Моя Алиса затмила небо

И зашло солнце. И тучи закрыли небо. И наступила ночь.

Не осталось луны и звезд, и травы, и цветов не осталось; и Ёрмунганд пожрал всё, потому что в той могиле, в той яме, сырой, промозглой, в той черной яме, холодной и жуткой, я оставила тебя.

Мою девочку.

Мой свет.

Мою мечту. Мою надежду.

Алиса! Каким коротким вышел твой путь.

Только три месяца ты была со мной, три месяца горя, три месяца муки – палата со стеклянными стенами, капельницы в светло-русую маленькую головку, мое молоко, которое бежало через зонд прямо в желудок, потому что ты не могла сосать, твои глазки, смотрящие сквозь меня, сквозь весь мир…

Mea culpa.

Моя вина.

Алиса, Алиса.

Где отмолить мне мое горе, как выплакать эту боль, что сжигает дотла мое сердце?

Я вышла из того кирпичного здания с ребенком; розовый конверт, украшенный французскими кружевами, боль, усталость и тревога, смешавшиеся друг с другом, тревога, потому что уже тогда было понятно: с тобой не все в порядке.

Я вышла из того кирпичного здания с ребенком и спустя три месяца и четыре дня я шла на кладбище, чтобы оставить тебя в той сырой и холодной яме.

Такой ли постели заслужила Алиса?

Что мне сделать, чтобы тебя забыть?

Что сделать, чтобы оставить эту боль – и не возвращаться?

Моя Алиса затмила небо.

Но хуже и горше всего то, что и в той комнате со стеклянными стенами, где мне сказали, что скоро тебя не станет, и у ямы, где я оставила тебя, да, даже там, я мечтала о другой девочке.

О той, что заберет эту боль. О той, что даст мне силы жить.

Мать не может быть атеисткой.

Мать не может не верить в то, что ты существуешь – где-то там, в вышине, где светит солнце и где есть другая жизнь – лучшая, вечная.

Там, где я люблю тебя – навсегда.