Глава Сумерки человеческих душ

А. Лютенко ( из романа Миллиард на двоих)

«В сердце самого добродетельного человека мелькают отблески ужасающих искушений»               
                Флобер               
Записка была подписана «Н. С. Кузьмичёву». Её передала секретарь генерального директора Варвара – женщина с толстой задницей, в чёрном костюме и белой блузке. Записку передавали по рядам, когда ещё шло совещание в актовом зале здания «Запсибгеология» – десятки пальцев начальников партий и техников прикоснулись к ней, оставляя каждый свой след.
В записке каллиграфическим почерком стояло три слова: «После совещания зайдите!» И подпись, что очень хорошо знал Николай Кузьмичёв. Это могло означать две вещи. Первое, и самое вероятное – его с треском уволят из начальников геологической партии, с проработкой в первичной партийной организации. И второе – уволят без проработки, но с «волчьим билетом», как пьяницу и дебошира.
Но случилось то, чего Николай Сергеевич Кузьмичёв не ожидал совсем. Когда общее производственное совещание закончилось, и лучшие геологи получили грамоты и денежные премии за квартал, он перешагнул длинный кабинет генерального директора. Вместо того, чтобы орать во всё горло, что любил делать Генрих Эдуардович, тот вышел из-за массивного стола, над которым висел портрет нового генерального секретаря Черненко, и самолично (чего не случалось никогда!) пошёл по красной ковровой дорожке, навстречу Николаю.
– Ну, здравствуй, товарищ Кузьмичёв! Присаживайся… – и он предложил Николаю стул за длинным столом, где проходили совещания с генерального директора с замами. Сам начальник аккуратно присел напротив.
– Ну, рассказывай: как дела в партии?  – и добрыми светящимися глазами уставился на Николая, отчего тот оцепенел. Неожиданно на него обрушились просто-таки волны доброты!
Пауза затянулась.
– Ну, ладно: я цифры и так знаю. А то я из президиума смотрю: тихо так сидишь в зале. А там, в ресторане – так разошёлся, так руками замахал. Орёл!
А мне наш первый замминистра из Москвы – как не позвонит, то всё про тебя спрашивает. Как, мол, там дела у этого твоего правдоруба Николая?
Положив на стол пачку сигарет, гендиректор с удовольствием закурил.
– Куришь? – предложил он Николаю.
Николай взял из пачки предложенную сигарету и тоже закурил.
…Происходило что-то из ряда вон непонятное. Что бы вот так генеральный директор сидел и просто курил с подчинёнными – такого никто не помнил отродясь! Обычно – крики и мат, а потом поучительные нотации почти на час. Это считалось привычным, а вот такое обращение – увы, нет.
Конечно, генеральный директор Генрих Эдуардович считался легендарной личностью, но все отмечали его заносчивый и грубый характер. А тут такое!
– Наш первый зам, без двух минут министр отрасли, наплёл своей дочке, что за одним столом сидел с этой известной певицей… Сюзи… как её там?
– Кватро! – с готовностью подсказал Николай.
– Да, вот именно с ней. Сидел, конечно, не он, а ты… Но ты же подводил нашего зама к своему столу, пытался познакомить с гостями. Неважно, что они там не особо среагировали! Главное, что у него отношения сразу резко улучшились с дочурой. А то она, вообще-то, довольно проблемная у него. А тут авторитет отца вдруг резко вырос. А ещё когда узнала, что отец и с Крисом Норманном за руку поздоровался – там совсем семейная идиллия наступила. Короче, ты помог в очень важном деле. Сам понимаешь: дети – это святое!
Николай не верил ушам: странно, что их вечно суровый генеральный директор может нести подобную чушь.
– А когда ты заместителю министра про проблемы с материально-техническим снабжением рассказал, помнишь?
Николай неопределённо пожал плечами. Увы, он совсем ничего не помнил.
– А когда про перспективы и планы отрасли поведал? Да ещё и с традиционным русским матерком? Задел ты его за сердце – ох, задел! Он сейчас уже под себя новую команду подбирает в министерстве. А голос «человека от самой земли», так сказать – сейчас очень важен. Понимаешь?
Николай ничего не понимал, а просто молча смотрел на начальника.
– Но к делу! – гендиректор стал сразу серьёзным. – Чтобы не ходить вокруг и около, сразу быка за рога! Едешь ты, Николай Сергеевич, в народно-демократический Афганистан. Ты как к такому предложению относишься?
Николай полностью растерялся: со стороны он походил на большого лохматого кролика, затравленно смотрящего на удава. Только глаза у удава выглядели не злыми, а добрыми-предобрыми…
– Ну, хорошо… Решение серьёзное! Всё хорошенько обдумай, с семьёй посоветуйся. Всё-таки месяцев семь восемь их не увидишь! Мы твои документы уже в Обком партии передали… Удачи тебе, Николай Сергеевич!
На этом разговор с генеральным директором закончился. Николай неспешно направился к двери, всё ещё недоумённо спрашивая себя: «Как это всё понимать?!»
– Да, всё хотел тебя спросить. А как ты в ресторане в компании с такими красавицами оказался? – на прощание бросил Николаю гендиректор. И при этом глаза его блеснули уязвлённым самолюбием... «Что дозволено Юпитеру – то не дозволено быку!» – как-то так выражались в Древнем Риме. А что поменялось то?
 
…Алёна лежала в ванной, наполненной до краёв холодной водой. Правая рука её безжизненно свисала к полу, а левая лежала между ног, сплошь покрытых синяками и ссадинами от цепких мужских пальцев. Правая часть лица отекла и превратилось в фиолетовое месиво, на треснутой нижней губе засохла кровь…
Она лежала, отбросив назад голову, и глазом, каким ещё могла видеть, не моргая уставилась в белый потолок. Внутри всё заполоняло собой ощущение, что из неё вынули душу, а пустую безжизненную оболочку бросили в холодную ванну – отмокать, как ненужную потрёпанную подстилку…
Сколько времени её насиловали и издевались – она не помнила. Она не испытывала ненависти или унижения: для этого необходимы хоть какие-то силы! А у неё – только пустота и глухая боль в каждой частичке её несчастного поруганного тела.
Где-то за окном радио радостно рапортовало: сколько страна добыла угля, а доблестные металлурги выплавили чугуна и стали. А ещё – сколько отстроили новых школ на далёкой Кубе и новых домов для крестьян в солнечном Афганистане. Потом радио смолкло и что-то стало булькать в трубах, покрытых сырой коричневой слизкой испариной.
В недрах квартиры кто-то назвал чужое ей имя «Лида». А через минуту на пороге ванной комнаты всплыла, с белым как мел лицом, соседка Алевтина.
– Милочка, милочка… Что с тобой? – испугана закудахтала она.
Алёна повернула к ней лицо и Алевтина непроизвольно вскрикнула …
 – Боже! Кто такое мог с тобой сделать?! – она коснулась безвольной руки Алёны и сразу резко её отдернула: та была как лёд.
– Вставай, вставай – ты здесь замёрзнешь! – причитала женщина, накидывая на Алёну махровое полотенце и помогая подняться.
…Уже когда Алёна лежала в кровати, а соседка на кухне заваривала горячий чай – вдруг началась истерика. Сначала всё тело Алёны охватила мелкая дрожь, а зубы стали в страшной судороге стучать о краешек чайной чашке. А потом сплошным потоком потекли слёзы. Вся боль и унижение её растоптанной души рвались наружу. И она, вскрикивая, заламывала руки так сильно, что казалось ещё минута – и она переломает себе пальцы!
Алевтина то приседала на край её постели, то соскакивала и пыталась влить в изуродованный рот Алёны успокоительные капли. Это продолжалось очень долго. Лишь через час Алёна уснула, а точнее – провалилась в забытье. К вечеру пришёл знакомый врач, которого пригласила сердобольная соседка. Женщина в белом халате поставила Алёне укол и предложила обраться ей в милицию – с заявлением об изнасиловании…
В таком состоянии прошло три дня, прежде чем разум вернулся к бедной девушке, и она смогла, хоть и прихрамывая, немного передвигаться по квартире.
Врачиха приходила каждый день: ставила уколы, давала таблетки и взяв обговоренные два рубля за визит – уходила к другим пациентам.
– Вы, главное, успокойтесь! Нужно отлежаться. Если нужен больничный – я вам выпишу. Не беспокойтесь: в диагнозе укажу что-нибудь нейтральное…
И успокаивающе добавляла.
– К сожалению, в нашей стране девяносто процентов девушек и женщин хотя бы раз подвергались попыткам быть изнасилованной. А больше половины такое насилие переживали. Вам повезло – хоть остались живы!
В чём состоял смысл такого успокоения – непонятно. Получалось, что если каждую вторую в Советской стране когда-то насиловали – то Алёне, пережившей такое насилие, от этого должно стать легче? Чушь, конечно… Но что ещё могла, в качестве утешения, предложить старая московская докторша, что на своём веку видела всякое!
…В один из последующих вечеров Алёна лежала в кровати, а Алевтина Семёновна, сидя у изголовья, читала вслух «Госпожу Бовари» Флобера. Внезапно соседка отложила в сторону книгу и задумчиво спросила Алёну.
– Лидочка, а почему ты никогда не рассказываешь о родителях? Ты с ними поссорилась, не общаешься?
– Они погибли. Мы жили в городе Томске, папа руководил крупным предприятием. Отец решил покатать на лодке маму и двух моих старших сестёр-близняшек. Им как раз в тот день исполнилось по десять лет. Но лодка вдруг перевернулась, прямо на середине реки. И родители, пытаясь спасти детей – утонули. Все утонули, и сёстры тоже… Мне тогда всего четыре годика стукнуло: поэтому меня не взяли на озеро, и я осталась с бабушкой. Так с ней до двадцати лет и жила. А потом умерла и бабушка. И я осталась совсем одна в этом мире…
Алёна сбилась на полуслове. Ей тяжело давался этот грустный рассказ. Но она продолжила.
– Родителей помню очень смутно. Только руки мамы, что меня обнимает. Да сестрёнок, что учили меня рисовать. Бабушка всегда говорила, что я рождена в очень сильной любви. И у нас, до случившейся трагедии, была очень счастливая дружная семья. Вот и все воспоминания!
– Печально, очень печально… – задумчиво произнесла Алевтина Семёновна. – Кстати, помнишь: ты мне одолжила колье? Ну, тогда – на вечер, когда к нам в Академию приезжал Громыко?
– Помню.
– А помнишь, рассказывала про нашего нового профессора Алмазова?
– Да, что-то такое помню. Но уже смутно…
– Так вот. Этот Алмазов – большой шалун оказался! Он как меня в том колье увидел, так и не отходил уже целый вечер. А все наши дамы чуть с ума не посходили от зависти. Представляешь? Я что хочу спросить: может, ты продашь это колье? А то я даже перед сном его поглажу ладонью, потом примерю, посмотрюсь в зеркало – и представляешь: сплю беззаботно, как в юности. Все сновидения – сразу какие-то розовые! И куда только все кошмары сразу деваются? Просто чудо какое-то... Так как, продашь?
И она, не глядя на Алёну, снова взяла в руки книгу великого Гюстава Флобера, великого знатока скрытых тайн женской души…

Продолжение следует..