Неведомое. Глава ХLVI

(продолжение. Предыдущая глава ХLV– http://www.proza.ru/2020/04/30/535)

(Начало. Глава I - http://www.proza.ru/2020/01/01/1248)

       Луконинская артиллерия стреляла по хутору около часа, без особого, впрочем, успеха. Ядра мортиры изрешетили крышу и обрушили в нескольких местах потолок воронинского дома. Один из снарядов, пробив перекрытие, едва не прибил в горнице раненого казака, крепко спавшего там под воздействием лошадиной дозы морфия, которую дал ему доктор. Ворота успешно выдержали четырнадцать попаданий из фальконета и еще два удара чугунных ядер старой мортиры.
       - Почему они не используют бомбы или гранаты, Владислав Леопольдович? – спросил Селятин, когда орудийный немного огонь стих. – Поджечь сейчас хутор ничего не стоит. А большой пожар наверняка лишит нас возможности успешно обороняться.
       - Трудно сказать, Нил Карпович… Возможно, первая бомба была у них и единственной… Или граф не хочет рисковать, видимо, страшится не найти после пожара артефакт на пепелище… Но судя по всему, артиллерийским обстрелом Луконин хотел просто запугать нас. Осада и штурм бывшего острога сравнительно небольшими силами даже для его казаков, очевидно, представляется достаточно сложным делом. На войне у кавалерии свои задачи, но крепостей она не атакует. Во всяком случае, конники лучше действуют в поле, чем на штурмовых лестницах и на стенах.
       - Думаете, что побоятся идти на приступ нашей цитадели?
       - Дело не в храбрости или решительности. Казаки – это профессиональные воины. Война для них привычна. На коне каждый из них - отчаянный рубака, храбрец и наездник, но для взятия крепостей лучше подошла бы обыкновенная пехота. Казак без коня сразу теряет половину своих возможностей. Полагаю, что на рожон они просто не полезут, если не будут полностью уверены в успехе.
       Впрочем, народ они смекалистый. И нам с вами, Нил Карпович, лучше держать ухо востро – не ровен час преподнесут сюрприз! От них всего можно ожидать! 

       Еще до окончания артиллерийского обстрела, десять казаков вскочили на лошадей и, разделившись на две группы, рассыпались по полю, окружая хутор с двух сторон. Они с улюлюканьем носились вдоль частокола, с гиканьем и свистом на всем скаку спрыгивали с коней и тут же снова взлетали в седла, иногда постреливали из ружей по ограде, но всегда держались от тына на почтительном расстоянии.
       Вскоре стало понятно, что неприятель не намерен в ближайшее время идти на приступ, Каминский оставил Селятина на воротах и отправился на обход своей крепости.
       На заднем дворе Верещагин внимательно наблюдал через бойницы за действиями казаков.
- Станичники-то вызывают нас на перестрелку, Владислав Леопольдович, но сами явно хитрят и осторожничают! Вы заметили, что никто из них не приблизился к острогу ближе трехсот шагов, - заметил он, когда журналист подошел к нему.
        - Вы правы, Зосим Петрович, хитрят казачки! Мельтешат перед позициями, словно мухи, отвлекают внимание и провоцируют обозначить бестолковой стрельбой наши огневые точки. Попасть в скачущего конника из ремингтона на такой дистанции довольно сложно, хотя и совсем не так безнадежно, как они думают. Но мы ведь народ бывалый, не поддадимся на их уловки, господин коллежский секретарь, не правда ли?
       - Разумеется, господин комендант! Хотя, надо признаться, меня несколько раз так и подмывало сходить в Нилу Карповичу за винтовкой да попугать ряженых, чтобы не красовались перед нами, как на показательных выступлениях по джигитовке…
       - Они только этого и добиваются, Зосим Петрович. Прекрасно понимаю, что руки чешутся, но сохраняйте выдержку. Боюсь, что хлопцы стараются отвлечь наше внимание таким образом. Вполне возможно, что кто-нибудь из них под шумок постарается проникнуть за ограду. Смотрите в оба!.. А где, кстати, Воронин?
       - Льет дробь за сараем. У него там настоящая фабрика по изготовлению боеприпасов.  Можете посмотреть, если любопытно. 
       Охотник действительно заканчивал изготовление крупной дроби для ружейных зарядов. Когда Каминский заглянул в его импровизированную мастерскую, окутанный облаком густого пара Севастьян, стоял возле жаровни и держал глубокую сковородку над медным тазиком, в котором булькала кипящая вода. Из двух отверстий сковороды в кипяток с шипением быстро падали капли последней порции расплавленного свинца.
       - Как успехи, братец? – поинтересовался журналист, чрезвычайно заинтересованный этим зрелищем.
      - Порядок, барин! – улыбнулся Воронин. – Припас-то надо бы по-хорошему изрядно прокатать, чтоб  совсем круглым был, но не досуг сейчас, сойдет и так!
        Охотник поставил сковородку на землю и показал на большую жестяную миску с внушительной горкой готовой дроби.
       Каминский с любопытством положил себе на ладонь несколько еще горячих дробин. Они оказалась действительно не совсем круглой формы.
       - Конечно, и такая дробь вполне пригодна для стрельбы, Севастьян. – согласился он. - Правда, из-за неправильной формы она даст более сильное рассеивание, осыпь потеряет в кучности, не будет ровной. Но в данной ситуации, я полагаю, это не страшно – ты же не по гусям и уткам собираешься палить?
       - Да, дичи добыл я изрядно. Сызмальства охотой промышляю… Окромя птицы и зверя лесного, токмо с полдюжины мертвяков оживших сёдни в ночь побил… А вот в живых людей сроду не стрелил, барин!
       - Эх, Севасьян, люди, что сейчас крушат ядрами твое жилье, - это наши враги, братец. Они пришли, чтобы убить нас. Тут, как на войне, - либо они нас, либо мы их…
        - Чего им надобно-то? Соседский барин Луконин аж с пушками пришел и казачков своих привел…
       - Граф требует отдать ему древний языческий амулет, что твой Афоня носил на шее… Между прочим, из-за этой пластинки, вероятно, убили и батюшку Серафима, и всю его семью, и еще много случайного народа… Кстати, и твой Афоня пострадал из-за него…
       - Однова не пойму, как он у Афони-то оказался?
      - Скорей всего, либо сам отец Серафим, либо кто-то из его домочадцев успели отдать амулет Афанасию, прежде чем убийцы в усадьбу батюшки пожаловали…
       - Однако ж, и до Афонии лесовики-то добрались! Видно, каким-то макаром распознают или чуют нечистые, где медалион-то?
       - Вполне возможно, Севастьян. Во всяком случае, тот, у кого сейчас находится амулет, подвергает свою жизнь большой опасности. За артефактом и за его хранителем идет настоящая охота…
       - А где же теперь энта штука-то, барин? Докхтур увез?
       - Нет, братец… Амулет у меня…
      - О, Господи! – Воронин троекратно перекрестился. – Нешто не страшно, барин?
       - Не буду скрывать - страшно, Севастьян! Но еще страшней будет, если артефакт попадет в руки злодеям. Батюшка Серафим это хорошо знал! Я вот до сих пор не могу понять, как мог простой сельский священник проявить столько стойкости и мужества, где он смог взять  столько сил, чтобы вынести лютые муки, которым его подвергли лиходеи? Он не сказал, где амулет, когда его самого страшно пытали, и даже когда у него на глазах зверски убивали его семью… не выдал этой тайны!.. Великой силы духа был батюшка!

        Между тем, артиллерийские выстрелы смолкли. Каминский  не сразу поверил, что луконинские орудия перестали стрелять. Он некоторое время недоверчиво  прислушивался.  Из-за частокола доносился только редкие выстрелы ружей, топот копыт и выкрики казаков, демонстрирующих осажденным приемы лихой джигитовки.
       - Пора на позиции, Севастьян! – сказал журналист. – Вероятно, неприятель в скором времени  пойдет на приступ. Бери оружие и выходи во двор. Какзачки - такие же мастера прыгать через тын, что твои лесовики. Держи ухо востро! Я к воротам!
       - Я быстро, барин! – вслед ему ответил охотник, торопливо скусывая зубами бумажный патрон и высыпая порох в один из стволов своего ружья. Он скомкал гильзу и  отправил её вслед за порохом. Потом энергично прибил пыж медным шомполом, всыпал в дуло изрядную горсть дроби, заткнул туда же обрывок бумажной гильзы, который держал в зубах, и опять дослал заряд шомполом. Так же ловко охотник зарядил второй ствол, потом поставил курки на предохранительный взвод и надел на брандтрубки ружья капсюли. На все операции с двустволкой у Воронина ушло около минуты. Он закинул через одно плечо сумку с патронами, на другое повесил ружье, потом заткнул за спину топор, и сунул засапожный нож за голенище.
       - Ну, вот я и готов приветить супостатов, ни дна им, ни покрышки! – сказал Воронин и вышел во двор, прихватив стоящие у стены вилы.  Он тщательно проверил, прочно ли насажен на тяжелое древко из рябины трезубый стальной наконечник и остался доволен.    - Сгодится, поди,  ежели дойдет до веселой драки!  Пожалте, господа казаки! Я ить еще сподоблюсь не токмо из сена пару копенок накидать,!
      
       У ворот Каминский и Селятин с интересом наблюдали через бойницы за головокружительными кульбитами, которые демонстрировали на всем скаку вошедшие в раж казаки. Один из них, видимо, настоящий удалец на своем горячем жеребце-ахалтекинце помчался прямо к воротам острога, вертясь в седле,  словно волчок. Он выполнял такие невероятно сложные приемы джигитовки, что Каминский восхищенно воскликнул: - Ай, молодец!
       - Что он делает, Владислав Леопольдович? Я такого даже в цирке не видел, хотя присутствовал на одном из великолепных представлений конных акробатов под руководством знаменитого арабского наездника Махмуда Салаха аль Саади.
       - Это застрельщик, Нил Карпович! В самом начале боя казаки иногда выставляют такого вот бесшабашного удальца для деморализации противника. Когда конный молодец на полном скаку совершает умопомрачительные кульбиты, у его врагов, как правило, сразу пропадает всякое желание связываться с таким джигитом…  Видите, что вытворяет?
       В это время, казак соскочил с коня, но когда его ноги коснулись земли, тело его, словно подброшенное неведомой силой, перелетело через спину жеребца на другую сторону от зрителя. В следующий миг молодец уже сидел задом наперед в седле, а еще через несколько секунд перелез под брюхом лошади, встал на спину коня ногами и поднялся во весь рост, вполне уверенно стоя на спине коня, пока тот мчался со всех ног по полю.
       - Вот ведь черт! – воскликнул Селятин в полном восхищении. – Зачем он это делает?
       - Провоцирует на стрельбу в его сторону. Открыв огонь по удальцу, обороняющиеся откроют расположение стрелков и их количество. А попасть в него на таком предельном расстоянии довольно трудно, хотя и не невозможно.
       - А ведь попасть в коня значительно легче, чем в такого ловкого всадника. Если хотите, я сейчас подстрелю его лошадку?
       - Не вздумайте, Нил Карпович!
       - Но почему же? Что за нелепые запреты, Владислав Леопольдович? Это же враги!
       - Да, сейчас они наши враги… Но казаки не просто враги – это, прежде всего,  прирожденные воины, Нил Крарпович, обладающие кодексом профессиональной чести!   Они живут для войны и ради войны. За долгие века нескончаемых битв со своими противниками у них выработались правила поведения, которым должен неукоснительно следовать настоящий воин.
       По этим канонам, прежде всего, враг достоин уважения, если он обладает своеобразным благородством и придерживается  неписаных законов войны. Многое из этих обычаев и незыблемых правил мужской чести казаки переняли от своих извечных противников-горцев.
        По этим правилам нельзя побеждать неприятеля бесчестным способом. А к таковому как раз и относится убийство  или ранение коня, на котором выехал на битву враг. Считается, что это – большая низость, за которой следует всеобщее презрение соплеменников или беспощадная месть, если такое совершил противник.
       - Вы полагаете, что луконинские наемники могут соблюдать какие-то правила поведения? Они же изгои, проклятые жителями станиц, в которых они родились и выросли!
       - Тем не менее, это действительно так, Нил Карпович! Люди могут оступиться, оказаться преступниками, но основы мужской чести, заложенные в каждом из них с самого рождения, остаются незыблемыми навсегда! Переступить через них сможет только полный отщепенец, потерявший всякое уважение сородичей. Как правило, такое происходит, когда  совершенно испорченные люди теряют право не только называться казаком, но даже и человеком…
       - Да откуда вы все это знаете, Владислав Леопольдович? Неужто сами выросли в казачьей станице?
       Каминский неожиданно смутился. – Мне рассказывали сведующие люди, Нил Карпович,- как-то не совсем уверенно ответил он.

       Между тем, на заднем дворе помощник следователя прохаживался вдоль частокола, время от времени поглядывая в бойницы и прислушиваясь к тому, что творилось снаружи.
       Неожиданно топот копыт послышался совсем близко, и бойницу, через которую он оглядывал окрестности, заслонил мокрый конский бок. Запах крепкого лошадиного пота буквально ударил Верещагину в нос. Он даже поморщился. Лошадь храпела, приплясывая на месте, удерживаемая сильной рукой всадника. – Стой на месте, скаженная! – послышался грубый голос. Верещагин вплотную прижался к стене и затаился. Через несколько секунд послышалась какая-то возня, заскрипело седло и прямо над ним, с кольев тына свесилась кожаная седельная сумка. Видимо, всадник, встав на седло ногами, специально уложил её на верхушку частокола, чтобы не поранится об острия. Потом послышался хриплый выдох. Это казак со спины лошади подпрыгнул вверх на частокол, чтобы уцепиться руками за  верхушки кольев. Лошадь шарахнулась в сторону, и Зосим Петрович услышал, как человек, исторгнув из груди протяжный стон, с усилием подтягивается на руках, пытаясь помочь себе ногами. Его сапоги часто скребли подошвами ограду, а ножны шашки и приклад винтовки во время движения постоянно бились о сухое дерево, сопровождая каждое движение казака изрядным шумом.
       Наконец, лазутчик рывком перебросил тело через частокол и повис на ограде с внутренней стороны. Он заметил Верещагина, когда уже приготовившись к прыжку, выглядывал место, куда можно будет приземлиться.
       - Эй, дядя, давай сюда! – махнул ему рукой Зосим Петрович. – Прыгай, я тебя все равно поймаю! Здесь не так высоко, не бойся, голубчик!
       Казак сделал было попытку снова забраться на частокол, но Верещагин пригрозил ему револьвером: - Шалишь, брат! Прыгай, кому говорю, пока причиндалы тебе не отстрелил! Потом скажу, что ты таким и перелез через стену… Ну! Считаю до трех!.. Раз!..
       - Не стреляй, браток! Я сейчас… Только вот с духом соберусь…
       - Два!.. – рявкнул коллежский секретарь.
       - Эх, ма! – крикнул казак и отпустил руки.
       Приземлился он довольно удачно и даже устоял на ногах.
       - Руки вверх! – скомандовал Верещагин. – И не вздумай баловать со мной, дурень! Не то я тебе быстро голову скручу, балбес нескладный! А ну, живо скидавай оружье! И не мельтеши! Без спешки шевели мослами!
       - А не убьешь? – засомневался молодец, угрюмо глядя на чиновника из-под надвинутой на лоб папахи.
       - Хотел бы убить, то уже прибил бы!
       - А что собираешься со мной сделать?
       - Сначала допрошу, а потом видно будет! Если не будешь врать, то обменяем тебя на отца Иллариона и того мальчишку, что при нем.
       - А если совру?
       Помощник следователя смерил казака грозным взглядом и рявкнул: - А вот врать мне я тебе не советую! Я - помощник следователя клинского уголовного сыска, коллежский секретарь Верещагин! Слыхал о таком? У меня, брат, нюх на неправду! Обмануть меня все равно не получится, как ни старайся!
       - Ну, так спрашивай, лягавый! Отвечу, как есть, врать не приучен… Коли не захочу ответить, так просто смолчу…
       - Тю-ю! Отмолчаться, дружок, тоже не получится! У меня, брат, и немые шибко речистыми становятся, когда я их возьму в оборот!..  Ты мне зубы не заговаривай! Оружие на землю! Живо!
        Казак немного помедлил, потом аккуратно положил винтовку под ноги, сбросил  сумку с патронами, рассегнул наборный ремешок с шашкой и кинжалом и снова поднял вверх руки.
       - Ты один на стену-то полез или еще кто из ваших старается?
       - Велимир еще должон с той стороны, где курятник, через тын пробраться…
       - Велимир, говоришь?.. Добро!.. А тебя как прикажешь величать?
       - Казимиром наречен…
       - Ну, вот что, Казимир, теперь ты мой пленник! Становись лицом к частоколу и руки назад!
       Казак вдруг застонал, схватился за живот и согнулся углом: - Ох, муторно что-то мне, браток! В брюхе резь… Света белого не вижу!
       Верещагин ухмыльнулся,: - Погоди, сейчас я тебе помогу, доходяга ты наш!
       Он посмотрел по сторонам, спрятал револьвер за спину под ремень и подошел к пленному: - А, случаем, не притворяешься ли ты, дружок? Со мной этот фокус…
      Рука казака быстро метнулась к ноге, и через мгновение солнце ярко сверкнуло на отполированном лезвии выхваченного из-за голенища ножа. Верещагин едва успел отбить левой рукой коварный удар отточенного клинка. направленный ему прямо в живот: – Шалишь,брат!  Правой рукой Зосим Петрович ловко перехватил запястье неприятельской руки с ножом, быстро подставил колено под локтевой сустав и резко нажал. Раздался хруст, его противник выронил оружие и дико закричал от невыносимой боли.
       - Что? Неужто так больно?.. Ай-ай!.. Погоди, я еще не закончил!
       В следующий миг он размахнулся и так добавил увесистым кулаком, что голова казака мотнулась в сторону, а истошный крик мгновенно оборвался: - Получай, скотина!
       Верещагин брезгливо посмотрел на распростертое у его ног тело, покачал головой и плюнул: - Дурак!.. Скажи спасибо, что кулаком, а не кастетом приложил!
       Он потряс рукой, глянул на разбитые в кровь костяшки пальцев и поморщился: - Черт! Давно без подходящего прибора рожу никому не бил!
      Некоторое время чиновник мрачно слизывал с пальцев кровь, плевался и ворчал: - Все-таки надо было бы тебя кастетом…  Ходят тут всякие с кирпичными мордами… Все руки отшибешь об эти басурманские хари!
        Через минуту Верещагин решил, что долго возиться с пойманным лазутчиком не обязательно, отцепил ремень от трофейной винтовки и крепко связал казака по рукам и ногам. Потом подобрал нож, которым Казимир хотел его зарезать. Он оказался великолепным восточным клинком старинной иранской работы.
       - Ого!.. Знатный прибор! – удивился помощник следователя, с восхищением рассматривая золотую насечку и замысловатые письмена на лезвии. Вскоре он разглядел сетчатый узор на клинке. – Вот это да! Похоже, что это хорасанский булат… Настоящий кард*!
       Зосим Петрович сравнил его со своей финкой и решительно засунул за голенище левого сапога. – Не обессудь, друг Казимир! - сказал он. – Тебе этот ножичек вряд ли теперь по руке придется, а мне такой резак, пожалуй, пригодится!
       Чиновник сгреб в кучу и, словно вязанку хвороста, замотал ремешком трофейные винтовку, шашку и кинжал,  потом  бесцеремонно взвалил бесчувственное тело пленника на плечо. – Пошли, друг Казимир, проведаем, как там Севастьян за сараем тын сторожит, потом представишься нашему коменданту… Хотя ты вряд ли понравишься господину Каминскому. Уж больно ты хитер и придуриваться горазд! У нас таких не любят!
 
       Охотник Воронин в это время внимательно прислушивался к шуму, доносившемуся снаружи. Разбойничий посвист и лихие выкрики казаков показались ему слишком демонстративными - они были явно рассчитаны на то, чтобы отвлечь внимание обороняющихся. Севастьян поставил вилы за угол сарая,  приготовил двустволку и довзвел оба курка.
       Через несколько минут через частокол перебросили нагайку с привязанным за середину рукояти арканом. Потом аркан быстро подтянули снаружи и кнутовище намертво закрепилось между двумя кольями. Потом над тыном показалась усатая голова в бараньей папахе. Лазутчик, видимо, одной рукой держался за ограду, а второй снял с себя папаху и надел её сразу на два заточенных кола. Потом казак изловчился и, подтянувшись на руках, уселся на папаху верхом. Видимо, сидеть ему было не слишком удобно. Во всяком случае, на загорелом лице молодца сразу отразилась вся глубина великого  неудовольствия от такого положения его ягодиц на частоколе. Опираясь обеими руками на ближайший кол, он старался перебраться на другую сторону ограды. Получалось у него плохо.
       - Смотри, портки не порви, голубь! – засмеялся Воронин, глядя на его неловкие телодвижения. – Руки вверх! Не то… Щас стрелю, басурманец!       
       Он держал казака на прицеле  и откровенно забавлялся, видя мучения врага.
       Выполнить требуемое лазутчик явно не мог из-за невероятной боли, которую он испытывал, если уменьшал усилия, с которыми опирался на частокол.
       - Руки вверх! – повторил охотник, злорадно ухмыляясь.
       - Не могу я!
       - Тоды стрелю!
       - Да стреляй, православный! Лучше от пули погибнуть, нежели на спице вертеться, словно каплун на вертеле!
       - Тоды бросай вниз винтарь, шашку и припасы!
       - Да не могу я! Вишь - руки заняты!
       - Черт, с тобой, вражина! Тоды слазь немедля, истуканово отродье!
       Казак послушался, осторожно переместил тело на внутреннюю часть ограды и после изрядных усилий спрыгнул во двор.
       - Молодец, Севастьян! Еще одного, попрыгунчика словил! – захохотал появившийся из-за угла дома Верещагин. Помощник следователя подошел поближе и не слишком бережно сбросил свою ношу рядом с охотником.  Его пленник довольно основательно шмякнулся на землю и застонал.
       - Ага! Очухался, поганый! Ну, полежи немного! А мы пока с дружком твоим Велимиром покалякаем…
       - Откуда ты меня знаешь, уважаемый? – изумился второй казак, с испугом глядя на Верещагина.
       Чиновник неторопливо достал из-за спины револьвер, недобро глянул на пленника и демонстративно прокрутил барабан: - Ты давай оружие скидай, оно тебе сегодня вряд ли понадобится! Казимир-то твой схитрить надумал – зарезать меня исподтишка вознамерился, за что и получил от меня  доброго леща!.. Оружие на землю! Кому говорю!
      
       - Я, брат, все про всех ведаю! – продолжил Верещагин, когда лазутчик торопливо бросил под ноги все свое оружие и сумку с патронами. - Вот знаю, к примеру… А ну-ка, скажи: сколько ваших охотников намерены через стену лезть? Живо отвечай, как на духу! Скажешь правду – помилую, а соврешь – голову оторву…
       - Четверо нас вызвалось, уважаемый…
       - Так! Двое уже здесь… Где еще парочка?
       Велимир указал рукой в сторону сеновала: - От там, кажись…
       - Что?.. Оба сразу полезут?
       - Сразу после меня собирались… Задумка у хозяина така была, если нас с Казимиром заловят, то они пробьются к воротам и створки настежь распахнут… Тогда уже все конные, кто снаружи, скопом ворвутся…
       - Хорошо, что не соврал! – одобрил Верещагин. – Свяжи-ка его, Севастьян! – кивнул он на Велимира. – А я пока к месту возможного прорыва наведаюсь…
       - Да вот же оне!  – закричал вдруг Воронин, указывая на крышу сеновала, по которой уже бежали двое вооруженных людей в черкесках.
       - Ах, черт! – выругался Верещагин. – Опоздали! Держи этого! А я сейчас!
       Оба лазутчика уже спрыгнули на землю, успели подняться и, по всей видимости, намеревались прорваться к воротам, когда чиновник налетел на них, словно вихрь. Один из них успел вскинуть винтовку и выстрелить, но Верещагин ловко уклонился от пули и нанес ему страшный удар рукояткой револьвера прямо в лоб, потом схватил за грудки и швырнул теряющего сознание казака навстречу второму лазутчику, уже схватившемуся за шашку. Очередной противник не устоял на ногах и, увлекаемый падающим телом своего товарища, свалился на землю. Верещагин уселся на него сверху и в горячке излишне много и сильно настучал ему рукояткой смит-вессона по голове. Он, было, замахнулся еще раз, чтобы приложиться весьма основательно, но, вовремя опомнился, сообразив, что и этого злодея лучше обменять на пленников безумного графа Луконина.
       Со стороны ворот к нему уже бежал Каминский с винчестером в руках, а с другого конца двора охотник Воронин подгонял прикладом двустволки Велимира, который тащил за собой за шиворот другого пленного казака.
       - Что случилось, Зосим Петрович? – кричал на бегу встревоженный журналист.
       - Ничего особенного, Владислав Леопольдович! – ответил Верещагин, брезгливо вытирая полой форменной тужурки рукоять револьвера. Теперь мальчишку и отца Иллариона можно обменять на четверых наемников графа Луконина…
        Чиновник покосился на лежащих у его ног казаков, снял фуражку и озадаченно погладил голову: - Если, не дай бог, конечно, я опять не перестарался…
       Когда  еще не отдышавшийся от быстрого бега Каминский, с трудом переводя дух, спросил его, указав кивком головы на два неподвижных тела, распростертых на пожухлой траве: - Вы хотите мальчишку Воронина и батюшку обменять на этих вот?
        Верещагин смущенно пожал плечами: - Ну, в крайнем случае, можно попробовать обменять наших заложников на двух еще живых клевретов графа… Они сейчас с Севастьяном… Вон они идут по двору… Ну, один-то из них - уж точно живой!
 
ПРИМЕЧАНИЯ:

Кард* - иранский клиновидный нож с массивным лезвием треугольного сечения.
      
 (продолжение следует.– Глава ХLVII -  http://www.proza.ru/2020/05/30/733)