общения со всякими проходимцами знал: бесплатный сыр бывает только в мышеловке, да и то второй свежести. И он решил проверить эту тайку. Послал знакомого тайца, тот высмотрел, что у нее три телефона. И в каждом телефоне фотографии разных мужчин. Навел справки, и оказалось, она получала деньги с нескольких мужчин, причем в разных странах, когда они приезжали, на отдых. То бишь была их походной женой. А когда они уезжали, слала любовные СМС с намеком, что неплохо было бы подкинуть и деньжат. И те деньги ей высылали. Как - никак бедная девочка влюбилась и мучается там одна. Вот такой был у нее бизнес. Такой бизнес был и у её матери.
    Ванька рассказал об этом Пархому, но тот послал его, ты мол, завидуешь моему счастью. На этой ноте Ванька Купырь и отбыл на родину, а Пархом остался купаться в своем тайском счастье. Но купался недолго. Тайская крыша разобралась, откуда у них столько паленых баксов и вызвали Пархома на стрелку. Что и как там было, Пархом никому не рассказывал, но по его виду было понятно, что били опять же от души и опять же в пах и по всем тем же, причиндалам.




Вада в Таиланде.

  Таиланд. Райское место. Море туристов. У многих есть даже валюта, а что там, в райских местах делать без валюты? Море соблазнов, тут тебе и тайские мальчики с девчачьими сиськами, и тайские девочки с мальчишескими письками, одним словом – Рай. От такого изобилия возможностей у Вады слегка закружилась голова и она не сразу смогла для себя определить поприще, на котором можно делать деньги. Благодаря генетическому отцу – калмыку, у Вады была миловидная восточная внешность и ее многие принимали за коренную тайку. На этом она и решила остановиться – работать тайкой. Тайские, как девушки, так и мальчики хороши, но они, ни бельмеса не шарят по-русски. А тут тайка, говорящая на русском языке без акцента и владеющая всеми премудростями тайского секса, аборигены бывшего советского союза к ней попёрли толпой. Там в Таиланде она разок встретила и Пархома, они немного пообщались, но за паленые баксы она с ним отказалась работать и поскольку Ваде это знакомство мешало ее бизнесу, они тихо разбежались и лишь через некоторое время встретились уже в родной станице.
        Проработав, таким образом, несколько месяцев она задумалась: денежная работа, это хорошо, но нужно как- то устраивать и свою личную жизнь. Остановиться она решила на одном из своих постоянных клиентов по имени Артур Хачикян. Он был выходцем из кавказской диаспоры, представителем одного маленького, но гордого кавказского народа. Какого, правда, он не говорил. Но в частых душевных беседах она выяснила, что он чеченец из Еревана, а его дядя был министром МВД Украины. К тому же он не против, чтобы его будущая супруга, пока только подруга, зарабатывала себе на жизнь проституцией. Не мы, таки, жизнь така.
    Слово за слово, и он переселился в ее жилище, благо места там было много. Сам он, с его слов, занимался в Таиланде недвижимостью и довольно успешно. Успешно, это тоже с его слов. Прошло буквально две недели, и вечером Артур заявился какой-то возбужденный. Он долго молчал, но потом все же, признался, намечается очень выгодная сделка, но ему не хватает тысячи баксов. В привычках Вады не было такого, чтобы давать кому-то деньги, но, когда Артур сказал, что навар от сделки будет около 50%, Вада не устояла. Через неделю счастливый Артур заявился сияющий и с бутылкой шампанского, против которого Вада никогда и нигде не могла устоять, вернул ей тысячу баксов, которые у нее занял и еще пятьсот баксов проценты. Счастливая Вада, что Артур ее не обманул, да еще так легко наварил ей пятьсот баксов, быстро употребив шампанское по назначению, потащила его в постель.
   Прошло еще недели две. Артур опять пришел какой-то озабоченный. У него опять срывалась какая-то сделка, но теперь нужно было уже пять тысяч баксов. Проценты будут поменьше, но он своим честным именем это ей гарантирует. Вада помявшись, все-таки отдала ему эти деньги, и Артур куда-то пропал на несколько дней. Вада было загоношилась, неужели Артур ее кинул. Но тут объявился счастливый Артур и отслюнявив Ваде её пять тысяч баксов, положив сверху еще две тысячи, начал откупоривать шампанское. Счастливая Вада, отхлебнув шампанского, и борясь сама с собой, предложила ему совместный бизнес на этом его Артура поприще. Тут же Артур сообщил, что намечается вообще суперсделка, на десятки тысяч баксов, но поскольку у Вады нет таких денег, то ему придется искать партнеров на стороне. Ваде шампанское уже ударило в голову, она пошла куда-то в кладовку, долго там чем-то шуршала и вышла к Артуру с увесистым свертком. Там было порядка сорока тысяч баксов, которые она заработала непосильным трудом, как раб на интимных галерах. Довольный Артур, даже не стал их пересчитывать, отложил в сторонку и, пообещав Ваде после этой сделки купить ей квартиру в Таиланде, допил шампанское и потащил ее в постель.
    Утром Вада проснулась, но Артура уже не было дома. Наверное, уже работает, подумала Вада и, не веря своему бабьему счастью, вытащила из-под кровати припрятанную там на всякий черный случай початую бутылку шампанского, стала ожидать добрых вестей от Артура.
      Работу свою она забросила, если деньги можно зарабатывать таким способом, зачем рисковать и заниматься сексом со всяким приезжим мужичьём, рискуя подхватить какую-нибудь заразу. Вот у Артура это да, это настоящий бизнес. Отдал денежку и через пару дней без всяких интимных усилий они приумножились. Вада уже начала мечтать, как она обустроит свою новую квартиру, какое у неё везде будет амбре и принимать она там будет только элитных клиентов… В общем не жизнь, а ремонтантная малина.
      Прошла неделя, прошла другая, прошел месяц, а от Артура не было ни слуху, ни духу. В голове у Вады начались шевелиться извилины, точнее последняя извилина, которая и породила сомнение - неужто её так ловко лоханули?  Она потихоньку возобновила свой интимный бизнес и начала зондировать у знакомых: кто и что значит этот Артур. Так она вышла на такую же лохушку из ридной Украины. Та хорошо знала этого Артура, точно так же он лоханул в свое время и ее, только денег у неё было поменьше. В эпилоге она рассказала, что этот Артур здесь такой не один. Таких здесь много и бизнес их процветает.
   



Замужество.

     Вада по приезде из Таиланда решила покончить с одиночеством и наконец-то найти себе более или менее подходящего мужа.  Памятуя про свой богатый личный сексуальный опыт, благодаря которому она случайно стала молодой мамой, Вада уже несколько раз выходила замуж, не считая таиландского чечена, и, как на грех, все женихи попадались каки-то не таки, в общем халявщики. Когда она первый раз выходила замуж, а жених был армянином по имени Армен, перед свадьбой его диаспора поставила условие: мы даем согласие на брак, только если она будет девственница. Вада приуныла, но встретив подругу, жену Ваньки Купыря Марину, разговорилась с ней и пожаловалась на судьбу злодейку. Та ей без задней мысли поведала ей историю про Пархома, про плацебо и еще, про что-то. Слово «плацебо» так запало в душу Вады, что она уже знала, что ей нужно делать. Вначале она хотела восстановить девственную плеву и во всей своей невинности предстать перед новым мужем. Но это оказалось дорого, но главное болезненно при том, что ее вскоре нужно будет все равно рвать. И тогда Марина подсказала ей телефон одного умельца, который это дельце обстряпает в лучшем виде. Она сходила к нему, он проделал с ней какие-то манипуляции, взял небольшие деньги и со словами: - «Крови будет столько, что довольна будет вся армянская диаспора, а не только новый муж». Свадьба прошла успешно, была всего лишь одна драка, да и ту как-то неестественно быстро погасили, и молодожены пошли в опочивальню. Утром довольный Армен вынес залитую красным простынь, вся армянская диаспора чуть не выпала в осадок, никто из них никогда не видел столько девственной крови на простыне, и вся довольная толпа пошла за стол. Надо ли говорить, что довольнее Вады всё равно никого не было. На следующий день она с бутылкой армянского коньяка, тайком взятого у Армена, пошла благодарить умельца за его искусство, но он, прежде чем принять благодарность усадил ее на кресло и со словами: - «Давай сначала вытащим лезвие, а потом уже отметим это событие» проделал какие-то там манипуляции и через пару минут уже разливал армянский коньяк.
    Прожили Вада с Арменом в любви и согласии около месяца, но тут Ваде привезли ее дочку Лору и сконфуженный Армен неделю думал, как же,  так, его жена и девственница и мать девочки одновременно. Сам ничего придумать не мог и решил посоветоваться с родителями. Те напомнили ему про условие, и Вада на следующий день вместе с дочкой возвратилась в отчий дом.
                Вада помучавшись без мужика целых две недели, решила, что выходить нужно замуж не там, где ее все знают, а в какой-нибудь соседней станице. Покатавшись на автобусе несколько дней по окрестностям и уже почти отчаявшись, она случайно встретила своего давнишнего знакомого, как назло, тоже армянина, по имени Норо (Нурик). Это был плюгавенький человечек, ростом полтора метра с каблуками и начесом, трехсантиметровыми пальцами и подпорченной психикой, но он помнил минет Вады, и давно мечтал испытать эту сладкую карамельку еще хотя бы разок. А тут такой случай! Он начал окучивать Ваду. Рассказал про жемчужину Кавказа, бриллиант армянского казачества, главный армянский алмаз и еще про что-то, что он слышал от других армян, в общем, начал запудривать Ваде мозги своими армянскими афоризмами. Вада же, умудренная предыдущим опытом, теперь решила брать бразды в свои руки и поставила условие, что никакая диаспора в их отношения не вмешивается. Поскольку Вада с Норо или просто Нуриком раньше пробавлялась только минетом, то она не удержалась и Нурику тоже объявила о своей девственности. Тот от счастья чуть не спрыгнул в реку, но благоразумно рассудив, что вода в горной реке холодная, свои эмоции решил выплеснуть в свою первую брачную ночь, которую Вада на сегодня и назначила. 
                После бутылки шампанского и полбутылки армянского коньяка они завалились в постель. На главный вопрос Нурика: - «Правда, что ты девственница?» она отвечала: - «Сейчас узнаешь». После недолгой прелюдии, когда дело дошло до самого главного, она щелкнула пальцами и ласково так говорит Нурику: - «Слыхал, щелнуло, значит девственница!». Счастливый Нурик наутро не удержался и растрезвонил на всю армянскую диаспору о своем неземном армянском счастье. Через пару дней к ним в дом завалилась большая часть той самой армянской диаспоры и, подняв Нурика с теплой брачной постели, начала с ним свой нелицеприятный разговор. Вада, выглянула в окошко, она, имея за плечами богатый сексуальный опыт, сразу поняла, что к чему и чего добивается от Нурика эта армянская диаспора. Потому недолго думая, собрала свои небогатые пожитки и полуголая гордо продефилировала мимо армянской делегации, поголовно забывшей закрыть непроизвольно раскрывшиеся рты.
      Вада начала думать, что же делать дальше и опять напрягла свою последнюю извилину и, как только она, извилина распрямилась, перед ее глазами возникла толстая и неуклюжая фигура Пархома с которым они однажды пересеклись в Таиланде.  Пархом с Вадой прибыли из Таиланда практически в одно и то же время. Пархом кроме отбитых яичек и остальных гендерных причиндалов, да незаживающих синяков под глазами не привез оттуда ничего. Вада же, хоть ее тайский чечен и кинул на деньги, трудилась не покладая ни рук, ни ног, ни того, что было между ними. Благо калмыцкая наследственность была на лицо и на лице и позволяла безболезненно косить под тайку.   Вернулась она, с небольшой наличкой, к тому же сберкнижки деда Мойши она до этого не все распотрошила, так что она оставалась довольно богатой невестой, по местным меркам чуть - ли не минивуменолигархиней. Покончив с армянской диаспорой, Вада начала наводить справки о Пархоме. Пархом про это пронюхал, цыганское радио эту весть быстро разнесло по казачьей станице, и он, недолго думая решил идти к ней свататься.
                Через три дня Пархом заколол своего любимого поросенка, откопал в погребе десятилитровую бутыль самогона, свадьбу решили сыграть позже, расписались в ЗАГСе, Вада взяла фамилию мужа Поросюк и они провалились в горячий медовый месяц на целую неделю. О том, что в пьяном угаре нужно предохраняться, они как-то не подумали. Пархом принял Лору, дочь Вады как родную, в их семье воцарились мир и согласие. Они зажили счастливой семьей. На целый месяц.




Свадьба Пархома.

                Медовый месяц в непрерывных пьянках и сексуальных играх прошел как-то незаметно. Вада по этому случаю прикупила Кама-Сутру и вместе с Пархомом открывала всё новые и новые возможности человеческого тела в супружеских играх. Когда в доме закончились соленые огурцы, Вада вспомнила – такое с ней уже было и раньше. Поход к врачу не оставил сомнений – Пархом будет отцом.   К этому событию он отнесся довольно спокойно, после небольшого семейного совета они решили сыграть свадьбу. Вада начала составлять списки, что купить, кого пригласить, а Пархом решил напоследок устроить проводы холостяцкой жизни и устроить мальчишник.
                Знакомые Пархома немного недолюбливали, зная его подлый и склочный характер, но тут такое дело, человек на глазах меняет статус, становится отцом, может еще станет нормальным человеком, да если ещё щедро проставляется... Как тут отказать? В общем Пархом пропал на неделю. Вада на второй день заскучала, пошла искать встречи с подружкой, та была не одна и Вада как бы была не в паре, но оказалось, что у друга подруги есть тоже друг и он тоже не прочь расслабиться. Вады тоже не было неделю. Через неделю, как по восточному гороскопу они в один день объявились дома, и чтобы не давать непонятные ответы друг другу, они сделали вид, что эта неделя незаметно пролетела в хлопотах.
                С чего начинается свадьба? Со свата! Сватом решили пригласить Ваньку Купыря. Тот знал обычаи, как сватать, в станице он просватал не одну пару и все, ну, прямо, как нарочно, жили, не тужили, и не одна, просватанная Ванькой пара не разбежалась.
                Когда еще не вполне дошедшие до кондиции гости хором пропели украинские песни, перешли на частушки.            
                Вада спела свои любимые: - «Сиськи по пуду, работать не буду и хоть голые бока, не уйду из кабака».
    Пархом тут же подхватил: «Сосед соседке говорит, что у него давно стоит. А что стоит и где стоит, ничего не говорит».
    Свадьба была в самом разгаре, и когда раскрасневшиеся гости в очередной раз шумно расселись по своим местам, слово взял Ванька Купырь. Но Ванька не был бы Ванькой, если бы в самый ответственный момент он бы не схохмил. Когда все подняли наполненные до краев самогонкой стаканы, Ванька сделав умный вид заявил: - «Первым я чокнусь с тем, кто еще не был с невестой в постели». Образовалась неловкая пауза. Мужики поняли, о чем идет речь, хотя и были изрядно пьяны, поэтому никто и не потянулся со стаканом к Ваньке, Ванька то все знал и про всех. Он то может схохмить и прилюдно обыграть намерение того, кто потянется к нему со стаканом.
      Женский сегмент замер в ожидании, что сейчас их любимые мужья наперегонки потянутся к Ваньке со своими стаканами и недоуменно напряглись, когда их мужья остались сидеть на местах.    Они все разом повернулись к своим половинкам с одним и тем же безмолвным вопросом в глазах. Как так получилось, что совершенно неожиданно завязалась драка, в которой приняли участие чуть ли не все гости, никто не понял. Ванька, имея богатый опыт подобных мероприятий быстренько хлопнул Пархома по плечу и незаметно выскользнув из-за стола слинял, шепнув ему, ты мол тоже давай быстренько линяй с Вадой. Не то может произойти что-нибудь нехорошее. Завтра все станет на свои места.
    Когда уставшие гости заметили отсутствие молодых, задались вопросом, где же они. Поскольку никто не мог ничего ответить внятно, налили по полному стакану, и когда выпили, один, видимо самый трезвый мужик пробормотал, да они же пошли в опочивальню, ведь у них сегодня первая брачная ночь! Опять налили по стакану самогонки, выпили за первую брачную ночь, и кто-то спросил, а по какому поводу была драка, никто этого повода никак не мог вспомнить и все сошлись на том, что это просто такая традиция, немного побуянить на свадьбе.
   Поскольку стол был богато накрыт, самогонка лилась рекой, почти все гости остались до утра. Кого-то утром разбудили, кого-то вытащили из-под стола, и когда все расселись по своим местам, объявился Ванька Купырь и без предисловий предложил тост за молодых, который всеми был подхвачен на «Ура». Ванька попросил не тревожить молодых, как никак первая брачная ночь и предложил выпить еще раз. Веселье продолжалось до вечера, Ванька зашел к молодым в спальню объявил, что можно и им выходить к гостям, мол он там всех успокоил и те мирно пьют за их радостное будущее.
 


Трудоночь.

                Многие, вероятно знают, что долгие годы при советской власти колхозники не получали зарплаты, как таковой, а на заработанные трудодни получали зерно, муку, хлеб  и т. д. Чтобы как-то свести концы с концами и прокормить домашний скот, колхозники вынуждены были слегка подворовывать в колхозе, потому и появился в их лексиконе такой термин – трудоночь.  В соседней Кабарде это действо получило практически официальный статус, раз в месяц одну ночь каждому колхознику разрешали безбоязненно выезжать на колхозные поля и отовариться тем, что ему в хозяйстве необходимо. В казачьих станицах до такого прогресса пока не дошли, поэтому все, кто что мог, то и тащил с работы домой. Начальство об этом знало, но закрывало глаза, понимало, что людям нужно как-то выживать, да и в случае чего, если кто-то закочевряжится, ему без обиняков можно сделать предъяву в воровстве.
                Разумеется, что самым предпочтительным продуктом для дома считалось зерно. Поэтому ключи от зернохранилища, заведующий фермой Петро Михалыч, хранил у себя. Но странное дело, к концу месяца зерна всегда не хватало. Завозили вроде бы по норме, даже больше благодаря инициативе Петра Михайловича, раздавали коровам по норме, а зерна все равно не хватало. Все это наводило на нехорошую мысль, что зерно кто-то ворует. Ведь ночью, в его отсутствие, менялись и скотники, и доярки, и что они тут делают, одному Богу известно, а может и ему неизвестно. Дабы предупредить воровство, он поменял старый замок на новый финский замок. Дверь была деревянной из доски пятидесятки, так что дверь никто не смог бы разломать.  Ключи хранил у себя и зерно для коров набирали только при нем. Но в конце месяца опять зерна не хватило и опять пришлось урезать коровам норму.
                Петро Михалыч пригласил плотников, чтобы те проверили и, если надо, надежно отремонтировали кровлю в амбаре. Может быть, кто-то ворует зерно с чердака? Те, добросовестно все облазили, закрыли, забили чердак так, что мышь туда не проползет. Но в конце месяца опять получилась недостача. Петро Михалыч поделился своими заботами с бригадиршей, как-никак она прямо была заинтересована в том, чтобы коровы получали полный рацион и давали хорошие удои. Вместе они несколько раз обошли вокруг амбара, все закрыто и забито на совесть, чердак, хоть танк по нему пускай, дверь крепкая, замок новый финский.  Та после осмотра развела руками, не Барабашка же ворует.
                Петро Михалыч долго думал, но никак не мог придумать ничего логичного, на самом деле, не Барабашка же ворует зерно. Тогда он решил прибегнуть к старому, годами испытанному способу. По какому-то серьезному поводу, вроде дня шахтера или взятия Бастилии, пригласил к себе в кабинет на ферме одного, более или менее вменяемого и шустрого скотника, у которого дома было большое хозяйство, разделить с ним застолье. Звали скотника Пархом. Как водится, выпили раз, выпили другой, поговорили о международной обстановке, о жизни в семье и когда Петро Михалыч налил в очередной раз стаканы, разговор уже перешел на деятельность фермы. Пархом в знак уважения, как - никак именно его пригласили к столу, а не кого-то другого, сделал комплимент Петру Михалычу, и тот, как бы между делом подвел его к двери амбара и спросил, вот как бы ты, не имея ключей, смог бы войти в амбар. Эго Пархома моментально скакнуло вверх, его не только даром поят, причем не самогоном, а водкой, да еще с ним советуются. Он, молча, подошел к двери, немного ее приподнял, и она спокойно вышла из петель. Он ее отодвинул и вошел в амбар. Так же спокойно и без особых усилий он поставил ее обратно в петли, ведь этот фокус он ранее проделывал не раз и не два. В это же день Петро Михалыч опять пригласил плотников, и те поменяли петли, причем поставили их так: одну петлю штырем вверх, а другую штырем вниз, прикрутили изнутри шурупами, чтобы никто больше не смог вынуть дверь из петель. Удои повысились, ведь зерна стало хватать с избытком, а скотники стали ходить по ферме хмурыми.
А Пархом на следующий день (с его слов) неудачно упал и целую неделю ходил с синяком под глазом.



               
Адюльтьер.

      Все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастливые семьи несчастны каждая по-своему. Так примерно однажды сказал классик и на этом успокоился.  И умные люди и не очень умные время от времени примеряли эту формулу на себя. Но это умные люди, ну, или не совсем умные. А совсем неумные люди поступали каждый по своему разумению, то бишь примеряли ее лишь на других, так как сами для себя они были вне подозрений. Как французская королева. Или что-то около того. Никто не знает, почему, но по большей части эта напасть особенно ярко проявлялась в лучшей половине человечества.  В женской. Почему - то женщины, у которых не сложилась своя семья, сами скоропостижно начинали учить жить других.
    Вада Сашко, жена Пархома Поросюка тоже не обладала большим умом и по жизни шла легко и ни перед какими жизненными перипетиями особенно не заморачивалась. По молодости она прошла и Крым и Рим, изрядно потрудилась и плечевой и вокзальной, в ее постели побывали представители всех кавказских диаспор, ни один из многочисленных кавказских, да и не только кавказских народов не имел в этом плане к ней никаких претензий, она всегда старалась максимально удовлетворить их все возрастающие сексуальные потребности. Но, как и многим недалеким и несчастливым в личной жизни людям, особенно это касается женского пола, она, как и ее подруги, по несчастью выйдя замуж за Пархома, вдвое, втрое сократила эти контакты и предавалась горячей кавказской любви, когда уже не было возможности отказать или когда не было Пархома дома. Так что все свои оставшиеся недюжинные на сексуальном поприще силы она тратила на устройство личной жизни других людей, чаще всего своих малочисленных подруг или соседок.
   Здесь  надо сказать, что Ванька Купырь, несмотря на свой разгульный нрав и непрекращающееся никогда и нигде желание выпить чего-нибудь горячительного, а так  же его перманентное желание похохмить в любой ситуации или  рассказать анекдот на любую тему, чаще всего фривольную, не оставался как без женского, так и без мужского внимания. Он также не оставался в долгу и проявлял в таком состоянии симпатию к женскому полу, они отвечали тем же.  Но он всегда знал грань дозволенного, и никогда ее не переступал. На самом деле Ванька был мужик, как говорится семьянин с большой буквы и, не только все, что удавалось надыбать тащил в свой дом, но и строго соблюдал верность своей половине.
    Но для Вады это был очень удобный случай проявить себя и свой недюжинный опыт. Ванька Купырь несмотря на свой необузданный нрав в противовес Пархому Поросюку был из числа людей удачливых. Вада давно хотела, чтобы ее Пархом подружился с Ванькой. Она считала, что удачливость и прозорливость Ваньки вкупе с беспринципностью и довольно большой проходимостью и вороватостью Пархома принесла бы их семейному бюджету огромную пользу.
  Однажды случилось так, что Пархом с женой Вадой и Ванька Купырь со своей женой оказались в одной кампании на Черном море. Ванька в свое время довольно много помогал их общей соседке по строительству дома. Она развелась с мужем, тот был такой же прохиндей и ловелас, как и Вада, только с мужской стороны. Не раз заражал жену нехорошими болезнями, хотя та тоже не отличалась особой разборчивостью, армянско - чеченская диаспора вкупе с хохлами и молдаванами на нее не были в обиде, на этой почве их семья развалилась и канула в небытие.
   Вада решила брать быка за рога без прелюдий.  «Вань, смотри, соседка моложе твоей жены, у тебя к ней явная симпатия, если ты хочешь к ней уйти жить, я могу поговорить с твоей женой и этот вопрос решить безболезненно».  Надо сказать, что и Ванька, и Вада в это время уже были в том состоянии алкогольного опьянения, когда мозги уже ворочаются с трудом и мысли все время попадают мимо извилин. Но Ванька собрался с мыслями, выпил еще сто грамм водки, закрыл глаза рукой, делая вид, что он тут же, расплачется, но сквозь растопыренные пальцы зорко следил за реакцией доброжелательницы и когда понял, что она вполне готова воспринимать любую чушь, выдал сакраментальную тираду. «Как жить, как жить!!! Да, все тайное когда-нибудь станет явным, так что нечего устраивать здесь тайную вечерю. Мы с соседкой уже давно, когда еще она была замужем, живем второй семьей, только я не знаю, как все это рассказать своей жене! Вот я соседке сейчас позвонил, на душе стало спокойно и от сердца отлегло». Сквозь растопыренные пальцы посмотрел, как Вада реагирует на его слова, ведь он еще при сборах на море прилюдно объявил, что телефон с собой не берет, так как он там совершенно ему не нужен, и позвонить, он объективно ну никак не мог. Но у Вады уже бегали в голове свои мысли вместе с тараканами наперегонки и никак не могли попасть в нужные извилины, коих и так было очень и очень мало. Ей уже было не до Ваньки. Она обдумывала, как это преподнести его жене с наибольшей выгодой для себя. Тут Ванька еще раз посмотрел сквозь растопыренные пальцы на Варю, проверяя ее реакцию, сделал вид, что не может сдержать рыдания и со словами: - «Как жить, как жить» - пошел к морю.  Вада, не веря своему счастью, ведь все свершилось даже лучше, чем она предполагала, решила найти удобный случай и все это преподнести жене Ваньки в самом выгодном для себя ракурсе.
    На море такой случай не представился, и они шумной кампанией возвратились домой. Прошло совсем немного времени и Пархом с Вадой и Ванька Купырь со своей женой снова оказались в одной кампании. Вада, решив, что другого такого случая может быть придется ждать еще довольно долго, тем более время работало против нее, она решила в этот вечер вопрос и разрешить. Когда все изрядно выпили, она отозвала жену Ваньки в сторонку и все ей рассказала. Та, зная ее нечистоплотность и подлую натуру, не особенно ей поверила и решила переговорить тет-а-тет с Ванькой.
    Когда они отошли в сторонку, обсудить что наговорила Варя, она всей честной кампании объявила, что Ванька с женой расходятся и Ванька женится на соседке. Те в недоумении подошли к мирно беседующим супругам с этим вопросом. Ванька сразу сообразил, откуда дует этот дым и решил не изменять себе. Налил сто грамм водки, выпил залпом, и после довольно продолжительной паузы, закрыл глаза ладонью, но так чтобы сквозь растопыренные пальцы можно было следить за реакцией окружающих, опять начал своё: - «Как жить, как жить, ведь все тайное, когда - нибудь, все равно становится явным». И, обращаясь к толпе, жаждущей сенсации заговорил: - «Да, это все, правда, но не вся. … У нас с соседкой есть ребенок». «???» «Да, да, у нас есть ребенок, ему уже лет шесть или семь. Но вот беда. Он родился гермафродитом, то есть у него есть и женские и мужские половые органы. Врачи сказали, что операцию можно делать только после наступления совершеннолетия». Ванька, предвидя главный вопрос: - «Где он?» решил ответить на него заранее: - «в Сергиевом Посаде есть церковь с таким неоднозначным названием – церковь отсечения головы святого Ирокеза. При этой церкви есть монастырь, кстати, единственный в России, где монахи и монашки живут вместе». На этих словах Ванька со словами: - «Как жить? Как жить?» опять закрыл лицо рукой, но сквозь растопыренные пальцы зорко наблюдал за реакцией толпы. Но толпа, не осмысливая его слова, ждала окончания рассказа. Ванька убрал ладонь от лица и с невозмутимым видом продолжал: -«Так вот. Так как в этом монастыре монахи и монашки жили вместе, то у них случалось, и довольно часто, что монашки рожали детей. И, чтобы скрыть это досадное недоразумение они решили при монастыре обустроить детский дом, куда принимали подброшенных или убогих детей, а заодно растили там и своих детей. Как говорится и волки сыты и овцы целы. Вот туда мы и отдали этого ребенка».
   После этих слов он выпил еще сто грамм и опять закрыл лицо рукою и с теми самыми же словами: - «Как жить? Как жить?» объявил, завтра все родные едут с ним знакомиться с новым родственником или родственницей. На этом он попытался зарыдать, но не получилось, и он лишь сделал паузу, дабы все прочувствовали значимость момента, и добавил: - «Только соседку мы с собой не будем брать». «Почему?» Он сквозь растопыренные пальцы посмотрел на толпу и медленно-медленно произнес: - «Да она просто не знает, что у нас есть ребенок». Все согласились с этим доводом и уже начали договариваться, кто поедет, когда поедет, что с собой брать и так далее.
   Когда уже разрешили все вопросы с поездкой, кто-то, видимо самый трезвый задал вопрос: - «Подождите, а если соседка не знает про ребенка, значит это ребенок не ее, а чей же?» и все взгляды устремились на Ваньку Купыря. Он, не убирая руку от лица и сквозь растопыренные пальцы наблюдая за реакцией, трезвеющей на глазах толпы, начал опять: - «Как жить? Как жить». Но люди уже изрядно протрезвевшие, со словами, хватит Ванька дурака валять, говори все, как есть. Ванька, не изменяя своей уже глубоко укоренившейся привычке, налил сто грамм водки и опять выпил залпом. Убрал руку от лица и заговорил: - «Я вообще-то не знаю, чей это ребенок, или есть ли он на самом деле? Это все Вада придумала, может это и есть её ребенок, а она просто его скрывает от Пархома? Надо её спросить». Все повернулись к Ваде, она густо покраснела, что с ней бывает очень редко, и ничего не смогла вымолвить. Пархом, чуя, что здесь что-то не так, он то, ведь знал, что его жена краснеет раз в три года по великим праздникам и то лишь тогда, когда нельзя уже не краснеть. Бывает это лишь когда великая тайна, ему недоступная, должна вот-вот сорваться с губ супруги. Пархом, молча, взял Ваду своей огромной лапищей за прическу, только что с любовью, сделанную в ближайшей цирюльне у лучшей подруги за огромные по тем местам деньги, она от этой ласки со стоном изогнулась большим вопросительным знаком, и в такой непрезентабельной позе он то ли повел, то ли потащил ее домой.
   Что было дальше, история умалчивает. Пока.



Вада у доктора.

                Все из школьной программы знают, что у человека в мозгах есть извилины. У кого их больше, у кого меньше, а у кого они вообще отсутствуют. Также все знают, что, когда извилины начинают шевелиться, в попытке хоть чуточку распрямиться, человек начинает соображать, а некоторые даже мыслить. Но это у тех, у кого много извилин. А если извилина одна, места для нее много и такой человек, либо вообще ничего не соображает, либо соображает очень туго. И это понятно, если одна извилина, то она, хоть шевелись, хоть не шевелись, хоть даже принимай вид прямой линии, в пустой голове это трудно сразу заметить.
                Так случилось и с Вадой, после одного очередного эротического приключения. Как - то раз к ее соседям приехал из города какой-то мужик с сыном. Из какого города, она так и не успела выяснить. А у нее как раз был период строгого воздержания, она последний месяц занималась сексом только с Пархомом и ей это так обрыдло, что она, как только увидела этого мужика, в ее голове сразу родился план. Что план родился, это вообще-то громко сказано, она этим приемом пользовалась давно и вполне успешно, правда, последний раз это было месяц с гаком.
                Поскольку она всегда, начиная с самого детства, ходила без нижнего белья, она, присев на корточки, лицом к этому мужику, начала любезничать с его сыном. «Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Кто твой папа?» и т д. Причем присела так, чтобы открывшаяся между ног панорама, поросшая густым диким то ли мхом, то ли уже кустарником, была направлена прямиком на мужика. Ну что? Мужик есть мужик. Когда дело касается основного инстинкта, то бишь возможности участия в процессе продолжения рода человеческого, редкий мужик не сообразит, что ему делать дальше. Он, забыв про своих родственников, трезво рассудив, что никуда они не денутся, предложил Ваде прокатиться на машине. Она легко запрыгнула на переднее сиденье, высоко задрав колени и   широко открыв панораму на обозрение, чтобы мужик не тратил времени на прелюдию, они тронулись. Проехали километров десять и остановились у кукурузного поля. Пока ребенок спал, они пошли проверять, созрела ли кукуруза? На всё про всё им хватило двадцати минут, и когда Вада от пришедшего оргазма дико закричала, ребенок проснулся и громко заплакал, они поспешили к машине.
                Вада удобно уселась на переднем сиденье, но мужик с чувством исполненного долга попросил ее выйти, так как из-за ребенка он должен возвращаться в родной город. Она, было, малька взбрыкнула, но услышав голос мужика с железными нотками, каким обычно с ней разговаривал Пархом перед битьем, она, не мешкая, покинула машину. Такого расклада она не ожидала. Пешком ей идти пару часов, а через час должен прийти Пархом, а это означало, что скандала не избежать, а возможно и очередного рукоприкладства. Прошагав с полчасика ей подвернулась попутная машина, и она уже было хотела успокоиться, может на этот раз пронесет, но в жизни существует такой закон пакости: Пархом в этот день пришел домой в хорошем расположении духа, в надежде на любовь с супругой, но ее не оказалось дома. И, когда она перед его носом выскочила из чужой машины, Пархом по ее лицу все понял. Вада, в предчувствии очередных разборок и возможно с битьем, взяла тяпку, и направилась было в огород, делая вид, что очень соскучилась по работе в огороде. Но Пархом знал, что ей этот огород до лампочки, он ей всегда был в тягость, и появлялась она там очень редко. Тогда он легким движением руки, выхватил из ее рук тяпку, задрал платье и, увидев ее голый зад, без слов схватил ее за косу и повел в дом.
                Через неделю, когда синяки почти уже зажили, она, первый раз в жизни почувствовала, как у нее зашевелилась ее единственная извилина. Это оказалось так приятно и довольно комфортно, что она даже подумала, почему с ней такого раньше не происходило, решила, что надо что-то предпринимать. Вада решила обследоваться у сексопатолога. Надо же как-то выяснить, что же с ней творится такое, что ей всё время хочется мужика.
                Но прежде она решила просветиться сама, ведь кто их знает этих сексопатологов? Что они наговорят!  Она купила соответствующую литературу и, напрягая последнюю извилину, принялась за ее освоение. Почитав литературу, она пришла в уныние. У неё оказались признаки и идиотии и бешенства матки, а еще она узнала, что в основе вообще всех половых извращений лежат нарушения психики, причины которых до конца пока не изучены. Это ее немного взбодрило, будет какой аргумент преподнести сексопатологу. Ещё она узнала, что половые извращенцы, к которым она себя никак не причисляла, это люди, убогие духом, то есть страдающие от болезни тонкоматериального плана, или проще говоря – это душевнобольные люди, подверженные различным формам неврозов. Часто это люди, подвергшиеся сексуальному насилию в детстве. Тут она вспомнила, что ее несколько раз насиловали, начиная с отрочества, правда то, что всегда это происходило с её согласия, она решила опустить. Еще она узнала, что половые отклонения считаются психическим расстройством только тогда, когда человек от них полностью зависим и это в определенной мере может создавать угрозу окружающим его нормальным людям. Также узнала, что у  многих удовлетворение полового инстинкта извращенным способом  становится единственной целью в жизни, такой человек не способен  вести нормальную половую жизнь и он представляет определенную опасность для окружающих его нормальных людей. Таких людей нужно изолировать и лечить. Это меня не касается, подумала Вада, это ария из другой оперы и решила, что этих знаний ей вполне достаточно, чтобы на равных разговаривать с доктором.
    Отстояв длинную очередь с дамами неопределенного возраста и с синяками в разных частях лица такого же неопределенного происхождения, наконец, попала к доктору сексопатологу с жалобой: - «Понимаете доктор! Мне не хватает одного мужа!» «Так заведите себе любовника!»  «Да я завела, но мне и его не хватает!». «Так заведите себе двух!» «Я пробовала. У меня было и два и три и даже больше любовников. А мне все равно не хватает». «Так попробуйте одновременно с двумя». «Я пробовала и с двумя, и с тремя, а мне все равно не хватает». Доктор почесал лысину: - «Дааа! Интересная вы женщина!» «Правда?» «Истинная, правда!» «Тогда доктор, выдайте мне справку, что я интересная для науки женщина. А я уж с вами рассчитаюсь по полной программе. Все три мои скважины в вашем распоряжении в любое время дня и ночи». Любила Вада слово «скважина», оно ей напоминало что-то далекое и романтичное, про что она читала ещё в далеком детстве и недоступное пониманию простого человека. «Ну, а зачем вам такая справка?» «Ну, как, доктор, зачем? Вы говорите, что я интересная женщина, а сотрудники на работе, да и муж дома, все твердят одно и то же. ****ь да *****».
               

В гостях у Пархома.

        Жизнь, даже самого простого человека, иногда вытворяет такие кульбиты по отношению к своему носителю, что даже самый гениальный писатель не сможет предугадать этого сюжета.  Этот летний день с утра начался буднично, как и множество предыдущих дней и ничего не предвещало каких-либо катаклизмов. Ванька Купырь шел после работы домой трезвый, что с ним случалось довольно редко, и у него не было ни желания, ни настроения, что - либо сегодня менять. Но у самой калитки его нагнал запыхавшийся Пархом и пригласил зайти выпить, мол, у меня есть свежий первачок, а под него и шашлычок, а Вада ушла к подруге, и никто нам сегодня не будет мешать. Ванька помялся, к Пархому он не ходил, считал ниже своего достоинства и хотел даже отказаться, но на трезвую голову не нашел достойного аргумента и предложил, если Влад Семёра согласится, то и он тоже к нему пойдет. Зашли к Владу, тот сегодня был в хорошем расположении духа и без лишних вопросов направился вместе с ними к выходу. Может быть, все в этот вечер закончилось хорошо, но навстречу этой честной кампании, как назло, встретился цыган Гриня, которого в горячке Пархом тоже пригласил к себе. Гулять, так гулять.
     Только эта кампания расположилась за столом, как в дом не зашла, а вбежала Вада. У её подруги сегодня что-то не сложилось и она, не солоно хлебавши, злая и трезвая, вернулась домой. Зыркнула на притихшую кампанию, прошла в другую комнату, через пару минут вышла, опять зыркнула и тупо уставилась на мужиков, подбирая нужные слова для последующего монолога.
        Влад Семёра, как самый трезвомыслящий, сразу оценил обстановку и решил, что ситуацию нужно брать в свои руки.  Встал из-за стола и, глядя то на Пархома, то на Ваду произнес: - «Ты Пархом, как хочешь, но я без хозяйки, ни пить, ни есть не буду». У Вады какое-то слово, видимо матерное, наглухо застряло в глотке и потому она, поперхнувшись и не говоря ни слова, села, точнее упала на любезно подвинутый Владом табурет. Влад поднял налитый перед самым приходом Вады стакан с самогонкой и произнес, глядя на Ваду тост за женщин. Влад, будучи натурой поэтической и творческой, знал много стихов, особенно он любил стихи восточного поэта Хафиза.
             «Я пьян любовью – дайте мне бокал!
              Хмельной от страсти – винопийцей стал.
             Я пьян ее глазами – где же чаша?
             Уста любимой холодны, как лал.
             Пусть снимет покрывало, ибо луны
             Ее ланит не терпят покрывал.
             Я стал дверным кольцом, чтобы соперник
             Меня от двери милой не прогнал.
            Ты думаешь – я ждал твоих объятий?
            Я твоего лишь лицезренья ждал».
        После этих слов Вада как-то немного даже растерялась, еще раз поперхнулась, громко икнула, размякла и расслабилась. Выпила залпом стакан самогонки и, забыв закусить, набросилась на Пархома. «Почему на столе нет ни малосольных огурчиков, которые я на днях засолила, где мясо, где огурцы-помидоры? Щас!» Не успели мужики оглянуться, как стол уже был уставлен различной снедью. В центре, как положено, стола стояла тарелка с салом.  Пархом, хоть и пригласил гостей, но будучи от природы натурой жадной, думал обойтись минимумом закуски, а от этого изобилия он и сам ошалел.  Мужики не успели закрыть рты, как услыхали ласкающие слух слова Вады: - «А почему никто не наливает?» Ванька Купырь, как главный разливающий, спохватился первым, а Влад Семера, видя эффект, произведенный его предыдущими стихами, подняв стакан и обращаясь к Ваде, начал читать стихи дальше.
«Налей полнее - вновь пустеет пиала.
Легка была любовь, а стала тяжела.
Вдохнуть бы аромат благоуханных кос —
От запаха волос душа бы ожила.
Я мог бы жить один, шутя и без забот,
Но милая зовет, желанна и светла.
Молиться бы, а я наполнил пиалу,
Всевышнего молю: спаси меня от зла.
Что знает о любви отшельник и мудрец?
Во глубине сердец - сумятица и мгла.
Любовь меня взяла в неволю с давних пор,
На горе и позор до гроба обрекла».
    Как-то незаметно, но как это всегда бывает, в самый неподходящий момент, закончилась самогонка. Все вопросительно посмотрели на Пархома: - «что за фигня, пьянка только началась, а напиток закончился»?  Первой   оценила ситуацию Вада. Засунув, куда-то далеко и глубого, буквально по локоть руку в бюстгальтер, вынула пачку денег, дала несколько бумажек Пархому, чтобы тот пошел в магазин за водкой.  Пархом ушел, а Влад решил прочитать еще что-нибудь из Хафиза.
«Как рассказать о том, чего хочу?
Быть возле сердца твоего хочу.
Молить об исполнении желаний
Тебя, живое божество, хочу.
Глаз не смыкая, праздновать с тобою
Ночь нашу, наше торжество хочу.
Жемчужное зерно сверлить блаженно
Всю ночь, со дна добыв его, хочу.
Тебя одну, желанную награду,
Отраду сердца моего хочу.
С любимых ног хочу снимать пылинки
Губами - только и всего хочу».
                Не успел Влад закончить стихотворение, как увидел, что Вада уже пытается примоститься ему на коленки. Такого развития сценария Влад не мог стерпеть и тихонько перенаправил ее в сторону Ваньки Купыря. Та, не мешкая, ей уже было все равно, где, когда и с кем, пожар в одном месте у нее уже пылал вовсю, и его нужно было немедленно погасить, пока не вернётся Пархом. Она настойчиво начала громоздиться на колени Ваньки, но тот в этом плане тоже был мужик серьезный, направил ее дальше, к молчавшему до сих пор Грине цыгану. Вада что-то шепнула ему на ухо, и они удалились в другую комнату.
                Как-то очень быстро вернувшийся Пархом, довольный, что так быстро принес водку, не заметив, что нет ни жены, ни Грини, передал напиток Ваньке. Когда тот начал разливать, Пархом, наконец, заметил исчезновение Вады и Грини, и нехорошее предчувствие ударило ему в голову. Но тут, как, ни в чем не, бывало, вошли Вада с Гриней. У Пархома отлегло, он поднял стакан и встал, чтобы самому произнести тост за женщин. Все встали тоже, Вада в том числе. И, когда стали чокаться, надо же такому случиться, у нее из подмышки выпали новые стринги, которые она впопыхах не успела надеть, сунула их туда, когда уходила с Гриней на проминаж и не успела перепрятать. У Пархома пол стакана, только что выпитой водки, вылились из глотки обратно в стакан, он, громко прокашлявшись, поставил стакан на стол, потом резко передумал, выпил залпом содержимое стакана, взял Ваду за косу и повел в другую комнату. Та, не сильно сопротивляясь, повиновалась.
                Через пару минут, когда послышались крики Пархома и визги Вады, перемежающиеся с глухими ударами, Ванька Купырь вдруг вспомнил, что ему срочно нужно идти домой по неотложному делу и пошел к выходу. Цыган Гриня перед этим как-то незаметно исчез, Влад Семёра тоже пошел к выходу, ни есть, ни пить в этом доме ему уже не хотелось, вечер восточной поэзии подошел к своему логическому завершению.
               


Вино.

     Как – то Вада утомленная и злая возвращалась домой из гостей. Подходя к дому, увидала, как Влад Семёра с Ванькой Купырем не спеша разливают в бокалы молодое вино. И так ей стало тоскливо, в гостях они с подругой только раздавили на двоих чекушку водки, как заявился   муж подруги и, не стесняясь в выражениях попёр Ваду из дома. А здесь такая идиллия, мужики, не спеша пьют из бокалов молодое вино, и никто им и слова не говорит. Проходя мимо, Вада не удержалась: - «Опять бухаете!». Ванька за словом в карман никогда не лазил: - «Не бухаем, а дегустируем молодое вино, тебе, небось, после Пархома никогда не достается». Вада чертыхнулась, хотела что-то еще сказать, но слова после только что выпитой водки без закуски застряли в горле, и она сделала шаг, чтобы уйти домой, но тут в их диалог встрял Влад Семера: - «Слушай Вада, садись с нами, попробуй это вино». Ванька покосился на него, никогда раньше они ее не приглашали в свой коллектив. Но размыслив, ведь для комплекта всё равно нужен третий человек, да они и поняли, что на душе у Вады кошки не то, что поскреблись, а сходили по большому после длительного запора и он сам от себя этого не ожидая, произнес: - «Садись, третья будешь».
   Вада уселась на краешек бревна и установилась небольшая неловкая пауза. Ванька, как главный разливающий и хозяин напитка достал, откуда - то третий бокал и начал аккуратно разливать вино, а Влад Семёра дабы порушить эту неловкую паузу стал Ваде объяснять суть употребления вина. «Вино ведь не просто напиток, оно способно украсить любую трапезу, но оно еще и очень полезный продукт. Вино кладезь витаминов, оно выводит холестерин, благотворно влияет на сердечно сосудистую систему. Упоминания о вине были еще несколько тысяч лет назад, во времена Иисуса Христа и ранее. Существует целая наука, которая изучает вино – энология. Вино   изысканный, утонченный и элегантный напиток. Специалисты, которые определяют вкус вина, называются сомелье».
    Ванька разлил вино и, подавая наполненные на треть бокалы, продолжил разговор: - «Вино, это не водка. Водку выпил из любой тары, которая подвернулась под руку, выловил двумя пальцами в трехлитровой банке соленый огурец, в три укуса проглотил его, и вся процедура закончена. А вино так не пьют. Для вина нужен не стакан, а бокал». Он протянул вперед руку с бокалом молодого вина, ещё играющего и рождающего сотни пузырьков, и продолжил: - «Неправильно подобранная посуда мешает ощутить истинный аромат вина и раскрыть его настоящий вкус. Тонкие стенки бокала, абсолютная прозрачность стекла и длинная ножка, только из такой посуды нужно пить вино». Сказав это, он горделиво поднял голову, и еще дальше вперед продвинул руку с бокалом вина.  «Бокал нужно держать за ножку, не прикасаясь к его стенкам пальцами. Дело в том, что, прикасаясь пальцами к бокалу, можно повлиять на температуру самого напитка, что крайне нежелательно». И покосившись на Ваду, как никак у них сегодня общество с дамой, и от которой несло дешевыми духами как от продавщицы парфюмом, ляпнул: - «И перед употреблением вина не рекомендуется пользоваться лосьонами, духами, одеколоном и кремами, чтобы их запах не перебивал аромат благородного напитка». Опять установилась неловкая пауза, и Влад предложил все же выпить, а уж потом дать оценку этому напитку.   Аккуратно взболтав вино в бокале, оно оставило на стенках бокала потеки, которые во Франции называются «винными ножками» Влад поднес бокал к носу, так как перед употреблением вина нужно обязательно ощутить шлейф его аромата. Отпив небольшой глоток вина и как бы «разжевав» его, Влад дал напитку возможность распространиться по всем вкусовым рецепторам, находящимся на языке. Затем он сделал большой глоток и, согревая вино во рту начал дегустировать все его компоненты. Ощутив терпкий, ни с чем не сравнимый вкус вина, Влад, приоткрыв губы выдохнул и, взглянув на Ваньку с Вадой обнаружил, что они уже давно сидят с пустыми бокалами и удивленно смотрят на него. Влад под впечатлением благородного напитка сделал еще минутную паузу, дабы проанализировать какой вкус и аромат вино оставляет после себя. Если вино ненадлежащего качества, то послевкусие пропадет слишком быстро. А вот если богатый вкус держится долго, то это вино достойно внимания. Послевкусие, по мнению Влада оказалось достойным, он похвалил Ваньку за отличное вино и предложил налить еще. Пока Ванька не торопясь разливал вино в бокалы, Влад решил прочесть стихи о вине. Сами понимаете, в коллективе дама, как тут обойтись без стихов.
«Хмельная, опьяненная, луной озарена,
В шелках полу расстегнутых и с чашею вина
 (Лихой задор в глазах ее, тоска в изгибе губ),
Хохочущая, шумная, пришла ко мне она.
 
Пришла и села, милая, у ложа моего:
«Ты спишь, о мой возлюбленный? Взгляни-ка: я пьяна!»
 Да будет век отвергнутым самой любовью тот,
Кто этот кубок пенистый не осушит до дна.
 
Поди же прочь, о трезвенник, вина не отбирай!
Ведь господом иная нам отрада не дана.
 Все то, что в кубки легкие судьбою налито,
Мы выпили до капельки, до призрачного сна!
 
Нектар ли то божественный? Простой ли ручеек,
В котором безысходная тоска разведена?
 Об этом ты не спрашивай, о мудрый мой Хафиз:
Вино да косы женские – вот, мира глубина».
    Закончив читать стихи, все чокнулись и, не успев допить этот бокал вина, увидели, как около них объявился Пархом и со словами: - «Я люблю молодое вино» уселся подле них. Ванька Купырь не любил Пархома и всегда говорил, что я не только с ним не буду пить, а и по большому рядом с ним не сяду. Собрав бокалы и пустую бутылку вина в пакет и со словами, что ему нужно управляться с хозяйством, ретировался. Влад, извинившись, тоже быстренько ушел домой, а Пархом грубо толкнув ногой Ваду чуть пониже спины, тоже поплелся в свою избушку.



Свинарь.

    Сегодня многие с ностальгией вспоминают советские времена, на самом деле ведь при советской власти было много хорошего. Но было и такое негативное, которое копилось годами, как навоз в свинарнике, чего она не выдержала и мгновенно развалилась от пинка пьяного алкаша, который он дал ей по приказу хозяев из Америки.
    Одним из таких недостатков было и сверхцентрализованное плановое хозяйство. Партия и Правительство решили догнать и перегнать Америку по кукурузе. Постановили всем растить кукурузу, и план по кукурузе давали всем хозяйствам, даже тем, где кукуруза никогда не росла.
   Решили обогнать Америку, а заодно еще кое-кого по мясу, дали всем план по свиноводству. Поскольку тогда все партийные бозы были атеистами, неверующими в Бога, то такой нюанс, как религия в этом случае ими никак не учитывался. Таким образом, дали разнарядку вырастить определенное количество тонн свинины и кабардинскому селу Залукокоаже. Овчарню они быстренько переквалифицировали в свинарник, начальник естественно был представителем коренной нации – кабардинец, ну а рабочие, а что рабочие, кабардинцев на эту работу так и не смогли найти. Мусульмане, что с них возьмешь, хоть и не верующие, но законы ислама для них превыше всего. Свинину не едят и запаха свинины при посторонних не переносят.
   Тогда решили набрать рабочих свинарей из русских, а еще лучше из украинцев. Здесь - то судьба и свела кабардинцев с Пархомом. Тот был любитель сала, знал в нем толк и при любом удобном и неудобном случае спрашивал в кампании: - «А это правда, что цари едят только мёд и сало?»  Без лишних препирательств и условий, Пархом согласился работать на свиноферме рядовым свинарем и даже отказался от напарника. Типа, я сам со всем справлюсь. Заведующий свинофермой, кабардинец, рассудил так: справится – пусть себе работает; не справится, найдем ему помощника.
   Закупили свиноматок, те благополучно опоросились, и приплод был довольно неплохой. Пархом со всей работой справлялся довольно успешно, так что все жили и радовались так удачно сложившемуся мероприятию.
  Но только вот была одна закавыка. Заведующий кабардинец не переносил запаха свиней и ни разу после заселения свиноматками, на ферму не заходил. Утром подходил и издалека интересовался, как дела. Пархом ему докладывал, также издалека и минут через десять они довольные друг другом расходились до следующего утра.
   Поросята росли быстро, корма были хорошие, да и Пархом оказался на редкость квалифицированным свинарем. Прошло где-то три месяца, поросята уже набрали приличный вес, но тут приключилась с ними какая – то болезнь. Они начали пачками уходить в лучший из миров, то бишь дохнуть.
    Утром заведующий подходит метров за пятьсот до свинарника и зычным голосом кличет Пархома: - «Как сегодня поросята переночевали?». «Да вот, опять три штуки сдохли!». Пархом вытаскивает трех дохлых поросят, вот они. «Валеги! Слюшай, ты этих поросят мне вчера показывал!». Ну, Пархом-то за словом в карман никогда не лазил и на это его замечание, матюгнувшись несколько раз на русско-украинском суржике, отвечал: - «Иди сюда, потрогай, они еще теплые».  «Ладно, ладно, поросят закопай и вызови ветеринара, пусть поросят пролечит».
   Но приход ветеринара не помог, и эпидемия не прекращалась.
    Так продолжалось довольно долго, и никто не знает, чем бы это все закончилось, если - бы не один случай. Какими-то неведомыми для судьбы путями кабардинец, заведующий свинофермой, в одно прекрасное утро оказался на местном казачьем рынке в мясном отделе. Пройдясь по всем рядам, кроме того, что баранина продавалась на одном конце базара, а свинина на другом,  ничего примечательного он не увидел и хотел уже было уходить, как увидел того самого ветеринара, который недавно лечил его свиней и который торговал на рынке молодыми поросятами.
   На него внезапно накатило какое – то нехорошее предчувствие. Он не мог понять его причину, пока не подошел к столику ветеринара, где тот торговал молочными поросятами. Поросята, как поросята, только шкура у них была не белая полностью, как было у всех поросят, которых разводили здешние жители, а с черными полосами, как у него на ферме.   Эту породу ему продали, как более устойчивую к болезням и быстро набирающую вес. И такие черно белые поросята были только у него на ферме. Ничего не сказал заведующий, но Пархома решил проверить. Утром, как обычно пришел, посмотрел на пять мертвых поросят, а было это в среду (мясной рынок работал в четверг и субботу). Как обычно ушел, но поставил надежных людей проследить, что Пархом будет делать с этими поросятами.
   Окончив смену, Пархом загрузил поросят в холщевые мешки, загрузил в люльку мотоцикла и поехал с фермы восвояси. Только он выехал, как люди заведующего фермой его остановили и попросили показать, что он везет. Поскольку Пархом обладал не только сверхпроходимостью и без мыла мог залезть в любой анал, но и необыкновенной чуйкой, он сразу смекнул, что к чему и не стал кочевряжиться. Показал поросят в мешках: - «Вот везу на скотомогильник, сейчас закопаю и поеду домой. Хотите, закопаю при вас!». Поскольку этот пустырь, место захоронения было буквально метрах в пятистах от свинарника, команда заведующего сопроводила Пархома, и он при них вырыл полуметровую яму и вместе с мешками закопал этих поросят.
   Те вернулись к заведующему не солоно хлебавши, всё рассказали и тот немного подумав, решил немедленно ехать на место захоронения. Они подъехали, а оттуда уже выезжал Пархом на мотоцикле. Он откопал мешки с поросятами, ведь именно для этой цели он и закапывал их в мешках, загрузил в люльку мотоцикла и уже хотел уезжать. Его пытались остановить, но он резко дал по газам в надежде разминуться с командой заведующего. Но не тут то, было. Кавказские люди были в ярости, так долго и так ловко их еще никто вокруг пальца не обводил. Сами они могли обмануть любого, но чтобы их… Заведующий для себя уже прокрутил всю картину: Пархом резал на ферме поросят, отвозил ветеринару, ветеринар их продавал на рынке и выручку они уже делили между собой.
   Что было там, на пустыре, история так до конца и не узнала. Говорят, что кабардинцы хотели закопать не только этих поросят, но и самого Пархома. Многие так и думали. Тем паче, что Пархома на улице не было дней десять. Кстати, ветеринара тоже. Через десять дней Пархом появился в новых темных очках и ни на чьи уговоры не соглашался, когда его просили их снять. С тех пор у него так и остались темные круги под глазами, видимо от переедания молочной свинины.
     А на ферму к заведующему, потом еще в течение нескольких месяцев приезжали разные люди и интересовались, когда вновь появится Пархом и опять начнет торговать молочными поросятами.
 
               

С вина.

                Про пьянство и его последствия написано и говорено очень и очень много. Все знают про тяжкие последствия этого пагубного пристрастия. Многие даже слышали, что это добровольное сумасшествие и читали, как печень алкоголика рассыпается на маленькие кусочки при вскрытии. Многие читали про суициды и поножовщину в пьяном угаре. И еще много – много чего интересного и полезного читали и слыхали люди по поводу употребления алкоголя. Но очень мало кто об этом задумывается всерьёз, пока есть здоровье для немереного употребления спиртного и самое главное, есть возможность регулярного его приобретения. Знал об этом и Пархом, он, будучи большим любителем и знатоком употребления сала, наел себе более центнера массу и всегда при удобном и неудобном случае любил повторять, что ему алкоголизм не грозит, так как сало это и есть то самое природное лекарство от этого алконедуга.
                По первому признаку у Пархома пока не было никаких противопоказаний, здоровье у него на самом деле было отменным, хотя почему – то его все время неумолимо тянуло в сторону местной забегаловки. А вот по второму признаку, возможности постоянного приобретения спиртного, бывали сбои. А в последнее время они как-то приобрели тотальную окраску и Пархом иногда даже возвращался домой трезвым и злым.
                Но он был в душе оптимист, если не сказать пох…ист (пофигист) и возвращаясь домой трезвым всегда пребывал в твердой уверенности, завтра такого казуса не произойдет и завтра он всё равно наверстает упущенное.
                После таких жестоких ударов злодейки судьбы, имеется ввиду возвращение домой трезвым, Пархом, как правило, на следующее утро ходил не к местной забегаловке, где уже с самого ранья ошивалась стайка его друзей – собутыльников, готовых стрельнуть любую денежку под любое обязательство. Они ведь знали, что все равно эти деньги возвращать никогда не будут. Потому Пархом памятуя про народную мудрость, которая ему подсказывала, что свиная рожа везде вхожа, с утра семенил на местный молокозавод, где за какую-либо небольшую услугу ему перепадало на мерзавчик, а при удачном исходе событий иногда и на пол-литра.
                Так и этим ранним октябрьским утром, Пархом засеменил к молокозаводу. Цыганское радио довольно давно уже дало информацию, что на этом молокозаводе, кроме молока разливают в бумажные пакеты и вино. Но он никак не мог найти другую информационную лазейку, дабы проверить истинность этой цыганской информации. Видимо, дирекция завода понимала, если местная шпана узнает об этом, то незамедлительно переместит свой штаб от забегаловки к молокозаводу. И что будет дальше, дело вообще непредсказуемое. Пархом подошел к площадке молокозавода и там заметил местного кабардинца, которого звали Хачик, по кличке Вакса. Так его звали из-за лица, черного в любой сезон и явно неармянского профиля. Злые языки поговаривали, что этот облик ему подарили соседи азербайджанцы, но на то они и есть злые языки, чтобы озвучивать всякие небылицы. Вообще-то для Пархома все люди делились на три категории: первая и самая главная, это были его соплеменники – хохлы, (правда, сюда входили и местные евреи), а остальные у него были: русоволосые – москали, черноволосые – кабардинцы. Кабардинец Хачик подозвал Пархома и попросил его посторожить цистерну с молоком, пока тот оформит нужные документы: - «Побудь с полчасика, чтобы не дай Бог не украли цистерну с молоком, с меня причитается». «???» Пархом в душе перекрестился, хотя считал это дьявольским причастием, но удачу спугнуть побоялся. «Всё. Утро начинается хорошо, дай Бог и день будет удачным» - подумал Пархом, но не забыл задать самый главный вопрос, вопрос по поводу магарыча. Хачик поморщился, подумал немного, посмотрел на Пархома, потом на цистерну, на облака, опять на Пархома и наконец с трудом из себя выдавил: - «Пол-литра водки при удачном исходе мероприятия». «Точно, день сегодня будет хороший» - подумал Пархом, и немного ёжась от утренней прохлады начал накручивать круги возле цистерны. Все складывалось весьма и весьма удачно, Пархом уже прикидывал, кому он должен налить, а кому нальет авансом. Подсчитывал, чтобы ему не лажануться и кому-нибудь лишку не перелить, как отсечь ненужных пьянчуг и еще много разнообразных, но очень мудрых мыслей убаюкивая, чередой крутились у Пархома в голове, как вдруг откуда не возьмись, появился местный цыган Гриня и так не вовремя перебил весь этот чёткий ход мудрых мыслей Пархома. Гриня сразу начал разговор с того, что на молокозаводе разливают в бумажные пакеты для молока вино и без перехода спросил: - «А ты чего здесь околачиваешься?». Пархом без утайки ему всё рассказал, но у Грини вдруг начали широко раздуваться ноздри. Это был первый признак, что у него в голове рождается умная мысль. «Молоко, говоришь?» «Давай проверим». Пархом не успел и глазом моргнуть, как у Грини в руках оказался шланг, с помощью которого заливали бензин в бензобак и Гриня ловким движением руки незаметно просунул его под крышку цистерны. Так же ловко, будто он всю жизнь, и даже десяток лет до рождения проделывал эту процедуру, Гриня ловко присосался к шлангу, и через мгновение из него полилась какая-то красноватая жидкость. Пархом попытался было объяснить Грине, что шлангом с бензином он может испортить все молоко, но Гриня уже сделал несколько больших глотков, что было заметно по его далеко выдающемуся и пульсирующему кадыку и, согнув шланг, чтобы из него ничего не лилось, предложил Пархому: - «Подержи. Я сейчас за трехлитровой банкой сбегаю». Тот пока еще ничего не понимая, взял нехотя шланг в руки и тут ему в нос ударил приятный и знакомый с детства запах молодого вина. Гриня еще не успел повернуться к нему спиной, а Пархом, также как и Гриня несколько минут назад, намертво присосался к шлангу и минут десять, пока Гриня бегал за банкой не выпускал шланг изо рта. После, Пархом рассказывая об этом, и вместе с друзьями во время очередной попойки тщательно высчитывая, они пришли к выводу, что за это время Пархом успел высосать не менее полутора литров вина.
                Тем временем Гриня наполнив трехлитровую банку вином, опять передал шланг Пархому, тот присосался еще раз. Но на этот раз Гриня обернулся почти молниеносно и подставил под шланг самодельное резиновое ведро. Такие вёдра местные умельцы делали из старых камер, и, главное достоинство которых было, при небольших внешних данных, оно вмещало в себя не менее двадцати литров бензина. На замечание Пархома, что вино в этом резиновом бурдюке будет вонять бензином, Гриня лишь махнул рукой, и поскольку вино уже начало действовать, Пархом мудро про себя заметил, лучше уж вино с запахом и вкусом бензина, чем его полное отсутствие. Он тут же вспомнил, как цыгане пили керосин от глистов, и в уже порядком захмелевшей голове Пархома родилась еще одна мудрая мысль, вино с запахом бензина кроме опьяняющего действия имеет еще одно – целительное. С этими умными мыслями Пархом удобно разлегся на соседней лавке и стал вспоминать слова своей любимой песни. Гриня со своим двадцатилитровым ведром ретировался, все вроде бы было нормально, но к приходу Хачика Пархом на лавке уже затягивал свою любимую песню: - «Шумел камыш, деревья гнулись, и ночка темная была». Хачик, понимая, что к тому уже обращаться бесполезно, мгновенно прокрутил в голове  все, что могло произойти за это время, разразился бранью почему-то на чистом армянском языке, и если не хватало армянских слов, перемежал их русскими. «Свина, хохлятская свина, ты почему воровал мой вино?». В ответ Пархом повысив голос тона на три, продолжал петь: - «Одна возлю..бля..нная пара, всю ночь гуляла до утра». «Свина, хохлятская свина» - как заклинанье повторял и повторял Хачик. Он не мог себе простить, что так неловко прокололся. Тут, как ни в чем не, бывало, к ним подошел Гриня и, обращаясь к Хачику, поинтересовался, почему тот оскорбляет Пархома и называет его свиньей. Тот объяснил все то, что Гриня   знал лучше Хачика, и Гриня подойдя уже к Пархому спросил, почему Хачик тебя так ругает. Пархом находясь в прострации и великолепнейшем расположении духа, заявил: - «Он говорит, что я свина. А я и не отрицаю. Да, сегодня я балдею с вина, не с водки же. Если бы я выпил столько водки, он был бы уже далеко от меня.  А так пусть ругает, я по-кабардински все равно ничего не понимаю».
   


Опохмел.

     Про пьянство Пархом регулярно читал прессу, но поскольку он считал себя непревзойденным ценителем сала, то считал, что никто, так как он не разбирается в его целебных свойствах. Как-то выпив порядка литра водки, он в уме просчитал все его целебные свойства и пришел к гениальному выводу: салом можно лечить все. Но не только лечить, по его расчетам сало является не только сильнейшим афродизиаком, но также и сильнейшим средством для профилактики всех существующих ныне болезней. И, поскольку Пархом всегда делал внушительные запасы сала, и оно лежало у него так долго, пока не пожелтеет, Пархом сделал еще более гениальный вывод – старое сало полезнее свежего.
    С такими мудрыми мыслями, которые время от времени перемежала одна гнусная мысль, а где же достать выпить, Пархом и шел по жизни практически одним и те же маршрутом. Утром семенил к забегаловке, запить чем – нибудь полезным, желательно градусов под сорок, только что съеденный дома шмат сала и потом пристроиться на какую - либо непыльную работу с оплатой, естественно, к концу рабочего дня.
   В этой забегаловке в то время продавцом работал Хачик, местный кабардинец, как это считал Пархом. Вообще он всех людей делил на москалей и кабардинцев, хохлов же считал выше всех и поэтому в своих раскладах их не учитывал. Как-то Хачик пригласил Пархома сделать ремонт в его забегаловке. Там нужно было сломать одну стенку и поставить её в другом месте, оштукатурить, покрасить, да и еще выполнить много мелкой сопутствующей работы. Естественно – вынести мусор. Хачик, зная Пархома, его образ жизни и принцип его работы, пообещал ежедневно выдавать ему после работы по мерзавчику (чекушке), (0.25 литра) водки с условием, что на работе Пархом пить не будет. А после окончания всех работ рассчитается с ним за всё еще и наличными. На том и сошлись.
     Здесь нужно сказать, что Пархом работник был не очень. Он в свое время сколотил бригаду из таких же алкашей и бездельников, как и он и нанимался ремонтировать офисы, магазины, ну, в общем, все, что под руку подвернется. Делали все по закону. Составляли смету, договаривались на поэтапную выплату зарплаты и так далее.
    Ни для кого не будет секретом, что любой ремонт начинается со слома старых стен, разборки перегородок, сбивки штукатурки, разборки старых полов и уборки мусора. Этот первый этап Пархом со своей командой выполняли довольно лихо и в короткие сроки. Хозяева на радостях, что им попались такие активные работники, расплачивались с ними полностью за этот первый этап и после обещанных двух дней отдыха ждали их на рабочем месте. Но, проходило некоторое время, потом еще, а работники не появлялись и не появлялись. Оказывается, поскольку Пархом со своей командой ничего кроме как ломать и убирать мусор не умели, то они, таким образом, и трудились. Заключали договор на весь объем работ, иначе с ними никто не стал бы даже разговаривать. И, как ни странно, никто из будущих работодателей этого подвоха не замечал, или не хотел замечать.
    Но Хачик был парень не промах, каким-то образом он пронюхал про эту схему и когда Пархом пришел за деньгами за первый этап, он посчитал количество мерзавчиков, выданных Пархому, объявил это авансом и полный расчет пообещал лишь после выполнения Пархомом всего объема работ. Мотивировал это свое решение тем, что у нас в Армении принято рассчитываться именно так, и не иначе. Для Пархома это было не только большим ударом по его проверенной временем схеме, но еще большим откровением было то, когда он узнал, что Хачик не кабардинец, а армянин. «Да а а а – протянул Пархом – там, где армяне торгуют, еврея из себя строить нечего!»
    Неделю Пархом не появлялся, но в понедельник, как, ни в чем ни, бывало, заявился с утра к Хачику на переговоры. Хачик довольный, ведь его расчет сбывается, предложил Пархому чашку чая или кофе. Тот, естественно согласился и попросился пойти в туалет помыть руки. Через минуту выглянул и попросил Хачика воспользоваться его одеколоном. Тот без задней мысли дал согласие и, обдумывая условия дальнейшей работы с Пархомом, начал готовить кофе на двоих. Через пару минут Пархом вышел из туалета со стаканчиком в руках, в котором Хачик разводил мыло для бритья. Хачик, пока, не понимая ситуации и не замечая, что в стаканчике есть какая-то жидкость, немым взглядом уставился на Пархома. Тот, не спеша сел на табурет и резким движением вылил содержимое стаканчика себе в рот. И, только тогда, когда у Пархома изо рта пошли пузыри, Хачик понял, в чем дело. Пархом выпил весь его одеколон. Немая сцена продолжалась какое-то время, длительность ее никто не мог после  определить, ни Хачик, ни Пархом, но Хачик, когда пришёл в себя и будучи человеком в душе добрым  со словами: - «Заешь хотя бы сахаром» пододвинул к Пархому сахарницу, в которую только что насыпал кускового сахара. Пархом не закрывая рта непонятно помахал широко раскинутыми руками и ничего не ответил. Хачик повторил свое пожелание, думая, что Пархом его не понял. Но тот опять помахал в воздухе руками и тяжело выдохнул: - «Погоди, дай сначала аромат принять!»
      А до Хачика уже дошло – нужно искать другого работника.



Таваришша начальника.

                Ванька Купырь сколотил бригаду строителей, с работой справлялись, зарплата была неплохой, но Ванька в душе всё равно чувствовал, что что-то здесь не так. Хотелось больших серьезных денег, благо все газеты пестрели красочными заголовками, как один олигарх заработал миллиард, другой украл ничуть не меньше и оба сумели не только избежать тюрьмы, а устроиться сенаторами в Думу. Последнее преподносилось, как самая важная их заслуга перед российским народом.
                И вот однажды эта надежда начала приобретать реальные черты. Ему удалось заключить договор на строительство крупного комплекса, причем с государственной организацией. С частниками Ванька пытался распрощаться, так как те считали каждую копейку, и взятку им давать было бесполезно, не будет же хозяин брать деньги, чтобы себе навредить. А тут обговорили откат, получили аванс и в свою очередь сами выдали аванс хозяину объекта, который подписал все бумаги. К Ваньке прикрепили прораба, женщину Валю, почему - то такую худую, что по ней можно было изучать не только анатомию человека, но и его физиологию. Валя курила, можно даже сказать смолила без перерывов на отдых и давно жила одна, но, по словам хозяина, человеком была неплохим. В общем, вся предварительная работа была не только скрупулезно, но и вполне филигранно проведена Ванькой в самые кратчайшие сроки. Оставалось набрать рабочую силу и начинать ставить трудовые рекорды.
                Здесь у Ваньки появилась небольшая закавыка. Квалифицированные работники просили серьезную зарплату, но, если их нанять, олигархом точно не станешь. И тогда Ванька пошел другим путем, набрал большую бригаду гастарбайтеров из Таджикистана или Узбекистана, да это было не так уж и важно. В это же самое время Пархом пронюхал, что Ваньке предстоит сорвать большой куш и не устоял, пошел к нему тоже наниматься на работу. Ванька вначале хотел его послать куда подальше, так как он знал Пархома, как мужика ленивого, нечистого на руку и к тому же не пропускающего возможности пропустить рюмку другую, особенно если это можно было сделать на халяву. Но через пару дней, поработав с новой бригадой по принципу «твоя моя не понимай» сам пригласил Пархома и вручил ему бразды правления, предупредив, не будешь выполнять поставленные задачи, вылетишь отсюда как пробка.
                Пархом с рвением принялся за работу, к тому же он в лице прораба нашел себе компаньона. Валя, почему - то сразу положила на него глаз. У Пархома, как это часто бывает у людей недалеких и тупых, природа вместо интеллекта развивает какой - либо другой орган. Так в Пархоме ущербный интеллект гармонично сочетался с его недюжинной сексуальной неадекватностью. В молодости он неоднократно был бит за домогательства и попытки изнасилования, причем несколько раз так серьезно, что все думали, что он останется половым инвалидом на всю жизнь. Но каждый раз Пархом подлечивал свои внушительные причиндалы, на которые чаще всего приходились удары и как, ни в чем не бывало, шел по жизни дальше. Каким образом Валя вычленила эту особенность Пархома, не известно. Видно, у женщины, страдающей отсутствием мужской ласки, развивается своя, никому не известная интуиция, что она сразу вычленяет из большой массы мужиков того, кто ей нужен. К тому же у Пархома была привычка мочиться, где попало и потом, стряхивая последние капли со своего внушительного прибора, стучать своими причиндалами по стволу дерева или другого какого-либо торчащего из земли предмета. Валя сразу начала благоволить к Пархому и как только он начинал стучать причиндалами по очередному дереву, она оказывалась тут как тут: - «Пархом, ты, что здесь делаешь?».
                В общем, благодаря Вале Пархом начал работать с новым контингентом, те его признали за своего и сразу же стали называть «Таваришша начальника», что Пархому очень нравилось.
                На некоторые материалы Пархом получал от Ваньки наличные, тот давал ему деньги из расчета того, если Пархом их потратит на свои нужды, он с процентами вычтет их из его зарплаты. Но Пархома на мякине не проведешь, он калач был не только тёртый, но и неоднократно битый. Так, нужно было завезти на стройку песок. Машина песка в КАМАЗе стоила одну сумму, но он привозил песок в Газончике, где было песка в полтора раза меньше, цена соответственно, тоже в полтора раза ниже. Разницу клал в карман, да еще угощал после работы Валю, она в этом деле тоже оказалась баба не промах.
                Копали колодец, глубиною двадцать колец. Опустили пятнадцать колец, как пошла вода. Выкопали еще пару колец, и Пархом рассудил, зачем копать дальше, воды два кольца, а сколько на самом деле их закопано никто никогда не узнает. Три кольца он заставил таджиков откатить на соседний участок, деньги за них сразу получил на руки, дал немного таджикам, чтобы те молчали, и пошел в магазин за водкой, сегодня предстоял горячий вечер с Валей.
                Но основной состав, состоящий преимущественно из русских казаков с ним, не хотел общаться и это его сильно угнетало. Подлая натура ничего не могла придумать хорошего и тогда, он решил им потихоньку мстить. Но чтобы воплотить свою паскудную затею в жизнь, нужно как-то собрать на них компромат. Когда в обеденные перерывы все собирались на отдых, он уходил и прятался в соседних кустах, в надежде что кто-нибудь ляпнет что-нибудь и эту кляузу можно донести до начальства. Но мужики сразу же, вычислили, где он прячется, и нарочито в это время отзывались хорошо и о нем, и обо всех остальных. Через несколько дней им надоело играть в эти игры, и кто-то предложил, а давайте на спор бросать камни. Все эту идею поддержали, каждый набрал по горсти небольших камней, и они по очереди начали их метать в сторону Пархома. Судя по глухому звуку, многие камни попадали по назначению. После обеда Пархом объявился и попросил Валю отпустить его с работы, что – то у него случилось с поясницей.      
                Мужики, посмеиваясь, проводили хромающего Пархома, и им даже стало его жалко. Ведь он выдержал эту экзекуцию, не подал виду и не вышел из кустов, а дотерпел до конца обеда. Больше камни они не метали, да и Пархом изменил тактику, больше в кустах не прятался.



Лебединая песня.

     Эта история произошла на шабашке. Ванька Купырь сколотил бригаду и брал строительные подряды. Поскольку Ванька был парень не просто шустрый, он мог без мыла влезть в чужую душу, да и не только душу, в любое место и там комфортно расположиться на неопределенное время. Дела у него сразу пошли лучше некуда, от желающих разделить с ним этот обильный пирог прибыли не было отбоя, но он брал к себе только тех, кого он знал. Правда и у него бывали промахи, ну у какой старухи не бывает прорухи? Он взял к себе в бригаду Пархома, до сих пор сам не зная почему. Тот хоть был и лодырь, но когда на него прикрикивали, то в команде он работал не хуже других. Но как только вожжи ослабевали, тут же, искал возможность сачкануть. Ванька несколько раз думал уже от него избавиться, но как-то не находил достойного повода.
                Как-то Ваньке нужно было, куда - то отлучиться на пару дней. Он, зная натуру Пархома, решил назначить его на время отсутствия старшим, логично рассудив, даже если тот и будет сачковать, то, как начальник все равно принесет какую-нибудь пользу. К концу первого рабочего дня Пархом уже почувствовал себя полноценным руководителем. Отдавал приказы, расставлял рабочих по местам, указывал, кому что делать, в общем, настоящий «товаришша начальника» и всё тут. Правда, все и без него знали, что им делать и на приказы Пархома скромно поругивались, да и Пархому этого было достаточно. Он приказы отдал – значит работу начальника исполнил. А то, что его как руководителя никто по серьезному не воспринимал и готов был в любой момент послать его по матушке, он это прекрасно понимал и потому ситуацию не обострял. На второй день он руководил уже как-то вяло, руководящий запал начал проходить и так ни шатко, ни валко может быть и прошли бы эти несколько дней, если бы к нему не подошел местный мужичонка, по прозвищу Мазай. За какие такие заслуги его так прозвали никто уже и не помнил. Он с детства был Мазай и так Мазаем шел по взрослой жизни. Мазай давно просился в бригаду к Ваньке Купырю. Но тот, зная его бестолковость и неуемную тягу к спиртному, все время ему отказывал.
                В отсутствие Ваньки Мазай подошел к Пархому с этим же вопросом. Тот сделал умный вид, долго смотрел на облака, потом выдал небольшую тираду. Мол, у нас люди все серьезные, работящие, зарплата у нас такая, что недовольных нет и просто так, со стороны мы никого не берем. У Мазая как-то вяло зашевелилась единственная извилина, так как образование у него было всего лишь три класса и один большой коридор, куда его регулярно выгоняли с уроков и  там в закутке он вместо учебы курил ранее подобранные на улице бычки. Но одна извилина, это же, совершенно не то, что их полное отсутствие. Он достал из кармана бутылку самогона. Пархом все понял без слов. Откуда - то Пархом вытащил граненый стакан, и налив Мазаю его до краев, остальное в несколько булек вылил себе в глотку. Хотя Мазай и понимал, почему Пархом пил из горла: ведь в стакан умещается чуть больше двухсот граммов самогонки, а в бутылке остается около трехсот граммов. Чтобы эта разница наглядно не рисовалась, Пархом не наливал остатки в стакан, а пил из горла. Мазай этот нехитрый прием знал, но деликатно промолчал. Как никак, но все же, Пархом начальник. Зажевав самогонку листьями растущей у канавы крапивы, разговор пробрел уже другую тональность. Пархом принял Мазая на работу с испытательным сроком. Срок этот, правда, не оговорили.
                На следующий день, когда Мазай вышел на работу, старые работники на него косились, они – то ведь хорошо его знали, но он очень старался и никаких претензий не заработал. В обеденный перерыв Пархом долго откашливался, но потом вызвал, Мазая в сторону, и так же, немного интимно покашливая, предложил тому быть его замом, но только за это нужно будет каждый обеденный перерыв проставляться. Мазай недолго думая, согласился. Его мать была главная в станице самогонщица, самогона у них хватало, а за то, что его непутевого сына взяли на работу, ей самогона не было жалко. Тем более Мазай ей сказал, что у них такая традиция, после работы отмечать удачное окончание рабочего дня. Он быстренько сбегал домой и притащил еще одну бутылку самогонки. Так же, как и в прошлый раз Пархом налил Мазаю полный стакан, а сам остальное засосал из горла. После обеда Мазай уже не работал вместе со всеми, а помогал Пархому руководить.
                Прошло несколько дней. Вернулся из командировки Ванька Купырь. Он хорошо знал Мазая, потому раньше и не брал его на работу. Ну, здесь такое дело, раз Мазая взяли в бригаду, как теперь над ним не похохмить. Перед обеденным перерывом Ванька подошел к Мазану и так, по дружески говорит: - «Ты понимаешь, у нас бригада серьезная и каждый член бригады должен уметь играть на каком-либо музыкальном инструменте». Мазай встрепенулся, да у меня есть гитара. Ванька, предчувствуя удачное времяпрепровождение во время обеденного перерыва, послал Мазая за гитарой. Тот стрелой метнулся домой и буквально через несколько минут Мазай уже стоял перед бригадой со старой побитой жизнью, молью и еще Бог знает кем и чем, гитарой, у которой осталось лишь две струны. Все замерли. Мазай, сделал серьезное, и как он думал, умное лицо, ударил корявыми пальцами по расстроенным струнам и запел: - «Товарищ мусор, я денежки не крал…». Мужики потихоньку начали сползать со своих табуреток, но допеть эту лебединую песню, Мазаю, все же, дали. Закончился обеденный перерыв, все пошли на работу, Мазай же достав бутылку самогона, и по своей душевной простоте рассказал о своем договоре с Пархомом, но поскольку сейчас, ты Ванька Купырь старший, то давай разопьем бутылку с тобой. И простодушно заметил: - «Мы с Пархомом так каждый обед пили».  Ванька Купырь тут же вызвал Пархома и вкратце рассказал ему про момент истины от Мазая. Постпохмельное красноречие Пархома в этот момент больше напоминало не столько понос речи, как запор мысли.  Ванька не стал до конца выслушивать эту невразумительную тираду и объявил им обоим: - «Завтра вы на работу не выходите. Оба. Расчет получите в конце месяца».




Футболёр.

     Когда Пархома выгнали из бригады, он задумался, что же делать дальше? И тут ему на помощь пришла новоявленная подруга – прораб Валя. Как-то они случайно пересеклись с Пархомом, и Валя подбросила ему идею: - «А ты организуй строительную команду и сам бери подряды». Пархом было засомневался, но Валя обещала помощь и тут же, пообещала буквально на днях переговорить с большим начальником Арой Лужком, по кличке «Михась», у которого намечается большая стройка. Прошло всего две недели, как Пархом возглавил новую стройку. Правда, взял себе команду, от которой в своё время отказался Ванька Купырь. Эти ребята были серьезные специалисты, с Пархомом они договорились на определенный процент от процентовки, которую будут составлять только при их участии, и в первый же день подвели Пархома к глубокому котловану, пообещав там его закопать, если он что-то схимичит.
   Пархом погрустнел, такая перспектива его не очень-то прельщала, но деваться некуда: - «Что-нибудь по ходу дела придумаю» - подумал он и на этом успокоился. Дела их сразу пошли довольно хорошо, специалисты попались отменные и Пархом решил применить старую тактику, когда в обеденный перерыв люди отдыхали, он опять прятался в кустах и слушал, что они там говорят. Но, поскольку эта команда знала себе цену, то заметив шевеление кустов, начинали наперебой костерить Пархома кто, во что горазд, и в конце применяли испытанную старую тактику, начинали метать камни, кто дальше добросит, а на самом деле, кто попадет в Пархома.
  Два сеанса камнетерапии не прошли даром, Пархом решил изменить стратегию. Поскольку эти ребята в перерыв еще играли в футбол, он и напросился к ним в компаньоны. После первого же тайма они поняли, что Пархом хорошо может только бить по ногам и поставили его в ворота. Тот почувствовал себя на высоте, даже пытался руководить действиями команды, но очень скоро бросил эту затею. Все футболисты противники, подбегая к воротам, целились не в сами ворота, а в Пархома. Били всегда сильно и от души, так что Пархом часто, просто не успевал увернуться от мяча и получал такие удары судьбы, в данном случае мяча, что к концу матча довольно сильно прихрамывал и непроизвольно прикрывал обеими руками причинное место, которое почему-то страдало больше всех.
    Пархом хотел уже отказаться от роли голкипера, но тут пришла Валя и сообщила, шеф Ара Лужок, большой любитель футбола прознал, что они играют в футбол, что у него есть своя команда, и что они хотят с ними сразиться. После этого Валя перешла на шепот, только сделайте так, чтобы Лужок забил как можно больше голов в ваши ворота, так как на днях предстоит подписание большой процентовки и он в хорошем расположении духа подпишет все, что угодно. Мужики пообещали быть лояльными по отношению к шефу, раз предстоит такое серьезное мероприятие, как подписание процентовок, ну а поводу вратаря даже не стали ничего обговаривать, ведь про себя они его звали «вратарь дырка».
    И вот настал день матча. Ара Лужок в фирменной футболке от Версаче, команда одета в форму тоже от него, от того же самого Версаче, и с другой стороны работяги, одетые кто во что горазд. Начался матч, Лужок, как капитан команды и главный бомбардир, несется во весь опор вперед, противники перед ним бросаются врассыпную, как и договаривались, впереди лишь ворота соперника, в которых как глиста в клетке, мечется бедный Пархом.
    Есть в народе такое понятие, как «закон пакости». Бывает, иногда в жизни происходит то, что никогда не должно было произойти. А оно происходит. Пархомовская бригада была в полной уверенности, что Пархом пропустит все удары Лужка и тот наколотит ему столько голов, сколько захочет. Вот тут – то, как раз и проявил себя «закон пакости». Куда Лужок не ударит, всё время попадает в бедного Пархома. Случалось даже так: Лужок бьёт по мячу со всех своих мощей, мяч как пуля летит в ворота, но попадает Пархому в причинное место. Мяч отскакивает, Пархом сгибается от боли, а следующий удар приходится Пархому прямо в лоб. Тот мяч отбивает головой, но падает. В падающего Пархома мяч попадает еще раз, и защитники мяч подхватывают и отбивают от ворот, а Лужок стоит обескураженный и ничего не понимающий: как он мог так жидко лахануться. И так весь матч. Куда Лужок не ударит, там всегда маячит Пархом, не знающий, куда от мяча спрятаться. На пути всё время оказывались то причиндалы Пархома, то его солнечное сплетение, то голова, то задница, то другая часть тела. Ара Лужок первый раз в жизни не забил ни одного гола и вместе с расстроенной командой покинул поле.
    На следующий день Лужок покрыжил все процентовки, а Пархома пригласил играть в своей команде. После первой тренировки Пархома вернули обратно на стройку и даже хотели побить, но в этот день у Лужка было хорошее настроение, кто-то ему рассказал про «закон пакости».  Процентовку он, будучи уже в хорошем настроении, восстановил.



О кооперации.

       Пархом окончил школу, но никуда поступать не стал. Во-первых, с его аттестатом он никуда бы и не поступил, ПТУ к этому времени уже почили в бозе, а во-вторых, он за эти десять лет  так возненавидел учебу, что при одном упоминании о ней у него начинался сильнейший приступ диареи. Его отец Абрам Абрамович Бигшулер это знал и потому решил сделать небольшую рокировочку в судьбе сына и пристроить Пархома на какое-нибудь теплое и непыльное место и где нет нужды в знаниях. Сделав ход конем, то бишь пригласив местного руководителя по кличке Кутёк на стакан самогона и выпив по этому случаю несколько бутылок, Пархома взяли на работу в колхоз озеленителем. В его функции входило обойти всю станицу, найти 100 высоких старых деревьев, угрожающих своим падением домам и иным строениям и с командой из двух прикрепленных к нему человек,  все их спилить. Финансировал это мероприятие колхоз.
         Проработав пару дней по этой схеме, Пархом приуныл: время идет, а никаким личным бизнесом и не пахнет. Отец может и не понять. Он что, так за одну зарплату и будет работать? Так мог подумать только тот человек, который не знал ни Пархома, ни его отца Абрама Абрамовича. На второй день у него в голове уже бурлили с десяток вариантов, как это нудное и неприбыльное занятие преобразовать в доходный бизнес. Остановиться он решил на самом мягком варианте, брать за спиливание деревьев с хозяев по тысяче рублей и класть их себе в карман.
      Здесь надо сказать, что такие старые деревья, как правило, росли на участках людей пожилых или у кого не было работоспособных родственников. На следующий день он пришел к одной такой бабульке: - «Если этот тополь, скоро упадет, аккурат на твою хибару, где будешь жить?» Бабулька заохала: - «Сынок, сынок, что же мне делать?». «Гони тысячу рублей, иначе, если дерево упадет на дом, нужно будет сто тысяч. Выбирай». Бабулька заохала ещё пуще: - «Где же я возьму эти сто тыщщ?». «Ну, одну то тысячу найдешь?». «Найду сынок, найду» и засеменила в дом. Довольный придуманной схемой Пархом стоял у ворот, и думал: - «Схема то работает». Он уже начал рассчитывать, как он сегодня гульнёт на эту тысячу рублей: - «Кабак, девушки, музыка, да еще и на опохмел останется». Только он себе это представил, как из дома вышел верзила под два метра: - «Маманя, кто это с тебя деньги требует? По решению Правления колхоза деревья должны валить бесплатно!». И тут он увидел вжавшегося в плетень Пархома: - «Это ты что ли денег хочешь?». Взяв Пархома за шиворот, и слегка приподняв над землей, промолвил: - «Если хоть одна хворостинка упадет на маманин дом, пеняй на себя, за маманю ноги переломаю, и хромать будешь всю оставшуюся жизнь».
     Только он разжал свой пудовый кулак, как Пархом будто заяц-спринтер, рванул с места в карьер так, что только позади него оставался только пыльный след. Пархом бежал и радостно думал: - «Хорошо, что так закончилось. А мог бы и побить». При этой мысли ему стало как-то нехорошо, он вдруг себе представил, как этот пудовый кулак опускается ему на челюсть. Он даже остановился и потрогал челюсть. Она была на месте и даже не болела, чему Пархом был несказанно рад.
    Со спиливанием деревьев не получилось, и Пархом стал думать, где ему еще можно применить свои недюжинные способности. В это время как раз вышел «Закон о кооперативах». Вот она золотая жила, подумал Пархом и сразу же решил, чем он будет заниматься. Весна, многим людям нужно копать огороды, а у них нет: то времени, то сил, а за небольшую, для начала, плату, он со своей командой и заполнит эту нишу. В напарники он решил взять двух местных цыган: Яшку и Гришку. Он как руководитель кооператива, а братья цыгане как работники.
    Несколько лет назад, в эпоху Хрущевского волюнтаризма у всех жителей станицы обрезали участки, чтобы у всех было по семь соток земли. Предполагалось, что колхозники меньше будут работать на своих участках, а больше в колхозе. Но когда поняли, что в колхозе никто лучше работать не стал, а с колхоза начали тащить ещё больше, всю эту программу свернули. Но за несколько лет отрезанные и не обрабатывавшиеся участки заросли сорняками, так что для того, чтобы привести их в рабочее состояние, требовались немалые усилия. На этом поприще Пархом и решил остановиться.
    Как назло, первым ему на глаза попался сосед – Влад Семера. Пархом было хотел пойти мимо, но не удержался и похвастался про свой кооператив. Влад тут же предложил ему для старта кооператива обработать свой отрезанный участок. Пархом с умным видом оглядел фронт работ, и назвал довольно небольшую сумму, так что заключение договора прошло без торгов. Пархом тут же пригласил братьев цыган, и они довольно резво принялись за работу. Пархом, ссылаясь на то, что у него много бумажных дел по кооперативу, куда - то слинял. Объявился он только к вечеру, когда уже начало темнеть. В это же время пришел с работы и Влад Семера. Оглядев почерневший от свежевскопанного чернозема участок, довольный Влад полез было уже в карман за деньгами, чтобы произвести расчет, но что-то его смутило, и он решился пройтись по вскопанному огороду. Ковырнув землю носком сапога, подозвал Пархома: - «Это что такое?». Пархом ногой произвел то же самое движение и сам увидел, что земля вскопана лишь на небольшом участке, а остальной участок забросан этим свежевскопанным черноземом. Пархом подозвал бригаду и ткнул ногой сапога по не копаной земле. Яшка с Гришкой принялись ругаться на цыганском языке. Влад немного послушал и говорит: - «Кто же все-таки из вас забрасывал некопаный участок?». Братья цыгане наперебой начали клясться мамой, папой и бабушками с дедушками до шестого колена: Яшка говорит, что не он забрасывал некопаный участок, и Гришка утверждает, что не он. А на вопрос Влада, кто же тогда это сделал, они недоуменно пожимали плечами и принимались заново что-то выяснять между собой по-цыгански. Влад, видя, что сегодня с них толку не будет, завершение работы перенес на следующий день. Но, ни на следующий день, ни на следующую неделю он этих работников так и не увидел. Несколько раз, завидев Пархома, Влад подзывал его, чтобы хоть частично расплатиться за проделанную работу, но Пархом боясь, что Влад в плохом настроении может и в ухо двинуть, жестами показывал, что очень занят и как-то очень быстро скрывался с глаз.



Бревно.

    Кто бы чего не говорил, а трудовая жизнь большинства казаков сопряжена со всевозможными трудностями, а нередко и преградами, тщательно выстроенными демократическими  властями и их непробиваемым апологетом, их крышей и их защитой, вороватым российским чиновничеством. Трудовые будни любого человека сами по себе предполагают активный отдых, ну, если даже и не очень активный, то реально расслабляющий.
     Возле двора Пархома лежало огромное бревно, кто его туда положил, когда и зачем никто и не помнил, но оно там лежало долго, и, как, ни странно, совсем не гнило и не прело. После трудовой вахты соседи иногда собирались и на этом бревне, будто на огромной лавочке вели свои неспешные беседы. Кто-то приносил стульчики или табуретки, последние использовались в качестве стола, здесь они играли в домино, в карты как-то у казаков вообще не принято было играть, и чего греха таить, нередко выпивали. Кампания была стабильной: сам Пархом, его соседи Влад Семёра и Ванька Купырь, Воха и еще какой-нибудь блуждающий казак, часто им оказывался тот, у кого с собой была хотя бы пол литра.
    Одним летним вечером вся эта честная кампания сидела на бревне, обсуждая актуальные проблемы мирового масштаба и, как водится, пока не было Пархома, зная его склочный характер и жадноватую натуру, выпили по сто с небольшим грамм водки. Тут к ним подошел Пархом, и как-то незаметно разговор с мировых проблем перешел на Пархомовское бревно. Пархом, естественно, как хозяин, дал ему исключительную характеристику, и как - бы между делом обмолвился, это бревно лежит здесь очень долго, что его никто не украдет, так как оно такое тяжелое и потому неподъемное.  После этой осанны бревну неожиданно установилась какая-то тишина, все думали, где взять еще хотя бы одну пол литру иначе весь сегодняшний отдых может пойти на смарку. Тут встал Семёра, сосед Пархома: - «Слушай Пархом, а если я один утащу это бревно к себе домой, то оно будет моим?». Пархом рассмеялся: - «говорю при всех, безо всяких аннексий и контрибуций, будет твое». У Пархома, бывало, когда его чуйка подсказывала, что где-то здесь рядом назревает магарыч, у него открывался необыкновенный дар речи, и он в этот момент мог мыслить не хуже Черчилля, взятого вместе с Муссолини. Семёра с Пархомом уже вложили рука в руку и предложили разбить, как в их спор вклинился Ванька Купырь. «Так, мужики, такие дела так не делаются. Спор спором, но не надо забывать, что вы здесь не одни, и чтобы завтра у вас не было разногласий, проигравший должен проставиться свидетелям, хотя бы пол литра». Все посчитали этот аргумент весьма разумным, а в нынешней ситуации и весьма актуальным и договорились, если Влад Семёра утащит бревно – проигравший Пархом ставит бутылку, если Влад не утащит, ставит он. У Пархома засосало под ложечкой, так у него, бывало, когда чуйка резко изменяла своё, только что пришедшее в голову положительное мнение, и стала подсказывать его, Пархома, близкое фиаско. Ванька уже хотел разбивать руки, как Пархом вставил: - «Я ставлю бутылку, если он утащит бревно и не сломается, то есть не сорвет себе ни поясницу, ни суставы». На этом Ванька разбил руки и все синхронно встали с бревна, освобождая поле битвы.
   Здесь надобно сказать, что Влад Семёра хотя и был мужчина не очень высокого роста, где-то метр семьдесят с небольшим, но в молодости жил на Камчатке и был чемпионом Дальнего Востока по штанге в среднем весе и вольной борьбе. Так что он своё предложение делал не с бухты-барахты, а реально оценивая свои силы.
   Все расступились, Влад затянул потуже пояс, ухватился за один конец бревна и без особых усилий его поднял. Один конец бревна развернул в сторону своего дома, затем взялся за другой конец. Его также развернул, и, буквально минут через пятнадцать – двадцать бревно уже лежало около его забора. Влад отряхнулся и почему-то пошел не к честной кампании, а к себе домой. Все недвусмысленно посмотрели на Пархома, проиграл, проставляйся. Но у того уже в голове чуйка все расставила по полочкам: – «я ж тебя предупреждала». У растерявшегося Пархома мысли бегали наперегонки из одного полушария в другое, как это, я и бревна лишился и с меня еще бутылка? «Не буду ставить пол литра, он хоть и дотащил бревно до своего участка, но ушел в дом, видимо поясницу сломал, а по договору в этом случае, магарыч с меня отменяется».
    Кампания как-то нехорошо зашумела и неизвестно, что могло бы произойти дальше, если бы из своей калитки не появился улыбающийся во весь рот Влад. «Хоть я и выиграл, но я же, не мог, оставить товарищей, которые меня болели за меня без магарыча».  Все посмотрели на Пархома, раз проиграл, давай иди за бутылкой. Тот помялся, но сказать было нечего, да и Ванька Купырь в таких случаях, когда на горизонте маячил магарыч, мог резко повысить голос и вполне доступно объяснить любому что к чему и для чего. Он произнес всего несколько прозаичных, но в данном контексте красивых и понятных слов и Пархом нехотя поплелся домой, а что делать? В споре долг, как долг карточный, отдавать нужно обязательно.
    Пархом ушел, у кампании сразу откуда-то появились четыре стакана и пара соленых огурцов, Ванька Купырь, как главный разливающий, разлил по булькам четыре порции, выпили, закусили, а пустую бутылку спрятали в кусты. Тут появился Пархом с бутылкой самогона, Ванька забрал у него бутылку и также по булькам разлил на четыре порции. Пархом молча, говорить что-либо боялся, знал, Ванька Купырь, когда выпьет, никаких возражений не терпит и    тихо-тихо, подвигался поближе к центру кампании, может и ему чего обломится, но мужики чокнулись и, не замечая Пархома синхронно отправили содержимое на постоянное место хранения. Пархом немного помялся и тут его прорвало: - «А я».  Все уставились на него, Ванька Купырь, как всегда, за словом в карман не лез: - «А у нас только четыре стакана!». «Так я бы принес». «Правильно, иди за стаканом и с тебя ещё бутылка за обман». На лице Пархома нарисовался вопросительный знак, который Ванька тут же его погасил: - «Не хрен было друзей обманывать». А когда Ванька в подпитии произносил слово «хрен», все знали, что все остальные, более крепкие и более ёмкие слова у него уже на подходе и нужен лишь небольшой повод, чтобы они выскочили наружу. Знал это и Пархом, поэтому, немного еще помялся и, опустив голову, поплелся домой. Сейчас ему предстояло серьёзно объясняться с женой Вадой.
    Мужики довольные нынешним вечером и удачным раскладом, отдых вполне удался, уселись на бревно, которое уже лежало на новом месте и стали гадать – вернется Пархом или нет. Прошло довольно много времени, или им так показалось без очередной подпитки и подогрева и они уже было хотели расходиться по домам, как вдруг из калитки появился счастливый Пархом  и, размахивая  над головой бутылкой с какой - то красивой иностранной наклейкой,  направился к честной кампании: - «Вот. Только стакан не успел захватить, жена забрала». Все с уважением посмотрели на Пархома, и хотя все заметили его расцарапанное в кровь лицо, дипломатично не подали виду и не стали спрашивать причину, все прекрасно знали его жену Ваду, которая считала, если мужики пьют без неё, то это самое последнее подлое и паскудное дело, которое нужно предотвратить любым способом. Пархом со счастливой улыбкой протянул бутылку Ваньке.  Тот не спеша, посмотрел бутылку на свет, попытался прочитать иностранную этикетку, понюхал открытую бутылку, дабы определить качество напитка, достал из кармана невесть откуда взявшийся пятый стакан и по булькам (только по булькам, с его слов другим способом точно не разольешь) разлил водку  по стаканам, приговаривая после каждого налитого стакана непонятное слово «инстаграм». Глянув на вопросительные лица друзей, объяснил - «инстаграм» означает «иностранные сто грамм». Разлив водку, многозначительно поднял стакан и произнес тост. Когда у него было хорошее настроение, а сегодня у него было именно такое настроение, он говорил не только красиво, перемежая свою речь иностранными терминами, но и много. Его не перебивали, ибо в такие минуты на него накатывало красноречие, обильно раскрашенное его богатым личным опытом. Но сегодня определяющим в его речи было, что нельзя подводить друзей, мужская дружба самое сильное чувство и, невзирая на жён, которые дерутся и царапаются долги нужно отдавать. «И самое главное»: - Ванька многозначительно поднял над головой стакан и, сделав паузу по Станиславскому, выдохнул – «чтобы всё было по-честному». На том и разошлись. Правда, Пархома потом долго не было видно, а когда через неделю он объявился около бревна, царапины зажили, а новоявленных синяков под глазами, уже почти не было видно.
     А на Влада Семёру Пархом затаил зло. Все знали, что Пархом не только с гнилой натурой, но и злопамятный. Поэтому расходясь по домам, все думали, как Пархом теперь реализует эту свою обиду.



Инвалидность.

                Жена Ваньки Купыря Марина, именно Марина, а не Маша и не Мария, как её иногда пытались называть, и она всегда и неустанно это опровергала, совершенно случайно встретила свою давнюю подругу, которую не видала лет сто, а может быть и больше. Разговорились. Естественно, первая и главная тема разговора двух подруг предпенсионного возраста называется: как твое здоровье? Та ей поведала свою личную историю последней болезни, и что на днях она благодаря этой болезни получила вторую группу инвалидности по зрению. Подруга рассказала, что инвалидность, это дело серьёзное, и что ее получают только или по блату, или за большие деньги. Так просто получить инвалидность, вообще немыслимо, но она получила. Ведь инвалидность, это льготы по налогам и прибавка к будущей пенсии. Бесплатные лекарства. Бесплатный отдых в санатории и еще много чего, чего Марина, не владеющая этой темой, сразу и не запомнила. Также подруга между делом рассказала, что в одном кабардинском селе, все жители инвалиды. И большие жители и маленькие. И старые, и молодые. И больные, и здоровые. И только впоследствии, от очень осведомленных людей Марина узнала, что это неправда. Такая инвалидная ситуация сложилась не в кабардинском, а в дагестанском селе.
                Подруги, немного поболтав, заняло это не более четырех часов, мило расстались. Но Марине эта мысль получить инвалидность, запала в душу. Ведь у нее с детства было плохое зрение, и она с первого класса носила очки, за что и получила кличку «Очкарик». Правда сейчас она носила линзы и никто, даже самый опытный сыщик не смог бы заподозрить, что у нее плохое зрение. Но если женщина хочет, нет в мире такой преграды, чтобы её остановить. Она не только коня на скаку остановит, но, если нужно и корову на ходу подоит.
                Марина разными способами, где мытьем, где катаньем, собрала необходимые справки и одним прекрасным утром направилась на комиссию, сдавать экзамен на инвалидность. Надела праздничное платье, на лице навела макияж и марафет, вставила, новые линзы, за день до этого мероприятия сделала прическу в местной цирюльне и медленным аллюром зашагала к своему инвалидному счастью. Пришла вся такая накрашенная, приодетая, с причесоном и с гордо поднятой головой с новыми линзами. Но на комиссии ей задали лишь один вопрос: - «Вы с кем пришли?» «Одна».  Высокая комиссия, немного пошептавшись и даже не взглянув на ласково протянутые документы, вынесла свой вердикт. «Ну, значится так, если зрение позволяет Вам самостоятельно ходить по улице и ездить на пассажирском транспорте, то это означает, что Вы можете сами себя обслуживать». Возвратили документы и, сказав сакраментальное «До свидания», высокая комиссия с Мариной распрощались.
                Обескураженная Марина не могла взять в толк, где же она так жидко прокололась? Ведь документы же были хорошие. Может они хотели денег? Но Марина была достойной женой Ваньки Купыря, тот всегда и в любой ситуации мог так ловко извернуться, что при любом раскладе ему все делали бесплатно и где другие башляли он не только ничего не платил, но иногда ему удавалось наварить и себе. Денег Ванька ей на это мероприятие не выделил, он почему-то с самого начала отнесся к нему скептически, да и еще чего, после такого фиаско вообще уважать перестанет.
                Прошел год с небольшим. Марина эту тему не закрыла и все думала, что же ей делать? И как это бывает у везунчиков, кто ищет, тот всегда найдет. Даже если деньги находятся не в кармане мужа, а в его заначке. Но до денег дело не дошло, Марина опять встретила свою давнишнюю подругу, которая в своё время и посеяла эти семена халявной инвалидности в душе Марины. Рассказав, чуть ли не со слезами о своей душевной травме, то бишь о не состоявшейся инвалидности, Марина готова была уже через пару часов выслушать вердикт подруги. Недаром в народе говорят, если человек талантлив, то он во всем талантлив. Марина сразу поняла, это народ говорил про её подругу. Та всю Маринину эпопею моментально разложила по полочкам, это заняло у нее буквально пару часов, и Марина, удивляясь, как она сама до этого не докумекала, на глазах ожила, и счастливая засеменила домой.
                Подчистив документы, поменяв старые бумаги на новые, Марина второй раз направилась к своему желанному, но так и неосуществившемуся с первой попытки счастью. В народе правильно говорят: - «Попытка, не пытка!» На этот раз, Марина надела старую кофту, рванину, которую нашла у себя на чердаке и которую еще её мать хотела выбросить и до прихода этого величайшего события две недели не мылась. Пришла в темных очках, в этой драной, не заправленной в юбку кофте и с одним полуспущенным чулком. В руке держала белую палочку, которую только вчера муж вырезал в лесу, когда они ходили с ним за грибами. На вопрос: - «С кем пришла», отвечает: - «С мужем» вот он сидит в коридоре. В дверной проем комиссии предстал пожилой, плохо и неряшливо одетый небритый мужчина и тоже в темных очках и тоже с такой же свежеизготовленной белой палочкой. Не дожидаясь вопросов комиссии, она выдала недолгую тираду минут так на десять-пятнадцать, смысл, который сводился к тому, что: - «Муж еще немного видит, и меня водит как поводырь.  Без него я не могу сама передвигаться. К слову, не подскажите, где можно купить собаку поводыря, это на тот случай, если и муж полностью ослепнет». Комиссия, пошептавшись, спросила, а есть ли у мужа инвалидность и, получив отрицательный ответ, посоветовала ему тоже собирать документы на получение инвалидности.
                Марине дали первую группу инвалидности. А Ванька Купырь на следующее утро пошел менять старые права на вождение машины на права новые. К слову, медицинскую комиссию, где зрение не на последнем месте, он прошел безукоризненно.

               

Плацебо.

    Пархом любил минеральную воду, которую покупал в соседнем магазине. Замечательная вода, газированная, но не резкая. И, самое главное, как гласила этикетка – из местного источника, скважины глубиной два км. Но однажды в станице отключили воду на несколько дней, и из магазина пропала минералка.
     «Наверное, власти все силы бросили на устранение неполадок и им сейчас не до минералки» - подумал Пархом. Как-то разговорившись на эту тему с Ванькой Купырем, тот неоднозначно выдал реплику: - «А ты знаешь, какая может быть здесь взаимосвязь? Нет? Тогда прочитай про плацебо». Вскоре водопровод починили, и в магазине опять появилась минеральная вода.
    Всё бы так и закончилось, но по телевизору Пархом посмотрел передачу про аптечную мафию. Там дельцы вместо настоящих таблеток пускали в продажу спрессованный в виде таблетки мел, который и назывался плацебо. Но, что поразило Пархома, многие люди, покупавшие эти таблетки, уверяли, что они им помогали.
     Пархому это так сильно запало в душу, что он начал искать аналоги этому действу и, наконец, дошел до происшествия с минеральной водой.   Пархом, в некоторой степени был мужик продвинутый, хоть недалекий и пьющий, но здесь он начал перебирать в голове варианты, как из этого плацебо извлечь выгоду себе. Поскольку он разводил свиней, то на этом поприще и решил строить свой новый продвинутый бизнес.
    Он решил готовить свиные котлеты и подмешивать туда мясо из американских окорочков, прозванных в народе ножки Буша. Эти котлеты он продавал на местном рынке.
     Бизнес понемногу налаживался, но эффект был небольшой. Все изменилось после встречи с местным цыганом Гриней. Тот парень был ушлый, на любую проблему мог найти неординарное решение. Основная его мысль была такова: в котлеты нужно добавлять бесплатное мясо и тогда прибыль сама скакнет вверх. Гриня ушел, а Пархома всю ночь сверлила эта мысль, и он решил забить своего старого огромного пса и его мясо подмешать в свиной фарш.
     После первого дня продажи, Пархом ощутил реальную выручку. Позвал Гриню, угостил его самогоном и договорился, что цыгане будут поставлять ему тушки собак. Но через месяц соседи обеспокоились. Из подворий начали пропадать собаки, а вскоре и кошки. Это дошло до Пархома и он опять позвал Гриню. После второй бутылки самогона Гриня посоветовал не размениваться на мелочи и купить у него подешевке ишака на мясо. На том и порешили. Выручка Пархома еще резче скакнула вверх.
      Здесь надо сказать, что через станицу в свое время проезжала фура, груженная ишаками, по дороге она сломалась и каким – то образом ишаки разбежались по округе. Цыгане сориентировались быстро, и в каждом цыганском подворье в скором времени был свой гужевой транспорт.
   Но что такое для Пархомовского бизнеса один ишак? Он быстро разошелся в виде фарша и Пархом опять позвал Гриню. Две бутылки самогона опять оказались достаточны для выработки очередного гениального решения. Гриня обязался поставлять Пархому ишаков на мясо. Но как говорит народная мудрость: - «Сколько веревочке не виться, а конец все равно отыщется». Так случилось и здесь. Местный армянин Хачик Абрамян, живущий в соседнем поселке, держал свое кафе и регулярно покупал котлеты у Пархома. их готовили для посетителей, да и сам Хачик со всей семьей, не брезговал с утра побаловать ими свой организм. Однажды, для каких - то благородных целей Хачик пригласил цыгана Гриню в гости. Как водится, выпили немного самогона, это порядка литра и Хачик решил угостить Гриню только что приготовленными котлетами. Гриня знал, что Хачик берет котлеты у Пархома и с брезгливостью отодвинул тарелку с этими котлетами. Хачик изобразил на лице большой вопросительный знак, и Гриня помявшись, раскрыл секрет Пархома.
   Хачик, проводив Гриню, собрал самых крепких мужиков из армянской диаспоры и пошли к Пархому. Пархом чуя что-то неладное, вначале не хотел их пускать во двор, но, когда Хачик сказал, что привел к нему оптовых покупателей, тот широко распахнул двери. Немного пообщавшись, гости захотели посмотреть весь процесс приготовления котлет. Пархом отнекивался, но Хачик со товарищи недвусмысленно взяв того под руки, повели его на место работы. И, когда заглянули в чулан, нашли то, что искали: и ослиные шкуры, и собачьи головы. Что было дальше, точно никто не знает. Пархома всего синего забрала скорая помощь, Вада всем рассказывала, как он нечаянно упал с дерева, а всю армянскую диаспору не менее месяца преследовала тошнота и рвота, периодически нарушаемая обильной диареей. После лечения в больнице Пархом ни дома, ни тем паче в станице, не объявлялся. Вада сказала, что он поехал работать на стройку в Москву к Ваньке Купырю, который там сколотил бригаду, брал подряды и по слухам, неплохо зарабатывал.




Пархом в тюрьме.

      В тюрьму Пархом не хотел. И даже никогда не думал, что его судьба сотворит с ним такую неловкую рокировочку. Но народная мудрость, о которой Пархом как-то подзабыл или вообще не знал и, которая шлифовалась веками, об этом всех предупреждала: - «От сумы и от тюрьмы не зарекайся».
                Настал по китайскому календарю год Петуха. Родной год Пархома. Пархом проиграл Семёре все гражданские суды, оккупированную им землю силами судебных приставов пришлось вернуть, за нанесенный моральный и материальный вред суд забрал у него земельный участок, который он так тщательно приращивал за счет оккупированной земли да еще  вместе  с домом, и выставил его на реализацию. Пархомовские гражданские дела плавно перетекли в уголовные, и по первому обвинению в фальсификации документов Пархом отправился прямиком на зону, тюрьму под символическим названием Чёрный лебедь.
                Вада расстроенная таким поворотом дела немного погрустила, но, когда прощалась с Пархомом, уже прикидывала свой стиль поведения без Пархома и чем больше она по этому поводу задумывалась, находила в сложившейся ситуации всё больше и больше положительных моментов. Для неё открывались бескрайние возможности вспомнить свою бурную молодость.
                Пархом же со сменой белья, нескольких килограммов сухарей, шматом сала и блоком сигарет, он сам не курил, но знал, что на зоне сигареты это валюта, облачившись в свою любимую куртку с потайными карманами, вдруг будут шманать, и в майке с эмблемой года, роскошным петухом на груди отправился в места не столь отдаленные.
                Буквально через несколько часов конвоир уже ввёл его в камеру. Открылась дверь, и толпа пар в тридцать любопытных немигающих глаз уставилась на него. Пархом в растерянности пожал конвоиру руку, тот растерявшись, ответил на рукопожатие и Пархом, памятуя правила этикета, которому его так больно учили еще в Таиланде, произнес: - «Добрый день». Толпа заволновалась, только что до них дошла информация, что зарезали одного вора в законе и они это обсуждали и сквозь эту толпу, уставившись такими же немигающими глазами на красавца петуха, к нему подошел его давний знакомый, бывший землемер по кличке Фисена, которому он привозил машину пшеницы и тот за это рисовал Пархому фальшивые планы. Фисена протянул Пархому руку, тот с радостью ответил взаимностью, и Фисена обняв Пархома, отошёл на несколько шагов назад, вытянул шею, ловко поиграл худым и острым, далеко выдающимся кадыком и, прищурившись, почти как Майкл Горбачев закричал фальцетом: - «Ку-ка-ре-ку». Пархом заулыбался, подумав про себя, начало хорошее, раз они так меня приветствуют. Но не успел он додумать свои благостные мысли, как Фисена со своим другом, бывшим судьей Беляевским, живущий здесь с погонялом Белена взяли его под руки, и повели мимо шконок в угол у двери, так называемый «север». Поставили Пархома около занавески и начали ознакомительный разговор. Разговор, обращаясь к братве, начал Белена, мол, я в свое время судил Пархома за изнасилование своей младшей дочери Наты, но отпустил его за несколько тысяч баксов, так что это наш человек. Около занавески Пархому бросили матрац, мол, пока это будет твоё место. Он, ничего не подозревая, уселся на матрац, за время переезда он подустал, и поскольку толпа несколько рассосалась, возле него остались лишь Фисена с Беленой. Пархом достал из сумки несколько сухарей и шмат сала, начал неспешно всё это пережёвывать. Зэки как-то потеряли к нему интерес, лишь его друзья как-то подозрительно терлись около него.  Пока он ел, они по очереди несколько раз сходили за занавеску по большому, издавая при этом весьма специфические и довольно громкие звуки. Когда звуки удавались особенно пронзительно, из глубины камеры раздавался смех. «Хорошая кампания, веселая» - подумал Пархом: - «Видно я попал удачно, да и старые друзья есть, если что не дадут в обиду». Купаясь в этих благостных мыслях и хорошо поев, довольный Пархом задремал. Очнувшись, увидел, как вся камера, кроме его и его друзей, аппетитно хрустя свежими огурцами и домашней колбасой, неспешно ведет беседу с еще одним вновь прибывшим зэком. Поскольку у Пархома с детства был слабый желудок, диарея и гемморой его преследовали всю жизнь,   у него выработался рефлекс, как только он видел, что кто-то что-то ест, у него начинались потуги, и его неумолимо тянуло в туалет по большому. Пархом не заморачиваясь зашел за занавеску и не спеша начал свой многолетний, отшлифованный временем ритуал по дефекации. Памятуя про своих друзей Фисену и Белену, которые при этом издавали соответствующие процедуре громкие специфические звуки, он себя не сдерживал и газовал от всей души, иногда даже пытаясь исполнить Марсельезу, как это делал один французский чувак.
                Вдруг Пархом инстинктивно почувствовал, что что-то в камере произошло, зэки перестали хрустеть огурцами, жевать колбасу и в камере установилась какая-то зловещая тишина. Наверное, нравится, подумал Пархом, и с удвоенной энергией издал еще одну такую руладу, что сам себе удивился. Он было уже подумал, что раз ведет себя так по-свойски, не стесняется, братва уже приняла его за своего. Не успел он додумать эти мудрые мысли, как на него обрушился град ударов. Пархом головой отодвинул занавеску и увидел, за столом сидят зэки, видимо старшие, вокруг них толпа, зэки рангом пониже их человек пять, дубасят его, чем попало. Били не сильно, но усердно. Фисена с Беленой держали занавески, чтобы их, не дай Бог, не порвали. Иначе предстоит объяснение с руководством тюрьмы.
                После пятиминутной профилактики, Фисена с Беленой объяснили ему, что по правилам тюремного этикета, западло срать, когда люди едят. Пархом обиженно посетовал: - «Ну, что вы не могли раньше мне это объяснить, а то эти козлы налетели как петухи». Не успели его друзья что-либо возразить, как только что окончившаяся пятиминутка возобновилась с новой силой. Когда уставшие бойцы отошли от Пархома, Фисена тихо так говорит ему: - «Петухи и козлы здесь ругательные слова, но это что, самое главное и самое интересное начнется вечером. Ты, кстати любишь маргарин?»
                После вечерней поверки, когда все вроде бы угомонились, к Пархому, как-то неестественно и скабрезно улыбаясь, подошел Фисена, протянул ему пачку маргарина и начал кружить вокруг него: - «Ко-о-о ко-ко ко-ко-ко. Ко-о-о ко-ко ко-ко-ко». Пархом непонимающе уставился на него. Фисена, что-то показывая на пачке маргарина, наклонялся всё ниже и ниже. Следом за ним, разглядывая пачку маргарина, наклонялся и Пархом.  А когда Белена, подкравшись сзади ловким движением руки сдернул с него штаны вместе с кальсонами и стукнул его ладонью по жирной заднице, Фисена ловким движением руки натянул ворот Пархомовской куртки ему на голову и Пархом почувствовал нечто горячее в своих аналах.  Теперь до него дошел смысл предстоящей экзекуции. Били его часто и много, он к этому привык, но такое с ним случилось впервые. Но к своему удивлению, Пархом даже испытал некое удовольствие от этой процедуры и потому не очень – то и вырывался. Белену сменил Фисена, Пархом не сопротивлялся, а тихо-тихо поднял упавшую пачку маргарина, он же ведь честно его отработал, откусил довольно приличный кусок маргарина, а остальное крепко зажал в руке.
                Эта процедура повторялась регулярно, вместо так любимых им сериалов по телевизору, которого в камере не было. А через месяц сам собой у Пархома прошел гемморой, и уже не так часто мучила диарея.



Пархом на том свете.

    В тюрьме Пархом начал потихоньку осваиваться и даже находить преимущества в своём петушином положении. Но вот свою гражданскую привычку, красть то, что плохо лежит, не мог. Тем более в камере, никто ничего не прятал. Вначале он начал подворовывать у своих друзей по параше – бывшего судьи Белены и бывшего землемера Фисены. Они, думая, что это проделки сокамерников, не возникали: те имели воровское право обидеть парашника любым, каким им только вздумается способом. Пархом начал даже сам себе удивляться, никто его не бьет за это и потихоньку начал расширять свой ареал присутствия, продвигаться и шарить дальше по камере. Но его тут же, вычислили и довольно жестоко избили. Пархом к этому действу привык с детства и расценивал это как некую плату за полученное удовольствие от украденного. Но тут ночью у него начался приступ удушья, видимо сказалось и скудное питание, и жизнь около параши. Неожиданно перед ним открылся огромный туннель, и он оказался в лучах яркого света. Боль от побоев куда-то исчезла, и Пархом провалился в этот туннель. Через неопределенное время свет стал таким ярким, что невозможно было находиться с открытыми глазами, и Пархом зажмурив глаза, полетел дальше. Сколько он летел, Пархом не помнил, после избиения и параши он испытывал реальное блаженство и хотел, чтобы это состояние никогда не прекращалось. Только все это промелькнуло в его голове, как он почувствовал, что стоит на ногах и открыл глаза. Перед ним стояла огромная стеклянная стена, разделенная на две половины, и в каждой из них были двери. На одной двери было написано «Рай» и за ней слышалась мелодичная музыка, люди пахали поле, убирали урожай, то есть, занимались повседневными делами. На другой двери было написано «Ад» и за ней толпы радостных полупьяных мужиков в окружении полуголых женщин играли в карты, ели, пили вино, в общем, веселились и развлекались, кто как хотел. И тут из-за стены раздался голос: - «В какую дверь хочешь войти?». Пархом не раздумывая, открыл дверь с надписью «Ад» и не вошел, а прямо влетел в эту дверь. Только он оказался за дверью, как его схватили два огромных чёрта, содрали с него одежду и голого куда-то поволокли. Пархом был в недоумении: - «Где, вино? Где карты? Где женщины?».  «То, что ты видел, это был наш агитпункт, а настоящий Ад здесь». И с этими словами забросили Пархома на огромную раскаленную сковороду. Пархом закричал от боли, попытался было соскочить, но черти несколькими отработанными веками ударами усадили его обратно и начали подкладывать дров в огонь под сковородой. Пархом взвыл от боли и жары и как вожделенное чудо в его воспаленном мозгу ему почудился брикет холодного мороженого или хотя бы маргарин из морозилки. Только Пархом это подумал, как перед его глазами возник старший черт Иегова, он походил вокруг сковороды, потрогал грязным пальцем сковороду, достаточно ли горяча и без предисловий обратился к Пархому: - «Маргарину хочешь?».  Перед мысленным взором Пархома возникла пачка маргарина, которая в тюрьме помогла ему освоиться на новом месте у параши, а в данный момент показалась ему вкуснее самого вкусного мороженного. Он с трудом сглотнул огромный ком слюны, кивнул головой и перед ним черт уже разворачивал пачку маргарина. Развернув, грязным пальцем, с заостренным ногтем, больше похожим на коготь – «Такой же, как у моей Вады» только и успел подумать Пархом, как черт ловко орудуя этим ногтем-когтем начал отламывать куски маргарина и подбрасывать их на сковороду под задницу Пархома. Тот взвыл еще сильнее.  Когда весь маргарин растаял на сковороде, Иегова поманил Пархома пальцем с еще большим и грязным когтем, чем у рядовых чертей и мысленно произнес: - «Поклонись мне и ты станешь одним из моих слуг!». Пархом с радостью и восторгом начал класть поклоны во все стороны, пока старший черт его не остановил. Боль мгновенно куда-то ушла, черти, взяв Пархома за руки, стащили его со сковороды и Пархом пошел вслед за Иеговой. Сделав всего лишь несколько шагов, Пархом оказался в огромном зале, отделанном мрамором, от которого после раскаленной сковороды так приятно веяло прохладой, и Пархом невольно подумал: - «А здесь тоже жить можно!». Иегова, полуобернувшись к Пархому: - «Мы же здесь живем!» -  подошел к одному парапету, на котором лежала какая-то страшная и голая женщина с лошадиным лицом. Пархом был непритязательным по отношению к женскому полу, для него главным фактором всегда было наличие лишь вагины, всем остальным он мог и пренебречь, но его так сильно передернуло от вида этой страшной женщины, и если бы у него не был пустым желудок, его бы точно стошнило. «Это наша жрица любви, зовут её, Дык-дык. Это бывшая судья Корейского района Павленюк, с южных краев. Она у нас пользуется особой почестью, так как она ни одного дела не закончила без обмана. Прежде, чем вступить в мою свиту, нужно вступить с ней в любовную связь. Это один из обязательных ритуалов». Пархом приблизился к ней и… узнал в ней судью, которая взяла с него три тысячи баксов и всё, ловко извратив, повернула проигранное им дело в его сторону, признала все его фальшивые документы законными. Но не это потрясло Пархома, а вид её женских причиндалов, которые некоторые недоумки по глупости называют прелестями. Это был сгусток грязи, коричневой слизи и еще чего-то непотребного, в котором копошились, то ли черви, то ли глисты, то ли ещё что-то. Пархом ещё раз испытал сильный приступ рвотного рефлекса, но, какое счастье, желудок был пустой. Он инстинктивно отпрянул от нее и замахал руками: - «Нет! Нет! Я не буду! Я не хочу!». Не успел он это додумать до конца, как два черта сильными руками схватили его и, резко наклонив, засунули его голову в эту кишащую мерзость головой. «Какая огромная вагина» - только и успел подумать Пархом и тут же почувствовал, как эта осклизлая мерзость лезет ему в рот, глаза, уши и он задыхается. Следующая его мысль была: - «Неужели конец?», но черти ловкими, отработанными веками движениями рук выдернули его обратно и он, чихая, кашляя и отплевываясь от залепившей все его лицо этой мерзостью, ловко полез на свою давнишнюю подругу Дык-дык. Обычно Пархом такое действо заканчивал за несколько минут, но сейчас из-за пережитого стресса никак не мог нащупать точку опоры и беспомощно елозил по грязному жирному телу Дык-дык. Иегова недовольно смотрел на этот вялотекущий процесс и что-то шепнул одному из чертей. Через пару секунд у того в руках оказалась раскаленная кочерга, которую он с большим удовольствием сунул Пархому прямо в пах. Повсюду разнесся запах паленой шерсти и жженого мяса, Пархом взвыл и, боясь повторения этой экзекуции, забарабанил всем телом по подруге Дык-дык, как новый китайский перфоратор. Через несколько секунд процесс подошел к своей завершающей стадии, и довольный Пархом, разбрызгивая по сторонам только что произведенную жидкость, довольный, резво соскочил со своей подруги Дык-дык. Старший черт удовлетворенно потер вспотевшие грязные лапы и отправил Пархома на реабилитацию в агитпункт. Тот не успел ничего сообразить и совершить хотя – бы одно движение, как оказался в агитпункте, где люди ели, пили, играли в карты и наслаждались общением с женщинами.
      «Какое счастье» - только и успел подумать Пархом – «Ну, здесь то я развернусь во всю свою мощь». Но тут к нему подошли два человека с до боли знакомыми лицами и с вопросом: - «Маргарину хочешь?».  Это были Фисена с Беленой.




Сон Пархома.

   Однажды Пархому пришла с воли посылка. Кто прислал, не было известно, видимо от каких-то знакомых. Вада о себе давно не давала знать. Но как бы там ни было Пархом, пока никого не было умял половину посылки в один присест, а остальное спрятал за парашу, чтобы никто не нашел и сытый, и довольный улегся на своем матраце у параши.  Его разморило, и он не заметил, как крепко уснул. Провалившись в фазу глубокого сна, ему приснился странный сон, будто он в древней Иудее и что он Иисус Христос, и на Елеонской горе в Синае произносит Нагорную проповедь. Одет он был как-то по странному. Одежда его состояла из набедренной повязки, представлявшей собой кусок льняного полотна, обвитый вокруг чресл и достигавший колен, длинного тканого хитона с длинными рукавами и плаща. Плащ представлял собой четырехугольный кусок шерстяной ткани коричнево-бурого цвета и сшитый так, что оставалось одно отверстие сверху для головы и два по бокам для рук. Широкая складка на груди использовалась как карман. У бедного населения такой плащ днем служил одеждой, а ночью одеялом. Хитон подвязывался поясом, в нем носили деньги или подвешивали мечи. Пояс был длинным и достаточно широким и изготавливался из кожи или шерсти. Сандалии представляли собой кожаную подошву, привязанную к ноге ремешками. Один из них проходил между большим и вторым пальцем, а другой вокруг пятки и над подъемом ноги.
   Только Пархом появился на Елионской горе и произнес первые слова, как к нему откуда-то начали стекаться толпы людей. Пархому это очень понравилось, и он с удвоенной энергией продолжал свою проповедь, главный смысл которой был, что и у параши живут люди и которым время от времени хорошие люди приносят вкусные посылки. Внимательные слушатели зааплодировали и воодушевленный Пархом, довольный тем, что люди его слова принимают так близко к сердцу и, памятуя свое общение в Аду с Иеговой, произнес: - «Поклонитесь мне, и я вам обещаю царствие небесное не только на небе, но и на земле. Всех, кто мне поклонится, запишу в агитпункт. Там много еды, вина и голых женщин». Немного подумав, добавил: - «И карт».
   Восторженная толпа подняла Пархома на руки и понесла в Иерусалим. При входе в город его встретили два первосвященника, лица которых он где-то уже видел, но никак не мог вспомнить. «Это ты царь иудейский, которого мы ждали пятьсот лет?»  «Я! Я!» «Это ты сделаешь нас учителями человечества?» «Я! Я!» «Твоё кредо???» Пархом встал в ступор, что это могло бы означать. Костерить по всем параметрам евреев, как это делали в тюрьме, было как-то несподручно, его сюда принесли евреи и, если что, они же и побить могут. И он выдал небольшую тираду, много раз слышанную им на зоне, смысл которой сводился к тому, что мы за евреев, но против жидов. Первосвященники изменились в лице, и повели его к Понтию Пилату. Понтий Пилат был представителем всаднического сословия. Уже во взрослые годы он оказался на должности прокуратора Иудеи, сменив на этом посту Валерия Грата. Это эпохальное событие произошло в 26 г. н.э. В те годы люди жили недолго и сегодня это был бритый и коротко стриженый 43 - летний мужчина преклонного возраста, то ли испанец, то ли германец по происхождению, в тоге с пурпурной каймой. В жизни Понтий Пилат был жестоким человеком. Современники давали ему такую характеристику: упрямый, безжалостный, жесткий, грубый, агрессивный «зверь», у которого не было никаких моральных границ и преград, к тому же он ненавидел евреев. Всё это происходило в канун иудейской Пасхи, и ради поиска истины Понтий Пилат прибыл в Иерусалим.
    У Понтия Пилата сильно болела голова, и он не хотел разбираться с каким – то приблудшим евреем. Но первосвященники Каиффа и Анна, указывая на Пархома, говорили: - «Вот он враг Кесаря!». Пархом, пятками чуя, что сейчас произойдет что-то непоправимое начал вспоминать, что же говорил и делал в это время Иисус Христос. И вспомнил: он лечил Понтия Пилата Руками от головной боли. Сделав шаг вперед к Понтию Пилату, помирать, так помирать и лучше с музыкой: - «У тебя болит голова, давай я вылечу» и начал водить руками над головой прокуратора. Прошло пять минут, потом еще пять минут, боль в голове не проходила, а лишь усиливалась, и под конец третьей пятиминутки Понтий Пилат не выдержал и обратился к первосвященникам: - «Вы кого мне привели?». Но с еврейской стороны слышались визгливые голоса: - «Это самозванец. Распни его! Распни!». Пархому опять показалось, что он где-то видел эти лица и визгливые парашные голоса и, присмотревшись, он чуть не лишился чувств: да это же Фисена с Беленой. «Это же я! Я! Я! Вы что, меня не узнаёте? Я не тот, кого вы ищете!» Но те сделали какое-то движение и на Пархома надели багряницу и колючий терновый венок. «Это же я! Я! вы что, меня не узнаёте?» - повторял и повторял Пархом, заливаясь слезами и соплями, проверьте меня. Но те не слышали Пархома. «Проверьте меня! Проверьте! Я знаю где находится тот, кого вы ищете! Я покажу его!». Получив несколько ударов   плетью в пах, Пархом пошел в город и, подойдя к небольшому дому, где стояли человек двенадцать, обнял одного из них. Стражники взяли этого человека под руки и увели, а Фисена с Беленой прилюдно дали Пархому тридцать три сребреника и отпустили. Только Пархом отошел от этого дома, как на него с визгом набросились стражники, чтобы отобрать деньги. В их визгливых криках он узнал своих давнишних друзей, Фисену и Белену и ему вдруг то ли послышалось, то ли почудилось: - «Ты чью, посылку сожрал, падла? Бабки гони».


 

      Василий Федорович Бессмертный – русский писатель, член Российского союза писателей.
      Его своеобразная энциклопедия-исследование, главный труд его, как писателя, это, безусловно, двухтомник «Остаюсь Бессмертным», объёмом более 1-000 страниц, и посвящён он проблеме извечного существования и непрекращающейся ни на миг борьбы на Земле   Добра со Злом.
      Эта общемировая проблема красной нитью проходит во всех его книгах, и эту проблему  Василий Федорович Бессмертный исследует в своих книгах с разных сторон и с разных ракурсов, стараясь дать объективный ответ на этот животрепещущий вопрос: «Почему вообще есть на Земле Зло и почему оно так живуче?»  И эта книга, продолжение этого исследования. Суть ее в том: люди должны знать, почему мы в такой богатой стране живем так бедно, и кто в этом виноват. В этой книге он попытался приоткрыть занавес, за которым, как змеиный клубок притаились оборотни всех мастей, в мантиях, погонах и прочей госамуниции, и которые под красивыми лозунгами и такими же красивыми обещаниями пьют кровь простых людей.
     Василий Федорович Бессмертный русский человек и потомственный казак, родился и вырос на Северном Кавказе и считает себя лицом кавказской национальности. Он истинный патриот своей Родины и  его книги пронизаны болью за судьбу России, за судьбу родного Отечества, за судьбу русского народа, против которого уже несколько столетий ведется необъявленная война на тотальное уничтожение. И его книги, по его мнению, хоть немного, но помогут выстоять в этой многовековой борьбе.