4 Приямок. Рисунки

…мне бы хотелось начать с изящного входа в повествование, но его, к сожалению, нет – я, как обычно, задумалась в лифте о грустных вещах и случайно вылетела в подпрограмму.

Подпрограмма была мрачна. Думаю, иные миры мне более симпатичны, чем наше средневековье, уж больно неаппетитное здесь… ммм… всё.

Низкий потолок, грубая каменная кладка. Чадит, пощёлкивает, хрустит пламя факела. Сырость и гниль. Дышать тяжело. И очень, очень неприятно. Такой выгребной ямой здесь… От души прям… Ух.

Впрочем, судя по решётке в дверном проёме – иначе было бы и странно. Люблю я старинную ковку, нужно воспользоваться возможностью, рассмотреть. Ой, что это. Кто это. Кто это там?.. Да, живое, дышит тихонько. Это она грязная такая, что даже запрокинутое к потолку лицо я не сразу рассмотрела.

А вот и еще живое, шагает по коридору. Не нравятся они мне, вообще ничего мне здесь не нравится, а выход опять-таки требует хитринки. Вернусь домой – нужно книжек дельных почитать, что ж я так небрежна к себе, знаю, что влипаю, а навыки не прокачиваю, чтобы легче выбираться.

Плотно прижимаюсь к стене, выпускаю из спины ложноножки и карабкаюсь наверх. Ну вот, теперь я как паутинка под потолком. Толку, конечно, от этого… Если эти двое настоящие церковники – почуют, туго мне придется. А если простые садисты в рясах – то может и прокатить. «Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не медведь…»

Открывают решётку, ставят на пол ведро, мрачно смотрят на лежащее неподвижное тело.
- Она страдает.
- Она не понимает. Это для её блага. Мы спасём ей ноги, если она выживет.

Задирают подол – обе голени обмотаны чем-то чёрным. В ведре оказывается… смола. Набирается черпак и… боги, выливается ей на ноги.
Всё пространство наполняется воплями. Они пытаются содрать старые повязки и залить её заново. Ей-богу, в летний день под открытыми окнами родильного зала такого не услышишь, как здесь.

Действо ужасное, зрелище ещё ужаснее, и, видимо, из-за силы впечатления меня настигает ещё одна проблема. Я начинаю врастать в стену. Меня затягивает в неё, мои паутинки и ложноножки всё глубже погружаются в камни. И сила стремительно уходит – непростая стена, многое, похоже, повидавшая. Сожрёт.

Одного ключа не хватит, нужно два, вот я встряла, чёрт подери… что бы мне… что бы мне такое… кусок угля на полу. Бинго!

Зажимаю уголёк в щупальце. Я, конечно, не Стенька Разин, он был Великий, а я – гусёнок гусёнком… но метод-то славный! Мне нужен второй ключ, и я беру его из густейшей вони полуразложившихся экскрементов, её здесь предостаточно. Мое щупальце резко и чётко вычерчивает греческую букву пи. Да, друзья, это уличный сортир.

Меня закручивает, выдираются все мои ложноножки из стены, и меня выбрасывает в небольшое зданьице для раздумий. Воняет. Сквозь щели в деревянных стенах протянулись солнечные лучи. В них кружатся пылинки. Как… красиво. Птички пересвистываются, и животворящий сосновый дух я чую больше, чем запах ямы, который так выручил меня.

Это Игналинский район. Как я буду выбираться отсюда без загранпаспорта в кармане, без отметки о въезде, ха-ха-ха!.. Не о том думаю. Было замечательно здесь оказаться, пусть даже именно в этом заведении, но хоть из щёлочки глянула на знакомое с детства расположение деревьев, на тропинку… Эх. Уголёк остался в руке, и теперь я рисую прописную букву т – и оказываюсь в аналогичном местечке, но уже в Кавголово. Славно. Отсюда до Приямка – одна остановка внутреннего диалога… и всё стирать, всё стирать с двойной дозой кондиционера, в режиме стирки с замачиванием, на три с половиной часа.


(с) Маркова Александра