Золотой погост

Зачем я здесь? Да как все. Просто. По зову души.
По зову… Как это я высокопарно сказал. Можно было бы выразиться и попроще. Поскромней.
Про душу — тоже.
Но, как бы там ни было — с пафосом или без — уже я на месте. Случается так иногда. Всплеснётся что-то внутри — и на тебе. Уже и на кладбище.
Пока, слава Богу, не в качестве постояльца.
Но это не обыкновенное кладбище. Совсем не обыкновенное. Тут вовсе не безликие таблички на могилах, как в основном повсюду. Тут — ИМЕНА!
Братья Васильевы. Сергей и Георгий. Прямо у входа. Почти как в театре афиши. Неподалёку — Бабочкин, Борис Андреевич.
«Чапаев».
Это их общее.
И моё. Всего нашего поколения.
И «Как закалялась сталь». Её автор тоже здесь. В соседстве с другими знаменитостями. Крючков, Андреев, Олейников, Жаров. Сколько обаятельных ролей! Сколько фильмов, увлёкших не одно поколение!
И Марк Бернес. Харизматичный Бернес с его неповторимым тембром, вызывающим трепет и благодарную, почтительную слезу. Невольно вспомнилось вдруг:

В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает,
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.
Любимый город в синей дымке тает,
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…

Конечно, имелся в виду не этот край, не Хамовники. Но…
Нам не дано предугадать…*
Он умер 16-го августа в 1969-м от рака лёгких. 58-мь лет. Немного вовсе, как думаю я сейчас, когда мне ровно столько же.
А где-то рядом  — Никита Богословский. Шутник, балагур, повеса. И композитор, искуснейший мэтр, написавший музыку к «Истребителям»**. И Долматовский Евгений, автор этих слов.
Все они в могилах уже. Но память… Ей вовсе не кажется так. Как будто по-прежнему рядом весь этот легендарный, ошеломляющий бомонд.
Никулин, Дуровы, Карандаш…  Арена, слоны, клоуны…
И «Бриллиантовая рука».
В тёмно-синем лесу, где трепещут осины…***
И — та же наивная улыбка на лице, что и в детстве, когда я наигрывал на пианино эту песенку в музыкальной школе. Потом меня выгнали оттуда. Не то я играл, не то. Надо было — про белую берёзу, рябину кудрявую или, на худой конец, про какого-нибудь  лентяя «Антошку». Это ж советская музыкальная школа. А может, мне просто не повезло с преподавателями. Да что об этом сейчас говорить!
Аркадий Райкин.
Если меня в тёмном месте прижать к тёплой стенке, со мной еще очень и очень можно…****
Как мы смеялись, завидев его на сцене или на экране. Не мастерство даже — магия юмора!
Ведь это всё было.

Тут повсюду герои. Учёные, спортсмены, полярники, скульпторы, живописцы.
А это Машков, Виктор Палыч. Архитектор. Это он реставрировал Успенский собор в Кремле и Смоленский — здесь, на Девичьем поле. По его проекту возведены и величественные стены вокруг именитого погоста. Готовил будто для себя. С душой, как и всё, с мастерством.
А ещё полководцы: Доватор, Панфилов, Говоров, много, много других, таких же славных. И просто солдаты. Такие, как лейтенант Талалихин, совершивший первый и последний в своей жизни воздушный таран над Москвой. И Зоя Космодемьянская, совсем девчонка, казнённая солдатами 332-го пехотного полка. Их в плен потом не брали. Приказ Сталина.
Александр Иванович Покрышкин. Сейчас он в мраморе, а когда-то, ещё под Кубанью, немецкие лётчики, завидев его «аэрокобру», испуганно предупреждали друг друга:
—Achtung, Achtung! Poкrischкin in der luft!*****
Три золотых звезды Героя! 116-ть сбитых самолётов. Как минимум. Будучи человеком великодушным и мудрым командиром многих уничтоженных немцев он просто приписывал в заслугу своим товарищам.
Маяковский. Кому-то он не нравится, а люблю его стихи. Тут дело вовсе не в одной Революции, — это гимн дерзости и решительности во всём! В своей жизни, правда, он всё же споткнулся: не повезло ему с Лилей Брик…

Новодевичий монастырь.  Как обойти, оставить в стороне?
Старинный, величавый красавец, ровесник Василия III-го и русско-польских баталий, которыми изобиловала наша история. Поляки и до сих пор не могут простить нам своих поражений и остудить природную спесь.
Внутри, как и всюду по соседству, сплошные легенды.
Денис Давыдов. Гусар, поэт, бесстрашный рубака. Досталось от него французам.
Князь Трубецкой, Сергей Петрович. Он так и не вышел тогда на Сенатскую площадь, поэтому и умер тихо и незаметно, в отличие от своих пятерых товарищей, повешенных на кронверке Петропавловской крепости.
Брусилов. Генерал Брусилов, Алексей Алексеевич. Мой полный тёзка по имени-отчеству.
Июнь 1916-го. Первая мировая. Прорыв обороны австрийцев в районе Луцка. «Брусиловский» — так его назвали потом. Нечто подобное произошло в Белоруссии, Тоже в июне, в 44-м, когда войска Рокоссовского сломили «непобедимую» Группу армий «Центр» и заставили её генералов и солдат пройтись по Москве. Те очень хотели этого в 41-м, но через три года это был уже марш без всякой, без никакой помпы. С позором, с проклятиями. Не лучшее воспоминание для их потомков******.
История. Этап за этапом. Во всей её наглядности и маете. Остановившись у этих памятников, как нигде, понимаешь реальность былого.
И бренность всех нас, великих и нет.
Илья Ильф. Он тоже в монастыре. В 37-м, когда он умер от туберкулёза (как тогда говорили «чахотки») для известных людей, в том числе и писателей, здесь ещё находили место. Уже обрели свой последний приют опальный автор «Мастера и Маргариты» и «Белой гвардии». Рядом, на том же 2-м участке, — Антон Павлович Чехов.
Ильф просто мне ближе. Листая его «Записные книжки» я часто склонялся к мысли, что именно Ильф был мотором писательского дуэта, впустившего в жизнь непотопляемого Остапа. И именно с этих записок, искристых, весёлых, подражая часто Илье Арнольдовичу, и сам я начал писать.
Мы родом из детства. Из юности, молодости — как угодно. Похоже, что именно эти времена делают всех такими, какие мы есть сейчас, когда время уже унесло очень многое из наших прежних романтических устремлений. Что-то уже просто кажется сказкой. Так, словно и не было ничего.
Но как не было? Вот. Вот она, эта сказка. Пускай и не вся, но важная, яркая её часть. Пусть и последним дивертисментом в истории. Всего только в шаге, в полуобороте головы, в чуткости заинтересованного взгляда.
Конечно, если ты это знаешь. Если жизнь пронеслась не в пустой болтовне и никчёмных делах, а всё-таки касалась иногда чего-то и более стоящего. Иначе здесь ничего не увидеть, кроме красивых надгробий, и не ощутить ничего, кроме скуки и усталости от бесконечных хождений вдоль непонятных гробов.
Я не смотрю всё подряд. Это бессмысленно — нельзя объять необъятное, хотя иногда очень хочется. Касаюсь только своего, что задевало меня лично в жизни.
Так, собственно, делают все.

—А где здесь Ельцин?
Группка зевак. Похоже, приезжие.
—Зачем он вам?
—Ну как? Знаменитость!
Пожал плечами и двинулся дальше. Какая знаменитость? Здесь Такие люди похоронены…

Какая-то женщина у Надпрудной башни, ровесницы средневековой старины. Прижалась к камням ладошкой и что-то нашёптывает беззвучно губами. Чего она хочет? Догадываюсь. Это ж традиция на Москве. Сюда многие приходят остужать свои горести.
Ещё её называют Софьюшкиной, эту башню.
Ласково так, по-доброму.
Как фею, дарящую удачу во всём.
Будто Софья такой и была.
А сестрица Петра Алексеича — совсем не фея в бытности.
Фурия, ведьма, но вовсе не благосклонная волшебница.
О чём, интересно, думала эта интриганка, поглядывая из окошечка своей кельи в этой самой Надпрудной башне на виселицы со своими поклонниками, которых он впрягла в беспредельную, кровавую смуту?*******
Мучилась? Убивалась в раскаянье?
Вот уже не знаю.
Почувствовав пристальный взгляд, паломница обернулась:
—Что-то не так?
—Вас как зовут?
—Таня.
Простое, русское имя.
Мила. Глаза только грустные-грустные.
—Поедем на ВДНХ, Таня!
—Зачем?
—Хочу, чтобы вы улыбались. Ведь наша жизнь продолжается!
И на округлом её, приятном личике действительно проскользнула улыбка, чуть-чуть занавесив в глазах непонятную грусть.
—Ну вот, — улыбнулся и я. — Начало уже есть.
Одной горестью меньше.
—Ну, что, Таня, едем?
Она улыбнулась и кивнула.
Может, ей Софья что подсказала.

*Тютчев Ф.И.
**Фильм, в котором Бернес исполнял эту песню
***Из песни Ю.Никулина. Муз. А.Зацепина, сл. Л.Дербенёва
****Фраза из миниатюры А.Райкина. Автор — М.Жванецкий
*****Внимание, внимание! Покрышкин в воздухе! (нем.)
******Парад 17-го июля 1944-го. За бесконечными колоннами пленных немцев шли поливальные машины, как бы смывая их следы с московских улиц
*******Факт из истории. Пётр I-й приказал поставить перед Софьиной Надпрудной башней 230 виселиц