Нечаянный роман другого человека

Часть первая.

Юзик не хотел Котю убить. Я так думаю. Он хотел его остановить. Ну, может, порезал бы грудь до рёбер, чтоб ошеломить. Но бритва пропала прямо в горле.  Мой лепший друг Котя, ещё даже пробежал  с кухни к двери из квартиры, но это бежал уже не он. Там его тело  и остановилось, ударившись о дверь. За пару секунд до этого, Юзик как раз влез в форточку клозета и услышал кипишь на кухне, что поднял Капа. Тот, я думаю, вообще не должен был Котю пугать. Просто подождать его у окна, в которое мой друг должен был по-любому попытаться смыться. Но Капа, увидев Котю на кухне, тупо решил с ним перетереть ситуацию.   Котя побежал к двери из квартиры, а   Юзик успел только высунуть из-за двери клозета, на приближающийся топот Коти,  руку с бритвой, сам даже ещё не успев выйти.   

        Это я так думаю, что не было Юзику смысла Котю убивать. Им надо было знать, где золото, а у человека с перерезанным горлом это спрашивать нет смысла.

        Спросить можно теперь было только у меня, и я это знал так же хорошо, как Юзик, Капа, Бася Крупной и, как потом оказалось и милиционер Лёва Кац, скрывший свои выводы от следствия. Поэтому, я уже в вечер того же дня, с очень тяжёлым заплечным «абалаковским» рюкзаком был около села Новоградовки, простившись с Ильичёвском, с родиной, как мне тогда казалось, навсегда.  Шёл как раз 1976-ой год. Середина апреля. И мне было как раз шестнадцать. Ещё десятилетку не окончил.

        Мешок с золотом ограбленного до трусов самого жирного ювелирного магазина Ильичёвска упал на нас с Котей буквально с неба.  Точнее с крыши, по которой бежал подельник Юзека, Баси и Капы  Марк Зыгмантович. За ним бежал милиционер Лёва Кац и стрелял в Марика из револьвера.  А может и из «ТТ». Выстрелы были громкими и убедительными. Ещё и резонировали с  жестью покрытия крыши и колодцем нашего двора.
Нести мешок с несколькими десятками килограммов богатства было Марку тяжело и он, разглядев нас в колодце двора, это всё сбросил вниз.   Успел даже показать  нам пальцем, мол, я вас знаю, сховайтесь,  найду. Мешок запросто разломал до самых рёбер грудины  когда-то журнального столика, на котором мы с Котей играли во дворе в шиш-беш. Я тогда как раз проигрывал Коте с приближающимся «марсом», и даже  обрадовался свалившейся с неба удаче не платить ему двойной проигрыш.  Но намёк Коти мы поняли. Мешок тут же подхватили и утащили по переулкам к морю, где и прикопали на откосе.
Когда осторожно вернулись во двор, то убедились, что Зыгмантовича  уже увезли с соседнего двора в морг, прострелянного и упавшего с крыши третьего этажа. 

        Я думаю, нас вычислил Юзик.  Золота никто не нашёл, а на сломанный стол,  когда-то бывший журнальным столиком, в соседнем дворе, никто, кроме него внимания не обратил. Рассыпанные по двору шашки и сломанная вдрыск доска для нард, всё Юзику рассказала.  Подельники Зыгмантовича не стали откладывать сбор милицейских улик в долгий ящик и уже днём пришли в нашу коммуналку. Капа встал возле окна, Юзек влез в широко открытое окно клозета, а Бася Крупной вошёл в дверь, позвонив сразу во все восемь кнопок нашей коммуналки.  Я был не дома, а завернул ещё в соседний двор к своей двоюродной тётке Кате. С русским именем, но болгаркой по происхождению и убеждениям. Она жарила пончики, и я на их  запах и на своё счастье завернул к ней. Это меня и спасло.

     Пончики у тёти Кати всегда были волшебные! Мы ещё и с ней досмотрели по её телевизору какой-то очень советский фильм про революцию. Туалет коммуналки тёти Кати выходил верхним окошечком в мой двор. Когда я туда заскочил, сразу обратил внимание за подозрительный нехарактерный для нашего двора шум за окном. Я влез ногами на унитаз и выглянул. Во дворе стояла «Скорая помощь», милицейский «Уазик» и чёрная «Волга». Во дворе было много разного народа. И в основном вокруг нашего с Котей подъезда. Из него как раз выскочил милиционер-офицер и вдруг побежал прямо к моей форточке. Я отпрянул.

        - Товарищ подполковник! Тело можно увозить? – спросил он у кого-то, стоящего прямо под моей форточкой.

        - Всё засняли? Вывозите! «Пальчики» тщательней ищите. – ответил не видимый мной «товарищ подполковник».
 
        - Пацана-то за что? – спросил другой голос под форточкой.

        - Зыгмантович ведь кому-то из подельников золото скинул. А он мог видеть. Ну, и убрали, как лишнего свидетеля. – предположил «товарищ подполковник». – По отпечаткам можем определим, кто у Зыгмантовича в подельниках был. Вот у них и спросим. - мстительно добавил подполковник.

        - Неужели наши, ильичёвские?

        - Вряд ли. Наши своего земляка бы не тронули. Просто его предупредили бы. Свой пацан. Он бы молчал, как рыба. Скорее всего, пришлые. Зыгмантович совсем недавно только из зоны вышел. Его, скорее всего на подхват позвали, как местного. Да и ювелирку брали профессионально.

        Я, даже забыв сделать то, зачем зашёл в туалет, вернулся в комнату тёти Кати. Остолбенело сидел на диване и смотрел в мелькающий телевизор. Через час, стараясь быть тенью, пробрался в нашу с мамой комнату.  Достал из комода свой новенький, неделю как полученный паспорт, положил в свой абалаковский рюкзак пару штанов, кеды, рубашку,  и дворами дал дёру. На откосе возле моря откопал мешок с золотом и переложил его в рюкзак. Понимая, что  могу влететь с этим золотом уже на вокзале,  я на вокзал не поехал. Козьими тропами, пробирался всю ночь и утром  добрался до села Новоградовки.  Там у меня жил кореш. Ещё с пионерского лагеря. Его батя, на моё счастье, как раз собирался утром в Кишенёв на своём старом «Москвиче».  Оттуда я подался в сторону Москвы. В неё не заезжал, понимая, что там меня на вокзалах уже могли ждать, а подсел в поезд в пригородах и поехал дальше подальше. Терпения хватило до Урала.

       О том, что я всё сделал правильно, я узнал позже. Меня ждали везде. На всех ж/д, авто, речных и морских гражданских вокзалах. Вся воровская агентура Одессы за большую премию меня искала. О всех этих событиях я узнал подробно от Лёвы Каца, который нашёл меня первым. Уже в Ленинграде, в моей дворницкой на Лиговке. Золота и драгоценных камней, как оказалось, было около тридцати килограммов. Я их надёжно спрятал возле  деревни Пороги, недалеко  от города  Сатки, Челябинской области.

       Там оказался вообще случайно. Но таскать с собой по вокзалам и поездам рюкзак с такой взрывоопасной начинкой уже не было нервов и сил. Закопал в укромном месте.  Поделил на три части и закопал в лесу.  Взял кулачёк золотых цепочек на первое время и затаился недалеко в городе Чебаркуль. Точнее, в трёх километрах от него, возле санатория «Кисегач», пристроившись лодочником  в санатории на озере Теренкуль.

       Устроился лодочником. «Местные» такой безденежной работой брезговали, предпочитая зарабатывать, сдавая «курятники» своих домов неорганизованным отдыхающим. Ну,  и собирали со дна в чистых водах озера Кисегач пустые бутылки. Поэтому на Кисегаче была конкуренция. А на мутном Теренкуле никто работать не хотел. Я нашёл подработку. «Местные» до моего черноморского опыта недоросли. Я сделал связку раколовок. В двухстах метрах от Теренкуля озеро Кисегач поставляло в пивные раков голубого цвета,   или светло зелёных. Это пока они были живые. В Теренкуле  раки были большие и бурые. Под цвет воды. Но при варке, и те и другие становились одного цвета. Красного. Но мои были большие. Чтоб никого не злить из местных раколовов, я стал возить ещё горячих варёных раков в Чебаркуль к пивнушке этого города, недалеко от военного городка танкистов.

       Доезжал  я от Теренкуля до места продажи на  рейсовом автобусе за шесть копеек.  Это местным «бизнесменам» в голову  не приходило. Варенного рака у меня покупали  танкисты пять копеек  за штуку! Ни разу не возвращался оттуда  с не проданными раками! Ещё и потому, что не проданных покупал дядя Жора, директор этой точки общепита,  за три копейки за штуку. Через день, без выходных, я имел с ведра  2 рубля. Плюс-минус двадцать копеек.  На своей работе лодочником я зарабатывал 37 рублей в месяц. Минус 7 рублей в месяц за снятие матраса в зимнем курятнике у местной бабушки. Плюс раки 30-40 рублей! Да я был миллионером! За три месяца того лета заработал больше 250-ти рублей! И это «чистыми»!

       За мной ещё и следил по должности местный культ-организатор. Я вообще ему был в убыток. Я не воровал на прокатных лодках.  Не пил вообще. Поэтому не считал должным давать ему взяток. Пару раз продал подешевле уже варёных раков, со скидкой.  Одиннадцатый рак  шёл бесплатно. Он был страшный ловелас! Эти мои раки покоряли женщин с первой раковой шейки и позволяли ему добраться до женской шейки неизвестными для меня тогда психолого-кулинарными способами.   
  Раки вообще ещё и  не входили в сферу нарушений местного участкового  милиционера, которому я, в виде взятки, всегда предоставлял для катания его  всегда самых новых дам (согласно санаторным заездам по путёвкам),  бесплатно  самую красивую лодку. Я думаю,  что именно из таких маленьких камушков  коррупции была и построена последующая и нынешняя Египетская пирамида.  Подступала осень, и мне нужно было думать о зимовке.
 
        Поздней осенью я  подался в Ленинград. Этот город меня манил.  Как-то тайно и безнадёжно. Я думал, что как потенциального художника. Я всегда в школе был редактором стенгазет. А город поздней осенью  оказался грязен и хмур. Весь облупленный и  совсем не гостеприимен.
  Так мне показалось уже на «Московском» вокзале.  Искать убежище и работу оказалось не сложно.  Я пошёл от вокзала налево и наткнулся через три-четыре квартала на совсем запущенные дворы.  Осень, листвой красивой, но с тротуаров неубранной во дворах, подсказало будущую работу.  Спросил про местное ЖКО,  и каким-то чудом устроился дворником. Даже более того! Со своим углом под лестницей «чёрного хода».  В виде комнатки три на два. Но с туалетом и горячей водой. Правда, без окна.  Точнее окно было, на половину от уровня асфальта. Но это позволяло определять, кто идёт.  Это был «чёрный ход» в старую пятиэтажку. 
Вход  только назывался «чёрным», но был как раз «по-белому» самым проходным. Парадный вход был только кирпичом не заложен.  Паспорт у меня был с ильичевской пропиской. Но пришлось зарегистрироваться временно. Для ЖКХ, принявших меня на эту высокую должность, это ничего не стоило.  Найти меня было, как мне казалось – невозможно.  Я успокоился.  Даже стал задумываться, пойти, закончить вечернюю школу,  и поступить в мореходку. Не шиковал.  Даже наоборот. Уже стал успокаиваться. Видимо через паспорт и регистрацию меня Лёва и нашёл по своим милицейским каналам. 

       Вошёл ко мне в дворницкую, как хозяин. Толкнул утеплённым сапогом на топчан и сел за стол доедать мою гречку с тушёнкой со сковородки. Достал, довольный, бутылку водки и приветливым кивком спросил, мол, будешь? Он эту картинку себе почти полтора года в уме красиво проигрывал. Не стал ему портить праздник. Выпили, как ни в чём не бывало. Ножик хлебный с полукруглым остриём только он со стола переложил ближе к себе. Как будто я им его зарезать бы смог.
Так улыбаясь и молча, выпили по второй.  Лёва-милиционер  смаковал. Как-то так, что я даже был рад его видеть. Таки не знал и боялся пытаться узнавать, как там, под ним,  мама и тётки живут.  Смылся ведь я, не предупредив толком никого.

        - Как там мама? – дружелюбно спросил я.

 Лёва удивился лицом, но ответил  спокойно.

        – Беспокоиться. Ты ж, засранец, хоть бы дал знать, что жив, мол, здоров. Затаился! – показал Лёва свободной от ложки рукой на дворницкую. 

        «Значит, она ему ничего не сказала» - подумал я, так как посылал ей короткое письмо через проводницу поезда дальнего следования, попросив бросить в почтовый ящик где-нибудь в Хабаровске. И потом я ей отослал много денег, через её двоюродную сестру. Тётю Катю. Ту самую болгарку.

        - Ну? У тебя ЭТО здесь? – как-то уж совсем безразлично спросил Лёва.

        - Да нету у меня ничего. В Уфе какие-то урки  на вокзале свистнули. Домой возвращаться побоялся. Никто ж в такую хрень не поверит – пожаловался я.

        - Не разочаровывай меня Семён! – по-отечески разочаровался Лёва.  – Я тебя полтора года искал. С работы уволился. С Кишинёва ты поехал в Минск. Оттуда в Москву. В Уфе ты мог быть только проездом, так как вышел на станции Миасс поезда Москва- Хабаровск. Хотя билет у тебя был до конечной. Письмо маме из Хабаровска меня не убедило. Проводницу я нашёл. Вокруг Миасса я всё перерыл. Нашёл твои следы возле Чебаркуля. Искал тебя в Москве, но потом вспомнил, что ты у нас художник и подумал о Ленинграде. Тут старые связи… Не разочаровывай меня Сёма!

        - В Уфе как раз я на этот поезд и сел! Вышел с поезда Москва-Магнитогорск. В Уфе пересел на «дальневосточный». Хорошо, что жменю цепочек в карман переложил! Спроси у своей проводницы! Она тебе не сказала, что я с ней цепочкой и расплатился? А дальше всё правильно. От Миасса до Чебаркуля 20 км проехал на автобусе. А там 3 км до санатория, где лето лодочником проработал, а потом сюда подался – уже говорил правду я, зная, что  он уже эти подробности и без меня знает.   

        Лёва напрягся. Не мог понять, где я вру.

        - И домой не вернуться. И дворником теперь только…Школу не закончил. Мне этот мешок всю жизнь переломал! Прячусь, как заяц. Ты думаешь, я домой не хочу?! – Заорал я на невиновного Лёву, как на источник всех бед. – Я к маме хочу! Я в Ильичёвск хочу!!! – заткнулся я и заплакал. Нельзя сказать, что я это делал актёрски. Я и вправду хотел домой.

        Лёва смотрел на меня, как физик Рентген на жену, уличённую в предполагаемой измене.  Опустил глаза на сковородку с гречкой. Она стала сразу похожа на ржавчину.

        - Ну-ну. По поводу, что сел в Уфе, это я проверю. Давай свои цепочки.

        Я достал пакетик из под матраса и перебросил ему. Лёва высыпал золото на ладонь. Измерил на вес. Выбрал из кучки, как червяка из банки на рыбалке одну цепочку и бросил мне на стол, как сдачу.  Налил на два стакана.

        - Убедительно врёшь. Паспорт давай сюда!

        - Зачем? – не ожидал я, уже было поверивший, что от Лёвы откупился.

        - Печать о регистрации брака со мной тебе в него поставлю. Сиди тут. Работай на совесть. Проверю про Уфу. Вернусь, если не соврал, верну.
Ничего не оставалось, как отдать паспорт.

        - Смываться не советую. Без бумажки ты букашка. Хотя…Тебя пацаны ищут. Воры. Я их недели на две опережаю. Ментов я убедил, что Котя золото где-то закопал, а ты со страху дал дёру. Котя то тебя постарше был. По возрасту. Юзека менты взяли. Он даже бритву дурак  сбросил с отпечатками. А вот Капа с Басей в эту туфту про твой побег со страху не поверили. Они сейчас в Москве. Там тебя вычисляют. Через твою регистрацию всё равно  найдут.  Давай пополам поделим, и я тебе ксиву сделаю. Запрячешься навсегда. А?!

        Я паузы на раздумье не сделал ни полсекундочки. Хотя где-то разум и чиркнул по извилинам.

        - Лёва! Ну, нет у меня золота! Урок в Уфе вычисляй! Кто там из вокзальных, вдруг богатеньким стал полтора года назад?! Ты паспорт забрал, а мне завтра в военкомат! Допризывная комиссия. Весной в армию! Что мне делать?!

        - Ничего. Мне туда-сюда неделю надо. Отмажешься. Заболеешь. Я думаю,  пацаны тебя эту неделю ещё не найдут. Хотя… паспорт тебе очень нужен. Если свистишь, а я думаю, что это так, то смоешься к закромам. На эту цепочку новый паспорт не купишь. Да и по «паспортистам» тебя Бася с Капой по своим кругам вычислят. Специалисты по ксивам только в Киеве, Одессе, Москве и здесь один.  Все наперечёт. Далеко не уйдёшь. Боюсь я, для них  твоя отмаза про Уфу  не пройдёт. Пытать тебя будут. По горячке замочат. Давай-ка так….

        Лёва зачерпнул в ложку гречки с горкой и долго жевал.

        - …тебе нужно сегодня же отсюда смыться. Отсюда навсегда. Выйти без вещей и оставить всё, как есть. Вплоть до трусов. – это Лёва говорил уже намыливая  хозяйственным мылом стакан и ложку. Причём – спеша.

        -…за паспортом придёшь ровно через неделю, то есть, в следующий четверг, на «Мост поцелуев». Будешь туда приходить каждый день. Вдруг я задержусь. В полдень. Твоя «стюардесса» может сейчас где-нибудь по дороге в Хабаровск как раз от Уфы отъезжает. Не люблю самолётами летать. Дождусь в Москве. 

        - А где мне спрятаться? Я тут никого не знаю.

        - А мне насрать. Когда жизнь твоя висит на волоске – найдёшь норку. Это не моя проблема. Я вижу, за жизнь ты зацепляться  умеешь. Это твоё железо… - Лёва похлопал по карману, куда скинул мои кровные золотые цепочки - …оно мне мои  расходы на сотую долю не окупят! Чтоб тебя найти. Не обольщайся. Если не гонишь про Уфу, то там мне делать нечего. Там ещё наши урки  какую-то долю могут через авторитетов выцарапать. Они ж  ювелирку брали. Но таких слухов не было. Нет такого фраера, чтоб не шиканул.  Потому я думаю, Сёма,  что ты золото куда-то прикопал.  Ещё раз предлагаю. Давай пополам!

         Я своим подкожным отсутствующим жиром понимал, что хоть на секундочку задумаюсь и мне конец. Поэтому мгновенно скорбно посмотрев в глаза Лёвы, бывшего милиционера, я просто выдохнул и пожал разочаровавшимися в жизни плечами. Мама всегда говорила, что я актёр – лучше Рыбникова и Пуговкина. 
Лёва, ещё раз опечалившись,  кивнул головой в сторону. Просто так. Как бы говоря – ты сам выбрал свою судьбу.

       - Я так думаю…- разлил он останки бутылки по стаканам - …что лучше мы выйдем отсюда вместе.  Ты пойдёшь налево, я направо. Я выйду первым. Дверь на замок не закрывай. Нужно сматываться. Что-то мне вдруг говорит, что пацаны с Ильичёвска уже рядом. Пошли!!!

       Всё это произошло очень для меня  неожиданно. Я успел надеть  куртку и схватить со стола цепочку, когда Лёва меня уже выталкивал в дверь. Мы  почему-то не отошли, а отбежали от подъезда метров пятьдесят до забора Детского садика, когда из арки к подъезду вышли трое в фурагах-пятиклинках. Один из них был Капа. Другие двое были незнакомые. Если б я дверь закрыл, то жалко было бы замка. Капа вошёл в мою дворницкую вместе с дверью. Он и в Ильичёвске слыл человеком прямолинейным. Его сопровождающие были умнее. Но это не мудрено.  Один остался осматриваться на улице и даже безмятежно закурил.

       - Лёва. Как ты это прочувствовал? Вы просто зверь, Лёва! – восхитился я, спрятавшимся вместе со мной за деревянным танком детского сада бывшим милиционером.  Лёва ухмыльнулся  улыбкой  Иуды.

       - Я их недооценил. Я уже спас тебя. Давай поделимся?! – спросил любезный Лёва.

       Мне, как вам покажется, нужно было бы  согласиться,  в конце-то концов. Ведь, действительно –  он меня спас! Но я хочу объяснить, что мной руководила в этот момент совсем не жадность. Просто я чётко знал, что при любом раскладе Лёва Кац убьёт меня,  если не при дележе, то просто, чтоб не оставлять свидетелей. Он был самый продажный и жестокий не человек  в Ильичёвске. Очень жестокий. Хладнокровный. И умный. Это сочетание  рождает чудовищ. Особенно, обличённых властью. Я в этот момент не золото спасал, а свою шкуру.
Даже восхищаясь его интуицией, которая меня спасла, на какое-то время,   я знал, что сижу за деревянным танком с ещё более страшным будущем. Отдать ему это всё проклятое золото – быть убитым тут же, или при его душевных, им продуманных  обстоятельствах. Это даже он сам понимал и поэтому стал помалкивать.

       - Что делать будем? – спросил я его уже у Московского вокзала. Запыхавшись.

       - Ты иди, смывайся куда-нибудь. Я их тут подожду. Не люблю конкурентов. 
Я уже сделал было шаг в направлении  Невского, но Лёва меня поймал за рукав, притянул моё мокрое от пота и мокрого снега лицо к своим глазам.

       – Семэн! Я тебя из-под земли достану! Я сейчас твоих врагов убью, чтоб только мы с тобой это золото поделили! Знай это Семэн! Ты мой последний шанс в этой херне!!!

       Я кивнул плечом, что означало благодарность за спасение, но только на незнание мной выхода из тупой ситуации. Мол, спёрли у меня мешок в Уфе! А у меня нет ничего! Вот, что означал мой кивок плечом.
       Как уж он при своём «интервью» с проводницей тогда промахнулся, что толком не расспросил, где я сел – это загадка. Наверное, шёл по горячим следам и  так увлёкся вопросом, где я вышел, что его остальное всё заслонило.  Он сам в этой своей промашке в себе разочаровался. Надавал сам себе пенделей.  Но, я то знаю, что если он  уже умудрился найти проводницу поезда «Москва- Хабаровск», то найдёт её может быть и сегодня.

      Мне надо было делать ноги.

 
      Но я шёл по Невскому и понимал, что жизнь моя конченная. Снег, переходящий в дождь и наоборот лил, как из ведра, но уже почти покойнику было это всё равно.


      Остановился только возле «Катькиного сада». Зачем-то повернул налево, и, обогнув справа сад, а слева  Мариинку,  пошёл мимо их этого балетного училища. Слева играла фортепианная музыка и в окнах отражались тени высоких ног будущих балерин. Думая об их нелёгкой доле и зациклившись на внутренней фразе: - «А для чего это всё?», не замечая, что перекладываю эту фразу на свою жизнь, я вышел к скверику Менделеева.  Пошёл направо. Прошёл мимо театра с афишами  на Мойке. Не знал куда идти.  Метро уже не ходит.  Я замёрз и безумно хотел есть.  Торкнул дверь первую попавшуюся.  Она оказалась не заперта. Но это не был подъезд жилого дома. Какое-то учреждение. Я побоялся дальше идти внутрь.  Хотелось согреться. А тут в подъезде была горячая батарея. Возле неё я и улёгся тут же. На трёх ступеньках спуска в подвал. Затих и тут же уснул. Мне снился Ильичёвск и запах асфальта после грозы.
- Эй, Безмятежный! Ты что это тут разлёгся?! – произнесло бородатое страшное лицо рано утром. В руках у экзекутора был варенец в бутылке, батон городской булки и чехол от тубы.
- Я, это …извините… я ухожу…
- Пойдём чаем напою. – категорично  пригласило страшное лицо и руками помогло подняться. Прошли какими-то длинными коридорами и невпопад, то поднимающимися, то опускающимися лестницами. В Ленинграде каждый дом не похож на соседний.  У каждого есть свой архитектор. Фамилии их сохранены. Тот, кто построил этот загадочный дом, в котором были мастерские Союза Художников, я благословляю! В футляре от тубы оказалось много бутылок с вином. Меня тут накормили, напоили, помыли, одели и обули уже по-зимнему. Ни на какой «Мост поцелуев» я, разумеется, не пошёл. Найти меня в городе было не реально. Паспорта тут никто не спрашивал. Я запросто и с удовольствием делал для всех любую работу. Прибирался. Варил макароны, пририсовывал вождям для парадов ордена и значки Ленинских премий. Не делал только одного – не бегал в магазин. Я вообще не выходил на улицу. Поэтому и не просил денег за работу. Меня приняли, какой есть, и оказался нужен ещё больше им, чем  сам себе.  Я был счастлив.
Моих художников было человек тридцать. У каждого была своя мастерская. Свой мир в отдельной комнате. И я нашёл тут свою нишу.  У предприятий был железный процент из прибыли выделять «железные» на «агитацию и пропаганду». Художники в этих процентах купались. Во всех уважающих себя предприятиях должны были быть стенды, панно на торцах невзрачных цехов,  агитация внутри «Ленинских комнат» и даже раздевалок. 
С моим появлением и притиркой, мои друзья тихо врубились, что я изгой.  Моя готовность делать всё, кроме, как выходить на улицу, подсказала. Я тоже понимал, что мне без денег  добраться до своего золота невозможно. Поэтому научился работать за копейки по ночам. Какое-нибудь панно можно за рубль загрунтовать (ну, сами понимаете, бывает, что к  Художнику пришли друзья!). Это поначалу. А потом я научился ремеслу настоящим образом.
Уже не за рубль,  очень тонким карандашом делил грунтованное панно  на квадратики, точно по разлинованному оригиналу, а потом нумеровал краски и хренячил всё, как мои художники и делали. Десяток художников мою  смекалку и работоспособность оценили. Ещё я совсем занижал стоимость своей ночной работы. Поэтому стал незаменим. Но деньги потихоньку копил. До своего золота на Урале. Но уезжать не хотелось. У моих художников было бесчисленное количество друзей. Никто в мастерские с пустыми руками не приезжал. Меня звали помочь стол накрыть.  Пожрать первые пять минут. А потом позже всё прибрать.  Включая перенос  тела хозяина мастерской в кровать.  Мою заботливость и бескорыстность ценили. Я стал незаменим.
– А где Сёма?!! – это  звучало в мастерских, как запись в очередь. А я тайно  мечтал приехать сюда на тройке с бубенцами и накормить всех своих друзей-художников жареным мясом.
Бася пришёл в  одну из мастерских заказывать капитальную надпись «Ленинградский крановый завод». Я его засёк нечаянно ранней  весной 80-ого из окна. Вечером. Он был в шляпе и галстуке.  И приехал на чёрной «Волге».
Ночью, не простившись с друзьями-художниками,  я уже  ехал на Урал. Паспорт постарался не показывать. Смолотил для проводницы под нормального, но выпившего чуть-чуть мудака, у которого в Миассе родилась дочка Нюся.
– А как полное имя будет? – спросила какая-то соседка по купе.
А я натурально про это не подумал. Ляпнул, навскидку. И сейчас не знаю, как мою придуманную дочку Нюсю полным именем зовут. Анастасия, наверное.
У меня было нормально  денег, что заработал на Мойке. Рублей триста. Десятку пришлось отдать проводнице.    Вышел ночью без свидетелей на станции Сатки.  Пешком, прячась от проезжающих грузовиков, дошёл до деревни Пороги. Раскопал свой клад. Всё было на месте и сверкало своей неэтичной красотой.
Я набрал килограмма два самых непрезентабельных украшений.  Без бриллиантов. Обручальные толстые кольца, которых было очень много. И  цепочки. Разложил по мешочкам.  Рассовал по карманам. Остальное опять зарыл на том же месте. Проверил и второй свой клад, что зарыл метрах в двухстах от первого схрона.  Всё было на месте.

Потом  пошёл в  сторону Саток, но не по дороге, а сразу через горы и лес махнул в Златоуст. Этак по страху и направлению  солнца. Этот поход хрен какой сложности оказался. Еле дошёл.  Жратвы то не было с собой. В Златоуст я голодный, грязный, и пахучий лосинным говном, просто приполз.  Дня через три. Там на окраине города нашёл хозяйку престарелую, но мудрую. Она меня впустила ночевать за  рубль. Потом, присмотревшись и принюхавшись, баню натопила.  Пока я спал на полу, с рублём в  кулаке.
Я у неё задержался. Недели на две. Она не спрашивала. Поняла, что я скрываюсь. Спросила только – Ты не убивец? -  Я ей честно сказал, что от злых людей скрываюсь, они думают, что у меня их золото. Потом, на второй неделе, признался, что, скорее всего её найдут,  и будут расспрашивать. 
– А как это они меня найдут?
  – Так, когда ты последний раз водку в магазине покупала? Кильки килограмм?   Всё баба Параня!  Через магазин и  вычислят. Мне нужно «делать ноги». Твоя продавщица меня и тебя сдаст. Они умеют расспрашивать. Что-то за последнее время не так, какой-то сбой – всё, жди гостей. Расспросят так, что сама не заметишь, как меня пошлёшь на Голгофу.  Вот тебе баба Паша  золота полкило. Прячь куда-нибудь.  Только никому не показывай.  Внучке передай, куда спрятала. Но не раньше, чем через полгода! Золото это краденное, но не мной.  Я вляпался, ворованное  присвоил.
Правду сказал. Она это поняла. И поверила. 
- Вот  теперь скрываюсь. Поверь.  Они тебя найдут. Так что по простоте стариковской даже давай расскажи, что я тут был. Цепочку им отдай, мол, вот чем расплатился морда жидовская.  В дом не заводи. Хотя  они тебя  убивать не будут.  Зачем им следить.  Под дуру старую молоти. Дай Бог, я ещё вернусь. Говоришь внучка у тебя в Челябинске на выданье?!  Как зовут? Какой институт? А ты теперь богатая! Зятем возьмёшь? 
– Возьму, если обещаешь за ней присмотреть, - ответила  баба Параня, очень серьёзно. Я пообещал.  Попросил рассказать поподробнее. 
Она рассказала, как свою внучку Юлю в Челябинске найти. Ещё и мне  сто рублей дала на дорогу. У меня килограмма два с половиной золота было с собой. Но это не деньги для общественного транспорта.
Мне были нужны документы. Чтоб зарыться так, чтоб никто не раскопал. Всех этих мастеров –«паспортистов» знают наперечёт  все братки, и  очень берегут. И мой  Лёва Кац, сука продажная, их тоже знает. Я был уверен. И знает, что я туда приду. Сидит, падла, моего прокола ждёт.  Ему больше делать нечего. Он за пару лет в засаде, меня поймав, все свои невзгоды с лихвой окупит. Ссука!
  Я решил попробовать сделать документы в  Златоусте.  Что-то натолкнуло на  подчёркнуто не русского обувщика в будочке для ремонта обуви на углу улиц. Поверил в импровизацию, когда предчувствие не дремлет.
- Мне бы паспорт! – сказал я, и сам понял, что  попал туда, куда надо. Мохнатый кавказский дед, даже скорее какой-то ближневосточный,  не глядя на меня, достал откуда-то  расчёску, и минуты две приводил свою голову в тот же непорядок. Это меня остановило от желания сбежать.
- Ты Сёма?!
Я произнёс про себя  самую  матерную фразу, выражающую разочарование. Машинально осмотрелся на случай отхода.
-Тэбя ищут. – Соболезнующее покивал дед. - Они нэ хорошие люды. Значыт ты хорошый.  Я тэбе помогу. Сэйчас вперёд дай золото  и фото надо. Только  не тут фотографируйся.  Нужно в Миассе.  Лучшэ в Челябэ. Здэс нельзя. Они тэбя тут ждут. У тебя есть золота. Я тебе за одно кольцо сейчас приедет мой человек. 
- Половину сейчас, это сколько?
- Правыльно делаышь – с собой всё не носышь. Давай сейчас дэсять колец обручальных по 7 грамм. Отдаш Аваакуму.  Остальные дэсять тебе у тэбя  Аваакум забэрёт. Когда паспорт отдаст.  Ему ищо кольцо отдашь.  За вэрность и за фото в Миассе. Аваакум обеспечит, чтоб там негативы-мегативы…не остались. Больше никому не плати.  Он тэбе паспорт отдаст. С ним расплатишься. У мэна тут больше не ходи. 
Подъехал «Москвич» и дед на него кивнул.  – Это Аваакум. Верь мнэ.
Мне, впрочем, ничего и не оставалось. Я поверил. Сидит человек.  Ботиночки чинит. А сам рулит всей этой чехордой.  Ёлы-палы!
Паспорт мне сделали. Аваакум наивно спросил, мол, куда тебя вести. За ещё одно кольцо он готов был привести к самым закромам.  Я сказал, что тут чуть задержусь и попросил высадить у какого-то пятиэтажного дома.  Чердак оказался закрытым на замок, и пришлось сидеть долго в подъезде, пока Аваакум не отъехал.  Тот, кто приехал вместо него, не заметил, как я из подъезда выскользнул.  Было четыре часа утра и первый снежок, так что я пробежался до центра с удовольствием молодого жеребца.  У меня был паспорт!
В нём мне поменяли не только фамилию и имя, но даже национальность. Я стал обрусевший черкес. Уроженец села Хабез. Это подходило под мою не совсем русскую чернявую внешность. Когда я это осознал, то во мне сразу вскипела кровь «предков», и я подался на «родину предков». На Домбай. С одной  запоздало красивой женщиной.  В Караваево-Черкессию. Отдохнули хорошо. Катались на лыжах. Я это делал первый раз в жизни.
Собираясь лететь обратно, в аэропорту «Минводы» меня встретил Бася. Тот самый. С Ильичёвска. И ещё пару бандитов. Он стоял  у входа в аэропорт, широко  радуясь и улыбаясь. При этом   держа в руке картонку с моей новой черкесской фамилией.  Я подошёл к нему со своей дамой с менее радостной улыбкой. 
Я навсегда люблю наш приморский юмор. Я не мог не оценить прикольность  ситуации. Южный юмор многие называют «одесским».  Это не правильно. Юмор и сленг родился от смешения языков и коснулся всего этого побережья. Одесса стала как бы центром  этой  особой субкультуры. Еврей в Одессе, и еврей в Питере – это разные люди, особенно по мышлению.  Особенность жителей  приморья, это их отношение к своей малой родине, к которой, одесситы относятся, как к столице империи. Ильичёвск – это великолепный город. Колония Одессы.
  - Давай сейчас мы устроимся  в гостинице, а потом обсудим наши дела. – сказал для моей дамы Бася. – Наташу проводит на регистрацию твой земляк Надим. - (Про земляка он не выдержал, сказал с сарказмом).
Не очень улыбчивый Надим взял мою даму под руку, и мы с ней расстались навсегда. Не смотря на мою ободряющую ей вслед улыбку. 
Бася был  счастлив  до безумия! Знал, что мне уже никуда не деться. Я был менее счастлив. До сих пор не знаю, как они меня нашли.  Было три «дырки». Я хотел знать, какая сработала. Я не понимаю, где я прокололся! Тем более, как тут проявился Лёва!? А он появился! Чуть позже и с неуместной, но результативной  стрельбой.
  - Хочешь знать Сэмэн, как мы тебя ждали! – уже сидя в «Волге» чёрного цвета, я слушал с заднего сиденья  самодовольную речь Баси.
-  Даже не поверишь! Я своим пацанам с  Ильичёвска сказал, мол, пусть отдохнёт! И они меня поняли! Ты же понимаешь, что я им передам ими заработанное честным бандитским путём золото с одним условием:  тебя не убивать. Это я так решил! Золото не твоё, сам понимаешь. За него покойный Зыгмантович смерть принял. Царство ему небесное, хотя вряд ли. Отдай золото. Я согласен, чтоб ты даже десяточек колец обручальных себе взял. Ты парень не болтун. Тебя можно и не убивать.
- А куда мы едем?
- А куда тебе и нам надо, туда прямо и поедем.
- Тогда в сторону  Петрозаводска.
- И что ты там делать будешь? Играть в игру «вот тут только что было?»!  Слышишь тварь!!!! У тебя тут твоя жизнь лежит! Она вот здесь! – показал Бася мне в нос замаранный кулак.
- Тогда в сторону Челябинска. – немедленно согласился я.
- Так и предполагали.  Ты ведь где-то в Миассе наш клад зарыл?  - Бася заржал, счастливый и нетрезвый. 
Слева и справа от меня, на заднем сидении машины, сидели два объекта.  Один даже для верности держал меня под ручку.
-Ты, Бася, совсем стал жлобом киевским. Даже с ребятами не познакомил!
- А. Эти? Они не наши. Не Ильичёвцы.  С Питера за нами ездят.
- А кто башляет? У тебя ж все деньги на девок уходили.
- Общак башляет. Бабки то ты сорвал наши хорошие. Ребята вычисляли, потратиться мог только килограмма на полтора.
- Ребят, как зовут?
- Сам у них и спроси. – огрызнулся Бася.
- Это не имеет значения. – вдруг стал произносить, не повернув головы в мою сторону один из мастодонтов. И как-то легко накинул свою нехилую длань на мои  наручники. 
- Если попытаешься сбежать, сделаю очень больно. И нажал мне на ладонь, где-то  между пальцами. Я заорал. Это вызвало хохот на передних сидениях и мёртвую пугающую тишину в моём интимном окружении.
- Если где-нибудь в Уфе нас будет поджидать Капа, а это может быть, мне будет сложнее. Он тебя хочет убить. Ты его знаешь. Он с тебя ещё живого хочет шкуру спустить.   Сколько лет погони, вычислений, жизни в гостиницах с тараканами! Капа тебя не любит! Я сделаю для тебя, всё, что смогу. Но, сам понимаешь….В зависимости от твоего поведения.  Ты скользкий. Умный.  Хотя, конечно, прокололся.  Так, тут ещё до Уфы ехать больше полторы тыщи. Спи! А эти ребята  профи. Им оплата, тебя доставить до золота.
«И там же и закопать» - мысленно добавил я.
- Я так понял, что вы с Капой поссорились? – спросил я уже вслух.
- Не твоё дело! – почему-то злобно огрызнулся Бася.
Ехать было долго. До Уфы от Минвод. И безнадёжно.  Мастодонты меня провожали везде.  Не ленились выходить даже в кусты.  Останавливались у кафе, где есть столы в лесу.  В сторонке. Я  обнаглел и стал заказывать шашлык. Бася, поскрипел зубами, но ему тоже хотелось шашлыка и праздника. Он у него был предсказуем. Пацанам, моим телохранителям, было по барабану. У них был где-то там в Питере шеф, которому они верили безгранично. 
- Бася! – этот мой голос бы никто не узнал, я в шашлык как раз врезался зубами в придорожном кафе... -  а ты думаешь, тебя не убьют?! – я тут макал кусок мяса в соус. Не стал дожидаться его ответа.  Утёрся бумажными салфетками. Пошёл вместе с мастодонтами в машину.
- Я тебя нашёл! Я тебя доставил! Сколько лет я тебя вычислял! Я думал, как ты! Все твои книжки в твоём доме прочёл! За что меня убивать?!
- Вот у Капы и спроси. Ему твои эти аргументы будешь рассказывать. Ты ж, как я понял, его кинул …. – сказал я, и заснул. Натурально.
Нельзя сказать, что приговорённый человек хватается за соломинку.
У меня было полное безразличие. Я был, как желе. 
Мне даже просто не хотелось смерть встретить как-то достойно. Для себя.  Мне это было безразлично. Мне это золото было по хрен!  Оно было моим злом. Я взял чужое и должен был за это расплатиться.
А ведь  я   мог стать капитаном! Я мог стать журналистом, которого имя на устах! А ещё, без пафоса, я мог бы стать геологом. Охотником.  Я мог бы научиться даже играть на гитаре. И даже петь. Под гитару. Мама говорила, что у меня интересный голос.  КАК БЫ МНЕ ПОВЕЗЛО в жизни!
На грунтовке в самом начале объезда Уфы нас ждал Капа. Но видимо не там, где его теоретически ждали. Он проявился раньше. Поэтому мои попутчики даже свои волыны не достали.
Я ещё не знал запаха пороха. Это выражение, конечно знал. Капа стрелял очень точно и методично.  Даже как-то продуманно и бессовестно.  Я бы так не смог. Он застрелил сначала двух моих неразговорчивых соседей.
Капа переоделся в гаишника и стоял на дороге возле милицейского автомобиля. Это было убедительно и мои попутчики поверили. Не поверил Бася и заверещал. Капа его не застрелил, а выбросил на снег возле машины. Водитель, совсем ни при чём, поднял руки, но это его не спасло. Капа застрелил его в висок.  Меня он высадил из автомобиля кивком своего ТТ. Я вылез через одного мёртвого охранника, распрямил свои застоявшиеся косточки и неожиданно даже для себя зевнул.   
Капа зашёлся смехом.  Это обрадовало Басю. Он пытался подняться, и что-то стал лепетать про не отвечающий у Капы телефон тёти Люси  в Одессе. Капа смотрел только на меня.  Я всегда думал, что дым из дула, это придумка операторов вестернов. Дымок шёл натуральный.  Из дула. Я знал, почему он меня не убил. Но вот насчёт Баси, я подумал даже о многолетней дружбе. Хотя мою сентиментальность он сразу и разметал по углам  черепа мыслями  романтичного придурка.
-  Трупы можешь не зарывать. Снегом присыпь.- приказал он Басе. - А ты что стоишь, родственник?!  Иди, помоги – кивнул он мне дулом в сторону трёх тел.
- Твои трупы, ты и прячь. Это мои друзья были. Мы  даже покурили как-то вместе.
- Ты наглый Сёма. – помолчав, сказал Капа. – Тебе даже смерть не пугает.  Я это понял.  Я не знаю, как с тобой говорить. Вот Бася…- тот  как раз вылез из сугроба и стоял, отдышавшись  на дороге.
- …он ведь меня продал. Нанял этих…- кивнул он в сторону придорожных сугробов - И  до сих пор думает, что я его не смогу застрелить.
- …ты ж меня кинул Бася! – то ли спросил, то ли приговорил Басю Капа,  и направил ствол в голову своего лучшего  друга.
- А давай его здесь и оставим! Живым!  - вдруг закричал я. – Пистолет свой здесь оставь. Пусть он его при тебе лапнет. Ты его мордой в снег, а пистолет недалеко выбросишь. Менты найдут.  Пусть сам разбирается.  Вряд ли на тебя начнёт катить. У тебя в зоне кенты. – Бася на это даже кивнул, и показал готовность лечь лицом в снег. Лишь бы живым остаться.   Про то, что за три трупа уже точно «пожизненка», это Бася в этот момент не интересовало. Капа снял прицел с его лба.   
- Ты всегда был умный, Сёма.  Поехали!  Подожди… - подошёл Капа  к ещё живущему на этом свете Басе и пошарил по карманам. Там было много. Даже не привычные для моего взгляда красные и фиолетовые пачки в банковской обёртке. Для верности Капа дал Басе по голове. Тот рухнул в снег. Капа сделал всё, как я ему посоветовал. Протёр сначала шарфом пистолет, потом полапал его о ладонь Баси,  и бросил поближе к дороге в грязный снег метрах в двадцати от лежащего подельника. Менты найдут.
- Капа! А ты молодец!- решился заговорить я, когда мы выехали.
– Это ты меня по ходу заставил друга предать – диким ором заорал Капа.
- Он тебя преда-а-ал! Твой друг тебя бы запросто уби-и-и-и-ил бы-ы! – заорал я. И ты-ы-ы всё-о-о-о это по-о-онял. – это орал я..
  – Его надо убить! – резюмировал в итоге Капа. И уверенно развернул машину.
. Баси на месте уже не было.  Капа ещё попытался по снежным следам поискать его в лесу, но задохнулся сам при  ходьбе по глубокому снегу. Попробовал послать по следу меня. Но я улыбнулся и показал средний палец.
- А ты не думаешь, что я тебя просто кончу, да? – стал рассуждать Капа, когда мы стали отогреваться в неторопливо ковыляющей в объезд Уфы машине. 
- Там всё это наше золото уже и так, в общак идёт. Я один остался. Кто в операции работал.  Мне по любому, даже по-воровски 25% положено.  Но никто не знает, где ТЫ его спрятал. Ты сидишь рядом со мной. От тебя зависит моя дальнейшая жизнь. Ты мой земляк. Ты не вор, ты просто честный фраер, которому на голову упало чужое счастье. Скажи, где оно.  Ты никуда не денешься.  И я ни на копейку, никуда не денусь. Я сейчас на воле живу. Могу шашлык есть. А тут кому-то доказываю, что за «общак»  буду лет десять жить в тюрьме «достойно»!? Я там был. Ничего там хорошего нет. Сами себе создали удовольствие от Статуса! Вот тебе колбаса, вот чаёк густой. Это всё эрзац жизни! Вот сейчас я живу! Поехали шашлык есть! Я, кстати, после зоны его только один раз ел. А уже на воле четыре года прожил.  Всё дела срочные. А на хрен они эти дела, если я шашлык поесть не могу уже четыре года?! У тебя деньги есть?
Я кивнул и удивился. Он тоже.
– Ах да! Я ж Басю раскулачил! – хлопнул он себя по карману пальто. -  Поехали!
Мы поехали на  машине Баси. Почистили её, как смогли от крови. Гаишную машину оставили недалеко от прикопанных в снег трупов. Но, пока я спал, Капа машину сменил.  Даже переоделся  в светло-коричневую замшевую куртку.  Я, проснувшись, понял, что мы уже далеко от Аши.
- Далеко до Братска?- спроси  я. Скулы ломая от нервного зевка.
- До твоего  Миасса еще часов шесть.
- Тут ближе. В Сатки. – я решил выспаться перед смертью. Капа хоть и был потенциальным убивцем меня, но он был земляк. На чужбине, это факт не маловажный. 
- Капа! А как вы меня вычислили? Ну, на этот вопрос я бы ещё смог предположить ответ. Но как ты догадался, на объездной нас с Басей поджидать? Да ещё и в ГАИшной форме! Это же выше крыши! Это на тебя не похоже. – спросил, я пристраиваясь поспать ещё.
- Бася всех решил кинуть. Захотел себе кусок пожирнее. Привлёк своего сокамерника с Питера. Про твою поездочку в Минводы я знал. Дату возвращения тоже. Это мы через аэропорт узнали. Свой человечек там у братвы есть. Мы ещё тогда с Басей вместе работали. Я подсчитал время на дорогу.  Тут в Уфе сокамерник есть. Помог мне с костюмом и машиной. Поедите, естественно по объездной. Зачем вам через город лишний раз рисковать? И мне это на руку. Всё элементарно. 
Разбудил меня Капа на горе с видом  на Сатки. -  А который час? – спросил я не к месту.
– Уже полшестого. Скоро магазины закроются. Слышь, Сэмэн! Давай я тебя убивать не буду. Честно говорю! Пойдёшь там по своему лесу. Ты ведь с этим нашим золотом жизнь всю свою испоганил. Тебе же уже…двадцать?   
Я мычанием захотел возразить.
– И бегаешь от нас, как козлик молодой! Отдашь, и живи себе спокойно. Женись. Детей нарожай.
- Меня ещё и Лёва посёт…
- Кац?! – восхитился Капа. 
- Я вот даже думаю, что он нас за Сатками на дороге  ждёт. Езжай через посёлок дальше. Или ты думаешь, что я в самом посёлке клад зарыл?
- Я сначала в тебя выстрелю, не ссы. А потом с Лёвой буду разбираться.  –  успокоил меня Капа и повернул налево.
С Лёвой ему разбираться пришлось совсем не долго. Кац вышел на дорогу со своим «Макаровым» из припаркованного на обочине «жигулёнка» и застрелил моего земляка Капу прямо в лоб. Я смотрел на это в коме. В меня никто не стрелял, но я впервые в жизни видел, как из человека вытекает мозг.  Меня, заколдованного, вынес за шкирку из машины Лёва Кац. Бросил на заднее сиденье своей машины и, пристегнув мои наручники к дверце, уехал прятать автомобиль с мёртвым Капой.
- Я уже понял, что моё золото где-то в Сатках. – сказал, вернувшись пешком, довольный Кац.
- Интересно, как же ты это так меня вычислил? А вдруг там, в Кисегаче?  Там у меня времени было целое лето… - предположил я.
-  Не… Я узнал, по своим милицейским каналам, что у тебя отец родился в селе Пороги, недалеко от Саток.  Наверняка он тебе про родину свою много рассказывал. Тосковал по соснам и лесу, будь они не ладны!  Он же в Одессе умер? Вот мои кенты с моей родины и помогли всё уточнить. И с поезда именно на Урале ты вышел. А причина была только одна – мечтал посмотреть на родину своего предка! Я же мент, Сёма! – засмеялся Лёва.
- Хоть и бывший! А «бывшими» милиционеры не бывают! – заржал довольный Лёва. – оставалось только здесь вас и ждать. Чтоб притормозили, успеть лица в машине разглядеть, ямок на дороге  вырыл, шалашик рядом построил. И с костра и из шалаша дорога, как на ладони. Всё угадал. Всего-то неделю вас поджидаю. Так что, точно ведь всё?! Где-то возле Порогов ты зарыл. Но без тебя мне не найти.  Ещё раз повторяю, Богом клянусь, что пополам поделим! Довезу обратно, куда скажешь!
- А что тогда стоим? Мимо Порогов езжай в Айлино. – тут мне Кац и поверил.
Подробности вранья, они убеждают. Он знал, что за Порогами есть там где-то деревня Айлино, и потому поверил.
  - А братва думаешь тебя искать не будет? Они же ушлые. Вычислят тебя. Капа говорил, что там вся их воровская камарилья на это золото нацелилась.  Они уже питерских привлекли. Капа их на объездной возле Уфы расстрелял. В гаишника переоделся. Басю пожалел, там бросил.  Кенты ведь были. –
- Так Бася жив? – удивился Лёва.
- Живее всех живых. Отстегни меня от ручки. Рука уже затекла. – попросил по приятельски я. Лёва поддержал рождающие доверительные отношения, остановил машину, отстегнул наручники от ручки, но соединил наручниками обе руки.
- Это плохо. Он тебя в лицо знает. – с сожалением произнёс Лёва.
- И тебя.
- И меня. – согласился бывший милиционер Кац.
- И они про тебя знают. – порадовал я Лёву.
- Как это?
- Спрашивали про тебя. Попадался, мол, мент поганый на моём пути?
- И что ты ответил?
- Не знаю почему, но не стал рассказывать, как ты мне свидание на «Мосту поцелуев» назначал. Поняли бы превратно.
- Правильно. – поверил Лёва. – Золото поделим, куда рванёшь? –  спросил Кац. И так спросил безмятежно, что я себя уже увидел прикопанным в той самой яме, куда закопал рюкзак со своим богатством.
Лёва не пересадил меня с заднего  сиденья, но оставил в наручниках. Но это не помешало мне потихоньку за разговором развязать и вынуть шнурок из  ботинка.  Лёва работал один, не хотел делиться. Вообще чувствовал себя Хозяином. Сидел за рулём, рассказывал, как мы сегодня вечером будем гулять в ресторане.
Я его этим шнурком и задушил.  Машина въехала в придорожный сугроб. Ещё не доезжая до Порогов. Не надо думать, что я убивал людей до этого.  Трясло меня, как лихорадочного. И плакать я почему-то стал. Слёзы лились сами, мешая «заметать следы». Я себя спасал. Никто мне не докажет, что Лёва меня бы не убил. Тридцать  кг золота и камушков, это больше, чем пятнадцать. Да и тем, что я ему сообщил, что Бася жив, я себе смертный приговор подписал.
Нашёл в его карманах ключик от наручников. От этого места до моего клада я проехал за полчаса.  Забрал у уснувшего навеки Каца его пистолет. Нашёл в его карманах  даже запасную обойму. Взвёл и поставил на предохранитель. Пошёл к кладу. Всё проверил. Немного перепрятал, сделав ещё два схрона. А третий схрон сделал даже особенным, куда выбрал бриллианты и всякие камушки в кольцах, кулонах и ожерельях.  Я не очень разбираюсь в этом.
Каца закопал уже даже ближе к Саткам. На заброшенной помойке. «Мусор», он и на помойке мусор. Автомобиль загнал в лес, вытер всё, чего мог касаться руками и пошёл по этой же дороге, куда глаза глядят. Денег у меня было много. У Капы и Лёвы я все карманы вытряс. У Каца денег было совсем мало. Растратился бывший мент, меня разыскивая. На последние жил, судя по всему. Я даже поймал себя на мысли, что его пожалел. Смешно, конечно. Сам его убил, а теперь вот ещё и пожалел. «Жалостливый вы наш».
Где-то через час меня подсадил в свой УаЗик словоохотливый парень. Ехал из дома с выходных на работу.  Довёз до турбазы на озере Зюраткуль. Я там не стал задерживаться. Окружающая красота меня даже настораживала безмятежностью. Утром повезло, куда-то выезжал «Газон» с крытым брезентом кузовом. Мне удалось юркнуть через борт, и я очень долго ехал в сторону Челябинска. Замёрз сильно. Выпрыгнул на подъёме уже в Златоусте. Не стал долго придумывать и пошёл к бабе Паше.
  Открыла мне дверь симпатичная девушка моего возраста.
– Ты, наверное, Юля? – догадался я.
- Да. А ты кто?
- Я Семён. Я тут жил у вас года два назад.
- А это тот, который миллионер? Проходи.
- А где баба Паша? – смутился я.
- В магазин пошла.
- А почему не ты пошла? Бабушку по морозу гоняешь.
- А я простудилась – кивнула на пуховый шарф на шее Юля. – Чай будешь?
- Да я бы и не только чай… - вспомнил я, что не ел уже второй день.
- Есть хочешь? – обрадовалась Юля и засуетилась на кухне. – Баба картошки с уткой потушила. Грузди есть, будешь?
- Грузди…они под водку хорошо…
- Ты что, алкоголик? – разочаровалась Юля.
- Да нет. Замёрз. – сказал правду я.
- Есть где-то самогонка у бабушки. Ща она сама придёт.
В сенях послышался шум открывающейся  и хлопнувшей двери. Баба Паша вошла в избу вместе с дыхнувшим в дверь морозом.
- О! Анделёк наш появился! А я тебя Сеня ждала! Чувствовала, что мимо не проедешь! – обрадовалась баба Паша и тем обрадовала меня.
- Баба! Он самогонки просит! – тут же сдала меня Юля.
- А ты что это, алкоголиком стал? – озаботилась хозяйка.
Мы с Юлей переглянулись и рассмеялись. – Замёрз он бабуль! – защитила меня Юля.
- А! Тады есть. Грузди доставай. Грузди они под беленькую в самый раз! – опять рассмешила нас баба Паша.
Сели за стол. Хозяйки накрыли по-праздничному.
- Как Юле повезло-то! А то совсем здесь на каникулах со мной заскучала. Ты ж поживёшь у нас?
- Если не погоните…
- А что тебя гнать-то. Ты нас тогда так выручил. Юля твоё золото моему брату в Копейск отвезла. Он, этот, столомолок.
– Стоматолог. – поправила бабушку Юля.
- -Столько денег я в жизни не видала! Юле комнату возле института сняли. Остальное на книжку положили. Ей на пропитание. Только ест она плохо. Совсем исхудала. Ешь давай! - прикрикнула на Юлю бабушка и подвинула к ней вазу с шайками. 
Я разомлел и от самогонки и от давно забытого чувства домашнего уюта.
- А..никто не появлялся?
- Из твоих обещанных бандитов? Нет. Никого не было. Ты-то как? Где мотало? Как опять в наших краях?
- Да вот. Прячусь я. Ищут меня. – признался я, и мне стало неловко смотреть Юле в глаза.
– Но вы можете не бояться. Они не знают, где я. В Москве ищут.
- В Москве?! А ты и в Москве был? – восхитилась баба Паша. – А в мавзолее был?
- Бабушка! – засмущалась Юля.
За разговорами просидели до полуночи. Про все эти убийства я рассказывать не стал. Сказал, что на поезде приехал. Спать меня уложили на кухне. Откуда-то достали раскладушку. На ней я и проспал неделю. Вхлам. Ел-спал, ел-спал, ел-спал. Из дома не выходил, на всякий случай. А когда Юля стала собираться в Челябинск, я тоже засобирался. И потом с ней не хотелось расставаться. Ещё не понял, что влюбился, но уже догадался, что прикипел.  Уходя от бабы Паши, сунул под клеёнку  на кухонном столе не распечатанную пачку десятирублёвок. Другую, незаметно, сунул Юле в сумку, пока она дремала у меня на плече в электричке.
Расстались на вокзале у памятника Бажову.
- И куда ты теперь? – грустно спросила Юля.
- Сам не знаю. Домой в Ильичёвск нельзя. Может здесь где устроиться? – с надеждой спросил я.
- А что! Город большой! Кто тебя здесь искать будет?  Вот тебе мой адрес, достала она из кармана заготовленный листочек. Это рядом с мединститутом. Не теряйся, Сём! – попросила она.
- Да куда я теперь от тебя… - вдруг признался я Юле и самому себе.

Посадив Юлю на автобус, я было пошёл на вокзал, но тут же опомнился и повернул направо, в сторону вокзала для электричек.  В вокзалы мне лучше не заходить. Если мои земляки сумели поднять всю свою братву, то на вокзале в Челябинске в первую очередь должны были хмыря своего посадить. Или милицию купить. Ещё меня беспокоила мысль, что у мамы оставались мои школьные фотографии. И хотя я в первом же письме ей, переданное вагоновожатой, для опускания в ящик почты Хабаровска, её предупредил, чтоб все мои фото сожгла, но беспокойство было. Тем более, что могли быть фото у родителей Коти. Да и у одноклассников тоже. Надо бороду отрастить! Тем более, что по паспорту я был черкес  Назим Дерев.  Так за своими думами я поднялся по лестнице на пешеходный мост через ж/д пути. Мост был бесконечным. Сразу за ним начинался посёлок частных домов.  Потом я узнал, что его местные называют Порт.  Шёл по улице деревни внутри города и удивлялся. Коровы мычали, где-то овцы блеяли. Собаки на морозце развлекались лаем из-под ворот.
Но тут вдруг наткнулся на деревянный дом с надписью «Библиотека». Зашёл. Изобилие книг меня прямо ошеломило.  Печное отопление и запах книжной пыли умилило. Захотелось тут же попросить политического убежища. И захотелось жить с этой библиотекой где-нибудь рядом. У миловидной, но уже старой, за тридцать, сотрудницы, спросил, не сдаёт ли кто рядом жилья.  Она попросила паспорт, как бы подразумевая, что это необходимо для записи в библиотеку, но документ осмотрела внимательно.
- А почему никакой прописки нет?
- Вот я бы и хотел, чтобы с пропиской устроиться.  На работу без прописки не берут.
- Ага! А потом на дом претендовать будете?
- Да зачем он мне. Я на работу устроюсь и могу паспорт вообще отдать.
- За это надо отдельно платить. И сразу! – категорично заявила библиотекарша, и я понял, что мне может и повезти.
- Да я готов! Деньги есть.
- А что на родине не живёте? Вы ж черкес!
- Так детдомовский я.  В Черкессии никогда и не был.  Под Одессой наш детдом был. Там и жил. В кочегарке при детдоме потом и работал.  В армию по здоровью не взяли.  В колхозе работал. На виноградниках. Потом надоело. Решил в моряки податься. Ехал с Украины на поезде, билет был до Хабаровска. Но так в поезде надоело, смотрю город большой и вокзал красивый. Челябинск оказался. Вот вышел и почему-то сюда пошёл. Через мост. – устало импровизировал я.
Тётка задумалась.
– Я напишу расписку, что на жильё ни в коем случае не претендую.  И паспорт отдам. Мне бы только удостоверение какое-нибудь получить на работе, чтоб было, что милиции предъявлять, если вдруг остановят и спросят.
- А ты не вор? Или может алкоголик?
- Вор или алкоголик не в библиотеку бы зашёл. А я тут у вас прямо душой отогрелся. Хочу всё тут  прочесть! – улыбнулся я.
- Ладно. Прописать я тебя может и решусь, через какое-то время. Посмотреть на тебя надо. Если прописка, то это…пятьсот рублей сразу же! – выдохнула она.
- Идёт! У меня есть!
- И за квартиру по тридцать рублей в месяц!  - я кивнул. – Плюс за электричество! – заспешила она. Но я непоколебимо решительно кивал.
- Ну, тогда пойдём! – даже как-то обрадовалась она. - Дом посмотришь.  Мама моя умерла три месяца назад. Я на Гагарина в квартире живу…- кивнула она гордо в сторону виднеющихся  за посёлком многоэтажек.  – А что дому простаивать?! Надим тебя зовут?
- Да по паспорту Надим. Но меня почему-то в детдоме все Семёном  звали. Я уж так привык. А вас как?
- Раиса Ивановна.  Вот и дом. Собаку Мартой зовут. Кормить теперь ты будешь. Она всё ест. Ты просто варить что будешь, вари на двоих. Обстановка, сам понимаешь, бабушкина. Дрова и уголь вон там в сарае. Теперь ты топить будешь! – аж не скрывала радости Раиса Ивановна.
В доме было натоплено.
– Я с утра за час до работы прихожу, затапливаю.  Перемёрзнет ведь всё.  Вот тут капуста квашенная есть. Можешь есть. Компоты и закрутки, всё с огорода. Если до весны продержишься, вместе весной пополам картошку посадим. Лук, чеснок, петрушку – это я сама посажу. Ты ж всё не съешь? А то говорят чеченцы траву стогами едят!
- Я не чеченец. Я черкес по отцу. Это разные нации. Но я русский. Я, наверное, в маму. От отца только любовь к баранине и помидорам. – зачем-то приплёл я помидоры, и тут же дико захотел помидоров в сметане и с чесноком. 
- А вам же свинину-то и нельзя? – догадалась квартиросдатчица. В ответ я достал из-под рубашки нитку с крестиком. Решил носить ещё в Ленинграде, когда меня один набожный художник сводил к могиле Ксении Петербургской.  Там он в Храме и купил этот крестик. Я до этого не носил.
Мама моя была атеисткой. Но это скорее, чтоб родственников-евреев не обижать со стороны своей мамы, моей бабушки и русских со стороны мужа. Моего отца.  Бабушка со стороны отца меня тайно покрестила.  А до этого, совсем «до этого», бабушка со стороны матери сделала обрезание.
Я стал жить в доме мамы Раисы Ивановны. Каждое утро я приходил в библиотеку и читал в читальном зале то, что на руки библиотека не выдаёт. И там было даже полное собрание сочинений Фейхтвангера! Ещё был Марк Твен, Жюль Верн, Сервантес и Гюго, Толстой и Достоевский, Пушкин и даже Рабле!
Раису Ивановну я просто поразил своим книгоглотанием, и она прописала меня через три недели. Я дал ей ещё шестьдесят десятирублёвок. Пятьдесят  за прописку, а ещё сотню вперёд за квартиру.  Она улетела!
– Я так боялась, что у тебя денег нет! А ты…а где ты деньги взял? Копил?
- Так в детдоме тратить негде было. Ребятам только на печенье, конфеты. А так всё откладывалось.  Нельзя же было так вот всю жизнь там и прожить. И библиотеки у нас такой не было. – улыбнулся я.
- Да у меня на сберкнижке ещё деньги есть. Может вам что-то купить надо? Я займу. Вы ж меня прописываете, так я ещё и зарабатывать буду.
- А.. сколько вы можете занять…- Раиса Ивановна очень стеснялась. Ей точно очень нужны были деньги. – Вдруг вы вот мне почти за  полгода заплатили…а вдруг у вас есть ещё вперёд за полгода?
- А что вы дом не продадите? Ведь, я так понял, у вас проблемы?
- В наследство вступлю ещё только через полтора месяца, а за операцию сыну Саше надо платить срочно. – обречённо сказала Раиса Ивановна.
- Сколько надо?
- Я вот насобирала половину. Ещё тысячу.
- У меня есть. Моя мама, оказывается, княжной была черкесской. И мне в восемнадцать наследство пришло с Франции. В Московском банке лежит. Я уже там взял пять тысяч.  Думал – сказки всё это.  В детдом уведомление от нотариальной конторы пришло. Но я не хочу привыкать жить на эти деньги. Так что, если хотите, я вам тысячу дам. И ни в коем случае не взаймы.  Просто дам и всё. Только вы ни кому не должны говорить про это моё наследство. А то меня бандиты укокошат.
- Уко-ко-шат?!
- Я на работу хочу устроиться и забыть про это наследство. Я жить хочу. Работать. Вы мне не откажете в этом…я не знал, что у вас сын есть.
- Да. Муж ушёл, когда узнал о диагнозе. Вы …правда можете помочь?
- Я сейчас домой схожу и принесу деньги.
  Деньги я принёс, а она закрыла библиотеку и бегом куда-то рванула.
Это уже весна была. Зимой, пока я не прописался, мне к Юле облом было идти.  Ещё мне надо было на работу устроиться. А то я боялся, что Юля мою эту пачку десяток не так поймёт. Так, впрочем и получилось. Я устроился в театр кукол монтировщиком декораций, и после пяти дней привыкания к работе наконец-то пришёл к ней.   Купил сыра, вина грузинского, гранат (в смысле фрукта), колбасы, зелёного горошка в банке, консерву какую-то рыбную. 
Юля открыла дверь, и увидев меня, её тут же захлопнула. Я стоял на площадке и не знал, что делать. Дверь открылась. И появилась Юля с пачкой не распечатанных десятирублёвок в руке.
  - На! И иди отсюда! – заявила она очень решительно.
Потом, видя, что я не беру, бросила их мне под ноги и захлопнула дверь.  Мне было очень плохо. Я поднял пачку и положил во внутренний карман. Но уйти не мог. Дверь всё-таки открылась, чтоб она убедилась, что я не ушёл.
- Что ж ты так долго…тебя не было!
  - Прописывался. На работу устраивался. Мне не хотелось к тебе придти никем…понимаешь?
Вот тут мы и обнялись первый раз. Да ещё как!

Она жила с однокурсницей. Очень толстой и прожорливой.  Звали её Люба. Она, пока мы с Юлей смотрели друг на друга, съела:  сыр, гранат (в смысле фрукт), колбасу, банку зелёного горошка, и какую-то рыбную консерву. Грузинское вино я и сейчас люблю до безумия, я ей выпить из горла не дал. Выпили из чайных бокалов на троих.
Потом пошли гулять. Люба объявила, что хочет спать. Питоны тоже сразу засыпают, когда наедаются.
Мы гуляли по улицам Челябинска. Я ей рассказал всё.
- И что теперь?  Может отдать им это золото и жить нормально!
- Кто ж меня в живых оставит, Юль? Я теперь обречён скрываться. По центральным улицам не ходить. На вокзалы не входить. Может только в театр можно. Туда-то бандиты не суются. Хотя если фотографию раздали, то в театре как раз «карманники» могут быть. Я, Юль, не самый для тебя лучший ухажёр…
- Вот слово-то нашёл какое! «Ухажёр»! Дурак! Давай с Кирова свернём куда-нибудь. Тут светло ночью, как днём. Твоя борода тебя не спасёт.
- А тебе нравится?
- Мне всё в тебе нравится, кроме твоего золота.

Я стал работать в театре кукол и мне очень нравилось. Я даже постарался не пользоваться чужими деньгами  и попробовал жить на восемьдесят пять рублей зарплаты. Юля переехала ко мне.  Раиса Ивановна это нормально приняла. Сын её жил в больнице, ему сделали операцию какую-то сложную. Но через четыре месяца он умер. Я помог ей на похоронах. Она стала часто бывать у нас. Приходила, стараясь быть весёлой. После пары бокалов сухого, скисала. Оставалась ночевать и утром требовала как-бы шутливо, вина. Юля бежала в магазин. Я понимал, что моя Раиса Ивановна спивается.  У меня был холостяк в театре армянин. Администратор. Тоже из неудачников. Я его пригласил домой на шашлык на какой-то праздник. Он, разумеется, готовил шашлык сам. Кавказец, твою мать! Ни одного дня в Армении не прожил. А Кавказ видел только по телевизору.  Всю жизнь прожив в Челябинске, при виде Раисы, мало того, что стал говорить почему-то с грузинским акцентом, но напившись вина взялся жарить шашлык. Подозреваю, что впервые в жизни. Шашлык получился натурально с клочками шерсти. Но Раису Ивановну пленил. Они ушёл её провожать.  И я подозреваю, что он проводил её не только до двери. Через утро счастливая Раиса Ивановна дала мне домой (!) почитать  журнал «Октябрь» за 66-67 год, с «Мастером и Маргаритой».   
  К бабе Паше мы ездили. И даже свадьбу нашу там отпраздновали. Зарегистрировались в Миассе.  На всякий случай. Свидетельницей привезли однокурсницу Любу. Она сожрала всё на нашем свадебном столе, пока мы с Юлей целовались под бабы Пашины «Горько».  Юля у меня спросила перед первым нашим приездом, мол, ты ей тоже денег оставил? Я не хотел врать. Спросил её, мол, а как бы ты поступила? Неделю жрал, пил, спал, и уехал себе в Челябинск с любимой женщиной?!
- Ах ты засранец! – в Юлином укоре я почувствовал удовлетворение. Но, баба Паша и виду не подала! Особенно была рада моему рассказу про свою работу. А про зарплату, вообще сделала большие глаза! - Девяносто! ( Я пять рублей приврал) Это ж больше моей пенсии в четыре раза! 

  В мае, не по-уральски тёплым и пахучим, я вышел из своей «Осветительской» в фойе и наткнулся на поджидающего меня седого дедулю в бежевом плаще.
  - Мы нашли тебя Семён. Работаешь? Это ты молоток. Значит, не шикуешь. Значит, наш кошелёк жив и здоров. Пойдём, там машина ждёт. – сказал «Дедуля» и ткнул меня пальцем между рёбер. Получилось больнее, чем пистолетом. А тот угадывался у него под мышкой.  Я пошёл по лестнице вниз. Фойё было на втором этаже. Я просчитал, что на выходе я его ударю и лизну в «чёрный»  выход, куда декорацию загружают-разгружают. Но на вахте вахтёрша протянула мне трубку телефона.
- Тебя Надим! Женский голос! Кажется жена.
Я взял трубку и по самодовольному лицу «Дедули» уже понял, что мне крындец. В трубке был Юлин голос.
– Меня тут схватили. Ехали очень долго. Я не знаю, где я. Мне на голову мешок одели. Привезли куда-то на пирс. Сеня! Отдай ты им это золото! Мы без него проживём!
- Вот она правду говорит – сказал, уже выйдя из театра самодовольный Дедуля.  – Поехали! - кивнул он на «Волгу» с таким же лысым, но без шляпы, и крепким телосложением водителем.
- Я без неё не поеду!  Я должен быть убеждён, что её вы оставите в живых! А если нас и убьёте, то рядом закопаете. Я люблю её. -
- Ух, ты! Сентиментальный ты наш!  Подожди тогда.
Дедуля вернулся в театр. Видимо звонить.  Потом вернулся и сказал водителю. – На базу!
Ехали долго. До Чебаркуля. Там свернули  на знакомый мне санаторий «Кисегач», в ту же сторону, но в санаторий «Еловое». Это ближе. Не доезжая до проходной, остановились. Дедуля вышел к припаркованному белоснежному «Жигулёнку». Я попросил у водителя закурить и потому приоткрыл форточку, чтоб услышать оптимистичную фразу диалога  Дедули и вышедшего из-за водительского места машины хмыря в шляпе. Они с Дедулей негромко говорили в сторонке. Я поймал окончание фразы -  «…там обоих и закопаем».
Этот Хмырь, когда Дедуля сел в «Волгу» и дал ему знак, показал мне испуганное из-за своего плеча лицо Юли, сидевшей на переднем сидении, и поехал следом за нами. Мы ехали от Чебаркуля до Саток часа полтора. Дедуля сидел рядом со мной на заднем сидении и совсем не волновался. А я никак не представлял себе результативность моих теоретических атак ни на него, ни на водителя. Тем более на Хмыря в «Жигулёнке», даже в случаи моей победы в «Волге». Я показал водителю направо, и проехав Сатки,  сказал, что нам нужно   ехать на Пороги.  Так и поехали, уже пыля по грунтовке.
- А что Бася? – спросил я у Дедули.
– Ты про одессита вашего? Он в своей Одессе. Чуть в здоровье потерял, на коляске, говорить разучился, но писать шариковой ручкой может. Написал, где твоё фото найти. Весь СССР напрягли, премию объявили. В Челябе тебя и засекли. Лох ты.
- Убьёте нас, даже если клад вам отдам? – спросил убеждённо я.
- Честно говоря, тебя в живых оставлять – здоровью вредно. С другой стороны, если золото отдашь, то даже в ментовку пойдёшь, кто тебе поверит? Да и там наши люди прикроют.  Жалко мне вас. Тем более жена твоя беременна. Это за троих считай грех брать.
- Как…беременна?!
- Ну, когда её из дома брали, она на жалость мне стала давить. Сказала, что беременна. Может, гнала. Я ребятам не стал говорить.
Узнал знакомую дорожную луку.
– Здесь остановите!
- …А ..тут так рядом? – удивился Дедуля.
- Это на машине рядом, а я пешком  ходил. И с тридцатью килограммами, между прочим.
- Заметь – не со своими килограммами! Всё, всё! Я так понял, что ты уже согласен всё отдать…
- Да! Если Юля будет рядом со мной.  Закопано у меня в трёх местах. Так что Юлю сюда, а нет, так здесь стреляйте. Хрен вам, а не золото!
- Дедуля пошёл к жигулёнку с Хмырём за рулём. Из неё вывел Юлю. Подвели к нашей Волге.
- Пусть садится со мной. Нам ещё ехать. Меня за лоха держать не надо.
- Вот ты сука! – как-то даже восхитился Дедуля, но посадил Юлю на переднее свободное сиденье. Сам сел на своё место рядом со мной   и стал  держать дуло своего пистолета мне прямо в горло.
  - Ты не дави, дед, я  тут три года не был. Могу и не узнать место. – сквозь губы проговорил я.  – Дай в окно смотреть!
- А теперь давай обратно и снова проедем.  Я потерял. Где-то тут. Но здесь  кусты наросли. Их не было. 
Моё раздражение перенеслось и на моих бандитов.
-  Ты давай не финти! – подал вдруг голос  водитель и направил свободной рукой откуда-то взявшийся пистолет  на Юлину голову.
- Вон там, у ёлочек останови! – уверенно сказал я. 
- Далеко отсюда? – подозрительно спросил Дедуля.
- Метров триста. – успокоил его я.
- Значит  так, мы с Куцым идём с тобой, а твоя халя здесь с Ржавым посидит…  - твёрдо сказал Дедуля.
В мои планы это не входило.
- А что, мне тоже хочется посмотреть – помог мне Ржавый. Из Жигулёнка с двумя лопатами подошёл тот, кого Дедуля назвал Куцым.
Я с некоторым недоумением посмотрел на Дедулю и стал говорить очень твёрдо:
– Ржавый может и здесь посидеть, но в лес мы пойдем с Юлей.  Я золото поделил. Закопано в трёх местах.  И мои условия твёрдые. Вы должны нам дать шанс! Не хер нас держать возле вашего злата, как барашек перед жертвоприношением. Ты же умный ( это я к Дедуле). Извини, твою кликуху поганую не знаю, но часом раньше, часом позже, но вы нас похороните. Но ты должен знать, что я одессит.  Я должен умирать улыбаясь. А у нас принято договариваться. Ты должен мне дать шанс. Я понимаю, что не самый большой. Но шанс. Иначе всё это бессмысленно. Как твоя и моя жизнь. Твоя – тем более. Говённая жизнь за счёт жизней других. Поэтому, всё будет так: вы свои пистолеты оставляете возле первого клада. Идем откапывать второй. Третий, там, где все камушки, будете откапывать, если мы одиноко будем метрах в тридцати от вас сидеть.  Ещё раз говорю!  Я показываю место только, если мы отойдем метров на тридцать. Последний клад – основной. Там все бриллианты. Если возле первого не оставите пистолетов, а я вас обыщу, второй я не покажу. Третий покажу, только если вы его начнете копать, когда мы будем в тридцати метрах сидеть. Потом мы убежим. Я могу повторить! Нужно?
Дедуля задумался. Я улучшил момент и незаметно подмигнул Юле. Она устало чуть-чуть улыбнулась.
- Думаешь, если с третьим кладом захочешь нас кинуть, так мы вас не догоним? Ржавый идёшь с нами! Ты у нас бегать любишь. – правильно решил Дедуля.
  Так впятером мы и вошли в лес. Я шёл впереди. Потом Ржавый с лопатой, Дедуля с рукой Юли в своей нервной ладони и замыкающим Куцый.
Первый клад я умышленно искал долго, но ровно столько, сколько нужно было, чтобы они резко успокоились. Особенно, когда они заглянули в мешок. Под это настроение я, согласно уговору,  даже их очень тщательно обыскал на предмет припрятанного оружия. «ТТ», «Макаров», револьвер и три ножа  остались возле первой  ямы.  Ко второму кладу они шли уже расслабившись. Стали откапывать второй. Тут уж они совсем развеселились. Я знал, что Дедуля был уже спокоен и благодушен. У них было две лопаты, которые легко превращаются в смертельные топоры.
В моём третьем схроне золота почти не было. Только то, что окружало в украшениях бриллианты и другие драгоценные камни. Но был спрятан пистолет «Макаров», который я забрал у бывшего милиционера Лёвы Каца. Из него он недалеко отсюда  застрелил Капу. Мы ещё когда с Капой сюда ехали, я сам себе задал вопрос, что делать, если вот так вот приду сюда под дулом пистолетов. Вот и создал третий схрон.   Для него я яму не копал. Сунул в клеёнке в расщелину между не большими камнями и накрыл мхом.  Остановился на полянке и сказал ни к кому не обращаясь:
- Место покажу, когда мы сядем поодаль.
Сказал и пошёл с Юлей в сторону другой группы камней. Дедуля среагировал так, как я и ожидал:
- Стоять! Вон туда садитесь! – показал подозрительный Дедуля мне на камни моего схрона. Я на это и рассчитывал.
Я недовольно кивнул плечами и повёл Юлю к камням своего схрона. На эти камни мы с Юлей и пристроились.
- И что? – недоумённо спросил «Дедуля».
- Как договаривались! Отходите вон в ту сторону все трое. Я место покажу, когда  отойдете.  Если кто раньше к нам рыпнется, мы побежим, а место я могу и не точно показать. Вас проверить. Этот схрон я закопал глубоко. Без меня вам тут землю пол года нужно будет ворочать!  Ты обещал отпустить. Я тебе верю. Слово воровское чего-то ведь стоит? – с убедительной наивностью сказал я. – Ну и я обещаю, что не побегу, пока не наткнётесь. Договорились?
Дедуле всё это не понравилось, но он не видел подвоха. Измерил расстояние до нас, посмотрел на обувь Юли с каблуками. Даже если побежим, то далеко не убежим. На это я и рассчитывал.
- Показывай! – согласился он.
Я показал на полянку между сосен, метрах в десяти от того места, где они стояли. Они перешли туда.
- Вот тут?
- Да! Я ямку узкую копал. Где-то посередине.
Дедуля встал за копающими Ржавым и Куцым, и стал внимательно смотреть за нами. Я прошептал Юле, чтоб она положила мне свою голову мне на плечо. Приучив к этой нашей позе внимательного Дедулю, я свободной рукой за юлиной спиной расковырял мох и клеёнку, где лежал пистолет. Попросил Юлю  отвернуться, объяснил, что если не я их, то они нас убьют лопатами, и у меня нет другого выхода. Она кивнула. Я не увидел, но почувствовал.
  - Тут я поглубже закопал. – даже подумав о могиле для бандитов позаботился я о себе, и наконец,  рванув к ним,  стал стрелять, когда они уже стали уставать и посматривать на нас с подозрением.   Дедуля умудрился даже небольшой пистолет спрятать как-то между ног, но достать его не успел. На ходу у него это не получилось. А ходу он дал не по возрасту резво. Сразу после первого выстрела, которым я в него промазал. Его я добил уже метрах в пятидесяти от ямы, откуда не успели вывалиться Куцый с Ржавым. Их я стрелял с пяти метров и убил видимо сразу.
Собрав из кармана все деньги, ключи от машин  и документы,  я стал расширять могилу. Юля сидела на камне и никак не могла убрать с ушей свои ладони. Успокоил, как мог. Но с захоронением провозился не менее часа. Перетащил в яму Дедулю. Замаскировал. Перенёс на это место те самые камни.  Веток накидал.
Юля водить автомобиль не умела. Я перенёс золото в  «Жигулёнок». Бросил в багажник одну лопату и всё оружие. Оставил в «Жигулёнке»  Юлю. Включил ей радио. Нашёл в багажнике «Волги» бутылку коньяка.  Налил Юле. Ей надо было придти в себя. Бросил  в «Волгу» все вещи бандитов, лопату и поехал искать какую-нибудь дорожку в лес. Нашёл в полукилометре съезд на дорожку, больше похожую на тропику. Заехал поглубже, насколько можно в ельник. Полил бензином из предусмотрительной бандитами канистры в багажнике и поджёг.  Минут через двадцать был уже возле Юли. Она дремала.
Возле моста через речку  я остановился.  Всё оружие спрятал под мостом, в одном из проёмов  в каменной кладке.
После полудня мы нашли в Сатках  «Чайную» и заказали чебуреков с томатным соком.  Юле я под столом налил бандитского коньяку. Сам не стал, от греха подальше. Не хватало ещё ГАИшникам попасться. Юля ожила и раскраснелась. Я объяснил, что золото придётся перепрятать. Для этого нужно отсюда ехать куда-нибудь в сторону Аши.
- А как они нас нашли, Сень? – задала Юля вопрос,  ответа на который я не знал. Мог только предполагать, что меня вычислило бандитское сообщество.  Могли быть и фотографии. В Челябинске меня кто-то увидел. Проследили, ну и т.д.
- Наверняка уже знают, где ты учишься, где мы живём.  Паспорт у тебя с собой? – задал я Юле самый важный вопрос.
– Да. Не знаю, но с собой захватила, когда они за мной пришли. Ещё и «Зачётку» зачем-то. Комсомольский билет. Я выдохнул воздух, хотя понимал, что паспорта и ей и мне придётся снова менять.  Про бабу Пашу в Златоусте  они знать не должны были, но уезжать надолго, не заехав  к ней, было невозможно.
Расстроили её только тем, что Юле институт придётся бросить. Объяснил бабе Паше, что через месяц  она должна будет написать заявление в милицию о пропаже внучки и её мужа. Не поверит ведь бандитское сообщество, что я их трёх бандитов замочил, а сам здравствую. Проверят наше неожиданное исчезновение и удивляться не будут. Все вещи в квартире целы. Значит, владельцы закопаны где-то. А вот Дедуля, чьей клички я так и не узнал,  с Куцым и Ржавым видимо решили скрысятничать.  Достаточно даже если одного  из них золото ослепит.  Их  и нужно будет им искать. Одного из трёх.
С кучей предосторожностей  двинулись в сторону Юрюзани. Это не доезжая Аши.
Километрах в пятнадцати от посёлка вверх по речке я нашёл подходящее место и сделал всё по старой схеме. Разделил золото на три части. Захоронил в трёх приметных местах, оставив в последнем  тот самый милицейский пистолет. Бережёного - Бог бережёт. Килограмма три золота спрятал в купленный загодя в сельском магазине детский пластмассовый автомат Калашникова. В упаковке.
Документы сделали через того самого лохматого дедушку с Кавказа в Златоусте.  Моему появлению  возле его будочки он даже не удивился.
- А я подумал,  порешили тэбя. Они и меня с племянником трясли.  Ты опасный человек, джигит! Я сказал, что тэбя не видел никогда. Они фотографию твою есть. 
- Что не сдал, спасибо. Поможешь, по старой памяти.
- Хорошему человеку всэгда надо помочь. Но дороже выйдет. Я нэ думал, что тэбя все воры ССэР ищут.
- Мне нужно два самых надёжных паспорта. Вот фотографии. Желательно с одной фамилией, муж и жена. С печатями ЗАГСА, с печатями прописки хоть где, и выписки. Ещё на моё имя водительские права.  На её имя Диплом об окончании какого-нибудь медицинского института по специальности «Терапевт». На моё имя аттестат о среднем образовании. Две «Трудовые книжки». У неё стаж обучения в институте и два года практики интерном.  Мне два года, не важно, кем. И ещё «белый билет»  из военкомата. Только пусть придумают причину, только чтоб не ссался я, и не псих какой-нибудь.  Да! И фамилии должны быть Ивановы. И у неё и у меня. Семён и Юлия. Отчество неважно. Записать?
Дед взглянул на меня уважительно. 
–  Нэ надо. Я запоминаю разом. Но это нэ на нэдэлю работа. Особенна «Белый былет».
- Я подожду.
- Дорого…
- Вместо аванса, вон «Жигуль»  стоит, вот ключи. Но работай с ним пошустрее. Его искать будут. Бандиты. Перекрась, перебей, не мне тебя учить… А вас «трясли», может опять трясти будут?
- Не первый год живём. С ворами дружим, но слово наше твёрдое. Не ссы. С нашей стороны проколов не будет. Наша нация маленькая, но мы живём дольше всех. Наша родина в Сирии. С Эдема! А живём дольше всех, потому что язык умеем держать язык за зубами. -  почему-то без акцента сказал мне дед и подмигнул.
- Через месяц приходы. Если вот тут на окнэ молоток будэт висеть с красной ручкой – опять заговорил с акцентом мудрый кавказец - Значит, не подходы. Появляйся потом каждую неделю, пока он не исчезнет. Ты я вижу джигит надёжный. Заказ у тебя прыличный.  Колец на семьдесят  потянет. По семь грамм. Вместе с этим машиной.
- Договорились.
- Сейчас иди вот в ту сторону. Мои проследят, нэт ли за тобой хвоста.  Если есть, то никто к тебе из моих не подойдёт. Если нэт, то дадут знать.

Через километра полтора, что я шарахался по улицам, возле меня остановился на том же «Москвиче» старый знакомый, улыбающийся Аваакум.
- Куда отвести, земляк? – сказал он, гостеприимно распахнув дверцу.
Я сел к нему, и мы поехали в городскую библиотеку, где в читальном зале дремала за книжкой Юля. Я предложил Аваакуму десять рублей, но он гордо не взял. – С земляков не беру! – хохотнул он.
- Дальше мы сами! – согласился я.
Помня, что они в прошлый раз за мной следили, я всё подготовил. Мы пошли с Юлей в кинотеатр, но даже не входя в зрительный зал,  нагло прошмыгнули через буфетную дверь на улицу. Через кусты парка прорвались на какие-то проходные дворы  и скоро вышли на окраину города. К бабе Паше возвращаться не стали. Пошли в сады. В садовых домиках никто не жил, и мы, забравшись в окно одного из них, переночевали до утра. 
Разными способами, избегая маршрутных автобусов, добрались до Белорецка. Километрах  в десяти от города устроились на турбазу «Арский камень». Я инструктором туризма, а Юля – фельдшером. Её взяли по «Зачётной книжке» студентки 5-ого курса Мединститута.
Устроились замечательно. Я водил по реке Белой на плотах  группы туристов. Юля скучала в местном медпункте.
Через месяц я выпросил у своего нового друга Рашида мотоцикл и поехал в Златоуст.  В городе, возле гаражей, оставил его под присмотром одного случайно попавшего на глаза автолюбителя, копавшегося в желудке своего старенького «Запорожца», и пошёл к будке деда.
Красного молотка за окошком не висело.  Я ещё сделал пару кругов. Тщательно осмотрел окна близлежащих домов. Ничего подозрительного не заметил, и решился подойди к невозмутимому деду.
- А! Джигит! Хорошо, что живой. Иди вот туда. Тебя Аваакум догонит. – не поднимая головы прошептал Дед. Я тем же шагом пошёл в указанном направлении. Как раз в сторону гаражей, где оставил мотоцикл.  Аваакум догнал меня совсем скоро. Всё так же улыбаясь, распахнул дверцу.
- Дядя сказал сначала деньги посмотреть. 
Я развязал рюкзак, показал связку золотых «бубликов», но руку оставил в рюкзаке, намекнув, что вооружен. Аваакум стрельнул глазом.
- Не беспокойся земляк. Всё как в аптеке. Вот паспорта. Они настоящие. У родственников родственники работают в паспортном столе. Не здесь. В Томске.  Диплом не настоящий, но очень надёжный. Права настоящие. Трудовые книжки тоже настоящие, но печати сделаны мастером. Аттестат зрелости тоже настоящий. Так что, с днём рождения, уважаемый!
Я проверил все документы. Передал связку «бубликов».
– Можешь не считать. У нас тоже всё, как в аптеке. Да…и это…не выслеживай меня. Мне и без тебя есть от кого бегать. Деду передай благодарность и ещё…обещаю, что через год привезу ему ещё десяточек колец. Лишь бы молчал.
- Вряд ли он тут через год будет. Он в Тбилиси мечтал переехать. На покой. Твоего золота ему как раз не хватало. Можешь мне обещанное сразу отдать – весело предложил Аваакум.
– Тебе дядя отстегнёт. – ответил я -  Но вот привет тебе от моей широкой души – сказал я и бросил на своё ещё не остывшее сиденье пару цепочек.
Захлопнув дверцу, я быстрым шагом пошёл к гаражам. Даже если за мной изощрённо следили, то уж никак не ожидали, что из гаражей я проходной тропинкой смоюсь на мотоцикле.  «Козьими» городскими тропами я выбрался за город и дал жару по трассе до самого Белорецка.  Ни одна машина меня за это время не обогнала.  Покрутившись по лесным тропам возле Белорецка, махнул на турбазу.
  В Сосновке, селе недалеко от турбазы, «Шампанского» не было и пришлось купить коньяк и бутылку «Анапы». Ещё каких-то вкусностей, типа зелёного горошка, кильки, консервов с тушенкой и сгущёнкой.  Праздновали с Юлей своё второе рождение с шиком!  Потом ходили к главной достопримечательности турбазы, скале Арский Камень. Даже пели песни и потом ещё и купались в ночи голышом в пенном течении реки Белой.  Разжигали костёр, используя свои  старые паспорта, Юлину зачётку. Шёл 1980-ый год.
Вычислить меня могли только, если найдут деда или Аваакума. Знали наши фамилии ещё и те, кто делал документы. Много всё же людей знало. Да и фотографии были у них. Ещё и Юлины, наверняка. В институте то должны были быть в «Личном деле». У однокурсников.  Это беспокойство скребло в глубине груди.  Нужно было смываться с Урала. Куда?

 Часть вторая.

- Может на …Сахалин? – это Юля спросила сразу, когда наши соседи по купе вышли покурить. Мы ехали в Москву.
- Туда нельзя. И на Камчатку нельзя. И на Курилы. Я думал об этом. Если они и  будут нас искать, то именно там.   Но там путей для отступления нет. Там выезд только самолётом или пароходом. А это легко контролировать.  Урки они везде есть.  И там тоже. Фотографии у них наши есть, это точно. Они даже могут нас  через милицию объявить во всесоюзный розыск. Сейчас у нас ещё есть время. Месяц где-то. Может два. А вообще, если нас по фото никто не сдаст…. Не увидят бандиты, и  менты продажные, то мы можем и спрятаться. У тебя есть варианты? - Я заставил себя улыбнуться.
- Сём!...А поехали в Архангельскую область?! Я видела картины одного художника…
- Если русского, то его  звали Иосиф Гросс – думая о чём-то своём продолжил я.
- …а ..откуда ты знаешь?! – ошеломленная Юля и не могла знать, что я когда-то работал и жил на Мойке в мастерской Юрия Иосифовича Гросса. И очень любил архангельские работы его папы. Сказал наугад, и оказывается, попал.
- Я знаю, что ты голодная,  и мы идём  в вагон-ресторан есть «солянку»!
Тут как раз и курящие соседи в купе вернулись. 
- …ты не мог знать Иосифа Гросса! – уверенно сказала Юля, когда мы уже сели за столик вагона-ресторана.
– Ты не мог его знать, потому, что он был другом моей бабушки Паши! Он после немецкого концлагеря, в 45-ом, жил у неё в Челябинске! – у Юли началась истерика.
- Юль! Я дружил с его сыном в Питере. Случайность. И я нечаянно попал под твои мысли об Архангельске. Я даже с Иосифом знаком. Он приходил к сыну  Юре пару раз. Молчаливый и мудрый русский художник. В Архангельской области у него дача. Летом уезжает туда. Давай есть солянку, а?
- Фу, правда что!  - Юля, наконец-то стала успокаиваться. – Случайность. – констатировала она, и стала есть солянку.
- Солянка - единственное блюдо в меню вагонов- ресторанов, которое неизменно  было и остаётся вкусным во все времена и в любом поезде. Загадка для меня. И для следующих после меня поколений. – стал философствовать я, не забывая зачёрпывать веслом солянку.   
Конечно, мне показалось, что на меня подозрительно внимательно, из-под очков посматривал глава ресторана. Он сидел за своим столиком, ближним к кухне, и мучился над скандвордом.   
Поэтому, на всякий случай, мы незаметно вышли не в Москве, а в Рязани. Там мы сели на такси, доехали до Каширы. Пересели к частнику. Поехали в сторону Зарайска. Там опять, поменяли частника,  поехали в Ступино. Я заметал следы. Не понравился мне этот взгляд из-под очков в вагоне-ресторане. В отличие от «солянки».
От Ступино поехали в сторону Коломны, но по пути, проехав город Озёры, километрах в пятнадцати от города, мне понравился дачный посёлок. Я попросил частника остановить, и мы вышли.
- А может лучше куда-нибудь в Карелию? – осторожно спросила Юля, осматривая подмосковную лесную глушь.
-  И туда успеем. В Москве нас наверняка всё ещё ждут. Нам бы годика три спокойно пожить. Может они про нас и забудут. Фотографии растеряют. Азарт погони кончится. Давай-ка тут походим. Тут и прописки не надо. И кроме соседей никто не увидит. Если не наглеть и в город не ездить, то нас тут никому не найти. Да и лес красивый. Урал напоминает.
- Мне нравится! – согласилась Юля.
Продающуюся дачу нашли через живущего в посёлке здешнего Председателя. Он позвонил хозяину. Тот приехал поздно вечером из Москвы, до которой было 130 км.  Всё уладили и подписали все документы в присутствии Председателя, потребовавшего «печать» в виде спиртного. Дача была на краю посёлка в глухом лесу заказника «Нагорная дубрава». К зимовке не приспособленная. Но был  июль, и у нас было ещё время.
Всё лето пришлось жить в палатке возле дома. Дома было жить невозможно. Там кипела работа. Нанятые мужики строили супер печь, бригада копала в подвале колодец. Ещё одна утепляла дом и покрывала деревом внутренности. Полки и все причиндалы кухни я делал сам. Приходил к Юле к костру возле палатки довольный и в стружках. Купил пять тонн угля, для которого пришлось ставить сарайку. И сделал это вовремя. В конце октября вдруг выпал снег, по которому даже пешком стометровку от дома до дороги очень было трудно пройти. А ходить всё равно приходилось. Хоть Юля и научилась готовить хлеб, но в магазин в посёлок с красивым названием Горы, иногда приходилось ездить на автобусе, который и зимой ходил от Белых Колодезей до Озёр и обратно строго по расписанию.
В декабре у нас родилась дочь. Назвали Женей. Но я её так не называл. Она была Джон, Джузеппе, Джомалумгма, Джавахарлал, Джин с тоником, Джисказган,  Ди-Джей, Жопа с ручкой, Джин из бутылки ну и т.д.
Юле нравилось. Вначале не поняла, а потом привыкла и даже стала ждать, что я там ещё придумаю. 
Перезимовали нормально. Даже, я теперь вспоминаю, счастливо. Не надо было никуда бежать, стрелять, усы приклеивать. Счастье может быть просто в покое. Когда тебя оставляют в покое. Я и сейчас так думаю. Молчаливый сосед по даче вдруг однажды рассказал, что продаёт библиотеку. Мол, мода уже на книги прошла, всё равно уже не читается. А детям тем более не надо. А вот теплицу надо. Да и крышу поправить. Я выкупил у него её всю гопом. Оказалась настолько огромная, что места на стенах для полок не хватило. Пришлось использовать потолок.
Но мне только было неспокойно. Мне было стыдно жить на бандитские деньги. Они, тем более наличными, кончались, а своё золото в детском автомате Калашникова, так в нём и лежали.  В Копейск ехать к «столомологу» (как-то так своего брата баба Паша называла) – это риск просто заявить, что я жив. А я надеялся, что я «мёртв».
Нужно понять, что я и должен был быть осторожным. Очень осторожным. Нельзя было расслабляться. Мне этот взгляд в вагон-ресторане не давал покоя. Я теперь и за Джузеппе отвечал. С ребёнком вообще теперь не убежишь. Только Бога молить оставалось. «Дай передышку щедрому…».
Церковь в посёлки Горы на Юго-Востоке Московской области стоит на очень красивом месте. На горе, которую дорога обходит на 180 градусов. Колокольни нет, видно колокола - это дорого, но находчивый священник приспособил для этого порезанные на разной высоте старые газовые баллоны. Они так и висели у него синего цвета, разной длинны.
Работу я всё таки нашёл. Вместе с Другом. Его звали Паша, и он был Главредом самой главной местной газеты с оригинальным названием «Заря». Больше никаких газет в городе Озёры не было. Монополия позволяла быть главному редактору Личностью значимой, даже если и не трезвой. Он появился у нас на даче случайно. Собирал грибы и попался мне на глаза, срезая мои «белые» возле моего дома. Они росли сразу за калиткой, и я их знал по именам. Поэтому наша первая встреча получилась не самая дружелюбная.
- Так! Может, ко мне на огород зайдёте, там как раз помидоры поспевают?! – спросил я грозно  у  наглого грибника.
- То есть у тебя есть, чем закусить? – спросил наинаглейший,  и достал из-под моих «белых» из своей корзины непочатую бутылку водки.
- Заходи! – кивнул я на дом.
Юля, радуясь не частым гостям, быстро накрыла на стол. Я очень люблю недозрелые помидоры. Они, даже если дозревают под диваном, вкуснее, чем жирные красные. И они чуть кислее, пахнут свежестью и томатным соком из колб буфета кинотеатра, где соль была рядом со стаканчиком воды.
 
Паша удивился нашей библиотеке, но вида не подал. А когда после второй початой бутылки признался, что хочет со мной дружить, я довёл его до автобуса и отправил в город. Даже если заснёт, в чём я не сомневался, то его те же менты проводят до дома, а не в вытрезвитель. Красное толстое удостоверение «Главный редактор газеты «Заря» чего-то стоило. 
Он пришёл дней через пять. Трезвый, как стёклышко! 
- Семэн! Это не от вашего дома так разит жаренной картошкой? – спросил он самоуверенно и нагло.
- Заходи! Что так долго шёл?! – обрадовался я, и кивнув в сторону дома, пошёл не оглядываясь. Я уже понял, что нашёл друга.
 
  Паша был необычным человеком. Он был прекрасным главным редактором. Газету  творил, а не делал.  Правил тексты своих журналистов жёстко и безжалостно. Несмотря на название «Заря», газета  была даже немного антисоветская. Настолько немного, что это прокатывало за борьбу с «залежалым коммунизмом». Это термин из его лексикона.  Мне тогда было недосуг это расшифровывать.
  После обеда он становился прекрасным журналистом, а после ужина – великолепным философом.   
В ночь он засыпал у нас на диване и утром уходил на автобус. Подтянутый, в галстуке,  в запахе какого-то одеколона. Даже, наверное, не советского.
Я тоже привязался к нему.
Как-то написал какое-то эссе про Оку. И стеснительно дал ему почитать. Он вида не подал. Но через неделю пришёл и этак нечаянно бросил на стол газету, где было это моё эссе напечатано. Подпись под ней была «Иван Петров». Это было до обеда, и он был трезв.
- Сёма! Ты классно пишешь. Ты вообще – очень …я не ожидал…ты просто вышка. Я так понял, за дурака меня не принимай, я всё вижу, рюхаю, - ты тут скрываешься. Прячешься. Вот и давай рассказывай, от кого. Мне нужно знать, чтобы тебя защитить. Если что.
- Тебе это надо? – спросил я, его жалея. Раздумывая. Про золото ему рассказывать было нельзя. 
- Понимаешь. – продолжил он. - Когда тебя встретил, и ты мне сунул в корзину книжку  Ремарка почитать… В сумку сунул. А я ведь прочитал! И потом твоего Думбадзе. «Я, бабушка, Илико и Илларион». Это вообще мой Евангелий теперь! Фазиля Искандера! Я, как тебе сказать…- прозрел! Я увидел мир. Я не хочу просто вот так жить. Я захотел жить для чего-то! Я говно, я знаю. Но я же для чего-то родился. Я же должен кого-то в своей жизни переделать. Вот ты меня переделал. А я тоже должен двух человек. Пусть почитают Ремарка, Думбадзе, пусть «Рублёва» посмотрят. «Прощание с Матёрой»  посмотрят. Никогда бы не посмотрел, если б ты не сказал. А какой высший фильм оказался! В пустом зале. Ты Учитель по-хорошему. Я думаю из газеты мне надо уходить.
- Это ты зря. Наоборот. Только не воюй с коммунизмом своим циничным образом. Как сейчас пытаешься. Никому не надо доказывать, что вся эта хрень – говно. Она, эта СССР сама себя развалит. И без твоего участия. Ты на своём месте. Ты очень хороший редактор. Вот, даже эссе в газету пустил.
- Давай ты мне будешь свои эссе писать в газету? Меня «Первый» боится. Он мою жену трахнул. Думает, я ревную. А я уже полгода с ней не живу. – радостно заржал Паша.
- Вот ты идиот. Кстати. «Идиота» читал Достоевского?
- Да нет, конечно! – радостно ответил Паша.
Я ему дал однотомник. Мы подружились. Всё лето ходили за грибами. Зимой на Оку на подлёдный лов. Я ему рассказал только, что мы действительно скрываемся. И ищут нас и бандиты и милиция. Рассказал с согласия Юли, и в её присутствии.
- А вы не убивцы и не грабители? – тут мы, переглянувшись с Юлей, рассмеялись. Очень уж Паша был в этом смысле похож на свою тёзку – бабушку Пашу из Златоуста.
- Вы вот уже третий год живёте здесь. Не работаете. Теперь понятно, почему. Но ведь купили эту дачу, отремонтировали, уголь покупаете, еду. Ведь деньги на это нужны, господа «Ивановы»?
- Паш. Твой сарказм, по поводу нашей фамилии правилен. Мы паспорта сменили.  И наша дочка, Евгения Иванова не придумана. Вон она лежит, слюни пускает. А деньги мне пришли от моей бабушки из Марселя… - и я очень убедительно рассказал когда-то придуманную историю про детский дом и наследство из Франции. Так убедительно рассказал, а Юля в конце рассказа так же убедительно кивнула, что Паша не поверил ни одному нашему слову, но как версию – принял.
- Принимается! – убеждённо сказал Паша и достал из дипломата бутылку «Столичной».

Жизнь года четыре шла очень даже счастливой. Джузеппе росла. Стала очень разговорчивой и уж даже слишком умной. Паша её покрестил, в той самой церкви в посёлке Горы. Мы «поколоколили» по этому поводу  с Пашей на синих бывших баллонах от водорода. Пели вместе с местным священником Кукина. Потом Ланцберга.  «Любэ» что-то. Потом не помню. Напились.
Шёл уже 84-ый, когда пришёл молчаливый и трезвый Паша.  Это  было чем-то настораживающим. 
- Вас нашли.
Тут я напрягся и подсел к нему за стол.
- Кто? – на всякий случай спросил я, хотя уже догадывался об ответе. Мне его не хотелось слышать. Джузеппе ходила по дому и помогала Юле накрывать на  стол.
- Пришёл сегодня утром какой-то урка, и  сказал, что знает, что вы где-то в городе. Фотографию показал. Ментов точно зарядил. Ты ведь с участковым не знаком? – с надеждой спросил Паша.
- Да…не пересекались. В город только на твоей Ниве ездили. Да и то, из неё не выходили.
- Ты много им должен? Мне так не хочется, чтоб ты отсюда уезжал. У меня на книжке больше пяти тысяч. Может можно откупиться? А? – с надеждой спросил Паша и, наконец-то посмотрел мне прямо в глаза.
- Нет, Паша. Они не отстанут. Мы завтра уедем, а ты им расскажешь, где мы живём. Тогда они тебя не тронут. – это уже говорила Юля. Она стояла за спиной Паши и смотрела в наше трёхметровое окно. – Нашли всё таки!
- Жалко этот мир. – уже жёстче произнесла Юля и стала собираться.
- Что ж вы такое совершили, что вас так ищут?! Что ж вы такое можете вообще совершить, что вас так ненавидят?!  А, Сём?
            - Чужое я когда-то взял Паша. В буквальном смысле на голову свалилось. Ворованное. Мы с другом припрятали, чтоб отдать, когда урки спросят. И мысли не было присваивать. Это всё в Ильичёвски было, город-порт возле Одессы. Сам понимаешь, там особое воспитание у мальчишек.  Свои законы долга и чести. Но моего друга убили. Я испугался. Рванул оттуда вместе с этим долбанным золотом. А мне нужно было бы просто передать записку, через связных, мы ж там всех знаем. Мол, готов передать. А я струхнул. Подумал, фиг вам, а не золота! Зачем моего друга убили?! Раз так, себе возьму. Я вам не агнец на заклание. И сделал ноги. Вот уже около десяти лет и бегаю. «Не укради» - говорит библия. Я согрешил и это моё наказание. Мне ведь Паша уже в этом своём вечном побеге и людей пришлось убивать… Что свою и Юлину жизнь спасал, это не оправдание. Это следствие. Один грех тянет за ниточку другой. И нет этому конца…   
- Вот ключи от моей «Нивы». Ты только поменяй номера. У меня в багажнике лежат. Отхватил по случаю. Там ещё в багажнике, в ящике, под видом аккумулятора, четыре гранаты лежат. Запалы там же отдельно, так что безопасно. Мне когда-то пацаны с нашей воинской части подогрели по пьяни. На всякий случай. Я книжки у тебя свои любимые соберу? – спросил чуть не плачущий Паша.
- А ты как без машины? – осмелился спросить я у него. Ответ знал. Просто нужно было что-то спросить.
- Как-нибудь. – ухмыльнулся с пониманием Паша.
- Завтра поедите? Давайте  с утреца! Всё капитальное надо делать утром!  Вот тебе телефон, это моя тётка. Сообщи, что вы живые и устроились. – он накидал мне нашедшимся под рукой жирным фломастером телефон.
 - Увидимся обязательно! – пожал он мне руку, а с Юлей обнялся.
- Ты что, не останешься? – спросил я у него разочаровано.
-  Нет. Не могу. Нужно ехать. Домой заеду, но ночевать придётся в другом месте. – вяло намекнул на причину отъезда Паша.
  Это был мой самый лучший друг в жизни. Его они убили часа через два-три после этого нашего прощания. Они утра не стали ждать, а поджидали его у подъезда.  Он как раз от нас приехал на рейсовом автобусе. Они очень торопились. Пытать стали сразу же, только вошли в квартиру.  Глаза выкололи.  До этого испробовали на нём все эти утюги и паяльники, тогда ещё только входившие в эту их моду. Паша не знал, что мы не стали ждать утра, а уехали на его «Ниве» уже через полтора часа, после его ухода. Поэтому молчал. Когда его пытали. Они знали, что он знал, где мы живём. Я узнал о его смерти по тому телефону, что он мне оставил. Его тётка всё рассказала. Что она не поняла, я сам понял. Юле не стал говорить. Это проклятое золото собирало своё жнивьё. Это нужно было как-то остановить. Я ещё не знал КАК, но понимал, что это нужно как-то прекращать. 
Я посоветовался с притихшей Юлей. Джузеппе спала у неё на коленях.
- Думаешь, если золото им отдадим, отстанут?
- Так хоть какая-то надежда.
Пока ехали, я составил какой-никакой, но план. Москву объехал справа даже не по МКАДУ, а по объездной дороге. Какое-то третье неофициальное кольцо. Правда всё в колдобинах и выложенная не очень правильно подогнанными  бетонными плитами. Промежутки между ними трясли и будили нашу Джавахарлалу. Но мы выехали на трассу Москва-Ленинград.  В Калинине попробовали остановиться на ночлег в гостинице. Это показалось не реально, но я попробовал.  Зашёл и улыбнулся администратору улыбкой Ленина на фиолетовой двадцати пяти рублёвой купюре. Нашёлся номер!
Юля пошла устраиваться, я стал заполнять «Анкету гостя». За себя и за Юлю. В графе «Цель приезда» привычно написал у себя «Наша Цель – коммунизм!», а у Юлии – «Личное обогащение». Как всегда, никто на этот мой юмор внимания не обратил.  Гостиница оказалась достойной. Даже горячая вода вдруг оказалась в душе.
В Питере мы заехали к моим друзьям на Мойку. Я выполнил себе данное обещание, и мы зажарили  шашлык. Мяса набрали на все мастерские моих друзей-художников.  Жарили в мастерской двух  кузнецов. Они раскрутились, куя розы из своего железа.  Я на Сенном рынке купил много всякой травы и деликатесов.   Я и Юля были счастливы. Джон тоже. Она заснула в какой-то мастерской без табачного дыма.  Юлю научили на круге делать из глины крынки. Я по-настоящему пил и пел.
- Куда ты теперь? – спросил Юра Гросс. Когда я ему представлял Юлю, то с удовольствием сказал, что она внучка той самой бабы Паши, у которой его отец Иосиф жил после немецкого концлагеря.
- Точно! Он после концлагеря в Польше где-то на Урале отъедался. Он будет рад  вас увидеть у себя дома! – обрадовался Юра. Он очень удивился такому совпадению.
- Юр. Нам нужно скрываться. Нас ищут. Бандиты и милиция. Не хочется объяснять.  Ты прости.  Они могут и сюда нагрянуть. Не сегодня. Потом. Скажи, если что, что поехали на Кубань.
Утром я  подумал о «Ниве». Наверняка уже в розыске. Я её оставил возле БДТ. Поставил на ней жирный крест. Тем более, что все  шмотки помогли ещё вечером принести  из неё мои художники с  худкомбината.
Хозяину мастерской, где мы проснулись, безнадёжному авангардисту-беспредельщику, я отдал ключи от «Нивы», но рассказал ему прямо в лицо, что мы сейчас едем на Московский вокзал в поезд, который нас повезёт на Кубань. Там у нас родственники. В станице Старо-Нижестиблиевской. Хрен  он когда такое название вспомнит. Но по «Ниве» его всё равно найдут. Я ему объяснил, что «Нива» угнанная. Он может в это дело не встревать.   Но, хотя бы срочно продать на запчасти, где-нибудь в Пушкино,  можно и  успеть. Убивать его не будут. Он не в теме. Про Кубань, на которую я и не собирался, он вспомнит.
А с Ленинграда мы решили не уезжать. Сняли квартиру на Кораблестроителей и решили передохнуть. Ударение на последнюю гласную.
Отъезд из дома из  «Нагорной дубравы» был болезненным. Там нам было хорошо. Там были лес, ручей, дом с горячей водой из титана  и печкой тёплой и родной, полки набитые книгами, окно огромное, как мир за ним.  Соловьи там ещё пели весной, как трубачи предстоящего летнего счастья.   Теплицу, которую затребовала Юля, (мне пришлось сдаться и её купить).   Она и  вправду вырастила в ней помидоры. Как раз того цвета и зрелости, что я люблю. Нормально недозрелые, как и полагается быть томатам в стране вечнозелёных помидоров.
  В нашем доме на Кораблестроителей  было единственное неудобство. В нём не было продовольственного магазина. Приходилось ходить в супермаркет возле метро «Приморская». Я старался ходить рано утром. Сразу после открытия. Одевался по-разному.  Старался быть не заметным. Набирал всего на целую неделю вперёд.
Мы с Юлей исправно платили за квартиру. Хозяева жили в Нью-Йорке, но деньги мы отдавали регулярно приходящей, почти русской сестре хозяйки квартиры.
Но я не мог быть спокоен. Я не мог сходить в «Русский музей», просто походить по Ленинграду, даже походить по «щелям» с пятьдесят граммов  водки в рюмочке и килькой на кусочечке ржаного хлеба на закуску. Мне хотелось пива попить зимой, рядом с  будкой,  где только в Питере его подогревают в чайнике.  И у меня не было друга.
Точнее – я не имел права его иметь. После Паши.
Так не должно было продолжаться. Я больше не имел права рисковать.  Это и Юля поняла. Однажды у нас состоялся долгожданный  разговор. Я не решался. Начала она…
- И что?
- Да сам не знаю.
- Нужно что-то делать. Женьке в школу идти. Они обязательно должны нас убить? Даже если ты это золото отдашь?
- Думаю, что да. У них зуб на меня. Они знают, что я живой.
Я уже принял решение, но ещё Юле не сказал. Но надо было. Чтоб она высказалась.
- Давай-ка к бабе Паше съездим. Недельку поживём на диване .
- Там и на полатях место есть. – всё поняла Юля.
Оделся я у бабы Паши  по-походному. Рюкзак взял «Ермак». Станковые рюкзаки были тогда в моде. В них очень хорошо прятались собранные ружья. Я, на всякий случай взял с собой двустволку 16-ого калибра с картечью три ноля и четыре гранаты, которые мне подарил когда-то Паша, друживший с офицерами местной воинской части.
Через две недели вернулся. Всё там было спокойно. Обошлось.  Бабе Паше пожарил свою любимую камбалу-черноморку.  Полосатую, как тельняшка.  Полоски только шире. И в Чёрном  море она не живёт. Откуда-то, вдруг, оказалась в гастрономе в Челябинске возле тетра имени Цвиллинга (знать бы ещё, кто это такой). Арсенал весь свой тщательно спрятал у бабы Паши.  Не в доме, а возле забора в кустах крыжовника.
  Я всё очень продумал.
В Ленинграде  найти мелкого  барыгу легко. У  метро «Маяковская» торговали анашой. Все об этом знали. Кроме, почему-то, милиционеров. Я подошёл к одному продавцу, тот отправил меня по какой-то улице. Там я встретил нужного встречного пацана, и поменял свои деньги на «кораблик».   Это был коробок спичек с сушёными листьями конопли. Я выкинул его на углу Невского и Сенной.  Мне не надо. 
  Я пошёл к Юре Гроссу на Мойку и не ошибся. В мастерских царила паника. Никто уже не заказывал  панно «Слава КПСС». Брежнев уже умер,  регулярно умирали его соратники. Но, по ветру свои носы стали держать  Заказчики.  Когда-то безоговорочные предприятия-доноры, перестали приветливо улыбаться. Экономика стала экономной.  И  началось всё с наглядной агитации. Урезали именно эту статью расходов. И правильно сделали. Но и мои и без того не самые богатые друзья- художники вспомнили, что они художники! Одновременно с их преобразованием повысился спрос на живопись. Она должна была подчёркивать статус офисов рождающихся солидных компаний.
И мои друзья с Мойки стали рисовать. Пейзажи, натюрморты, портреты, полный набор. Даже об акварели вспомнили! Продавал я их  справа от  «Катькиного сада» за семь долларов за лист! Как горячие пирожки! Мне нравилось. Пригодился даже мой  английский. (Там «фирмы» было много). Поговорил с художниками и «мажорами». Художники знают, где и что в городе происходит. Они на  втором месте после воров по осведомлённости. А может и на первом. Мне наши художники после шашлыка с коньяком и грузинским вином даже адрес указали, где живёт главный ленинградский Вор. Разводящий. Для него и я пять баксов в неделю отдавал. Подходили пацаны в кожаных куртках. Его люди  собирали.   В одном из них я узнал барыгу с «Маяковки». Он меня не узнал. 
             Я нашёл его на старом месте. Возле метро. Подошёл, как будто за «кораблём». Но я сменил тему разговора. И  ему легко объяснил, что я не мент,  и хочу поговорить с его начальником. Дело касается золота, и меня зовут Сёма из Ильичёвска. Попросил только это передать, а мне нужен его телефон. Тот подумал и дал телефон.
           – Если он тебя знает, позвонишь сюда.  Тебе может быть дадут другой телефон. Сё-ё - ма! – сказал барыга  и отвернулся.
Я подстраховался, и  от предполагаемого «хвоста» легко  ушёл запасным подготовленным вариантом.  Через кухню кафе «Колокольчик».  По этому номеру я позвонил с телефон-автомата с Невского. Там мне дали другой телефон. По нему меня ещё раз проверили, попросив назвать имена некоторых известных одесских бандитов, дали ещё один телефон. По нему я и позвонил уже третий раз, сменив телефон-автомат.
- Алло!
- Алло!
  - Это Сёма.  Как к тебе обращаться?
- Не важно. Ты Сёма, который общаковское золото украл? 
- Да. Только не украл, а припрятал от ментов.
- Ну, что хотел?
- Это вопрос вселяет оптимизм. У меня попадался на жизненном пути один оптимистичный дедуля. 
- Вы мне что-то от нас  хотели, молодой человек…
- О! Я слышу земляка, мой радостный, но вы ещё будешь рады, если я буду иметь убеждения, що я разговариваю с человеком, с которым даже по телефону разговаривать не смешно. У меня ещё пятнадцать секунд. Мне рассказывали, що некоторые учреждения за одну минуту даже  уже научились вычислять, где я в этот момент выпиваю. А уж не только звоню. Предупреждаю, щоб вы не старались и не тратили зря ваше драгоценное время - я предпочитаю Каберне. Да, «сухое»! Хотя вряд ли вам это интересно.  Я перезвоню вам завтра в это же время. – не дожидаясь ответа я положил трубку и дал от автомата дёру.
Уровень вора был высокий и совсем не исключал возможности  подкупа его структурой милиционеров-техников. Те местоположение телефон-автомата вычисляли как раз за минуту. Я специально переговорил секунд на пятнадцать больше минуты и затаился в парке, в приделах видимости телефонной будки. Через минуты три к ней подрулили две Волги. Выскочившие из них «качки» стали осматривать окрестности. Это меня очень обрадовало. Значит и вправду уровень моего не представившегося телефонного собеседника был на уровне «Следящего».    
И это точно не был ни милиционер, ни кагэбэшник. Это не мог быть мент! Но он и не одессит. Или одессит, но давно живёт в Питере. Это за пару слов  можно определить. Я заговорил с ним «за одесски» специально, чтоб проверить.
  Это было важно. Очень важно было мне не промахнуться. Главное, чтоб это был ВОР. Только не мент! Ну, и не стукач, если и вор. 
На следующих переговорах по телефону я назначил встречу. В  «Катькином саду», на второй от Невского лавочке справа от входа. Хотел проверить, как работает его команда. Ну, и надо было ещё чуть-чуть позлить. Сквер пах не доброй славой. В нём «голубые» встречались. Для знакомства. Он и хмыкнул в телефон по этому поводу.  Представляю, как его  этих пацанов, что туда на встречу пошли, корёжило. А я так и хотел.  На этих скамеечках  его люди расселись предварительно по лавочкам. Газетки раскрыли. Притворяясь случайными прохожими «не при делах». Я ржал, когда на этих его «быков» смотрел со стороны, через решётку забора, затерявшись среди художников. Самого их шефа я не увидел, но то, что ещё четыре боксёра  пасли округу, увидел. Это меня убедило, что я на правильном пути. И следующий разговор по телефону уже происходил по-деловому.
- Мне не понравилось, земляк, твоё отношение к делу. Я тебе золото хочу отдать, а не продать, а ты в шпионов играешь. Я не лох. Твоих бойцов  я всех вычислил. Давай-ка настройся на другой лад. 
-  Ты завалил всю бригаду Зыгматовича. Я не поверил, когда рассказали.  Потом, ладно, Ржавого и Куцего можно нае..ть. Но Глухого?! Не мог ты сопляк его завалить! Твой звонок меня встревожил. Я Куцего ищу. Ты его закопал?
- Вместе с Ржавым и  Глухим. Им теперь втроём не скучно. Извини, что без гробов. И с тобой такое же будет, если не договоримся. Думаешь, я не знаю, где ты живёшь? У меня тоже люди есть. Правда, поумнее твоих дебилов наглых. Езжай лучше на дачу. Но я тебя там тоже найду. – это я просто импровизировал. Но видимо попал.
- Чего ты хочешь? – глухо спросил собеседник.
- Не поверишь! Золото хочу тебе отдать. В этом месте можешь удивляться. Чтоб отстал от меня. И ещё имя твоё хочу услышать. Не могу разговаривать с человеком, которого не знаю по имени.
- Зачем тебе?
- Через неделю расскажу. – бросил я трубку и немедленно ушёл от «автомата».  Бережёного – Бог бережёт.

- Предупреждаю, что говорим пятьдесят пять секунд. – я позвонил по этому же номеру через неделю.
- Где мы можем встретиться?! – уверенно и уже подготовлено спросил меня мой собеседник.
- Я перезвоню. Но сразу знай, что я подстрахуюсь. Ты будешь на прицеле. С трёх мест. Сам понимаешь, денег у меня много. Могу себе позволить. Если твои «быки» встрянут, то ты труп. И уйду я без твоего «хвоста». Вот так мы можем договориться. Если на эти условия согласен, то жди звонка  завтра. – сказал я,  и бросил трубку в автомате, возле Московского вокзала.
  Позвонил я ему уже из автомата возле башни бывшей Городской Думы. Назначил встречу возле памятника Пушкину. У «Русского музея». В него упирается улица Бродского. Эта улица не названа в честь одного из самых лучших поэтов Ленинграда. А имени художника, который в тридцатых годах сумел собрать коллекцию очень хороших работ русских художников. Из картин и коллекций мастеров-современников, отправляющихся в лагеря ГУЛАГа . Мутная история. Но музей жив. Про него мало кто знает. Он на этой же площади, что и Пушкин, возле «Русского музея», но сразу налево. Там не очень заметно. Простой вроде подъезд.  Но там работы потрясающие! 
Вот как раз в этом месте я и назначил встречу с моим «другом». В 12.00 22 октября 1984-ого года.
Назвал я ему место и время встречи в этот же день в 11.45. Сказал, что хочу встретиться. Он уже даже не спросил, кто я такой. Он знал и ждал. Переспросил только  место встречи. Видимо проверил время, в смысле, что можно успеть. Попросил подождать, если опоздает на пять-десять минут. Я ему сказал, что в 12.03 ухожу. И мы больше не увидимся. Он согласился, что я, конечно, диктую условия, но ..
- Или ты через пятнадцать минут на лавочке возле Пушкина. Или пошёл в жопу!
- Буду через пятнадцать минут.
Я стоял под Пушкиным, как самый красивый кадр из американских вестернов.
«Ауди» затормозила резко и с визгом тормозов. С заднего сиденья вышел мужчина. Седой весь. В галстуке, пиджаке, с тростью.  Даже заколку на галстуке с прозрачным камнем  я разглядел. Туз!  Я порадовался своему предчувствию.
Я стоял возле Пушкина не  с пустыми руками. У меня в руке было две гвоздики. 
- Я оценил ваш юмор, молодой человек. Давайте ближе к делу.
- Давайте сначала возложим цветы. – сказал грустно я,  и возложил гвоздики самому оптимистичному, но и одновременно самому грустному поэту в русской литературе.. 
- Давайте поговорим. Сёма. Ты забрал не своё – перебил мою искреннюю печаль мой собеседник. 
- Я хочу передать золото вам, если вы оставите меня в покое. И ещё…мы сядем на эту лавочку. Не люблю говорить стоя.
- Это ты правильно решил.
- Про лавочку?
- Про золото, блять! Как вы, одесситы меня всегда своей наглостью …что ты хочешь сопляк?!   Я  же понимаю, что если ты тут встречу назначил …
- …Всё верно. Мои снайперы не промахнуться. Твои вон разбежались их искать. Для них у тебя сигнал есть. Успокой их. Тогда продолжим говорить.
Я подождал, пока мой седой собеседник знаком руки своих борзых не успокоил.
  - …Денег у меня много. Друзей тоже. Но ваши 25 кило целы.  Камушки я вообще не трогал. Они у меня проходят, как и всё золото, в килограммах.  Твоим «друзьям», что вон разбрелись, хватит заплатить.  Ты уж им кивни, чтоб отдыхали.  Не шарахались. Только не маши  белым носовым платком. Мои снайперы  могут не правильно понять.  Замочат тебя «по  непонятке». Я разжал кулак и показал ему скомканный белый носовой платок.
  - Нужно предохраняться! – дружелюбно посоветовал я.
- Говори свои условия. – стал нервничать собеседник, но дал сигнал  своей охране и они собрались в углу  садика в группку любителей гиревого спорта.
- Для начала я должен знать с кем разговариваю.  Меня, например, зовут Семён. А ты кто?
- Я  …для тебя…зачем тебе?
- Ещё раз. Я должен договор заключить. Для этого я должен знать твоё  имя. Со стороны договаривающихся сторон. -  Объяснил я ему даже жестом. - Я – ты.  Ты - твоё имя - нэйм, фэмэлли ..андестенд?
Вор это перетерпел. Хотя я видел, что его желание задавить меня тут же, как букашку, переполняло. Но его возраст говорил о том, что терпеть он умеет.
-  Твои друганы в зоне должны знать, что Сёма с Ильичёвска заключил мировой договор с вором таким-то. А то за мной ещё кто-то начнёт охотиться. На ..й мне это нужно. Может ты пустышка.  Эти пастухи твои  меня не убедили. Таких борцов можно и на день нанять. Имя!?
- Малой.
Я посмотрел недоверчиво на седого, солидного дядю.
- Это ещё по малолетке в колонии...Кличек не покупают.  Так что, насчёт договора? 
- Я проверю про тебя. Можно ли его с тобой заключать. Извини. Я не хочу потом всю жизнь от ваших бегать. И, потом, вдруг на нарах окажусь, чтоб твои там меня уважали…
- Если золото передашь, можешь не сомневаться. Встретят, как родного. – даже не ухмыльнулся Малой.
- Ладно. Давай о хорошем.  Если ты этот договор нарушишь, то ласты тебе загнут  уже  наши, одесские.  Вот тебе такие условия. Я на них иду. Если ты не согласишься, то мне всё равно уже. Я устал. Бабу свою я обеспечил до старости. Она не знает, где клад, но пять своих моих килограммов  у ней есть.  Не в живую. На книжке,  при достижении моей дочери восемнадцати лет. А жизнь твоя вот в этом носовом платке. Поднесу к лицу – тебя застрелят сразу с трёх мест. Хоть один не промахнётся.
- …блять. Вас там в Одессе что ли в спецшколе учат…Сопляк ведь! Я про тебя всё знаю. Вёрткий. Морда жидовская. Вы все такие. Вёрткие. Я тут сижу, я вор в законе и мне приходится слушать этого пацана с  куенца! Да я сейчас…
- …Ни куя ты сейчас ничего не сделаешь! Я  разжал кулак со скомканным носовым платком. – Высморкаться?
- Не надо, блять!  - выдохнул Малой и я подождал, когда он успокоит свою вскипевшую ярость.
Да и я обнаглел. Нужно было бы чуть уважительней. Почувствовал и, потому, даже подождал, когда он заговорит сам.
- Когда позвонишь?- спросил Малой и я понял, что пора переходить ко второму действию.
- Когда ты мне адреса и фотографии тех скотов сдашь, которые моего друга Пашу в Московской области замочили.
- Не понял! – искренно удивился Малой. -  Там не мои были. Московские. Люберецкие.  Как я их найду? Их там сотни.  Я их попросил тебя найти, через кореша твоего, мне его твои озёрские  сдали. Он какой-то проститутке рассказал в Коломне по пьяне.
«Ерунда полная!» – подумал я.  Но ему так могли преподнести. Не очень это на Пашу было похоже. Но я принял к сведению.
- Мне нужна смерть этих ублюдков. И я должен её видеть собственными глазами. Поэтому нужен только адрес. И чтоб они все, кто там был, собрались в одном месте.  За это я тебе лично плачу со своей доли. Моя доля – пять кг. Остальные двадцать два я тебе отдаю. Так вот ещё пол кило камушков я отдам лично тебе. Только между нами. Придумай, как их собрать в одном месте. Успокой своих быков, я должен тебе аванс из внутреннего кармана достать. Что-то они суетятся.
Малой просто показал им ладонь.  Я, нагло попросил подержать свой белый носовой платой  своему седому собеседнику. Тот фыркнул и отказался. Я, намеренно осторожно переложил платок  в кулак левой руки и достал из кармана кулачёк с кольцами, где угадывались бриллианты. 
- Это аванс. Я буду звонить каждую неделю. Ещё!  Ты отменяешь сейчас же поиск меня. По всем своим каналам. И  ментам премию снимай. Мы договор подписали. Или нет?
- Подписали. Только с люберецкими …
- Я позвоню. Даш  их адрес, я сам разберусь.
- Тебя там замочат. И я нашего золота не увижу.
- Это, разумно. Но никто меня не замочит. Я Кощей- Бессмертный. И ещё одно условие. Когда я тебе две части золота передам, я должен «умереть». Мой труп должны найти с доказательствами для ментов и братвы, что это труп мой. Документы там, письма, золота мешочек. Продумаешь сам. Иначе третью часть золота не получишь. Вторую не получишь пока люберецких мне не подкатишь. Всё. Я пошёл. Ты посиди спокойно минут пять. Если рыпнешься  - в тебя мои други с крыши  влепят. Им за тебя мёртвого больше обещано. В два раза. Не искушай. Ты уж, Малой, продержись пять минут. Да! И эти пять минут своих быков к себе не вызывай. Не бери грех на мою душу. Если ты тот, за которого себя держишь, то золото я тебе отдам. Ты меня по люберецким должен в этом убедить. Я позвоню. – сказал я и пошёл мимо растерявшихся боевиков Малого. Они с края сквера перешли и скучковались возле входа в музей Бродского. Я себя даже заставил не потрепать по кожаной куртке одного из братков.  Подавил в себе наглое искушение.
Тем более, что ни каких снайперов на крышах не было. Я блефовал.

  На мой спокойный звонок через неделю  он ответил. Но сказал, что для приезда люберецких нужно ещё время.
- Чтоб тебе веселее стало, пошли в Каширу своего человека. Там на автовокзале в ячейке номер восемь тебя пять кг ждёт. Номер шифра 1958К.
В следующий мой звонок через неделю он говорил уже потеплевшим голосом. И порадовал.
- Твои люберецкие друзья нашлись. Их было четверо. Одного, увы, уже замочили и без тебя. Они по моему вызову приедут через неделю. Я их поселю на одной дачке. Там есть чёрный ход. Я всё подготовлю.
- А ты себя не подставишь? Зачем они приедут?
- Тебя пытать и убивать. Не ссы. Я всё продумал. Сюда и план по твоему трупу хорошо ляжет. Только это между этими событиями десять кг золота с твоей стороны должно вместиться.
- Договорились!

Через неделю Малой по телефону рассказал об условиях расправы над люберецкими. Он очень боялся, что они меня замочат, поэтому предусмотрел даже накануне ночи обильное возлияние приезжих боевиков с братками Малого. Так, чтоб они уже ничего не соображали и спали, как младенцы. Сказал, где будет лежать ключ от чёрного хода.
- Ты, это, только Малой… не вздумай меня пасти. Тем более пытаться захватывать. На этот случай я себе и пулю и яд найду. Любая попытка и ты двадцать кило потеряешь навсегда.
- Это я понял, герой. Но в машинах уж потерпи моих людей недалеко. Они для подстраховки и чтоб сразу приступить к операции «твой труп».
- Хорошо, что предупредил. Я своих людей предупрежу. Чтоб не замочили твоих «страховых агентов». Всё пройдёт спокойно – уже утром позвоню, скажу, где ещё тебя ждёт посылка.
- А просто нельзя передать? В камерах хранения, это рискованно.
- Зато мне спокойнее…
- Ладно. Я вижу, ты пацан ровный. Слово держишь. Всё будет, как договорились. Увидишь.  Не забудь только тут же расплатиться. Можно даже ночью перезвонить. Мои сгоняют куда надо. А то меня не поймут московские. Твоя посылка должна будет их убедить. Давай, будь поосторожнее, Граф Монте-Кристо, блять!
Я прервал разговор, бросив трубку.
Днём, перед условленной ночи, я расположился на крыше одной покосившейся сарайки. В пределах видимости разместилась дача, ждущая гостей из Москвы. Предварительно на сенном рынке я купил бинокль, три пары наручников и всё остальное. Ближе к вечеру к даче подъехали два автомобиля. Столичных гостей принимали четверо братков Малого. Долго таскали с багажника  провизию и ящики с бутылками. Скоро от дачи в мою сторону потянуло дымком и шашлыком. Я перекусил пирожками. Юля приготовила. Последнее время между нами пробежала «чёрная кошка». Я очень был занят решением наших проблем и совсем не уделял семье времени. Юля дулась. Я не хотел ей ничего рассказывать. Но пирожки, по моей просьбе, испекла.
Уже за полночь четверо местных бандитов вышли из дачи и уехали на своей машине.  Я тщательно осматривал местность вокруг дачи. Приметил только машину, с огоньками сигарет внутри кабины на соседней параллельной улице. Ещё одна стояла на другой улице. Но с другой стороны дачи. Никаких подозрительных движений вокруг дачи не было. Наверное, они ждали, что я приеду на машине. Я тенью прокрался к чёрному ходу, подождав полчасика, после того, как в доме погас свет. 
Ключ был на месте. Я на всякий случай достал свой револьвер, достал фонарик и тихо вошёл в дверь.
Ублюдки спали. На даче было натоплено. В печке ещё горели дрова. Я подошёл к одному из них, и достал нож. Сотню раз проигрывал в уме, как я их убиваю. Пристёгиваю наручниками, бужу, рассказываю ублюдкам, какие они ублюдки, и по очереди… Посмотрев на неимоверное количество разбросанных возле стола пустых бутылок, я понял, что разговора с ними не получится. А резать их спящих или в полной алкогольной прострации, это уже было не то.  Весь мой азарт ушёл.  Их ключ от двери висел на гвоздике. Я снял его и бросил под кровать. Закрыл форточку. Потом закрыл до конца заслонку дымоотвода и открыл дверцу печки.  Вышел на улицу и закрыл дверь на ключ. 

Домой я вернулся под утро. Тихо прокрался в ванную. Меня до сих пор колотило с огромной амплитудой. Никак не получалось удержать в руках мыло, чтоб вымыть окровавленные руки. Устав с ним бороться, я разделся и лёг в ванную. Обжигающая горячая вода меня успокоила и я, наконец, перестал трястись. Лежал совершенно расслабившись и с наслаждением перебирал подробности своей мести. Беспокоило только окно. Если кто-то из них проснётся – могут разбить и выпрыгнуть. 
Проснулся я ещё в ванной, замёрзнув в остывшей воде. Когда вновь согрелся кипятком и вышел в квартиру, Юли уже не было. Она ушла с Женей в садик и сразу на работу. Она устроилась врачом в фельдшерский пункт недалеко от метро «Приморская». Я оделся, и поймав такси, поехал до «Василеостровской», откуда позвонил Малому.
- Алло! – услышал я нетерпеливый голос Малого.
- Всё о кей. Финляндский вокзал. Ячейка 87. Шифр тот же, 1958К. – и положил трубку, избегая вопросов или комментариев.
Не хотелось ни с кем говорить. В ячейку я положил десять килограмм загодя. Постоял возле метро и пошёл в недалеко открывшуюся после ремонта пивную. Сел за столик почти пустой пивнушки. Был рабочий день и посетители были или из запойщиков, или из пенсионеров. Или и то и другое присутствовало одновременно. В пивную ввалились два милиционера. Я внутренне вздрогнул. Но они осмотрели посетителей и ушли. Глаза у них были не хорошие. Какие-то продажные. .
Что я подумал. В Одессе всё же менты честные. Ну, в смысле, они понимают, что или воевать, или договориться.  Завсегда честных воров, прикроют. Особенно, если без крови, без кипежа, и лучше не в Одессе.  Мелочь им сама попадалась. Те, что берут у бедных земляков. Эти шли в колонии, в Зону. Там их доучивали. Карманники (а это вышка воровская. Я их всех знал в лицо), эти хвалились удалью и умением.  Понтовитая категория. Особенно из молодых. Хоть обогащались и по мелочи.  Они любили отдыхать после одесского пассажирского транспорта у нас  в Ильичёвске. В местной пивнушке, где я помогал вечерами сестре на кухне. Посуду мыл.
Почему-то считалось, что Ильичёвск  город нейтральный. И менты не жлобы кишенёвские.  Воры,  если перепивали между собой свои доходы, то вели себя в  Ильичёвске  порядочно.  Без ора и девок. Просто напивались до усрачки,  и в итоге потом к нам во двор приходили. С девками их во двор не впускали, а если  просто поспать хотелось невтерпёж, то ладно.  Мы им с сестрой матрасы выносили. Раскладывали.   Я у них карманы освобождал. Брал наши пятнадцать процентов. Десять  отдавал Зое. Она пять процентов отдавала маме. Свои  пять я брал  себе. Получалось в среднем за ночь много.  Рублей пять. Утром, когда они просыпались, то убедившись, что у них бабки в карманах живы, уходили от нас в пивнушку. Не в центре города, а у нас, на окраине.
У нас на районе,  рядом с нашим  домом была «Шайба». Стоячая пивнушка, но очень популярная. Но на пару  месяцев зимы она закрывалась. Не отапливалась. Мы, клали на эти два месяца  зимы зубы на полку. А что делать?  Я в воры идти не хотел.  Бабушкино воспитание не позволяло.  В карты играл. В Одессу ездил. Там гостей полно. Научился и играть и передёргивать, когда лохи попадались. Не более двух раз за игру. Как учили. Под пацана-«наивняка» косил на откосе Приморского бульвара.  Без прикрытия. По-маленькому. От «одесского» акцента я избавился быстро. Делал из себя «кишенёвца».  Тупого и азартного мальчика-еврея. Скрипку свою продавшего.  Лохи отдавали мне свои деньги без сожаления. Жалели убогого и даже радовались за меня. Так что,  их бабки я зарабатывал в итоге не со злостью и злобой, а с улыбкой.  За ухо никто не хватал. Играли в «секу», в «очко», в «буру».  Я и без передёргивания на чужих картах запоминал вышедшие, как автомат. Свои не метил. После пяти-шести  кругов раздачи чётко знал, что там в колоде осталось.  Ничто меня не выдавало. Кроме мышления. Это не просчитывается и не переделать.
  Меня  мама  из Ильичёвска отправляла к бабушке в Одессу на воспитание. Месяц я выдерживал. Потом просто сбегал домой. Моя бабушка, убеждённая еврейка, учила меня грамотному русскому языку. Правильно считая, что нужно если уж придётся жить  среди русских, то надо быть самым русским русским. И ещё читала вечером Ветхий Завет.  Моя бабушка была очень грамотная. Русскую поэзию знала назубок и наизусть. Даже  знакома была в юности с нашим одесским поэтом Баратынским. Не знаю точно подробностей, но она всегда краснела, когда я у ней об этом спрашивал.
Вернувшись домой, я лёг спать. Проснулся уже вечером. В маленькой комнате щебетала Женька. По дороге на кухню в ванной на мои шаги оглянулась Юля. Молчала, но взгляд выражал вопрос.
- Ты же хочешь, чтоб от нас отстали? Я пообещал всё так устроить. Так что, потерпи.
- Ты что, кого-то убил? – осмотрела взглядом она моё тело. Показала, чтоб я повернулся спиной. Я повернулся.
- Да нет у меня ни царапины. Просто пришлось задержаться. Так надо было.
Юля резко отвернулась.
Вечером я позвонил Малому.
- …А, Монте-Кристо! Красиво ты их, остроумно. Я думал порежешь на кусочки. А тут и нам работы не было, убирать за тобой. Ментов вызвали и всё. По пьянее угорели..
  - Ну, что там с моим трупом?
- Не ссы. Нужно только время, чтоб его кто-то нашёл совершенно посторонний. Вот ты меня раком поставил! Всё продумываешь!  Твоя наглость, она от Одессы и от твоего отчаянного жидовства.    Вы по закону не живёте, и чхать  вы хотели на наши  законы. Они у вас какие-то другие.  Я Питером рулю. Одесса не в моей…не моей …епархии. Мне сказали, что ты тут …возродился.  За тобой тридцать килограмм  золота. Ты их у вашего  Зыгмантовича  взял.  А я с ним сидел. Он очень умный был. Вы жиды умные. Я вас ненавижу! И с Глухим сидел. Вот как ты его сумел заломить, этого я не представляю! Расскажешь завтра? В порядке бонуса к  тем пяти процентам, и ещё десяти килограммам, что ты должен?  Зыгмантович намекал про какую-то ювелирку. Он её ещё в зоне надумал.  Не надо было ему самому встревать. Молодой был. Горячий. А тебя уже позже похоронили. Вместе с Глухим.  Где-то под Челябинском. Хотя похоронили, на самом деле тебя ещё раз где-то в Подмосковье… - я бросил трубку.
Дома я достал из комода бутылку Джина и помянул Пашу. Джин был не зарубежный, а наш, «Московский». В квадратной бутылке  с красной этикеткой.
Может Паша хоть  этим смертям  порадовался там, на небесах...

Не хотелось мне отдавать Малому золото.  Ну, не хотелось, хотя мозг говорил, что тогда они снова начнут охоту. Не имел я права рисковать Юлей и Женей. К утру, я проснулся с родившейся в голове очень простой комбинацией. Чуть рискованной, но с риском только для себя. Для осуществления задуманного нужны были пашкины гранаты, что были запрятаны у бабы Паши в крыжовнике.
- Юль. А ты не хочешь бабу Пашу повидать? – предложил я Юле, когда вернулся.
- А…
- Поездом съездим. Нас уже не ищут. Тут уладил я это дело. Я им золото решил отдать. Себе немного оставим. Много нельзя. Они могут тогда и это захотеть. Нужно оставить себе совсем не много. Не много.  Сами должны жить. Но только теперь спокойно.
- Конечно к бабе Паше хочу. – обрадовалась моему решению Юля. – Я неделю у главврача выпрошу. И отгулов у меня,  сколько-то там набралось – засуетилась жена.
Таяния снега мы ждать не стали и выехали в Златоуст уже в среду. Билет я всё же взял до Новосибирска. На всякий случай. Юля покрасила волосы  в рыжий цвет. Я коротко постригся и купил заказанные  очки в псевдо черепаховой оправе с простыми стёклами без диоптрий. Юля сказала, что я стал походить на молодого и перспективного доцента ветеринарного училища, кафедры акушерства.
Ехали два дня, и Женька впервые в жизни попробовала поездную солянку. В вагоне-ресторане, куда мы прошли всего через один купейный вагон. Для нашей Джавархалалы  это было событием!
В Златоусте постарались выйти всё же не заметно. Баба Паша нисколько не изменилась и нас даже не потискала. Сразу же, с порога, все основные ласки и внимание достались её правнучке.  Джузеппе ликовала! Особо оценила в   последующие дни  бесконечные  пироги с грибами, капустой и курицей. Да ещё многоэтажки  блинов по утрам. Да и я не отставал и превратился за три дня в не мыслящий перерабатывающий еду агрегат. Стол – туалет,  стол – туалет. Баба  Паша норму не контролировала и, в кои веки, я  расслабился. Жрал, как лошадь.   
Машину удалось взять напрокат у  бабы Пашенного соседа-алкоголика. За три бутылки водки. Сосед считал, что не продешевил. Старый-старый «Москвич» не очень был мне рад, но завёлся.  Я поехал в сторону Аши. В Юрбзань. В лесу ещё лежал снег. Но ручьи покрывали всю дорогу.  Ехал я не торопясь. Прошёлся к своему месту  под весеннее пение птиц. Оба клада  свои я нашёл легко. Первый я уже давно раскопал и его-то и отдавал потихонечку бандитам.  Второй был цел. Третий был немного похудевший, так как я брал из него на взятку Малому на встрече у памятника Пушкину.  В той поездке я и револьвер взял с собой из схрона между камнями кладки под мостом. Пистолет в третьем схроне был завёрнут в клеёнку,  и учитываю мою задумку, мне пришлось его проверить. «Макаров» у Каца был безотказный.  Выстрел в зимнем лесу прогремел сухо, но громко. В берёзу я попал с тридцати метров туда, куда  целился. Когда садился в «Москвич», в ушах ещё от этого выстрела по весеннему звенело.
В Златоуст въезжал уже в темноте. Всё золото перенёс в сарайку. Завалил рюкзак дровами. На всякий случай.  Не стал в темноте разбираться. Юля и баба Паша ждали, не спали. Я их своей ослепительной улыбкой успокоил.
Утром отдал хмурому соседу ключи от машины. Дал ещё на бутылку, что ему настроение подняло мгновенно.   
Решили поехать на следующий день утром. Золото, гранаты и пистолет пришлось положить на дно рюкзака и заложить Женькиными шмотками. Баба Паша, прощаясь, передала Юле зеленоватый листок с Завещанием, где дом и всё её имущество оставалось Юлии Васильевне Ивановой. То есть своей внучке. Моей жене.  Настоящей моей фамилии даже Юля не знала, так что Баба Паша была спокойна. Женька не поняла, почему мы должны были уезжать. Ей так было здесь хорошо, что она, не выдержала и  расплакалась.   
Через два дня были дома в Питере. Собрали вещи и наняли  машину, вместе с малознакомым соседом.  С утра пораньше переехали в Москву. Квартиру нашли легко по объявлению на столбах. У метро «Семёновская».  Вечером я позвонил Малому и предупредил, что привёз золото в Москву.
– Двадцать процентов честно забираю себе. – напомнил я ему. – Истратил немного. Килограмма три-четыре. Тебе останется десять кг, чуть больше. Но с камнями. Мне лучше с ними не связываться. Что-нибудь слышно про мой труп?
- Лёд только стал таять. Недельки через полторы найдут. Ты подо льдом всю зиму отмокал.
- Там точно я?
- Не сомневайся. Документы, хоть и подпортятся, но криминалисты убедятся, что это ты. Поиски тебя у братвы уже закрыты. Всё, как я и обещал. Теперь за тобой слово… 
- За мной не заржавеет. Как только через ментовку узнаю, что я труп, то сразу остальное отдам. И исчезну.  Я, Малой, хочу пожить спокойно. Ты за это не догадываешься знать. А, если бы я просто захотел золото зажать и смерти тебе захотел, то я бы  люберецким настучал, кто их под угрный газ подставил. Им бы очень не понравиться.
- Это не по договору! – напрягся Малой.
- Расслабься! Рыжьё я тебе всё отдам, как обещал. Не хочу тебе давать повод меня снова искать. Из-за трёх килограммов обручальных колец ты ж не будешь землю рыть…
-  Нет больше «хочушки» с тобой связываться. Жестокий ты Сёма… И  не по возрасту наглый. Я думаю, что и никаких людей за тобой нет.  Скорее всего, ты меня у Пушкина развёл. Разве только понимаешь, что только я могу тебя «похоронить» для братвы.
- Правильно мыслишь.
  Вернувшись домой из пивнушки, я убедился, что Юля опять со мной не разговаривает. Дело было в гранатах и пистолете, что она нечаянно нашла у меня в рюкзаке под кроватью. Мне не хотелось ей объяснять, что в нашем исчезновении для всех сразу не хватает заключительной точки.
Чтоб её поставить, мне нужно было, чтоб исчез Малой. Совсем исчез. Малому я не верил ни на секундочку. Он играл мою игру, пока я держал у себя золото. Как только я отдам остатки, играть станет он. Как он мне не был нужен, как человек, знающий, что я жив, так же и я всю жизнь висел бы над ним домокловым мечом, как человек, знающий, сколько золота он от общака зажучил. А это вина без срока давности. А жить Малой собирался долго и счастливо. 
  В следующий мой звонок через полторы недели Малой меня обрадовал:
- Нашли твой труп! В озере Канельярви. Недалеко от Питера. Криминалисты уже выяснили, что это именно ты.
- Я проверю и тебе перезвоню. А этот …труп…ты…
- Не заплачь. Из наших. Стукач оказался. Да ещё и на наркоту присел. Крысятничать начал.
Проверять мне было у ментов не у кого. Позвонил Юре Гроссу в Питер.
- Ну, Слава Богу, ты живой! А то тут по мастерской слух пошёл, мол, Сему нашего завалили.
- В Канерьярви?
- Да-а…А ты откуда знаешь?
- Это был я. Потому и знаю. Не мычи. Это не я его. Не говори никому, что я звонил. Пусть все так и думают.
- Понял. Но это значит …мы больше не увидимся?
- В мастерских точно не увидимся. Ты там не забывай поминать меня на застольях. А что у тебя дачи, что ли нет. Подъеду, как-нибудь. Но вначале позвоню.
- Понял.
  Позвонил Малому и сказал, что передам очередную  посылку через посыльного. И  там сразу будет всё  остальное. Десять килограмм. Мол, надоело мне это всё. Если слежку после этого не замечу, то потом таким же способом передам ему «бонус». От своих личных двадцати процентов. Лично для него. Но не раньше, чем через неделю. 
Через неделю, когда всё подготовил, позвонил Малому.
-  Послезавтра подъезжай к  «Шаурме» на площади Выхино. Чуть левее автовокзала. Наискосок. Часов в девять вечера в этот понедельник. Посыльный будет не в курсах. Так что следить за ним потом можно, но нет смысла. – сказал я и положил трубку.
Посылку приготовил сам. У соседа в гараже. Арендовал на три дня. У него всё равно машины не было. Сделал всё  хитро. В железной банке из-под краски. Гранаты разложил на дне и вместо колец вставил настороженные медные усики. Их прикрепил к круглой фанерке, придавливающей гранаты. Усики соединил с фанеркой, а её   простым скотчем хорошо соединил с верхней баночной крышкой. Скотч был липким только в местах соединения. Посередине я его нейтрализовал скипидаром. Чтоб к борту банки не прилип. Любая верёвочка Малого могла бы насторожить. С нужной стороны на крышке сделал отгиб.  Наложил золота по самую шляпку. И чтоб скотча не было видно, и чтобы золото ослепило, если он будет осторожничать. Банку  с внешней стороны ничем заворачивать не стал. Там рядом рынок для новосёлов. Банка, как банка. Только тяжёлая, не по размеру. Банку положил в прозрачный пакет.
- Ты что это без света сидишь? – спросила вернувшаяся откуда-то с прогулки с Женькой накануне вечером Юля.
– Да так. Задумался. За жизнь.
Юля присела ко мне на колени, и мы посидели молча.
- Сём! А Сём! Ты совсем  другой стал. Не как раньше. Ты совсем улыбаться перестал. Не замечаешь? И глаза всё время злые… У тебя глаза убийцы. Ты ведь добрым был. Как дальше жить? Всё время вот так? Я ведь, Сём, даже вдруг задумалась уйти от тебя. Мне казалось, что я никогда так не подумаю. Ты другой стал. Вернись, а?! Ты же уже никому не доверяешь.
-  Вот и я так думаю. Взял когда-то чужое. Теперь расплачиваюсь. Это был мой выбор. И выбор был не праведный. Надо же – счастье с небо упало! Да прямо по голове! И потянулась цепочка. Золотая! Жил бы себе спокойно в Ильичёвске, в мореходку бы поступил. Сейчас бы по загранкам уже ходил…
- Но меня тогда бы не встретил…
- Да! Точно! Тебя бы тогда не встретил! И Женьки бы не было! – обрадовался я.  После паузы добавил, наболевшее:
- Я как-то видел, как наша самая добрая дворовая дворняжка своих щенков от своры кобелей защищала. Я нашу Тяпу не узнал. Она стала страшная, пена из пасти, клыки аж выперли, глаза, когда-то добрейшие, человечьи - кровью налились. Вот и я в эту Тяпу превратился. Кончать это надо.
- Ты же не убийца Сём? Ты же больше никого убивать не будешь?
- Не буду. – соврал я.
 
Молодого полупьяного бомжа на Выхино нашёл легко. Там их трётся много. Угостил его пивком. Потом попросил за «на бутылку» отнести краску в подъехавшую к «Шаурме» иномарку.   Через площадь я разглядел Малого на заднем сидении. Всё правильно! За десятью килограммами он поедет сам!  Бомж спокойно подошёл к автомобилю, передал посылку и даже отдал пассажирам честь. Машина рванула с места, а взорвалась только тогда, когда я уже подумал, что Малого мне провести не удалось. Золота туда вместилось килограмм пять. Но осторожно подкрадывающиеся к раскуроченной иномарке зеваки уже стали находить на дороге золотые кольца, куски цепочек и ожерелий. Когда прибежала милиция, то ни одному криминалисту не удалось бы просчитать, сколько же золота было в автомобиле на самом деле.

Но урки,  в отличие, от ментов, меня всё равно как-то нашли. Пришёл вдруг утром всегда улыбающийся Аваакум с серьёзным мужчиной. Открыла дверь уже успокоившаяся Юля.
- Тебя спрашивают! – как-то сдержано и невозмутимо позвала она меня из кухни в прихожую.
  На Аваакума я посмотрел с укоризной, но он на это внимания не обратил. Чуть кивнул на своего партнёра. Мол, вот с кем разговаривай. Тот, что был с ним, имел лицо не очень интеллигентное, но одетым был опрятно и по богатому.
– Вы поговорите, я во дворе посижу.- сказал как-то радостно Аваакум, и  ушёл вниз подъезда по лестнице. 
Мужчина, которому я сразу для себя дал кличку «Не жлоб», по-хозяйски прошёл на кухню. Сел на стул и подождал, пока сяду напротив я. Сделал красивую паузу. Осмотрев меня, перевёл взгляд на окно и стал говорить с паузами в неожиданных местах:
- Ты Малого завалил. Мы просчитали, больше некому было. Но мы мстить не будем. Всё правильно. Ты его сильней оказался. А он крысой. Мы у него твоё золото нашли. Ещё до милиции.  А до этого ты целую одесскую группировку похоронил. Потом Глухого с компанией. А этот был матёрее любого из «законников». Люберецких тоже скорее всего ты, или по твоему сценарию. Не случайно ведь, что именно они какого-то чела в Подмосковье потрошили. А ты как раз там и жил. Кореш твой видимо был.  Мы тут решили. Тебя выбрали. По Челябинску будешь смотрящим. Башка у тебя работает как надо. Ну, и общак  будешь держать. Тебе не впервой. Для начала по Челябе. Там вопросы есть по Уралу вообще. Посмотрим. Бери отсюда сколько тебе нужно. Ну, без фанатизма, само собой. Дачу себе прикупи. В каком-нибудь тихом месте. В ближнем Подмосковье. Но подальше от глаз. Кассу пополнять будет этот вот молодой. Мужчина кивнул в сторону ушедшего на лавочку возле подъезда Аваакума.  Он тебя не сдавал. На него не греши. И дед его чист. Как мы на него не наезжали. Мы по-другому на тебя вышли. Ему же будешь бабки давать, если придёт и спросит. Только ему. Больше никому. Или мне. Но я, скорее всего, больше не приду. Может ещё один человек придти. Скажет: «От Ленина!»  Дай сколько попросит. Учёт веди. Дома всё не держи. Придумай так, чтоб в разных местах и с заготовками-минами на случай попыток поживиться. Ничего никогда нельзя исключать. Хотя с нашей стороны это вариант  на девяносто девять процентов надёжности.  Но, да что мне тебя учить! Гарантией тебе будет, что только ты о месте кассы и будешь знать. Больше никто. Значит, нам тебя беречь надо будет. Охранять от всех напастей.   И, знай, -мы тебе доверяем. Как никому доверяем. «По мокрому» никто из наших сознательно не работает. Это сейчас беспредельщики стали проявляться, которым чёрт брат. Не путай. Мы - это не они. Совесть твоя будет чиста. А у государства отнять – святое дело. Отказаться не получится. Грамотно ты от нас уходил. И пацанов похоронил по-человечески. Тогда ещё поняли – наш.   Золота твоего нам теперь не нужно. Ты его заслужил. Двух таких авторитетов сумел положить. Со всей командой! А у них волчары были ещё те! Теперь вот сам в авторитетах. Нам мозги твои нужны. Побеждает в этой жизни не тот, кто метко стреляет. Кто думает! Такая нынче жизнь наступает.
- Да я ж ведь даже в тюряге не сидел… – попытался было отделаться от этого предложения я.
- А это не важно. В тюряге сидят те, кто глупее. И в земле лежат те, кто медленнее думает. А ты пацан с головой. Для начала, мы тут подумали, ты в Копейске  сберкассу возле вокзала можешь зачинить. Чтоб только без пальбы. Мы там квартиру напротив для твоих биноклиев сняли. Попытались предугадать ход твоих мыслей. Давай-ка, продумай. Сам не пойдёшь. Есть кому. Продумай только. Меня кличут Лениным.   Вот тут, двести тридцать тысяч. Мало, потому, что как раз на днях отправляли зону подогревать. (Ленин поставил между нами пухлый портфель). Учёт веди! Но не парься. У нас на слово верят.   - сказал Ленин, как работник отдела кадров строительного комбината и спокойно ушёл. Тихо и незаметно. Даже дверь не хлопнула. Я сидел не дыша.
Рассказал всё Юле, когда она с работы пришла. Она сначала испугалась, а потом, подумав, стала произносить какие-то аргументы с паузами, в полчаса:
– Мы теперь под их охраной, получается. И надёжнее, чем под милицией. Что, впрочем, одно и то же. Мы от них всех бегали, чтоб не убили, а теперь они нас ВСЕ  будут охранять?
- И денег у нас теперь полно. На жизнь хватит. Ты вроде бы и не убийца, и не преступник. Ты, вроде бы как «Профессор Морриарти», или как там он у Конан Дойля?! МОЗГ! Фигня какая-то.
- Ты сам-то понимаешь, что это фигня какая-то?! – её высказывания стоят рядом на странице, но между ними дистанция в два-три часа.
- Это всё равно не праведно!
- А ты понимаешь, что они нас всё равно вычислили. Нам никуда от них не деться. Они всюду. Как тараканы. Да и он так это намекнул, что отказаться невозможно… - вставил я  в одно из её появлений на кухне.
- Вон, как тебе сотни тысяч в сумке? – я зачем-то спрятал эти безумные деньги под стол.
Юля ещё походила по квартире, затеяв отчаянную стирку. Потом ушла с Женькой гулять. Вернулась уже с принятым решением.
- Они ведь не против будут, если моя мечта сбудется, и мы дачу купим? Без бассейнов всяких, просто, чтоб редиску посадить, укроп, лук, капусту  и на веранде вечером ужинать! Я такое только в кино видела! Второе:  к нам баба Паша переедет. За ней уже ухаживать нужно! И ещё одно моё условие: твоё это всё золото давай подбросим в детский дом. В Коркино есть. Я узнавала. Им нужнее. Я уже вижу, что ты согласен.
Да.  Я уже и был согласен. В Челябинск переезжать необходимости не было. А со сберкассой в Копейске я потом лихо придумал. Там всего-то делов было….

Часть третья

Спокойная обстановка в зале сберкассы. Небольшая очередь к окошку сотрудницы, обслуживающей совсем разных клиентов со своими сберкнижками. В очереди две женщины пенсионного возраста, долговязый мужик с каким-то обречённым лицом, два жизнерадостных студента, нетерпеливая толстая баба, рабочий с гигантскими ладонями, интеллигент, пытающийся не терять времени, и потому читая даже в очереди какую-то брошюру. 
В зал, с не придержанной от хлопка двери, вламывается «Хам». Без разговоров подходит к окошку без всякой очереди. На недоумённые взгляды очередников:
- Спокойно граждане! Мне только спросить.
- Ага! И сейчас свою книжку сунешь! Без очереди! – вставила нетерпеливая толстая баба.
- Да мне только проверить! Что мне очередь стоять, чтоб только проверить? – заорал на весь зал Хам.
- А мне вот тоже только проверить надо, пришло или не пришло, так я в очереди стою! – вставил вдруг свою истеричную лепту Интеллигент.
- Ты …это. Отойди вон туда! – показал на конец очереди Рабочий.
- Э..!  Хайло своё захлопните! Я же сказал, что только спрошу, вот барышня, моя сберкнижка, посмотрите, там мне перевод должен придти. Из другого города. – сунул в окошко свою сберкнижку Хам.
- Ты…это…ну-ка, давай…не наглей. Я с ночИ…и стою тут. А ты вошёл, б…ть, как к себе домой. – Рабочий вышел из очереди и отпихнул Хама от окошка.
-   Правильно! – заголосила толстая баба. – У меня бельё на керогазе стоит, кипятится! И я в очереди стою! А он вошёл и без очереди!
- Ты кого толкнул вошь?! – тихо, а потому очень угрожающе спросил у Рабочего Хам.
- В очередь встань! Девушка, верните ему его сберкнижку! – твёрдо заявил Рабочий и собрал в кучу свои гигантские жёлтые пальцы.
Девушка послушно вернула сберкнижку Хама.  В окошко  очень быстро протолкнула свою книжку бабушка-пенсионерка.
- Мне только триста рублей нужно снять. – почти прокричала она в окошко, стараясь, чтоб её было слышно за поднявшимся в зале кипижем.
А в зале началась драка. Рабочий и Хам старались кулаками достать друг друга через бросившихся разнимать их студентов. В свару влезли даже и Толстая баба, Интеллигент и Долговязый.
Служащая сбербанка нажала на «красную кнопку». Милиция появилась неожиданно быстро. Стала скручивать Хама и Рабочего. Во время всей этой заварухи один из милиционеров крикнул той самой служащей:
- Управляющего позови! Быстро!
Служащая постучала в дверь Управляющего.
- Игорь Сергеевич! У нас ЧП! Драка в зале!
- Милицию вызвали? – послышалось из-за двери.
- Да! Уже в зале!
- Иду.
После паузы на просмотр в глазок окружающей обстановки в коридоре,  дверь открылась. Только Управляющему не удалось выйти из своих закромов. Его внутрь, вместе со Служащей впихнул один из милиционеров и Рабочий.
- Все бабки сюда! – кивнул на сумку в руках Рабочего «милиционер». Он даже пистолет не стал доставать из кобуры. По голосу было понятно, что за наказанием за непослушание не заржавеет.
В сумку из сейфа кабинета Управляющего полетели пачки купюр. От сберкассы отъехал милицейский ГаЗон.  Вместо него подъехал другой, такой же. Вбежавшие в зал милиционеры увидели пустой зал с одиноко стоявшей испуганной пенсионеркой у окошка и остолбеневшими Управляющим и сотрудницами сберкассы.

На снятой, на этот случай даче царило веселье. За столом сидели: оба «Студента», «Хам», «Рабочий», «Толстая баба», «Интеллигент», «Долговязый», одна «Пенсионерка», два «Милиционера» и Аваакум. Ржали по полной! Аваакум при этом ещё и раздавал всем свои доли.
- Вообщем…- «Рабочий» решил сказать тост. …ты там передай…что мы завсегда в таких темах согласные участвовать…если что.
Сёма и Ленин стоят во дворе дачи.
- Ты правильно, что там не светишься. Победа, она завсегда хочет знать своих героев. Задави в себе это. Ты победил. Такого нам было не придумать. Наши дуболомы только с монтировками могли бы встрясть. Красиво получилось. Сколько взяли? – Ленин затушил окурок о пятку туфли.
- Немного. Сто двадцать. По пятёрке раздали участникам.. На милицейскую форму, ГаЗон милицейский угнали, туда-сюда… не большие расходы. Свою дачу уже окупил. – не сдержался Семён.
- Не парься. Мы сами умеем считать. Этот успех, он и мой успех. Я на тебя ставил. Не думай, что ты у нас на сходке был единогласным. Есть, кому ревновать. Ты мне сейчас помог. Очень помог. Держись теперь так, чтоб тебя, кроме Аваакума и меня больше никто не видел. Завидовать начнут. Не нужно этого. Но, поздравляю с почином. Дай мне полтинник. Нужно зону подогреть. В Чувашии и на Колыме жалуются.
- Аваакума позови. Он принесёт. Из этой сберкассы бабки у него ещё. Я поехал. – Сёма сел в «пятёрку» и уехал. Ленин снова закурил, прислушиваясь к веселью за окном.

На веранде  дачи в ближнем Подмосковье на краю соснового леса хозяйничает баба Паша и Юля.
- Баб Паш! Ты бы присела что ли! Что я, сама что ли не справлюсь?
- Что ты меня всё усадить норовишь? Я не такая старая. Мне Люся в магазине сказала, что я вообще модель! Во каки бёдра! Смотри! Слышь Анделёк, Сёма! Скажи своей засранке, что я ещё ничего! – баба Паша покрутила своими телесами возле кресла с сидящим в нём  с газетой Семёном. 
- Баба Паш, давно хотел спросить…а что это за слово такое «анделёк»?
- А так меня мой дед звал. Это что-то сокращённое от «ангелок». Пьяница деда Ваня был могучий. Пил всё, шо горить… – даже с гордостью стала рассказывать баба Паша.
- …Революцию не принял. Большевиков, нашу деревенскую босоту, бил, где только увидит. Потом, когда они вверх стали брать, дядя мой Семён Макарыч, твой тёзка, он посоветовал деду с деревни смыться. Куда-нибудь на Урал. На стройку. На Магнитку не поехал. Там тогда ещё в палатках жили. А кузнецом в Златоусте пригодился. На заводе. Сильный был мужчина. Подковы разгибал!
- Что-то я это уже про кого-то слышал – чуть улыбаясь, прокомментировал из-под газеты Сёма.
- А тебе когда на работу? – спросила вдруг баба Паша.
- Завтра с утра. Сегодня выходной. – попытался отвязаться Сёма.
- И вчера был выходной? – подозрительно переспросила баба Паша.
- Баба Паша! Сёма работает консультантом на трубопрокатном заводе.  Он не ходит на работу, как все. Его вызывают. Может даже раз в неделю. А может и реже.
- И сколько же за такую работу платят? Что я не вижу, что вы богато живёте. И ты, Юля, не работаешь! – огорчилась баба Паша.
- Я устраиваюсь тут в пригороде. В травматологию. Тут вот скоро пункт откроется. Меня уже взяли, но ставки ещё не открыты.
- И сколько ты получаешь, Сём?
- Зарплаты? Сто восемьдесят рублей чистыми. Бывают ещё и премии.
- Ничего себе! Я таких деньжищ не видела с тех пор, как ты мне золота мешок не дал! И под клеёнку тыщу не засунул. – мстительно припомнила баба Паша.
- Бабушка! – укоризненно протянула Юля. Мол, забыли уже про это.
- Я чего боюсь… - как бы успокоившись присела на лавку баба Паша. …чтоб вы от этого своего золота уже избавились и жили, как люди. На работу ходили. Вот вы этот дом купили, машину, обстановку. Ведь не сами заработали. Такое удовольствие только к старости можно накопить. А вы ещё молодые. Что народ-то подумает? Ведь не праведно можно только на такое заработать? Вот у меня Люся спрашивает…
- Люся, это кто? – опустив газету, осторожно спросил Семён.
- Продавщица с нашего магазина. -  кивнула куда-то в сторону посёлка баба Паша.
- И что вы ей ответили? – почти одновременно спросили Юля и Сёма.
- Да, как вы учили, под дуру старую притворилась. Говорю, что копила всю жизнь, вам помогла. И, мол, зятёк замдиректора какого-то оборонного завода хорошо зарабатывает. И ему от мамы наследство досталось в Одессе. Вот и разжились. Только ведь вру я.
- Бабуль. Моя ты родная. Ты не врёшь. Ты нашу семью прикрываешь. Ведь и вправду дачу мы на часть того золота купили. Так сколько мы за него натерпелись! Если всё рассказать… Всё! Кончилась эта история! А тебе за нас врать - это уже не грех. Мы перед Богом уже откупились. Всё отдали! Ты на мне хоть одно золотое украшение видела? – подсела к бабе Паше Юля и стала её успокаивать.
- А всё золото, всё до последнего даже самого маленького колечка, мы в Коркинский детский дом сдали. Я сама ездила. Всё проконтролировала. Чтоб директриса не разворовала. Хочешь, приходные ордера покажу? Там на семь с половиной килограмм потянуло. Им не всё досталось. Государство приняло это, как клад. Другой такой статьи подброшенному золоту нет. Директриса оказалась честной и всё поняла. Мы с ней всё оговорили. Но они и на эти двадцать пять процентов футбольную площадку сделали, ворота даже с сеткой,  мебель всю новую прикупили, кроссовки всем детям, футболки такие красивые красные!
- А Сёма где работает. Что вы мне про «консультанта» лапшу на уши вешаете?!
- Я, баб Паш, и вправду консультантом работаю. На трубопрокатном заводе. Консультантом по безопасности. Принеси Юль моё удостоверение. – встрял в разговор Сёма.
- И очки мои захвати! – крикнула вдогонку побежавшей в дом Юле баба Паша.
Баба Паша долго мусолила зелёное толстое удостоверение, ощупывая огромными глазами за очками с толстыми линзами печати и подписи.
- Ну, теперь я спокойна. Нельзя было раньше показать? – упрекнула баба Паша уже прибежавшую откуда-то с улицы правнучку Женьку. Та прильнула к бабушке, потом схватила со стола яблоко, рванула было обратно на улицу, мгновенно вернулась, схватила ещё одно яблоко и теперь уже убежала окончательно.

Ленин уже сидел в придорожном кафе, когда туда вошёл Семён. Ленин ел макароны с котлетой.
- Есть хочешь? Пойди, возьми себе, что-нибудь.
- Не хочу. Дома поел. Говори. – нетерпеливо поторопил Ленина Семён.
- Застоялся? – ухмыльнулся тот.  - …Нужно на Сахалин съездить.  Там местные пацаны на непонятку нарвались. Касса в городе Горнозаводске. На шахте угольной. Там каждого пятого числа зарплату привозят. Большую. В кассу управы. По дороге не взять. Там только со стрельбой. И ещё они там ноу-хау придумали. Инкассаторы мешки с деньгами к себе наручниками пристёгивают. Наручники какие-то особые. Немецкие наверное. Наши просят у нас щипцы, чтоб их перекусить. Я запретил, до твоего резюме. А то что-то это дело «мокрухой» попахивает. Или увечьем. Съезди, посмотри. Сегодня …первое. Вылетай сегодня ночью. Вот билет. – Ленин положил и передвинул через стол конверт.
- Тут телефон для связи. Зовут Падла.
- Падла?! – удивился Сёма.
- Ну, так в зоне назвали. Уже не переделаешь. Твоя кликуха на этот случай – «Свой». Не фиг им знать, как тебя на самом деле зовут.
- А как меня на самом деле зовут?
- Ты у нас среди очень узкого круга проходишь, как «Одессит». Если тебе уже это интересно?
- Да мне всё равно.
- Ну и ладно. Там тебя только Падла и будет встречать в аэропорту. Если в его машине будут двое, то сразу обратно в аэропорт и летишь обратно. Как можно скорее. Значит засада. Кроме Падлы никто тебя не должен видеть. Он предупреждён. Если всё получится, как надо, то ни в каких пьянках не участвуй, само собой. Улетишь сразу. И не в Москву, а на Владик или в Питер. Так у них на Дальнем Востоке называют Владивосток и Петропавловск-Камчатский. Оттуда сначала в Хабаровск. Потом можно и сюда. За твою помощь они нам пятьдесят процентов отстёгивают. Ты бабки не бери. Это не твоя работа. Сделай так, чтоб всех удивить. Хорошо бы нам подмять Дальний Восток. Я в тебя верю.
В аэропорту Южно-Сахалинска Сёму встречал Падла. Он мог бы и не держать картонку с надписью «Иванов». По физиономии Сёма его уже вычислил. На всякий случай прошёл мимо. Осмотрел площадку перед аэропортом. Потом уже поймал Падлу возле выхода.
- Поехали. Какая твоя машина из этих двух оставшихся?
- Говорили, что ты волчара. Но так вот …не ожидал. Ты что, из кабины пилотов, что ли вылез?
- Из туалета через чёрный ход. Поехали.
Ехали часа три, петляя между сахалинских гор, которые местные называют сопками. Часа через полтора въехали через эти сопки в  Холмск. Дальше поехали по берегу. Вдоль железной узкоколейной дороги. После  Невельска, километров через двадцать, резко открылся Горнозаводск.      
- Мы тебе возле проходной комнату сняли – не решаясь до этого заговорить, сказал Падла, осторожно въезжая в город.
- Мне уже не нравиться местоимение «Мы» и то, что снятая комната, а не квартира, это значит общение с хозяйкой. Давайте это уладьте. Вот, предложите ей «горящую путёвку» в санаторий дней на двадцать пять, чтоб меня никто больше, кроме тебя, не видел. Тебя должны были предупредить – Сёма протянул пачку десятирублёвых купюр.
- Понял. Посидите в машине. Вот журналы есть. Сейчас всё сделаем. – засуетился Падла, и побежал за угол дома.
Через полчаса всё было улажено. Сёма вошёл в квартиру-бомжатник, огляделся.
- Вон контора. – кивнул Падла, подойдя к окну. – Они свои мешки стали к левой руке наручниками пристёгивать. А там какая-то сталь крутая. Хрен распилишь.
- А зачем пилить?
- В смысле?
- …еды принеси, чтоб я тут по городу не шарахался. Помидоры у вас тут есть? Чеснок. И рыба какая-то должна быть. Сахалин же вроде. Даже на карте на рыбу похож.  Что тут разница во времени с Москвой …восемь часов? Еду принесёшь часа через два. Потом придёшь послезавтра. Лучше в обед.   Где-то с часу до двух. Кассу будете брать пятого. Про меня никому ни слова. Я улечу послезавтра. Четвёртого. Возьмёте без стрельбы. Проверь, чтоб боевых патронов в пистолетах у твоих пацанов не было. Можно только их с холостыми взять, для испуга и самоуверенности, но чтоб без мокрухи. Это моё главное условие. У вас тут, как я понял, одна дорога для отхода?
- Да. На Невельск. Потом есть перевал через Холмск и Ловецк, на Южный.
- Придётся вам затаиться месяца на два-три. Дороги они перекроют. Я своих предупрежу. Дёргать вас не будут. И вы не рыпайтесь. Никаких звонков. Когда всё уляжется, пусть какой-нибудь женский голос позвонит вот по этому телефону – Сёма протянул листочек с написанным шариковой ручкой номером телефона.
- Его нужно запомнить. Когда уверенно запомнишь, сожги эту бумажку. При мне. Ты сам на кассу пойдёшь?
- Ну, а как ещё?
- Сколько у тебя людей?
- Четверо. Надёжных. Проверенные. -  доложил Падла.
- Сам не пойдёшь. Это моё второе условие. Так своим людям и передашь. Мол, гость назвал это главным условием. Ещё. Нужна будет машина. Лучше «Каблучок». Москвич. Желательно белого цвета. В этой Управе столовая есть?
- Ну, а как же?! Там человек тридцать на шахтёрских хлебах подкармливаются.
- Где вход в столовую?
- Вон слева. Отсюда плохо видно.
- Ага. Как раз «каблучок» его и обслуживает. Салатового цвета. Это ничего. Вот его-то вы и возьмёте. Водителя только не пораньте с горяча. И вообще: если хоть один труп, или увечье – то будут ещё пять трупов. И они будут ваши. Это моё третье условие. Нычка для автомобиля есть?
- В Невельске. Гараж. Южный распадок. Это почти на въезде в город. Большой район. Машину не приметят.
- 30 км. Это двадцать минут. Успеваем. Раньше получаса у них дорогу перекрыть не получится.
- А как с цепочками быть? Они себя к сумкам цепочками придумали приковывать. Нужно щипцы было привезти. Не передавали нашу просьбу? Перекусить бы.
- Этого не надо. Там в Невельске, в гараже, кроме тебя там ещё кто-нибудь засветился?
- Всё сам делал. Пацаны не при делах.
- Что обо мне знают?
- Ну, мол, приедет человек. Сказано слушать и всё делать, как скажет. Тогда всё будет железно.
- Если будете работать, как скажу, без суеты и нервов, то всё будет «железно». Людей твоих я не знаю. Поэтому настаиваю: вынь от греха подальше у них боевые патроны из оружия. В запарке чтоб стрельбы не подняли. Эту фанзу никому не сдавай. Еду привези сейчас. А потом до послезавтра чтоб я никого не видел. Меня охранять не надо. Сам за инструкциями придёшь, четвёртого получается, августа. Отвезёшь меня в Южный. И веди себя спокойно. Всё нормально. Город тихий. Все друг друга знают в лицо. Поэтому не надо светиться. Твоим ни в какие рестораны и кафе не ходить. Строго-настрого запрети. Сидеть тише воды, ниже травы. Это будет трудно. Праздновать захочется. В Невельске, после того, как кассу возьмёте, особенно. Заранее туда в гараж водки привези. И еды. На месяц сядете на дно. Будь я следаком, так первое дело искал бы того, кто водки ящик в эти дни купит. А уж в ресторанах точно бы своих официантов настропалил. Имей в виду.
- Понял. – действительно понял Падла.
- Тогда давай потихонечку. Купи, кстати вина мне какого-нибудь болгарского. Только не шикуй. Поменьше на себя внимания обращай. Чем тебя будет меньше, тем лучше. – посоветовал Сёма и достал из своей сумки бинокль.            
Через пару часов Падла принёс еды. Вываливал содержимое из сумки долго и старательно.
- А это что?  Зачем мне на два дня трёхлитровка варенья? – кивнув на трёхлитровую красную  банку на столе раздражённо спросил Сёма.
- А, ерунда. Это наша беда сахалинская. Её тут никто не ест. А на материке легенда. Икра красная. Ты вот в тазик вывали. Только мелко лука покроши, добавь. Лук тут дороже этой хрени, я достал  килограмм, вот. С луком вкуснее гораздо! 

Днём четвёртого августа Падла получил все очень подробные инструкции от Сёмы. Пятого, во время привоза двух мешков с наличностью для зарплаты шахтёрам, инкассаторов просто вместе с их цепочками и сумками с деньгами просто перебросили в «каблучок» и увезли в гараж в Невельск. Перепиливать цепочки от мешков не стали. Вскрыли мешки. По инструкции Сёмы всё время молчали.  Потом так с повязками на глазах и отвезли на берег Татарского пролива и высадили  возле дороги. С  насмерть пристёгнутыми к своими  выпотрошенным инкассаторским сумкам.
Сёма подробности узнал уже в Москве от Ленина. Встретились, как всегда в кафе и Ленин ржал, как лошадь.
- Вот ё….!!! Цепочки они придумали!! А…-А-А-А! А то, что их вместе с цепочками можно взять, это они в своей башке даже и представить себе не могли! А-а-а-а-!!! Ну, Сёма, рассмешил!!!
- Что там, хоть стоила овчинка выделки? – спросил довольный Сёма.
- Нормально. Как и предполагали. Там мы ещё до тебя человечка отправили. Контролирует. Открытку прислал. Сидят в гараже в Невельске. Там, конечно шухер месяца на полтора. Но ты их там зашугал. Сидят без кипежа. Громко чокаться боятся. А-а-а-а-а!!!
- Я поеду.
- Давай! Не расслабляйся. Тут тебе Благовещенск через пару недель греется.
- А что там? – устало спросил Сёма.
- Да, пацаны жалуются, китайцы совсем обнаглели. Бешенные бабки за свои шмотки со всего Дальнего Востока собирают. Кучкуют и перевозят к себе как раз в Благовещенске или в Биробиджане. Но там охрана крутая. Все каратисты, мать их… С разрешением на оружие. Менты там все купленные. Охраняют тоже. Поедешь, разберись.
- А как они переправляют. Наличными?
- А как ещё?
- Через Амур?
- Ну…там что, Амур река? Наверное, через неё.
- Значит катером. А катера должны погранцы проверять. Узнай там насчёт формы пограничников. Нужен катер похожий. Полосы там по боку. Всякие флажки.  Достанешь форму, катер, возьмём всё спокойно и без стрельбы.
- О-о-о! Вот не зря я наш воровской хлеб ем! Ты уже всё придумал. А я тебя нашёл. – восхитился идеей Ленин.
В Хабаровск Семён прилетел поздно ночью и сразу пересел на поезд до Благовещенска. Еле дождался утра, чтоб пойти в вагон-ресторан есть солянку.

В Благовещенске, ещё до появления настоящих пограничников, которые по сёминому сценарию как раз занимались ещё пятью нанятыми местными катерами рыбаков, всё получилось, как было задумано. Китайцы, как положено по инструкции, сидели всей катерной командой на корме, пока «пограничники» не обшманали весь катер. Мешок с деньгами предсказуемо был спрятан под паёлами.  Так что всё заняло не более пяти минут. «Лейтенант-пограничник» по кличке «Левый»  даже козырнул китайцам, отдав, как положено честь. Вся  их «пограничная» банда перепрыгнула на свой, очень похожий на пограничный катер, и немедленно укатила в брызгах и ветре.
Настоящие пограничники всё же к китайцам подошли, и ещё раз всё тщательно обшмонали. Недоумевающие соседи по реке Амур русского языка не знали и объяснить, что их уже осматривали, не смогли даже жестами.

- А ты на катере был? – переспросила Сёму Юля, когда он рассказал эту историю.
- Да ты что! Меня, кроме Левого никто не видел. Так Ленин настаивает, да и я придерживаюсь.
- Неужели не хотелось глаза китайцев увидеть! Когда они пропажу своих бабок обнаружили?! – снова ушла в смех Юля.
- Очень хотелось! – признался Сёма. – Но это исключено.
- И это мне нравится. Что ты без проколов работаешь. Тебя ценят. Нет! Мне, конечно, всё это не нравится. Хоть ты и у конкретных людей не забираешь. У государства или вот у китайцев. Не обеднеют. Ты только со сберкассами постарайся больше не связываться. А Ленин умница. Он тебя ещё ни разу не подставил. Бережёт. Ты бы пригласил его, что ли на ужин как-нибудь.


- А твоя жена знает, чем ты занимаешься? – спросил Ленин на  очередной встрече в кафе.
- Конечно. Мы же от вас восемь лет убегали. Там уже скрывать не было смысла.  Золото это наше, остатки, она в Коркино в детдом отнесла.   
- Ничего себе! Это …хорошо. А ты верующий? – вдруг спросил Ленин.
- Тебя как зовут? Мама, как тебя называет? Жена? – ответил вопросом на вопрос Сёма.
- Нам жён не положено. Мы ещё по-старому живём. По традициям. Я, Сёма, родился в колонии. Маму мою там и похоронили. Я её не помню. Мои родственники, это мои пацаны по зоне. Никуда мне от этого не деться. Закрой меня сейчас туда, это для меня дома оказаться. Но мне на воле больше нравится. Вот за тебя зацепился. Ты уже среди братков крутой авторитет. Кроме меня тебя никто не видел. Никто не знает где ты, кто ты. «Одессит»! И всё. Дальний Восток уже о тебе легенды слагает. Снова просят прислать. Во Владике сберкасса на окраине. На какой-то «Чёрной речке». Что-то связано с кассой для строительства церкви.  Можешь отказаться. Я пойму.
- Тогда откажусь. Потому, что я верующий. – твёрдо сказал Сёма.
- Да я им уже и  сказал, что ты отказался. Они без тебя не решаться. Там дело мутное.
- А больше работы нет?
- Есть. Но через пару месяцев. В Дубне. Рядом тут. Я там человечка посадил. Пусть пока просчитает. Там бабки не мерянные. На науку у нас государство денег не жалеет. Военные даже доплачивают. Привозят зарплату наличными. И четыре инкассатора. С оружием. Профессионалы. Не хухры-мухры. Не спортсмены. Круче. Не придумаешь как – никто претензий иметь не будет. Нет, так нет. Твоё слово – авторитет. Но посмотри, на всякий случай. Ещё одна касса есть. В Башкирии. У нефтяников. Салават город называется. Там попроще. Они безмятежные. Их ещё никто не брал. Но башкиры только сорок процентов  отстёгивают. Но там, как на Сахалине, все друг друга знают. И Рашиду этому, нашему человечку, я не очень доверяю. Зоной вроде проверенный, а в деле ещё нет. Суетной. Торопит. Слетай завтра. Посмотри. Он тебя утром будет встречать. Вот билет.-
- А что тогда про Владик грузил? «Чёрная речка». Для куража?
- Отложим пока это дело на потом. Тут вот с Салаватом хорошо бы разобраться. Придумай, как команду его посмотреть со стороны. И чтоб тебя, кроме Рашида никто не видел. Если выгорит, перспектива их там под себя подмять. Башкиры чужих не любят. Я им сказал, что приедет не русский. Им это понравилось. Но они же не ожидают, что «не русский», это и еврей может быть. Так что побереги нервы. Они тебе будут не особенно рады.  Рашид парень в теме. Вор в законе. На зоне крестили. Но молодой, горячий. Не ведись на его планы. А он уже точно всё сам придумал. Своё изощрённое придумай. И его планы разбей в пух и прах. Но не обижая. Они, нацмены, обидчивые. Да что мне тебя учить!
- А, таки, как тебя зовут?
- Ну, Коля. Николай Фёдорович.
- А почему «Ленин»?
- А я не помню. Ещё по малолетке кликуху получил. Помню только, что художнику в зоне помогал. Лозунг он мне поручил написать, пока чифирился. «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» А я исправил чью-то недоработку и подпись, как положено, под этой фразой дописал: «Ленин».

Из Башкирии Сёма приехал злой. Рашид оказался совсем неуправляемый. Весь свой план даже не позволил обсуждать. На приезд Сёмы смотрел, как на формальность. Засветил его ещё и перед своими боевиками. Похвалился гостем из Москвы уже в ресторане гостиницы. Его команда ввалилась туда без его предупреждения, и Сёме только оставалось сделать вид, что он верит в случайность. «Москвичом» очень гордился Рашид, хотя Сёма прилетел в Уфу через Челябинск. Но Рашид его преподнёс, как «московского». «Башкиры» оказались башкирами только на половину состава. Остальную небашкирскую половину Сёма различил, как татаро-еврейскую.
Улетел в Свердловск без всякого предупреждения. Оттуда уже в Москву. Разговор с Рашидом вообще не получился. Как и предсказал Ленин, он вообще Сёму не слышал. В гостинице регистрировался по подложному паспорту, так что с этой стороны был спокоен. Ленин на всю эту историю отреагировал спокойно.
- Жаль, конечно, Башкирию. Они без тебя наворочают глупостей. Без стрельбы не обойдётся. Я им позвоню. Скажу, что ты слежку заметил. Тактично так намекну, что видимо сам прицепил. Мол, лучше бы вам пару месяцев обождать. Всё равно …ни фига не послушают. А! Зоной раньше, зоной позже! Рашид безбашенный. Там другие подрастают. Есть один на примете. Маратом зовут. Вот этот вдумчивый. Правда, татарин. Но уфимец. Не «законник», но подрастает на глазах. Когда Рашид засыпится, его Следящим сделаем. А ты куратором будешь. Кстати, принимай Свердловскую и Оренбургскую области. На сходке кое-кто возражал. Хотят тебя увидеть. На сходку хотят позвать, посмотреть. Но, да мне это незачем. Обойдёмся. Твои удачи всё перекрывают.
Завтра в двенадцать Свердловск и Оренбург будут тебя здесь ждать. Бабки привезут. По пол лимона с области.  Всё прими, и потвёрже с ними.  Не хер. …Хотя… давай-ка я завтра всё же приеду. Я буду говорить, а ты лучше вообще молчи. Я всё разрулю. Посередине разговора возьми сумки, и ничего не говоря, отнеси в машину и уезжай. Остальное мои проблемы. У них работы много. Так что не расслабляйся.
- Слушай, Коль, а вот так теперь мне всю жизнь так?
- А как?
- Ну, ведь как-то люди и по-другому живут. На работу ходят. С девяти до пяти. В школу детей провожают. В отпуска летом в Сочи ездят. Или в Крым.
- Я другой такой жизни не знаю. И ещё: ещё раз меня по имени назовёшь – пулю в лоб получишь. От меня. Вот тут же, понял?!
- Понял.            
- Заткни своё сентиментальное хлебало! Ты вошь вонючая! Понял?
- …понял.
- Вот салатик, что не ешь? Здоровью полезно. Всё, что зелёного цвета для здоровья очень полезно.
Нельзя сказать, что Сёме этот разговор понравился. Даже совсем наоборот.

В Башкирии во время взятия сберкассы в Салавате осталось три трупа. Одного охранника и двух бандитов. Хорошо ещё, что сотрудниц не зацепили. Деньги взять не получилось. Рашиду удалось смыться. Но уже с потерянным начисто авторитетом. Они всё делали совершенно без сёминых рекомендаций.
Следящим по Башкирии сделали Марата. Сёма с ним встретился в Уфе. Поговорили. Не очень охотно, но он всё же рассказал о своих планах. Семён ему посоветовал взять ту кассу в Салавате. Он удивился. Но идея ему понравилась. «В одну воронку снаряд второй раз не падает» - это и в милиции так же думают. А значит, расслабятся внутренне.
- Могу приехать. Посмотреть. Только одно условие: пистолеты должны быть без боевых патронов. Холостыми заряжайте. Если вдруг надо будет, чтоб напугать. Но я этого не люблю. Нужно чтоб всё было тихо и спокойно.
- Я про тебя слышал. Кассы мозгами берёшь. Мне это по душе. И сколько твои услуги стоят?
- Это не ко мне. Это с Лениным перетрёте. И вот тебе мой совет: без моего ведома ничего не делать! И вообще, в Башкирии вам делать нечего. Я вам лучше в других областях подсуечу. Следи за проявляющимися «беспредельщиками». Это твоя главная задача. Одно дело, чтоб в общак отстёгивали, другое дело, чтоб людей не стреляли. Друг друга – это их дела. Пускай отстреливают. Лишь бы нормальных людей не зацепили. Семье того охранника денег передай. Рашид, сука, пусть раскошелится. Скажи ему, если не поймёт, то рядом с охранником ляжет. И тебе убивать не позволю. Имей в виду. Умом нужно работать. И впереди телеги бежать. Внедри там в милицию своих людей. Плати следакам, не жалей. Всё, что невозможно купить за деньги, можно купить за большие деньги. Это не я придумал. Половину от той половины, что ты Ленину передаёшь, пускай на подогрев Органов. Ты должен знать всё! Не стыдись сдавать им безпредельщиков. Сам не наказывай. Ментам сдавай. Особо приближённым. Им для отчётности надо, а тебе в доверительную прибыль. Никто тебя не осудит. Не парься с этим. Ты теперь под особым статусом. Я буду звонить этой твоей бабушке раз в две недели по понедельникам. В десять утра. Начиная с завтра. На всякий случай, мы сослуживцы по армии. Хрен его знает, может прослушивают. Так что не удивляйся разговору о наших армейских друзьях. Если нужно встретиться, то называй какое-нибудь реальное кафе и время вечернее. Значит, я приеду на день раньше, в названое тобой кафе в двенадцать. Если не смогу, то легко назначу на другой день, а буду здесь за день до проговорённого. Запомнил?
- Прям, как в фильме про шпионов. – ухмыльнулся Марат.
- Бережённого – Бог бережёт. Они ведь на месте не стоят. Что-то ведь придумывают. Нужно и нам бежать впереди паровоза. Вот ты с водилой ведь приехал?
- Да. Сидит в машине.
- А это значит, что  кто-то кроме тебя уже наше место встречи засёк. Доверяешь ты ему, конечно. Никому не верь! Сейчас водиле похвалишься, что сейчас в кафе с какой-то бабой встречался. На вечер договорился. И даже лучше, чтоб куда-то вечером к бабе какой-нибудь он тебя и отвёз. И вообще, поменьше светись. Про рестораны забудь. Особенно с братвой. Про то, что «на дело» тебе нельзя ходить ты понимаешь?
- А как же авторитет поддерживать?
- «Авторитет» у тебя будет, когда регулярно бабки будешь раздавать. И чтоб все живы, включая тех, у кого ты эти бабки будешь забирать. И никто в зону не идёт. Все при бабках и на воле! Вот это авторитет! Кто не слушается или «сам себе на уме», а тем более убийца или насильник  - в зону! Без разговоров сдавай! Ещё раз скажу – никто тебя не осудит! Ты Хозяин! Возьми эту Башкирию в свои ежовые рукавицы. Люди тебе только спасибо скажут.
Приблизительно такой же разговор у Сёмы получился в Свердловске с «Шидой» и с «Уралом» в Оренбурге.


  - Я сказал, для бабы Паши, что ты мой начальник цеха на трубопрокатом заводе. – попытался Сёма успокоить Ленина, который явно волновался, вот так вот в гости, наверное, он ни разу в жизни не ходил.  Вцепился в руль, чтобы было не заметно, что у него трясутся руки.
- А баба Паша меня не вычислит? – осторожно спросил Ленин.
- Если про трубы не начнёшь придумывать. То не спалишься. Говори про рыбалку. И успокойся, в конце-то концов! Что ты, как на Голгофу едешь. Нормальная бабушка! Кстати, а на рыбалке ты когда-нибудь был?
- Был. Сидели с пацанами на какой-то рыбной базе. Сауна там была. С девками. Рыба была. Но уже пожаренная. А чтоб самому ловить, не припоминаю. Там же червяки какие-то должны быть. Такие длинные. Сантиметров десять. Это я где-то видел.
- Понял. Про рыбалку ни слова! – подытожил Сёма.
- А про что мне говорить. Я не знаю. – уже совсем испуганно констатировал Ленин.
- Расслабься. Она не кусается. Извини, но мне придётся тебя представить твоим настоящим именем. Надеюсь, ты не начнёшь в меня тут же стрелять? – уже остановившись у дачи, поехидничал Сёма над Лениным. На которого было жалко смотреть.
- О-о-о-о! Анделёк! Да ещё и с другом! Вы его друг или просто работаете вместе? И как он? А вы, правда, на Трубопрокатном заводе работаете? И как там этот ваш трубопрокат? А к Сёме как там относятся? – затараторила, очень радуясь гостям баба Паша. Юля за её спиной ехидно улыбалась.       
- Николай. – представился Ленин и даже протянул Юле руку.
- Очень рада, что вас Сёма вытащил из вашей работы. Сегодня мы будем есть бабы Пашин пирог с рыбой. – сказала очень дружелюбно Юля.
- Трески не было, пришлось покупать минтай. Я всегда к палтусу треску добавляю. Палтус ведь весь растворяется. Жирный, собака! Так хоть, чтобы на зуб рыба была в пироге, нужно что-то добавлять, что не растворится. Иди сюда, Коля. Вот редисочки помни немного. Это пусть будет, как апперетив. Ведь «предвкушенье слаще, чем вкушенье». Не я придумала. По телевизору как-то услышала. Согласилась. Умный человек придумал… - баба Паша взяла Ленина в оборот и уже не отпускала.
- Что он так напрягся? – улыбнулась, кивнув на Ленина Юля.
- Не знает о чём говорить. Он, скорее всего, первый раз, вообще в гостях. У нормальных людей. «Малины» не считаются. -  почти на ухо прошептал Сёма  Юле.
    - Эй, славяне! А ну-ка, быстренько по рюмочке! Моей. Это лучше этой водки в миллион раз! Коля вот уже попробовал. И что скажешь? – не дожидаясь ответа от остолбеневшего Ленина,  бабушка стала разливать свою ядерную самогонку по рюмкам.
- Ух! Ничего себе! – передёрнуло Ленина содержимое рюмки.
- О! Наконец-то что-то произнёс! – восхитилась баба Паша и стала разрезать  пирог. Ленин ел первый в своей нелёгкой жизни рыбный пирог. 
Просидели до глубокой ночи. Даже пели. Баба Паша пела дуэтом с Лениным. Они захмелели, поэтому у них получалось.

 
Сёма смотрел в бинокль на торец аэропорта Хабаровска уже вторую неделю. Из окна гостиницы «Аэропорт». Деньги они выносили каждый день. Подъезжал микроавтобус, выходили два инкассатора с автоматами. Другие двое шли в кассу. Выходили с брезентовыми мешками и бросали их в багажник «Нивы». Переделанной под «пуленепробиваемый» фургон дл инкассаторов. Один садился в «Ниву», остальные садились в микроавтобус «Газель», белый и с зелёной полосой вдоль борта.
Сёма только на конце второй недели придумал, как у них отнять эти не их  деньги.
- Водителя проследи. Кто, где, дети, внуки, всё мне сюда принеси – хлопнул Сёма по столу номера гостиницы. Инструкции выслушивал хабаровский «авторитет». Не записывал, но слышал.
- Если б знал, что такую задачку зададите, не взялся бы. Тут, хоть и без трупов, но стрелять придётся. В воздух. Тут всё проще. Проконтролируй, чтоб боевых патронов у твоих боевиков не было. И мимо уха стреляли. Там нужно будет стрелять мимо уха одновременно с четырёх стволов. Но как можно ближе к ушам.  Там ошеломить надо секунд на двадцать. Те инкассаторы, что мешки с деньгами бросают, хорошо бы тоже узнать, что за люди. Но даже если «афганцы», а скорее всего они, никто без шока на двадцать секунд не отключится. Это слабое место  любого человека. Пока сообразит, что живой, этого хватит, чтоб в машину с мешками сесть. Можно было бы и похитрей придумать. Но тут ты уже раком ставишь. Торопишь. А я гоп-стопа не люблю. Там, конечно бабки большие. Но, ты же нормальный. Видишь, как их охраняют. Но и на старуху бывает проруха.
Нужно будет этот кар, для провозки багажа. Вон, видишь, к самолёту поехал. Заплати там, чтоб он с завтрашнего дня ездил мимо них, как раз, когда они кассу забирают. Эти пару недель. Это раз. Людей в день Х подменишь.
И давай-ка сейчас же назначим день «Икс». Недели полторы, нужно восемь человек, вон, давай, чтоб вон там, слева на тумбе твой человек сел, под видом бомжа.  И сидел там, пиво пил. Садился регулярно,  чтоб уже послезавтра. Чтоб привыкли. Пусть с этими охранниками здоровается, хотя бы рукой им машет. Понимаешь?! Важно, чтоб они к нему привыкли. Это два.
Третье: нужна униформа лётчиков. Две бабы нужно, своих. Им на руках у охраны придётся повиснуть.    Ну, и в их морду эфиром из баллончика прыснуть. Они должны быть переодетыми в стюардесс. «Лётчик-налётчик», что с ними будет, чтобы красивый был. Бригада дорожников в жёлтых жилетках, с этим своим работающим отбойником-молотком. Этих должно быть четверо. Итого для восьми рук достаточно. Для того, чтобы сразу четверых резко отключить. Очень одновременно! Это придётся прорепетировать, потренироваться. Плюс эфир.  Четверо дорожных рабочих. В жёлтых жилетках.  Лица чтоб были соответствующие. Они минут на пять раньше появятся. Чтоб пацаны были очень организованные. Ну, а дальше, ты уже понял. Эти берут кассу. Выходят к машине. Все наши окружающие в одном месте и секунда в секунду в одно и тоже время и месте! Одновременно. Какой-нибудь «Жигуль» рядом припаркуйте. Отъедите от аэропорта. Скинете на встречный автомобиль мешки. Пусть прямо к аэропорту паркуется. Там кого-то подготовите. Лучше, чтоб «фирма» была иностранная, мешки переложите в сумки зарубежные. Хорошо бы даже на багажник сверху поставить. Резиной застегнёте. Это точно не тронут. Только подольше на стоянке возитесь. Они там бегать начнут. План «Перехват» назначат. «Чисто» никуда с трассы не сворачивать! Ехать прямо в город! Дальше по телефону, вот куда. – Женя дал записанный на бумажке телефон, который ему дал Ленин. Меня ты не видел. Когда людей соберёшь, хорошо бы их посмотреть. Но так, чтоб меня никто не видел. Придумай что-нибудь. Если всё сделаешь, как задумано, обещаю, что всё пройдёт ровно. Главное – прорепетировать одновременность! Готовь всё, только чтоб вопросов со стороны исполнителей было меньше. Аванс дай солидный. Чтоб молчали уже перед подготовкой. Это самый опасный период. Удачи! – Сёма ушёл из кафе и тогда только стали различаться голоса галдящих студентов, переполнявших кафе в Хабаровске на берегу Амура.

- Ты меня к себе в гости позвал, чтоб об этом спросить? – констатировал Ленин. Подельники лежали на веранде Сёминой дачи. На топчанах с матрасами. Запрокинув за головы руки. Юля  ещё и одеяла принесла, бросила в ноги. 
Сёма спросил у Ленина, есть ли вообще теоретическая возможность, чтоб выйти из этого «бизнеса».
- Выйти можно. Но только ногами вперёд. Не советую, Сёма.  Тем более, что ты считаешься моим человеком. Это, значит, что мне тебя убирать и придётся. Представь себе, каково это мне будет. Я ведь друзей не имел. Только корешей.  По зоне, по пересылке, по «малинам». Никогда в дружбу не верил. Никому не верил. Как учили. «Не верь, не бойся, не проси!» Это моя была религия. А тут вот попался. Баба Паша, ты, Юля, Женя. Купили меня с потрохами. Что мне делать, не знаю.
- И ты меня смог бы убить, если бы я решил завязать?
- Давай лучше не думай даже об этом Сень! Что тебе стоит об этом не думать?! И меня не заставляй думать. Не задавай больше таких вопросов. Это, по отношению ко мне, не честно. Пойми, я вот твоей жизни коснулся, той самой, не воровской. Это совсем другое. Мне не знакомое. Но я врубился, что такое может быть. Раньше к этому относился, как к жизни лоховской. Но увидел, по-другому и так может быть. Чтоб ребёнок между ножек стола бегал. Бабушка даже была с юмором. Как твоя баба Паша. Это не моя жизнь. Но я её увидел. Никому не говори под страхом самой страшной казни, что ты меня спрашивал, как отскочить. Какой бы ты не есть золотой кадр, но «соскочившего» должны убрать. Если ушёл, то и ментам можешь рассказать, что знаешь. Даже о технологиях. Адресов ты не знаешь. Кроме меня из воров никого тоже. И, всё равно, я знаю,  мне  поручат тебя убить. Это нужно. Сваливающим  нет места в жизни.  Были попытки. Но если ты вор, то это навсегда. Можно на пенсию уйти. Объяснить на сходке, мол, хочешь отойти, порыбачить тут перед смертью.
Но, всё равно, попросят какие-нибудь чемоданы подержать. А потом потихонечку и вора в законе сделают барыгой. Нет такого вора, чтоб такое опускание выдержал. Или стреляют, или стреляются. Куда ты уйдёшь? На тебе крови полная жопа огурцов. Ты уже человек-легенда. На тебя очередь по всему Союзу!
- Но, а если подумать?
- Если подумать…- задумался надолго Ленин. – …ты уже не раз уходил от наших. Тебя  в  Подмосковье уже один раз убили. Потом в озере каком-то под Ленинградом утопили.      Если б не шлейф этого твоего золота, никто бы толком не проверял. Умер и умер. Может такой только вариант просчитать.  Причём, без криминала. По здоровью. От сердца ведь люди умирают? …Но ты перестань! Не думай об этом. Пожалуйста! Сём. А я что без тебя буду делать?! Рабочих грабить в переулках? Ты хоть что-то там накопил в чулок?
- Да, немного. Тысяч пять есть. Вон, в валенке бабы Пашиной лежит.
- Это хорошо. Давай ещё насобирай тысяч пятьдесят. А потом подумаем.  В четверг в Саратов поедешь.  Там пацан хороший. Умный.  У него сразу возьми десятку.  Я прикрою. Я тебя не хочу терять. Ты даже если свалишь, то я тебя, Юлю, бабу Пашу – не хочу терять. Вы у меня, прости, но семьёй моей стали. Не было до этого. …Я тебя услышал Сём. Я ж понимаю, что ты от этой мысли не откажешься. Всё правильно. Моя жизнь, это моя жизнь. Говённая. Я это понимаю. Теперь. Но, это моя жизнь. Твоя жизнь другая. Пару касс возьмём и, не поверишь, я тоже свалю. Ты ж придумаешь, ты умный. Женюсь. Как думаешь, могу я женщину себе найти? Чтоб полюбить, как там у вас? Чтоб не просто титьки, а родные титьки. Чтобы какая-нибудь учительница была! Же-на! Лучше бы даже учительница Географии! – размечтался Ленин.
- …Представляешь?! У меня бы была жена учитель географии?!!!
- Это красиво. Вы бы по вечерам говорили об экономике Гваделупы…
- Чего?
- Страна такая есть. В Америке. Гваделупа. Это не то, что ты подумал.
- Издеваешься, да?
- Радуюсь, Коль.
- Б…ть! Я тебя прощаю, за то, что по имени зовёшь. Но мне, как-то это стало нравиться. Что-то я совсем с тобой расклеился….


  - Здравствуйте. Меня зовут Алексей Викторович, а это Сергей Геннадьевич. Вот наши документы. Предписание.  Мы должны осмотреть всё ваше хозяйство на безопасность. Вот позвоните по этому телефону для проверки.
- Мы должны Инессе Викторовне позвонить. Так по инструкции положено. – не очень уверенно возразила заведующая двум очень приличным мужчинам, зашедшим в сберкассу. Один был явно «за шестьдесят». Другой «очкарик», хоть и в приличном дорогом костюме «тройкой», но таких красивые женщины не любят.
- Пройдите. – пригласила в коридор к кабинету директора девушка. Два солидных бухгалтера прошли в кабинет директора. Там стали доставать кипу документов. Через десять минут вышли из кабинета с сумками.
- Готовьтесь к новому директору. Профукала двадцать две тысячи. Дайте ей минут десять проплакаться. Это понятно. Нужно всегда с кредитами осторожнее быть. Как ваша фамилия? – спросил старший бухгалтер у молодой сотрудницы, ткнув ей указательным пальцем в грудь.
- Каляк.
- Вроде не татарка…
- Муж татарин.
  - Вот её место… – Старший Бухгалтер кивнул в сторону кабинета директора -  …и займёшь. Деньги мы из сейфа забрали. Приходные у неё. – снова кивнул в сторону кабинета директора Старший Бухгалтер. Позвонишь охране через десять минут. Как положено. – сказал, как отрезал главный инспектор, и спокойно и с достоинством вышел из сберкассы за своим младшим сотрудником, загружающим сумки с деньгами в багажник чёрной «Волги».

- Как ты это придумываешь? – в придорожном кафе Ленин ел окрошку и смотрел на Сёму с восхищением.  – Аваакум мне  бабки уже на фанзу привёз. Я офигел! Он рассказал, что ты с ними полторы недели репетировали!?
- Он тебе не рассказал, что Роме около пятидесяти вариантов пришлось разучивать? На любой ответ или реакцию любого из сотрудников? Мы бы и месяц разучивали эти варианты, если б Рома был не профессиональный актёр, без умения запоминать и держать себя актёрски, как надо. По ему знакомой системе Станиславского. Глава «Я, в предполагаемых обстоятельствах». А ты  этак недоверчиво к моей идее по этой кассе в Орске отнёсся с участием актёров-профессионалов. «Наши всё сделают»! Хрен они так сделали ли бы! От них бандитами разит за километр! У меня, конечно, одесская школа, но я и в Сибири сразу карманника на любом вокзале вычисляю. Не думай, что люди тупые и не чувствуют подсознанием. Особенно те, кто деньги сторожит.
С его помощником было сложнее. Тут я промахнулся. По типу очень подходил. У него был текст, но там на тридцатом варианте. Так и отработал, в первых вариантах. «Бухгалтер конченный». А он трясся уже на репетициях. «Актёр», твою мать! Пришлось его к коньячку приучать. Помогло. Ты их отправил, от греха подальше в этот их театр в Тобольск? На квартиры им дал, как обещано?
- Само собой. …Они тебя видели…
- Ленин! Не дай бог ты их хоть пальцем тронешь!
- Да не!  Но ребята за тебя беспокоятся. Я им сказал, мол, кто их в этом Тобольске искать будет? Да и…прав ты. Менты среди братвы будут рыскать. Слишком профессионально. Фотороботы расклеят. А эти даже на сцене перед зрителями не показываются. Кукольники.  Да и кто заподозрит по портрету – артист из жопы, какой к чёрту «взломщик»?!! Всю жизнь на сцене! В общаге с детьми на сто рублей зарплаты! Совпадение, что только в это же время в отпуск с другом съездили на рыбалку с палаткой на Байкал.  Но, это же хрень собачая, за уши притянутая. Тобольские менты, даже если что и заподозрят по портретам, постесняются эту свою «находку» в центр докладывать. Обсмеют ведь провинцию! Нет! Правда, гениально!  И с другой стороны: - кроме тебя и Аваакума они никого не видели. И с братвы их никто не знает…
- А как их жёны будут рады такой командировке? – уже подключился к ленинской радости Сёма -  Ведь без этой их «главной роли» в жизни, они бы ещё лет десять эти квартиры ждали в их общежитии.  Аваакум, как их отправил?
- Всё по твоей инструкции. Наняли фуру. Номера поменяли на московские. Закрыли их ящиками с какой-то хренью. Полную фуру и со всеми документами. Внутри постелили матрасы. Жратвы на пять дней. Коньяку. Бочок для испражнений. Ночью выкидывали. Водила был наш. Не «в законе», но проверенный. Платой не жадничали. Ни ментам, ни местным рэкетирам. Всё по инструкции. Если б я не знал, каких ты авторитетов завалил, (расскажешь как  будет настроение, ладно?) и сколько лет от нас и ментов уходил, я бы на твои подробности может и внимания не обратил, но тут жестко настаивал на подробностях. Как завещал великий Сёма. А-А-А-ааа! – заржал Ленин.
- Всё горит синем пламенем на мелочах. И, представь, как было бы обидно, если б кассу взяли на пару сотен, а на каком-то вшивом посту ГАИ, при проверке документов, какой-нибудь стажёр-лейтенант заметил нескладуху с документами. Мы ведь не в эти «купи-здесь – продай-там» играем. Да и если б наших тобольских кукольников взяли, они бы раскололись на втором допросе. Мой портрет бы составили. Вот тебе раз! Жив! Так что, я себя этими мелочами предохраняю. Особенно там, где приходится засветиться. Рассказывай, как они доехали. 
 
- Да всё сделал. До Оренбурга, потом там через Колмыкию, там дальше, четыре дня в фуре просидели, по твоей инструкции.  Замёрзли, правда. Одеяла и коньяк даже не помогли.
- Слушай, Ленин, чего-то меня жмёт, попроси своих, у тебя же там есть кто в Тобольске, чтоб посмотрели за этими артистами. С таким свалившимся на голову баблом может крыша поехать. Загуляют, похвалятся. Пусть их капитально припугнут. Чтоб ниже воды, тише травы. А может, наоборот… 
 

- Ты думаешь, так и прожить всю жизнь? – Юля подсела на диван к Сёме на веранде.
- В смысле?
- Вором!
- …я ничего ни у кого не украл.
- Это ты сам для себя придумал. Оправдание. Ты стал тут уже в стране совсем «Профессор Мориарти»! МОЗГ преступного мира! Ты хоть понимаешь, что просто так из него не выходят? Из этого УЖЕ и твоего преступного мира.
-  Знаю. И готовлю отход. Только не торопи меня. 
- Вот это я и хотела от тебя услышать! – сказала удовлетворённая ответом Юля, и пошла к бабе Паше в её комнату.
- Но… тогда нам придётся переезжать снова. И это будет не Москва. И фамилию менять. Сможешь это всё Джону объяснить? – уже вслед крикнул  Сёма Юле.
- Всё опять? – Юля скрылась было в доме. – Нас опять будут искать? Но, почему?! Ты же им уже всё отработал?!  По деньгам всё вернул с лихвой! Пригласи опять этого своего Ленина, я у него хочу спросить!
- Тут, Юль, другие дела.
- Какие другие дела?!  Ты мне всё рассказываешь. Там всё уголовка.  И я, хоть и не юрист, но уже изучила, что ты  по любому своему делу будешь сидеть «до двенадцати лет».
- Изучи там ещё в Уголовном Кодексе  графу «влюблён до безумия». Как снисходительную к преступнику… - крикнул напоследок Сёма. И получил опрокидывание кресла, по причине примчавшейся из глубин дачи Юлии.

Вообще-то Сёма сделал с воровскими закромами всё, как надо. Дача была в горном сосновом лесу. На краю дачного посёлка.  Первый «путик» он по старой схеме сделал километрах в трёх от дома. Поделив бабки на три части, закапывал, оставляя в последнем пистолет.  Делал всё сам.  Осторожно. Таких схронов сделал пять. По той же схеме.  Часть хранил у себя в доме. Но в кладке кирпичной  бани, которая при любом пожаре не сгорела бы. Сам сложил «сейф», который открывался только со стороны «парилки». Там держал много. Аваакум иногда приезжал, хоть и с неизменной улыбкой, даже глубокой ночью, но идти с ним в лес на откапывание Сёма бы не решился.
- Посиди здесь! – как-то попросил Сёма у Аваакума, когда тот пришёл за какими-то большими деньгами.  Сказал, что нужно срочно. Сёма  не пошёл в баню, а пошёл вроде бы в сторону леса. Аваакум пошёл за ним. Сёма навёл его сначала  на растяжки без гранат. Потом в этих сумерках, когда Сёма круголя дал и обратно к посёлку вышел,  Аваакум вообще уже в кустах возле дома запутался в плетёнке – «ежевике». Сёма, когда его щипцами освобождал, старался не улыбаться.
- Скажи спасибо, что один пришёл. А то пришлось бы вас закопать. – вежливо успокоил Аваакума Сёма, освобождая кусачками от «ежевики».
- Прости, брат. Просто подумал, что будет, если общак Рашид будет искать. Ему всё равно. Его люди тебя ищут. Всё равно найдут. Жену береги. Ребёнка. Он найдёт. Он «безпредельщик». Ему всё по хер.
- Объяви хорошую награду за его голову. По всему СССР.  По своим каналам. Я через Ленина ментов подключу.  Купи пару домов тут по периметру. Чтоб всех секли. Днём и ночью. У меня баба Паша каких-то растений многолетних посадила. Значит, жить нам тут долго. Примета есть такая народная. Если баба паша многолетники сажает – значит жить здесь долго – пояснил Аваакуму Сёма.
- Она ни о чём не должна даже догадываться. Понял? И ещё… На то время, пока Рашида не закопаете, Женьку в школу будете встречать и провожать. Найди там среди своих поумнее и осмотрительней себя. Аваакум! Не разочаровывай меня.  Ты что, мало зарабатываешь? Зачем тебе было знать место «общака»?
- Брат!  Я знаю, что ты вышка, тебе такие бабки доверили. Я –могила! А ты помнишь, мне цепочку кинул в автомобиль? Я так на неё гульнул! Ты мне Брат! Верь мне! Если мне не верить, то кому?! Я всё сделаю! А с тобой что случись, кто общак найдёт? Ты об этом подумал?
Действительно, охрана усилилась, и это даже Юля угадала. Ленин напрягся очень серьёзно.
- Сём! Мы что, опять в опасности? Женю в школу стали встречать – провожать. Мне это не нравиться. Я тут уже привыкла. И баба Паша себе тут даже место на кладбище присмотрела. Нам что, опять переезжать? Я уже снова шарахаться стала от всякой тени. Я так жить не хочу.   
-    Я тоже. – буркнул Сёма, собираясь на работу. Сел в свою пятёрку и поехал в условленное придорожное кафе на встречу с Лениным.
-  Я тебе окрошку заказал – кивнул тот Сёме и помахал бармену, чтоб принесли её за стол.
- Мне всё это не нравится, Ленин! – угрюмо сказал Сёма.
- А думаешь, мне нравится?! Рашидка в начале мая кассу взял в Петрозаводске. Со стрельбой. Само собой не без трупов. Как у него это принято. Охранник, одна девушка-кассирша, один его человек. По нему менты и определили, что его команда работала. Самое хреновое, что он не зоновских к себе привлекает. А вообще каких-то левых. Молодых. Но это не тебе подражает. Это другое. Они этих фильмов по видику насмотрелись, палят куда попало. Я не знаю, что делать.   
-  Как это «не знаешь»?  Я Аваакуму всё подсказал. Премию объявите…
- ..Да сделали уже всё. Рашид же хоть дурак, но не дурак. На дно сел. И это самое хреновое. Опасный он, пока живой. А тут я по дачам уже  пацанов рассадил. В магазине наш человек грузчиком работает. В школе своего человека на вахту поставили. Бабушке-пенсионерке, чтоб место освободила, заплатили, отдыхает, как положено. А Жора, что теперь вместо неё, между прочим двадцать два года в зоне «отдыхал», сидит сейчас на вахте в какой-то этой жениной  долбанной школе. Но он знает, что хранит. В теме.  Я за Женьку горло перегрызу. Ты, может, и не знаешь. Все на стрёме. Давай успокоимся.
    - Я так понял, тема есть? – догадался Сёма.
- В городе по имени Магнитогорск. Там есть магазин. Очень крупный. «Зори Урала». Всю кассу вечером забирают. После работы. Подъезжают два парня. С виду не русские. Кавказцы. Но не армяне. Короче, на поезде поедешь. «Москва-Магнитогорск». Сегодня. В восемь вечера. С Казанского.  Вот билет. Паспорт.   Там будешь через два дня утром. Встречать будет Лысый. Надёжный пацан. Осторожный. Уже всё подготовил. Но ты посмотри. Он в обиде  не будет.
- Это… мне  …наказание…
- В смысле?
- Мне лучше б, чтоб труднее было. Если проще, то труднее. Те, кто проще, они не жёсткие. Они уже, конечно, сломаны, но  не до конца.
- …Ты свою философию заткни подальше. Начнёшь рассуждать, ребята стрелять станут. Ты пока без убоя держишься. Морда жидовская. Тебя даже посадить, кроссворд  для судей.
- А ты меня не убъёшь? Ты, вообще,  как там у вас  принято, меня сможешь убить? Ну, если твои друзья скажут…?
- Друзей у меня нет. ….не знаю. Думал об этом. Да пока ты работаешь, так ты нужен. Когда перестанешь, так тебя зарывать и отправят. А кому это делать? Только мне. Ты это понял?
- И ты вот так из своего пистолета мне в сердце?      
- Да, Сёма.
- Ты понимаешь, что это тебе свистец придёт? Ты друга убъёшь?! Ты как потом будешь с этим жить?
--  Вот, сейчас понимаю, что, наверное, не буду жить….. не захочу…Ты зря об этом.
- А может нам вдвоём свалить. Куда-нибудь в Петрозаводск. Я уже всё продумал. Но я с тобой хочу. Представь, будешь работать лесником! Сто двадцать рублей ежемесячно! И тебе меня стрелять не надо будет! Просто поедем. Два дома рядом купим. Чтоб рядом какие-нибудь озёра были… рыбачить  будем.  Ленин! Ты хоть мечтать не разучился?!
- Да. И сейчас ещё давай свисти про то, что мне бабу найдёшь. На свадьбе свидетелем будешь! Это я про себя проигрывал…
- И что?!
- Да, ладно….

Зимой Ленин отправил Сёму в Мурманск. Там пришлось просидеть два месяца. Никак не выходило. Портовая касса не поддавалась даже теоретически. У Сёмы уже окуляры у бинокля вспотели, но все варианты разбивались о хорошую подготовку службы безопасности порта. В конце концов, Сёма нашёл неожиданный вариант, для чего использовал даже портовый кран «Ганз». Это было совершенно неожиданно и непредсказуемо. Заткнули глушитель «бабловоза» картошкой. Быстро накрыли большим чехлом, прокинули двумя полосами под днище с петлями для гаков крана «Ганз». По воздуху перенесли за забор к платформе. Чтоб не рыпались, не стреляли в воздух, в радиостанции не орали,  эфир усыпляющий в окно пустили к инкассаторам.  Довезли до гаражей всё спокойно. Дальше – дело техники.   Сёма даже не стал заранее уезжать, что делал до этого обязательным условием. Последил в бинокль. Очень уж хотелось увидеть, как банковский автомобиль, вместе с деньгами и охраной полетит через забор порта к арендованной фуре с прицепом. Всё вышло настолько нагло, что  службе безопасности порта и милиции оставалось только развести руками.
       На всякий случай Сёма на поезде в Москву не поехал. И правильно сделал. Поезда шмонали с особым рвением. Все пассажиры записывались и даже фотографировались.  Наняли автомобиль с мурманскими номерами. Водитель был не в курсАх и много вопросов не задавал. Гаишники останавливали пару раз, но искали мешки с деньгами. Само собой их в этой машине не было. Сёма воспользовался случаем и заехал в Петрозаводск. Водителю было всё равно. Никуда особо не спешил. И оплата была достойная. Сёма этак ненавязчиво узнал цены на пригородное жильё. Чтоб возле озера и впадающей в него реки. Так что разговор с Лениным был предсказуем.
-  Цены адекватные. Есть посёлок, правда без магазина, всего двенадцать домов, в сосновом лесу, возле озера. Два дома продают. В основном живут питерцы, пенсионеры. Художники и музыканты.  Зимуют пять семей, летом наезжают дети и внуки. Рыбы – полное озеро, грибов в лесу – хоть косой коси. Лесничество в трёх километрах. Есть одна ставка  егеря. Но мы, если не шиковать, лет на пятнадцать обеспечены.
-  А что мешает тебе там дом купить и оттуда в командировки ездить?
- Ленин! Не нравится мне такая жизнь. Рано или поздно, но меня закроют. Не менты, так твои. Вот так вот жить под гильотиной? Ты о моей семье подумал? Меня же уже целая бригада следаков ищет! Думаешь там дураки сидят?  Вокруг ходят. А этот круг сжимается. Ты не сдашь, но ведь какой-нибудь «следящий» сдаст с потрохами. За пяток лет в минус. Не хочу я на нары. Это хоть понятно?
- Все под расплатой ходим…
- А я не хочу. Я не хочу всё время ждать стука в дверь. Я хочу в театре монтировщиком декораций работать. За девяносто рублей. А может даже на режиссёра театрального попробовать поступить в институт. Придумывать я умею. Почему бы и нет?
- …Ну…у прокуратуры на тебя толком ничего нет…так…только показания наших отморозков…но эти не сдадут. Им на зоне за такое мало не покажется. А зону мы подкармливаем. Они это знают.  Но общак то нужно кормить. Меня же тоже спросят. Мне же никуда не деться. Я же в деле. Это моя жизнь. Может быть, ты меня и как-то сдвинул, но я больше ничего не умею. Да и зона не отпустит. Там же мои кореша. 
- Ну, а если ты умрёшь?
- В смысле?
- «Погибнешь» в автомобильной катастрофе. Вместе со мной.
- …Ты уже всё продумал… Я этого ждал.
- Я всё продумал. Нужно только парня твоего роста и с наколками, хотя бы чуть – чуть похожими на твои.
- А тебя где брать? На труп. Мне же придётся пацанов подключать.?
- Ну, неужели у тебя своих надёжных людей нет?
- Так есть. Ребята «железные». 
- Вот и расскажешь им, что, мол, нужно от ментов уйти в небытиё. Мол, так надо. И чтоб даже твои кореша в зоне поверили. Так у тебя получится? Я в Петрозаводск съезжу. Куплю эти два дома. Туда Юлю перевезу.  Попробую сделать всё без прописки. Чтоб никаких следов. Ты мне только паспорта новые сделаешь. И себе естественно. Фамилии и имена нам с Юлей сделаешь старые. Отчества любые. А то Женька не поймёт.
- Сёма! Мне нужно подумать. Я знаю, что ты мне всё замажешь. Мне же ещё два трупа, как я понимаю, нужно найти. И, как я понимаю твои принципы, чтоб без криминала.
- Это даже не обсуждается…
- Но, мне нужно хотя бы месяц. Трупы, опять же нужно в морге покупать. Желательно из неопознанных. Молодых.  А это редкость.
- А куда нам торопиться. Я как раз всё оформлю в Петрозаводске.  Но мне документы нужны.
- Это недельку, по любому, нужно. Подожди! Я ещё и согласия не дал. К этому нужно привыкнуть. Это же всю жизнь свою ломать.
- Не ломать, а строить. Давай. Только постарайся меня этот месяц никуда не посылать. Что-то мне говорит, что я уже под прицелом. И брать меня захотят с поличным. Любой «последний» раз, он самый опасный. Я потихоньку денег насобирал. И тебе на дом, кстати. У вас копить не принято, как я понял.
-  Да есть у меня тысяч десять. На «чёрный день».  Но вот пока с тобой работаю, он не наступил.
- Так это много. И на дом хватит и на первое время. Я наскирдовал тысяч двадцать. Только «общак» нужно как-то вернуть. Придумай, как. Чтоб не искали. Там тысяч сто пятьдесят. Было сто девяносто, но Аваакум брал сорокет. Месяца два назад.
- Я в курсе. Я ему просто скажу, чтоб у тебя сто сорок тысяч приехал забрал. Ты подготовь. А я братве передам для зоны.
- Я на старый «Жигуль» оттуда возьму. Чтоб нам где-нибудь на Кубани погибнуть.  Скажи  ненароком кому-нибудь, что решил сам со мной съездить. На разведку.
- Я тебе ещё раз напомню, что я согласия не давал!
- Это так тебе кажется. Твои сомнения – это уже согласие.

И всё же Сёме пришлось ещё раз съездить в «командировку». В Новороссийск. Именно потому, чтоб тела «Ленина и Сёмы» нашли на Кубани в реке  Челбасы. Плохо узнаваемые. Всё сделали возле станицы   Староминской. Тела были в «Жигуле» соответственно. Нечаянно выехал «на встречку». Кто там был причиной аварии, гаишникам выяснить не удалось. Тот, что был «встречный» с места происшествия скрылся. Паталогоанатомы станицы Каневской, под милицейским контролем, определили погибшими Сёму и Ленина. Благо в машине оказались их паспорта и права.
Юля уже жила под Петрозаводском, когда туда нагрянули «покойники». Она, правда, о том, что к ней на постоянное место жительства приехали трупы  не знала. Свой дом Ленину понравился. Особенно печка. Русская огромная печь до потолка, из красного кирпича.  Дрова привезли и к Сёме и к Ленину не очень хорошо говорящие по-русски грузчики. По семь кубов на каждого. И по две тонны угля. На всякий морозный случай. Хотя зимы оказались в Карелии теплее, чем на Урале и даже в Подмосковье.
У всех домов возле Петрозаводска обязательно и органично строится баня из брёвен. Затапливали по субботам по очереди. Но Ленин всегда настаивал на «вне очереди». Этот процесс ему нравился. Через полгода у него появилась женщина. Учительница из школы ближайшего посёлка.  Всё произошло вполне стихийно, и ни Сёма, не Юля даже в этом участия не принимали. Ленин отвозил иногда Женю в школу. Ну и там «разговорились» с классной руководительницей. Ленин почему-то не стал врать, и про себя рассказывать всякие благообразные небылицы. Всё рассказал, как есть. Но это сработало. Так хорошо сработало, что любовь получилась мгновенной. С обеих сторон. 
У них даже сын родился через год. Ленин полюбил его безумно с первого же дня появления на свет. Таскался с ним везде. Он даже устроился егерем в местный лесхоз. Следил за местной шпаной, чтоб не было незаконных вырубок.  Сёма ездил в Петрозаводск, подрабатывал внештатным журналистом в местной газете. Денег там было мало, но зато интересно. Ещё увлёкся драматургией и стал писать сценарии для Петрозаводского народного театра. Под псевдонимом разумеется. Юля  хотела было устроиться в школу в посёлке, но ставки были заняты пенсионерками. Но на жизнь хватало. Бабе Паше  Карелия очень понравилась. И на её родной Урал похожа. Сосны, река, озёра, горы. Всё очень родное. Да и соседки-пенсионерки в посёлке оказались добрыми и разговорчивыми. Баба Паша называла их «подружками».
По «смерти в автомобильной катастрофе» всё прокатило.  И могилы братва отгрохали с помпой. Рядышком. Хоронили в закрытых гробах. Но всё по уважению. Мама Сёмы к этому времени умерла, так что вычислить его с этой стороны уже не было возможности. А Ленина  вообще бесполезно.
Сеня и Ленин сидят в лодке ближе к своему берегу и рыбачат. - Вот мы сидим с тобой Сёма, рыбачим. На поплавки смотрим. Ты думаешь, я тебе не благодарен?  Я как за пазухой у Господа нашего Бога! Ты мою старую жизнь убил, и тут же  новую подарил. Сём. Вот так бы прожить всю эту жизнь, оставшуюся, спокойно и на рыбалке. Я такую жизнь даже по телевизору не видел. Я только сейчас понял, что такое счастье…
- Мне тоже как-то не верится, что всё кончилось. Взял когда-то чужое, всю жизнь себе переломал. Потом уже вся жизнь в ад, как совершившего маленький грех, на бОльшие потянула. Убивать пришлось. Воровать. Всё закономерно. За всё в жизни нужно отвечать. Вот меня наше сегодняшнее благодушие и напрягает. Что-то уж слишком хорошо. Так не бывает.– проговаривает Сёма давно продуманные мысли.
Замечает на другой стороне озера блеснувшую оптику бинокля.   
- Хотел бы в рай, да грехи не пускают. – констатировал Сёма и закрыл глаза.
- Ты прав Сеня. Мне вот сейчас очень хорошо. А ведь это не моя жизнь. Придуманная. Я в зоне родился. Не переделать. Это как сухарь ржаной кремом намазать. Пирожного всё равно не получится. Да! Ты прав! Так не бывает. Извини, дорогой. Но так надо… - Ленин достаёт револьвер и стреляет в начинающего догадываться о неминуемом, Сеню. Сеня падает за борт. Ленин медленно опускает удочку в воду и не спеша гребёт к противоположному берегу. Там его поджидают три человека с недалеко стоящим автомобилем. У одного из встречающих в руках бинокль.  Ленин молча выходит из лодки и отталкивает её от берега. Ничего не говоря, идёт к машине. Встречающие и Ленин усаживаются в автомобиль и уезжают. Лодка одиноко дрейфует по озеру. В ведре с водой плавают бестолковые окуни. 
Сергей Кащеев
Продолжение следует…