Девушка 19-го века

Дневник отличается от исповеди, хотя есть в них сходное. В дневник записывают непосредственные впечатления, которые возникают сразу после события. Это сама жизнь, ее отражение, первые мысли "по горячим следам". Еще актуальны участники, еще могут быть дополнения и даже вмешательство в повествование других лиц, еще не известен конец завязавшихся историй... Последовательно читая дневник, мы входим в жизнь написавшего его человека, смотрим на мир его глазами.

Живые впечатления трудно записать «задним числом». Конечно, записи Марии Башкирцевой, как и любые другие, выполнены из предположения, что они будут прочитаны. Потому они не совсем интимны, разговор идет как бы в присутствии третьих лиц, что не снижает, однако, его искренность и ценность. Есть некоторый «центризм» личности автора, что для такого документа естественно.

Башкирцева - потомственная дворянка, ее взгляды вполне "реакционны". Она считает, что человек образованный и люди низкого сословия - разные породы людей, даже на "генетическом уровне", как тогда говорили "по крови". Мое советское воспитание протестует, но иногда, встречая некоторых своих соплеменников, я тоже думаю о том, что из сорняка не вырастить «культурное растение».

Судьба Марии говорит о тщетности любых устремлений, - высоких или низких. - "Суета сует, все суета". Она не могла быть неверующей, только вера была способна наполнить смыслом ее короткую жизнь. Для этой девушки вопрос о смысле был очень важным, она постоянно к нему возвращалась.

Мария Башкирцева - приятный образ. Умная, образованная, знает, чего хочет. Мне, как вероятно и многим читателям близки ее мысли и переживания. Впрочем, иного и не может быть, они "человеческие, слишком человеческие". Как говорили древние, "подобное действует на подобное" (Similia similibus curantur). Надо заметить, что древние оказали большое влияние на образ ее мышления, она боготворила Рим. Париж, по ее мнению, сильно уступает. Рим она связывала с Горацием, Тибулом и многим другими авторами, которыми восхищалась. Россию она оставила в 10 лет. Когда приехала, будучи взрослой, Россия ей не понравилась. Не понравились люди, которых она успела там встретить. Впрочем, непросто за короткое время встретить человека, интеллектуально равновеликого ей. Она вообще скептически относилась к людям, претендующим на некоторое положение и на глубокое понимание жизни, что в ее глазах выглядело глупо. Она знала, что не будет жить долго, плохой диагноз ей поставили в 16 лет. Училась, и несмотря ни на что, готовилась к полноценной жизни. Но, когда уже была готова к осуществлению своих планов, умерла.

Мария торопилась жить. Торопилась не в смысле утилитарном, чтобы взять, напротив, - отдать, чтобы привнести в нее свое, оставить свой след. Ей это удалось, хотя смерть всегда была на горизонте ее жизни, всегда напоминала о себе. Она могла стать певицей, чувствовала музыку, имела голос, была замечена на этом поприще, но здоровье сказало - "Нет!". Занялась живописью. Вместе с ней я скользил по полотнам мастеров, делал наброски, искал тона и краски. И огорчался, что сам я не могу чувствовать живопись и музыку так, как это чувствовала она.

Была ли Мария счастлива? - Я бы сказал, - Да! В ее записях редко можно встретить уныние, скепсис, отчаяние. Не взирая ни на что, она могла принимать жизнь во всей ее полноте, испытывая наслаждение в творчестве, которое в завершающие годы стало единственным смыслом ее существования. Это был диалог с Богом, которому она редко противоречила. Как у библейского Иова. С ее судьбой я бы сопоставил сцену боя быков, которую она наблюдала в Испании и описала так: "Ему [быку] подводят несчастных лошадей с завязанными глазами, которым он распарывает живот. Кишки вываливаются, но лошадь все-таки поднимается и повинуется до последнего вздоха человеку". Часто звучит грустное: "Я не буду долго жить".

Поражает слог 14-летней Машеньки. В свое время меня также поразил Писарев, живший лет на 20 раньше ее, он тоже писал дневники примерно в таком же возрасте. И жизнь его тоже была короткой. Они как бы знали все наперед и впитывали в себя знания и ощущения с высокой интенсивностью. Оригиналы дневников этих замечательных людей написаны по-французски. Возможно, соприкосновение двух культур действовало благосклонно, побуждая записывать свои наблюдения и впечатления. Несмотря на отдаленность от нее России, Мария ощущала себя русской. Была в восторге от Льва Толстого, ей было приятно внимание французов к Тургеневу.

Удивляет, что эта книга, весьма популярная в начале 20-го века, сейчас мало знакома широкой публике. Прочитав дневник М.К.Башкирцевой, мне хочется повторить ее слова, сказанные по отношению к книгам О.Бальзака: "Я положительно горжусь тем, что иногда думаю также как и он".

Прочитал я также книгу А.Александрова "Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой" (2003). Автор говорит о том, что родственники при публикации дневника после смерти Марии выполнили цензуру, - сокращения и правки, в частности, сместили не два годе дату рождения. В своей книге автор пытается доказать, что М.К. обычный человек, не святая, и что она женщина. Однако, Мария ни на что другое и не претендовала, говорила откровенно о том, что ее волнует. Все это никак не снижает впечатление от написанного Марией, оно говорит само за себя.

Далее я копирую фрагменты из дневника, которые, как мне кажется, достаточно полно отражают ее взгляды, отношение к жизни и к своей судьбе. Конечно, фразы неотделимы от контекста, составляют с ним единое целое. Я сам это часто повторяю и, тем не менее, выдергиваю и копирую. В какой-то мере, в моем контексте слова М.К. будут отражать уже мои смыслы.

Полный текст дневника на сайте: http://brb.silverage.ru/zhslovo/sv/mb/index.php?r=dn На сайте есть также переписка с Ги-Де-Мопассаном, которому незадолго до смерти Мария хотела передать свои записи для публикации. Но его реакция ей не понравилась и она отказалась.
08.01.2016

              Мария Башкирцева

30.12.1873. Не надо обращать внимания на мелочи жизни, потому что впереди будет настоящая жизнь, со всеми ее горестями, болезнями, разлуками и, наконец, с неотвратимой смертью.

06.07.1874. Ничто не пропадает в этом мире. Когда перестают любить одного, привязанность немедленно переносят на другого, даже не сознавая этого, а когда думают, что никого не любят, - это просто ошибка. Если даже не любишь человека, любишь собаку или мебель, и с такою же силою, только в иной форме. Если бы я любила, я хотела бы быть любимой так же сильно, как люблю сама; я не потерпела бы ничего, даже ни одного слова, сказанного кем-нибудь другим. Но такой любви нигде не встретишь. И я никогда не полюблю, потому что никто не полюбит меня так, как я умею любить.

14.07.1874. Читайте, добрые люди, и поучайтесь! Этот дневник - самое полезное и самое поучительное из всего, что было, есть и будет написано! Тут вся женщина, со всеми своими мыслями и надеждами, разочарованиями, со всеми своими скверными и хорошими сторонами, с горестями и радостями. Я еще не вполне женщина, но я буду ею. Можно будет проследить за мной с детства до самой смерти. А жизнь человека, вся жизнь, как она есть, без всякой маскировки и прикрас, - всегда великая и интересная вещь.

16.07.1874. Соответственно моей теории о перенесении любви, вся сумма ее, которой я обладаю, сосредоточена в настоящей момент на Викторе, одной из моих собак. Я завтракаю, а он напротив меня положил на стол свою славную большую морду. Будем любить собак, одних только собак! Люди и кошки -- недостойные твари. Собака -- грязна, она жадными глазами следит за тем, как вы едите, она привязывается за то, что ее кормят. Однако, я никогда не кормлю своих собак, а они любят меня... А люди, разве они не ждут такой же подачки, разве они не так же прожорливы и продажны?!

17.07.1874. Говорят, что в России есть шайка негодяев, которые добиваются коммуны; это ужас что такое! Все отобрать и иметь все сообща. И их подлая секта так распространена, что журналы делают отчаянные воззвания к обществу. Неужели отцы семейств не положат конца этому безобразию? Они хотят все погубить. Чтобы не было больше цивилизации, искусства, прекрасных и великих вещей, одни материальные средства к существованию! Работа также сообща, никто не будет иметь право выдвинуться, благодаря какому-нибудь достоинству, выделяющему его из других. Хотят уничтожить университеты, высшее образование, чтобы сделать из России какую-то карикатуру Спарты!

* * *

Что я люблю больше всего - это когда нет никого, для кого хотелось бы существовать, то есть уединение.

* * *

Я похожа на один из портретов Первой Империи; для дополнения картины нужно было бы только, чтобы я сидела под деревом с книгою в руках. Я люблю, уединившись перед зеркалом, любоваться своими руками, такими белыми, тонкими и только слегка розоватыми в середине.

Это, может быть, глупо так хвастаться, но люди, которые пишут, всегда описывают свою героиню, а я сама своя героиня. Да и было бы странно унижать себя из ложной скромности. Ведь унижают себя на словах только тогда, когда, в сущности, вполне уверены в своей высоте. А в моих писаниях всякий увидит, что я говорю только правду, и еще подумают, что я безобразна и глупа: это было бы нелепо

02.08.1874. После целого дня беготни по магазинам, портным и модисткам, прогулок и кокетства, я надеваю пеньюар и читаю своего любезного друга Плутарха.

У меня гигантское воображение; я мечтаю о романтических приключениях прошедших веков, не сомневаясь, притом, что я самая романтическая из женщин и что это очень вредно!

24.08.1874. Смотрюсь в зеркало и вижу, что я хорошенькая. Я - хорошенькая, чего мне еще нужно! Разве я не могу сделать все, обладая этим? Боже мой, дав мне эту безделицу красоты (я говорю безделицу - из скромности). Ты дал мне уже слишком много! Я сознаю себя красивой и мне кажется, что все удастся мне. Все улыбается мне, и я чувствую себя счастливой, счастливой, счастливой!

05.09.1874. Никакое описание не может дать понятия о действительной жизни. Как передать эту свежесть, это благоухание воспоминаний? Можно выдумать то или другое, можно создать, но нельзя воспроизвести... Как бы живо ни чувствовал при описании, в результате получаются самые обыкновенные слова: лес, гора, небо, луна; все говорят то же самое. Да и к чему все это? Какое до этого дело другим? Другие никогда не поймут, потому что это они, а не я. Я одна понимаю, потому что я вспоминаю. И потом, люди не стоят того, чтобы мы старались передать им все это. Всякий чувствует, как я, всякий за себя. Я хотела бы достигнуть того, чтобы другие чувствовали то же, что я, за меня; но это невозможно: для этого нужно, чтобы они были мной.

06.09.1874. При всем моем изнеможении и ежеминутной ужасной тоске я не проклинаю жизни; напротив, я люблю ее и нахожу ее прекрасной. Поверят ли мне? Я нахожу все прекрасным и приятным, даже слезы, даже страдание. Я люблю плакать, люблю приходить в отчаяние, люблю быть огорченной и печальной. Я смотрю на все это, как на развлечение, и люблю жизнь, несмотря ни на что. Я хочу жить. Было бы жестоко заставить меня умереть, когда я так нетребовательна. Я плачу, я жалуюсь, и в то же время мне это нравится... нет, не это... Я не знаю, как выразить... Ну, словом, все в жизни мне нравится, все я нахожу приятным. И, желая счастья, я нахожу счастье даже в несчастье. То есть, собственно, это не я нахожу: тело мое плачет и кричит, но что-то, находящееся во мне, но стоящее выше меня, радуется всему. Не то, чтобы я предпочитала слезы радости, нет, но я далека от того, чтобы проклинать жизнь в минуты отчаяния, я благословляю ее и говорю, я несчастна, я жалуюсь, но я нахожу самую жизнь такой прекрасной, что все кажется мне прекрасным и счастливым, и я хочу жить! Вероятно, этот "некто", стоящий выше меня и радовавшийся даже слезам, покинул меня сегодня, потому что я чувствую себя очень несчастной.

Я еще никому не сделала зла, а меня уже оскорбили, унизили, оклеветали! Как могу я любить людей! Я ненавижу их, а Бог запрещает ненависть. Но Бог покинул меня, Бог испытывает меня. Но если Он испытывает меня, Он должен прекратить испытание. Он видит, как я принимаю это. Он видит, что я не скрываю скорби под подлым лицемерием, как этот плут Иов, который, разыгрывая комедию перед Господом, хотел провести Его.

13.09.1874. (Путешествие во Флоренцию). Мы объезжаем город в ландо, в полном туалете. Ах, как я люблю эти мрачные дома, эти портики, эти колонны, эту массивную, величественную архитектуру! Стыдитесь, архитекторы французские, русские, английские, спрячьтесь от стыда под землю. Провалитесь сквозь землю, парижские дворцы! Не Лувр -- он безукоризнен, -- но все остальные. Никогда больше не достигнуть этого чудного великолепия итальянцев. Я гляжу во все глаза на громадные камни палаццо Питти! Город грязен, чуть не в лохмотьях, но сколько в нем красоты! О, страна Данте, Медичи, Савонаролы! Как ты полна чудных воспоминаний для тех, кто думает, чувствует, понимает! Сколько дивных творений!

…Сидящая Богородица" Рафаэля мне не нравится. Лицо Богородицы бледно, цвет лица какой-то неестественный, выражение - подходящее скорее какой-нибудь горничной, чем Святой Деве, матери Христа. Но зато там есть "Магдалина" Тициана, которая привела меня в восторг. Только всегда есть какое-нибудь "только" - у нее полные, слишком пухлые руки: прекрасные руки для пятидесятилетней женщины. Есть также некоторые вещи Рубенса, Ван Дейка-- очаровательные. "Ложь" Сальватора Розы - очень хороша, очень правдива. Я сужу не в качестве знатока, мне нравится то, что всего правдивее, что ближе к природе. Да и не состоит ли в этом подражании природе самая цель живописи?

Я очень люблю полную и свежую фигуру жены Веронезе, им написанную. Я люблю этот жанр его живописи. Я обожаю Тициана, Ван Дейка, но этот несчастный Рафаэль! Только не узнал бы кто-нибудь, что я пишу! Меня приняли бы за дуру. Я не критикую Рафаэля -- я не понимаю его, со временем я, конечно, пойму его красоты.

Я провела во дворце два часа, не садясь ни на минуту, и не устала!.. Вещи, которые я люблю, не утомляют меня. Когда приходится смотреть картины и особенно статуи - я точно из железа. А если бы меня заставили ходить по магазинам Лувра или "Bon Marche", даже Ворта, - да я бы через три четверти часа расплакалась!

* * *

Добрые - глупы, умные - или хитры, или слишком заняты своим умом, чтобы быть добрыми. И потом -- всякое создание в сущности эгоистично. А поищите-ка доброты у эгоиста. Выгода, хитрость, интрига, зависть! Блаженны те, у кого есть честолюбие, - это благородная страсть; из самолюбия и честолюбия стараешься быть добрым перед другими, хоть на минуту, и это все-таки лучше, чем не быть добрым никогда.

* * *

Ну-с, дочь моя, исчерпали вы свою мудрость. - Для настоящего времени, да. По крайней мере, так у меня будет меньше разочарований! Никакая подлость не огорчит меня, никакая низость не удивит меня. Конечно, настанет день, когда мне покажется, что я нашла человека, но в этот день я обману себя безобразнейшим образом. Я отлично предвижу этот день. Я буду ослеплена, я говорю это теперь, когда вижу так ясно... Но тогда зачем жить, если все в этом мире низость и злодейство? Зачем? Потому что я понимаю, что это так. Потому что, что ни говори, жизнь прекрасна. И потому что, не слишком углубляясь, можно жить счастливо. Не рассчитывать ни на дружбу, ни на благородство, ни на верность, ни на честность, смело подняться выше человеческого ничтожества и занять положение между людьми и Богом. Брать от жизни все, что можно, не делать зла своим ближним, не упускать ни одной минуты удовольствия, обставить свою жизнь удобно, блестяще и великолепно, главное - подняться как можно выше над другими, быть могущественным! Да, могущественным! Могущественным! Во что бы то ни стало! Тогда тебя боятся и уважают. Тогда чувствуешь себя сильным, и это верх человеческого блаженства, потому что тогда люди обузданы или своей подлостью, или чем-то другим, и не кусают тебя.

Не странно ли видеть меня, рассуждающей таким образом? Да, но эти рассуждения в устах такого щенка, как я, - только лишнее доказательство, чего стоить мир. Он должен быть хорошо пропитан грязью и злобой, чтобы в такой короткий срок до такой степени озлобить меня. Мне едва пятнадцать лет.

И это доказывает явное милосердие Божие, потому что, когда я вполне постигну все безобразия мира, я увижу, что только и есть Он, там, наверху, на небе, я внизу, на земле. Это убеждение даст мне величайшую силу. Если я коснусь окружающей пошлости, то только для того, чтобы подняться, и я буду счастлива, когда не буду принимать к сердцу все эти мелочи, вокруг которых люди вертятся, борются, грызутся, рвут друг друга на части как голодные собаки.

Но я люблю жизнь, люблю ее горести и радости. Люблю Бога, и весь Его мир, со всеми его дурными сторонами, несмотря на все эти дурные стороны и, может быть, даже вследствие них.

Почему это никогда нельзя говорить без преувеличений? Мои черные размышления были бы справедливы, если бы были несколько спокойнее, их неистовая форма лишает их естественности.

Есть черствые души, но есть прекрасные поступки, и честные души, но все это порывами и так редко, что нельзя смешивать их с остальным миром.

27.12.1875. Вся моя жизнь - в этом дневнике; мои наиболее спокойные минуты - когда я пишу. Это, может быть, мои единственные спокойный минуты.

Если я умру скоро, я все сожгу, но если я не умру, дожив до старости, все прочтут этот дневник. Я думаю, что еще не существует такой фотографии, если можно так выразиться - целой жизни женщины, всех ее мыслей, всего, всего. Эго будет интересно. Если я умру молодой, скоро, и - по несчастью - не успею сжечь этот дневник, скажут про меня: "Бедное дитя! Она любила, и отсюда все ее отчаяние"! Пусть говорят, я не буду доказывать противного, потому что -- чем больше я буду говорить, тем меньше мне поверят.

14.01.1876. Каждая тварь, каждый человек имеет определенный запас любви. Каждый человек любит постоянно, но только любовь эта обращается на разные предметы, а когда кажется, что он вовсе не любит, любовь изливается на Бога, или на природу, в словах, или письменно, или просто во вздохах и мыслях.

Затем есть существа, которые пьют, едят, смеются и ничего больше не делают; у них эта "энергия" или совсем заглушена животными инстинктами, или расходуется на все предметы и на всех людей вообще, без различия, ненаправленно. Таких людей обыкновенно называют добродушными и они вообще не умеют любить.

Есть также люди, которые никого не любят. Это не точно; они все-таки любят кого-то, но только особенным, не похожим на других способом. Но есть еще несчастные, которые действительно не любят, потому что они любили и больше не любят. И опять вздор! Говорят, они не любят - хорошо. Но почему же тогда они страдают? Потому что они все-таки любят, а думают, что разлюбили - или из-за неудачной любви, или из-за потери дорогой личности.

18.03.1876. Зачем я так тщеславна? Зачем я честолюбива? Зачем я так рассудительна? Я не способна посвятить минуте удовольствия целые годы величия и удовлетворенного тщеславья.

Да, говорят романисты, но этой минуты удовольствия достаточно, чтобы осветить ее лучами целое существование. О! Нет! Теперь мне холодно, и я люблю, завтра мне будет тепло, и я не буду любить. И от таких изменений температуры зависят судьбы людей!

03.04.1876. Как странно! Пока я носила фетровую шляпу, казалось, что все еще зима; вчера я надела соломенную - и тотчас же, казалось, наступила весна. Часто какая-нибудь шляпа или платье производят такое впечатление, точно так же, как очень часто какое-нибудь слово или жест ведут за собой серьезную вещь, уже давно подготавливающуюся, но все не проявлявшуюся до этого маленького толчка.

09 04 1876 Известное количество грехов также необходимо человеку, как известное количество воздуха, чтобы жить.

12 04 1876 Англичане - самый счастливый народ. Я говорю не о коммерческом благоденствии, но о внутреннем состоянии.

13.04.1876. Я стала на колени среди комнаты, сложив руки и подняв глаза, но что-то говорит мне, что молитва бесполезна: я буду иметь только то, что на мою долю назначено. И ни одним горем не меньше, ни одним страданием не больше.

Остается только одно: безропотно покориться.

Я отлично знаю, что это трудно, но иначе в чем же была бы заслуга?

Я верю, безумная, что порывы страстной веры, горячие молитвы могут что-нибудь сделать!

Бог хочет немецкой покорности, а я к ней неспособна!

Думает ли Он, что покоряющиеся таким образом должны были для этого преодолеть себя?

О! Вовсе нет! Они покоряются потому, что у них в жилах вода вместо крови, потому что это для них легче.

Разве это заслуга - быть спокойным, если это спокойствие в натуре человека? Если бы я могла покориться, я добилась бы этого, потому что это прекрасно. Но я не могу. Это уже не трудность, это невозможность. В момент упадка сил я буду покорна, но это будет не по моей воле, а просто потому, что это будет.

19.04.1876. Чем бы я ни сделалась, я завещаю свой дневник публике. Все книги, которые читаются - только измышления, положения в них - натянуты, характеры - фальшивы. Тогда как это - фотография целой жизни. Но, скажете вы,- эта фотография скучна, тогда как измышления - интересны. Если вы говорите это, вы даете мне далеко не лестное понятие о вашем уме. Я представляю вам здесь нечто невиданное. Все мемуары, все дневники, все опубликованные письма - только подкрашенные измышления, предназначенные к тому, чтобы вводить в заблуждение публику. Мне же нет никакой выгоды лгать. Мне не надо ни прикрывать какого-нибудь политического акта, ни утаивать какого-нибудь преступного деяния. Никто не заботится о том, люблю ли я или не люблю, плачу или смеюсь. Моя величайшая забота состоит только в том, чтобы выражаться как можно точнее.

21.04.1876. Послушайте, вот что: если душа существует, если душа оживляет тело, если одна только эта прозрачная субстанция чувствует, любит, ненавидит, желает, если, наконец, одна только душа заставляет нас жить,- каким же образом происходит, что какая-нибудь царапина бренного тела, какой-нибудь внутренний беспорядок, излишек вина или пищи,- может заставить душу покинуть тело?

Откуда приходится заключить, что душа - чистый вымысел. А это заключение заставляет рушиться одно за другим, как театральные декорации при пожаре, все наши верования, самые существенные, самые дорогие.

07.05.1876. В этом мире все, что не грустно - глупо, и все, что не глупо - грустно.

19.05.1876. Есть в человеке известная потребность в идолопоклонстве, в материальных, физических ощущениях! Бога в простоте Его величия недостаточно. Нужны образа, чтобы глядеть на них, и кресты, чтобы к ним прикладываться.

31 05 1876. Здесь (в дневнике) меня видят с внутренней стороны. С наружной я совсем другая. Можно подумать, что у меня нет ни одной неприятности, что я привыкла к тому, что мне повинуются и люди, и обстоятельства.

06.06.1876. Я глубоко презираю весь мир, и потому я не могу ни жаловаться, ни сердиться на кого бы то ни было.

Значит, любви, такой, какой я себе представляла ее, не существует? Это только фантазия, идеал.

Высшая чистота, высшая скромность - просто выдуманные мною слова?

08.06.1876. Когда мною овладевает лихорадка чтения, я прихожу в какое-то бешенство, и мне кажется, что никогда не прочту я всего, что нужно; я бы хотела все знать, голова моя готова лопнуть, и я снова словно окутываюсь плащом пепла и хаоса.

Я спешу, как сумасшедшая, читать Горация.

Живешь только раз! А меня заставляют недостойно терять мое время! А дни все бегут и бегут, они уже никогда не вернутся, они все укорачивают мою жизнь.

13.06.1876. Бог не без намерения создал меня такою, как я есть. Он не мог дать мне способность все видеть, только для того, чтобы мучить меня, ничего не давая. Это предположение не согласуется с природой Бога, который есть сама доброта и милосердие.

Я буду иметь все или умру. Пусть он делает, как знает!

02.07.1876 Я имею понятие обо всем, но изучила глубже только историю, литературу и физику, чтобы быть в состоянии читать все-все, что интересно.

02 07.1876. Amor decrescit ubique crescere non possit. "Любовь уменьшается, когда не может больше возрастать".

02.07.1876. Этот дневник будет напечатан только после моей смерти: в нем я слишком обнажена, чтобы показать его, пока я жива.

03.07.1876. Из Рима произошли все остальные державы.

Рим поглотил Грецию, родину цивилизации, искусств, героев и поэтов. Все, что с тех пор было построено, изваяно, придумано - разве все это не подражание древним?

У нас новое - только средние века. А почему? Почему мир так обветшал? Разве ум человеческий дал уже все, что он мог дать?

03.07.1876. Все, что я говорю, я не вычитала из книг и не испытала сама, но пусть все те, которые пожили, кому не шестнадцать лет, как мне, отложат в сторону ложный стыд, который испытывают, признаваясь в таких вещах, и скажут, что мои слова - неправда. Если кто-нибудь довольствуется малым, то только потому, что не видит дальше того, что имеет.

06.08.1876 Петербург выигрывает ночью. Не могу себе представить ничего великолепнее Невы, с цепью фонарей по набережным, составляющей контраст с луной и темно-синим, почти серым небом. Недостатки домов, мостовых, мостов ночью скрадываются в приятных тенях. Ширина набережных выступает во всей красоте. Шпиц Адмиралтейства теряется в небе, и в голубом тумане, окаймленном светом, виднеются купол и изящные формы Исаакиевского собора, который кажется какой-то тенью, спустившейся с неба. Мне хотелось бы быть здесь зимою.

02.09.1876. Храбрость состоит не в том, чтобы делать то, чего другие боятся и что вам не страшно; настоящая, единственная храбрость - это заставить себя сделать то, что страшно".

22.09.1876. Я противоположна тем людям, которые говорят: "с глаз долой-- из сердца вон". Исчезнув с глаз моих, предмет получает двойное значение, я его разбираю, восхищаюсь им, люблю его.

25.12.1876. Прелестные мечты, заоблачные фантазии заглушали все другие чувства и создали, как обыкновенно, жизнь, не имеющую ничего общего с людскими делами.

16.05.1877. Меня мучает мысль, что мой дневник не будет интересен, что невозможно придать ему интерес, избегая неожиданностей. Если бы я писала с перерывами, может быть, я могла бы... но эти ежедневные заметки заинтересуют разве какого-нибудь мыслителя, какого-нибудь глубокого наблюдателя человеческой природы... Тот, у кого не хватит терпения прочесть все, не прочтет ничего и ничего не поймет.

23.05.1877. О, когда я думаю, что живешь только один раз и что всякая прожитая минута приближает нас к смерти, я просто с ума схожу!

Я не боюсь смерти, но жизнь так коротка, что растрачивать ее подло!

Какое чудное время молодость! С каким восторгом буду я вспоминать эти дни ученья и искусства!

При мысли о том, что мне 17 лет, я краснею до ушей, мне почти 17 лет, а что я сделала? Ничего... это меня убивает.

Не понимаю только, как могла я вести себя так глупо и рассуждать так умно?

Женщина, которая пишет, и женщина, которую я описываю - две вещи разные. Что мне до ее страданий? Я записываю, анализирую! Я изображаю ежедневную жизнь моей особы, но мне, мне самой все это весьма безразлично. Страдают, плачут, радуются моя гордость, мое самолюбие, мои интересы, моя кожа, мои глаза, но я при этом только наблюдаю, чтобы записать, рассказать и холодно обсудить все эти ужасные несчастия, как Гулливер смотрел на своих лиллипутов.

01.09.1877. Христианство нас учит прощению.

Что такое прощение?

Это отказ от мщения и наказания. Но если не было намерении ни мстить, ни наказывать, можно ли простить1 И да, и нет. Да - потому что так говорят себе и другим и поступают, как будто бы обиды и не существовало!

Нет - потому что никто не властен над своей памятью, и пока помнят, еще не простили.

21.09.1877. Я глупа, у меня нет такта, и никогда не было. Укажите мне хоть на одно мое умное слово или разумный поступок. Ничего, кроме глупостей! Я считала себя умной, а я нелепа. Я считала себя смелой, а я боязлива. Я думала, что у меня талант, и не знаю, куда я его дела. И при всем этом претензия писать прелестные вещи! Вы, может быть, сочтете умным то, что я только что высказала; это только так кажется, но на самом деле не умно. У меня не достает ловкости судить о себе верно, что заставляет предполагать скромность и массу других качеств. Я ненавижу себя!

Когда я только подумаю о годах, целых годах, которые потеряны мною! От гнева испытываешь желание послать все к черту... Но это было бы еще хуже. Итак, ничтожное и отвратительное существо, будь довольна и тем, что, наконец, принялась за дело! Я могла бы начать в тринадцать лет! Четыре года!

Люди потому стыдятся своей наготы, что не считают себя совершенными. Если бы они были уверены, что на теле нет ни одного пятна, ни одного дурно сложенного мускула, ни обезображенных ног, то стали бы гулять без одежды и не стыдились бы.

Нужно, чтобы то, что вы видите или слышите, было достаточно возвышено, чтобы наполнить всю голову, тогда оно будет бесконечно могущественно.

31.08.1878. Я обладаю в величайшей степени способностью создавать много из ничего; а то, что волнует других, нисколько не задевает меня

29.09.1878. Мужчина, обладая известного рода инициативой почти во всем, должен быть признан наиболее виновным; хотя на основании этого он вовсе не может считаться более злым, чем женщина, которая, являясь существом в некотором роде пассивным, в известной степени избегает ответственности, не будучи, однако, на основании этого лучше, чем мужчина

04.12.1878. Если бы я была умна... Но ведь я умна только на словах, да и притом только до тех пор, пока говорю сама с собой. Где я на самом деле проявила, доказала свой ум?

17.12.1878.В жизни есть вещи, к которым не надо подходить слишком близко, потому что только испачкаешь себе губы и испортишь самый предмет.

Январь 1879. Существует Бог или нет, надо верить этому абсолютно или же быть очень счастливым: тогда можно обойтись и без этого. Но в горе, в несчастье, наконец, во всех неприятностях, лучше умереть, чем не верить. Бог спасает нас от бесконечного отчаяния. Подумайте же, каково, когда к Нему обращаешься как к своему единственному прибежищу и не веришь!

28.01.1879. Дюма: "Одна дурная пьеса не служит доказательством того, что таланта нет, между тем, как одна хорошая показывает, что он есть".

Гений может сделать дурную вещь, но дурак никогда не сделает хорошей.

14.03.1879. Настойчивость слабохарактерного, который, не будучи способен на что-нибудь серьезное, высказывает стойкость в пустяках.

14 03 1879. Нет более приятного ощущения, как делать добро, которое не принесет вам никакой выгоды.

01.04.1879. Почему веселье должно быть приятнее скуки? Стоит только сказать себе, что скука мне нравится и забавляет меня.

Очень ловкое заимствование мысли Эпиктета: но я могла бы ответить, что впечатления непроизвольны; и как бы ни был силен человек, он всегда имеет первое побуждение, после которого уж можно располагать собою по желанию, но оно будет всегда и несмотря ни на что. И гораздо натуральнее действовать под первым впечатлением, естественным, умеряя или увеличивая это испытанное чувство, чем перевертывать его, искажать и уродовать свои чувства, пока они ассимилируются или, вернее, пока все не смешается, не изгладится и не перестанешь думать о чем бы то ни было... перестанешь жить... и вот до чего мне хочется довести себя. Было бы короче... Но нет, тогда все было бы кончено.

Самое гнусное на этом свете - это не принадлежать к нему, жить словно спрятавшись, не видеть интересных людей, не быть в состоянии обменяться мыслью, не видеть людей знаменитых или блестящих. Вот это смерть, вот это ад!

01.04.1879. Я люблю уединение и даже думаю, что если бы я жила, то время от времени уединялась бы, чтобы читать, размышлять и отдыхать; тогда это прелесть, это тихое и чудесное блаженство. Во время сильной жары бываешь очень рад спрятаться в погребе; но большая разница остаться там надолго или навсегда!

20.04.1879. Я привыкла к Богу, я пробовала не верить в Него и не могла... это было бы полное разрушение, хаос, у меня только и есть, что Бог.

21.06.1879. Общее чувство увеличивает горе во столько же миллионов раз, сколько шуму, сочувствия, даже оскорблений вокруг смерти.

18.08.1879. Я думала, что буду делать в этом мире совсем не то, что делаю, и раз я делаю не то, что думала, не все ли равно, что я думала.

30.08.1879. Не думаю, что когда-нибудь я могла бы испытать такое чувство, в которое не входило бы честолюбие. Я презираю людей, которые не представляют из себя ничего.

22.08.1879. О, великий Бальзак! Ты величайший гений в свете; куда ни пойдешь, везде видишь твои удивительные комедии!

30.08.1879. Фатализм -- религия ленивых и отчаявшихся. Я отчаялась и клянусь вам, я не дорожу жизнью. Я не сказала бы этой пошлости, если бы это подумала на минуту, но я это думаю всегда, даже в веселые минуты. Я презираю смерть, если там нет ничего... то все это очень просто, если есть что-нибудь, я полагаюсь на Бога.

* * *

Я еще понимаю, что можно преклоняться перед королями, но я не могу обожать или уважать человека, который перед ними преклоняется.

* * *

Аристократия не разрушается и не создается в один день, она должна поддерживать себя, но не должна запираться в какую-то глупую цитадель.

31.10.1879. Франция -- прелестная и занятная страна восстания, революции, моды, ума, грации, элегантности, одним словом, всего, что дает жизни прелесть и неожиданность. Но не ищите в ней ни серьезного правительства, ни добродетельного человека (в античном значении слова), ни брака по любви... ни даже настоящего искусства.

Прекрасная страна для волокитства и для удовольствия, но для остального?.. Но это всегда так, и другие страны со своими солидными и достойными уважения качествами иногда бывают скучны.

Франция для молодых девушек страна скверная, и это не слишком сильно сказано. Нельзя вложить более холодного цинизма в союз двух существ, чем вкладывают здесь при соединении браком мужчины и женщины.

Торговля, промышленность, спекуляция -- сами по себе слова в известном смысл почтенные, но в применении к браку они отвратительны, а между тем нет более подходящих понятий для определения французских браков.

08.01.1880. "Булавочные уколы сводят вас с ума, но сильный удар дубины вы можете перенести".

18.03.1880. Бесполезные жертвы и несчастья переносятся втрое труднее.

07.05.1880. О поцеловал мою руку, и с горестью я должна признаться, что мне это было приятно не из-за личности, но из-за тысячи вещей, - ведь все-таки я же женщина.

07.09.1880. Мои домашние мне неприятны, я заранее знаю, что скажет мама или тетя, что они сделают при тех или других обстоятельствах, как они будут держать себя в гостиной, на прогулке, на водах, и все это меня ужасно раздражает... точно режут стекло.

10.09.1880. Смерть меня не страшит; я не осмелилась бы убить себя, но я хотела бы покончить со всем этим...

28.09.1880. Я просила только об одном, чтобы наша дружба осталась в таких границах, чтобы она могла продолжаться..

10.10.1880. Была в Лувре. Если видишь и чувствуешь искусство так, как я, значит, обладаешь незаурядной душой. Ощущать красоту и понимать, почему это прекрасно - огромное счастье.

26.12.1880. Я знаю, что как все другие, я иду к смерти, к уничтожению; я взвешиваю обстоятельства жизни, которые, каковы бы они ни были, кажутся мне ничтожными и суетными, и тем не менее я не могу покориться. Значит, это сила, значит, это ничто, значит, это не "переход", не промежуток времени, который безразлично, где бы ни провести - во дворце или в погребе; значит, есть что-нибудь сильнее и истиннее, чем наши безумные фразы обо всем этом! Значит, жизнь не простой переход, не ничтожество, но самое дорогое для нас, все, что мы имеем?

Говорят, что это ничто, потому что нет вечности. Безумные!

Жизнь - это мы; она принадлежит нам, она все, что мы имеем; как же можно говорить, что она ничто. Но если это ничто, покажите же мне что-нибудь, представляющее нечто!

01.01.1881. Для меня измена была бы ужасна. Очень немногие люди имеют счастье испытать настоящую любовь, которая не может прекратиться, хотя бы она и не была взаимна. Вообще, люди не способны испытывать такое цельное чувство: что-нибудь отвлекает их или мешает им, и они довольствуются обрывками чувств, которые меняются, вот почему многие пожимают плечами, когда при них говорят о вечной или неизменной любви, которая встречается очень редко

Настоящая любовь может и не быть вечной, но она может быть только один раз в жизни.

05.01.1881. Если будут работать двое (рядом), будет известное соревнование, которое раздражает.

07.01.1881. Есть удовлетворение в том, что сознаешь себя лучше других. Пасть жертвой чего-нибудь так, чтобы об этом знали другие, - это прелестное чувство, это почти что патент на честность, на нравственную чистоту... А совесть? Иметь чистую совесть и видеть низость других, сознавать себе чистым, а других грязными, даже в ущерб самому себя,- при таких условиях испытываешь тем большую радость, чем больше являешься жертвой.

08 01 1881. У меня настоящая страсть к книгам - я прибираю их, считаю, рассматриваю, один вид этой массы томов меня радует. Я отхожу немного, чтобы смотреть на них, как на картину.

15.01.1881. Самое обыкновенное лицо в мире может сделаться интересным благодаря шляпе, берету или драпировке; я говорю все это для того, чтобы сказать, что каждый вечер, возвратясь из мастерской усталая и испачканная, я умываюсь, надеваю белое платье и убираю голову белой косынкой из индейской кисеи с кружевами, как старухи у Шардена и девочки у Греза, мое лицо делается от того прелестным - никогда нельзя было бы и подумать, что оно может быть таким... Сегодня вечером косынка легла, как носят египтянки, и я не знаю, каким образом лицо мое сделалось прекрасным. Это слово вообще не подходит к моему лицу, но это чудо произошло благодаря головному убору. Это меня развеселило.

Теперь это сделалось привычкой; мне неловко оставаться вечером с непокрытой готовой, и моим "печальным мыслям" приятно быть покрытыми, я чувствую себя как-то уютнее и спокойнее.

26.01.1881. Я не спала, но видела картину, и мне казалось, что я работаю над ней, но делаю как раз обратное тому, что нужно, стираю то, что хорошо, точно меня толкает сверхъестественная сила. Это меня раздражало, я была беспокойна, страшно взволновалась, старалась уверить себя, что это сон, и не могла. Уж не бред ли это? - спрашивала я себя. Я думаю, что это был бред, я теперь знаю, что это такое

03.03.1881. Открыла Новый Завет, забытый на время, и два раза в течение нескольких дней была поражена соответствием случайно попавшейся на глаза строчки с моей мыслью.

30 03 1881. Не знаю, что ужаснее: быть самой виноватой в своем несчастии или страдать от других...

08.05.1881. Я сама - ничто, между мною и остальным миром - завеса. Если бы можно было знать, что там, но это неизвестно; впрочем, это любопытство сделает для меня смерть менее ужасной.

Десять раз в день я восклицаю, что хочу умереть, но это только выражение моего отчаяния. Если думают, что я желаю смерти, то это неправда. Это манера говорить, что жизнь ужасна; но все-таки хочешь жить, особенно в мои годы. Но не расстраивайтесь: меня еще хватит на некоторое время. Обвинять никого нельзя. Это воля Божия...

20.05.1881. Нигде нет точки опоры. Живопись - хорошая вещь! Знаете, в тяжелые минуты никогда не бываешь слишком несчастен, если есть светлая точка на горизонте. Я говорила себе: подождем немного, живопись спасет нас. Теперь я сомневаюсь во всем, я не верю

26.05.1881. Россия, Малороссия. Мне было нужно это большое путешествие: равнина, равнина, равнина со всех сторон. Это красиво, я в восторге от степей, как от чего-то нового... Это что-то почти бесконечное... когда встречаешь леса и деревни, уже это не то... Меня восхищает приветливость всех чиновников, даже носильщиков, как только въедешь в Россию; на границе служащие разговаривают, как со знакомыми. Я провела уже двадцать шесть часов в вагоне, остается еще тридцать. Голова идет кругом от этих расстояний!

07.06.1881. Неужели же я умру? Бывают минуты, когда я холодею при этой мысли. Но я верю в Бога, мне не так страшно, хотя... я очень хочу жить. Или я ослепну; это было бы то же самое, так как я лишила бы себя жизни... Но что же ожидает нас там1 Не все ли равно? Избегаешь, во всяком случае, знакомых страданий.

07 06 1881. Мне вредит то, что я отдаю себе отчет в малейших движениях моей души и невольно думаю, что та или другая мысль вменится мне в заслугу или в осуждение; а с той минуты, как я сознаю, что это хорошо, исчезает всякая заслуга. Если у меня является великодушный, добрый, христианский порыв, я это тотчас же замечаю: следовательно, помимо своей воли я чувствую удовлетворение при мысли о том, что это должно, по моему мнению, вознаградиться... Эти размышления убивают всякую заслугу... Вот сейчас мне захотелось сойти вниз, обнять маму, смириться перед ней; за этою мыслью, естественно, последовала другая, говорившая, что это делает мне честь, и все пропало.

13.07.1881. Как ни странно это может показаться, здесь (в России) нет ни деликатности, ни нравственности, ни скромности в их настоящем смысле.

Во Франции, в маленьких городах, боятся духовника, уважают бабушку или старую тетку... Здесь - ничего подобного.

Женятся часто по любви и очень легко увозят невест, но все это скоро остывает.

21.07.1881. Бог не исцелит меня вдруг, в церкви; нет, ничего подобного я не заслужила, но Он сжалится надо мною и вдохновит доктора, который поможет мне... Я не перестану молиться.

26 07 1881. Умирая молодою, внушаешь сострадание всем другим. Я сама расстраиваюсь, думая о своей смерти. Нет, это кажется невозможным. Ницца, пятнадцать лет, Рим, безумства в Неаполе, живопись, честолюбие, неслыханные надежды - и все для того, чтобы окончить гробом, не получив ничего, даже не испытав любви!

Я так говорила: люди, как я, долго не живут, особенно при таких обстоятельствах, как мои. Жить - значило бы иметь слишком много.

02.10.1881. Мадрид. Бой быков! Отвратительная бойня лошадей и быков, где люди, по-видимому, не подвергаются никакой опасности и где они играют низкую роль.

Ему (быку) подводят несчастных лошадей с завязанными глазами, которым он распарывает живот. Кишки вываливаются, но лошадь все-таки поднимается и повинуется до последнего вздоха человеку

02.10.1881. Чувствовать цвет и не передать его, это невозможно.

Завтра я пойду в музей одна. Трудно поверить, как оскорбительно действует глупое рассуждение перед великими произведениями. Это режет, как ножом, и если сердиться, то имеешь слишком глупый вид.

Мне кажется, что можно серьезно говорить о чем-нибудь, глубоко трогающем вас, только с тем, с кем вы имеете полное духовное общение.

Высказать свое глубокое впечатление просто и серьезно, как чувствуешь... Я не представляю себе, что могла бы открыть его кому-нибудь, кроме человека, которого любила бы всею душой... Если бы я могла это сделать по отношению к человеку, к которому я равнодушна, это тотчас создало бы невидимую связь, которая потом была бы стеснительной: точно вместе совершили дурное дело.

16.10.1881. Я пошла на него (бой быков) неохотно, с легким отвращением; но я сохранила спокойствие перед этой бойней с утонченными жестокостями. Все это прекрасно, но с тем условием, чтобы ничего не видеть... А кончаешь тем, что заинтересовываешься и сохраняешь храбрый вид при всех этих низостях уже из гордости. Я смотрела все время. Выходишь оттуда, несколько опьяненная кровью; еще немного -- и стал бы всех людей ударять железным острием в затылок.

За обедом я разрезала дыню с таким чувством, как будто вонзала копье; мне казалось, что мясо еще трепещет, только что вырезанное из быка. От этого мороз пробегает по коже и голова точно в тисках; вот настоящая школа убийц.

28.10.1881. Я понимаю, что жить с семьей - счастье, и я была бы несчастна одна. Можно делать покупки с семьею, ездить кататься с семьею, иногда в театр; можно в семье хворать, лечиться и делать все нужные и интимные вещи; но путешествовать с семьею!! Это так же приятно, как - вальсировать со своей теткой. Это смертельно скучно и даже несколько смешно.

30.11.1881. Вся моя жизнь заключалась в труде! Только те, кто был на моем месте, могут понять меня.

21.01.1882. Бастьен-Лепаж очень мал ростом, белокур, причесан по-бретонски. У него вздернутый нос и юношеская бородка. Вид его обманул мои ожидания. Я страшно высоко ставлю его живопись, а между тем на него нельзя смотреть, как на учителя, с ним хочется обращаться как с товарищем, но картины его стоят тут же и наполняют зрителя изумлением, страхом и завистью.

30.01.1882. У всякого свой темперамент, но что касается так называемой грамматики искусства, то ей следует учиться у классиков. Ни Бастьен и никто другой не могут научить своим отличительным свойствам; выучиваются только тому, чему можно научиться; все остальное зависит от самого себя.

13.02.1882. Быть занятым все время и думать о том, что делаешь,- это счастье. Против этого, не устоит никакое другое занятие. И я, которая так часто жалуется, я благодарю Бога за эти три дня, и в то же время дрожу, что это не будет так продолжаться.

Тогда все получает другой вид, мелочи жизни уже не тревожат; поднимаешься выше этого, и все существо проникается каким-то светом: божественным снисхождением к толпе, которая не понимает тайных, переменчивых, разнообразных причин вашего блаженства, которое более непрочно, чем самый недолговечный цветок.

24.08.1882. Дураки думают, что для того, чтобы быть реалистом, достаточно писать первую попавшуюся вещь, не аранжируя ее. Хорошо, не аранжируйте, но выбирайте и схватывайте, в этом все.

23.08.1882 Дюма совершенно прав: не вы владеете сюжетом, а сюжет вами.

01.09.1882. В Бальзаке вы найдете все... Я положительно горжусь тем, что иногда думала так же, как и он.

21.11.1882. Я никогда не вылечусь. Чувствуете ли вы, сколько в этом отчаянного, несправедливого, ужасного? Понимаете ли вы - на всю жизнь, до самой смерти?..

Мне все кажется, что я говорю о ком-то другом... Да и как убедиться в реальности этого ужасного кошмара, этой безобразной, жестокой, возмутительной вещи? Как уверить себя, что это не дурной сон, что это, возможно, останется так навсегда?

28.12. 1882 . Пусть мне дадут хотя бы не более десяти лет, но в эти десять лет - славу и любовь, и я умру в тридцать лет довольная.

Я ведь говорила вам, что скоро умру, это не могло так продолжаться; не могла долго продолжаться эта жажда, эти грандиозные стремления.

Однако меня занимает положение осужденной или почти осужденной. В этом положении заключается волнение, я заключаю в себе тайну, смерть коснулась меня своей рукою; в этом есть своего рода прелесть, и прежде всего это ново.

Говорить серьезно о моей смерти -- очень интересно, и, повторяю, это меня занимает.

01.01.1883. О, до какой степени чувствуешь свое ничтожество! И к чему все? Зачем?.. Должно быть что-нибудь кроме этого; скоропреходящей жизни недостаточно, она слишком ничтожна сравнительно с нашими мыслями и стремлениями. Есть что-нибудь кроме нее - без этого сама жизнь непонятна и идея Бога нелепа.

Будущая жизнь... бывают минуты, когда как-то смутно провидишь ее, не умея понять и ощущая только ужас.

24.02.1883. О, я бы обожала своих знаменитых друзей - не из тщеславия только, но ради них самих, их достоинств, их ума, таланта, гения. Ведь это какая-то совсем особенная порода людей. Поднявшись над банальной сферой золотой посредственности, почувствовать себя в чистой атмосфере, в кругу избранных, где можно взяться за руки и свиться в стройный хоровод...

27.02.1883. Я рождена скульптором; я люблю форму до обожания. Никогда краски не могут обладать таким могуществом, как форма, хотя я и от красок без ума. Но форма! Прекрасное движение, прекрасная поза. Вы поворачиваете - силуэтка меняется, сохраняя все свое значение!.. О, счастье, блаженство!

18.04.1883. Если бы у меня был голос, как прежде, я могла бы петь вещи чудные, драматические, никому неведомые... Зачем? Жизнь слишком коротка. Не успеваешь ничего сделать! Мне хотелось бы работать над скульптурой, не бросая живописи. Не то, чтобы мне хотелось быть скульптором, но просто мне видятся такие чудные вещи и я чувствую такую настоятельную потребность передать то, что вижу.

22.04.1883. Я прислушиваюсь к разговорам и говорю себе, что вот ведь все эти люди только и делают всю свою жизнь, что говорят глупости. Счастливее ли они, чем я?.. Их горести совсем другого рода, а ведь страдают они столько же, А между тем они не умеют извлекать из всего такого наслаждения, как я. Какая бездна вещей ускользает от них: все эти мелкие подробности, эти пустяки, представляющие для меня бесконечное поле для наблюдений, составляющие источник радостей, недоступных массе; а наслаждение красотой природы или деталями Парижа! Какой-нибудь прохожий, взгляд ребенка или женщины, какое-нибудь объявление, да и мало ли что еще...

28.07.1883.. Минутами мне кажется, что этот бесконечный дневник содержит сокровища мысли, чувств, оригинальности. Я изливаюсь в него вся - вот уже столько лет. Это просто потребность - без всякой задней мысли, как потребность дышать.

13.07.1883. Сравняться с тем, кому подражаешь, невозможно. Великим может быть только тот, кто откроет свой новый путь, возможность передавать свои особенные впечатления, выразить свою индивидуальность.

07.08.1883. Почему обыденная жизнь кажется мне невыносимой? Это какая-то реальная сила, живущая во мне; нечто такое, чего неспособно передать мое жалкое писанье. Идея картины или статуи не дает мне спать целые ночи. Никогда мысль о каком-нибудь красивом господине не производила ничего подобного.

11.08.1883. Чувствовать прежде всего, а затем уже рассуждать о чувстве, если угодно. Невозможно, конечно, чтобы анализ не явился для проверки и утверждения чувства, но это будет уже изыскание чистой любознательности. В вашей воле, конечно, узнать состав слез и изучать их логически и научно, чтобы составить себе понятие об их цвете! Я же предпочитаю взглянуть, как они блестят на глазах, и изобразить их, как я вижу, не заботясь о том, почему они выглядят так, а не иначе.

29.08.1883. …и вдруг... я представила себя лежащей с большой восковой свечой в изголовье.

Так вот какова будет развязка всех моих треволнений. Умереть! Я так боюсь.

И я не хочу. Это ужасно.

Я достойна сожаления с тех пор, как перестала возлагать надежды на Бога. Когда это последнее высшее прибежище изменяет, остается только умереть. Без Бога нет ни поэзии, ни глубоких чувств, ни гения, ни любви, ни честолюбия.

Страсти бросают нас из сторону в сторону в ненадежные области разных стремлений, желаний, нелепых крайностей мысли. Человек непременно нуждается в чем-нибудь высшем, стоящем над его жизнью, в Боге, которому он нес бы свои гимны и свои молитвы, в Боге, к которому мог бы прибегнуть со своими прошениями, который всемогущ и перед которым можно излить всю душу. Я хотела бы слышать признание всех, когда-либо живших, замечательных людей: неужели они не прибегали к Богу в своей любви, в своих страданиях, в своих мечтах о славе.

Обыденные натуры - хотя бы и самые умные и ученые - могут обойтись без этого. Но те, в ком тлеет искра святого огня...

Бог католический... нет, нечего и говорить о нем... Но Бог гениальных людей, Бог философов. Бог людей просто интеллигентных, вот как мы... этого Бога... если бы его не было - откуда эта потребность поклоняться ему у всех народов и во все времена? Возможно ли, чтобы ничто не отвечало этим душевным порывам, врожденным у всех людей, этому инстинкту, побуждающему нас искать высшее существо, великого властелина Бога?..

18.09.1883. Клара говорит, что я не могу быть дружна с какой-нибудь девушкой, потому что у меня нет разных маленьких тайн и маленьких девичьих историй.

- Вы слишком хорошая. Вам нечего скрывать...

01.10.1883. Я очень горжусь при виде почестей, оказываемых русскому (И.С.Тургеневу), этими ужасными гордецами французами. Я их люблю, но презираю. Они покинули Наполеона на Святой Елене!..

22.11.1883. Для того, чтобы радость чувствовалась очень сильно, она должна быть неожиданной, представлять из себя нечто вроде сюрприза.

28.11.1883. Так много дела в жизни, а жизнь так коротка! Я не знаю, успею ли я выполнить даже и то, что задумано...

01.12.1883. Уж не ввергла ли я себя в обман? Кто вознаградить меня за мои лучшие годы, потраченные... может быть... напрасно. Но на все эти сомнения вульгарная половина моего "я" отвечает мне, что ничего лучшего мне и не представлялось, что живи я, как другие, мне пришлось бы слишком много страдать... Тогда я не достигла бы того развития, которое, ставя меня выше других, так... затрудняет меня. Стендаль имел по крайней мер двух-трех людей, способных понимать его, а у меня... это просто ужасно: все так плоски, и даже люди, которых прежде находила умными, кажутся мне теперь просто глупыми. Уж не выйдет ли из меня в конце концов так называемая непонятая личность? Мне кажется, что я имею полное основание быть удивленной и недовольной, когда во мне предполагают вещи, на которые я положительно неспособна и которые несовместны ни с моим достоинством, ни с моей тонкостью, ни, наконец, с моей склонностью к изящному.

Вот если бы кого-нибудь, кто вполне понял меня, перед кем я могла бы вся высказаться... Кто понял бы все, и в речах кого я узнала бы свои собственный мысли!.. Так ведь это же была бы любовь...

Но для любви нужно безусловное сходство... "Родственная душа"... Мне кажется, что этот образ, которым может быть слишком злоупотребляли, очень верен. Но, где же она, эта душа? Где-нибудь так запрятана, что мне не увидеть и кончика ее уха!

Нужно, чтобы ни одно слово, ни один взгляд не шли вразрез с тем образом, который я себе составила. Я хочу этим сказать, что я ищу какое-то немыслимое на земле совершенство, какое-нибудь существо, не имеющее в себе ничего человеческого. Но мне нужно, чтобы даже его недостатки были интересны и не унижали его в моих глазах. Чтобы он был воплощением моей мечты -- не банальной мечты невозможного совершенства, но чтобы все мне в нем нравилось, чтобы я не могла немедленно усмотреть в каком-нибудь уголке его души нелепости, или пошлости, или ничтожества, или мелочности, или фальши, или корыстолюбия; одного из этих пятен - будь оно хоть самое маленькое - достаточно, чтобы все погубить в моих глазах.

03.12.1883. Я интеллигентна, я считаю себя умной, проницательной, - словом, приписываю себе всевозможные умственные достоинства, и притом я человек справедливый. Почему при таких условиях я не могла бы быть собственной судьей себе? Это вполне в пределах возможного, если я действительно проницательна...

Нет, нельзя самому судить о себе

23.01.1884. Это грустно, но у меня нет подруги, я никого не люблю и меня никто не любит.

У меня нет подруг потому (я отлично это понимаю), что невольно я слишком ясно даю видеть, "с какой высоты я созерцаю толпу".

Никто не любит быть униженным. Я могла бы утешиться, думая, что личности истинно высокие никогда не были любимы. Их окружают, согреваются их лучами, но в душе их проклинают и при первой возможности злословят.

24.03.1884. Среди тумана, меня окутывающего, я вижу действительность еще яснее... действительность такую жестокую, такую горькую, что, если стану писать про нее, то заплачу. Но я даже не смогла бы написать. И потом, к чему? К чему все? Провести шесть лет, работая ежедневно по десяти часов, чтобы достигнуть чего? Начала таланта и смертельной болезни.

01.06. 1884. Я всему училась сама, я сама составила план моих занятий с учителями лицеев Ниццы - отчасти благодаря какой-то интуиции, отчасти благодаря тому, что я вычитала из книг. Я хотела знать такую-то и такую-то вещь. Потом я научилась читать по-гречески и по-латыни, прочла французских и английских классиков, да современных писателей - вот все.

10.06.1884. Когда глупость не сердит, она забавляет. Слушаешь с благосклонной любознательностью и наблюдаешь нравы! Все эти наблюдения я дополняю моей интуицией, которую, если позволите, я назову поистине замечательной.

25 06 1884. Бывают дни, когда наивно считаешь себя способной ко всему: "Если бы хватало времени, я была бы скульптором, писательницей, музыкантшей"...

Какой-то внутренний огонь пожирает нас. А смерть ждет в конце концов, неизбежная смерть -- все равно, буду ли я гореть своими неисполнимыми желаниями или нет.

Но если я ничто, если мне суждено быть ничем, почему эти мечты о славе с тех пор, как я сознаю себя? И что означают эти вдохновенные порывы к великому, к величию, представлявшемуся мне когда-то в форме богатств и титулов? Почему - с тех пор, как я была способна связать две мысли, с четырех лет, - живет во мне эта потребность в чем-то великом, славном... смутном, но огромном?.

01 07 1884. О, Господи, зачем Ты допускаешь меня рассуждать! Мне так хотелось бы верить безусловно. Я и верю и не верю. Когда я размышляю, я не могу верить.

Но в минуты горя или радости - первая мысль моя обращена к Богу.

14 06 1884. Буду находить веселые прекрасные стороны в самой моей смерти, я была создана для счастья, но..

15 06 1884. "Я когда-нибудь умру от негодования перед бесконечностью человеческой глупости", говорит Флобер. Ведь вот уже тридцать лет, что в России пишут дивные вещи. Читая Войну и мир Толстого, я была до того поражена, что воскликнула: да ведь это второй Золя!

Теперь, правда, они посвящают, наконец, нашему Толстому очерк в Revue des deux mondes, и мое русское сердце прыгает от радости. Этот этюд принадлежит Вогюэ, который был секретарем при русском посольстве и, изучив литературу и нравы, посвятил уже несколько этюдов моей великой прекрасной родине. А ты, негодная! Ты живешь во Франции и предпочитаешь быть иностранкой! Если ты так любишь свою прекрасную, великую, чудесную Россию, поезжай туда и работай там. Но я тоже работаю во славу моей родины...

Если бы у меня не было моей живописи, я бы поехала! Честное слово, я бы поехала. Но моя работа поглощает все мои способности, и все остальное является только интермедией, только забавой.

01.08.1884. Я... если угодно, я даже не живописец, не скульптор, не музыкант, не женщина, не подруга: все обращается для меня в предмет наблюдения, размышления, анализа. Взгляд, образ, звук, радость, горе - все это немедленно исследуется, взвешивается, проверяется, классифицируется, отмечается, и когда я сказала или записала, я удовлетворена.

12.08.1884 Моя слабость и мои постоянные занятия как бы удаляют меня от реального мира; но никогда еще я не понимала его с такой ясностью, с какой-то особенной отчетливостью, невозможной при обыкновенных условиях.

Все представляется так подробно, все кажется, так прозрачно, что сердце почему-то сжимается грустью...

И я, круглая невежда и, в сущности, слишком еще молодая, разбираю нескладные фразы величайших писателей и глупые измышления знаменитейших поэтов... А что касается газет и журналов -- я просто не могу прочесть трех строк, не возмущаясь до глубины души. И не только из-за этого кухонного языка, но из-за идей их... ни слова правды! Все по сговору или оплачено!

Нигде -- ни доброжелательства, ни искренности. А когда видишь всеми уважаемых, почтенных людей, которые в интересах своей партии лгут напропалую или говорят вздор, которому сами не могут верить! Глаза бы не глядели!..

09.10.1884. Вчера я начала одеваться, чтобы поехать в лес, и два раза готова была отказаться от этого - такая слабость. Но все-таки я туда добралась.

20.10.1884. Несмотря на прекрасную погоду, Бастьен-Лепаж вместо того, чтобы отправиться в лес, приходит ко мне. Он почти не может ходить: брат поддерживает его под руки, почти несет его. Один раз в кресле ему сделалось дурно... А разные бездельники преспокойно здравствуют...

Вот уже два дня, как постель моя в большой гостиной, но она разгорожена ширмами, табуретами, роялем, так что совсем незаметно... Мне слишком трудно подниматься по лестнице...

Мария Башкирцева умерла одиннадцать дней спустя, 31 октября 1884 года.