de omnibus dubitandum 117. 315

ЧАСТЬ СТО СЕМНАДЦАТАЯ (1916)

Глава 117.315. ЛЕСТНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ…
      
    Наконец, после долгих хождений вдоль фронта дошла и наша очередь занять в нем боевое место, но только, к сожалению, не для успешного развития произведенного уже прорыва, а самим прорывать фронт в укрепленном болотистом районе реки Стохода.

26 июня 1916 г.

    Ставка отдала директиву, в которой предписывала Юго-Западному фронту овладеть г. Ковелем и зайти в тыл Пинской группе неприятеля. Для развития операции на Ковель и дальше на Брест этому Юго-Западному фронту генерала Брусилова и был передан резерв Ставки, Гвардейский отряд генерала Безобразова в составе: 1-го Гвард. корпуса (1-я и 2-я гв. пех. дивизии), 2-го Гв. корпуса (3-я гв. пех. и гв. стрелковая дивизии) и Гвард. конного корпуса.

    6 июля была произведена перегруппировка правофланговых армий Юго-Западного фронта и наш Гвардейский отряд был вдвинут между самой правофланговой 3-й армией генерала Леша и следующей за нею к югу 8-й армией генерала Каледина.

    3-я армия должна была атаковать Ковель с севера и востока, а гвардия, которой придали еще на ее правом фланге два корпуса, 30-й и 1-й армейский, должна была форсировать р. Стоход и атаковать Ковель с юга. Общее наступление было назначено на 15 июля.

    Керсновский пишет: «В 3-й армии был ряд успешных дел, но противник перешел в контратаки и наступление в обход Ковеля захлебнулось. Группа генерала Безобразова имела большие тактические успехи. 1-й Гвард. корпус Великого Князя Павла Александровича (это мы, 1-я и 2-я гв. пех. дивизии) захлебнулся у Райместо и Немера, понеся жестокие потери, форсировать Стоход не мог, зато рядом, южнее, 2-й Гв. корпус генерала Рауха разметал 10-й германский корпус и австрийцев».

    Нарисовав общую картину начала этих Ковельских боев, в которых мы принимали участие, я* хочу теперь припомнить, как переживали мы этот день 15 июля 1916 г., на своем небольшом участке 1-й гвардейской пехотной дивизии, который она заняла, кажется, 6 июля, сменив там части, не знаю только какой армейской пехотной дивизии.

*) ШЛЯХТИН Эраст Эрастович (дон.) (28.09.1886—03.12.1973)(см. фото) — участник Белого движения на Юге России, полковник Генерального штаба.
Из дворян Донской области, казак станицы Гундоровской. Сын генерал-майора Эраста Алексеевича Шляхтина, р. ? г.
Окончил Донской кадетский корпус (1904) и Михайловское артиллерийское училище (1907), откуда выпущен был хорунжим в лейб-гвардии 6-ю Донскую казачью батарею. Произведен в сотники 18 апреля 1910 года, в подъесаулы — 6 апреля 1914 года. В 1913 году окончил Николаевскую военную академию по 1-му разряду, был причислен к Генеральному штабу, однако затем, 1913 г. Отчислен от ГШ по собственному желанию в 08.1913, причислен к ГШ в 05.1915 г. С началом Первой мировой войны, 3 мая 1915 года вновь причислен к Генеральному штабу с назначением обер-офицером для поручений при штабе Гвардейского корпуса. 1 декабря 1915 года переведен в Генеральный штаб с назначением старшим адъютантом штаба 1-й гвардейской пехотной дивизии и переименованием в капитаны. 12 сентября 1916 года назначен исправляющим должность старшего адъютанта штаба походного атамана при Его Величестве. 31 мая 1917 года назначен и. д. начальника штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии, а 15 августа того же года произведен в подполковники. В 1917 году был начальником организационного отделения при штабе донского походного атамана, в декабре был назначен начальником штаба войск Донецкого района.
В Гражданскую войну участвовал в Белом движении. В апреле 1918 года состоял в штабе Донской армии. С 4 мая 1918 года был назначен начальником штаба 3-й Донской дивизии. В том же году был произведен в полковники. С 19 апреля 1919 года назначен помощником начальника штаба 3-й Донской армии. С августа по декабрь 1919 года состоял обер-квартирмейстером 3-го Донского отдельного корпуса. С 25 марта 1920 года назначен помощником начальника штаба 3-й Донской дивизии, затем в штабе Главнокомандующего до эвакуации Крыма.
В эмиграции в Югославии, служил топографом. Состоял членом Общества офицеров Генерального штаба. В годы Второй мировой войны служил в Русском корпусе: в 1943 году состоял адъютантом 3-го батальона 1-го Казачьего полка (в чине обер-лейтенанта), в 1944 году — адъютантом того же полка (в чине гауптмана). После капитуляции корпуса был в лагере Келлерберг. После войны переехал в Марокко, а затем во Францию. Был сотрудником журнала «Военная быль». Умер в 1973 году в Йере. Был женат дважды.
Награды
Орден Святого Станислава 3-й ст. «за отличные успехи в науках» (ВП 8.05.1913)
Орден Святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 31.01.1915)
Орден Святого Станислава 2-й ст. с мечами (ВП 22.05.1915)
Высочайшее благоволение «за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий» (ВП 1.01.1917)
старшинство в чине капитана с 24 марта 1913 года (ВП 20.12.1916)
Источники
Волков С. В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб.: «Нева», 2002. — С. 642.
Волков С. В., Стрелянов (Калабухов) П. Н. Чины Русского корпуса: Биографический справочник в фотографиях. — М., 2009.
Венков А. В., Зубков В. Н. Донская армия. Организационная структура и командный состав. 1917—1920 гг. Выпуск 2. — Ростов-на-Дону, 2015. — СС. 153, 240.
Шляхтин, Эраст Эрастович. // Проект «Русская армия в Великой войне».

    Помню, что, когда штаб дивизии вошел в свое новое помещение, одиноко стоявший небольшой домик, так называемый г. д. Тихотин, верстах в 4 от боевой линии фронта, то там мы встретили начальника штаба этой сменяющейся дивизии, Георгиевского кавалера, Генерального штаба полковника Сидорина, известного в будущем по офицерскому съезду в Могилеве летом 1917 года и командовавшего в гражданскую войну Донской армией при генерале Богаевском.

    Были о нем еще воспоминания, но я их касаться не буду, не имея достоверных сведений. Под его руководством и была произведена ночная смена частей его дивизии. На правую половину переданного нам участка был назначен лб.-гв. Егерский полк, а на левую лб.-гв. Преображенский. В резерве были оставлены лб.-гв. Семеновский и лб.-гв. Измайловский полки.

    Как полученные позиции, так и пути сообщения к ним были примитивны или совсем не оборудованы нашими предшественниками. За ту неделю, которая оставалась до 15 июля, Преображенцы и Егеря произвели колоссальные земляные работы, в чем я убедился сам, когда в ночь с 15 на 16 июля шел по хорошим ходам сообщения в землянку-блиндаж, в штаб лб.-гв. Преображенского полка.

    Позиции противника были на нашей стороне Стохода и в достаточном удалении от берега. Деревня Райместо — перед правым флангом Егерей, тут Стоход делает большую излучину, то есть если перед фронтом Преображенцев он течет с юга на север, то перед правым флангом Егерей, он поворачивает и течет некоторое время с запада на восток, и таким образом позиция нашей дивизии и ее тыл простреливались и с запада и с севера.

    Были случаи, правда редко, что тяжелые немецкие снаряды долетали до расположения наших обозов, перелетая через голову нашего г. дв. Тихотин, но за все время моего там пребывания у нас все было благополучно, днем чаще сидели в блиндаже у телефонов, а ночью спали в домике.

    Наши саперы построили тут же около домика несколько прекрасных блиндажей с солидным перекрытием, которое не могло бы предохранить лишь в случае прямого попадания.

    Мы знали, что скоро будет приказ о наступлении, и как раз в это время я получил телеграмму от генерала Богаевского, начальника штаба Походного Атамана при Его Императорском Величестве, о том, что Походный Атаман Великий Князь Борис Владимирович предлагает мне должность старшего адъютанта Генерального штаба у него в штабе и, чтобы при моем согласии и разрешении моего начальства я, немедленно выезжал бы в Ставку, в Могилев.

    Я в панике бегу с телеграммой к полковнику Грекову и говорю о невозможности ехать в данный момент, когда у нас назревает боевая операция, а он смеется и говорит: «Я бы поехал; ну идите, посоветуйтесь с начальником дивизии».

    Милейший генерал Нотбек поздравил меня с лестным предложением Великого Князя, выразил сожаление, что я покидаю их, и мы решили, что я, поблагодарив Великого Князя, буду просить разрешения выехать только после окончания боев в дивизии.

    Через два дня я это разрешение получил. Наконец приказ генерала Безобразова об общем нашем наступлении с утра 15 июля был получен, он оканчивался словами: «Да поможет нам святой Владимир!».

    Целый день стоял гул от артиллерийской стрельбы, и только уже поздно вечером выяснился, и то не совсем результат боя. Егерям удалось отбросить противника за Стоход, а Преображенцы из-за сильного огня не могли продвинуться и залегли у проволочных заграждений.

    Было уже поздно, когда начальник дивизии позвал к себе генерала Круглевского, меня и маленького нашего Егеря, подпоручика князя Оболенского, и приказал нам сейчас же отправиться к Преображенцам и выяснить обстановку. Поручение это, конечно, было для нас не из приятных.

    Прошли мы версты полторы по ровному полю, а потом по ходам сообщений, сначала мелким, а чем ближе к линии боя тем более глубоким.

    Это был целый лабиринт траншей, идущих в разные направления, мы шли с проводником Преображенцем и, наконец уже поздно ночью влезли, нагнувшись, в маленькую землянку-блиндажик, где при слабом свете свечки увидали в левом дальнем углу лежавшего на соломе командира лб.-гв. Преображенского полка генерала Дрентельна, а в правом углу адъютанта, поручика Малевского-Малевича.

    Поздоровавшись, генерал Круглевский подсел к командиру полка, а мы с Оболенским к адъютанту. Никогда не забуду, как Малевский-Малевич с грустью у меня спросил: «Что, Эраст Эрастович, пришли с генералом Круглевским посмотреть, умеем ли мы умирать?».

    Что я мог ему ответить? «Нет, — говорю я ему тоже с грустью, — мы знаем, что вы умеете умирать, так вот мы пришли для того, что если будет надо, то умереть вместе с вами».

    Неловкость нашего посещения стушевалась, и разговор перешел на события дня, как вдруг в блиндаж, тоже согнувшись, влезает капитан Кутепов.

    «Вот, — говорит генерал Дрентельн, — командир батальона нам и расскажет, что там произошло». Капитан Кутепов детально начал докладывать по порядку весь боевой день, а генерал Круглевский, прислушиваясь к силе ружейного огня, заметил, что он очень уменьшился, временами даже до одиночных выстрелов, и говорит: «Пошлите разведку, немцы ушли за Стоход, это стреляют только застрельщики, чтобы прикрыть отступление.

    Вскоре стало светать и, действительно, по всей Преображенской линии боя мы услышали громовое «ура». Немцы ушли за Стоход. Когда окончательно выяснилось, что Преображенцы дошли до Стохода, отбросив немцев на западный его берег, я прошел в блиндажик службы связи, вызвал к телефону полковника Грекова, доложил ему о происшедшем и остался ждать дальнейших распоряжений начальника дивизии.

    Он разрешил нам возвращаться домой. Было прекрасное утро 16 июля, солнце начало уже припекать, когда мы втроем возвращались домой, распрощавшись с Преображенцами и пожелав им дальнейших успехов.

    Когда мы прошли по ходам сообщения и вышли на степной простор, вдруг не так далеко вправо разорвался тяжелый снаряд, ноги почему-то сами потянули влево, а когда через некоторое время второй снаряд разорвался сзади, то они непроизвольно, сами по себе, значительно увеличили шаг.

    Жарко, мы уже припотели, вижу, что генерал Круглевский, немножко грузный, тяжело дышит, а впереди, чуть влево от нашего пути стоит большое одинокое, тенистое дерево.

    Обращаюсь с предложением немножко передохнуть под этим деревом, но генерал Круглевский не успел еще ответить, как около этого дерева бухнул новый снаряд и отбил у нас всякую охоту на передышку, мы прибавили ходу и, когда влетели, наконец в свой штабной блиндаж, легко вздохнули и я истово перекрестился.

    Когда в конце августа у нас на некоторое время установилось боевое затишье, я воспользовался этим, с большою грустью распрощался со штабом дивизии, к которому привязался уже всей душой, и отправился в Могилев.

    Генерал Нотбек по случаю моего отъезда отдал приказ, глубоко меня тронувший, благодарил за службу и желал дальнейших успехов, а мой послужной список напоминает мне, что он, конечно, не забыл и меня в смысле боевой награды, — ордена св. Анны 2-й ст. с мечами за бой 15 июля 1916 г. под Ковелем. (Приказ 8 армии от 21 сентября 1916 г. № 1916).

    О генерале Нотбеке я сохранил самую светлую память; по сведениям генерала Акинтиевского он, отступая с адмиралом Колчаком, скончался в г. Верхнеудинске в 1921 году, но при каких обстоятельствах, не знаю. Царство ему небесное!
       
    25 августа 1916 г. я прибыл в Могилев и вступил в должность старшего адъютанта Генерального штаба в штабе Походного Атамана Великого Князя Бориса Владимировича.

    Здесь уже все было почти по мирному времени, от чего я отвык за долгие месяцы войны. Поселился я в прекрасной комнате напротив нашего штаба. Столовались все отделения Ставки в большой общей столовой, где каждое учреждение имело свой стол.

    Мы сидели в конце зала на возвышенной авансцене, вероятно потому, что наш штаб был сформирован уже в позднейшее время, зато мы с некоторой высоты могли наблюдать всю столовую. Все, стоя, ожидали прихода генерала Алексеева.

    Понемногу я начал входить в круг своих новых обязанностей, которые были в общем не сложны. Боевых действий не было, стрельбы никакой не слышно, кругом все тихо, никто меня ночью не беспокоит, и трубка полевого телефона не лежала больше у моей подушки, в моей комнате даже не было вообще телефона.

    Строевая работа состояла главным образом в инспекторских смотрах казачьих строевых частей Походным Атаманом. Кроме обычной канцелярщины, я вел учет партизанским отрядам, которые были в ведении Походного Атамана.

    Помню приезжавшего к нам как-то в Могилев начальника партизанского отряда подъесаула Шкуро. Не знаю, полезна ли была эта организация партизанских отрядов при кавалерийских дивизиях, когда они составлялись из самых отважных и лихих офицеров и разведчиков в ущерб остальной строевой части, но с другой стороны надо сказать, что у этих партизанских отрядов было немало самостоятельных славных дел.

    Много было дела у хозяйственной части штаба, в хлопотах по оказанию в нужных
случаях возможной материальной помощи казакам, как, например, потеря коня на войне, а он-то был собственный, или своего снаряжения, воспомоществования семьям погибших и т.д.

    Хлопотал Великий Князь по указанию и разъяснению генерала для поручений, атаманца Дмитрия Петровича Сазонова, который хорошо знал казачью жизнь и нужды казаков.

    Генерал Сазонов устроил в штаб, себе в помощь, опытного и долголетнего делопроизводителя Атаманского полка, по фамилии, кажется, Головкова. Он часто любил нам рассказывать про давно уже прошедшие времена и любопытные события.

    «Вот, — говорит, был случай, приезжает невзначай в Атаманский полк командир Гвардейского корпуса Великий Князь Владимир Александрович. Ну, осмотрел, что надо, и идет в казарму, а там по его приказанию казаки уже стоят, каждый в головах своей кровати, при шашке и с винтовкой за плечами. В ногах на каждой кровати выложено обмундирование, поверх которого лежит его записная книжка.

    Великий Князь остановился около одной кровати, потрогал обмундирование, взял записную книжку и вслух читает: «Казак такой-то, станицы - . № винтовки 13258», а в это время голос у изголовия кровати: Никак нет, шашнадцать тыщ семсот семой!». Великий Князь опять посмотрел в книжку и говорит: «Нет, 13258-й », а казак снова: «Никак нет. Шашнадцать тыщ семсот семой!». Командир сотни подбегает к казаку сзади и читает № на затворе винтовки и докладывает: «Так точно, Ваше Императорское Высочество, № винтовки 16707-й».

    Великий Князь тогда говорит: «Ну значит тут не так. Казак стоит смирно, ест начальство глазами и спокойно, не моргнув, отвечает: «Там може и не так!». Великий Князь рассмеялся и пошел дальше, поняв, что казак твердо знает № своей винтовки и не мог «стерпеть», что его в этом разубеждают. Потом-то ему, конечно, от вахмистра попало, чтобы не спорил с Великим Князем.