Дорогая Лара

Душный воздух полнился ароматом душицы. По обе стороны от дороги тянулся бесконечный ковёр золотых одуванчиков. С запада лениво ползли грозовые тучи и, подсвеченные послеполуденным солнцем, блестели глянцем, как голубиные крылья.

Ступив за калитку с облупленной краской, молодая женщина медленно шла между могил. В руке она несла голубой конверт. Природа притихла перед бурей, только ветер шелестел кронами берёз и яблонь, изредка принося запах далёкого дождя.

Отыскав могилу без оградки, женщина поправила широкую юбку, села на скамейку и улыбнулась надгробному камню, увитому цветущим вьюнком.

— Здравствуй, мама, — сказала она, погладив сухую чёрную землю. — Сегодня письмо пришло. Я тебе его прочитаю.

Женщина открыла конверт, достала тетрадный лист и пробежала глазами по строчкам ровного каллиграфического почерка. Местами слова были яростно зачёркнуты, но в целом написано опрятно. От бумаги пахло чем-то сладким, не то духами, не то цветами.

— «Дорогая, Лара,
я безнадёжно влюблён. Я влюбился в тебя сегодняшним утром сильнее, чем вчерашним; сильнее, чем год назад; сильнее, чем в первую нашу встречу. Тогда мне думалось, что сильнее любить невозможно, что сердце моё познало всю полноту любви, но она оказалась безграничной. Это сейчас я понимаю, как был наивен; сейчас, когда влюбился так, что измерить невозможно. С каждым днём, с каждым годом я любил тебя всё сильнее. И сейчас люблю! О прости, моя дражайшая, что пытался забыть тебя. Разлука была невыносима, я искал тебе замену и не находил… Не верь, когда говорят, что незаменимых нет, ведь и солнце над головой лишь одно!

Я пишу тебе это, чтобы ты знала: ни на один краткий миг я не прекращал любить тебя.

Позволь же объяснить, почему я не приехал тем вечером. Я приехал! Я прятался, как душегуб, в кустах шиповника, наблюдал за тобой. У меня голову вскружило от приторного аромата, ладонь вспотела — я принёс для тебя одуванчики. Невообразимо: ты любишь одуванчики! Обычную сорную траву ты предпочла другим цветам. И тогда я понял, что ты необыкновенная, ведь так любить одуванчики может только тот, кто истинно любит солнце! И я не подошёл, потому что не верил, что имею право любить тебя. И любви твоей не заслужил. Ты совсем не такая, как остальные, и я тебе не ровня. Должно быть, Амур сильно напился, когда взялся за стрелы, потому что ты была достойна лучшего! И я не подошёл, чем оскорбил тебя. Прости.

Но поверь, с того момента и до сегодняшнего дня я думал о тебе каждую секунду. Я засыпал и просыпался с мыслями о тебе. В тяжёлые дни меня утешала твоя улыбка на фотографии; а в радости я воспевал тебя. И во всём была ты: и в яркой радуге на небе; и в буйстве осенних красок; и в снежном вальсе тихого вечера; и в весеннем наряде цветущих яблонь. Ты всегда была рядом, обнимала лучами солнца, целовала губами ветра, пела голосами птиц.

Прости меня, Лара! Прости, что решился написать лишь спустя столько лет. Может, ты не простишь меня, а может, и не вспомнишь. Я знаю, что обидел тебя, но своё наказание, страшнейшее из всех, уже получил — живу только мечтами о тебе. А мог быть рядом, заваривать тебе чай с мятой, дарить одуванчики… Ты ещё любишь одуванчики?

Ну, до свидания, Лара.
Напиши, когда сочтёшь нужным.
Я буду ждать.
Твой В.».

Женщина помолчала, глядя на строчки красивого почерка. Пальцы у неё подрагивали, в горле стал ком, глаза блестели — письмо тронуло её сердце, но для сантиментов было слишком поздно.

Вдали пророкотал гром. Резкий порыв ветра грозно встряхнул ветви деревьев. Женщина взглянула на запад: тучи подкрались совсем близко, скоро обрушится ливень. Спрятав письмо в конверт, она посмотрела на жёлтое поле и улыбнулась.

— Ты никогда не говорила, что любишь одуванчики, — сказала она надгробью, засунула конверт под тугие стебли вьюнка и встала.

Влажный воздух пах дождём. По обе стороны от дороги тянулся ковёр золотых одуванчиков.