ДЖОЛ

Летопись похода Шамана Воина

Документальная повесть


От автора:

С 25 июля 2019 года я шел вместе с шаманом Александром Габышевым по федеральной автостраде между Читой и Иркутском. За моими плечами 600 километров совместного пути. Своими глазами видел, как перед рассветом 19 сентября его арестовала группа захвата. Прилетал в Якутск, чтобы участвовать в пикетах и помочь провести митинг в его защиту. Эта повесть о том, как изменилось мое мировоззрение после общения с легендарным человеком, о котором год назад в России мало кто знал.


«Если у вас начинается дрожь при каждой несправедливости, то вы мой товарищ». (Эрнесто Че Гевара)

Глава 1.

Герои сказок в детстве меня не увлекали. Я не находил среди них знакомых в жизни персонажей. Кто такая Красная шапочка? Я никогда не видел в лесу девочек в красной шапочке с корзинкой полной пирожков. А Лиса Патрикеевна кто? В каком доме на нашей улице она живет?
 
Оловянного солдатика невозможно поставить на бумажный кораблик. У меня не было в детстве оловянного, я выстругал из щепки деревянного, но даже этот наотрез отказался стоять вертикально в лодочке, что я для него свернул из листка бумажного альбома, - падал и лежал на палубе, трусливо уткнувшись в борт штыком из спички. Когда я вытащил промокший корабль из ручья и бросил солдата в воду, он прекрасно поплыл без всякой лодочки, развеяв сказочное очарование романтической стойкости во время бурь и страшных испытаний. Деревянные герои непотопляемы, в отличие от оловянных и стальных.

Сказки не надо читать, их надо слушать. Наверное, поэтому мы не читаем программы партий и кандидатов в депутаты, но обожаем слушать сказочные обещания, в которые верим не умом, а ухом.

Мне некому было в детстве рассказывать о Лукоморье. Няню Арину Родионовну судьба послала на два века раньше и не мне.

Мой старший брат Вадим впервые уехал из дома на студенческую практику в Великий Устюг, я вытащил с этажерки одну из его книжек - «Сказки Гофмана». Мне было десять лет, я болел гриппом (полвека назад любая болезнь с кашлем, чиханием, насморком и высокой температурой называли гриппом). До сих пор с фамилией Гофман у меня возникает устойчивая ассоциация с головной болью, усталостью, мучительными снами и состоянием бреда.

Когда мне стало легче, и я начал выздоравливать, вытащил с этажерки вторую книгу - «Сказки» Салтыкова-Щедрина. Открыл, а там премудрые пескари и мужик, кормящий кучу генералов. Мне хотелось на улицу, на реку, к солнцу, к ребятам, я чувствовал радость и силу в организме, а в книге мрак, тина, дно и дураки. Захлопнул книжку и убежал на улицу.

Александра Сергеевича Пушкина и Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина я полюбил гораздо позже. Полюбил умом и сердцем, как родных и близких мне людей, но не за царя Гвидона и генерала с пескарем.

Богатыри, соловьи-разбойники, Иванушка-дурачок, Кащей Бессмертный – ни в один образ я в детстве не поверил и никому из сказочных героев не сопереживал.

Ни Большого, ни Малого театра в поселке, где я рос, не было, «Щелкунчика», как и «Спящую красавицу», на сцене клуба я посмотреть не мог, телевизоров в поселок еще не завезли и антенну среди леса не воздвигли, а раз в три дня показывали какие-то скучные фильмы о взрослых или «Бродягу» с «Господином 420», где Радж Капур пел так грустно, что я засыпал в битком набитом зале. Но если на экране появлялись мушкетеры, Фонфан-Тюльпан или вождь апачей, мои глаза горели ярче лучей кинопроектора.

Человек со шпагой, винчестером и томогавком – вот в кого я верил, кому завидовал  и кем восхищался. В каких героев поверишь в раннем детстве, в таких и будешь верить всю оставшуюся жизнь.

У меня не было в юности духовного учителя уровня Аристотеля, как у Александра Македонского, моим коллективным учителем оказалась поселковая библиотека. Однажды я обнаружил там маленькую книжечку под названием «Коменданте Джоэль». Это была повесть о кубинском мальчике, который примкнул к партизанам в горах Сьерра-Маэстро. Так я узнал, что революции бывают не только 7 ноября в Петрограде в 1917 году. Революция – это прямо сейчас, но не среди бараков таежного поселка за Уралом, а на далеком острове в горах за океаном. И революционеры - это не только старенький Владимир Ильич Ленин в пальто и кепке, но и молодые бородатые парни в беретах с красивыми именами: Фидель, Рауль, Эрнесто. А помогает им храбрый мальчуган по имени Джоэль.

Поскольку я читал все книги подряд на каждой полке поселковой библиотеки, мне пришлось осилить двадцать два тома «Человеческой комедии» Оноре де Бальзака, «Исповедь» Жан Жака Руссо и «Лже-Нерона» Лиона Фейхтвангера, прежде чем я добрался до романа «Спартак» Рафаэло Джованьоли.
 
Арена, бой, в руке меч, он один против четырех, сделал вид, что убегает, они помчались за ним, резко останавливается, удар, и вот уже их всего трое. Он каждый раз придумывает что-то неожиданное, он не боится, не мечется в страхе и панике, он – сражается.
 
За что? За жизнь – это мне было понятно. За то, чтобы вырваться из школы рабов гладиаторов и стать свободным – тоже понятно. А когда он дошел со своей армией до предгорий Альп и мог вернуться на родину во Фракию, богатый сильный и свободный, почему не покинул восставших, зачем остался их командиром и согласился пойти назад через всю Италию к Сицилии?
 
Не понимал я чувства долга перед боевыми товарищами и законов воинской чести. Не понимал, что узы совести страшнее оков рабства. Не будет свободным тот, кто ради своей жизни предал идеалы братства.

Тысячи бывших рабов смотрели на Спартака с надеждой, что он поведет их в бой на Рим, и доблестный воитель не смог уйти, оставив их одних.
 
Герой не тот, кто побеждает на арене, герой лишь тот, кто жертвует собой.

В нашем поселковом «кинотеатре» я плакал, когда смотрел фильмы «Триста спартанцев», «Овод» и «Судьба человека». В третьем случае еще и потому, что сам рос без отца.

Знаете, как я понял, что такое справедливость? Это когда в концлагере булку хлеба и кусок сала, что дали немцы советскому солдату, заключенные делят поровну на сто частей, а сам солдат, голодный и полуживой, не взял себе ни крошки из подарка, когда один, шатаясь, шел к бараку.

Он не погиб, как не погиб народ во время той войны и войн поменьше. Герои могут жертвовать собой, но чувство справедливости нельзя приносить в жертву. Зачем герои, если нет веры в справедливость? Зачем искусство, знания, наука и технический прогресс тем людям, среди которых нет героев?

Где нет свободы духа и чувства справедливости в душе, там нет надежды. Там не зачем мечтать. И не с кем. Там ты умрешь раньше, чем родился.

Летом 2019 года мой товарищ Евгений Лобанов прислал мне ссылку на статью про какого-то шамана. Мол, открой, прочитай, что ты об этом думаешь?

К просьбе товарища я не мог отнестись легкомысленно: когда-то он притащил мне двуручную пилу, чтобы на митинге против коррупции наглядно демонстрировать, как пилят бюджет.  Потом эта пила лежала на моем балконе целый год, ежедневно напоминая о необходимости продолжать бороться с жуликами и ворами.




Автор статьи Андрей Затирко, опубликована 4 июля, привожу копию ее текста:

Якутский шаман идёт пешком в Москву "изгонять Путина"

«Якутский шаман Александр Габышев уже 4 месяца идёт вдоль дальневосточных трасс в сторону Москвы, откуда в 2021 году намерен изгнать Владимира Путина. Он считает президента России порождением тёмных сил, с которым под силу справиться только шаману. За почти 2 тысячи километров пути Габышев пообщался с сотнями водителей, видео с его проповедями набрали больше миллиона просмотров, а в Чите местные оппозиционеры собираются провести для него встречу-митинг.
Корреспондент издания "Сибирь.Реалии" прошёл с шаманом несколько километров и убедился в том, что российская глубинка готова поверить в любую мистику – лишь бы помогло.
Александра я встретил на федеральной трассе "Амур" в 220 километрах от Читы, на подходе к деревне Новоберёзовка Забайкальского края. Невысокий человек в спецовке тащил за собой тележку с самодельным государственным номером "Якутия 14", на которой уместились все его пожитки – сборная юрта, печка, одежда и провизия. Несмотря на алюминиевый каркас, гружёная тележка, по словам путешественника, весит под 100 килограммов.
– Я из Якутска, мне 51 год. Есть высшее образование, истфак Якутского госуниверситета, но по специальности не работал. Был сварщиком, дворником – рабочие профессии, – представился Александр.
Сопровождает его тёзка Александр с Сахалина – блондин с бородой в походных солнцезащитных очках и с рюкзаком за спиной. Он совершает кругосветку автостопом, но, встретив шамана, решил, что часть пути они пройдут вместе.
– Я верю в чудеса. Раз в 500 лет рождается человек, который способен изменить мир. Возможно, Александр и есть такой человек. Множество людей останавливаются – кто-то руку пожать, кто-то сфотографироваться, кто-то продуктами помочь. А когда я встретил Александра, у меня был хороший запас времени и интерес к этому человеку, я решил посвятить ему 15–20 дней путешествия – пройти вместе до Читы. Может быть, кто-то сменит меня дальше за Читой, посмотрим.
Сахалинец – противник публичности, в отличие от шамана, который постоянно общается с журналистами и блогерами. В YouTube размещены уже десятки роликов с его участием, общее число просмотров которых перевалило за миллион.
– Лёха Кочегар (автор крупнейшего оппозиционного Youtube-канала в Чите, на который подписаны 28 тысяч человек. – С.Р.) недавно уехал. Прошёл с нами часть дневного пути, даже немного протащил тележку. Наснимал материала, уехал. Он, кстати, уже согласовал в Чите с властями народное собрание (так Александр называет митинг. – С.Р.) на 12 июля, сейчас ищет место. Я приду, там буду говорить. Что – пока секрет, там узнаете. Вот, всех призываю туда, кто останавливается.
А останавливаются так часто, что скорость путешествия снижается до 2,5–3 километров в час, почти в 2 раза медленнее обычной пешей прогулки. 5 километров пути мы вместе преодолели за полтора часа, почти половину этого времени Александр общался с поклонниками – я насчитал 11 машин и один мотоцикл. Из тех же, кто проезжал мимо, каждый 3–4-й водитель сигналил якуту в знак поддержки.
– Нам за день нужно проходить минимум 20 километров, чтобы уложиться в график. Но из-за пауз (мы так называем остановки на общение) это расстояние удаётся пройти только часов за 8. Сами видите, народная любовь – что здесь поделаешь? – разводит руками шаман.
Прохожие в основном фотографируются и снимают путника для соцсетей, многие хотят помочь – кто-то едой, кто-то деньгами. При мне шаману передали около 2 тысяч рублей, упаковку печенья, чебурек, несколько бутылок воды, горсть конфет и фруктов. А житель Новоберёзовки, увидев Александра с улицы своей деревни, сначала узнал, что нужно, а затем подвёз овощей с зеленью.
– Я выходил из Якутска в марте с 3 тысячами рублей в кармане. У нас была ещё зима, 40 градусов. Спал в зимней юрте. Народ сразу начал помогать, поддерживать – поэтому и прошёл уже столько. Сначала от денег отказывался, но люди обижались, стал брать. Теперь вот в гостиницах останавливаюсь на них, когда по дороге попадаются. Если народ помогает, значит, надо идти дальше.
Большинство водителей поддерживают политические взгляды Александра, ругают Путина и правительство. Поводов для этого в забайкальской глубинке полно.
– Раньше работал на водовозке, вон оттуда воду возил (показывает в сторону небольшого бревенчатого здания на окраине Новоберёзовки. – С.Р.). Сейчас работы не стало, деревня загибается. Уехал отсюда в Шерловую (моногород около крупного угольного разреза в 250 км южнее. – С.Р.), здесь родители живут – к ним в гости приехали. Сам вахтами вынужден работать, и в Шерловой уже работы почти не стало, – сожалеет Иван, житель Новоберезовки, тот, что привез овощи.
– Всё-таки те богатства, которые выбираются из земли, хотя бы 50–70%, должны оставаться на земле, в муниципальном бюджете. У нас, в Газимуро-Заводском районе (в этом районе расположены крупнейшие месторождения золота в Забайкалье, работает "Норильский никель". – С.Р.), должны быть уже золотые дороги. Золота много добывается, но ничего не остаётся, всё уходит, – рассказывает Андрей, житель села Газимурский Завод.
Среди тех, кто останавливался поговорить со странствующим шаманом, нашлись и сторонники президента России, настроенные, впрочем, вполне дружелюбно и к тому, кто собрался его "изгонять".
– Я поддерживаю Александра. И Путина тоже поддерживаю. Считаю, что из того состояния, в котором страна была, он всё-таки её немножко поднял. Мне нравится, что Александр не боится своё мнение высказать, – это я поддерживаю. Сильный человек, молодец! У нас его уже ждут, – пожал руку якуту водитель малолитражки с номерами Республики Бурятия.
В пиковые паузы на трассе скапливалось до пяти машин одновременно – одних паломников, как их называет Габышев, сменяли другие. Сценарий один – рукопожатие, фото, несколько тёплых слов, порой небольшая помощь.
По дороге шаман поведал о том, как он понимает цель своего похода.
– Демократия должна быть без страха. Сейчас люди боятся говорить, боятся, что их уволят, зарплаты лишат. Просто у нас государственная сила беспредельная, демоническая. Народ в искусственную депрессию загнан. Естественную депрессию знахарь вылечит махом, а эту, искусственную, только колдовство. Колдун нагнал свою иллюзию страха, депрессию на всю страну, но белый колдун – такой, как я, – сможет это наваждение развеять. Политик здесь бесполезен, только колдовство на колдовство.
Путин также государственность пытается укрепить во всём мире – в Северной Корее, Сирии… А в европейских странах, в США государственная власть уравновешена народовластием. Трамп в Америке пытается это нарушить, но пока не выходит. Равновесие должно быть – между государственной властью и народом. И борьба за равновесие идёт порой, да, кровавыми методами, если тиранические государственные режимы не дают демократическим способом уравновесить их власть. И Путин будет защищать государственность, которую мы сейчас попробуем уравновесить народовластием, – говорит шаман Александр.
– И как именно вы собираетесь уравновешивать государственность народовластием? На первом же несогласованном мероприятии вас задержат, кто эти собрания будет проводить?
– В Чите же организовали народное собрание сами, и в других городах смогут. Сам народ это сделает. И это Чита, а Новосибирск вообще продвинутый город, там такие политики найдутся, и ещё не такие собрания проведут. Когда гармония будет, с сильной государственной машиной ужиться ещё можно. Поэтому люди ко мне тянутся, к моим идеям народовластия. Потому что жестоко страдают от государственной машины, а там, наверху, не понимают. Мирно бы согласились уровнять народ с властью, хорошо бы жили, как в Европе. Да, государственность там есть, но она через суды регулируется, через выборы. А здесь нет, равновесие нарушено. Поэтому и появляется шаман-воин, чтобы восстановить гармонию. Я сейчас иду и благодаря современным технологиям всем о себе, своих идеях рассказываю. Мы ведём борьбу. Новый мир наступит, он уже идёт моей поступью. Там старый (показывает вперёд), а там новый (обернулся назад). Так я и иду, новый мир несу за собой. После этих перемен все страны захотят как мы жить.
Чита – первый крупный город на пути Александра. На Читу шаман возлагает особые надежды. Тем не менее, как именно он собирается действовать и на что рассчитывает, формулирует довольно расплывчато. Но мирный способ смены власти для него предпочтительней какого-либо иного: "Нам крови не надо".
– Всё с Читы начнётся. На народном собрании будут произнесены магические слова. Пламя вспыхнет в Чите – здесь сердце России сейчас. И пойдёт в Бурятию. Потом Иркутск вспыхнет, Красноярск, Новосибирск и так дальше. Но зависит многое от самих читинцев, вся Россия на них надеется. Если подведёте, Россия уже не встанет. Я-то пойду, даже если не получится собрание. Буду идти дальше, как мотылёк на пламя, пока не сгорю, – Бог велит.
– При какой численности народное собрание будет успешным?
– Я не знаю, я не политтехнолог. Чем больше, тем лучше. Я настроен оптимистически. Если собрание пройдёт хорошо, я стану сильнее и буду дальше идти ещё увереннее. А в Москву приду с целой армией. Люди сами народные собрания устраивать будут. Если даже Путин не уйдет, то народ хотя бы этими собраниями сплотится.
Новый мир в его понимании вполне согласуется с общепринятыми в большинстве крупных демократических стран идеями децентрализации власти и сильных муниципалитетов.
– Основа основ – местное самоуправление, укреплять народ нужно через него. Мы же в 90-х к этому шли, суверенитет брали, не отделялись же от России.
– Но союзные республики из СССР отделились…
– Имеют право. Зачем силой держать? Кто отделяется – пусть отделяется. Если Россия будет страной свободной, развивающейся, наоборот, к нам будут идти, союз искать. Чего бояться отделения? Давно уже XXI век на дворе, никто уже не строит империй, как в XVIII веке. Только наши маразматики. Куда кто денется? Останемся вместе, торговать будем, сотрудничать, любить друг друга. Сами будем на своей земле управляться.
Когда дневной 20-километровый лимит движения был исчерпан, начали искать место для стоянки. Гравийную обочину, отсекающую трассу от зелёной лесополосы, выбрали местом привала – из-за обилия камней. Ведь если края юрты и палатки не прижать к земле, то степной забайкальский ветер их утащит.
Шаман со своим спутником накрыли импровизированный стол из всего, что послала федеральная трасса. Машины продолжали останавливаться. Сначала подъехала семья из Якутии, направляющаяся к Байкалу на отдых – оставили фруктов. Затем подтянулся читинец, который признался, что его волнует "кровожадность любых революций". Габышев с помидором в руке вёл беседы с "паломниками", изредка отвлекаясь на фото.
Когда мы остались одни, Александр рассказал, что какое-то время после смерти жены жил в лесу, затем стал шаманом.
– Я же сумасшедшим был 3 года. Хорошо, что меня мать в лес отправила, а так в психушке сейчас лежал бы. Деревенские хотели меня отправить лечиться.
– Это о вас писали в якутской газете? Про отшельника, жившего в лесу и построившего часовню скончавшейся жене? Его ещё зимой коневоды спасли от холодной смерти?
– Да, видите. Говорю же, что вся деревня знала о моём сумасшествии. Но сейчас-то я нормальный, адекватный человек, видите?
– А вы не боитесь, что вас могут снова попробовать отправить в психбольницу?
– Конечно, попытаются. Пусть пытаются. Я знаю, что меня бог бережёт. Конечно, я чуть-чуть сумасшедшие слова говорю – вот моё слабое место. Пользуйтесь, власти.
Поужинав, два Александра начали разворачивать лагерь. Высокие колья скелета юрты и натягиваемый поверх ярко-синий материал подобно маяку вновь начали притягивать всё новых любопытствующих, желающих пообщаться с шаманом. Так будет, пока не стемнеет, рассказывает сахалинец. А утром снова в путь. И так до августа 2021 года, как рассчитывает сам Габышев. Если только Путин раньше в отставку не уйдёт, тогда миссия шамана закончится.
– Я же в Бога верю, в Христа. Он сделает из меня человека. Всю силу у меня отберёт – и я стану простым человеком. Шаман же обречён на одиночество, а я одиноким всегда быть не хочу.
– Вы считаете, что если Путин уйдет, все изменится к лучшему?
– Для меня уход Путина будет победой. Главное победить демона, а люди с людьми сами разберутся. Найдутся сильнее сечиных и медведевых, найдутся умнее их. Другие партии воспрянут, пусть Жириновский идёт, Зюганов, Навальный – вперёд. Главное, что они люди, пусть идут во власть, а народ там разберётся, кого выбрать».




Евгению я дал понять, что мне статья понравилась, но свои мысли по поводу ее содержания я ему высказывать не стал.

Мыслей было столько, что я перестал пропалывать свой дачный участок, где жил с ранней весны, и на следующее утро не стал делать зарядку: размышлял в бездействии и телесном оцепенении.

Для понимания, как на меня подействовала информация из интернета, поясняю, что прополка сада – это у меня не работа, а символ философского мировоззрения.

Тридцать лет назад я купил дачу в идеальном состоянии: каждый уголок земли был тщательно прополот, нигде ни соринки, ни сорнячка. Что-то наподобие «японского сада». Красиво, одним словом. Вот такой, как тридцать лет назад, я и хотел оставить землю в саду после себя. Красивой.

А зарядка для бывшего спортсмена – это вынужденная мера, чтобы позвоночник и суставы не потеряли подвижность после страшных перегрузок в молодости, и чтобы огромную сердечную мышцу и просторные в прошлом сосуды не заклинило от дряблости и ошметков разрушающейся плоти.

Так вот, после прочтения статьи я так глубоко задумался, что сорняки высунули голову, а плоть увяла, как пучок вырванной травы на солнцепеке.
 
Мне стукнуло 60, дали мне пенсию 15 тысяч, у меня есть квартира, дача и машина. Квартира в хрущевке, дача 4 сотки, машине 20 лет, но жить осталось, может, год, ну, максимум, десять – дотяну до финишной черты своё богатство, как говорится, налегке.

Никуда с дачи, кроме как в лес за березовым соком весной и в магазин за хлебом, крупой и фрикадельками, не хожу. В гости никого не зову, ни с кем не общаюсь даже по телефону.

Читаю любимые книжки, которые уже читал, смотрю фильмы, что смотрел неоднакратно, наблюдаю вновь и вновь перед рассветом, как плывет над верхушками деревьев созвездие Ориона, ведя на поводке блистательного ночью Сириуса, поникшего и тусклого к утру, а вечером после заката неторопливо жду, когда у южного столба моей веранды повиснет огонек Юпитера. Космический сигнал отбоя – уж полночь близится, но я в кровати, и мне плевать, что Германа все нет.  Лежу в покое на деревянном ложе – сам смастерил из досок кровать с учетом длины и ширины частей своего тела, засыпаю быстро, давно отмучившись кошмарами снов совести и грехопадений.
 
Доски, кровать, ящик для сна. Вечного. Люди старого обряда так уходили навсегда, заранее сколотив ящик и постелив на его дно  деревьев хвойных стружки.
Вроде, я живу, и живу праведно, но разве это жизнь? Не похоронил ли я себя заживо в райском саду под звездами?

Ну, хорошо, говорил я сам себе, допустим, ты был неравнодушным, эмоционально писал статьи в защиту тех, кого власти отодвинули в очереди на квартиру ради очередного назначенца, бился решительно и смело за тех, кого выгоняли с работы за пару правдивых слов на профсобрании, с кем поступили несправедливо, кого обидели в суде неправомочным приговором. Это было в то советское время, которое молодежи сегодняшнего дня незнакомо и непонятно. Они ничего не знают о «развитом социализме» и о тех мерзавцах из правящей элиты, загубивших прекрасную мечту о равенстве и братстве.

Ты видел первые митинги протеста у колонн здания обкома партии, видел сотни свежевырытых могил в Баку при подавлении восстания, ты возглавлял Народный фронт борьбы в Тюмени, был народным депутатом, видел баррикады вокруг парламента России и танки, стреляющие по нему. Ты видел смерть героев на Красной Пресне. Не тех героев, что погибли во время восстания рабочих во время революции 1905 года, и которым стоит памятник в Москве, их смерть ты видеть не мог, а тех, кого убили на твоих глазах в октябрьские дни контрреволюции 1993-го. Им памятника нет.

Меня считали вечным оппозиционером. Это потому, что я верил лидерам моей страны: и Брежневу, и Горбачеву, и Ельцину, и Путину, но никто из них не оправдал моих надежд. Вот так жизнь и прошла.

Еще совсем недавно я спешил на каждый митинг, что проводила оппозиция, и каждую неделю стоял в пикете на главной площади Тюмени, отстаивая свободу слова и собраний. Создал два боевых сайта для борьбы с коррупцией и несправедливостью: «Скотный двор» и «Цветной бульвар», год за годом критиковал, призывал бороться, на что-то надеялся и – всё. Бобик хоть и не сдох, но Сивку горки укатали.

Мальчик Джоэль проиграл битву с «наемниками мирового империализма».

Идеи острова свободы пошли на дно во время шторма «перестройки». Убрали паруса, срубили мачту, а вместе с ней и флаг.  Бросали за борт пушки и в хаосе кораблекрушения вместе с якорями расстались без оглядки с мечтой плыть далеко, искать и не сдаваться.

Приплыли к берегу среди обломков. Что за земля? Земля империализма. Ну, здравствуй мир, покинутый, как нам казалось, навсегда. Богач и нищий, раб и господин. И что нам делать, снова взять в руки инструмент и строить лодку мечты и веры? А где взять силы, если жизнь прошла.
 
И тут вдруг шаман выходит на тропу борьбы.
 
Кто это? Что это?

Как и многие тысячи россиян, я лазил в интернете и смотрел всё, что всплывало в поисковиках на тему о шамане. Затем подписался на канал народного блогера ЛеХи Кочегара и вместе с ним следил, как шаман Александр Габышев приближается к Чите.

На 12 июля был назначен митинг с участием шамана. Я ждал этого дня, как возможность увидеть человека в деле, то есть, во время прямого общения с массой людей. Я в жизни встречал много умных и порядочных людей, которые хороши в беседе и личном общении, но не могут стать лидерами на площади, когда надо говорить вживую с народом.
 
Встречал и отличных ребят, ораторствующих легко и бойко, которых слушают с вниманием, им даже хлопают на митингах, но когда они выставляют свою кандидатуру на выборах, народ относится к ним с недоверием – не признают политическим лидером, потому как увлекательно и умно говорить не самое главное достоинство человека.
 
Поэты говорят красиво, но вождем племени за это их не выбирают.

Митингующие  речь послушают, фамилию оратора запомнят, но голосовать пойдут за того, кто «ближе к земле»: директор агрофирмы, врач в поликлинике, армейский командир, спортсмен с медалями или строитель – все те, кто гарантирует крышу над головой, кормежку, лечение и праздник после ужина во время прямой трансляции чемпионата мира.
 
Чтобы поверить поэту и пойти за ним, надо быть униженным и оскорбленным, когда спасти душу может только слово. И меч в руке, когда оратор стихнет. В сегодняшних реалиях – автомат.

Кто мы сейчас, рабы, униженные и оскорбленные? Да, нас унижают те, у кого есть миллиарды на счету. Мы знаем, что они их честно заработать не могли. Украли – это всем понятно. И продолжают красть, шаря в бюджетном кармане отнюдь не на шару, а настойчиво и целенаправленно. И это ворье считает себя людьми умными и удачливыми, а нас – камазом отбросов. И воры требуют, чтобы мы их чтили, уважали и кланялись им низко. Они уже осмелели до того, что ждут от нас знаков любви и преданности.
 
Но если мы рабы, значит, они рабовладельцы. А где списки крепостных? Кто барин, чьи мы «души»? Кто сейчас в России гоголевский Собакевич, кто Коробочка, где этот помещик Манилов с двумя своими кучерявыми сынишками по имени Алкид и Фемистоклюс? Кто Плюшкин?

Тысячелетиями рабы знали, кто их хозяин. Единственное слово, которое они должны были помнить днем и ночью – имя хозяина. Вся история цивилизации нашей – это история имен хозяев. Даже Сталина, главу первого в мире мощного социалистического государства рабочих и крестьян, всё его ближайшее политическое окружение называло – хозяин.

Друзья нынешнего президента России называют его – начальник. Понимаете, вся эта шайка миллиардеров не считает его своим хозяином. Типа, ты старший, мы твои товарищи, но не рабы.
 
Миллиардеры себя рабами не считают. А бедняки, то есть, я и вы, мы считаем президента своим рабовладельцем? Думаю, что вы так не считаете. Получается, мы рабы, но не президента.

Ладно, а, например, российских миллиардеров Ротенберга, Михельсона, Левинзона, Выксельберга – вы своими хозяевами готовы назвать? Боже упаси, воскликнете.
Идем дальше. Сечин и Миллер, главы Роснефти и Газпрома – ваши хозяева? Председатель Госдумы Володин – ваш господин? Председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко – она вам госпожа?

Губернатор Александр Моор в Тюменской области он что, владетель жизни моей? Да смешно.

Ощущение, что мы за последние тридцать лет превратились в рабов – есть, оно реальное, мы это чувствуем. А чьи мы рабы, не понимаем. Если бы кто-то конкретно морил нас голодом и заставлял работать на плантации или в шахте по двенадцать часов, а за непослушание хлестал нас плеткой на конюшне, мы бы знали, кто этот мистер, и кому из его центурионов при случае мы воткнем нож под латы.
 
У меня на столе постоянно находится маленькая тоненькая книжка – повесть Александра Пушкина «Дубровский». Благородный литературный герой знал, кому будет мстить: богатому наглому соседу помещику за то, что он оскорбил честь отца и отнял с помощью продажных судебных чиновников у отца имение. Повесть, кстати, документальная, и в ней приводится копия реального судебного решения, несправедливость которого Пушкин и поясняет своей чудной прозой.
 
Так вот, рабы, крепостные крестьяне отца романтического героя, помогали ему в акте мщения прежде всего потому, что не хотели служить самодуру соседу, но к «своему» хозяину, отцу молодого Дубровского, относились с уважением. И если уж подперли дверь дома, где отдыхали пьяные чиновники, и сухое сено вдоль деревянных стен насыпали, чтобы «занялось» быстро и горело со всех сторон, так не по приказу, а как бы невзначай. Мол, сами не знаем, как так получилось.

Похоже, Пушкин, подметил важную деталь психологии раба: свой хозяин – завсегда лучше чужого хозяина. И если вдруг между хозяев какая ссора произойдет, своему надо служить верой и правдой, а чужого – жечь без зазрения совести. К тому же, давно хочется кого-то из хозяев подпалить, а тут как раз хороший случай.
 
Пушкин уберег своего героя не только от наказания органов царской власти за бунт, грабеж и разбой. Он спас его и от мук совести за зверское убийство. Остался чист, прекрасен, благороден. Достоин восхищения и любви. А что живьем горели люди в его доме, так тому виной инстинкты людей бедных и обиженных судьбой.

Таких, как мы, кому не повезло.

Кто же этот человек, что идет с тележкой по автотрассе в сторону Москвы? Точно не Дубровский и не разбойник благородный, не карбонарий и не Робин Гуд. И на Емельяна Пугачева не похож, и уж тем более, на Степана Разина.

Странный какой-то. Говорит, вроде, понятно и просто, но будто не о реальной жизни, а о сказочной стране, где по небу летают огнедышащие драконы, и царствует в которой самый страшный из них – Демон.

Мы в Кремле знаем «царька» по имени Димон. Хохочем над ним, зубоскалим по поводу его кроссовок и домиков для уточек. А демон – это из какой сказки?
Слова президент и демон очень плохо сочетаются в нашем сознании. Царь и антихрист – это да, это по-нашему. Тысячи раскольников шагнули на Руси в огонь, спасаясь от власти патриархов и самодержцев, дерзнувших посягнуть на символы древней веры и нарушить старые обряды.

Худо-бедно, но почти все у нас понимают слово сатана. Это Воланд из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Вполне справедливый такой дядечка, который хоть и переполошил Москву, но никаких бед народу не принес. Наоборот, спас рукопись Мастера и дал ему покой. И, между прочим, с посланниками «ведомства» Иисуса Христа контактировал дипломатично, проявляя такт и уважение. Зря, что-ли, москвичи написали на стене в подъезде, где находилась «нехорошая квартира», такую надпись: «Воланд! Приезжай!! Слишком много дряни развелось...». Я сам видел эту надпись, и у меня есть фотография, где я молодой стою рядом с ней в знаменитом подъезде.

Благодаря творчеству шаманов художественного слова и магии кино Сатана стал в сознании читателей и зрителей любимым и явно положительным героем. Как и гестаповец Мюллер из сериала «Семнадцать мгновений весны». Чудо превращения, не правда ли?

Демон – это страшный черт, который веками злобно мечется по миру и в наши дни сделал своим пристанищем Кремль, или это лишь образ, смысл которого совсем иной, и этот смысл не так уж страшен? Это абсолютное зло или метафора из народных сказок и былин? Демон в Кремле – это эпатажная лексика человека из глубинки, желающего приковать к себе более широкое внимание, чем то, которое обычно уделяют обычным туристам-путешественникам?

Что подразумевает шаман под словом демон?

Над этими вопросами ломал я голову, пока выискивал новые ролики про шамана, которых на Ютубе становилось все больше и больше. Ответов так и не находил. Чаще всего фраза «Иду в Москву изгнать демона Путина» звучала в роликах без аргументации и разъяснений. Ладно, подожду до 12 июля и митинга в Чите. Увижу, услышу, сделаю выводы. А пока буду жить, как жил.

Год 2019 был для меня с самого начала, с января месяца, годом прощания с надеждой, что я успею при жизни увидеть счастливую страну под названием Россия.

В конце января съездил второй раз на Донбасс. После первой поездки в 2017 году я еще надеялся, что выход из военного тупика будет скоро найден, но эта надежда окончательно улетучилась.

Я не брал в руки оружия, не сидел в окопах и не вел военной «работы» - просто наблюдал, слушал, думал.

Моими собеседниками были и кадровые российские офицеры, и реальные ополченцы, и приезжие «трактористы», и настоящие местные шахтеры. Если вы хотите спросить меня, как я переходил границу и оказывался в расположении боевого подразделения в четырехстах метрах от передовой, я вам сразу и честно отвечаю: мне помог герой войны в Афганистане тюменец Виктор Скрипченко.

В чем смысл войны для ее участников, конкретно, под Мариуполем? Удерживать позиции и ждать, когда политики дадут команду атаковать. Или подпишут мир, проведут разграничение территории и отведут войска в тыл гарнизонов. Но ни того, ни другого не происходит уже пять лет.

Какой смысл имели войны со времен первых цивилизаций в период последних 12 тысяч лет? Победить, завоевать и пользоваться. По странной исторической логике Россия на рубеже тысячелетий утратила ключевую цель всех боевых действий – она воюет, но не пользуется.

Победой над фашисткой Германией пользуются другие победители вместе с проигравшими, но отнюдь не мы. Победой над Японией – то же самое. Победой в Корее – семья Кимов, которую нам надобно кормить, победой во Вьетнаме – пока никто, кроме самих вьетнамцев, но нас там давно нет, а проигравшие американцы уже вновь присутствуют.
 
В Афганистане мы захватили все перевалы, героически сражаясь, а потом ушли в долину и покинули страну. Какой там пользоваться, там даже  Македонскому ничем попользоваться не удалось. Но он хоть в Персии и Вавилоне сундуки набил, а мы - нигде.

Приднестровье, Абхазия, Осетия, Чечня и Грузия – кто скажет, что народ российский обогатились за счет войны?

И Украина. Благие цели, желание помочь Донецку, потом война и вновь тупик. Территория захвачена, а выгода какая?

Геополитики, конечно, легко объяснят, как выгодно участвовать и побеждать в подобных войнах. Их бы в окоп на южный фронт под Мариуполь на пару лет, сражайся сам за процветание белой расы, умри на бруствере за нефть и молибден. Я бы приехал, посмотрел, как продолжает битву  «мировой правитель» в обделанных штанишках с осколком мины вместо языка.

В аэропорту Ростова я слонялся между барами и стойками регистрации, ожидая рейс в Тюмень местной авиакомпании «Азимут», а в моей голове, как сердечный пульс, как стук мозга по черепной коробке, звучали два слова: прощай, война.

Прощайте, парни – Бульба, Джордж, Боксер, Доцент и Алик, прощайте, командиры – Утес и Пепел, прощай Ростов, прощай война. Ты потеряла для меня смысл навсегда.
Тут же в аэропорту я узнал, что авиакомпания «Азимут» обанкротилась, мой самолет в Тюмень не полетит. Билет пришлось просто выбросить, он был невозвратный, и покупать новый на рейс через Москву.

Азимут моей жизни – банкрот. Война со злом – бессмысленна, как всякая война. Зло не по ту сторону окопов и не по эту. Оно во мне и потому непобедимо. Какой мне смысл бороться сам с собой, зачем мне целиться в себя? Какая разница, плохой я или хороший. Я не хочу быть лучше, чем я есть. Прощай, война. Какой уж есть, такой я и предстану.

Парнишку с позывным Спец убило взрывом выстрела из танка. У той столовой в расположении роты, где мы недавно с ним стояли после обеда из трех блюд. Красивый парень, умный, молодой. Я сделал его фото, и оно стало последним. Война слепа. Прощай война.

Мировое господство на планете какого-либо одного государства сегодня невозможно. Это пройденный этап цивилизации.
 
Придет ли время миропорядка без деления на господ и рабов? Я уже не верю. Единственное, что хочу – улететь домой и лечь в свою кровать.

Помню, добрался ночью до Москвы и вот уже лечу в Тюмень на высоте десять тысяч метров. Глянул в иллюминатор: темнота и редко-редко где внизу огоньки горят. Не над Европой летим, безлюдье российской земли ночью поражает.
 
Вот, думаю,  нас, пассажиров, летит в этой крохотной консервной баночке с крылышками двести человек. Гигантский Космос над нашими головами, десять километров черной пустоты под нашими ногами, сидим плечом друг к другу, касаемся локтями, мы все чужие и друг другу не знакомы, но мы в одной банке. Сейчас крылышко обломится, и как понесемся мы в черную пропасть вверх тормашками, и забудет каждый о том, что он кому-то где-то господин. Может, кто-то маму вспомнит или сестер и братьев, любимую супругу и детишек. Может, кто начнет молиться, успев подумать: Господи спаси!
 
За доли секунды всё, что есть в душе доброго, светлого, мудрого, вспорхнет из погибающего сердца, душа не может падать камнем в землю, она продолжит свой полет, оставив бессознательное тело, впавшее в безумие страха. В один последний миг  мы ощутим те чувства, которые останутся лететь по небу и станут образом другого человека, который будет жить долго в далеком и прекрасном мире на земле, где главное – забота о любимых и родных. Не о себе, о - каждом на планете.
Вот эти души светлые, что не упали вниз вместе с консервной банкой, и станут человечеством Вселенной.
 
Я посмотрел на своего соседа по салону самолета, мужчину средних лет в коричневом костюме, дремавшего после московской суеты, глянул на ряды затылков впереди до шторки эконом-класса и улыбнулся, задав себе вопрос: интересно, с кем из затылков я встречусь через пару миллиардов лет?

На ближайший год цель моей жизни стала мне ясна – быть внимательным к супруге и чаще проявлять о ней заботу в мелочах. И никого не злить, ни с кем не воевать. Живите с миром! Прощай, война!

Весной 2019-го года я очень рано для наших сибирских географических широт уехал на дачу – 2 апреля. На участке еще лежал снег, озеро Андреевское было покрыто льдом, вернее, снежной кашей, утратившей белизну и плавающей на поверхности вместе с ледяным крошевом.

Озеро это считается заповедным, образовалось оно 12 тысяч лет назад при потеплении климата и отступления края ледника на север, береговая линия и сосны у воды – все как тогда, когда здесь жили предки всех существующих сегодня европейских наций.

В научной археологии существует термин Андреевская культура, раскопки тут идут более ста лет, на берегу озера есть музей, а территория вокруг музея в радиусе полукилометра считается заповедником, поставлены предупреждающие об этом таблички, и даже есть забор в лесу вдоль дачной «автострады».

Мне повезло в чем? Мой участок находится между двумя древними городищами. Одно известно многим, рядом с ним сейчас песчаный пляж, а другое посещают лишь рыбаки и грибники – оно на краю камышовых зарослей, бродить вдоль которых мало кому интересно, а подъехать к нему на обычном автомобиле сложно.

Вот это городище, скрытое от горожан, очень хорошо сохранилось и не утратило своего первоначального контура: круглый земляной вал возвышается на два метра и видна линия рва вокруг него. Когда-то этот вал был  шесть метров высоты,  на нем стоял частокол из бревен с заостренными концами. Но это была не крепость для отражения атак соседей, а ритуальный круг для исполнения таинственных обрядов всех племен, тут живших 4-6 тысяч лет назад.  Этакий Стоун-Хендж в сибирском исполнении. Аркаим местных жрецов, защищенный от досужих взглядов общины скотоводов.

Весной после прилета из Ростова мне тоже захотелось поставить частокол и скрыться от фактов и событий текущей жизни общества войны. Собеседники мне были не нужны, поэтому я уклонился от предложения моих давних дачных знакомых: Гоши, Ромы и Сергея, отметить открытие сезона.
 
- Ребята, - сказал я Гоше, когда он приветственными взмахами обеих рук остановил мою машину у поворота в мой дачный переулок, - если нужно, возьмите сто рублей, но в домик мой ко мне не заходите – я не буду.
- Что заболел? – Гоша не расстроился, но удивился.
- Типа того.

Общение с людьми ограничилось общением с моей супругой, которая осталась в городе. Утром докладывал ей по телефону, что жив здоров, вечером желал ей приятных снов – вот и весь мой диалог с людьми и человечеством.

Через неделю стал замечать, что разговариваю не только сам с собой, но и с предметами, так сказать, неодушевленными. Надо, например, подрезать ветку сливы, я возьму ее в руку и говорю: понимаешь, если я тебя оставлю расти дальше, ты вытянешься на полтора метра, а потом во время грозы тебя сломает ветер, причем не здесь, где я тебя держу, а у развилки со стволом, и ты погибнешь вся. Поэтому не обижайся, так будет лучше. И уж после такого вступления нажимаю на рычаг секатора.

Зачем я убеждаю ветку, зачем я говорю ей вслух?

Подвешиваю на гвоздь железный тазик, только отвернулся, он упал и загремел на деревянном тротуаре. Беру его в руки и говорю: слушай, тазик, если ты еще раз меня напугаешь, я тебя так привяжу веревкой к гвоздю, что тебя ураган не сможет оторвать, и ты будешь висеть привязанный навечно. Будешь просить меня: развяжи, мне скучно и ручку больно, а я не подойду, хоть запросись.

Ветка – она живая, на ней набухают почки, а с ржавым тазиком зачем говорю вслух?
Ну, а когда перед закатом отправлялся в лес за березовым соком, шел не за очередными литрами прозрачной сладковатой жидкости по вкусу похожей на парное молоко, нет, жидкостью этой я уже был переполнен выше подбородка, шел побеседовать с тремя моими слушательницами – березкой младшей с тонкой белой «кожей», березкой средней – с корой упругой, но без бугров у корней, идущих в землю, и старшей березой, стоящей на своей отдельной поляне без молодых соседок.
 
Три березы-женщины были в ту весну олицетворением всех женщин, которых я когда-либо встречал. Я говорил с ними о судьбе женщины, о грусти женской красоты. Говорил так, будто хотел их успокоить и утешить. Наверное, неплохо говорил, потому что без подарка ни разу из леса не вернулся.

Строчка из песни «я в весеннем лесу пил березовый сок» была мне понятна, как никогда ранее. Как хорошо быть одному в лесу весной! Впитывать сок корней.

Почти тридцать дней каждое утро и каждый вечер после возвращения из леса  у меня стоял на столе бокал свежего сока. А когда зазеленели почки, я обнял каждую из сестричек и каждую поблагодарил. Закрыл «сосочек» влажной глиной, проверил, надежно ли дезинфицировал донорскую ранку, и поклонился березовому лесу, что вправо от святилища жрецов.

Кстати, я несколько раз планировал отправиться вечерком к святилищу, чтобы посидеть одному у костра внутри вала, послушать землю, поговорить с ней, спросить, как жили люди каменного века в краю, где нет камней. По утверждению ученых, здесь жило людей больше, чем живет сейчас.

Представляете, сегодня на берегу есть и поселок, и деревня, и военный полигон, есть пять дачных сообществ, в одном моем товариществе более тысячи участков, но все равно нас меньше, чем обитало здесь пять тысяч лет назад.

Тут как в Египте, копни лопатой и увидишь черепок с орнаментом. Серьезно! Я копнул и сразу же нашел. Меня консультировали археологи из Новосибирска, разбившие свой экспедиционный лагерь недалеко от пляжа. Мои черепки по времени изготовления глиняной посуды соответствуют периоду первых фараонов.
 
Следы людей, здесь обитавших, ведут на Алтай и в Индию. И в Анатолию, откуда они ринулись на египтян во время битвы при Кадеше. Помните Рамзеса и колесницы хеттов? За пару тысяч лет до битвы хетты пасли скот вдоль берегов моего озера.

За частоколом в центре круга сидел их древний вождь. Автор Ригведы сидел рядом. Вождь этрусков здесь тоже побывал, как и прадедушка троянцев. Предок Леонида, царя спартанцев, когда-то был здесь начинающим жрецом.

Вот, думаю, разожгу огонь костра и буду слушать, как совещаются старейшины. Не о добыче и распределении улова, этот порядок был налажен на протяжении, как минимум, двадцати веков. Не о наказании нарушивших законы племени – их просто выгоняли с обжитого берега раз  и навсегда, благо, здесь других  озер и полноводных рек, подобных Нилу – не хватит пальцев сосчитать.

Мне интересно, что знали старейшины о землях дальних и почему однажды уходили в страну Солнцерождения или отправлялись в путь к стране Солнцестояния. Кто был смелее, род Белой Чайки или племя  Лунного Быка?

Мне постоянно что-то мешало уйти к святилищу и зажечь в нем костер. Сначала ждал, когда растает снег, потом ждал, когда подсохнет земля в центре вала. В выходные приезжала супруга, я не хотел уходить в лес и оставлять ее одну. В другие дни недели то надо было ждать электрика, чтобы поменять старый счетчик на новый, то переносить этот счетчик из дома на столб за оградой, то ждать сварщика и ремонтировать поливочный водопровод.

Что-то уберегло меня от разжигания костра в святилище. Дух огня был рядом, но я его не разбудил.

Что еще заметил весной в своем поведении за железным забором моего личного кусочка земли – я стал часто вслух разговаривать с птицами. Прилетит синица, чтобы поискать своим острым тоненьким клювом просыпающихся мух в пакле между плахами с южной стороны моего брусового домика, я ей строго выговариваю: слушай, синица, хватит дергать паклю из щелей, не зима же, вон лес кругом, лети туда, там полно деревьев, шукай в коре жучков и паучков. Не ленись, а то куски пакли уже по всему участку разбросаны. Ты клюнешь, улетишь, а мне потом надо лестницу ставить и дырки заново конопатить. Хватит, голодуха прошла, мою стену больше не трогай, а то я ведь и метлой могу махнуть. Стану у стены, как чучело, да как шарахну метлой по стене, забудешь и про мух, и про обед.

Синица перелетит со стены на ветку груши, думает. Вижу, сомневается в реальности моих угроз и уже по веточкам с груши на яблоню прыгает, с яблони на облепиху и опять в шаге от стены высматривает, под каким бревном продолжить поиск очнувшейся от спячки живности.

Мне лень вставать со старенького дивана, что стоит на моей веранде, и с которого я наблюдаю за всеми событиями вокруг моих ягодных кустов и плодовых деревьев. Ну, ладно, синица, говорю птице, разрешаю в последний раз. Откушай, что найдешь, и всё, чтобы клюва твоего в моем доме больше не было!

Где-то через дней пять замечаю: а ведь синица действительно больше не прилетает и не ищет блох в щелях моих построек. Наверное, улетела в лес, там теперь действительно и сытнее и привольнее. До осени ее не увижу. Если бы она сказала,  что заглянула по весне перекусить у меня напоследок и со мной попрощаться, я бы ей не грубил и нашел для нее слова нежные и ласковые.

С сорокой, например, я общался уважительно: привет, рад видеть, как перезимовала? Та стрекочет с вершины огромной сосны на участке у соседа: да нормально, морозов не было, хвост цел. Привез чего-нибудь вкуснее мерзлых почек? Отвечаю ей вслух: привез, сейчас вынесу. Ну, и раскладываю для нее кусочки сыра на крышке бочки, что стоит по центру между домиком и баней.

Она дожидается, когда я вернусь на свой диван, слетает с вершины сосны на конек крыши бани и опять стрекочет: ты сделай вид, что отвернулся и меня не видишь, я ведь не курица, чтобы клевать под взглядом человека. Просьба сороки мне понятна: не хочет птица достоинство терять. Она живет в лесу, а не в хлеву, ей несколько стеснительно уподобляться тем, кто слишком доверяет человеку и клюет зерно из его рук. Доверчивых не кормят, а прикармливают, чтобы потом зарезать.

Сорока - птица свободная и умная, а главное – храбрая в бою на дереве, когда какой-нибудь котяра решит, цепляясь за древесную кору, подняться по толстым сучьям к сорочьему гнезду.

Вот, сыр на бочке, я на диване и делаю вид, что отвлекся и в сторону сороки не смотрю. Она отлично знает, что один мой прищуренный глаз косит в ее сторону. Но понимает, что я остался прежним, силков не расставляю, рогатки у меня нет, как и других орудий лова и охоты. Она улавливает своим птичьим слухом миролюбивость моих слов и взглядов, отсутствие в них отблесков агрессии и обмана. Мое желание поболтать с ней о том, о сем её не удивляет и не тревожит, - это с людьми бывает, так ведут себя многие, кто первый раз после зимы приезжает в свой дачный уголок.

Сорока – птица зоркая и очень осторожная, она облетит место, где лежит какой-нибудь кусочек пирожка, несколько раз. Если надо, позовет других сорок, чтобы держали под обзором все подходы к пирожку. Осторожность – это не трусость, это признак ума, а не черта характера.

Итак, мы поздоровались, приличия соблюдены, можно лететь к столу – взмах крыльев, над бочкой мелькнул черный хвост, на секунду приземлилась, взяла в клюв сыр и улетела. Минут через пять на сосне слышу сорочий стрекот, поднимаю голову и спрашиваю: «Не понравился? Пальмового маслица слишком много?». Она отвечает с верхушки: «Чуть не подавилась, но все равно спасибо!».

В мае на несколько дней приехала супруга, теперь мне был с кем поговорить. Главная тема – как мы проведем лето. Все наши планы строились вокруг важной даты – 27 июля. В этот день у нас с супругой намечался юбилей – сорокалетие нашей свадьбы. Как отметить?

Ужин в ресторане? Мы такой ужин подарили себе десять лет назад. Семейный ужин – такой был двадцать лет назад, в 2000 году, тогда мы отмечали начало совместной жизни в двадцать первом веке и третьем тысячелетии от Рождества Христова. Прогулка на теплоходе по реке вдоль городских микрорайонов – была. Как теперь?

На этот раз, думаю, как супруга захочет, так я сразу же и соглашусь. Никакого сомнения, никаких тьфу: я буду предупредителен, внимателен и заботлив на пятом десятке совместной жизни. Я же хотел и обещал самому себе быть таким замечательным мужчиной, хотя в этом ей пока не признавался.

- Поехать куда-нибудь на Крит? -супруга озвучивала варианты, что ей приходили в голову.
- Можно.
- Не туда дорого, да и опять за визой придется ехать пальчики сдавать. А если в Сочи?
- Можно.
- Не, мы там были два года назад. Хочется куда-то, что никогда не видели. А давай в Грузию, наши с кафедры там были, им понравилось.
- Где они были в Грузии?
- В Батуми.
- Где Михаил Афанасьевич заболел и не успел на последний пароход в Турцию?
- Какой Михаил Афанасьевич? – встревожилась супруга, услышав про последний пароход.
- Булгаков.
- О, в Батуми и тебе будет интересно побывать.
- Так, в Грузию?

Она кивнула головой.

Никогда я не планировал заранее, как проведу отпуск летом. Мог за неделю собраться и отправиться колесить на спортивном велосипеде по Крыму. Мог за два часа накидать вещей в котомку и отправиться пешком из Тюмени в Тобольск.
Но теперь я пенсионер, и у меня отпуск – двенадцать месяцев в году. Теперь кто покупает билет заранее, тот может за рубль улететь из Тюмени в Мюнхен. Ладно, не за рубль, но все равно дешевле, чем те, кто не способен определить дату вылета за пять месяцев до отлета.

И ведь я действительно верил, что летом 2019 года буду отдыхать в Батуми и смотреть на море, как смотрел когда-то на  корму судна вдали у горизонта Михаил Афанасьевич, опоздавший из-за болезни в порт. Он думал, что ему катастрофически не повезло, что красные его поймают и расстреляют, что жизнь закончилась бездарно. А жизнь, оказывается, только начиналась, и дар небесный уже коснулся парусов его судьбы.

Живем на даче, все цветет и пахнет, вот июнь, я уже загорелый, и вдруг сообщение: авиасообщение с Грузией прекращено. Надо же, как раз тогда, когда я был готов лежать часами под ярким солнцем на раскаленной гальке под шум небрежно набегающих на берег морских волн.

Кто знал тогда, какие волны обрушатся на нас сейчас, когда я пишу эти строки. Но не будем забегать вперед.

Супругу, кстати, не сильно огорчило, что самолеты в Грузию больше не летают. В первые же летние дни на даче, когда температура воздуха устремилась к «тридцатке», а солнце жгло так, что она без шляпы не могла выйти из домика, ей идея юбилея в южных широтах перестала нравиться.

- Давай лучше поедем в какой-нибудь уральский санаторий, где есть и горы, и вода, - предложила она.
- Давай.

Так мы купили путевки на озеро Тургояк с датой заезда 14 августа. Банкет будет в номере с видом на Синегорье, супруга, как представитель класса работающих пенсионеров, отвечала за финансовую часть проекта. Через несколько недель с вещами на выезд: мы поедем на собственной машине, давненько я никуда не ездил дальше дачи, тряхнем колесами по автостраде, ударим днищем по камням Урала!

Тут и началась история с шаманом. Как раз тогда, когда я поменял масло в двигателе и подкачал колеса. Не там я менял масло, не о том двигателе заботился и не те колеса накачал.

Я как бы досрочно очнулся от сна спокойной, тихой, размеренной, понятной и предсказуемой дачной жизни. Открываю ссылки, просматриваю ролики и думаю уже о чем угодно, но только не о предстоящем житии в уральском санатории. Я открываю гугл-карты, смотрю в них, но ищу отнюдь не городок Миасс, и как проехать к «Жемчужине Урала", я ищу на картах, где находится Чита.

Признаться, я не ожидал, что этот город географически намного дальше Байкала в сторону Приморья. Мне казалось почему-то, что он где-то на Алтае.

Не подумайте, что я совсем не представляю территорию России дальше Урала. Я был на Сахалине, объездил этот вытянутый с севера на юг остров от охинской тундры до Анивского залива, откуда видел очертания Японских островов. Был в Хабаровске и Братске, но почему-то именно город Чита выпал у меня в сознании из своих географических координат. Забыл даже, что это столица Забайкалья, иначе по одному названию края легко бы вспомнил, что это за Байкалом.

Потом нашел по карте, где находится Якутск. Тоже до сего момента представлял весьма расплывчато, где у нас в России полюс холода.

Он вышел из Якутска 6 марта, то есть, практически зимой – даже в Тюмени в марте морозы могут быть до минус двадцати. Это на юге Западной Сибири, а там – да там под сорок в это время. Как он спал, как шел, ведь до Читы из Якутска – полторы тысячи километров. С ума сойти. Четыре месяца он все идет и идет. У человека – железная воля и, видимо, опыт выживания при экстремальных температурах.

Цель у него политическая, он не турист, он за изгнание демона, но идет один и совершенно беззащитен – да его любой участковый мог загрузить в воронок и увезти хоть обратно в Якутск, хоть в неизвестном направлении, кто будет шамана искать? Пропал и пропал, а как пропал, никто не видел.

Но не загрузили и не увезли. Я тогда еще не знал, что шаман почти до самой Читы не особо распространялся о цели своего похода. По крайней мере, дальнобойщики, что первыми о нем снимали ролики, о президенте-демоне ничего не слышали.

В июле на Ютубе из уст шамана я слышал упоминание демона постоянно. Кто бы он ни был, решил я, поступок он совершил неординарный – пришел издалека и смело говорит.

Ходоков в России было во все века немало. Из Ишима, например, городка в трехстах верстах от Тюмени, в восемнадцатом веке девушка по имени Прасковья отправилась в столицу, чтобы рассказать царице о своем возлюбленном, которого по навету злых людей упрятали в темницу. И дошла, и встретилась с царицей. Та повелела провести дознание, ходатайство Прасковьи было удовлетворено – её любимого выпустили из острога, а злых его завистников секли нещадно и прогнали с царской службы.

Прасковье памятник поставили в Ишиме – в честь женской самоотверженной любви, способной преодолеть невзгоды и препятствия на жизненном пути. Красивый памятник, глубок его смысл: шагает по земле любящая женщина с дорожным узелком в руке.

Прасковье – низкий мой поклон и уважуха, как пишут в комментариях, стараясь выразить чувства лаконично. И «шаманские» ролики  многие зрители комментировали так же кратко, хоть  речь в них шла не о любви: молодец, мужик, уважуха!

Григорий Распутин дошел до столицы пешком из села Покровское, оно в Тюменской области, тоже больше двух тысяч километров отшагал и лицезрел царицу. Не знаю, как реагировали бы на его поход сегодня россияне, уважуха с их стороны была бы в комментариях или предложили бы ему самоизолироваться в сибирской глуши и никуда не выходить из дома. Но, полагаю, все согласны, что Григорий - знаковый ходок в истории царской династии и судьбы империи. Знак предупреждения и краха.
 
К Ленину хаживали ходоки, и не только с Волги, из Сибири тоже пешочком добирались до Кремля поговорить с вождем за жизнь, расположившись на зачехленных креслах, чтобы не пачкать шкурами потертых зипунов обивку дворцовых гарнитуров. Они поговорить явились, а не изгонять.

Помню, к Олимпиаде в Москву из Владивостока пришел пешком спортивный дядечка, о нем сам Василий Песков в «Комсомолке» очерк написал. Я даже место одно помню из той статьи: повсюду в каждом населенном пункте в буфетах путешественнику подавали одинаково приготовленный чай – щепотка заварки на ведро воды. Если котел или ведерный самовар кипятить два часа, появится тот самый бурый цвет и неповторимый запах «столовского чая», который ему наливали всюду в течение двух лет пути. Это было единственное впечатление, которое таило в себе намек на критику увиденной действительности.

А шаман говорит царю без намеков прямо в лоб: иду изгнать, подумай, собери вещички и уходи сам, пока я не пришел. Уверенно так говорит, будто за его спиной войско невиданное или в его руке сила неслыханная. Причем, рассуждает разумно, на что я обратил внимание прежде всего.

Хотя, разве может быть разумен тот, кто один и без оружия хочет прогнать царя с его трона? Сила героев не в их разуме, а в вере в свое предназначение.

Тогда, 4 июля, я подумал: у ходока в Чите душа ребенка, который верит в простоту чудес. Для него добро и зло, как свет и тьма – легко понятны, зримы, различимы. Свет в комнате – это хорошо, тьма ночи – плохо. Что хорошо, пусть будет, что плохо, легко изменить. Как? Свет включить, для этого на стене есть кнопка. Нажал, и тьма исчезла.

Поскольку он называет себя шаманом, значит, он посредник каких-то мощных сил. Они пришли в движение, но пока невидимы, и обретут реальные черты не скоро.

Почувствовать их приближение может тот, кому позволено к ним прикоснуться. Он услышит голоса и рокот, увидит всадника с копьем и огненного змея на поле битвы перед сражением. Друг перед другом стоят полки богатырей в сияющих доспехах, сейчас начнется сеча. Шаман бесшумно пролетит между рядов готовых к бою витязей, но тут его коснется копьем всадник и спросит: ты с нами или против нас? Готов встать в линию атаки и вместе со мной сразиться с повелителем огня и страха? Ну, что молчишь и потерял дар речи? Шаман ответит: мой бубен - щит мой, меч мой – палка. Доспехи – колокольчик на груди. Где мне стоять?
 
Очнется он один и на дороге. Ему показали место в линии атаки.

И тут я вспомнил про мальчика с именем Джоэль. Ребенок, ушедший в горы. Я ощутил, как в душе вновь загорелся огонек давно забытых юношеских грез. Почувствовал душевную симпатию к человеку, что идет сражаться. По-детски наивно, но просто и понятно объясняя цель борьбы: победить дракона.

Хорошо помню, что мне вновь захотелось быть вместе с мальчиком на тропе, ведущей к штабу, где у костра склонились храбрые мужчины, которых звали Фидель, Эрнесто и Рауль.
 
Хочу признаться, об этом не знает даже моя супруга, что однажды я чуть не уехал в горы Мексики. Может, кто помнит, там, в Мексике, лет двадцать назад появился какой-то партизан, который никогда не снимал маски и никому не открывал лицо. Он был умелый компьютерщик, держал связь с единомышленниками по всей планете, рассказывал о желании изменить мир и бороться с несправедливостью, когда «золотой миллиард» - население избранных государств, эксплуатирует шесть миллиардов граждан стран второго сорта.
 
До этого он работал в американской компании «Локхид», жил в силиконовой долине, получал хорошую зарплату, но разуверился в принципах процветания передовой демократии и общества потребления. Этого партизана, когда он появился в горах самого бедного штата Мексики, правительство пыталось выловить и арестовать, но население ему симпатизировало и помогало скрыться.

Он тоже фотографировался с автоматом в руках, как многие революционеры до него, и вел боевые действия, но никогда не убивал пленных солдат правительственной армии.

Популярный был человек, но чтобы присоединиться к его отряду, надо  предварительно связаться с ним по интернету. А у меня тогда компьютера не было, статьи партизана мне копировал и переводил сын одного из моих коллег. Я ему признался, что собираюсь в Мексику, он загорелся желанием поехать вместе со мной. Мы начали готовиться, он искал, как выйти на прямой контакт с человеком в маске, а я копил деньги.

Но – не срослось. И надо честно сказать, по моей вине. Бросить работу, семью, общественные дела – не решился. Я чувствовал, что если улечу в Мексику, то улечу навсегда. А к тому времени я уже побывал вдали от Родины, я знал не понаслышке, как щемит сердце, когда хочется домой в Россию. Как вдали от нее вдруг начинаешь любить всё, что ненавидел: грязь дорог, хапужество, невежество, грубость, пьянство и нищету. Тут или навсегда, то есть, похоронят там, где меня найдет пуля, или вообще не ехать, чтобы остаться среди родных могил.

И еще испугался ответственности за судьбу сына моего коллеги. Вдруг его убьют раньше, чем меня, как я уйду в вечность с таким чувством вины?

А тут такое явление шамана, который сам идет ко мне. Мальчик Джоэль двигается в мою сторону и через год-полтора будет в Тюмени. Партизан-ребенок с мыслями о справедливости один и без оружия – какое удачное воплощение моей мечты в период, когда война утратила для меня смысл.

Так родилась в моей душе симпатия к шаману. Не столько к воину, сколько к ребенку с помыслами чистыми и светлыми, к мужчине, в ком не угасла детская надежда на победу рыцарей добра.

Пусть я сижу на даче, закрывшись на замок от мира, пусть не участвую в турнирах, копье сломал, щит выбросил, плечо болит и ноет перед дождем. Пусть. Но идет другой, значит, все в порядке. Заминки не было при смене караула. Пост сдан, пост принят.  Я отдам честь Всаднику и его отряду, когда они победным маршем будут проходить мимо меня.

Да, но когда это будет? Пока надо бы как-то помочь герою моей детской сказки. Все же, путь не близкий, а если собрать хотя бы немного денег на покупку провизии и снаряжения, мой герой с меньшими проблемами преодолеет расстояние и, а это крайне важно, увидит, что его ждут и в него верят.

На Ютубе у народного канала ЛеХи Кочегара в тот момент было тридцать тысяч подписчиков, под каждым роликом они оставляли около тысячи комментариев, но ни в одном из них не указывался номер телефона шамана. И сам ЛеХа такую информацию не публиковал. Люди спрашивали, как связаться с шаманом, как его поддержать, можно ли переслать ему денег, потому что возможности увидеть его на трассе и встретить лично у большинства подписчиков нет.
 
Я написал автору канала небольшое сообщение и попросил дать номер карточки Сбербанка, автор не ответил. Тогда я выставил на своей страничке в социальной сети вот эту заметку:


«6 июля 2019

 100 РУБЛЕЙ НА БУБЕН ДЛЯ ШАМАНА

Чудака-философа можно легко поддержать без драматизма и агрессии. Допустим, начинаем встречное движение - "100 рублей на бубен для шамана".
Даем номер сбербанковской карточки и просим выразить чисто символической суммой поддержку Саше. Сообщаем в Читу блогерам, что началась такая акция, чтобы они на встрече 12 июля передали эту новость Саше и всем жителям Читы. И затем через соцсети обращаемся ко всем, кто симпатизирует Саше - успех его миссии зависит не от миллионов рублей, а от миллионов граждан, которые не боятся поддержать одного смелого человека.
Возможно, я и сам чудак, но если эта акция будет поддержана, эффект может превзойти все самые смелые надежды. И уже следующей осенью сгнившая "Единая Россия" разлетится в прах, а страна Россия найдет в себе силы шагать по пути развития демократических принципов управления и экономического процветания всех слоев общества, а не только "друзей Путина".
Если идея не "сумасшедшая", могу и номер своей карточки дать. Репутация позволяет. Первые деньги планирую передать миссионерам в Иркутске, а там - как пойдет».



По тексту заметки видно, что я сомневался, готовы ли посетители страницы поддержать мое желание помочь конкретным делом одинокому шаману, бросившему вызов верховной власти.

Мой телефон был привязан к карте, номер которой я указал отдельной строкой.

Выставил текст на просторы интернета, а сам хожу между домиком и баней – думаю, правильно ли я сделал, не поторопился ли, не слишком ли эмоционально отреагировал на увиденные ролики про «борца с демоном».
 
А не лучше ли было просто ждать, наблюдать и пока не высовываться со своей поддержкой столь радикальной и полубезумной дорожной инициативы в далеких землях Забайкалья?

Задумался и не сразу обратил внимание на слабенькие попискивания откуда-то со стороны дома. Что это пискнуло в очередной раз? Так это мой старенький самсунг-раскладушка сигналы сообщений шлет изнутри дома: я телефон оставил на столе рядом с ноутбуком.

Забегаю в дом, крышку пальцем вверх, читаю: перечисление 100 рублей, еще одно, еще. Я не один, нас уже семеро!

Телефон, который молчал неделями, вдруг ожил и возобновил бурное плавание в эфире радиоволн высокой частоты. И мое сердце билось, как у пловца, которого уносит в море потоком колебаний стихии волн общественного подсознания.

Сознание кричит: не надо, не участвуй, не покидай берег, где безопасно, сухо и тепло. А в подсознании уже все решено: я хочу быть там и с теми, кто идет на риск.

Из глубины памяти всплыли строки, которые я не вспоминал много лет: «Товарищи, через несколько часов мы можем победить или быть побежденными. Но знайте, наше движение все равно восторжествует. Народ поддержит нас. Свобода или смерть!».

Это говорил в пять часов утра Фидель Кастро своим единомышленникам перед нападением на казармы Монкады 26 июля 1953 года. Их было 27 человек, гарнизон крепости – около 600 солдат.

Безумное решение смельчаков безумцев. Это исторический факт новейшей истории коллективного приношения себя в жертву ради политических целей и мечты о справедливом государстве без диктатуры какого-либо правителя и подавления прав и свобод граждан.

Атака была быстро отбита, 14 смельчаков погибли, остальных пленили и судили. Около 70 их друзей и знакомых, «пособников банды экстремистов и террористов», замучили и убили без суда и следствия.

Фиделя не пытали и не мучили, его берегли для показательного процесса, чтобы общество увидело героя без романтического грима – в клетке, осужденного по закону. Он был приговорен к 14 годам тюрьмы, но перед тем, как отправиться в казематы, успел сказать в последнем слове: «История меня оправдает».

И ведь оправдала, причем, на удивление быстро. Когда кто-то совершает героический поступок и остается жив, народ и общество такого человека не забудет. А если он станет узником, народ его освободит.

Фидель был террористом? С точки зрения законодателей и правоохранителей республики Куба – да. А с народной точки наблюдения за деятельностью коррумпированного мафиозного государства – нет, он не был террористом. Для народа он был революционером.

Если людям предстоит выбрать между двумя определениями, кем для них является храбрый герой безумец, террористом или революционером, они выберут определение, овеянное романтикой борьбы за справедливость.

Люди оценят положительно каждого, кто ради справедливости в реальной обстановке был готов пожертвовать собой.

Между прочим, нападение на казармы было запланировано на день народного гуляния, и в городе праздновали карнавал. Танцы, музыка, вино, сигары – народ веселился, мужчины флиртовали, женщины покачивали бедрами. Жизнь прекрасна!

Казалось бы, какое восстание, какая революция – все это глупость, надо наслаждаться, а не бредить учениями о справедливости, которой никогда не было и никогда не будет.

Но посмотрите, как развивались события дальше. Поступок смельчаков стал символом борьбы с теми самыми богатеями, которые оплачивали карнавал. Народ сегодня танцует и пьет бесплатный ром, а завтра громит лавку благодетеля. Сегодня у народа праздник, и народ кажется счастливым, но вскоре на площадь выйдут сотни тысяч, чтобы потребовать освобождения тех, кто в ночь праздника сжимал оружие перед штурмом.

Если народ кажется счастливым, это не значит, что народ доволен властью и власти благодарен.

Собственно говоря, поэтому в горах Сьерра-Маэстры, где Фидель спрятался после освобождения, его отряд так быстро вырос до десятков тысяч человек.

А почему в Боливии отряд Эрнесто Че Гевары не превратился в мощную военную силу? Да потому что революцию нельзя послать на экспорт. Она рождается только в той стране и том народе, который сам ради нее готов нести жертвы.

Народ должен стать героем, а уж потом явится Фидель, как до него явился Гильермо Монкада – кубинский генерал, герой борьбы за независимость Кубы от испанского владычества. В честь генерала были названы казармы, которые штурмовал отряд Фиделя. Это был очередной бой за свободу, которую задушил диктатор Батиста, пришедший к власти после генерала-освободителя.

У революции должен быть духовный смысл и символы борьбы. Никакая революция невозможна, ни национально-освободительная, ни религиозная, ни социальная, пока неясен ее духовный смысл. А смыслом может быть только освобождение человека от гнета ненавистных ему правил жизни или чуждой веры.

Порабощение – вот против чего бунтует человек. За миллионы лет своей истории человек познал, что быть рабом – это не только быть голодным и обессиленным от тяжкого труда, это не состояние усталости, не грусть и не печаль. Это боль унижения, мучительная, как самая страшная пытка. Мучительнее, чем сожжение на костре.

Не быть рабом! – суть энергии сопротивления и борьбы.

Так рождаются в сознании символы, которые дают энергию сопротивляться.
 
Быть свободным! – это не лозунг и не призыв. Это условие. Или ты свободен, и ты человек, или ты раб, и ты – животное.

Без силы духа нет символов борьбы. Мир, любовь, добро – это не символы, это итог борьбы за выживание человека.

Демонстрация 1 мая – это результат битв социальных и символ весенних надежд на новый, еще лучший итог общественного мироустройства.

«Бессмертный полк»  – символ памяти о цене свободы.

Памятники Ленину, которые продолжают стоять в каждом российском городе, - это давно не символ почитания вождя пролетариата и не символ революции. Памятники Ленину-вождю символизируют обратный процесс: от свободы духа к обществу животных.
 
Ленинские монументы – это не просто символический результат потери силы духа, они наглядный пример, как энергия революционных перемен ослабевает до уровня ноля.

Может быть, памятники Ленину только потому продолжают стоять, что с его именем в сознании общества больше не связывают трагические последствия призывов к вооруженному свержению власти. Ленин для нынешней власти не опасен, он не зовет к свободе в стране, куда вернулся капитализм.
 
Как быстро взбунтовавшееся общество можно вернуть в состояние общества рабов!

Его учение потеряло привлекательность для поколения, видевшего вырождение генсеков. Верно учение или нет, какая разница, если жизнь вождя пролетариата уже не служит примером геройского поступка, неподкупной честности, благородства помыслов и величественного служения миру и добру.

Умелый практик революционного переворота не успел увидеть переворот в сознании грядущих поколений. Он бы в гробу перевернулся, если бы у него был гроб, узнав о восстановлении власти олигархов и миллиардеров. Наверное, поэтому его и держат в мавзолее, чтобы не сотрясал землю деревянной крышкой гроба.

Мумии не опасны, потому что в мумиях нет сердца. Мавзолей строят, чтобы сохранить важную информацию для потомков. Пирамиды и зиккураты – волшебные камни знаний.

Какие знания хранит мавзолей Ленина на главной площади страны? Допускаю, что важные для человечества, но ни один жрец не проронит о них ни слова. Они не о душе, они о власти. Все мавзолеи и пирамиды – символы вечной власти.

Не революции и перемены символизирует строгая геометрия углов и прямых линий, а законы сохранения власти по эту и по ту сторону мироздания.

Не надо ставить памятник революционерам. До этого может додуматься только их противник – консерватор и контрреволюционер.
 
Революционерам духа не кланяются и не поклоняются.

Зачем стоит на городской площади каменная статуя Ленина? Затем, чтобы быть вечным караулом власти. Затем, чтобы пугать всех граждан ужасом эпохи перемен. Затем, чтобы боготворили не свободу духа, а камень устоявшихся традиций. Закладной камень, в который превратился человек.

Его лицо ничего не олицетворяет для поколения вновь прибывших на планету после акта деторождения на рубеже тысячелетий. Стоит на городской площади каменный чел, голова в помете, кто это? – спросят молодые люди. Ленин. Какой страшный! И больше никаких реакций. Поздравляю, вы надежно стерли из памяти политическое наследие теоретика и практика революционной смены власти, главного социального «взрывотехника» эпохи империализма.
 
Братоубийство – вот чего боятся люди. Это слово – лексический символ ужаса в подсознании. Убийство брата – нет, никогда, ни в коем случае! Нет ни одной цели в современной жизни, которая бы оправдала это преступление. Никакая справедливость не восторжествует, когда ради нее надо убить родного брата.
 
Настало время унылого осознания бессмысленности кровавых революций. За что приносить жертву, за то, чтобы после изгнания Батисты увидеть в кресле диктатора Фиделя Кастро?

Глагол изгнать – в чем его смысл сегодня? Глаголом жечь или созидать? Скрипеть зубами или улыбаться? Что в жизни  ненавидеть и кого любить? Прощай, война, или прости, война?

Брата мы убивать не будем, а братьев – хоть десять тысяч в любой стране, включая братскую.

Ох, нелегко бывает определиться, ты за кого, за красных или за большевиков.

Помните «приморских партизан»? Думаю, многих около десяти лет назад взволновало их воззвание. В нем были слова правды и героика борьбы одиночек против власти и государственной системы.



Цитирую с небольшими сокращениями по расшифровке речи на видеоролике:

"Александр Ковтун: "Вот буквально сегодня утром только, мы вышли из окружения. Собственно, трое суток нас хотели поймать милиционеры Кировского РОВД. Им это не удалось. Они вызвали подкрепление в триста омоновцев и два вертолёта, но ничего им не удалось, мы их обвели вокруг пальца, как маленьких детей.
Десять раз проходили мимо них, все посты ихнии срисовали, ихнии собаки ничего не могли унюхать, потому что мы шли по речке - всё как надо. Проползали в десяти метрах от них, и в итоге вот мы сейчас здесь. Добрались, поели, поспали, помылись - всё нормально. Всё в хорошем состоянии, бодрячком держимся.
Вы говорите, что мы кого-то изнасиловали. Чтобы отвернуть от нас народ, чтобы смуту посеять. Это же подло. Это же ваши методы. Так никто не воюет. Воюет триста человек против шестерых пацанов, не могли нас сломить, поймать, и вы хотите сейчас, морально, как-то, нас защемить, говоря то, что мы кого-то изнасиловали, но все нас хорошо знают и никто в этот бред не поверит. Так что... Я не знаю, эти подлые методы… Они вам вылезут со спины. Поверьте".
Александр Сладких: "Запугивать. Вот ваши методы - запугивать только людей и всё".
Александр Ковтун: "Ваши подлые методы, такие как давить на родственников, всё такое. Вот поверьте, мы такое никогда не использовали, потому что мы честные люди. А вы отребье. Поэтому мы будем с вами воевать до последнего, пока вы нас не убьете, или пока мы не победим. Скорей всего вы нас убьете. (Все смеются)
Мы вас не боимся. Мы не боимся вас. Знайте это. Если это видео до вас дойдет, то мы уже будем мертвы, наверное".
Андрей Сухорада: "Да, представляетесь там героями, а нам вы напоминаете шайку безродную,  я не знаю, дикари какие-то. Стоите везде на мостах, а мы возле вас ходим, плюем в вашу сторону, вы ничего не слышите, ничего не видите. У вас под носом, малолетки вас обводят вокруг пальца. А вы чувствуете себя героями, нарядились там..."
Александр Сладких: " ...как ёлки новогодние" .
Андрей Сухорада: "... автоматы похватали".
Александр Сладких: " И народ будет на нашей стороне по-любому, потому что справедливость на нашей стороне.".
Андрей Сухорада: "Мы уже победили. Мы победили в себе страх и трусость, которую вы никогда не сможете в себе победить. Да, если бы у нас было бы такое оружие, как у вас..."
Александр Сладких: "...и пятьсот человек подготовленных, мы бы вас сломили бы . "
Андрей Сухорада: "Да. Вы бы ничего не смогли б сделать. Вся ваша армия, вся ваша империя могучая, была бы бессильна."
Александр Сладких: "шесть пацанов по двадцать лет вам войну объявили. Вы тут вертолетов понасовали тут, омоновцев"
Александр Ковтун: "У нас как такового и даже оружия нет, чтоб с вами воевать. Но все равно, мы вас не боимся, и будем воевать с вами. Вы  крышуете наркобизнес там, проституцию, ну, кучу всего, лес воруете. Это все это знают прекрасно. Все люди. И все вас боятся, потому что у вас есть полномочия все, чтобы этим заниматься, вы можете как-то отмазаться, ещё уйти от ответственности, вы знаете все законы, свои вот эти алчные и как бы... Народ боится вас. Но знайте, что еще остались такие люди, которые вас не боятся.
Андрей Сухорада: "Да. Всё что вы можете — это терроризировать свой народ, беззащитный и безропотный, который привык к унижениям, и ваша могучая, так называемая, империя - Российская Федерация стоит целиком на алкоголизме, страхе и трусости. Однажды она рухнет, и вы вместе с ней в бездну свалитесь. И вы можете обманывать этих простолюдинов, которые рабской сущностью не могут разгадать вашу ложь, но вы не обманете Всевышнего, потому что он видит всё, и ответ будет каждый держать".
Александр Ковтун: "Мы не боимся. Мы когда нибудь выйдем. Это случится. И будем умирать..."
Александр Сладких: "... достойно".
Владимир Илютиков: "Вы защищаете власть, которая против народа, простого. Вы защищаете своих подчинённых, приближённых, которые помогают вам зарабатывать деньги, на которых вы богатеете, а для народа простого вы ничего не делаете. Вы их грабите".
Александр Ковтун: "Это угнетение своего народа. Вы садите людей. Вы, мусора, вы самые настоящие бандиты , а всяких чиновников, которые воруют миллиардами, там, вы не можете посадить, потому что вы боитесь их, а простого человека вы не боитесь. Вы знаете, что вам дана власть.".
Андрей Сухорада: "Мы не признаем ни федеральные законы, ни местные. Мы отрицаем полностью всю власть Российской Федерации и мы передаем привет всем, кто состоит в сопротивлении, другим достойным, честным, благородным людям".
Александр Ковтун: "А простому народу хотелось бы сказать только то что откройте глаза люди, посмотрите, что творится вокруг, посмотрите какие бесчинства, посмотрите на себя".
Александр Сладких: "Во что вы превратились".
Александр Ковтун: "Наши женщины продают себя, за деньги, свое тело, но это мы только так распустили, молодежь вся курит, в 15 лет девственницу уже найти даже нельзя. Эта страна сгнила, это общество гнилое. Где нормальные люди?".
Владимир Илютиков: "Всем друг на друга насрать. Все разобщены."
Александр Ковтун: "А те, у кого откроются глаза, будет помогать нам или как-то другими способами как-то разрушить эту среду. Среду обитания выродков".
Андрей Сухорада: "Те, которые будут в нас стрелять, которые отнимут у нас жизни - не думайте, что вы герои. Вы трусливое отребье".
В начале ролика говорит Александр Ковтун. По левую руку от него сидят Андрей Сухорада и Александр Сладких , а по правую руку от него - Владимир Илютиков".



Этот текст спокойно «висит» в интернете, он не удален. Текст стал интернет-памятником, не опасным для власти, как и памятники революционеру Ленину по всей стране.

Авторы текста покончили с собой, когда были обнаружены и окружены в одном из магазинов.

Оправдает ли их действия история? Оставшиеся в живых сейчас сидят в тюрьме.

Люди не поддержали призыв к вооруженной борьбе, общество не посчитало нужным начать братоубийство. Воззвание не стало духовным символом кровавого сопротивления, однако, память о поступке сохранилась. В комментариях к роликам о шамане несколько раз упоминались мельком "приморские партизаны".

Народ хранит память о Стеньке Разине, хотя он был крайне жесток и не совсем морально благороден в «семейной жизни». Народ помнит Пугачева, хоть тот и врал о своем царском происхождении.

Восставших – помнят, но редко следуют их примеру.

Рабство – привычная форма жизни большинства. Тем более, что карнавалы по всему миру устраиваются регулярно, а хочется сражаться и умирать за идеалы – лишь единицам в глухих районах или в тех странах, которые сами, как глухой район планеты.

Я, например, когда следил за действиями приморских партизан испытывал душевное волнение одновременно с ощущением, что это происходит не в моей стране. Далек от них я был не только географически, я был далек от мысли, что надо поддержать вооруженную борьбу. Мне в голову такое не приходило, да и не могло прийти: оружие бессильно мне помочь. Как и многим другим мужчинам, мне иногда хочется взять в руки автомат. Но радость мести – не моя радость. Это горе для меня не менее тяжкое, чем горе от потери близких.



За несколько часов до назначенного на вечер митинга в Чите, я опубликовал заметку-отчет о ходе моей акции:

«12 июля

Саше Якуту в знак поддержки - акция "СТО РУБЛЕЙ НА БУБЕН ДЛЯ ШАМАНА"

27 человек уже сделали переводы. Из них 23 человека - по 100 рублей, один - 118 рублей, один - 99 рублей, один - 50 рублей, один - 500 рублей.
Сегодня поступил следующий перевод:
"Для шамана" - сообщение в двадцать восьмом переводе на карту Сбербанка. Сумма перевода - 1000 рублей.
Женщину, которая послала эти деньги, я знаю лично. И многих других, кто присоединился к акции поддержки, я хорошо знаю. Достойные люди. Уверен, что и те, с кем я не знаком, прекрасные, замечательные люди с четкой гражданской позицией и характером смелого порядочного человека.
Мне приятно, что я вместе с ними участвую в этой необычной акции. Мне часто поступают призывы откликнуться на ту или иную инициативу, подписать петицию, поддержать кого-то материально. Иногда я откликаюсь, подписываю, посылаю какую-то денежку. А иногда не подписываю и не откликаюсь.
Выбираю, как поступить, на уровне подсознания - в глубинах души. Потребует душа, действую, не потребует - прохожу по жизни мимо.
Наверное, так бывает и у других читателей многочисленных обращений. Но для участия в акции "Сто рублей на бубен для шамана" нужна не только душевная отзывчивость, но и определенная гражданская смелость.
Мы же все понимаем, что выслав шаману денежку, мы поддерживаем, прежде всего, наше конституционное право быть свободным гражданином нашей страны. Право человека свободно выразить свое мнение о работе властей, о тех процессах в государственном устройстве, которые нас беспокоят и тревожат.
Это не волонтерская акция помощи нуждающимся, это не сбор средств для тех, кто в беде остался без средств для существования. Нет, это совсем другая акция - за право уважать себя, как гражданина огромной страны, которая преодолевает трудный путь становления.
Горжусь, что участвую в ней вместе с очень достойными людьми. И благодарю всех, кто присоединился. Я учусь у вас быть человеком».



Видеозапись митинга я получил из Читы после обеда. Разволновался, когда готовился ударить пальчиком по треугольничку запуска просмотра, будто мне предстояло увидеть казнь или расстрел.

Площадь, надпись на плакате «Вернем город и страну людям». Много на площади людей, которым хочется вернуть себе страну? Человек триста – я ожидал больше, думал, что посмотреть и вживую послушать шамана соберется полгорода.

Тогда я не знал, что это первое публичное оппозиционное мероприятие в Чите после длительного перерыва, и что оно стало самым массовым за последние несколько лет.

Я еще не посмотрел весь ролик, но расстроился от мысли, что горожанам в Чите шаман не интересен.

Вот он появился на экране, на нем желтая майка с портретом Че Гевары. У меня в сознании возник диссонанс: смысл слова шаман и образа революционного романтика – это что-то из разных уголков моего мозга.

Шаман поднимается на трибуну, он становится выше первых рядов, его хорошо видно, но все же заметно, что он невысокого роста. Рост не важен, говорю себе, главное, что и как скажет.

Начинает говорить, в его голосе слышится акцент северных народов России, я часто летал на Тюменский север, с особенностями произношения русских слов представителями северных народов хорошо знаком. Оратор ни внешне, ни голосом совершенно не похож на московских ораторов-оппозиционеров: он какой-то весь «неправильный», не такой, к каким я привык. И голос у него слабый, не митинговый: надо прислушиваться, чтобы различить слова.

Закончил первую фразу, вторую, третью – говорит коротко, предложения не растягивает – это хорошо, говорю сам себе.

Понимаете, я так сопереживал оратору, что душа моя огорчалась, если, на мой взгляд, в его выступлении было что-то неудачное, и душа радовалась, когда замечал удачные детали и слова.

Это – закон! – блестящая фраза. Просит повторить ее вместе с ним многократно – известный ораторский прием, но слушатели повторяют недружно – не зацепило, прием не сработал. Это видеть неприятно. Вскидывает кулак над головой – здорово, молодец, вот так и надо!- я радуюсь.

Так, а о чем он говорил? Я не совсем понял. Что-то о боге, о тысяче лет, о народном собрании. Что за собрание на тысячу лет?
 
Но в голове у меня все еще звучит концовка речи: «Живите свободно!». И в душе у меня приятное ощущение, что оратор сказал то главное, что я от него ждал.

Целиком последняя фраза прозвучала так: «Отныне Путин вам не указ. Живите свободно!». Но Путин мне и не был никогда «указом». Последний маршал, который мог мной командовать, был Леонид Брежнев, пока не стал героем анекдотов.

Андропова я уважал, но никаких приказов и указов его не исполнял. Устим Акимыч, прости Господи, Черненко – вызывал и смех, и жалость одновременно. Горбачев – восторг, переходящий в разочарование, Ельцин – я с ним общался. Как мужик – нормальный, как президент – случайность таинственных хитросплетений российской власти в узле мировой финансовой петли.
 
Может, и не случайность, но о теориях мировых заговоров я не люблю  писать и говорить.

Как Ельцин и его приемник Путин могли быть мне указом, если по Указу президента Ельцина в 1993 году я первый раз в жизни стал безработным, а в результате политики преемника в 2012 году был уволен и не мог найти работу по специальности шесть лет вплоть до выхода на пенсию. Единственное, за что я могу их похвалить - они подтолкнули меня научиться жить свободно.

Жить свободно – как это прекрасно!

Жить свободно – как это легко!

Но осознать, что надо жить свободно – трудно. Очень трудно. Мучительно  и тяжело.

Каждый, кто меня поддержит в моем стремлении быть свободным – мой товарищ.

Александр Габышев поддержал не только заключительной фразой своей речи, но и своим примером жить и говорить свободно.

Портрет Че Гевары на желтой майке стал гармонировать с образом человека, поднявшим кулак над головой во время речи на митинге в Чите. Слова и знаки символов свободы вступили в когнитивный резонанс.
 
Поблагодарил я Сашу мысленно за речь и сохранил её в памяти компьютера. Вот что он сказал 12 июля 2019 года на митинге в Чите:



«Я принес вам законы Божьи, по которым вы будете жить, вся земля планета будет жить тысячи лет в мире и благоденствии.
Так слушайте и внемлите, и повторяйте за моими жестами и словами:
Народное собрание – это высшая власть на земле – это закон!
Народное собрание – это высшая власть в России – это закон!
Народная власть в Забайкальском крае это высшая власть – это закон!
Народная власть района – это высшая власть в районе – это закон!
Народное собрание в городе – это высшая власть в городе – это закон!
Народное собрание села – это высшая власть в селе – это закон!
Народное собрание имеет право защищать свою свободу силою народных дружин – это закон!
Решение, требования народного собрания имеют силу закона и подлежат исполнению всеми органами государственной власти – это закон!
Народное собрание это есть экстренный вид власти народа, которая вызывается, когда перестает работать для народа орган государственной власти и общественных институтов – это закон!
Народное собрание имеет право собираться в любое время дня и суток в любое время года – это закон!
Когда в жизни общества всё нормально, когда органы государственной власти функционируют нормально, народное собрание не будет собираться десять лет, не будет собираться сотни лет, не будет собираться тысячи лет – это закон!
А теперь я вам оглашу требования народного собрания забайкальского края, которые я услышал и увидел в походе по Забайкальскому краю:
Во-первых, это выборы – провести досрочные выборы всех глав всех уровней забайкальского края, начиная с губернатора забайкальского края и заканчивая главою села – это закон!
Во- вторых, налоговая реформа – отменить все ненужные налоги, ущемляющие свободу народа, уменьшить все вычеты и налоги, подавляющие развитие рынка, – это закон!
В-третьих, - земельная реформа – это значит все земли, относящиеся к городам и селам, отдать в собственность городам и селам – это закон!
В-четвертых, - дать свободу местному самоуправлению – это значит, города и села отныне будут управляться независимо и самостоятельно – это закон!
И отныне – Путин вам не указ. Живите свободно – это закон!».



На звучащую в речи тему самоуправления я в тот день особого внимания не обратил. Это уж потом, просматривая ролик вновь и вновь, я понял, что говорить о гражданских свободах и не упоминать при этом необходимость общественного самоуправления – это было бы признаком непонимания оратором сути гражданских прав и свобод человека.

Шаман суть понимал и поэтому призвал к свободе через самоуправление. А как обрести её иначе для народа?

Все бунты, восстания и мятежи – стремление избавиться от управления королей, царей, князей и всех подобных им рабовладельцев – генсеков, фюреров и псевдо-президентов.

Самоуправление – та самая осознанная необходимость, которую народ не осознал, но память о которой заложена в генах выживания общиной.

Свобода одного возможна без самоуправления своими мыслями и поступками. Идиот свободен. Дурак не только свободен, но и счастлив.

Свобода каждого в общине невозможна, если это не община дураков.

Быть свободным – это умение управлять собой. Общество свободы – община тех, кто может управлять собой.

Спасибо Энгельсу и шаману, которые напомнили мне о философских принципах свободы самоуправления в государстве.

Позволю себе забежать далеко вперед и привести цитату из переписки с Александром Габышевым после похода. Цитирую: «Община – это мать демократии. В наше время община стала разнообразной – виртуальная община, по месту работы, по интересам и, наконец, самая древняя форма общины – по месту жительства. Так что, люди, создавайте общины, в этом ваше благополучие, дарованное богом».

Уж почти год прошел после митинга в Чите, а он все продолжает размышлять о важности общины и самоуправления. Что любопытно, я пишу эти строки в период, когда эпидемия коронавируса накрыла многие страны мира и Россию. Повсюду введен режим самоизоляции, то есть осознанной необходимости самоуправления собой.

На улицах появились добровольные дружинники, призывающие сидеть всех дома, идет набор в отряды волонтеров, которые будут помогать доставлять продукты пожилым людям. Община ожила и в интернете, и по месту жительства. Община спасается общинно, совместно. А государственным органам власти в регионах разрешено действовать по собственной инициативе, исходя из ситуации на местах. Потребность и разумность самоуправления наконец-то стал осознавать президент Путин, хотя еще месяц назад он требовал внести в Конституцию поправки, окончательно уничтожающие самоуправление в российском государстве.

Государственный единый сайт помощи назвали «Мывместе». И этот штрих поможет нам понять, что мы – община. А первым о необходимости общинного самоуправления и роли народных собраний заявил на митинге Саша шаман. Заявил публично в майке с Че Геварой и кулаком над головой.

Вернемся к последовательности изложения событий, что важно в этой части повести о походе Александра Габышева, в которой я пытаюсь пояснить, как оказался в его отряде.

Митинг прошел, и несколько дней никаких новых роликов о шамане не появлялось. Деньги «на бубен» продолжали поступать. Что же мне с ними делать, из Читы никто не позвонил и не сказал, как их передать. Вместо этого одна из читательниц моей страницы обвинила меня в попытке мошенническим образом собрать деньги, чтобы их присвоить.

Надо было срочно найти контакты тех, кто рядом с Александром. Я слал сообщения ЛеХе Кочегару – он ни разу не откликнулся. Я вновь и вновь прокручивал свежие комментарии к роликам о Шамане. И мне попался на глаза тот комментарий, который был мне нужен. Кто-то из зрителей-новичков спросил, как связаться с Женей Вороном, ему кто-то ответил цифрами телефонного номера. Я тут же переписал эти цифры.

Женю я помнил, об этом разбитном парне, разбитном в прямом смысле этого слова, то есть, водителе большегруза, попавшим в аварию, перед митингом рассказал и его показал ЛеХа Кочегар. В проведении митинга парень никакой роли не играл, но был все время неподалеку от шамана.

Набрал номер – короткие гудки, еще раз набрал – опять короткие. На третий раз – длинные, но никто не отвечал. И так в продолжении двух или трех дней.

Но я же упорный, я набирал снова и снова, пока однажды не услышал голос Жени. Я торопливо сообщил, что собираю деньги для шамана и провожу акцию. Женя не дослушал и прервал мой сбивчивый рассказ короткой фразой: «Сейчас я ему передам трубку».

И через пару секунд знакомый голос с северным акцентом тихо произнес: «Слушаю». Саша-шаман слушал, что я хочу ему сказать.

Вот это да! Так неожиданно и невероятно – я говорю с тем самым загадочным шаманом, который протащил тысячу километров свою тележку и выступил на митинге, организованном в его честь.

О том, как называется акция, я говорить не стал: после митинга фраза «сто рублей на бубен для шамана» звучит несерьезно – он говорил о свободе, а тут сбор денег на какой-то бубен. По смыслу эта фраза похожа на ухмылку или издевательскую усмешку.

Коротко сказал о том, что тюменцы знают о его походе и собрали деньги для него. Кто дал сто рублей, кто больше. Деньги у меня, как их передать?

- Нам нужна народная поддержка. Эти деньги пойдут на благо нашего движения. Любая поддержка важна, один рубль или одно слово, и оно важно. Спасибо! Я  передам телефон Ворону, он знает, куда деньги.

Мы обменялись с Александром еще парой фраз, и трубку взял Ворон. Я попросил его обязательно упомянуть тюменцев и поблагодарить их, когда деньги поступят шаману. Он обещал и свое обещание сдержал. Вскоре во время прямого включения он коротенько, между затяжкой сигареты и чтения на экране поступающих вопросов поблагодарил Тюмень и четко произнес собранную для шамана сумму.

Это была первая в России публичная акция в соцсетях по сбору народных денег для Саши шамана.

Обрадованный, что дозвонился, я с помощью курсора зашел в свой «онлайн-банкинг» и кроме собранных «на бубен» денег послал 3 тысячи рублей лично от себя. Об этом в соцсетях я никогда не сообщал и в этом признаюсь впервые, когда заканчиваю набирать этот абзац.

На моей странице появилась очередная публикация:



«20 июля

ПОГОВОРИЛ С ШАМАНОМ, ПЕРЕДАЛ ЕМУ СОБРАННЫЕ ВАМИ ДЕНЬГИ - 5467 РУБЛЕЙ

Акция поддержки Саши Якута продолжается. "СТО РУБЛЕЙ НА БУБЕН ДЛЯ ШАМАНА" - так она называется. Немного смешливое название, да? А смысл-то серьезный.
Вы понимаете.
Итак, я поговорил с Сашей лично. Цитирую, что он сказал по телефону, когда узнал, что тюменцы объявили акцию "Сто рублей на бубен для шамана":
"Нам нужна народная поддержка. Эти деньги пойдут на благо нашего движения".
Сейчас он прошел Читу и продолжает движение по трассе в западном направлении - к Иркутску.
Его сопровождают в дороге, в данный момент, два человека: Женя-Ворон и Борис. Они и помогли ему "выйти в эфир" с трансляцией беседы за кружкой чая и отвечать на вопросы 7 тысяч человек со всей России, которые задавали их, как на прямой линии.
Вопросы о народовластии, о том, как он относится к Сталину и Лукашенко, о дожде, что моросит на улице, о собаке, что загавкала, когда к юрте подошли новые гости с трассы.
Поразительная технологическая изюминка: сидит человек где-то у дороги за далеким Байкалом около какой-то деревеньки районного значения, там есть интернет, и человек общается в "прямом эфире" с людьми в Нижнем Новгороде, Казани, с жителями Владивостока и Москвы.
Впрочем, вы сами можете ощутить атмосферу единения, если посмотрите запись эфира.
Саша поблагодарил всех, кто уже принял участие в нашей акции, сказал спасибо тем, кто поддержал его в Тюмени и по всей России. Мне показалось, что он был рад моему звонку, а город Тюмень прозвучал для него впервые.
Ну что, граждане, продолжим нашу акцию "Сто рублей на бубен для шамана"?
Главное - не деньги, главное - участие. Нас, участников акции, уже почти сорок человек, а может быть - сто сорок, тысяча сорок, тысячи раз по сорок».




Слово стрим доселе мне было незнакомо из-за отсталости моих познаний о современных технологиях интернет-общения. Но я быстро сориентировался: стрим – это когда ты видишь, что делает шаман в то самое время, когда ты смотришь на монитор компьютера.

Эти ежедневные стримы приковывали меня к экрану сильнее, чем самые захватывающие фильмы. После выключения «картинки» я часами сидел и читал тысячу с лишним комментариев под остановившейся трансляцией. В некоторых содержалась столь жесткая критика власти, что я подумал: такой прямой и грубой ругани в адрес президента уже нет ни на одном оппозиционном ресурсе – за одно словечко про «сказочного» лидера страны блогера теперь отправляют в суд.

В Тюмени блогера, критикующего президента, сначала несколько месяцев держали в тюрьме, потом осудили за экстремизм и этапировали в колонию-поселение.
На сайте Эхо Москвы президента продолжают ругать всячески и по-всякому, но эта помойка свободы слова санкционирована министерством правды и лично президентом – в доме должно быть одно мусорное ведро.
 
А тут стихийно возникла свалка в политическом заповеднике российского режима контролируемой «демократии». Количество подписчиков у ЛеХи Кочегара стремительно выросло на моих глазах с 16 до 50 тысяч. Возникали все новые и новые Ютуб-каналы, на которых главной темой были новости о шамане.

Рождалось явление новой личности в массовое сознание, и эта личность декларировала сумасшедшую по своей смелости цель – изгнать президента.

Но самое удивительное даже не то, что эту цель декларировал шаман – служитель древних культов, а то, что этот шаман идет по главной автостраде страны, и его может увидеть каждый. Он не за границей, он не в джунглях или в непроходимых горах, он не скрывает лица под маской, он – да вот он, на восьмидесятом километре.

Как это возможно в системе, где каждый информационный винтик уже закручен с нужным усилием и не болтается сам по себе? Это сбой системы и возникновение очага свободы по недосмотру или признак ее неспособности противостоять некому божественному провидению?

В комментариях появились различные оценки и объяснения, среди них самыми распространенным мнением стало такое – это исполнение пророчеств. Каких?
Перечисляю:


"Раньо Неро (14 век) – «Религия Солнца и Огня в двадцать первом веке познает победное шествие. Опору себе она обретет в северной стране гипербореев, где она будет явлена в совершенно новом качестве.
Мишель де Ностардам (16 век) – «и будут давать дань уважения религиям далеких от Европы регионов и к северу от 48 градусов высоты, которые сперва будут робко трепетать в тщетной робости, затем сотрясут самые западные, южные и восточные, такая будет их мощь, которая будет достигнута благодаря согласию и неразрывному объединению, завоеванному металлическими пластинками». (Под пластинками можно уразуметь железное облачение якутских шаманов, состоящее из пластин и колокольчиков общим весом до 16 килограммов)
Феофан Полтавский (19 век) – «Произойдет то, чего никто не ожидает. Россия воскреснет из мертвых, и весь мир удивится. Того православия, что было в России прежде, уже не будет, но истинная вера не только возродится, но и восторжествует…».
Алиса Бейли (начало 20 века) – «Из России – символа мирового Арджуны в очень специфическом смысле – придет новая магическая религия».
Эдгар Кейси (начало 20 века) – Весь мир возлагает надежды на религиозное развитие России. Новое понимание придет к неравнодушным людям. Из России идет надежда миру!».
Ванга (20 век) – «Человечество будет переживать множество катаклизмов и много бурных событий. Будет меняться и сознание людей. Придут тяжелые времена, люди будут разделены на группы по вере. Придет в мир самое древнее учение. Спрашивают меня, скоро ли придет это время? Не, не скоро. Еще Сирия не пала!».
Цитаты взяты из статьи якутской просветительницы Елены Федоровой, опубликованной в научном сборнике "Вера в Тенгри", опубликованном в 2018 году.



Комментаторы роликов о шамане приводили их по памяти, нередко чуть искажая и меняя смысл.

Начитавшись пророчеств и рассуждений о приходе таинственной расы белого братства и прочих «секретах посвященных», я почувствовал, что хочу не в диспутах участвовать, а просто познакомиться и побыть рядом с Александром.

Лучше один раз его увидеть, чем тысячу раз читать комментарии о нем. Хорошо бы увидеть, но как? Когда?

Римские легионеры шли походным маршем от Тибра до Сены со скоростью 30 километров в день. Советские солдаты от Волги до Вислы шли во время наступления по 40 километров, иногда даже по 50. Самым лучшим воинам истории понадобилось бы полгода, чтобы добраться от Читы до Тюмени.

Набраться терпения и ждать?

Судя по волне интереса к движению шамана, которая покатилась по интернету, она скоро ударит по кремлевским стенам, и брызги долетят до окон в самых высоких кабинетах.

Если уж колонны дальнобойщиков, протестующих против введения системы «Платон», были остановлены на подступах к столице, если колонна фермеров в Краснодарском крае, замученных судебными решениями «золотых судей» края, не смогла даже тронуться в путь, то шамана одиночку тем более легко и просто убрать с дороги после первого же звонка «сверху».

Еще месяц, ну, максимум, два, и он исчезнет с трассы, - подсказывали мне личный опыт участия в оппозиционной деятельности и факты логических последствий резкой критики президента для тех, кто выступал публично на площадях или в пабликах соцсетей.

Гляжу очередной ролик, Саша приглашает людей неравнодушных присоединиться к нему. Мне бы,  говорит, хотя бы человек двенадцать, чтобы шли рядом.
Мне показалось, он думал о том же, о чем и я. И понимал, что дальше его на трассе должен оберегать народ.

Сидел я на своей даче и всё думал, думал. Гражданскую активность я проявил, акцию провел, деньги для Саши собрал. Что я еще должен сделать, полететь к нему на трассу? Да ну, это пусть делают другие, кто моложе.

Я дачу бросить не могу, она зарастет чертополохом, - это раз.

У меня 27 июля юбилей, супруга уже готовится и ждет, - это два.

Мы забронировали с 14 августа номер в санатории «Жемчужина Урала» - это три.

Да у меня и денег нет, чтобы срываться с места и лететь черт знает куда! Кстати, сколько стоят билеты авиа и жд?

Открыл сайты продаж билетов на внутренние авиарейсы и по железной дороге – меньше, чем за двадцать тысяч рублей до Читы не долететь. А если на поезде, трое суток туда, трое обратно, сколько останется, если чисто символически поддержать Сашу в течение нескольких дней? До 14 августа успею, но ехать в поезде на боковой верхней полке летом в разгар сезона – жара, духота, тоска. А других билетов на другие полки в плацкартных вагонах уже не было.
 
Никуда не полечу и не поеду!

И не поехал бы, если бы не потерял покой. Днем и ночью голову мою сверлила мысль: есть, есть у тебя возможность увидеть и поддержать Сашу. Ты просто слабак - старый и дряхлый. Не мускулатурой слабый, тут ты силен, качок, ты слабаком душевным стал. Ослаб твой дух борьбы и сопротивления злу. Ты не с войной простился, ты попрощался с духовной силой борьбы за справедливость.

Так стало гнусно у меня в душе, хуже, чем в самом душном и заплеванном вагоне.

Иду грядки поливать, держу лейку и думаю: солнце печет, я уеду, кто польет мои огурчики и тыквы? Как супруга будет таскать по тридцать ведер из колодца, она ведь пианистка, у нее суставы пальцев и так распухли и болят.

Не поеду.

На следующее утро думаю: была у тебя возможность поступить, как подобает гражданину, но ты ее профукал – последнюю возможность поступить достойно. Променял честь на огурцы и тыквы. И не говори себе, что оказаться вновь в консервной банке на высоте десять тысяч метров тебе страшно – тебе не страшно, тебе просто лень терпеть многочасовые процедуры в аэропортах, они надоели тебе хуже той горькой редьки, которую ты по лености весной не посадил.

Короче, терзания мне эти надоели, сел в машину и поехал в кассу. Под утро мне на карточку прислали пенсию, вот я и рванул.
 
Недалеко от моего дома в городе есть агентство, я покупал там в январе билеты в Ростов авиакомпании «Азимут», будь она неладна.
 
- Куда, опять на юг? – спросила хорошо знакомая мне женщина-кассир.
- В Читу.
- Давайте посмотрим, что у нас есть, - женщина стала водить «мышкой» и смотреть на монитор.
- Есть рейс через Москву.
- Через Москву не надо, - мне показалось абсурдным лететь на восток через столицу, которая в двух тысячах километрах на запад от Тюмени.
- Так, вот рейс из Тюмени в Новосибирск, оттуда в Иркутск, потом можно на поезде в Читу. Оформлять?

Достаточно было ответить: «Да», и билет был бы у меня в кармане. Но я ответил: «Нет».

Что со мной случилось? Самое обычное, что случается с человеком, который не готов к поступку: в последнюю секунду отказался сделать шаг вперед. Обделался в штанишки, то есть, испугался.
 
Невзгод, мучений, трудностей.

Женщине я наврал, что на карточке нет денег, мол, их не успели мне перевести.

- Можно, я приду позже?
- Можно, но на этот рейс остался лишь один билет, последний. Бронировать уже поздно: или покупаете, или следующий рейс через двое суток.
- Полечу на следующем, - ответил я, опять «соврамши», потому что хотел быстрее убраться из агентства, но при этом сохранить приличное лицо.

Вышел на улицу, доехал до своего дома, поднялся на третий этаж «хрущевки», открыл дверь квартиры, в которой давно не был. Стою, смотрю на коридор, на комнаты – а радости, что я в городской квартире нет. Тут есть удобства и комфорт, тут обстановка более благоустроенная, чем на даче, обычно я приезжал, радовался простым вещам: коснулся краника – течет горячая вода. И таскать ее в баню не надо, и печку разжигать не нужно.

Почувствовал я усталость и опустошенность. Лег на кровать и стал лежать. Просто лежать, потому что не хотел шевелить ни руками, ни извилинами мозга.

Наступил покой, который многие считают счастьем. Ничего и никуда не хочется.

Закрыл глаза, лег на спину, руки на груди сложил. В этом положении и заснул.

В моем возрасте к смерти относишься не как к чему-то трагическому, неожиданному или случайному. Она может прийти через секунду, ты это знаешь, и этому не будешь удивляться. Пора, значит, пора. Вот так на кровать ляжешь, заснешь и не проснешься.

- Ты, сволочь, ты чего из себя тут корчишь мертвого, вставай, скотина! – услышал я громкий крик, от которого проснулся.

Открываю глаза, кто кричит? Вокруг никого нет, со стен на меня смотрят молчаливые иконы. Чей это был голос? Мой! В голове, во лбу.

Блин, взглянул еще раз на иконы, вскакиваю и говорю им: я понял, но почему так грубо?

Ноги в ботинки, распахиваю дверь: быстрее, гад, командую сам себе, бегом! И бегу в авиакассу. Если билет еще не продан, это моя судьба, я ей не буду больше сопротивляться.

- Деньги пришли? – женщина не удивилась, что я запыхался, и не стала дожидаться моего ответа, а сразу же уткнулась в монитор, - Так, что у нас с тем билетом? Есть, стукну по кнопке, чтобы никто из других касс не успел вас опередить. Всё, вам повезло.

Потом она мне объясняла, какой будет маршрут, где пересадка, за сколько часов я должен появиться в аэропорту «Рощино» - слушал я внимательно, но понимал совсем другое: завтра в Тюмени меня уже не будет.
 
Как все путешественники, я мысленно преодолел время и пространство раньше, чем тронулся в поход. И даже раньше, чем купил билет. Наверное, тогда, когда услышал грубый окрик, от которого проснулся. Мой маршрут был мне определен без участия моего сознания. Оно всегда вредит, когда в душе рождается решение.

Я не принадлежу к виду людей разумных, я из прямоходящих. Вид архаичный, более, чем на миллион лет древнее неандартальцев. Считалось, что хомо прямоходящий давно вымер. Мозг у него был намного меньше, чем у хомо сапиенса, но первые зачатки человеческого поведения родились именно в их маленьких мозгах вместе с любопытством и стремлением увидеть, что там за горизонтом.

Они не вымерли, я, например, живой. И в моих генах не менее пяти процентов генов вида человека, отличного от приматов значительнее, чем различаются внутри вида гамадрилы от мартышек.

Перед вылетом прямоходящий звуками стыдливого мычания вместо разумных слов объяснил супруге, что по-другому поступить не может, но исчезает ненадолго, быстренько сгоняет за далекий холм, разведает, кто там обитает, и через две руки пальцев по количеству восходов солнца вернется с бусами в подарок и мешком орехов - пощелкать на радостях от встречи.

На орехи я обратил особое внимание, орехи – это символ, понятный только для моей супруги.

Когда мы купили дачу, верхушка молодого кедра, что рос рядом с домиком, была не выше уровня конька крыши. А теперь этот кедр – могучее дерево, оно самое высокое в округе.

В середине августа с его вершины на крышу дома с громким стуком начинают падать шишки. Из леса на стук прибегает белка, чтобы пробовать новый урожай на вкус. Мелькнет рыжий хвост на конце длинной хвойной «лапы», и тут же по капоту моего автомобиля будто бейсбольной битой – бум! Надкушенная шишка упала. Машина же припаркована под кедром, как и весь домик. Пол участка сейчас запарковано под огромным красивым деревом.

У других автомобилистов капот блестит от полироля, а у меня он отсвечивает каплями кедровой живицы – следами шишкопада.

В августе по вечерам, взяв пример с белки, мы тоже начинаем ореховую трапезу: я вытаскиваю орешки из под липких и пахучих створок, слегка надламываю нежную скорлупку, супруга вынимает ядра – чистый изумруд. Вернее, жемчуг.

С ковра иголок вокруг дома, мы собираем мешок шишек, которых хватит на сотню «ожерелий», хочешь, ешь горстями, хочешь, по одной жемчужине вкуса и здоровья.

Сидим за столиком, пальцы в смоле – щелкаем. Это – ежегодный ритуал.

Вернусь, и снова будем сидеть рядом, вкушая, что нам послали с неба кедр и белка.

Дорогая, мы обязательно исполним ритуал благодарения. Не расстраивайся, что юбилейный свадебный вечер мы проведем не вместе. Время и пространство нас не способны разлучить! - вот это хочу сказать супруге в миг расставания, но вместо обнадеживающей и приятной слуху фразы мычу в смущении что-то не совсем понятное. Я же прямоходящий, ходить с прямой спиной умею, а объяснить, зачем хожу и для чего – не могу. Так надо, - нашел я в своем разуме всего два слова для супруги.

А на скале своей страницы в ущелье коллективного спасения от хищников и змей я вывел красной охрой следующие знаки:


 «23 июля

УЛЕТАЮ К ШАМАНУ АЛЕКСАНДРУ ГАБЫШЕВУ

Завтра должен быть в Иркутске, затем 18 часов на поезде в сторону Читы.
Деньги, что поступили за последние дни, 900 рублей, надеюсь передать ему лично.
Почему собрался в дорогу?
Знаете, я написал несколько повестей, но среди них есть повесть "Мужской процесс" и повесть "Чернец". Так вот, эти повести не закончились там, где я когда-то поставил точку в тексте.
Прошло много лет, а всё так же надо делать выбор, как поступить, всё так же приходится сомневаться до последней секунды, а потом довериться голосу души, который беззвучно настойчиво шепчет: "Встань и иди".
"Не предавать, не лгать, не унижаться" - это эпиграф к повести "Мужской процесс".
Как тяжело следовать этим жизненным принципам, которые когда-то в детстве четко сформулировал и сказал мне школьный учитель истории, командир партизанского отряда в годы Великой Отечественной войны.
Тяжело, но когда сможешь преодолеть сопротивление телесной лени и страха сознания, на душе становится легко.
Даже если ещё и первого шага ногой не сделал.
Душа наша летит быстрее тела.
Когда доберусь, стану представителем той части тюменцев, которые поддерживают движение Саши Шамана.
Хочется быть "послом доброй воли", как говорили в советские времена.
Доброй воли. Свободы и добра.
С собой не беру ни фотоаппарата, ни смартфона, которого у меня нет, ни ноута. Там есть кому снимать.
Беру только мобильник и карту Сбербанка, номер которой вы знаете. Этот номер теперь становится запасным для Шамана. Это как бы номер нашей тюменской региональной поддержки.
Мы же "лучший город земли", у нас всё особенное.
Ладно, если что-то хотите передать Александру Габышеву, можете передать "сейчас и здесь". Я как доберусь, расскажу, процитирую Жене-Ворону и Саше-Шаману ваши слова.
Скоро наступит тот момент, когда на лавке в своей кухне присяду на дорожку. Потом всё выключу, котомку на плечи и - в путь».

Глава 2

Рот разомкну –
Всколыхну тишину,
Раскрою уста –
Рассказ начну...
Стану песни вам
Старым ладом слагать,
Вспомню о славном богатыре,
Посланном в Средний мир
От нечисти охранять
Доверчивых
Добросердечных людей
Племен айыы-аймага.

Осьмикрайняя,
Об осьми ободах,
Бурями обуянная
Земля – всего живущего мать,
Предназначенно-обетованная,
В отдаленных возникла веках.
И оттуда сказание начинать.
 
Далеко, за дальним хребтом
Давних незапамятных лет,
Где все дальше уходит грань
Грозных, гибельных, бранных лет,
За туманной дальней чертой
Несказанных бедственных лет,
Когда тридцать пять племен,
Населяющих Средний мир,
Тридцать пять улусов людских
Не появились еще на земле;
Задолго до той поры,
Как родился Арсан Дуолай,
Злодействами возмутивший миры,
Что отроду был в преисподней своей
В облезлую доху облачен,
Великан с клыками, как остроги;
Задолго еще до того,
Как отродий своих народила ему
Старуха Ала Буурай,
С деревянной колодкою на ногах
Появившаяся на свет;
В те года, когда тридцать шесть
Порожденных ими родов,
Тридцать шесть имен и племен
Еще были неведомы сыновьям
Солнечного улуса айыы
С поводьями за спиной,
Поддерживаемым силой небес,
Провидящим будущий день;
И задолго до тех времен,
Когда великий Улуу Тойон
И гремящая Куохтуйа Хотун
Еще не жили на хребте
Яростью объятых небес,
Когда еще не породили они
Тридцать девять свирепых племен,
Когда еще не закляли их
Словами, разящими, словно копье,
Люди из рода айыы-аймага
С поводьями за спиной –
В те времена
Была создана
Изначальная Мать-Земля.
 
Прикреплена ли она к полосе
Стремительно гладких, белых небес –
Это неведомо нам;
Иль на плавно вертящихся в высоте
Трех небесных ключах
Держится нерушимо она –
Это еще неизвестно нам;
Иль над гибельной бездной глухой,
Сгущенным воздушным смерчем взметена,
Летает на крыльях она –
Это не видно нам;
Или кружится на вертлюге своем
С песней жалобной, словно стон –
Этого не разгадать...
 
Но ни края нет, ни конца,
Ни пристанища для пловца
Средь пучины неистово грозовой
Моря, дышащего бедой,
Кипящего соленой водой,
Моря гибели, моря Одун,
Бушующего в седловине своей...
 
Плещет в грохоте грозовом,
Дышит яростью, полыхает огнем
Древнее ложе Земли –
Грозное море Сюнг
С неколебимым дном,
Тучами заваленное кругом,
Кипящее соленой водой,
Мглой закрывающее окоем,
Сонма лютых смертей притон,
Море горечи, море мук,
Убаюканное песнями вьюг,
Берега оковавшее льдом.
 
С хрустом, свистом
Взлетает красный песок
Над материковой грядой;
Жароцветами прорастает весной
Желтоглинистая земля
С прослойкою золотой;
Пронизанная осокой густой
Белоглинистая земля
С оттаявшею корой,
С поперечной балкой столовых гор,
Где вечен солнечный зной,
В широких уступах глинистых гор,
Объятых клубящейся голубизной,
С высоким гребнем утесистых гор,
Перегородивших простор...
 
С такой твердынею под пятой,
Нажимай – не колыхнется она!
С такой высоченной хребтиной крутой,
Наступай – не прогнется она!
С широченной основой такой,
Ударяй – не шатнется она! –
Осьмикрайняя, на восьми ободах,
На шести незыблемых обручах,
Убранная в роскошный наряд,
Обильная щедростью золотой,
Гладкоширокая, в ярком цвету,
С восходяще-пляшущим солнцем своим,
Взлетающим над землей;
С деревами, роняющими листву,
Падающими, умирая;
С шумом убегающих вод,
Убывающих, высыхая;
Расточающимся изобильем полна,
Возрождающимся изобильем полна,
Бурями обуянная –
Зародилась она,
Появилась она –
В незапамятные времена –
Изначальная Мать-Земля...

(«Нюргун Боотур Стремительный». Якутский героический эпос.)


Однажды во время привала, когда я уже окреп и после десяти километров пути не падал «стремительно» на гравий у обочины, стоял я и смотрел на горы вдали у горизонта и на солнце, плывущее над округлыми вершинами с южной стороны степной долины.

Саша шаман подошел ко мне и тоже стал смотреть на вершины за долиной.
- Красиво тут, - говорю ему.
- За этими горами родина моих предков, - отвечает Саша, продолжая смотреть  на волнистую линию степных холмов.
- В Бурятии? – спрашиваю его.
- В Монголии.
- А где она, Монголия, далеко отсюда?
- Нет, за этими горами.

Мы стояли и вместе смотрели на горный горизонт под южным солнцем.

- Очень хотел увидеть землю, по которой кочевали мои предки. Вот она, - сказал Саша.
- Красивая земля, - повторил я то, что думал о красоте здешней природы.
- Наши племена ушли на север.
- Зачем?
- Чингисхан приказал.

Саша пошел «запрягаться» в свою тележку – привал окончен. Но я успел еще раз посмотреть на горизонт, который, как мне тогда казалось, никогда больше не увижу. Именно здесь, на этом месте стоял когда-то Чингисхан – я вижу то, что видел он. Красота природы блистает другими красками, когда  воображение представит на ее фоне легендарного героя. Появляется цвет знамен, шатров, сияние брони и конской сбруи.

Пусть поэзия легенд украсит обыденность кочевой жизни, когда надо сутками сидеть в седле или тащить тележку вдоль обочины федеральной автострады.
 
Вернемся к летописи, то есть, описанию лета 2019 года в соответствии с хронологией событий.

Под вечер 25 июля на привокзальной площади в Чите объясняю таксисту, куда мне надо ехать:

- Километров 100 в сторону Улан-Удэ.
- А куда конкретно? – просит уточнить водитель, чтобы определить по данным навигатора цену поездки.
- До человека с тележкой на дороге. Увидим тележку или синюю юрту в поле, тормозим, приехали.
- К шаману, что ли?
- Да.
- А сам откуда?
- Из Тюмени.
- Из Тюмени, значит, деньги есть. За четыре тысячи рублей едем? – водитель смотрит, оценивая реакцию на моем лице: буду жевать сопли и просить сбавить цену или сделаю вид, что сумма – копеечная для нефтяников Сибири.

Хитер водитель, опытный, знает, как нас, горделивых, надо раскручивать на «бабки». Ему бы в Сочи работать, там такие водители-психотерапевты цветут и пахнут на курортных клумбах.

- Едем, - отвечаю уверенно, чтобы не разрушить легенду о богатстве жителей Тюмени, хотя  бумажек в кошельке –  семь штук до следующей пенсии через месяц в августе.

Выезжаем за город, я пока не вглядываюсь в происходящее на трассе с пристальным вниманием: шаман этот участок прошел неделю назад. Одно пока непонятно: уж больно узкое полотно асфальта, да и обочина не больше метра. Какая-то узкоколейка с разделительной полоской посередине. Несется навстречу огромный большегруз и занимает своим корпусом всю полосу движения,  его колеса у самой кромки асфальта, для тележки нет места на «встречке» даже  по краю насыпи вдоль асфальта. Как он ее тащит по узкоколейке?

А на мостовых переходах через речушки и ложбинки, где вдоль дороги «отбойники» и нет обочины, он как идет с тележкой, по асфальту в лоб большегрузам?

Задал эти вопросы водителю, который, получив деньги, беспечно болтал, но не со мной – с женщиной по телефону. Словоохотливо объяснял ей, что задержится, у него дальний рейс, и спрашивал, что ей купить, когда подскочит в гости сразу после рейса.
- Не знаю, не видел, - коротко ответил он мне, когда небрежно кинул телефон на панель приборов под лобовым стеклом.

Когда проехали 80 километров, он попросил меня внимательно смотреть в пассажирское окно и наблюдать за правой от дороги стороной.
- На площадки у гостиниц поглядывай, вдруг где-то там стоят, - дал он мне совет и сбавил скорость, когда мы проезжали очередной «отель» с закусочной и пару фурами перед входом.

Позади 100 километров, 120,140 – ни шамана, ни тележки.

- Добавить надо, - водитель показал тремя пальцами знак, означающий их трение о шуршащую бумажку.
- Сколько?
- Штуку.

Я положил бумажку рядом с его телефоном.

- Может, проскочили? – в его голосе появилась интонация озабоченности и растерянности, - надо у ребят спросить.

Он ткнул в какой-то «контакт»:

- Слушай, я человека везу к шаману, узнай, кто его видел в последний раз и где.
- Не переживай, найдем, - сказал он мне, глянув на мое лицо.
Ответ «контакта» я услышал через минуту: «Его видели на 170-м километре, их было семеро».
- Ничего себе, как далеко успели уйти! – произнес я вслух,  удивляясь темпу движения шамана и радуясь, что мы не проскочили мимо.
- Телега у него, однако, с пятой скоростью, - водитель тоже повеселел.

Мне стало ясно: хотя водитель и не старался обсуждать со мной тему шамана, но он и его читинские друзья в курсе событий и следят за походом в режиме он-лайн, оперативно сообщая новости в своем кругу.

Вот и 170-й километр. За лобовым стеклом – степная долина с прямой линией пустой дороги, уходящей к горизонту. Нигде никого, в стекло светят лучи заходящего солнца, которое уже не слепит глаза. Через полчаса начнет темнеть. Где же они?

- Давайте проедем еще десять километров, если не найдем, я выйду на 180-м, найду их утром, - предлагаю водителю.
- Как скажете, - он притопил педаль газа к полу, чтобы быстрее достичь конца маршрута и возвращаться к женщине, которая его ждет.

Разгоняемся, и тут я вижу собачку на асфальте. Маленькую, прямо посередине пустой трассы.
- Собачка, тормози, у них была собачка, я слышал в роликах ее лай! – кричу водителю.

Он жмет на тормоз, машина останавливается, я выскакиваю из неё, где собачка? Нет собачки. Но не почудилась же она мне, куда могла убежать?

Справа пустое поле, слева лесополоса и заросли кустов. Спускаюсь с насыпи, иду в обход зарослей, чтобы заглянуть за стену из зеленых листьев, и вижу в глубине через траву бампер белой машины и цифры номерного знака – 82. Это «тойота», о которой упоминали в комментариях, я цифры помнил. Возвращаюсь на дорогу и говорю таксисту: «Нашел».
- Точно, они?
- Точно. Выгружаюсь.

Он помог мне вытащить из багажника рюкзак, но разворачиваться, чтобы уехать, сразу не стал.

Из кустов появился Женя Ворон, поднялся по насыпи к дорожному полотну, взял у меня из рук рюкзак, сказал водителю спасибо. Тот развернулся и помчался в обратный путь.

- Ты откуда? – спросил Женя.
- Из Тюмени, я Егоров.
- А почему не предупредил, я бы встретил.
- В Чите нет оператора связи «Теле-2», я не знал об этом, открыл телефон, а все абоненты недоступны.
- Ну, понял, пойдем, мы в лесополосе.

Иду за ним, Женя согнулся, рюкзак у меня тяжелый, я думаю: сутки назад я видел Женю на экране ноутбука, а сейчас вот он – тащит мои вещи.
 
Перед нами появляется мужчина в черной куртке и знакомой кепке: так это же Андрей-блогер, он тоже выкладывал ролики о шамане, я отлично помню его лицо. Вот он, живой и прямо передо мной: «Привет, Андрей!», и я его обнял.

Шагаем дальше втроем. Вот «тойота», за ней «крузак» Андрея,  дальше поляна, видна белая клеенка-скатерть на траве, около нее стоят две девушки в нарядных светлых футболках, белокурый парень в оранжевой облегающей майке, незнакомый мне мужчина роста небольшого и высокий парень во всем темном – спортивные штаны, футболка, кроссовки – всё темное или темно-синее.

А кто этот маленький под кустом, что сидит на траве, вытянув ноги вдоль края скатерти – шаман. Вот я и приехал.

Надо уметь сдерживать эмоции, а как их сдерживать, да и зачем? Но все же попытался, сказал всем, здравствуйте, но обниматься ни к кому не побежал.

- Это из Тюмени, помнишь, звонил, нам деньги посылал, - говорит Женя, поясняя шаману, кто я такой.
- А как он нас нашел? Мы думали, что хорошо спрятались, да, Ворон? – шаман посмотрел на Женю и засмеялся. Он держал большую кружку в руке и чуть не вылил из нее чай на скатерть.
- Собачка появилась на дороге, вот эта, - я показал на маленькую собачушку, что крутилась возле скатерти.
- Это она вас встречала, - шаман сказал это мимоходом, как что-то всем понятное, как то, что происходит постоянно само собой и подробных разъяснений не требует.
 
Он  предложил мне брать со скатерти все, что на ней есть. Девушке с темными волосами он сказал:
- Наташа, налей дедушке чая!

Как сесть за «стол», который ниже моих ботинок, - это для меня вопрос серьезный. В моем возрасте на земле или траве стараются без крайней надобности не сидеть и не лежать – косточки ныть будут. Если бы на рюкзак присесть, да где он, не уходить же от скатерти, когда тебе налили чай.

Встал коленочками на скатерть – и сухо, и все можно достать руками: кусочки хлеба, сыра, колбасы – глаза разбежались, к чему тянуться.

Жую, а сам катаю в коробочке над челюстями мысль: с чего ради собака, которую я даже на экране ноутбука ни разу не видел, а только слышал ее лай, вдруг пойдет на дорогу меня встречать?

Но сама вероятность, что кто-то знал о моем приближении и подал знак, где мне остановиться, уже не была для меня в тот миг надуманной и нереалистичной: я рядом с шаманом, значит, любые чудеса возможны, в том числе и совершенно «случайные».

- Как ее зовут? – спросил я у всех сразу, кто стоял рядом, а рядом были все.
- Долли, - первой ответила девушка с темными волосами.
- Долька, - повторила девушка, у которой волосы были светлее.
- Доля, - произнес мужчина маленького роста, которого я сегодня видел первый раз.

Церемония знакомства началась с собачки. Далее в повести я буду называть всех действующих лиц так, как называл в походе, а их фамилии и имена укажу потом в отдельной сноске, если они на то дадут согласие.

Белокурый парень, как вы догадались, это Саша Ангел. Высокий парень – Кирилл из Тулуна, затопленного по весне города в Иркутской области, две девушки – сестры Наташа (темные волосы) и Аня (светлые). Мужчина маленького роста – Борис, их отец. Они из Читы, а Долька – их домашняя собака. Не, не собака, - собачка. У меня к ней особо теплые чувства с первого «взгляда» на дороге.

Попал я к шаману в момент, драматизм которого сразу не понял и не почувствовал.
Ужинаем, а все помалкивают. Наконец шаман говорит:
- Один ушел и сразу пришел другой. Так будет всегда. Кто уйдет, на его место встанет не один, а два, три других. Нас будет все больше и больше, с нами пойдут тысячи людей.
 
Оглядываю всех сидящих и стоящих вокруг скатерти-клеенки, о ком речь, кто ушел?

- Двадцать минут назад Илья ушел, - объясняет мне Женя, - рюкзак взял, попрощался и - на трассу. Я думал, это он вернулся, когда напротив нас машина остановилась.
- Почему ушел?
- Вспылил.

Кто такой Илья, я тогда не знал. Подумал, что, наверное, молоденький парнишка, а таким приехать, и уехать – одинаково легко. Живут по настроению, никому не хотят быть чем-то обязанным, особенно папе и маме. Рвутся к свободе лично для себя, что и понятно, они хотят самостоятельности, которой были абсолютно лишены.

- Илья, он молодой? – спросил я, обращаясь ко всем сразу.
 
Или Наташа, или Аня, точно не помню, ответила, что ему лет тридцать. Значит, дело не в подростковых проблемах «вспылившего». Никто ничего объяснить мне не хотел: я новичок. Зачем новичкам знать лишнее.

- Вы надолго приехали? – спросил у меня Женя.

Кажется, я лбом, ушами, руками и глазами почувствовал, как все прислушались, чтобы знать мой ответ. Что сказать? Признаться, что планирую через неделю двинуться обратно? А я точно решил, что больше недели не останусь? Мне хочется или не хочется обратно? Вдруг, останусь на две недели? Вдруг, вообще останусь?
Сознание пришло на выручку подсознанию, мой архаичный недомозг сформулировал ответ:
- Мне бы дней десять продержаться и пройти хотя бы километров сто.

Ответ, вроде, понравился всем, кроме шамана: я заметил, что тень недовольства мелькнула на его лице. У него дернулась щека, будто хотел усмехнуться, но не стал, и на секунду опустил голову, типа понял, что опять очередной турист приехал.

Мне показалось, что своим ответом я его обидел. Он идет четвертый месяц, а эти, что присоединяются, способны лишь на десять дней. Ну, может быть, на месяц. Как с такими вершить большое дело?

Мне захотелось сказать ему что-то очень хорошее, искреннее, не оправдаться, а поблагодарить:
- Александр, я ехал сюда и все время думал: увижу вас и пожму вам руку. Можно, я встану и пожму?

Он что-то пробормотал, но слов я не расслышал, зато увидел, как его губы чуть тронулись в движении к улыбке. Встаю и – а встать то не могу! Колени после сидения на клеенке-скатерти затекли так, что не могли разогнуться. Кошмар, сказал человеку: иду пожимать руку, а сам сижу, кривляюсь и не встаю.

Взял, да и подошел к нему на коленях. Он руку мне не протягивал, вероятно, смутился. Я сам взял его ладонь, лежащую у него на ногах, и пожал ее. Ладонь оказалась маленькой, теплой и мягкой.

Сценка, может быть, со стороны выглядела и не совсем красиво, но я был рад, что наконец-то поздоровался с человеком, как давно хотел.

Полагаю, именно с этой секунды я стал частью того сообщества, которое расположилось в лесополосе.

- Ворон, объясни дедушке наши правила, - сказал шаман.
- Так, дедушка, - он начал объяснять, но прервал инструкцию и спросил у шамана: - как его называть, дедушка?
- Он на Толстого похож, будет у нас свой Лев Толстой.
- Так что, его звать Лев? – Женя был несколько удивлен.
- Лучше просто дедушка, - шаман подумал еще немного и добавил, - Дедушка Мороз.
- А, значит, Дед Мороз. Ну, слушай, Дед Мороз…, - и Женя продолжил инструктаж.

Впоследствии я неоднократно наблюдал, как шаман давал имена вновь прибывшим. Иногда сразу, как только появлялся новичок, иногда через несколько дней, а иногда и вовсе никаких имен не давал. Тогда новичка звали так, как он представился при знакомстве.

Но если во время знакомства или последующего наблюдения за поведением и внешним видом новичка в голове шамана рождалась ассоциация с героем из сказок или сказочных историй, он нарекал его именем этого героя, о чем тут же сообщал всем присутствующим, и с этой минуты к новичку обращались, как к персонажу из легенды, саги или сказки.

Инструктаж мне был проведен по содержанию такой:

- У нас сухой закон, - говорил Женя за ужином, причем, при всех, наверное, чтобы опять напомнить всем общие правила, - никто, нигде, ни с кем, ни под одеялом, ни за кустами. Если захочешь что поесть, подходи, бери в любое время. Хочешь чай, заваривай, хочешь бутерброд, намазывай. Будешь звонить, не говори, где мы находимся, не сообщай ни километр, ни деревню. Не снимай ничего и никому не отправляй. Если будут вопросы, спрашивай, мы все поможем. Есть у тебя палатка?
- Есть.
Ну, всё, располагайся, ставь.
- Где?

Молчавший до этого места шаман обратился к Ангелу:

- Ангел, помоги Дедушке Морозу палатку поставить.

Ужин закончился, мы с Ангелом осматриваем поляну, отвязав от рюкзака платку, и я замечаю черный штатив, а на нем фотоаппарат на высоте колена. Кто-то забыл камеру убрать?
- Это Андрей снимает фильм об Александре, - объясняет мне Ангел, - камера включена.
- Как включена?
- Она снимает, пока не станет темно.

Признаюсь, меня удивило, что в сообществе, где, как мне только что сообщил Женя Ворон, снимать ничего нельзя, стоит камера и все снимает. Я потом, в другие дни, этот штатив на уровне колена обходил стороной, как заминированный участок, и часто оглядывался во время всех стоянок: штатив поставлен?

Если «мина» включена, перемещаться лучше с ее тыльной стороны, где нет объектива.

Мои глаза – тоже камера и с весьма хорошим «разрешением», но я могу усилием воли отключить «разрешение» и сделать отснятые ею кадры невидимыми для недружелюбных глаз.  Та, что на штативе, такой способностью не обладает.

Ангел провел меня по всей поляне и остановился недалеко от синей юрты. Он показал на крошечную палатку, почти касавшуюся края юрты:

- Это моя, а вот тут еще есть ровное место, - и он стал ощупывать подошвами кроссовок землю. – Виктор, выбрав место, обязательно проверьте, нет ли бугорков.

Ангел обратился ко мне по имени. Замечу сразу, он никогда не называл меня Дедом Морозом, только по имени и всегда на вы.

- Вы ставили когда-нибудь вашу палатку?
- Нет, это не моя, это моего сына.
- Она довольно современная, у меня такой не было, но ее общая конструкция мне известна. Давайте разбираться.

Когда палатка была поставлена, Ангел заглянул в нее и начал водить руками по ее полу:

- Виктор, обязательно на ощупь убедитесь, что внизу нет шишек, веток или камней.
Я, конечно, запомнил советы опытного путешественника, но консультироваться хотел по другой теме:
- Саша, что случилось за двадцать минут до моего прихода?
- Илья сообщил журналистам, где мы находимся. Женя узнал об этом и начал его ругать. Илья ушел. Александр расстроился, он думал, что Илья остынет, успокоится, и они обсудят, как правильно общаться с журналистами.
- Прибудь я на полчаса раньше, и никто бы не ушел, - сказал я вслух, но тихо, скорее, сам для себя. Ангел, как мне кажется, этой моей фразы не услышал. Он спросил:
- Виктор, а вы чем в жизни занимаетесь, какая у вас профессия?
- Я – писатель.
- Какие вы пишите книги, о чем?
- Мне проще их показать, чем о них рассказывать.
- Они у вас с собой?
- Да, я взял с собой четыре книжки.
- Покажите, - в глазах моего консультанта по конструкциям тряпичных домиков для сна я видел неподдельный интерес.

Рюкзак был выпотрошен еще до этого момента, когда я доставал одежду для переодевания, пакет с книгами лежал рядом, я его перевернул, и книги выскользнули на траву. На самой верхней красовался заголовок «Ты – ангел».

Какую из книг взял в руки Саша Ангел? Ваша прозорливость восхитительна и не лишена базовых элементов логики предсказаний и пророчеств.

Ангелов притягивает ангельское, будь на обложке слово демон, вряд ли такая книга оказалась самой верхней в стопке у палатки на траве.

- Виктор, вы второй писатель, который мне встретился в пути, - Саша Ангел раскрыл книгу и сразу же начал читать какую-то страницу.
- Я могу подарить ее вам, Саша, - сказал я, зная, что читать стоя на поляне не совсем удобно.
- Подарите и, если можно, подпишите. Я буду собирать автографы всех писателей, которых встречу.

Никого больше мои книги не заинтересовали. Это большая глупость: брать с собой в дорогу свои книги. В конце похода, в последний его час 20 сентября 2019 года, я хотел выбросить их вместе с ботинками, у которых отклеился каблук. Взять и бросить в яму, как ненужный хлам, оставшийся после петляний по дорогам прошлой жизни. Валентин Дворник не позволил. Он сказал, что книги заберет себе, и тем самым спас автора от акта самоуничтожения.

Рукописи, конечно, не горят, но книги и горят, и тонут, и прозябают у колесиков  судьбы на уровне днища мусорных баков.

Хочу сделать отступление и сообщить, что сегодня, 9 апреля 2020 года, когда я работаю над второй главой повести «Джол» и закончил писать последний абзац про книги у днища мусорных баков, на мой смартфон поступило аудисообщение от Валентина Дворника. Он говорил слабым голосом, рассказал, что его бахнул инсульт, читать ему тяжело и глаза плохо видят, поэтому попросил начитать ему первую главу на диктофон и выслать запись ауди файлом.

После этого сказал, что все мои книги и мой рюкзак хранятся у него.

Знаете, уважаемые читатели, ноосфера планеты Земля существует, и она активно участвует в нашей с вами жизни. Разум планеты связывает наши мысли на огромных расстояниях. Вчера, когда я приступил ко второй главе, мне пришло сообщение от Саши Ангела. Впервые с того момента, как я расстался с ним 20 сентября 2019 года на трассе у поселка Байкальский. Подчеркиваю, мы не переписывались и не перезванивались. А вчера он вышел на связь и спросил, как мое здоровье по весне. Я в ответ спросил, где он? Саша Ангел ответил, что «катапультировался из Африки и уже в Турции».

Сегодня я дописывал эпизод, где он помогает мне ставить палатку, с ощущением, что Ангел стоит рядом и читает строки, что я набираю на экране.
 
Связь между людьми, где бы они не находились, поразительно устойчива. В какой-то момент ноосфера включает прямой контакт, воспользовавшись современными техническими достижениями.
 
В древности космический разум пользовался другими доступными на тот период средствами: при помощи снов, видений, голосов с неба и прочих «технологий» прошлого. Впрочем, они не утратили свою актуальность поныне, поскольку мозг мой, все-таки, более совершенное устройство, чем смартфон.
 
Не дает мне Небо огорчаться, когда я вспоминаю некоторые детали первого вечера в лагере шамана. Оно право: не сильно я тогда и огорчился, что никто, кроме Ангела, мои книги в руки не взял. Главное чувство, которое меня тогда переполняло – чувство радости, что я здесь, рядом юртой, вот шаман, вот Саша Ангел, вот Женя Ворон бродит по поляне. Я среди них – ура, у меня получилось!

Тридцать восемь часов назад я был еще в Тюмени. Затем летел в большом самолете, после в маленьком, вот появился перед окошечком кассы на вокзале в Иркутске, вот усталое лицо женщины в окошечке произносит жуткие слова о том, что на ближайший поезд в Читу билетов нет. Время 22 часа, впереди ночь, неужели я должен спать в этом вокзале? Смотрю на лицо женщины, она устала, а я еще больше, прошу: поглядите еще раз, вдруг появился билетик. Она пожалела меня и поглядела. Да, говорит, один билет появился, кто-то сдал за полчаса до отправления. На боковой поедете?

Поеду! На боковой, на верхней, на третьей, на любой, хоть стоя, лишь бы не торчать на этом вокзале ночь.

И через пятнадцать минут я был в поезде, а еще через десять минут он отчалил от перрона в сторону Читы.

Везет, это когда тебя везут поезда и самолеты туда, куда ты так стремишься. Везет, это когда для тебя готовят «последние» билеты и выпускают собачку встретить на дороге.

- Скажите, Саша, какой у вас распорядок, в каком часу отбой, когда подъем, во сколько завтрак? – обращаюсь к Ангелу с вопросами.
- Как такового отбоя и подъема у нас нет. Если хотите отдохнуть, ложитесь. Завтра как услышите, что кто-то проснулся, можете вставать. Я вас разбужу, если проспите.
- Могу я утром встать и сам себе сделать чай?
- Можете, пойдемте, покажу, как включать газовую плитку.
- Спасибо, Саша, у меня на даче точно такая же, я умею.
- Пакетики чайные найдете?
- Найду.
- Они в коробке рядом с плиткой, сахар там же.
- Понял.
- Ну, отдыхайте.

Ангел ушел. Сквозь сумеречный свет я различил его фигуру рядом с конусом шаманской юрты, потом она исчезла, будто спряталась в траве. По звуку расходящейся «молнии» на ткани я понял, Саша спрятался не в траве, а в своем миниатюрном домике.

Он мне говорил, что весь его рюкзак вместе с палаткой имеет вес двенадцать килограммов. «Стремлюсь к минимализму» - так он объяснил скромные размеры своего походного рюкзачка. При необходимости он шагает с ним на плечах по 25 километров в сутки.

Мой рюкзак весит больше двадцати «кг», я с трудом нес его к стойке регистрации в аэропорту. Саша меня обнадежил: завтра мой рюкзак положат в багажник машины Бориса, чтобы я шагал налегке.

Последняя на сегодня проблема, которая меня еще мучила: как я буду завтра тащить свой тяжелый рюкзак, благополучно решена. А то ведь я хотел, когда еще были деньги, купить в Чите какой-нибудь старенький велосипед, чтобы водрузить на него рюкзак и вести его следом за тележкой.

Теплая летняя ночь, я в домике на спальнике, снизу нет ни сучков, ни шишек, комаров тоже нет, глаза закрываются – мне хорошо.

Надо прочитать молитву «Отче наш», иже еси… и больше ничего не помню. Я не слова забыл, я их не успел произнести – сознание отключилось. Что было в подсознании? Снов не видел, не ворочался, не просыпался.

Убитые спят крепко, а я спал, как убитый – вернейший признак, что я жив и, главное, здоров.

Мне нужно было состояние здоровья, и оно пришло, я его почувствовал, когда проснулся. Я – готов, когда выходим? Открыл мобильник-раскладушку, на синих «обоях» экрана цифры времени: 03.00. Опять, как в городе: все спят, а я проснулся. Но теперь я не в своей квартире, свет не включишь. Нащупываю замок «молнии», стараюсь не «вжикать» резкими движениями, когда веду его по влажной ткани «стены» дома.
 
Выползаю, сверху звезды, внизу мокрая трава. Заползаю обратно, чтобы надеть ботинки, вновь выползаю.

Так началась полевая половая жизнь – жизнь в поле на полу. Пока не встанешь, ты двигаешься в палатке и по траве, как жук, касаясь земляного пола шестью лапами: две ладони, два колена и два носка ботинок. А когда выполз и встал, ну, вот, наконец-то, ты снова человек. Вся эволюция вида повторится за минуту, пока выбираешься из палатки предрассветным утром.

Ничто так не поможет ощутить, чем отличается «зона комфорта» от среды природной, как шаги по травяному полю в «точке росы». Все мокрое, будто ночью прошел ливень. Ничего нельзя коснуться, ни куста, ни дерева без риска обмочиться с ног до головы.

Разумеется, я тут же обмочился, мокрыми стали и штаны, и куртка. И волосы на голове.

Но…

Но вот я щелкнул пьезовоспламенителем газовой горелки, налил в железную кружку воды из пятилитровой пластиковой баклашки, поставил кружку на язычки синего пламени. В темноте по хорошо знакомым мне звукам шуршания переходящим в равномерное булькание легко определил, что вода кипит. Погрузил в кружку три чайных пакета, они на ощупь были такие же мокрые, как и вся чайная коробка, отключил газ и отошел подальше от лагеря по тропе, ведущей к трассе.
 
Здесь, на просторе ночной степи приготовился смотреть на восток и наблюдать, как будет всходить солнце - мое любимое занятие на даче.

В дачном кооперативе кругом заборы, крыши сараев, фасады дряхлые и всякий примитивный новодел, напоминающий о тщетности усилий человека сотворить что-либо прекрасней, чем звезды над ночной долиной. Космическая ширина спирали Млечного Пути над головой – разве сравнишь ее с масштабами земных построек. Мосты, плотины, кварталы городов – это мельчащие частицы микромира, даже не микро и не нано, это вообще не поддается измерению, потому что нам невозможно представить и оценить, как мы ничтожны и малы.
 
Пылинка – гигантская частица, это большая гора по сравнению с размерами ядра атома. А мы и вся наша планета в сравнении с масштабом одной только нашей галактики – это меньше ядра атома в сравнении пылинки и горы.

Мы - пустота, нас нет. Мы так малы, что Космос никогда бы нас не разглядел. Нам Космос был не нужен, мы и без него прожили бы счастливую жизнь простейших организмов – спор грибов или микробных оболочек. Мы были нужны Космосу, чтобы кто-то мог им восхищаться и его боготворить.
 
Нас приподняли до уровня «разумных», чтобы мы пели гимны его высочеству Космосу и ее величеству Природе. Это – наш господин и наша госпожа. А  «дворцы» на Истре, пентхаузы, мансарды, «двушки», «трешки» – все это строят, чтобы не смотреть на звезды. Вместо галактической гостиной с экраном в необъятный мир Вселенной мы обитаем в душной клетке с фальшивой «звездочкой» и самодовольной «звездой» на телеэкране.

Вот моя долина, мой Космос, мои звезды – это мой дом. Вселенная – она повсюду, она вокруг меня, я в ней вращаюсь и медленно плыву к той части неба, что  посветлела на востоке.

Свет ко мне или я к свету – мы движемся навстречу.
 
До появления лучей солнца еще много времени, я их жду и знаю: они уже летят.
Чувство надежности есть в природе, ее законы неизменны миллиарды лет. Солнце – будет!

Терпения, совсем немного терпения и – вот он, первый луч. На него легко смотреть: он нежный, радостный, по-детски чистый, озорной, подвижный. Сразу ощущаешь тепло лучей с восточной кромки горизонта. Жмуришься не от их слепящей яркости, а для того, чтобы они согрели веки и ресницы.
 
Со стороны палаток слышишь голоса. Кто это? Это Саша Ангел будит Сашу Шамана на зарядку. Здравствуй, утро, я – в походе.

Замечаю, что шаман действует самостоятельно, не обращая внимания на то, чем занимаются другие. На зарядку с Ангелом не пошел, Жене Ворону сказал лишь одну фразу: «Сегодня пройдем пятнадцать».

Сам включил газовую плитку и сделал себе чай. С ним все здоровались, но рукопожатием не обменивались.

- Как спал, дедушка? – спросил шаман у меня.
- Хорошо.

На этом диалог закончился.

Подошел Женя:

- Дед, ты куда ходил ночью?
- Никуда. Чай пил, чтобы никому не мешать.
- Ты не ходи, тут пей, рядом, я из-за тебя заснуть не мог.

Шаман молча встал, и начал разбирать юрту, остальные заторопились укладывать палатки и рюкзаки. Я крутился вокруг своей палатки, шаман вокруг юрты. Как он ее вчера ставил, я не знал, потому что приехал вечером, когда она уже стояла, но сейчас мог видеть, в моменты, когда запихивал в рюкзак свои вещи и поглядывал в сторону шамана, как юрта превращается в компактную стопочку из жердей и тента на его тележке.

Жердей было восемь – знак бесконечности. Юрта – «осьмикрайняя на осьми ободах».
Тент состоял из трех непромокаемых полотнищ – синий, белый и зеленый. Шаман шел вокруг юрты круг за кругом в одном направлении, и юрта «раздевалась» у меня на глазах. Больше всего он «нарезал круголей», когда веревка поднялась к месту, где восемь жердей соединялись в одну общую крестовину.

Ходил он по мокрой траве в резиновых сапогах – припас именно для таких случаев. Последний оборот, только что восьмигранник просвечивал своими оголенными ребрами, и нет ни юрты, ни ребер, ничего нет на месте, где пять минут назад стоял его высокий дом.
 
Знаменитую тележку я разглядел, когда шаман привязывал к ней шесты, железную печь, трубу, полог и зеленый тент. Резиновые сапоги он сунул под тент, на трассе переобулся в кроссовки. У телеги довольно сложная конструкция, сварные швы отшлифованы, как у товаров заводского производства. Но ремни «сбруи», те, что он накидывал на плечи, сшиты руками без квалификации скорняка. Наверное, сам прокалывал их шилом и протягивал нить крючком сквозь дырки в кривой линии шва.

Инструменты: топор, железный штырь для пробивания углублений в каменистой почве, автомобильный насос – самые обычные, большие и тяжелые, то есть, не из специальных туристических наборов. Понятно, почему вес его поклажи около ста килограммов. Он еще и полную пятилитровую бутыль воды под тент положил – явно не стремился к минимализму.

Шаман потрогал колеса у тележки, достал из под тента насос, подкачал одно колесо, затем другое.
 
Рядом со мной появился Борис:

- Где ваш рюкзак? – спрашивает меня.
- Вот этот, красный.

Борис попытался взвалить его на одно плечо, но у него аж ноги подкосились: не ожидал, что в нем столько тяжести.
 
- Не надо, я сам, - говорю Борису. Он ничего не ответил и потащил мой рюкзак к машине.

Настроение у всех не очень. Из-за меня?

Да, я вчера заменил в сообществе Илью, но тот был молодым мужчиной, к тому же, как я понял, продвинутый в интернет технологиях. Я – с примитивной «раскладушкой» и в возрасте, в котором за человеком уже требуется уход.

Несколько дней подряд они шли по двадцать километров в день, сегодня шаман отмерил дистанцию – пятнадцать. Из-за меня?

Вот, думают, приплелся сдуру старый дед, теперь с ним вошкайся. Случись у деда инфаркт, кто виноват? Тот, кто его взял в дорогу.

В общем, чело мое посмурнело.

Подходит ко мне Ангел и спрашивает:

- Виктор, вы готовы к новому дню жизни?
 
Я не понял, он шутит, иронизирует или проявляет озабоченность. Что ответить? Вздохнул и говорю ему:

- Готов.

А сам вспоминаю рассказа Максима Пешкова из сборника «По Руси». Он нанялся к одной купчихе служить за три копейки в день. Та послала его разжечь во дворе самовар. Он разжег, но воду залить в самовар забыл. Медный пузан расплавился и загнулся трубой в землю. Купчиха интересуется из дома: «Максим, самовар готов?». Максим со двора отвечает ей: «Готов». И тихонечко на цыпочках к калитке, на улицу – бежать из этого дома, чтобы не получить «ейным хвостом в харю».

А мне куда сбегать в этой долине? Да и рюкзак мой уже в машине у Бориса. Пойду за Ангелом к «новому дню жизни».

Собрались к выходу на трассу очень быстро: имущества – три рюкзака, кастрюлька, чайник, сковородка, плитка, пара баллонов с газом и несколько «полтарашек» воды. Ну, еще несколько ложек, причем, только больших. Вместо маленькой, я например, использовал ветку, которую поднимал с полу – какая валяется поблизости среди сосновых шишек, такую и брал.

Кружки – у каждого своя. Тарелок – три железных и несколько одноразовых, которые мыли струей воды из чайника. Это потом, в сентябре, обозное хозяйство не помещалось в кузов самосвала «КамАЗ».

Минимализм вещей – в самом начале коллективного похода груз вещей не тяготил передвижение людей. Мы были группой кочевников, которые всё свое могли нести с собой. Я в этой группе  был «девятым». Это с учетом Бориса, Ани, Наташи и Андрея, которые в тот момент считались «сопровождающими лицами», которые хотели пройтись с шаманом всего несколько дней – поддержать движение своим личным и непосредственным участием.

Да и я считал себя в этой группе не сподвижником, а соучастником.

Впрочем, шаман, скорее всего, всех нас причислял тогда к сопровождающим его лицам. Даже Ангела и Ворона. Он все еще относился к людям, примкнувшим к нему около Читы, как спутникам временным, оказавшимся рядом с ним ненадолго. Поэтому и вел себя немного обособленно, примерно так, как с марта по июль, когда он шел один между Якутском и Читой.

Выходим на асфальт, вот уже навстречу нам промчались первые машины. Где мне шагать?
 
Наблюдаю, как выстроилась колонна. Впереди шаман, он шагает по трассе и следит, чтобы оба колеса тележки были на асфальте. Слева по гравию на обочине идет Ангел, справа Женя Ворон. За тележкой Кирилл и Наташа с  собачкой Долли на веревочке, вместо поводка. Выбрал себе место – за красной тряпочкой на конце шестов, уложенных в тележке. Но на этом месте в колонне я мешаю Наташе и ее собачке: она путается у меня в ногах. Кроме того, я дважды стукнулся коленом об острые концы шестов, после чего шаман оглядывался и смотрел на меня неодобрительно.

Мое место – за хвостом колонны - пришел я к выводу после первого километра пути.

Так я стал кончиком хвоста собачки.
 
Скорость, с которой шел шаман – это что-то запредельно умопомрачительное. Ступни у него маленькие и так повернуты во внутрь, что он перебирает ими мизинцами вперед по ходу движения. И быстро так перебирает! Шажки небольшие, но ступни крутятся, и набегают на асфальт, как лопасти в колесе речного парохода девятнадцатого века.

Пытался я делать и маленькие шажки, и большие шаги, но поспевать за его тележкой не мог. Мне приходилось начинать бежать, чтобы не отстать.

Ох, как я был благодарен тем людям, что остановились на дороге сфотографироваться рядом с шаманом. Было утро, семья возвращалась после отдыха на Байкале, они вышли из машины – нарядные в белых маечках, а я стоял вспотевший, высунув язык.

Вспотевший – это я не то слово подобрал. Я плавал в собственном поту. Он лился по моему телу, как струи под напором в душе.
 
В душе моей было не намного суше. В душе, как в душе, она тоже пропотела насквозь от напряжения.

Саша Ангел старался держаться подальше от фотоаппаратов, поэтому во время паузы переместился ко мне на хвост.

- Виктор, может, вам лучше будет идти рядом с шаманом?
- Почему?
- Там более информативное пространство. Вы сможете задавать вопросы, шаман любит поговорить в пути.
- Саша, я дышу через раз, не то, что говорить.

Хорошо, что «паузы» были на каждом километре, я успевал отдышаться. Но на первом же привале, через пять километров после утреннего старта, шаман поставил тележку и подошел ко мне:

- Садись, дедушка, в машину, я Борису дам команду тебя забрать.
- Не надо, - ответил я.
- Сам пойдешь?
- Пойду.

Он настаивать не стал, а я понимал, если сяду в машину, это будет конец моему походу. Не заставить мне себя идти по трассе снова. Я себя знал, я знал, что могу сказать: хватит, натерпелся. И развернуться, и уйти.

Выдержал я до двенадцатого километра. На этот раз шаман поступил хитрее:
 
- Дедушка, помоги Борису выбрать место для стоянки. Ты человек опытный, погляди, чтобы травы высокой не было.

- Скрытное, за кустами и деревьями?
- Сухое. Юрту поставлю так, чтобы ее видели с дороги. Прятаться не буду.

Он, наверное, ночью обдумывал, правильно ли сделал, что спрятался от людей. Отдохнуть хотел от гостей или поддался уговорам Жени Ворона избегать журналистов.
Для меня самым важным было совсем другое: если соглашусь с его предложением, шагать сегодня больше не надо, и я смогу покинуть трассу, не уронив лица.

Нельзя его ронять ни в грязь, ни на асфальт. Как никак, лицо – это не смайлик, то грустный, то веселый. Две точки в кругляшке – это не просто обозначение глаз, это координаты наших космодромов, откуда улетают наши мысли к звездам и куда возвращаются они после блужданий по Вселенной. Глаза – не только зеркало души, глаза ее космическая станция, ее сверхмощный передатчик.

Как болели ступни, как они устали! Я колченого шел к машине Бориса и чувствовал, что с трудом ставлю каждую  ногу на асфальт. Снял кроссовки – мозолей нет. Это косточки устали биться «днищем» по автостраде.

Место для будущего ночлега Борис выбрал без моей помощи: сухое, удобное без травы. Без моего участия и выгрузил все вещи: я помогал, но пока сделаю один шаг на своих измученных ходулях, он десять. Подвижный, опытный, трудолюбивый – хороший помощник шаману, не то, что я.

Установил плитку, налил в чайник воду, всё – можно сидеть и ждать, когда на горизонте автострады появится тележка. Через час, не раньше.

Из «тойоты» вышла Аня, она вчера, еще «до меня», натерла в туфлях ноги, поэтому сегодня пешком не шла.

Сидим, блаженствуем под солнцем – летний полдень. Я, Аня, Борис – и в моей голове всплывает имя: Анна Борисовна К. Именно это имя однажды появилось под роликом в ответ на просьбы интернет-зрителей указать номер карточки Сбербанка, на который можно выслать денежную помощь для шамана. Я тогда думал и гадал, кто эта женщина, которая решилась предоставить свою банковскую карту.

- Скажите, Аня, не вы ли та самая Анна Борисовна К.? – спрашиваю милую девушку.
- Да. Меня папа попросил.
- Папа – это Борис?
 
Вместо нее ответил сам папа:

- Ну а что, все говорят, надо, надо, но никто своей карты не дает. По ней же легко определить, кто там Путина собирается изгнать. Я у дочери спросил, можно твою укажу? Она: если надо, указывай. С Женькой согласовали и всё, номер появился.
- Да, Борис, это правильный был шаг. Я тоже высылал деньги на этот номер.
- Знаю.
 
Тут я и понял, почему Борис сам тащил мой рюкзак в машину – это, видимо, в знак благодарности. Мы с ним разговорились, когда убирали с места стоянки упавшие деревья и коряги. Одни уже, без Анны Борисовны.
 
- Почему вы против, чтобы к вам приехала журналистка? – спрашиваю его.
- Понимаешь, она тут наснимает, потом выложит, в Чите судья увидит, ага, скажет, иди сюда, и закроет меня.
- А что, ты под судом?
- Есть проблема: подписка о невыезде.

Замечу сразу для читателей, некоторые слова Бориса я не совсем понял: то ли подписка, то ли у него условный срок. Он сам меня поправит, если сочтет нужным. Все герои повести, слава Богу, живы, номер моего телефона есть у каждого из них.

- Журналисту можно сказать, чтобы в кадр твое лицо не попадало, объясняю Борису.
- А кто их знает, зачем они едут. Ты знаешь Беату?
- Какую Беату?
- Журналистку, которая нас ищет.
- Нет.
- И я нет, а Андрей нашел ее фильмы, говорит, что снимает самое страшное – расстрелы, убийства. Зачем мне, чтобы она тут нас всех снимала.

Логику мыслей Бориса я понимал, но не глубоко. Гораздо глубже она мне открылась, когда мы с ним выпили кружку чая:

- Понимаешь, я за забором провел пятнадцать лет, - говорил Борис, - Они туда могут отправить каждого ни за что. Ты не понравился судье или ей подсказали – и ты за забором. Никому ничего не докажешь, даже если сто раз не виноват.
- Пятнадцать лет от звонка до звонка?
- Да.

В таких случаях, когда кто-то провел «от звонка до звонка» подобный срок, вопросов, за что посадили, лучше не задавать. Не за политические убеждения. Время, когда давали «десятку» или «четвертак» за пару слов на партсобрании, а то и вовсе по лживому и абсолютно неправдивому доносу, уже прошло или еще не наступило.

За «крамольные» мысли и слова дают два года поселения, могут дать четыре общего режима, как Сергею Удальцову, могут в два раза больше, как Михаилу Ходорковскому, но «пятнашку» да еще в самом начале правления Путина, в 2002-м году – не, это не за «мысле-формы», это за тяжкие уголовные деяния.

Однако, Борис попытался доказать мне, что он был осужден по ошибке. В истории, которую Борис рассказал мне, есть одна деталь, которую можно сообщить без разрешения рассказчика: после отсидки он встретил женщину-судью, что «впаяла» ему максимальный срок. Он ехал на машине, женщина проголосовала, он остановился. Она его не узнала. Он спрашивает ее о житье-бытье, она отвечает, что живет совсем одна. А дети, он же помнил, что у нее была дочь, дети где? Погибла дочь, единственная. Что случилось? Убил ее подонок. Он спрашивает: тот, который сын большого человека, который приставал ко всем девчонкам в округе? Да, а вы откуда его знаете? И Борис ей признался, что он тот самый, кого она приговорила лишить свободы на пятнадцать лет  за покушение на убийство этого подонка.

Итак, какой была команда сподвижников шамана в первый день моего пребывания среди них?

Капитан-дальнобойщик разбитой фуры Женя Ворон с девятью судимостями за воровство, Борис с «пятнашкой» за плечами, Андрей, владелец рекламной фирмы, «отжатой» у него властями Забайкалья, посланец утонувшего города Кирилл и романтик Ангел, постигающий шаг за шагом во время «кругосветки» тайны кругов света духовности «посвященных» шестой расы. Или щестого уровня? В общем, секреты совершенства духа.

Состав миссионеров славный. Если сравнить Ангела, например, с монахом доминиканцем, то вся команда смахивает на экипаж Колумба. А если представить, что Ангел – монах православный, то наша команда вполне может сойти за пассажиров в струге Ермака. Там тоже много было тех, кто не из послушных и благонадежных, наоборот, ватага собралась как раз из тех, кому давно пора рвать ноздри и выжигать клеймо, кто в розыске, в бегах, кого ждал суд и жаждали коснуться розги, а то и плаха с топором.

А если Ангел – монах буддист? Ну, тогда это друг Чингисхана, что помог ему выбраться из плена и обмануть китайских стражников, а мы – лихая стая кочевников изгоев.
 
Так, а если Ангел – мусульманин? В этом случае, он тот дервиш, что предсказал Тимуру его величие после побега из родного племени, где его хотели судить за неподчинение и бунтарский дух.

Роль Ангела мне была непонятна, но его присутствие уравновешивало груз «пятнашек» и привносило элемент гармонии между величием веры в мудрость народного собрания и первыми прибывшими на народный сход.

Пассионарий – это тот, кто по причине своего характера или своих воззрений не вписался в колею сытой, благополучной и стабильной жизни. Кого из этой колеи выпнули или не подпустили к дороге в благополучный мир достатка, подношений, привилегий и прочих бонусов племенной элиты. Куда деваться неудачнику судьбы? Смириться? Э, не на того напали. У земли – широкая спина, найдем свою дорогу. И - в гуляй-поле, и - на дракар, и – в струги и баркасы. Словом – на большую дорогу хоть в океане, хоть на шелковом пути, хоть через всю Сибирь.
 
Охочие люди – те, кто «охочил» попытать счастья иной жизни. Прозябать в тени счастливчиков своего рода и своей семьи? Фигушки, не дождетесь! Мы найдем себе другое море – Охотское, мы построим новый город – Охотск. Море и город для себя и для таких, как мы.

Кто основал все цивилизации? Бродячие изгнанники или непоседы. Разумеется, не без участия Ангелов, без них нигде не обошлось.

Вчера, во время знакомства, Саша Ангел задал мне вопрос:

- Виктор, вы верите в любовь к женщине с первого взгляда?

Кто-нибудь из вас будет задавать такой вопрос человеку, с которым вы только что познакомились? А для Ангела было архиважно немедленно узнать, верю ли я в любовь.
Действительно, как строить новую цивилизацию, если среди строителей нет тех, кто верит в любовь с первого взгляда? Нафига народные собрания, если между собравшимися нет любви?

Пришлось мне отвечать подробно и довольно искренне, что верю. Скуки ради или от безделья мужчина и женщина по сорок лет вместе не живут.

Мы с Борисом после дневного перехода предпочитали чутка уединиться, то есть, устроиться так, чтобы нас было видно, но не слышно, и, заварив крепкого чая, пить его из одной кружки по три глоточка. Он три, я три, он три, я три. И ни о чем не говорить.

Для цивилизаций будущего слов не надо. Вернее, их можно не произносить.

Первую такую кружку мы распили после рассказа о судье и ее дочери. Глоток сделаешь, глянешь на трассу: не появился ли вдалеке шаман с тележкой. Нет, не появился. Опять глоток. А время уже около двух пополудни.

Ага, вон они, поднимаются на холм, на котором мы расположились. Почему так долго шли последние три километра? Было много «пауз». Понятно.

Шаман никаких распоряжений не отдает, он положил в кружку пакетик, насыпал сахар, ищет молоко.

- Саня, молоко закончилось, сейчас с Борисом сгоняем, Ангел, посмотри, сколько до ближайшей деревни. - Говорит и командует только Женя Ворон.
- Так, мужики, надо место под костер определить, сегодня будем ночевать с костром, чтобы нас видели с трассы. Дров пособирайте пока, - Женя распорядился и уехал за продуктами в деревню, до которой девять километров, если Ангел правильно вычислил расстояние на карте гугл.

Шаман подтащил тележку к ровному месту между двух деревьев и начал откидывать в сторону щепки, ветки, шишки – тут будет стоять его юрта.

Каждый сам по себе, кто сидит, кто лежит. Наташа посоветовалась с Ангелом, что варить на обед. Я сказал ей, что могу помочь почистить картошку. Чищу.

- Позвони Женьке, чтобы он траву поискал для тебя в деревне, - слышу голос Наташи.

Кому это она? Какую траву?
 
Это она к Ангелу обращается, оказывается, Саша Ангел не ест ничего, кроме овощей и фруктов.

Отвлекусь еще раз от временных координат повествования. Мы потом не единожды наблюдали такую картину: проходим деревню, Саша Ангел бегает по улице и всех женщин, кого увидит в огороде, просит нарвать ему укропа. Поскольку вид у него ангельский, а розовая маечка всегда чистая, а через щелях в заборе виднеются его супер модные синенькие шорты с загорелой кожей икр стройных ног, женщины в огородах никогда ему не отказывали в просьбе. И поверх укропа накладывали пучки сельдерея и салата, а в придачу давали пакет с морковкой и мешок огурцов. И еще по мелочи: чеснок, лук, кочан капусты. И для полного счастья: ватрушку с ягодами, что как раз с утра пекли.

В поведении «сопровождающих» сразу замечаю такое правило: пока шаман не поставил юрту, к нему можно подойти и о чем-то его спросить. Как только он ее поставил и скрылся за пологом, в юрту никто не входит. Вернее, не вползает, потому что «войти» в нее можно, лишь ползком, приподняв натянутую ткань у самой земли.

В действиях шамана поначалу я никаких обрядов или ритуалов не замечал. А позже да, наблюдал ежедневно, как он заносит в юрту немного мелких палочек, чтобы разжечь огонь и помолиться перед ним. Пообщаться с духом огня и покормить его – принести ему небольшие жертвы: хлеб, печенье, масло, чтобы был милостив и благословил во время ночлега. К роще, ручью, полю – тоже молитвы и просьбы благословения. Когда мы покидали место стоянки – хлеб, пирожок, кусочек колбасы он бросал духам этого места в знак благодарности, что были рядом и помогли ему.

Почему не видел эти действия в первый день? Не знаю, наверное, зрение не открылось.

После того, как провел с шаманом весь день от рассвета до заката, понял, как мало из жизни участников движения попадает на глаза зрителям роликов, которые выкладывает в интернет Женя Ворон.

Во-первых, потому что во многих местах на трассе нет интернета, чтобы оперативно сообщить о каком-либо событии. Во-вторых, Жене Ворону часто занят «по-хозяйству», и ему некогда устраивать сьемки и стримы. В-третьих, его часто нет среди нас в тот момент, когда приехали интересные гости. И самое главное, он не считает многое происходящее интересным и достойным того, чтобы нажать на кнопочку «видео» в своем смартфоне.

Были еще разные «и в пятых, и в шестых» - это когда мне казалось, что Женя намеренно старается что-то утаить от зрителей, чтобы, как говорят врачи, не навредить «пациенту».

И даже те минуты, которые он отснял и отослал на свой канал в Ютуб, они немного не «настоящие»: ребята знали, что камера включена, переставали, например, шутить друг над другом с употреблением ругательных слов, следили не только за речью, но и за своими жестами и выражением лица. Одним словом, старались быть сдержанными, не такими, как за несколько секунд до начала стрима.

При включенной камере начинался некий спектакль, где все играли только положительные роли. И я, разумеется, тоже в этот момент прятал подальше от объектива свое истинное физическое состояние и настроение ума.

Ничего не поделаешь, на виду мы все стараемся быть лучше, чем за глаза.

Что не увидели сторонние зрители в первый день моего пути? Они не увидели, как заканчивается время равенства всех участников движения. Как подходят к концу дни их личной свободы.

Когда стемнело и гости с трассы перестали останавливать свои автомобили, чтобы сфотографироваться с «героем интернета» около его синей юрты и тележки с якутскими номерами, мы первый раз сидели у костра все вместе. Вчера костер не зажигали, поэтому для меня – первый раз.

Опять всплыла тема журналистки Беаты, которая должна была завтра приехать к шаману. Как себя вести, разрешить ей снимать или нет.

Тему обозначил сам шаман, ему, как я понял, не нравилось желание большинства не пускать Беату в лагерь. Он попросил всех высказать свое мнение еще раз.

Борис бы решительно против, и я теперь понимал, почему.

Андрей тоже против, и мне его чувства стали понятны: он получил эксклюзивное право снимать шамана не только на трассе, но и в лагере. Андрей мне объяснил в течение дня, что будет снимать много серий документального фильма, что у него есть специалист по монтажу и озвучке, это фильм будет хорошего качества, сделанный на профессиональной аппаратуре, не то, что всякие «видосы» проезжающих автомобилистов.

На фильм он возлагал и некоторые коммерческие надежды, появление в лагере еще одного кинодокументалиста, в этом случае, нежелательно. Ревность одного творческого человека к другому творческому и не менее «профессиональному» - всё понятно.

Почему Женя был против, не знаю. Кажется, он всех журналистов считал «мутными», и не сильно ошибался в этом мнении.

Саша Ангел попросил меня, писателя, проконсультировать, имеет ли он право потребовать от журналиста не снимать его лицо. Он объяснил, что до знакомства с шаманом, когда в Хабаровске уточнял, какие страны разрешат ему въезд на свою территорию во время кругосветного путешествия, ему в визе отказали четыре страны. А когда про шамана стали появляться ролики в интернете, и он в них засветился, ему в визе отказали двенадцать стран.
 
Наконец-то я понял, почему Ангел «шифруется», выражаясь языком Жени Ворона.

- Попросить можно, но выполнит ли просьбу журналист, неизвестно. Сдержит он обещание или нет, зависит от его человеческих качеств, - ответил я Ангелу.
- Разве мы можем запрещать журналисту выполнять свою работу? – спросил меня шаман.
- На дороге – не можем, это общественное пространство, как городская площадь. Любой может включить мобильник и нас снимать, что многие и делают. И правильно делают: чем больше снимают, тем лучше. А в лагере – здесь наше личное пространство. В законе о СМИ не написано, что эта поляна является нашей личной квартирой, это не частная территория, но здесь мы одеваемся, раздеваемся, едим, умываемся – все как в квартире, значит, можем и не пускать к себе в дом представителей прессы.
- Ты, дедушка, против того, чтобы Беата нас снимала? – шаман задал мне более конкретный вопрос.
- Журналисты наши друзья, а не враги, Александр. Мы им должны помогать работать, а не мешать. Скрываться нет смысла, скрывать, вроде, тоже нечего. Сидим у костра, что тут скрывать?

Кажется, я правильно уловил настроение шамана, которому не хотелось, по-моему, вводить запрет для Беаты на сьемки в лагере, но в то же время я оставил шанс Борису и Андрею ухватиться за идею, что поляна – это квартира.

Есть у меня грешок «дипломатичности» во время публичных высказываний, и я знаю, откуда растут его «ноги»: десять лет работы в газетах советского периода, потом, после небольшого периода «свободы прессы», десять лет работы в путинское время, когда опять надо было умудриться служить и власти, и народу, то есть, по принципу «и вашим, и нашим», научили меня соблюдать баланс между «хотелками» правителей и желаниями простых людей. Соблюдать баланс между пропагандой и объективным информированием о фактах и событиях, баланс между оболваниванием и просвещением.
Мне ли не знать, что сейчас журналисты «официальных СМИ» честно заработать свою копеечку вообще не могут, они ее могут только заслужить, получая зарплату не из прибыли с продаж, а из бюджетных грантов и подачек. А кто у нас в стране распорядитель бюджета? Уж точно не народ.

Итак, «старейшины» высказались, надо принимать решение. Я, кстати, в число старейшин не входил, хотя и был самым старшим по возрасту. Старейшины – это Борис, Андрей, Женя и Ангел. Мы с Кириллом, Анной и Наташей входили в число новичков, которые не голосуют. Правильнее сказать так: голос которых слышен, но не учитывается, потому что голосование не проводится. Право решать новички не имеют: они не входят в круг «старейшин», независимо от своего возраста и пола.
Получалось, что на «круге» шаман остался со своим мнением в одиночестве и проиграл.
 
На митинге в Чите он ратовал за то, что решение народного собрания – это закон. Но вот в его команде проводится народное собрание, и это «собрание» принимает закон, который его не устраивает.

Заметили другие, как у него испортилось настроение, или не заметили? Кажется, не заметили.
 
- Хорошо, снимать в лагере она не будет, - сказал Шаман.

Старейшины повеселели, а шаман приподнял край юрты, быстро и ловко скользнул под тент, на секунду мелькнули подошвы его кроссовок, и он исчез до утра.
Ангел и Женя еще поговорили с ним, но на другие темы и через тент, не забираясь внутрь юрты.

Мне казалось, в глубине души он сильно обиделся на «старейшин». Ворон его не понял: говорил, что все будет делать так, как хочет шаман, что готов выполнить любой его приказ, но без приказа не смог понять, чего он хочет. Ладно, Ворон поддался духам тьмы, но и Ангел его не понял, посланец светлых духов. Борис и Андрей – они предоставили ему в помощь свои автомобили, они, как богатые ханы, подогнали к его юрте табуны «лошадей» своих машин и ждут от него уважения, согласия и признания своих требований, а духи, почему духи земли и неба против него?

Что на самом деле думал шаман, мне неизвестно. Все, что я сейчас пишу – это плод моих индивидуальных впечатлений и размышлений. Если ошибаюсь, мне укажут на мои ошибки. Технологии позволяют внести поправки каждому участнику событий еще до того, как буквы оставят на бумаге текст навечно, если это вообще когда-нибудь произойдет.

Мое же видение перипетий походной жизни – перед вами.

После собрания у костра я тоже чувствовал себя слегка, скажем так, обманутым. Я ехал за тридевять земель поддержать шамана, а кого поддержал? Бориса, Женю и Андрея. И Ангела, хотя его поддерживать мне было приятно. Но Ангел – не шаман.

Зачем я отвечал на вопросы витиевато, почему не сказал твердо: надо дать право Беате работать свободно. Почему не отстаивал свое мнение?

Бояться мне нечего, более того, мое мнение явно совпадало с мнение шамана, так чего же не протянул ему руку помощи?

Не хотел выглядеть подпевалой шамана. Боялся, что шаман примет меня за льстеца.

Еще почему? Вошел в положение Бориса, не хотел портить отношения с Женей. Давай, давай, выкладывай все, как есть, говорил я сам себе.

Мнительность – мой грех, мой крест.

Грань между мнительностью и трусостью тонка, но в данном случае это была не трусость. Очередная попытка всем угодить и со всеми быть в согласии.

Со всеми, кроме самого себя.

Самокопание – не хобби, не спасение от скуки, не болезнь и не зарядка для ума. Это процесс самопознания – наука археологии души. Снимаешь слой за слоем осадочные породы своих чувств, ищешь артефакты деяний благородных, но вместо них находишь черепки грехов, тщеславия, последствия дел паскудных и паутину самооправдания на всех осколках разбитых амфор благомыслия и благоповедения.

Себя я успокоил, когда пообещал душе, что на следующем «круге» буду голосовать решительно и только за шамана. Моя свобода – быть свободным от сомнений. Я рядом с шаманом – его поддерживаю, возникнут сомнения – уеду.

Буквально через день шаман мне говорит, когда мы оказались вдвоем за группой небольших сосенок: «Гордый человек – самый ненадежный. В тот момент, когда мне будет нужна помощь, он соберется и уедет».

Шаман что, слышал мои мысли?

27 июля, идем по трассе, ждем Беату. Когда остановится около нас машина, в момент «паузы», рассматриваем пассажиров, выходящих из салона: нет ли среди них женщины с видеокамерой.

Беаты нет, а события происходят одно за другим и все интересные.

В нашей группе появляется новый участник – мужчина средних лет, аккуратно одетый, серьезный. Он когда знакомился, объяснил, как правильно произносится его имя: «Риф – коралловый риф в океане».
 
- А отчество? – спросил я его.
- Римович, как город Рим.

Риф Римович – гроза всем кораблям, могучий город в период расцвета империи завоевателей - эти слова я прокрутил в голове, чтобы запомнить имя новичка.

Шел он легко, жилистый, дисциплинированный: я попросил его следовать за красной тряпкой на конце шестов у левого колеса тележки, он так и шел весь дневной путь. Сам я шел за такой же тряпкой у правого колеса – у нас сложилась пара, когда два человека идут рядом, не мешая друг другу. Ни с кем больше мне не было так удобно идти рядом.

На трассе мы перемолвились лишь несколькими фразами, но позже, во время привалов и ночлегов, я узнал, что он фермер из Башкирии. Знает экономику сельского хозяйства и всю систему взяток и поборов. Недостатки налогообложения, давление государства на тружеников – об этом он говорил на базе личного опыта, а не познаний из рассуждений экспертов московских «высших школ».

О нравах начальников полиции тоже знал всю их подноготную. У него был конфликт с гастарбайтером, который хулиганил в родном поселке Рифа, этот гастер не имел разрешения на въезд в Россию, но пристроился быть рабом у местного «полицмейстера», поэтому и позволял себе оскорблять пожилых женщин и лапать молодых. Риф ему вломил однажды, а потом за это попал под полицейский пресс.

Ферма его оказалась близка к банкротству, он собрался и приехал поддержать шамана: а как еще бороться с той системой, что делает его нищим – идти менять систему, а не районного прокурора или начальника районного управления внутренних дел республики. Таких в одиночку не поменяешь, их там шайка, связанная одной цепью, а если поддержать шамана и самим собраться в большую силу – всех в республике можно поменять, от участкового до министра, от клерка в налоговой инспекции до президента Башкирии.

Риф Римович – серьезный думающий гражданин. Я радовался: наконец-то рядом обычный нормальный человек. Хоть и под следствием, но не за воровство.

Шаман дал ему имя – Спартак, но я ни разу так его не называл. Риф в океане – это ведь подводная скала, о которую разрушится даже авианосец, не говоря уж о галере, к которой прикованы наш президент и его гребцы. Гребцы, которые гребут.

Риф – не гладиатор, он – земледелец. Честный труженик.

К нам приехали и с нами прошли часть пути трое земляков шамана. И надо же, двоих из них звали Спартак. По паспорту, а не по настроению.

- Это интеллигенция Якутска, пообщайся с ними, - посоветовал мне шаман. Он был рад, что такие люди приехали к нему в знак поддержки.

Шаман рад и я рад, особенно когда появилась возможность отдышаться на привале.
Имя третьего я никак не мог разобрать на слух.
 
- Знаете слово зачет? – спросил он меня.
- Конечно, я учился в университете.
- Уберите букву «З» и произносите слово – это и будет мое имя.
- Ачет?
- Да.

Земляки шамана хотели прочитать лекцию участникам движения и привезли наглядные пособия – плакаты с руническими символами, но собрать «студентов» в полевой аудитории не смогли: какие лекции на автостраде.

Однако я слушал их внимательно не менее двух часов подряд, следя за тем, чтобы не отстать от красной тряпки на конце шестов. Плакат с руной, похожей на знак антенны на тыльной стороне радиоприемников, символизировал благословление.

- Это германская руна «Олгиз» или «Алгыс» на языке народа саха, - пояснял мне Ачот.
- Что такое алгыс? – спрашиваю его.
- Молитва, песня, обращенная к иччи.
- Что такое иччи?
- Духи.
- Значит, на плакате знак духов?
- Это знамя благословения. Такое было у Чингисхана.
- Это знамя Чингисхана? – мое удивление было столь выразительным, что Ачет временно закончил «лекцию».

А как мне было не удивляться, если теперь мы шли под знаменем Чингисхана на Москву?

Зерна знаний, как я помню по тексту Евангелий, должны упасть в подготовленную почву, и за ними нужен уход. Иначе стукнутся о камень и на нем засохнут.  Или улетят в придорожные кусты, где погибнут среди плевел.

На следующем привале мы продолжили беседу. Дело не в Чингисхане, дело в рунах – древнейших знаках письменности всех народов, включая и славянских предков. Один у нас у всех был в древности язык, у немцев, русских, туркоманов и монголов.
Скифы мы по народу-батюшке, арии по народу-дедушке. Кочевники мы в прошлом все. Народ саха – реликтовый осколок цивилизации кочевников, на полюсе холода в «заморозке» сохранивший остатки праязыка.

- У вас какое слово написано на курточке со стороны спины? – спрашивает меня Ачот.
- Тюмень, я из этого города.
- А по-якутски тумен – это объединение, единство. Парламент республики Саха называется Ил-тумен – великий и единый мир.
- Неужели? Так я ваш земляк! – мы рассмеялись.

Живу в России и не знаю элементарных знаний о ее истории. Печально, но не смертельно. Мы объединяемся в пути, это путь понимания друг друга и обмена знаниями. Цивилизация не умерла, значит, не умрем и мы.

Сколько встреч у меня было в дороге! Их все мне никогда не описать.

Ждали мы ждали, когда появится Беата, а того момента, когда она начала нас снимать, никто и не заметил.

Проехала навстречу нам белая легковая машина и остановилась далеко позади нас. Это часто происходило, когда машины проскакивали, а потом сдавали назад, чтобы нас догнать, или разворачивались и возвращались, чтобы оказаться впереди нас.
Но эта беленькая не сдавала и не разворачивалась. Идем дальше и больше не смотрим в ее сторону.

Через некоторое время я провожал глазами длинную фуру и заметил, что сзади на трассе стоит женщина и что-то держит в руках на уровне головы. Это не сумка, не пакет – предмет какой-то черный. Так это же камера!

Потом она села в машину и догнала нас, чтобы официально представиться и познакомиться.

Женя Ворон тут же удалился и пошел один метрах в трехстах от тележки позади нас. Ангел, наоборот, ушел далеко вперед. Борис и Андрей исчезли вместе с «тойотой» и «крузером». Анна уехала с Борисом. Кто остался на трассе? Шаман, Кирилл, Наташа, Риф Римович и я. И еще крошечная собачка Долли.

Не велика команда у шамана, если судить по кадрам, которые снимала Беата. А кто виноват, что камера запечатлеет именно такие документальные кадры? Мы сами, коли разбежались по кустам.

Ну, думаю, опять получится «кино».
 
И продолжаю размышлять по теме: вот конкретный пример, что никакой телерепортер и кинодокументалист не снимет всей правды о событиях. Поэтому все репортажи из Сирии и с Украины – одна большая нескончаемая туфта. Даже не полуправда, а крошечная ее доля, да и то, если закадровый текст хоть немного раскрывает суть «картинки», а если ее перевирает по незнанию или этот текст откровенно лжив намеренно, что узнают правдивого телезрители о событии? Практически ничего. Вроде бы репортаж и с места события, а в нем правды - ноль. Лишь мнение, которое до нас хочет «донести» редактор телеканала. Или редактор редактора, который сидит этажом выше в министерстве правды.

Ведущие информационных выпусков и комментаторы субботних и воскресных итоговых программ, которые на месте событий не были, но нам о них рассказывают, как о фактах, не подлежащих сомнению и проверке, – это профессиональные лжецы. То есть, пропагандисты. Они лгут всегда, потому что сами своими глазами событие не наблюдали. Им это и не нужно. Их задача – донести ту оценку фактов, за которую им платят деньги. Какая правда? Только деньги.

Даже самые совестливые репортеры вынуждены выбирать ту «картинку», которую их просят привезти из командировки, и включать камеру лишь тогда, когда искомая картинка поймана или выстроена умелым режиссером.

Объектив камеры не так уж объективен. Чаще всего он видит только то, что хочет видеть глаз.

Что же снимает Беата? Как нас мало и какие мы уроды?

Работает Беата много: камера включена, она подолгу идет, держа в объективе то шамана, то проезжающие автомобили, то людей, которые окружают шамана во время пауз, то каждого из нас. Чтобы снять наши лица, девушка с камерой вынуждена подолгу шагать перед нами спиной вперед.

Профессиональная камера – предмет тяжелый, я вижу, как у нее устают руки. Это не мобильник держать в ладони, это кирпич, который надо подолгу удерживать на весу в определенном направлении, стараясь не менять угол «прицела». Беата вынуждена переходить на бег, чтобы обогнать нас метров на двадцать и снять движение шамана по направлению к камере, а потом бежать и догонять нас, когда отсняла его движение мимо камеры и удаление шамана к горизонту вместе с тележкой и немногочисленным эскортом.

На Беате белая блузка, джинсы, кроссовки – наряд нормальный, но все же не для беготни с кирпичом в руках вокруг тележки. Запыхалась, устала, опустила камеру. Смотрю на нее: симпатичная молодая женщина. Что подвигло ее найти нас на трассе? Задание? Личный творческий интерес?

Это не поймешь, пока не поговоришь, а с ней никто не разговаривает, и я молчу. У нас в сознании тоже есть «установка» заседания вчерашнего совета племени – не пускать журналистку внутрь нашего сообщества.

Даже если нет рядом никакого министерства правды и редактора в кабинете выше этажом, мы сами себе заранее даем «установку», кто нам друг и враг. Человека не знаем, никогда с ним не говорили, в глаза друг другу не смотрели, но «объектив» сознания настроили по отношению к Беате под отрицательным углом.

Человек с необыкновенной легкостью записывает во враги любого, о ком ему шепнули пару негативных слов. Фотохимия рождения негатива в кислотно-щелочной среде сознания. Два слова, и на фотобумаге человеческого образа белое становится черным, а черное белым.

Вы застали время домашних фотолабораторий? Вам знаком процесс проявления пленки и печатания фотографий в темной ванне по ночам? Или вы из цифрового племени, когда пальчиком пошевелил, и на экране тут же появилось цветное фото? Тогда вам не понять истинный смысл слова негатив.
 
Белые участки негатива пленки легко пропустят луч света из фотоувеличителя, и  на фотобумаге этот луч выжжет черное пятно. Темные участки негатива, плохо различимые на пленке, не дадут лучу жечь химический состав фотобумаги, поэтому изображение станет светлым. После закрепления изображения так называемым «фиксажем» мир света останется на фотографии правильным: белое будет белым.

Так вот, роль негатива в химических реакциях нейтральна, он не усиливает ни свет, ни темноту. Это не генератор энергии света и не генератор тьмы.

А роль негативной информации при человеческом общении – одно слово, и ты кому-то враг навечно.
 
Одно слово и начинаются драки, убийства, истязания, погромы, бунты и восстания.
Не голод и жажда вынуждают нас воевать друг с другом, а словом нанесенная обида. Негатив слова дает энергию для чувства мести, затем война, а уж потом, как следствие, голод и жажда.
 
Дурное слово – причина всех страданий.
 
Негатив сознания, превращающий свет в тьму.

Смотрю на уставшую Беату, сам тоже подустал, в душе ощущаю ростки сочувствия: ей, как и мне, тяжко топать по трассе. Но я о своем внешнем виде не думаю, а она женщина, она не может, как я, сопеть, кряхтеть и обливаться потом. Пора бы ей в машину, которая ее привезла и теперь стоит на обочине то далеко впереди, то далеко сзади.

В эту минуту Беата поравнялась со мной и спрашивает:

- Вы будете говорить на камеру?
- Пожалуйста, - отвечаю, и делаю пару глубоких вздохов, чтобы не сопеть.
- Расскажите, как вы из батальона «Восток» попали в группу поддержки шамана?

У меня мысли стопором: какой батальон, почему «Восток»?

- Это вы? – она показывает фото на своем мобильнике.

На снимке дядечка моего возраста в камуфляже с белой бородой. Он похож на меня, но я сразу вижу, что лицо у дядечки не моё.
 
- Это не я, - отвечаю Беате и замолкаю, потому что пытаюсь вспомнить, где располагался батальон «Восток» с украинской стороны границ самопровозглашенных республик.

Она мое молчание воспринимает, как конец беседы, и уходит вперед к шаману.

Неужели она действительно ангажирована и направлена сюда  получить кадры, показывающие движение шамана не с самой лучшей стороны? Неужто она собирает документальные кадры для вступительной фразы пропагандиста Киселева: «Рядом с лжешаманом шагают фашисты и бандеровцы, которые на вопросы наших корреспондентов или ничего не отвечают, или пытаются скрыть правду и отрицать очевидное». И однажды в воскресенье на канале «Россия» этот пропагандист жестами своих ладоней будет размазывать шамана по экрану. И среди прочих «убедительных» свидетельств мелькнет картинка, как я «иду в отказ».

Нет, такой возможности напоить телезрителей очередным «киселем» я дать не могу: догоняю Беату и прошу записать мой ответ на ее вопрос. Она включает камеру, я говорю в объектив, что никогда не был в батальоне «Восток». Называю, в каком полку армии ДНР на каком участке линии соприкосновения был и подчеркиваю – без оружия.

Шаман слышал эту мою речь, вряд ли она ему понравилась. Вернее, точно не понравилась, но об этом я узнал лишь в сентябре.

Он заметил, что между мной и Беатой возникло недопонимание. Шаман многое замечал, но редко говорил сразу, что он подумал при этом. Молчать шаман умел, даже когда его возмущало до глубины души поведение, высказывания, поступки участников его похода.
 
Он не был похож на стрелка, который тут же отвечает выстрелом на выстрел. Саша Шаман предпочитал выждать и собственную точку зрения раньше времени не оглашать. Охотники – они же способны долго наблюдать, стараясь не выдать место своей «лежки». Услышал, подумал, на следующий день что-то сказал – чаще всего шаман поступал именно так.

Возможно, он тогда подумал, что уж если и я поссорился с Беатой, коллега с коллегой, то этой журналистке действительно надо отказать в праве на сьемку нашего житья-бытья внутри лагеря.

Вскоре Беата уехала. Шаман сообщил нам, что водитель машины, которая ее сопровождала два часа, – муж Беаты. Зовут его Михаил. Они из Якутска, с родины шамана. Он им, конечно же, симпатизировал в душе, но выполнял волю народного «совета».

До вечера.

А до вечера еще много чего произошло, достойного для сьемок кинодокументалиста. Я даже пожалел, что нет Беаты, к тому же, меня грызла совесть, что подтолкнул шамана отправить журналистку восвояси.

Во время очередной «паузы» к нам подошел мужчина, бурят по национальности, и сказал, что он начальник группы дорожных строителей из Бурятии, они вахтовым методом возводят мост через одну из рек в Забайкалье. Коллектив дорожников приглашает нас в гости в их вахтовый поселок. «Поужинаете, в баньке попаритесь, отдохнете», - предложил он программу встречи.

- Далеко отсюда? – спросил Женя.
- Семь километров.
- К вечеру дойдем.

Женя обменялся номерами телефонов с дорожным начальником, и мы тронулись дальше в путь.

Доходим до «седьмого» километра, видим справа от дороги вагончики, гору щебня, технику. Сворачиваем влево в поле и начинаем разбивать лагерь.

Только что было обычное поле с высокой травой и редкими деревьями, вот уже на одном из деревьев висит флаг Чингисхана, под другим стоит палатка, рядом еще три. И шаман кружит вокруг «осьми ободов» недалеко от флага.

Приходит Женя, который вместе с Борисом ездил к строителям, чтобы посмотреть, кто нас пригласил и куда.
 
- Мы к ним не пойдем, - говорит шаману.
- Почему?
- Они тебя индейцем назвали.

Мы окружаем Женю: расскажи подробней.

- Подхожу к ним, где говорю, ваш начальник. Они спрашивают, кто я. Отвечаю: иду с шаманом. Ну, там один мне: ты из тех, которые с индейцем идут. Сам ты, говорю, индеец. В общем, чуть драка не началась. Мы к ним не пойдем, они смеются над нами.

Мне, честно говоря, тоже расхотелось идти к «бледнолицым» после такого рассказа. Тем более, я прошел все семнадцать километров за тележкой, и каждый добавочный метр был для меня проблематичным. А до вахтового поселка – почти полкилометра.

Пагода менялась, ветер сорвал с мягких веток молодой сосенки плакат с изображением флага Чингисхана, других деревьев в этом открытом поле не было, куда привязать «наглядное пособие», чтобы не улетело за край горизонта, как клочок бумаги?
 
Тучи появились на небе – гроза надвигалась. Надо втыкать дополнительные колышки и растяжками крепить палатку к земле, иначе она покатится на своих железных дугах в поле, обгоняя руны Чингисхана.

Смотрю, идет к нам через поле женщина в белом колпаке. Никогда не видел в чистом поле женщин в белом колпаке: забыл про растяжки, наблюдаю.
Она не одна, за ней идет тот самый дядечка, что обещал ужин и баню.
Подошли к шаману, мы рядом, женщина очень обрадовалась, что наконец-то увидела шамана, пожала ему руку и даже поклонилась ему.

- Ну что же вы, - она посмотрела на нас, - мы вас так ждали, я вам ужин приготовила, а вы отказываетесь. Ну, согласитесь, пожалуйста!

Женщина-повар просит нас дать согласие бесплатно поесть и сходить в баню. А мужчина молчит, будто признает свою вину и готов понести наказание.

Я глазам поверить не могу: мы видели много раз за день примеры доброжелательного к нам отношения, но чтобы оно было вот такое просительно-извинительное, нет, это было в первый раз.

- Мы придем, - сказал шаман.
- Спасибо вам, - и колпак наклонился в сторону шамана.
 
Женщина повар посмотрела на нас:

- Спасибо вам, - и сделала поклон в нашу сторону.

Когда начальник и женщина в колпаке ушли, Женя говорит шаману:

- Мы же только что решили не идти…

Шаман ответил не ему, а всем нам:

- Здесь решаю я.

После этого вечера никаких голосований в «совете» не проводилось. Да и «совет» распался. Андрей уехал ужинать в придорожную гостиницу где-то впереди по трассе. Борис вернулся через несколько дней в Читу.

Ужин в столовой вахтовиков был прекрасный: много овощей и много мяса. Баня замечательная: сколько хочешь и горячей воды, и холодной.

Но самое сильное впечатление осталось от песни благословения в исполнении шамана.
Рабочие, в основном буряты, попросили шамана прочитать алгыс. В столовой собралось около тридцати человек. Кто-то был в рабочих комбинезонах, кто-то уже переоделся. Людей собралось много, сидим на длинных лавках, те, кто пришел позже, и кому не хватило места, стоят вдоль стен.
И он запел. Голос его был негромким и спокойным. В нем звучала грусть по дому, по родным и близким. Голос проникал в душу, летел выше, устремлялся далеко-далеко и преображался в лица родных и близких мне людей. Через голос передалось то, что я хотел сказать им в эту минуту: я вспоминаю и думаю о вас. Голос стал моим желанием видеть их улыбку и глаза, и я увидел улыбку и глаза. Голос сказал всё, что я хотел сказать, и передал всё, что мне хотелось передать. В голосе зазвучало пожелание быть терпеливым и ждать с надеждой на радостную встречу впереди.

Шаман перестал петь.

Все сидели тихо, никто не хотел первым нарушить тишину. Пришлось начальнику вернуться к своим обязанностям и официально поблагодарить шамана за исполнение алгыса.

Мы выходили из столовой вместе с рабочими, будто были членами одной бригады. Заходили порознь, сидели и ели отдельно, а после благопожелания – объединились на том высоком уровне, на котором летели в небесах желания наших душ. Я это чувствовал.

Стояли на улице рядом со столовой, говорили о жизни, о делах семейных. Пожилой экскаваторщик рассказывал мне, что поехал на вахту ради внуков: заработать к пенсии побольше, чтобы помочь родителям собрать их в школу.

Потом все сфотографировались, никто не испугался, не отошел в сторону. Возможно, это был лучший вечер моего похода. Ни разу больше, ни в Бурятии, ни на Байкале, шаман не исполнял алгыс.

Еще утром этого дня я говорил Жене, что остался без связи, а мне бы надо позвонить супруге – 27 июля, юбилей, и хорошо бы торт купить и у костра отметить этот праздник. Он обещал поздравить супругу во время стрима и чего-нибудь прикупить вкусного на ужин.

Но день прошел, а сейчас всем было не до стрима у костра: прошел ливень, ветер усиливался, приближалась очередная грозовая туча.

Я подошел к юрте, чуть приподнял полог и в маленькую щель между травой и тканью говорю:

- Саша, можно зайти?
- Заходи.

Пролезаю внутрь юрты, там темно, не сразу понял, где находится шаман.

- Садись сюда, - он показал куда-то рядом с собой.

Это был коврик-пенка, на нем спальник, уже раскрученный и расстегнутый.
На спальник я садиться не стал, расположился на траве рядом с шаманом. Объяснил ему, что хочу сделать звонок домой.

- Какой номер? – он взял в руку свой телефон, на котором загорелись оранжевые полоски.

Продиктовал ему цифры, пошли гудки, супруга не ответила. Он повторил попытку. Опять гудки, и нет ответа.

Неудобно было просить пробовать снова и снова: Саша устал и хотел отдыхать.

- Передам ей свое поздравление во сне, - сказал я Саше и полез к выходу.
- Она услышит, - ответил он.

Странное дело: с того вечера прошло много времени, но ни разу супруга не упрекнула меня, что в день нашего с ней праздника я ей не позвонил. Наверное, услышала.
 
Я лежал в спальнике, ветер дергал мою палатку в разные стороны, бил ее крупными каплями, поливал струями воды, она вспыхивала во время молнии и тонула в грохоте раскатов грома. А я вспоминал, как первый раз увидел девушку сорок лет назад. И тоже в полевых условиях – на «картошке», где студенты университета и консерватории помогали сельским труженикам в очередной их «битве» за урожай.
Гроз в жизни было много, и все они прошли. В душе остались лишь обожженные места – следы попавших молний, отметины судьбы.

Тогда я еще не знал, какую утрату в жизни понес Саша. Заметку в местной прессе я увидел гораздо позже - после похода, но я все время чувствовал, что он знает о жизни много, очень много. О жизни, которую не может остановить смерть.

Вот текст этой заметки:

«Дорогая редакция «Она +» !
Я ваша постоянная читательница. Хочу рассказать вам одну историю.
Наша деревня стоит на скалистой горе. Природной красотой родного края восхищаются все гости, которые приезжают к нам и летом, и зимой.
На горе под названием «Нькуус» есть необыкновенная часовня, которую построил один человек в память о своей возлюбленной.
В нашу деревню несколько лет назад приехал молодой парень из Якутска. Он влюбился в девушку, которая болела сахарным диабетом. Так сильно ее любил, что не отходил ни на шаг, помогал ей во всем. Сам он имел высшее образование, работал учителем истории, но в местной школе вакансии учителя не было, и он устроился там кочегаром. Он разрывался между работой и домом. Когда жена болела, всю работу по дому делал сам, ставил ей уколы, на руках носил в больницу. Она часто лежала в больнице.
Два года назад его жена умерла. Муж очень страдал, потеряв любимую, жил один, не общался с местными и вообще не выходил из дома. Забросил работу. Позже приехала из города мама и забрала его домой. Но через несколько месяцев он вернулся обратно в деревню. Такой сильной и крепкой была его любовь.
Он никак не мог забыть любимую и не хотел жить среди людей. Ушел на гору «Ньукуус», построил шалаш и жил там. Бочка служила ему печкой. Зимой в 45-градусный мороз, живя в шалаше, он своими руками построил часовню и написал на дощечке «В память Ирки поставлен крест. Аминь. Пусть благословит Бог землю и людей Улахан-Аана»
Эту часовню увидели коневоды, рассказали жителям Улахан-Аана, и его полуживого, замерзшего увезли в Якутск.
Дальнейшую его судьбу я не знаю, но после этого в часовню стали приходить люди. Это место стало символом вечной любви, легендой нашей маленькой деревни».
Автор Лена Васильевна, опубликована до 25 июля 2019 года.


Что ж, дальнейшая судьба Саши разворачивалась на моих глазах.
После ночной грозы все наши вещи или плавали в лужах, или были мокрыми. Мою палатку не залило, но спальник и одежда стали настолько влажными, что можно было считать их мокрыми. Мы же к земле были привязаны растяжками, на земле спали, а в мокрой траве все превращается в пролитую насквозь почву.

Мы – настоящие «почвенники», каждой косточкой, каждым участком кожи ощущающие дыхание земли-матушки. Это не в кабинетах сторонников славянофильства рассуждать о роли традиционного уклада на формирование особого пути и предназначение российского народа.

Нам нужно было место, где можно просушить все вещи, и на нашем «особом» пути такое было – придорожная гостиница.

Женя с Борисом сгоняли, забронировали «номера». К обеду и мы подтянулись.
Бойкое место на трассе, большое кафе, около него много большегрузов и легковых машин. Это же федеральная трасса – дорога на Улан-Удэ и дальше на Байкал, лето, туристы. И мы с тележкой.

Хозяин гостиницы, мужчина вполне взрослый, упитанный, довольный наплывом посетителей и аншлагом в номерах, подошел к тележке и говорит:

- Ребята, что вы ерундой занимаетесь. Если бы не Путин, уже России бы не было.

Женя вспылил, мол, чего раньше это не сказал, когда деньги брал, мы бы другую гостиницу нашли. И обращается к шаману:

- Всё, Саня, ты как хочешь, а я в этой гостинице ночевать не буду.

Тут я Женю поддержал:

- Я тоже не буду, лучше вон в том лесу один переночую, - показываю на ближайший придорожный холм.

А шаман нам в ответ говорит:

- Не надо этих спектаклей.

И продолжает развязывать веревки, которыми притянут к тележке верхний полог.
Хозяин ничего больше не сказал, и шаман ничего не сказал. Он никогда не спорил с теми, кто не поддерживал его поход. Просто шел дальше.

Хотел я тогда предложить хозяину: напишите на фронтоне гостиницы, что в ней обслуживаются только сторонники президента Путина. Однако, вслух говорить это не стал: вдруг заметят его преданность «верховному» ребята из правящей партии, возьмут под опеку, дадут контракты на кормежку бюджетников всего района, потом края, затем он станет депутатом и однажды примет закон «О здоровом питании и благонадежности», в соответствии с которым меня попросят перейти на диету в его «кафе» при спецучреждении для тех, кто «шляется».

Хозяин был мудр без моих советов: он быстро ушел, просто вдруг исчез и больше ни разу не появился.

Только пообедали, стоим около гостиницы, появляется худой высокий дядя в очках, снимает с головы кепку, падает коленями на мокрую землю, делает сверхнизкий поклон, коснувшись лбом песчинок, щепок и окурков,  произносит благодарственную молитву и после этого встает и начинает читать поэму о шамане, употребляя бесконечно слова Бог, Дух, Божья Матерь, Россия и народ.

Да громко так, а на площади перед кафе полно людей: водители-дальнобойщики, туристы, гости, персонал.

Смутил шамана он изрядно. Чего-чего, а вот такого поведения своего сторонника он явно не ожидал.

Сторонника звали Дмитрий, он попросил разрешения присоединиться к нашему движению. Шаман дал ему имя – Леший.

Гостиница – это кровать, стиральная машина, душ и унитаз.
Конечно, для кого-то это еще и строка из песни «Ах, гостиница моя, ты гостиница, сяду рядом, ты подвинешься», но в этих словах иные смыслы, далекие и не самые насущные на тот момент. Главное – я буду спать не на мокрой земле. Риф Римович будет спать рядом на полу.

Все наши палатки и спальники мы развесили на заборах вокруг кафе и гостиничного одноэтажного корпуса с «нумерами». Светило солнце, на асфальте исчезали лужи, вещи быстро стали горячие и легкие. Когда я их переворачивал, заметил у дверей одного из номеров Михаила и Беату. Они вернулись и поселились рядом.

Когда нас посещали якутские интеллигенты Ачот и два Спартака, они оставили нам наглядные пособия и книгу знаменитого якутского ученого Андрея Кривошапкина «Грядущий век - Сата». Шаман книгу на свою тележку загружать не стал, а отдал ее мне на хранение. И вот, наконец, у меня появилось время полистать ее страницы. Точнее, я хотел проверить, намокли у нее страницы или нет, открыл, полистал и сразу нашел время прочитать вступление. Еще перебрал несколько страниц, прочел про руны, а потом наткнулся на исторический документ – Джасак, автором которого был Чингисхан.

Джасак – это Закон.

Знакомое построение фразы, не правда ли?

Написан он был на древнем уйгурском, но сейчас переведен на русский. Захватывающее чтение, я вам скажу.

«Когда благостью Великого Творца я обрел эти знания и изыскал сам соответствующие этому мысли, то по этой причине установленный мир, ликующий праздник продлится до пятисот лет, до тысячи лет, до десяти тысяч лет, если потомки, которые родятся и займут мое место, сохранят и не изменят установленные мною обычаи и закон Чингисхана, который отвечает интересам народа и ко всему пригоден, то сверху им придет помощь небожителей, жизнь их превратится в веселый праздник; Вселенная-Творец ниспошлет им благоденствие; люди будут молиться за них, они будут жить долго и будут наслаждаться всеми благами жизни. Если дети моих потомков не будут крепко соблюдать закон, то дело государства потрясется и прервется. Опять захотят найти Чингисхана и не найдут».

Шаман во время выступления на митинге в Чите был лаконичнее, но его упоминание о «пятистах» и «тысячи» лет навеяны Джасаком Чингисхана.

«Захотят найти и не найдут» - я захотел и нашел?

В дверях комнаты появляется Женя Ворон:

- Иди, тебя шаман зовет, мы в четвертом номере.

Захожу в номер, шаман объясняет мне, что Беата просит выслушать ее. Он дал команду Ангелу пригласить Беату.

Приготовились, ждут. Шаман сидит на кровати один. На другой кровати – Ангел и Женя Ворон. Входит Беата, ее просьбу готовы выслушать.

Она волнуется, голос ее вибрирует и сбивается с ровной интонации. Пытается объяснить, что никакого злого умысла в ее желании снять фильм нет. Наоборот, правдивые кадры послужат свидетельством в пользу шамана, если кто-то начнет распространять нехорошие слухи и домыслы. Приводит в пример свой фильм о поездке Ксении Собчак в Чечню, который был для Собчак полезен именно своими документальными кадрами.

Беата замолчала. Шаман сидел все время неподвижно, смотря ей в глаза. Он предоставляет слово Ангелу и Жене. Те высказались: Женя по-прежнему категорически против появления Беаты в лагере, когда мы вновь отправимся в путь, Ангел ничего против самих сьемок не имеет, если Беата учтет его желание не попадать в кадр.

Шаман начинает говорить с нотками величия и суровости в голосе:

- Я выслушал вас, выслушал моих советников, и объявляю свое решение: можете снимать в дороге и на привалах. В лагере – нет. Это всё.

Беата уходит, а я вспоминаю строчку из изречений Чингисхана: «Всякое слово, в котором согласились трое сведующих и мудрых, можно сказать всюду».
 
Собравшись в комнате шамана, Женя и Ангел выступали теперь не как члены «совета» с равными правами, а лишь в роли мудрых советников. Я был приглашен для нужного количества «сведующих», но слово шаман мне не предоставил, потому как знал, что я поддержу Ангела, и тогда перевес в «советах» оказался бы в пользу Беаты.

Понимаю, почему мудрые молчат: их слово нарушит равновесие, нужное правителю перед принятием решения. Право склонить стрелу истории в ту или иную сторону должно оставаться у богоподобных, а не у мудрых.
 
- Ну что, дедушка, похож я был на Чингисхана? – обращается шаман ко мне, будто точно знал, о чем я думаю. Он оживился, соскочил с кровати, смеется.

Он нас всех разыграл, он ломал комедию, понимаю я.

- Похож. Я видел три фильма о Чингисхане, ты сыграл эту роль лучше всех артистов.

Мы объяснились с шаманом на тему журналистики и свободы слова чуть позже. Вот как это было.

Вижу, у Рифа Римовича очень хороший смартфон, а мне хотелось рассказать моим землякам в Тюмени, какой праздник нам подарили дорожные строители из Бурятии.

- Риф, ты можешь записать мой рассказ и переслать моему товарищу в Тюмень?
- Могу, но Ворон, предупредил, что снимать нельзя.
- Знаю. А мы снимем вот здесь в комнате, чтобы нас никто не заметил, а потом сходим к шаману и ему покажем. Если разрешит, перешлем.

На таких условиях Риф Римович согласился нарушить женькин запрет.

Сажусь между кроватями, Риф включает запись, ролик готов. Говорить на камеру мне нетрудно, особенно о людях, которыми я восхищаюсь.

Выбрали время, когда шаман остался в своей комнате один, так, мол, и так, мы, Саша, вот такой ролик о твоем алгысе сняли, посмотри. Он внимательно смотрел и слушал, что я рассказал о встрече с дорожниками, о его пении и молитве.

- Хорошо говоришь, - оценил он мою речь. Шаману ролик понравился.
- Можно, мы эту запись в интернет выставим.
- Конечно, можно, выставляйте.

Даю Рифу номер телефона тюменца Евгения Лобанова, тот получает запись, монтирует, оформляет и – он в эфире на канале «Виктор Егоров в команде шамана Александра Габышева», который Евгений Лобанов специально создал для моих видеорепортажей.

Мы с Рифом рады, я от души благодарю его за помощь, он мне говорит, что если еще захочу снять какой-нибудь ролик, обращайтесь, всегда помогу.

Довольно быстро Женя Ворон узнал, что в инете появился наш ролик. Он отловил Рифа и, видимо, хлестал его своим крылом. Риф Римович пришел в комнату ужасно расстроенный:

- Ворон ругал меня, что я предатель. Что мы своим роликом сделали плохо и шаману, и тем рабочим, о которых рассказали. Мы всех подставили. В общем, набросился на меня, как на пацана.

- Ты сказал ему, что мы спрашивали разрешения у шамана?
- Сказал.
- А он что?
- Что мы воспользовались его добротой и тем, что шаман не шарит в интернете и не знает, что там пишут про него.

У меня, естественно, настроение тягостное: подвел Рифа.

- Риф Римович, - обращаюсь к нему, - коли я главный виновник, давай сегодня я буду ночевать на полу, а ты на кровати.

Наше общение частично вернулось к дружескому уровню, а то хоть по разным комнатам разбегайся.

На следующее утро я шаману сказал:

- Саша, мы по каким правилам живем, твоим или Ворона?

Он выслушал, ответил так:

- Что я разрешил, делайте.
 
Отлично, думаю, буду снимать, показывать Саше и выставлять. Рифа просить неудобно, он уже «наснимал» на свою шею, больше просить некого. С пенсии в августе куплю смартфон, освою его и буду снимать ролики сам.
 
Но пенсия сбрякает на мою карточку только 21 августа, а еще июль, каждый час что-нибудь новое, каждый день – записывай хоть десять роликов, если есть желание.
 
К нам присоединился Владомир из Новосибирска. Он сообщил шаману, что послан академиками для организации единой информационной платформы под началом шамана для принятия государственных управленческих решений. Шаман тут же дал ему новое имя – Богатырь. Скорее, все-таки, не за «единую платформу», а за крупные формы тела и военную экипировку.

Богатырь часами просвещал нас о древнеславянских обычаях, учил желать перед сном не «Спокойной ночи!», а «Доброй ночи!». Мол, спокойной желают тем, кто собирается ночью успокоиться навечно.

Можно было бы сделать на видео беседу с этим дядечкой в военной форме, который каждому десять раз напомнил, что Владомир – это тот, кто владеет миром. Пусть бы рассказал на камеру о славянском роде, о богах и ведах, об исполинской силе хера и откуда пошли-вышли славянские богатыри.

Владомир, когда узнал, что я писатель, настоятельно попросил занести в будущую книгу анекдот про Кефирчика.
 
- Знаете этот анекдот? – спрашивает меня.
- Нет.
- Записывайте. Повадился в деревню ходить медведь. Пробовали мужики его пристрелить, не получилось: то осечка, то промах. Позвали участкового, тот говорит, что у него автомата нет. Попросили охотоведа, тот походил, посмотрел следы и говорит, что это необычный медведь, его никто не возьмет, кроме мужика из далекой деревушки. Привезли этого мужика, а у него в руке вместо ружья колотушка и с ним крохотная собачка по кличке Кефирчик. Так и так, говорит этот медвежатник, я залезу на дерево с куском баранины. Вы приготовьте ружья. Медведь придет, полезет на дерево за бараном, я его колотушкой по башке стукну, он упадет, а Кефирчик залезет ему в задницу и выест ему кишки. Да ну, удивились мужики. А другого способа нет, отвечает медвежатник.  Ладно, принесли мужики баранину, бери, залезай на дерево. Тот полез, но остановился и дает последний совет мужикам: вы смотрите, если вдруг с дерева упадет не медведь, а я, стреляйте из всех стволов по Кефирчику. Поняли? А почему по Кефирчику? – опять удивились мужики. А Кефирчику без разницы, в чью задницу залезать и чьи кишки грызть.

Я выслушал анекдот, но концовку записывать не стал.

- Не понравился анекдот?
- Не очень.
- Все равно обещай, что вставишь в книгу.

И я обещал, а как отказать человеку, владеющему миром? Кефирчик этот напоминает мне постоянно сейчас о журналистах, которые машут хвостом под кремлевским деревом власти и ждут, когда медведь упадет на землю. Уж тогда-то они смело вцепятся в его кишки.

Смотрю на телеведущих госканалов, на агитаторов и пропагандистов, на довольных властью деятелей культуры и кино, на губернаторов и сити-менеджеров городов, депутатов и судей, генералов и начальников, их процветающих жен и любовниц: в будущем почти все они станут Кефирчиками. Я знаю, я таких много видел в 1991 году.

У нас появился парень Миша – высокий, худой. Шаман дал ему имя Кащей. Это был второй случай, когда шаман поторопился и с именем не угадал. Рифа Римовича я, например, да и все остальные, никогда не называли Спартаком, а Мишу – Кащеем.

Несколько месяцев назад Миша попал в страшную автокатастрофу. У него были переломаны ребра и кости ног. Он ехал на велосипеде, и его сбил на большой скорости пьяный водитель. И вот Миша идет с нами по трассе: он восстановил силы, специально тренировался в ходьбе, у него железные штыри все еще в костях, а он идет по автостраде. Причем, босиком идет по асфальту и графию, не устает, спускается вниз к горным ручьям, чтобы зачерпнуть ладошкой чистой воды – это тогда, когда мы все усталые сидим на обочине во время привала. Замечательный парень, увлекается индуизмом, как с таким не познакомить наших сторонников в российских городах и весях?

Но я ничего не снимаю: вдруг кого-то по моей вине Женя объявит предателем и отругает, как мальчишку. Ладно, думаю, Беата снимает, фильм будет, а что творится внутри движения – пусть остается тайной. Может, так даже полезней для шамана.

И тут поздно вечером, когда все разошлись по палаткам, шаман объявляет общий сбор. Срочно!

Что такое? Мы все у костра, ждем, что шаман скажет. Он начинает:

- Объявляю вам закон: вы – свободные люди, ваше право на свободу неприкосновенно. Все имеют право на ведение фото- и видеосъемки.
Ну, наконец-то.
 
Далее он тезисно излагает другие правила, по которым мы теперь будем жить. Отныне у нас один командир – шаман. Ему подчиняются все без исключения. За неподчинение – изгнание.

- Даже тебя, Ворон, - он посмотрел на Женю, когда произнес фразу об изгнании.

После этого голосом несколько иным, не таким командным и суровым, объяснил, что нам предстоит битва с демоном. Это будет жестокая битва, мы должны выстоять и победить. Для того, чтобы победить, нам надо быть воинами. Поэтому мы будем жить по закону военного времени. Все его приказы – исполнять. А после победы мы снова станем вольными людьми, свободными поселенцами.

Шаман произносит вслух свои первые приказы:

- Ворон назначается командиром воинов. Ему подчиняются Риф, Богатырь и Леший. Предназначение воинов – сражаться и быть готовым умереть.
Ворон также назначается начальником службы безопасности. Он может задавать каждому любые вопросы.

Наташа – командир кухни. Ей подчиняется каждый, кого она попросит помочь.

Богатырь – комендант лагеря, его задача – организация ночной охраны. Он назначает ночных дежурных и проверяет их.

Кирилл – мой телохранитель. Он всегда будет рядом со мной и никому, кроме меня, не подчиняется.

Деда Мороза назначаю летописцем нашего отряда.
 
- Мы – отряд? – спросил Женя у шамана, когда тот закончил говорить.
- Отряд.
- Плохое слово: начнут болтать, что мы тут армию собираем.
- Внутри – мы отряд. Но это слово не произносите при посторонних.

В тот вечер устав отряда еще не совсем созрел в голове шамана и не был записан. Он попросил Ангела помочь ему сформулировать другие положения устава, после этого объявил время отбоя отныне и всегда – в 22 часа вечера.

Палатка Ангела всегда стояла рядом с юртой, нам было слышно, как они переговариваются и составляют текст положения устава о сухом законе. Затем пункт о том, что членам отряда запрещается материться: всем, кроме Ворона. Ангел был против такой формулировки, но шаман приказал ему записать именно так.

- Напечатай и завтра дай всем прочитать. И пусть Ворон выложит наш Закон на своем канале.
 
Мне казалось, что Саша-Ангел хотел отговорить его от этой затеи, но получил приказ и выполнил его.

Каждому новичку с этого дня первым делом зачитывали текст Закона, чтобы быстрее понимали, куда они попали.

Как отреагировали «бойцы» на первые приказы командира?

Владомир, кажется, был рад, что его назначили комендантом. Как о нем позже говорил шаман: «Он командовать любит». Комендант – это начальник стражи, вполне почетная должность.

Кирилл, вроде, удивился, что стал телохранителем. Опыта подобной службы у него не было. Если не ошибаюсь, Кирилл после возвращения со службы в армии дал себе слово никогда никому не подчиняться, но личность шамана так его увлекла, что он признался Саше: единственный человек, которого он готов слушаться, - это он. Видимо, Саша не забыл это признание.

Риф расстроился, что стал воином, он сюда ехал не для того, чтобы попасть в подчинение Ворону.
Мишу, как мне показалось, весь этот разговор о битве, службе и отряде тяготил. Он ничего не говорил и никак не комментировал устав, но чувствовалось, что Миша недоволен самим фактом появления цвета хаки в жизни нашего сообщества.

Леший был в восторге, он жаждал битвы.

Наташа была рада, что могла любого попросить разжечь огонь и вымыть сковородку.

Я тоже радовался, что могу смело просить Рифа, Мишу и Наташу снять для меня ролик. Немного обидно, что меня не взяли в «воины», но в шестьдесят лет на воинскую службу не берут везде, в любой армии мира.

Армия мира – хорошее словосочетание, я буду солдат армии мира в должности летописца. Хотя, какой я летописец, я вижу и запоминаю только то, что происходит внутри моей души. Составить повесть временных лет – это не ко мне, это к Нестору. Мне бы одно лето описать и то солнце, что грело летом мою душу – мельчайшую частичку души народа.

Изменения в устав вносились много раз в течение всего периода движения отряда.

Приезжает к нам художник из Пензы по имени Илья. Служба безопасности, то есть, Ворон начинает допрос:

- С какой целью прибыл?
- Увидеть, познакомиться.
- Чем занимался?
- Я – художник.
- Картины рисуешь?
- Рисую.
- Вот ты рисовал, рисовал, и вдруг поехал. С какой целью поехал?
- Увидеть, познакомиться.
- Раньше не хотел увидеть и вдруг захотел. Почему захотел?
- Захотел и все.
- Ты, Илья, мутный какой-то.

Слово мутный художнику особенно не понравилось. Мы сидим у костра и присутствуем на «допросе». Шаман  наблюдает за работой «службы безопасности», но сам ни о чем Илью не спрашивает. Илья понимает, что надо объяснить шаману, почему в душе художника возникло желание своими глазами увидеть «героя интернета», и он бы объяснил и рассказал, но ему задают какие-то дурацкие вопросы, которые отбивают у него всякое желание отвечать искренне и раскрывать свои сокровенные творческие замыслы.
 
- Значит, ты не можешь объяснить, с какой целью приехал, - продолжает пытку признания Ворон.
- Могу.
- Говори.
- Увидеть, познакомиться.

Ворон хохочет, Шаман улыбнулся, мы тоже даем Илье понять, что в этом допросе больше шутливого розыгрыша, чем реального желания выведать у него все секреты его самосознания.

Но Илье не смешно: он не ожидал такой встречи и подобных «шутливых допросов». Я ему позже объяснил, что у Ворона особое чувство юмора, несколько грубоватое в своем лексическом звучании и манерах подшучивать над окружающими людьми, но есть у него и должность, на которую его назначил шаман, вот он и выполняет возложенные на него функции в дурацко-шутливой манере.

Мне кажется, Илья обиделся, но все же понял, что издеваться над вновь приезжим никто не хотел. Такой уж стиль общения сложился в коллективе, где по уставу у Ворона были особые полномочия и права.

- Можно «увидеть, познакомиться» с вашими картинами? – спрашиваю Илью.

Он достал смартфон, открыл галерею: на картинах были нарисованы женщины. Ребятам понравилась та, что была обнаженной. Мне другая – портрет юной девушки с взглядом вдаль, в будущее, туда, где грезилось ей счастье любви и материнства.
 
Илья не был физически готов к многокилометровым переходам: лишний вес, мозоли на ногах, которые появились на следующий день, но он старался идти вместе с нами, а не ждать нас в лагере. Когда закончилось время, которое он выделил в своем жизненном графике на «увидеть, познакомиться», мы прощались с ним тепло – хороший парень.

А в уставе появилась строчка, о том, что каждый имеет право не отвечать на вопросы «дознавателя» и рассказывать о себе лишь то, что сочтет возможным.

Или другой случай. К нам присоединилась Тамара из Улан-Уде, но она сказала, что не хочет выполнять никаких работ по кухне. Буду идти рядом с шаманом, поддержу движение  таким образом, а варить и готовить – не буду.
Отказать ей, сказав, что нам просто пешеходы-попутчики не нужны? В уставе появилось положение, что любая помощь отряду – добровольная, в том числе и по хозяйственным делам.

Тот текст устава, который сложился к сентябрю, тоже не окончательный: в него могли что-то добавить и что-то в нем отредактировать в любой час похода. Вот его последняя версия:

СВОД ЗАКОНОВ И ПРАВИЛ ДЛЯ ЧЛЕНОВ ОТРЯДА

Все члены отряда являются вольными поселенцами и свободными людьми, их право на свободу неприкосновенно.
Все имеют право на ведение фото и видео сьемки в отряде.
Все имеют право прийти в наш коллектив и выйти из него.
Каждый имеет право добровольно помогать в жизнедеятельности отряда, но не принудительно.
Каждый имеет право выдавать ту индивидуальную информацию о себе, которую считает нужной на свое усмотрение и также имеет право по своей воле предъявлять документы или нет.
В отряде установлен сухой закон, употребление алкоголя и наркотиков запрещено.
Запрещены ссоры и драки, за нарушение изгнание.
Запрещены физические наказания, мстить грех.
Запрещено вмешиваться в дела и обязанности членов отряда.
Наказание применяется только в виде изгнания и то с прощением.
За злостное неподчинение приказам шамана изгнание.
Ворон – это правое крыло шамана, в его обязанности входит: контроль за всеми членами отряда, исполнение функций службы безопасности отряда. Он имеет право задавать любые вопросы в целях безопасности отряда.
Рекомендуется говорить без мата. Исключение составляет Ворон, так как он мистическая птица шамана.
Ангел является левым крылом шамана, его советником и мудрецом.
Все бойцы отряда самообороны обязаны выполнять приказы командира отряда, Ворона и Шамана.
После одного месяца походной жизни каждый имеет право на отпуск в течение одной недели, не считая проезда. Оплата проезда производится за счет отряда.
Любые преступления, совершенные внутри отряда, являются внутренним делом отряда и решаются законами отряда.
Роль судебной системы исполняет Совет членов отряда. Окончательное решение принимает Шаман.
Любое вмешательство со стороны во внутренние дела отряда запрещены  и будут пресекаться.


С появлением устава жизнь в отряде, особенно после того, как мы сворачивали на обочину для ночлега, стала более организованная.

Как было раньше в момент, когда пройдены 15-20 километров, мы спустились с насыпи и стоим среди кустов в поле? Один пошел в кусты, другой переодеваться, третий просто сел и сидит, вытянув в траве ноги. Это – я.

А надо разжигать костер, нужны дрова, по пути нам дали во время «пауз» картошки, овощей и фруктов, их надо вымыть. Где? У нас есть вода? Нет. И рядом нет ни озера, ни ручья. Кто пойдет за дровами, кто поедет за водой?
 
Шаман не командовал и не просил, он сам шел искать дрова. Кто-то поднимался, чтобы ему помочь. Женя шел к Борису, потому что Наташа его дочь, а дочери надо было где-то вымыть картошку и начать что-то варить. Борис привозил воду, я помогал Наташе, обед, вроде, у нас все же будет. Но каждый день – то ли будет, то ли нет – хлеба нарежем, банку консервов откроем да и перекусим по-быстрому.

Теперь дело шло иначе: воины – марш за дровами и водой! Комендант, окопать костер и установить треножник для котла!
Дед Мороз, доставай макароны и открывай тушенку!

Когда звучит приказ от кого-то при должности и в соответствии с принятым уставом, тебе легче собрать ноги в кучу и подняться с земли. Сам себе я тоже могу давать приказы, но редко спешу их выполнять.

Мне не очень нравятся любые уставы, они вообще мало кому нравятся, но «знать свое место в строю, быстро и без суеты занять его» - как без этой строчки может существовать любая организационная структура? Особенно, если она двигается маршем.

Кто-то другой создал бы отряд без аналогий из армейской практики и военной терминологии. Но у шамана на боку висел нож, в тележке лежало копье, предки его были уранхайцами – гвардией гуннов. И шаман отправился не в научную экспедицию и не за спортивными достижениями. Я мог его понять.

Это, кстати, трудная задача – понять шамана. Если честно, на тот период времени для меня невыполнимая. Я его не понимал, но чувствовал, что должен ему помогать, даже если мне многое не нравится.
 
Чувство взаимной помощи - это когда мозг слушается сердца, а не наоборот.
 
Формально появление устава никак не меняло круг моих обязанностей. Должность летописца подразумевает что-то записывать для истории, так я и без должности доставал блокнот и что-то записывал в нем на глазах у всех. Никто, кстати, включая Женю, не интересовался, что я там строчу и какие делаю пометки.

Косвенным образом устав сильно изменил порядок моего движения по трассе.

Возникла проблема, кто будет держать поводок собачки Долли. Кирилл не мог, он теперь телохранитель и должен идти рядом с охраняемым телом, то бишь, по левую руку от шамана, а там тележка и ее «оглобли» - Долли будет путаться у ног.
Наташа? Но она все чаще уезжает на место будущей стоянки, чтобы начать готовить обед заранее.

Кирилл вручил мне поводок, и почему-то никто не сменил меня в должности поводыря. Так мы и шли вместе с Долли до самого последнего числа в календаре похода.
Умнейшая собачка, но и у самых умных бывают недопустимые заскоки в поведении и привычках. Она стремилась бежать к любой птице, что летает над дорогой – охотничий инстинкт.
 
Рвется, тянет меня то к паре воронов, что сопровождали нас в пути и часто садились на верхушки деревьев вдоль дорожной ленты, то к воробьям, порхающим стаей у насыпи, то к лошадям, что пасутся около деревни.

Она меня тянула во все стороны и часто прямо под машину, что неслась навстречу. Не будь поводка, она попала бы под колеса. Не умела Долли контролировать свои инстинкты, а ходить вдоль края асфальта ее в детстве никто не научил.
 
Люди тоже ничего не могут поделать со своими инстинктами, разве что иногда переходят дорогу на зеленый свет. А что касается погони за птицами своей предполагаемой добычи: деньгам, бирюлькам золотым, медалькам, званиям, успеху и признанию, славе и почету – мы не лучше Дольки, и наша доля – тоже быть в ошейнике и на поводке.

В уставе не было прописано, кто отвечает за бухгалтерию отряда. Шаман избегал разговоров о деньгах. Когда кто-то говорил: где взять деньги, он  отвечал коротко и голосом совершенно недовольным: опять вы мне про деньги, и эту тему сворачивал без всяких пояснений.

На автостраде многие водители и пассажиры подходили к нему, жали ему руку, передавали продукты и часто – деньги. Он их сразу же передавал Ворону, не глядя, сколько там бумажек и какого они достоинства.

Несомненно, что на номер карты Анны Борисовны тоже поступала денежная помощь, но карту Аня передала Ворону, потому что он покупал продукты и вещи, нужные отряду: посуду, чайники, кастрюльки, мыло, новые кроссовки Кириллу, а потом и черные очки, чтобы он был похож на телохранителя и лучше вошел в образ.

Я не интересовался, как он тратит деньги, шаман ему доверяет, мне было этого достаточно, чтобы тоже не думать о деньгах. Мы идем? Идем. Все сыты? Все. Значит, у отряда всё хорошо, и пусть будет так в дальнейшем.

Единственный человек, кто обращался в роликах к сторонникам шамана и просил их помогать деньгами, был Женя Ворон. Возможно, он считал, что имеет право распоряжаться поступившей помощью по своему усмотрению. А иного правила в отряде не существовало.

Но Богатырь и Леший пришли к выводу, что устав надо подкорректировать по линии финансов. Они провели с шаманом беседу и не одну.

Однажды утром просыпаюсь, костер не горит, дежурных нет. Когда проснулись остальные, среди них нет ни Богатыря, ни Лешего.

Он их изгнал. А Боря уехал сам, забрав с собой изгнанников.

Нет у нас теперь «тойоты» и «крузера», но оставалась еще одна – джип с будкой. Эту машину Андрей Блогер предоставил в наше распоряжение в момент, когда у него с шаманом были теплые дружеские отношения. Отличная машина, мечта путешественника: днем можно перевозить все наши вещи, ночью в ней могут спать два человека.

Водителем машины Андрей назначил Мишу Кащея. Ну, раз одна машина есть, сейчас рюкзаки в нее скидаем, позавтракаем и пойдем на трассу. И тут конфликт: шаман приказывает Мише отдать ключи от машины Ворону, а Миша не отдает. Почему? Он обещал Андрею никому ключи не передавать.

- Ты будешь выполнять мой приказ? – спрашивает шаман у Миши.
- Я не могу нарушить обещание, - отвечает Миша.
- Ты хочешь помешать моему движению?
- Не хочу, но и нарушить свое слово не могу.
- Ты изгнан. Покинь, пожалуйста, отряд. Иди с миром.

Ё-мое, что происходит в отряде, я был подавлен утренними сценами. Если кто-то думает, что жизнь отряда была романтически прекрасна и представляла собой героическую идиллию, он ошибается.

А вот то, как повел себя Миша после сцены изгнания – это да, это было красиво. Он подошел к каждому из ребят и каждого обнял. Затем подошел к шаману, и они тоже обнялись.

- Возвращайся через месяц, - сказал шаман.
 
Миша не смог ответить, потому что в глазах у него мелькнули слезы. Шаман тоже не смог ничего больше сказать, потому что слезы появились и в его глазах.
Я стоял рядом, я заметил, хотя и мое зрение испортила слезинка, что вдруг покатилась из глубины души.

Никто не погиб, нет горя утраты или невыносимого страдания, но было что-то невероятно трогательное в том, как прощались эти мужчины.

Миша в отряд не вернулся. Как мне его не хватало! За день до этого он принес мне в палатку миску супа, ложку и два кусочка хлеба. Я так устал, что не находил сил подойти к костру.

- Дед Мороз, суп остынет, пока вы придете, поешьте прямо тут горячий, - сказал он мне и ушел.

Миска стояла перед входом в палатку. Я лег на живот, потом приподнялся на четвереньки и ел ложкой из миски, которая там и стояла, куда ее на землю поставил Миша.

В ту минуту я сам был даже внешне похож на собачушку и по-собачьи благодарен Человеку.

И вот Миши не стало рядом. Это все-таки трагедия – терять в отряде людей слова.

Шаман признавался, что уже в тот же день хотел отменить приказ. И позже он просил Мишу вернуться.
 
Не вернулся. Наверное, дал себе такое слово, когда прощался с нами в час изгнания.

Людей, к которым я успел привыкнуть, нет, Богатырь не рассказывает анекдоты о Кефирчиках, по лагерю с иконкой на груди не ходит Леший и не декламирует новое стихотворение, рожденное в его «богоносном» подсознании. Миши нет, машин нет.

Есть только фраза, сказанная шаманом поутру: «Каждый, кто встанет между мной и Вороном, будет изгнан».

И начинает накрапывать дождь.

Мы никуда не идем.

Грустно.

Лежу в палатке, читаю книгу о грядущем веке Сата, стараясь не прикасаться бумажными страницами к мокрой ткани «избы-читальни»:

«В образе же Стеньки Разина и его казаков, выступивших против государства, русский народ увидел образ своей прежней кочевой вольной жизни. Которой уже не было в Российской империи, но она была раньше в кочевом государстве первых тюрков Вечном Иле. Боевой клич разинцев «Сарынь на кичку», с которым они бросались на штурм городов и кораблей, на самом деле является командой алтайской тюркской панцирной конницы, призывающей построиться в одну шеренгу плечом к плечу. Более точно это звучит как «Сарынна куускэ», что можно перевести с языка народа саха буквально следующим образом «Плечом к плечу сильней».

Хорошо бы, думаю, плечом к плечу да посильнее навалиться штурмом на галеру вороватой власти, да вот не с кем - нет рядом плеч.
 
Был воин настоящий и ушел.

Что мне делать? Спать. И пусть дождь смоет следы печали и раздумий о тщетности усилий с помощью тележки вернуть в Россию дух свободы, героизма, храбрости и славы.

Под шум дождя заснул, под шум дождя проснулся. Ночь. Брожу по лагерю, вернее, по кухне. Нам подарили огромный тент, мы сделали деревянную раму и натянули его над пакетами с провизией. Под тентом оборудовали скамейки и место для костра. Но костра нет, все спят. Может разжечь? Во время дождя это сделать непросто, соображаю, где найти сухих щепок и клочок сухой бумаги.
 
Под тентом появляется какой-то темный силуэт. Кто это?

- Я вчера вечером приехал. Меня зовут Павел, - силуэт назвал свое имя.
- Слушай, Павел, поможешь мне разжечь костер?
- Помогу. Что мне надо сделать?
- Найти в лесу сухих веток.
- А где здесь лес?

Точно, мы же сделали длительную стоянку вдалеке от леса, он остался на одной стороны трассы, а мы ушли на другую, где лес еще не вырос после пожара лет десять назад.

- Пойдем, Павел, искать лес.

И мы в кромешной тьме отправились к трассе, за которой был сосновый лес. Он зажег фонарик на смартфоне, пару луж нам удалось обойти, в пару мы булькнули и промочили насквозь свои кроссовки. В лесу я попросил Павла подсветить ствол сосны и показал на нем маленькие сучки засохших веток:

- Пробуй ее сломать, если услышишь треск, значит, сухая.

Мы находили эти веточки на ощупь, обнимая дерево за деревом. Когда мне попалась в объятия береза, я оторвал немного березовой коры.

У него горсть сухих сучков, и у меня горсть. Прикрыли их от дождя краем куртки на груди и пошли обратно, не особо беспокоясь, что попадем в лужу: мы были в ней по самые колени.

Таблетка сухого спирта, береста, две горсти сухих веток, тонкие полоски картона, нарезанные «палочками», щепки – робкий огонек долго не решался приступить к извлечению солнечной энергии, накопленной земной природой.

Мы с Павлом ждем: потухнет или загорится?

- Должен, - говорю Павлу.
- Обязан, - соглашается он.

И вот мы у костра под тентом: теплом огня сушим промокшую обувку, пьем чай с печеньем, как хорошо, когда в сырую ночь есть с кем и для кого разжечь костер.

Появляется еще один незнакомый силуэт, но теперь в бликах света от костра я могу что-то различить: большой мужчина, бурят, большие руки, плечи и большое круглое лицо.

- Кто вы?
- Алексей, вчера приехал.
- В отряд?
- Нет, только поговорить с шаманом, как рассветет, уеду.

Вслед за Алексеем к костру подходит очередной незнакомец.

- А вы кто?
- Я Рома.
- В отряд?
- В отряд.

Как много я вчера проспал: три незнакомых мне человека ночуют в лагере, а я опять не в курсе. Без меня исчезают, не при мне появляются, я вижу лишь их тени после сна.

К рассвету я узнал от Алексея, что отряд ждут в Улан-Уде и в городе много тех, кто готов поддержать его движение. Он вспомнил, что у него есть старенький «жигуленок» второй модели, который «почти на ходу». Если так случилось, что мы оказались без машин, он подгонит «жигуленка», надо лишь узнать у ребят в автосервисе, смогут ли они поставить его на колеса сегодня к вечеру.
 
Речь шла о том самом «красном» ветеране российской автомобильной промышленности, который рассекал потом по трассе со знаменем отряда на крыше и эмблемами «двух крыльев» шамана на капоте и бортах.

К моменту, когда шаман подошел к костру, у нас кипел котел воды для каши и бурлили разговоры о необходимости каждому проснуться и сделать что-то для спасения страны.

Рома получил от шамана имя Добряк, а Павла он назвал Локи и объяснил, что Локи в скандинавском эпосе – бог хитрости, изворотливости и умения выкручиваться из самых каверзных ситуаций.

Какое отношение бог хитрости имеет к характеру и поведению Павлу, я не понял до сих пор. Но вот что заметил: Рома, узнав, что он Добряк, с каждым днем становился общительнее и чаще смеялся. А Павел перестал говорить вообще. Он все время молчал, на трассе старался идти так, чтобы рядом никого не было. Чем дальше, тем больше сторонился совместных бесед и обсуждений. И место для палатки выбирал самое уединенное.

Какой он настоящий, когда искал в ночи сухие веточки и всячески готов был мне помочь, или когда сидел и ничего не делал, даже если его звали на помощь? Я запомнил его таким, каким увидел ночью при свете крошечного светлячка фонарика: радостным, что нашел горсть сухих сучков, гордым, что ходил в лес не зря.

После завтрака шаман предложил взять рюкзаки и уходить с этого места. Котел, посуду, продукты – оставить под тентом.

- Когда будет машина, тогда и заберем, - сказал он и посоветовал брать с собой самые необходимые личные вещи, документы, палатку, спальник.
 
Никто не спрашивал, сколько нам предстоит пройти с «полной выкладкой» на плечах. Не принято было этим интересоваться. Сколько скажет, столько и пойдем.

- После пятнадцатого километра смотрите по сторонам, ищите удобное место для стоянки на шестнадцатом или семнадцатом. - Определил он примерную длину дневного маршрута.

Вот и наступил день, когда мне самому надо все свое нести с собой. Пришло время понять Сократа, зачем он отказался от кружки, если воду можно пить из ладони.

Ноги шли нормально, я ощутил, что они окрепли: шагают и шагают. А вот плечи – они заныли на пятом километре. Вслед за ними руки и шея, а после и вся спина.
 
Когда Долли остановилась для отправления своей естественной надобности и попыталась замереть на обочине, я протащил ее метра два – двигался по инерции в соответствии с законами физики и количеством энергии массы рюкзака. Когда же Долли готова была бежать дальше, почувствовав легкость в теле, я с трудом растолкал себя, чтобы набрать скорость вслед за ней.

По совету шамана привал стали делать каждые три километра. Я рюкзак не снимал: сяду и опираюсь на него, как на спинку дивана.

Именно в этот день во время «пауз» нам особенно много подарили соленых огурцов в трехлитровых банках, и другие овощи. Большой пакет зелени нес Ангел, одну банку взял на тележку шаман, а остальные пакеты несли Добряк и Локи.

Ребята потели обильно и терпели тяготы службы воина отряда. Они не знали, что обычно наши воины шли без снаряжения и оружия, весело переговариваясь и слушая очередной стих Лешего.

По-моему, я шел без участия сознания: что-то не помню, куда из головы делись воспоминания о последних километрах этого перехода. Кажется, место для стоянки выбрала Наташа. Или Женя? Я еще шевелил ступнями, когда меня догнали и сказали, чтобы я сворачивал с дороги – мы пришли.

Отпустил Дольку, скинул рюкзак и начал танцевать. Не так размашисто, как первый раз, не ходил кругами и не делал резких поворотов, но я именно танцевал, а не стоял у дороги, закрыв глаза. Душа танцевала точно так же, как в первый раз, когда я прошел весь дневной отрезок пути, и шаман распорядился больше не снимать меня с трассы на двенадцатом километре, чтобы «готовить лагерь».

Давно это было: еще где-то под Читой, а сейчас мы близки к границе Бурятии и скоро покинем Забайкальский край.

Тогда у нас еще был «крузер», и он ждал нас на огромном поле. Мы отшагали двадцать километров, сворачиваем в поле к автомобилю, Женя подходит к нему, включает музыку и открывает дверь машины так, чтобы колонки были направлены в поле, где зеленая трава и цветы до самого горизонта. Из колонок загремела во всю ширину зеленого поля песня группы «Чиж и К»:

Хей, ой, конь мой вороной.
Хей, да обрез стальной.
Хей, да густой туман.
Хей, ой, да батька-атаман.
Да батька-атаман.

Спаса со стены под рубаху снял,
Хату подпалил, да обрез достал,
При Советах жить – торговать свой крест,
Сколько нас таких уходило в лес.
Хей, ой, да конь мой вороной.
Хей, да обрез стальной…

И я под эту музыку пошел по полю, вытянув руки в стороны, от горизонта до горизонта, и начал кружить над полем, будто у меня были крылья. Потом разворачивался, поднимал руки к небу, опускал и делал круг в обратном направлении, и так круг за кругом, разворот за разворотом, все быстрее, быстрее, а в ушах – «Хей, ой, конь мой вороной!».

Я никогда не держал в руке казачью шашку или пику, никогда не скакал на коне с оружием в руках, но у меня когда-то были стальные японские клинки, и я изрубил немалое количество кустов во время тренировок. Был у меня и пятизарядный короткоствол двенадцатого калибра, который я каждой весной пристреливал, бегая по пересеченной местности в лесу недалеко от дачи. Штурмовое помповое ружье – это тот же «обрез стальной», только с пятью патронами.

Может, из глубин подсознания еще и всплыли обрывки воспоминаний моей мамы, как раскулачили в 1930 году нашу семью, как увели четырех коней, забрали хлеб и сломали трубу на хате переселенцев из под Витебска, приехавших в далекую Сибирь при царской власти и отказавшихся вступить в колхоз при власти «красной». И бороду деда припомнил невзначай, точь в точь, как у меня – «кулацкая». Обряди меня в зипун, напяль на мою голову ушанку – вылитый «кулак», только обреза и не хватает.

Мы вот переживаем, что доходы в кризис понизились на двадцать процентов, продукты дорожают, за квартиру плату подняли. А представьте, что к вам пришли и всё забрали. Вообще всё. Еще и по трубе пнули, чтобы вы печку не смогли топить.
Какие чувства вы испытаете к такому государству, какой силы ненависть к бесчинству представителей власти и несправедливости вспыхнет в вашем сознании, какое желание мстить тем, кто грабит вас и надругается над всей вашей семьей?
В песнях – духовное содержание народной памяти, в песнях – дух сопротивления и борьбы.
 
Прошел я тогда по трассе «двадцарик» километров, обрадовался ощущению молодости и силы, грянула музыка «казачья», понесла она меня по вольному полю-полюшку. Вроде как я тоже казак удалой.

Эх, где ты, конь мой вороной?

На этот раз, после перехода с полной выкладкой, я танцевал без музыки - она звучала мелодией и строчкой песни о коне и стальном обрезе. Танцевал, не шевелясь, кружил, не двигаясь, тянулся к горизонту, не поднимая рук:

Хей, ой, конь мой вороной.
Хей, да обрез стальной…

После ужина, когда стояла юрта а рядом с ней стоял мой крошечный домик, похожий на перевернутую маленькую чашку цвета кофе с молоком, уткнутую краем в землю, шаман спросил меня:

- Дедушка, пойдешь со мной в Москву?
- Пойду, - ответил я.

И осознал, что не хочу 14 августа ехать в санаторий «Жемчужина Урала» на берег озера с тюркским названием Тургояк. Хочу идти вот так по трассе, пусть и с тяжелым рюкзаком, пусть уставать, пусть мучиться от боли в плечах и пояснице, но потом стоять в конце дневного перехода и слушать музыку в душе. И танцевать, закрыв глаза, будучи счастлив, что выдержал и смог, дошел, достиг, добрался до точки в пятнадцати километрах от точки старта. Я иду на запад, я иду к Байкалу, я до него дойду!

Для того, чтобы от границы Забайкалья дойти пешком до Москвы, надо идти годами. Было совершенно непонятно, как идти зимой, но я об этом не думал: надо просто идти, как сегодня: встал, пошел, пришел, поужинал и спать. Завтра всё то же самое по кругу, так круг за кругом, день за днем.

Сегодня, когда мы встали лагерем, гости шли к нам со словами «Здравствуйте, свободные люди!». Текст устава, что Саша Ангел выставил в интернет, запомнился словосочетанием «свободные люди».

Образ свободных людей ассоциировался с нашим отрядом. В сознании тех, кто смотрел ролики о шамане или читал о нем статьи, шаман и его отряд не воспринимался как борцы за свободу или солдаты свободы, а, скорее, как люди, ставшие свободными, позволившие себе быть свободными.

От чего свободными, в чем свободными? Каждый, кто наблюдал за походом или видел отряд непосредственно на трассе, имел свое представление о том, от чего бы он хотел освободиться, но не может этого себе позволить. Надо ходить на работу, кормить семью, ухаживать за родителями, вести домашнее хозяйство – много чего надо, никак нельзя бросить и уехать, чтобы вот так шагать по трассе и жить привольно в поле, как шаман и его отряд.

Не думаю, что все, кто нас приветствовал, суровые оппозиционеры и борцы с олигархическим кооперативом «Озеро».
 
Многим нравилось, что шаман открыто, ничего не боясь, призывает изгнать Путина с поста президента, нравилось, что есть отряд, который идет вместе с ним и поддерживает его. Но большинству просто хотелось в душе бросить все дела и заботы и отправиться, как вот эти, что идут рядом с шаманом, куда-нибудь в далекое далеко, где реки и долины, моря и острова, где вольный ветер, солнце и красивая природа.

Они смотрели на нас из окон автомобилей, как на свою не сбывшуюся мечту. И шли к нам, чтобы пожать руку свободным людям, которые стали свободными, прежде всего, для самих себя.

Бросили семьи, уехали из родных городов, присоединились к отряду и пошли на запад.

Каждый в отряде не был свободен от устава и приказов шамана, но сам отряд олицетворял стремление к свободе. И личной, и общественной. Отряд нес на плечах не только рюкзаки, он нес идею свободы думать, говорить и совершать поступки.

Единственный человек в России, кто шел  на поединок с президентом – шаман. Шел по трассе на глазах у всех и приближался к президенту каждый день на 20 километров. И шел не один, нашлось еще несколько «свободных». То пять человек, то десять, то снова пять, но всегда кто-то идет рядом.

Сколько их соберется, десять или сто? Докуда они дойдут, до Улан-Уде, до Байкала, до Иркутска? А может, до Челябинска и даже до Нижнего Новгорода? А вдруг, дойдут до Москвы и…

В обществе появился интерес к «свободным людям», общество начало пристально следить за продвижением отряда.

Портрет шамана появился на майке москвича, который шел на  митинг оппозиции.

Слова «Шаман идет!» звучали и как предупреждение, и как приветствие: Москва ждет и готова встретить человека с тележкой, копьем и ножом на поясе.

Шаман притягивал взгляды всех, кто проезжал мимо: дальнобои жали на клаксоны, легковушки тормозили и прижимались к обочине, водители  выскакивали, шли к шаману, благодарили, жали руку, делали фото на память о встрече.

Со стороны шаман и его отряд выглядели притягательно и романтично. А я видел другое: не стало Бориса, Ани и Андрея, изгнаны Богатырь, Леший и Миша, ушел Риф Римович, не задержался художник Илья.

Нас стало меньше, чем было в момент моего приезда.

Как я мог ответить шаману нет, когда он спросил меня, пойду ли я с ним вместе на Москву? Никак. Это было совершенно невозможно, это было бы предать его надежду, что я не сбегу из отряда.

Мне было жаль, что у него не получается сохранить в отряде самых достойных. Он переживал по этому поводу, и я переживал.

Сочувствие, эх, если  бы силой мысли можно было отключить его, как лампочку в комнате, свет которой стал не нужен после рассвета. Щелкнул, и ты не думаешь о шамане, собираешь вещи и уезжаешь. Сердце отключено, душа вырублена.

Нет такого выключателя в моем мозгу. Я же говорю, я не принадлежу к виду хомо сапиенса, я – архаичен, как кусочек черепа, найденный в пустыне, где когда-то, два миллиона лет назад,  было замечательное озеро, на песчаном берегу которого я научился ходить и смотреть прямо, в отличие от гамадрила, который не хотел учиться вместе со мной, потому как его всё устраивало: и четвереньки, и челюсть с клыками, как главная, выдающаяся далеко вперед и устрашающая часть лица, и нос расплющенный с ужасными ноздрями, и длинный хвост, и красная задница без признаков штанов.

В этот же день я отдал свою банковскую карточку Жене Ворону. Он спросил, нет ли у меня ее с собой: возникли проблемы с карточкой Анны Борисовны, завтра нам не на что будет купить хлеб и консервы. Я врать не стал – бери, пользуйся, как считаешь нужным.

- На ней есть деньги? – Женя взял у меня карту.
- Есть 6 тысяч, это для оплаты коммунальных услуг по квартире с помощью онлайн-банка.
- К какому номеру телефона привязана карта, какие цифры пин-кода? – Женя разбирался в современных возможностях предоставления банковских услуг и карточкой пользоваться умел хорошо. «Коммунальные» деньги он обещал не трогать.
- Подключен автоплатеж, когда счет за июль по квартире поступит, деньги автоматически уйдут с карты, - сообщил я ему.
- Понял, буду иметь ввиду, когда придет сообщение о сумме счета, - Женя положил карточку в барсетку, которая у него появилась пару дней назад.

Из всех возможных способов помочь движению шамана, я выбрал два: шагать с ним рядом и предоставить в пользование банковскую карту. Ее номер, известный доселе только мне и путешествующий прежде в моем кармане, тоже стал «свободным» и пошел гулять по миру, намного опережая меня в масштабах и скорости преодоления пространства.

День «полной выкладки» был полным по выкладке сокровенных чувств, надежд и тайн банковских вкладов. С этого дня я перестал быть поселенцем, лишился части своих свобод и денег, но приобрел ощущение, что занят нужным и благородным делом.

Меня приняли близко к сердцу, и я открыл свое сердце.
 
Мне – доверяют, и я – доверяю.
 
Дойду ли до Москвы, мне неизвестно, но с этого дня я иду в Москву, а не к табличке на километровом столбике, показывающей, сколько мне осталось топать до привала.

Другой смысл жизни, иная цель: быть участником события, а не сторонним наблюдателем, быть вместе, а не рядом, быть частицей сути происходящего, а не исследователем отражения сути.

Нет никакого стечения обстоятельств, нет случайностей, ни роковых, ни знаменательных.

Есть твоя дорога.

Только твоя и ни чья другая.

Не сошел с нее, значит, не мог сойти.

Сошел с дороги, значит, дорога не твоя.

После этого дня вокруг шамана стал формироваться совсем другой отряд, я расскажу о нем в следующей главе. Формат изложения событий изменится от последовательного к фрагментарному, эпизодическому, с описанием случаев, наиболее ярко осветивших мое архаичное сознание.

Глава 3.

Дьэ-бо-о!
Дьэ-бо-о!
Я давно отсюда гляжу
На подножье высоких небес,
Потонувшее в дыхании бед,
В ледяном дыхании бурь...
Я давно отсюда гляжу
На обитаемый Средний мир,
На окруженный горами простор
Восьмикрайней,
Восьмиободной земли,
Необозримой, прекрасной земли,-
Давно ли она
Богато цвела!
А потом превратилась она
В поле раздора,
Лютой вражды...
Видел я, как отчаянные удальцы –
Небесные абаасы
Растоптали поверхность ее...
Видел я, как воинственные пришельцы –
Исполины подземных бездн,
В неуемном своем озорстве,
Истребили, пожрали, сожгли
Изобилье средней земли...

Вылезли из своих пропастей
И растоптали, глумясь,
Великую, древнюю клятву свою.
На средней земле,
Где солнце встает по утрам,
Где редеют леса,
Убывает вода,
Люди кроткие уранхай-саха,
Одолеваемые бедой,
Раздорами и нуждой,
Скудно, трудно теперь живут
У гибели на краю...

В обитающей с начала времен
На вершине белых небес
Светлой семье айыы,
От бессмертной нашей крови рожден,
Владеющий Вороным конем,
Стоя рожденным
На грани небес,
Стремительный Нюргун Боотур,
Как предначертала ему судьба,
Будет он
На средней земле поселен.
Племенам уранхай-саха
Будет защитой он.

Где-то в середине нашего пути мы узнали, что президент Путин прилетел в Восточную Сибирь и проводит совещание с губернаторами: обсуждают меры борьбы с лесными пожарами. Тогда в интернете на всех мессенджерах циркулировала информация, что тайгу специально поджигают «черные лесорубы» в интересах тех, кто продает лес в Китай.
На карте государственного лесного фонда появляются тысячи квадратных километров «горельника», который можно оформить под вырубку за копейки. Испорченных низовым огнем стволов деревьев будет немного, под топор лесорубов пойдут гигантские площади прекрасного сосняка и кедровника, в том числе, и вокруг Байкала.

Мы много общались с местными жителями и знали, что практически все порубочные билеты оформлены мошенническим образом за взятки. А уж как конкретно попадает прекрасный лес в зону «горельника» или под «санитарную» вырубку – это мелкие детали поголовной коррупции среди представителей власти, начиная от администрации таежных поселков и заканчивая чиновниками в столичных министерствах.

Если бы вы шли вдоль Трансиба и постоянно видели составы с кругляком и пиломатериалами, стучащие колесами только в одном направлении – на восток в Китай, вы бы поняли, чем мы торгуем со страной, которая поставляет нам тряпки и электронику.
«Горельник» - вот наш основной товар. Ядреный, желтый, смоляной. Состав за составом, миллионы «кубов» ежедневно.
Без участия центральной власти торговлю «горельником» в таких масштабах невозможно организовать. Китай стал ведущим поставщиком древесины во все страны мира, при том, что в самом Китае рубка леса запрещена.
Весь лес, что продает Китай – паленый. Это наш лес, вывезенный из России обманным образом.
Кто устроил это палево?
Российские власти.
Судя по всему, личное состояние нашего президента хранится в банках Китая, а сибирский лес – это плата за хранение и безопасность его «коробок из под обуви».

Итак, президент совещается с губернаторами, а мы сделали свою дневную норму выработки, прошли двадцать километров, расположились лагерем, поужинали, отдыхаем.
У Саши Шамана есть теперь свое персональное походное кресло – раскладной стульчик со спинкой, он сидит в нем и пьет чай с молоком и сахаром из большой кружки.
Я, как дежурный по кухне, сам вымыл эту кружку, поставил рядом с ней на перевернутый вверх дном ящик пакет молока и коробку сахара-рафинада. В кружку положил маленькую ложечку, чайник с кипятком снял с крюка над костром и поставил рядом со стульчиком – приготовил все, чтобы усталому человеку было просто и легко после трудной дороги сделать первый глоточек горячего сладкого чая.
- Слушай, Саша, - говорю, когда кружка уже наполовину опустела, - вот Путин сейчас не в Москве, а совсем недалеко от нас, в Красноярске или Иркутске. Представляешь, вдруг послышится гул, мы увидим, как над нами летит вертолет, снижается вот за той осиной на краю поля, садится на землю, из вертолета выходит Путин, один, никого рядом нет, идет к нам и встает напротив нас с тобой вот тут, с этой стороны костра. Ты что будешь делать?
- Пусть чай с молоком пьет. Молоко дам, чай дам, сахар дам.
- А печенюшку? – я вижу, что в руке у Саши квадратная печенька, но про нее он ничего не сказал.
- И печенье дам.
- Ясно, примешь гостя, как положено?
- Да.
- Ладно, это моя фантазия, хотя Путин способен на такие поступки. Но вот придешь ты в Москву и вдруг впервые где-то увидишь совсем рядом Путина, ты что будешь делать?
- Свяжу его.
- Чем? Ты же не носишь с собой веревку…
- Я знаю, как связать демона.

Думаю, что никто, кроме жителей Якутии, не понимает, как Саша Шаман может «связать» духа подземного мира. Надо родиться и жить среди народа, где у каждого в роду кто-то был шаманом. И все этапы жизненного пути человека сопровождали шаманские ритуалы и обряды поклонения светлым духам и просьбам к ним о защите. А когда одолевали человека хвори и несчастья, шаманы общались с духами темными, прося их не причинять человеку вред, и самых злобных духов «связывали», уводили в лес и «привязывали» к дереву, чтобы те не могли вернуться в дом. Дерево погибало, но страдающий человек освобождался от нечисти в теле и душе.

Кстати, в древности, когда кто-то из соплеменников народа саха совершал тяжкое преступление, например, убийство своего родственника, родовой совет приговаривал его к такому суровому наказанию: виновного привязывали к дереву и оставляли его в лесу навсегда. Как злого духа.

Коли я начал эту главу с упоминания о Путине, расскажу сразу одну любопытную историю про надпись на стене.
Мы приближались к Байкалу, идем по трассе и видим, как дорога спускается вниз к реке Селенга, на берегу которой стоит большой поселок. У въезда в поселок  небольшое кирпичное здание и на той стене, что обращена к дороге, крупными черными буквами написано «Путин – вова». Но даже издалека видно, что слово «вова» первоначально было иным, а сама надпись когда-то являла собой классическое российское граффити «Путин – вор». Затем кто-то в слове «вор» подрисовал черной краской букву «р» так, что она стала буквой «в», и добавил небольшую черную буковку «а». Из слова вор сделал слово вова.
Идем, читаем: «Путин – вова» и удивляемся народному юмору: всем понятно, что было написано на стене на самом деле и как позже изменили надпись, чтобы никто не мог к ней придраться.
Лагерем встали рядом с этим поселком, вечером к нам пришли гости, я успел найти тропинку  к реке в обход поселка, умылся и заодно в деталях рассмотрел технику прорисовки кистью художественных деталей надписи.  Мазки были быстрые широкие и уверенные, художник явно желал как можно быстрее закончить свое произведение на стене. Его соавтор, острослов и юморист, наоборот, работал тонкими движениями кистью, будто экономя каждую каплю краски. По причине экономии он, видимо, и дополнительную букву «а» нарисовал очень малого размера, в два раза меньше, чем остальные.
Возвращаюсь, слушаю местных жителей, а сам хочу спросить у них, кто тот неизвестный художник, что «яку каку намелевал», как выражался великий Николай Васильевич Гоголь.
- Вы на реку ходили? – спрашивает меня один из местных, дядечка пожилого возраста.
- Да, ходил. По тропинке мимо вон той стены с буквами.
- А, - говорит он, - у водителей эта стена ориентиром стала, они друг другу звонят и сообщают по телефону свое местоположение: «проехал поселок, где про Путина написано».
- Кто нарисовал этот ориентир, жители поселка? – спрашиваю его.
- Надпись сделал приезжий, он по всей дороге что-то подобное на разных стенах рисовал. А нас попросили закрасить надпись. Мы и закрасили.
- Хитро закрасили, - я улыбался.
- Это Никифор, он тот еще шутник. Главе администрации поселка позвонили из Улан-Удэ, так, мол, и так, по автостраде члены правительства республики Бурятия ездят, депутаты, туристы важные из Москвы, короче, закрасьте надпись немедленно.
Наш глава поселка позвал Нику, на тебе банку черной краски, кисточку, иди закрась, я тебе небольшую премию дам, могу натурой, в смысле, бутылкой.
Никифор краску и кисточку взял, ушел. Возвращается, его глава спрашивает: закрасил? Ника отвечает: закрасил. А где остатки краски и кисточка? Нет остатков, всю потратил и кисточку о стену излохматил. Хорошо, на тебе премию. Никифор деньги берет, а натурой? – вопрос к главе поселка. Тот ему: натурой у жены возьмешь.
Ника ушел. На следующее утро летит к нему глава, ты что, Никифор, там намазал, я сейчас бегал смотреть, меня в шесть утра подняли, сказали, что я уже не глава, и, если буду так издеваться над законно избранным президентом, меня за экстремизм сегодня же вечером на «воронке» из поселка увезут. Иди всё замажь, всю стену в черное, быстро!
А Ника не пошел. Сам, говорит, мажь – тебя же увезут, а не меня. Да и не в форме он был после вчерашней «натуры».
Глава обратился к школьному учителю, так, мол, и так, Константин Евдокимович, помогите, закрасьте эту надпись, сделайте всё одного цвета, как было. Черной краски больше нет, Ника израсходовал, вот вам банка белой.
Как было? - спрашивает Константин Евдокимович. Да, как было, всю стену, белой краской, быстро, очень прошу.
Ушел школьный учитель. Час нет, два часа нет. Побежал глава поселка смотреть, что он там делает у стены, почему так долго нет его. А учитель белой краской фундамент школы красит. Глава к нему: Константин Евдокимович, вы что делаете? А учитель отвечает: вы же сказали сделать, как было? Так вот, раньше, при советской власти, белой краской из бюджета поселка фундамент у школы красили, и не стены заброшенных зданий.
Вот и осталась эта надпись, сами удивляемся, что никто так ее и не закрасил.
- А главу поселка увезли в воронке? – интересуюсь у дядечки рассказчика.
- Да кто его увезет, они же все заодно. Тронь, кого, такое друг о друге начнут рассказывать, хоть всех расстреливай.
- У стены?
- Ага, прямо у стены, где «Путин – вова». В нее и так стреляют, следы от пуль видели?
- Нет, только от дроби.
- От пуль тоже есть. По стене пусть, лишь бы по людям палить не начали.

Рассказал я об этом поселке и надписи на стене в одном из своих роликов, которые снимал уже в Тюмени после окончания похода. Думал, такая достопримечательность да еще со своей историей, к тому же, не попадавшая раньше в туристические каталоги, заинтересует многих путешественников и станет популярным местом для фото на память о чудном уголке России и его обитателях.

Когда я вновь очутился около этого поселка глубокой осенью 2019 года, уже как Дед Мороз, двигающийся из Якутска в Москву, я не нашел поначалу ни здания, ни стены. Потом подошел ближе, оказывается, стену разобрали, чтобы уже никто никогда ничего на ней написать не мог. То есть, закрашивать надписи – это, как показала жизнь, малоэффективный способ удалять следы народного инакомыслия.
Логика действий начальников Бурятии понятна: инакомыслие надо ликвидировать на корню – по самый фундамент «ориентира». Или, как говорили в моем родном поселке, «по самую репицу», что означало оторвать яйца вместе с мошонкой.
 
В Берлине стену разбирали, чтобы возродилось единое сильное государство. В российском  поселке на берегу Селенги для чего здание разрушили и стену разобрали?
С буковками боремся, «вову» страшимся обидеть. А государство? А на государство тем, кто бережет «вову», давно и далеко плевать. Иначе не стучали бы днем и ночью мимо этого поселка и этой уничтоженной надписи железнодорожные составы с российским лесом в страну Китай, в обмен на улыбки лукавые и приветственные дадзыбао во время государственных визитов российского президента-небожителя в империю Поднебесную.

Понимаете, я о составах с лесом не просто так упоминаю раз за разом. Я пока умывался в тот день на берегу Селенги, за моей спиной вдоль берега прошли на восток три состава с лесом.
Мы шли по автостраде Чита – Иркутск, а лента асфальта идет параллельно железнодорожному пути. Или вдали, или рядом, но каждый день мы видели эти составы. А когда стояли на берегу Байкала, вагоны с лесом гремели над нашими головами, потому что рельсы проложены всего на несколько метров выше кромки воды озера.
Ничего мы не везем на восток, кроме леса. Немного угля и лес, лес, лес.
Родной лес, спасение и надежда будущих жителей Сибири, ее главное достояние, природное богатство, не нами созданное, а подаренное нам матушкой нашей природой, не черная нефть и бурый уголь, а подарок живой, зеленый в лучах солнца под облаками в синих небесах, с чистейшей водой горных рек, подарок, дороже которого ничего у нас на планете нет,  – продали.
На корню. По самую репицу. И грузим в вагоны, разбирая кирпичи стены, которая охраняла наш лес.
Стена совести людской. Совести и правды народной.

В отряд приехал Князь. Вы каким представляете себе князя? Богато разодетый щеголь красавец с родословной от королингов или рюриковичей. А я примерно таким, как князь Нехлюдов из романа Льва Толстого «Воскресение», спящий на большой кровати до полудня. Подошел бы и образ князя Мышкина из романа Федора Достоевского «Идиот», но нашего Князя обидит название романа.

Наш князь – Дима из Иваново. Красавец парень, умеющий поддержать любую тему в разговоре людей разных сословий и самого разнообразного классового происхождения.
У Димы редкая способность говорить, не останавливаясь и не делая никаких пауз между словами в течение бесконечного количества времени.
- Дима, тебе бы спортивным комментатором работать, - это, кажется, первая моя реакция, кода я послушал речь новичка.
- Почему, дедушка? – Дима всегда звал меня дедушкой.
- Футбольный тайм длится 45 минут, не каждый может начать говорить на первой секунде матча и не заканчивать бурные словоизвержения несколько таймов подряд.
Кажется, Дима не является фанатом футбола и хоккея, поэтому мою ассоциацию он никак не оценил.
- Не, Дима, тебе надо быть ведущим звездного шоу на телевидении, в твоей речи много безудержного оптимизма и эмоционального гедонизма.
Про звездное шоу Диме понравилось, а вот по поводу гедонизма он остался в сомнении: подозрительное словечко с незнакомым смыслом.
Шаман назвал Диму Витязем, поскольку парень и вправду будет похож на романтического героя, если облачить его в тигровую шкуру, или на юного идальго, если переодеть в средневековые доспехи и дать в руки копье. Но я увидел Диму в красных труселях и почему-то решил, что Дима – просто князь, без коня, плюмажа и шлема с позолотой.

Князь прибыл в жаркий солнечный день, он был с дороги, и мы с дороги. Он перегрелся на рельсах, а мы на асфальте. Недалеко от нашей стоянки была деревня и небольшое озерцо рядом с ней. Может, пруд рукотворный для водопоя деревенской скотинки. Я сразу к озерцу направился смыть с тела пыль от копыт стальных скакунов автострады, а Князь пошел со мной, чтобы увлажнить себя посредством носового платка.
Подхожу к воде, никого из деревенских жителей на другом берегу нет, сбрасываю с себя всю одежду и голышом – плюх. Стою по горло в воде, фыркаю, как бык на водопое – наслаждаюсь.
Оглядываюсь, что там князь делает, почему не заходит в воду? И вижу чудные труселя: красные лилии на белом фоне – герб родовой, не иначе.
Думал, он в воду так и не зайдет, не княжеское озеро, не Комо для российской «знати» в Италии. Зашел и даже дорожные вещицы постирал. Ну, наш человек, хоть и в труселях с гербами.
Я еще плаваю в поскотине, а Князь уже звонит в свое имение в Иваново и сообщает благоприятные вести о себе: загорает, купается, чувствует себя прекрасно. И тут в его речи послышалась интимная тональность: мамочка не переживай, все будет хорошо.
Надо, думаю, оставить его одного, чтобы говорил ласковые слова, не стесняясь постороннего. Плыву к другому берегу озерца, а это всего на пятнадцать метров дальше, и все равно слышу каждое ласковое слово, произнесенное Князем.
Но говорит он уже не с мамой, а с Княгиней. Эх, какие слова находил для нее Князь! Только голубая кровь могла хранить в своем составе столько нежных слов положительного резус фактора аквитанской лексики трубадуров Прованса, воспевающих платоническую любовь рыцаря к даме его сердца.
И «мое солнышко», и «цветочек мой», и «счастье  мое ненаглядное», и «сердечко души моей», и «любовь жизни моей» - и летят и летят над водой к ушам моим строки серенады над поскотиной.
А я в воде и голый слушаю ту песню. Пора бы выходить, вода в августе не столь горяча, как показалось в начале купания, но как выйдешь, если придется оголить зад и шлепать к одежде босыми мокрыми ногами, раскачивая на ветру продрогшие мужские причиндалы. И это в тот момент, когда рыцарь стоит около моих трусов и признается в любви даме с камелиями из Иваново!
Мое крестьянское происхождение взяло вверх над кодексом рыцарской чести, я выбрался на берег и натянул штаны под звуки песни о Роланде.
Князь – молодец, он даже на полтона не уменьшил уровень интимности общения с возлюбленной. Отошел от меня на два метра и продолжал: «солнышко», «цветочек», «моя радость» и далее по списку баллады о любви.
Вот у кого надо учиться говорить любимым нужные слова. Я серьезно. Не спрашивайте Князя о политике, послушайте поэзию  слов ласковых из уст певца любви. Получите удовольствие и запомните пару фраз, которые вам пригодятся для звонков домой во время разлуки.
- Для кого ты нашел столько хороших слов за те сорок пять минут, что непрерывно говорил по телефону? - Спросил я Князя, когда мы оделись, расчесали волосы и были готовы к светской беседе.
- Для мамы.
- Это я понял, а еще для кого?
- Для Саши, моей супруги.
- Ты женат? – я удивился, потому что Князь – совсем молодой парень.
- Мы женились полгода назад, но потом поругались и решили развестись. Может быть, пока я здесь, Саша передумает. Я хочу позвать ее сюда, мы будем идти вместе, и это поможет нам понять друг друга.
- Погоди, Князь, но ты еще не прошел и километра по трассе. Не спеши звать девушку в поход, вдруг тебя через пару дней самого изгонят из отряда.
- А сколько нужно подождать, дедушка?
- Месяц.
- Значит, 4 сентября, - Князь определил дату, когда к нему приедет его любимая девушка.

Скажу сразу, чтобы не тянуть повествование за хвост сюжета, Княгиня приехала раньше. Княгиня, это не титул, это имя, которое закрепилось за девушкой Сашей в сознании Саши шамана.
Не скрою, мне было любопытно, как выглядит Княгиня. Кто эта девушка, которой посылают в далекое Иваново волшебное облако ласковых слов, взлетевшее при мне над озером? Нет, это не деревенское озерцо для водопоя, это источник той сказочной водицы, которую зовут живой и ей хотят напиться все женщины земли.
Вы можете мне не верить, но жизнь на планете нашей зародилась на берегу этого озерца на краю деревни в Забайкалье под облаком из слов «моя радость», «солнышко» и «цветочек».
Метафизика любви в духовных сферах предшествует физике взаимодействия тел человеческих.
Княгиня приехала в начале сентября, в условиях похода через степи Бурятии и горные перевалы Прибайкалья новая жизнь была зачата и через 9 месяцев родилась.

Я в изложении фактов забежал слишком далеко: увлекся. А как тут не увлечься, не часто в нашем жизненном походе нас посещают влюбленный Князь и его красавица жена Княгиня.
Женя Ворон определил Князя в свою команду воинов, в дальнейшем я с ним почти не общался. Да и тем для общения у нас общих было мало. Литературные диспуты с Князем было вести сложно, поскольку фамилия графа Толстого мало о чем ему напоминала, как и фамилия дворянина Тургенева. Разночинцами, типа Достоевского, он вообще не интересовался, врачи Чехов и Булгаков ему были знакомы лишь понаслышке, так как здоровье у Князя было превосходное, и в услугах врачей он пока не нуждался.
Князь, в силу своего возраста, великолепно разбирался в современном музыкальном искусстве рэпа, но, к сожалению, я в этом искусстве никак не мог обнаружить его музыкальную составляющую, то есть саму музыку, поэтому ничего не мог сказать в ответ на восхищенные оценки Князя некоторых исполнителей.
Но именно Князь перевел мне на русский язык русский текст одной из песен российской популярной группы. Он повторил несколько раз в медленном темпе фразы песни, и я наконец-то понял, что это не бессмысленные скороговорки, а очень интересные мысли, изложенные рифмованной прозой.
Между прочим, песни эти по своему содержанию более свободолюбивы и революционны, чем многие статьи оппозиционеров.
Отличные тексты песен, умные, философские – их написали мастера слова. Это искусство, я его признаю, хотя и вырос на более простой для восприятия музыкальной культуре советских исполнителей: Владимир Высоцкий, Алла Пугачева, Муслим Магомаев, «Песняры».

Знаете, потом, после похода, когда я оказался на Шиесе, однажды ночью мы дежурили там вместе с тридцатилетним мужчиной из Ростова. И этот мужчина включил на своем смартфоне концерт того самого рэпера, слова песни которого мне с русского на русский переводил Князь. У мужчины трое детей, он серьезнейший человек и гражданин, он читал нам в столовой лагеря защитников Шиеса стихи Пушкина и Есенина наизусть. И он любит те же революционно-философские песни реперов, что и Князь.
Видимо, именно реперы смогли выразить умонастроения, волнующие души представителей нового поколения – поколения «трех нулей».
Были «Три толстяка» и смельчак Гаспар, теперь «три нуля» на верхушках ветвей власти и смельчаки реперы.

После Князя к нам присоединились Эльфы: парень Витя и девушка Катя. Лучше всех их описал Женя Ворон, который ездил забирать новичков с перрона железнодорожного вокзала: «Гляжу, стоят двое, огромные рюкзаки выше голов, а из под рюкзаков торчат тонкие шеи».
Худенькие, тихие, молчаливые. У Кати лицо юной и стеснительной красавицы, Витя – жилистый, сильный, но без признаков могучей мускулатуры в теле.
В отличие от Князя, они редко с кем-то о чем-то говорили, а если и говорили, то вполголоса. А друг с другом Витя и Катя только перешептывались.
Собственно, за это бесшумное витание между нами Шаман и назвал их Эльфами.
Витю сразу же записали в команду Ворона, а Катю определили в помощницы начальницы кухни Наташи. И они бесшумно приступили к выполнению своих обязанностей.
Поговорил я с ними лишь один раз на берегу Байкала, когда решил снять о них короткий ролик. До этого дня я слышал голос Вити раза четыре во время всего пути, голос Кати чуть чаще, то есть пять раз, когда помогал ей вымыть гору посуды в холодной воде.
Гляжу, девушка боится окунуть тонкие нежные пальчики в мыльную холоднющую воду. Отойди от тазика, Катя, говорю ей, и вымыл посуду сам.
Витя – воин, он за дровами пошел, а я Дед Мороз, я знаю, что такое холодная вода, и как она вредна для женских рук. Мне положено выручать Снегурочек, замученных кухонным рабством женской половины кочевого шатра.
 
Вслед за Эльфами прилетел Эллей – посланец древнего шаманского рода из Якутска.
Вы знаете легенду об «отцах-основателях» народа саха? И я не знал, поэтому имя Эллей мне ничего не сказало на слух, но очаровало своим красивым фонетическим содержанием – звук улыбчивый и мягкий.
Да и сам вновь прибывший был таким чистым, аккуратным и вдобавок с длинными черными волосами, собранными в безукоризненно ровный и гладкий пучок на затылке. Стоит, улыбается, всем рад, со всеми здоровается. Лицо – светлое, чистое, спокойное.
А теперь, для контраста, процитирую несколько строк из легенды о прародителях народа саха Онохое и Эллее по книге В.Л.Серошевского «Якуты»:

«У самого подножия Почтенной горы видит Онохой: на мысу горит огонь, над огнем висит огромный котел, недалеко топор из больших большой, а около – нож, величины невиданной. Сидит человек и ест; камень поставил перед собой, будто стол, на нем поместил котел, чашку, ложку… Все огромное, сам он невозможно великий.
«Кто ты такой? – спрашивает Онохой.
«А ты кто такой?»
«Я Онохой!»
«А я – Эллей!»
«Зачем сюда приходишь?»
«Восемьдесят амбаров сломал, девяносто человек убил! Хотели меня поймать, наказать… Бегу!..»
Обрадовался Онохой:
«Совсем как я!.. Хочешь: будем друзьями?!»
Эллей согласился, подали друг другу руки и пошли вместе в дом Онохоя. Там гуляли, ели, пили, танцевали, боролись, пели. Понравился Эллей старику Онохою, принял он его, сделал сыном.
…Эллей крепнет, Эллей мастер, Эллей кузнец, Эллей делает из дерева, из бересты разную посуду, кует топоры и ножи.
…Стали люди Онохоя один за другим убегать к Эллею.
«Эллей, говорят, всякому дом дает, дает женщину, дает скот и посуду. Делает всякого господином».
От Эллея произошли якуты родов Кангхалас, Борогон, Татта, Менге и все остальные заречные восточные улусы».

Легендарный Эллей – он в начале своей жизни шибко разбойничал, а потом волею светлых духов стал покровителем печников, кузнецов и плотников, а еще изобрел дымокур и научил народ саха строить из бересты летние конусные урасы с узорами чудной красоты.
Наш Эллей, что шел с нами по трассе, если верить тому, что он иногда рассказывал о себе, разбойником не был, но веселую жизнь молодого отпрыска богатого рода познал вполне. Тоже «пил, боролся, танцевал и пел» до поры, до времени. Но вот пришло время взрослеть и продолжить дело предков по шаманской линии.
Старейшины рода, правда, удивились, что он поехал искать отряд Шамана, но – раз духи позвали на рандеву в долины рек Хилок и Селенга, как раз туда, где жили в древности Онохой с приемным сыном, значит так угодно духам и судьбе, что начертал великий писарь неба Улуу Тойон.
Мы в отряде с вниманием и почтением наблюдали, как Эллей готовится уйти на вершину холма, чтобы возблагодарить небеса и получить благословение на завтрашний день: он освобождал от фантиков каждую конфетку и клал их на чистую тарелку, туда же кусочки хлеба, нарезанные одного размера, печенье, дольки сала и кусочек сливочного масла. Если был в отряде сыр, еще и кусочки сыра.
Затем уходил на холм и пропадал на несколько часов, а иногда и на всю ночь.
Там зажигал по всем правилам очистительный огонь, бросал в него пучки конского волоса, молился, если это слово подходит к состоянию измененного сознания, и в промежутке между исполнением обряда и возвращением в лагерь, вероятно, размышлял о цели нашего движения и не всегда благополучной обстановке внутри отряда.
После возвращения просил меня заварить кружку «моего» чая, и мы пили его молча по три глотка.
- Всё будет скоро иначе, дедушка, - говорил он фразу, оглянувшись на суету вокруг нашего костра, где разгоралась очередная ссора.
- Не будет, - отвечал я ему.
И больше ни одного слова – только три глотка чая, и моя кружка плывет в его руки, три глотка, и кружка возвращается ко мне.
 
До эпизодов ссор и гнева мы еще дойдем, пока же хочется представить всех, с кем я прошел свой многосоткилометровый путь.
Однажды прямо на трассе нас догнал крупный парень  с куском толстого белого поролона в руках. Поролон был скручен в большую белую трубу, с этой трубой он подошел к Шаману и заговорил с ним по-якутски.
- Это Айхал, он из Якутска, - сказал нам Шаман.
Тут я вспомнил, что Шаман недавно говорил о спортсменах Якутии, которые выслали к нам делегата в помощь и для охраны.
То, что Айхал или боксер или боец восточных единоборств, догадаться мне было несложно.
Скорее, все-таки, боксер, определил я, глянув, как он двигается и держит руки: оба кулака всегда рядом у подбородка, у «восточников» чаще один кулак впереди, а второй где-то у плеча или вдоль ребер.
Боксеры делятся на тех, о ком никогда не подумаешь, что они вообще каким-либо спортом занимаются – это легковесы, иногда еще и роста небольшого, худые, дошлые – батан батаном, и тех, которые и в жизни выглядят так же, как на ринге – молотобойцы, не скрывающие, что готовы прямо сейчас и здесь кого-то с наслаждением и от души помолотить.
Так вот, худенькие «доходяги», когда обретут уровень мастера спорта, настоящая гроза всяких распоясавшихся наглецов: подпивший увалень не ждет от них опасности, вальяжно приближается, чтобы сгрести «доходягу» в горсть и обмакнуть в помойное ведро, но вдруг получает быстрый точечный удар правой в челюсть плюс «серию» по печени и селезенке, после чего валится, как мешок с дерьмом на землю.
Айхал не был «скрытой угрозой», что, может, и хорошо для случаев, когда кому-то захочется вести себя провокационно: глянет на Айхала и умерит пыл.
В тот же день Шаман объявил, что все воины будут тренироваться искусству рукопашного боя. Первая тренировка – завтра вместо зарядки.
Мне, как Дедушке, можно было на зарядку не ходить и боевому искусству не учиться. Я пил чай и наблюдал.
В 7 утра Шаман выбрал небольшую ровную площадку в полусотне метров от лагеря, разделся до пояса и позвал Айхала на борцовский поединок. Воины встали кругом. Айхал, как мне показалось, не слишком охотно согласился бороться с Шаманом: молодой сильный парень против командира, которому пятьдесят лет, к тому же из другой весовой категории, в два раза легче парня, да еще и на голову ниже.
Но что делать: приказ – бороться. Айхал низко наклонился, чтобы его плечи были на уровне плеч Шамана. Они сделали пару шагов для сближения, по очереди попытались схватить руки противника для перехода к броску. Наконец, сцепились, Шаман атаковал, пытался повалить Айхала броском через бедро, тот сопротивлялся, но не контратаковал.
Мне было видно, что Айхал не сделал ни одной попытки уронить Шамана на землю, но все же ему пришлось изрядно напрягаться, чтобы не упасть самому.
А ведь Шаман – борец и борец азартный! – сделал я вывод на первых же секундах боя. Не получается опрокинуть соперника через бедро, неожиданно хватает его ногу под коленом и пробует повалить перед собой, не получается, старается обманом потянуть Айхала на себя, чтобы затем толчком опрокинуть на спину.
Почти настоящий борцовский поединок, из под ног богатырей взлетает песок, голова прижата к голове, длинные черные волосы Шамана вьются вокруг шеи  Альхала, дыхание каждого прерывается на вскрикивания во время сверх напряжения мускулов, как у теннисистов в момент удара ракеткой по мячу. Красавцы!
Разумеется, Шаман устал первый и прекратил рукопашное сражение. Ничья, оба соперника довольны. Шаман приказал продолжить тренировку и учиться стоять на ногах во время схватки, а сам вернулся к своей юрте.
Идет в лучах утреннего солнца по пояс голый, запыхавшийся, но в отличном настроении – такие моменты возвращают бывших спортсменов в дни их молодости, когда сила мышц приносила огромную радость и в силе тела заключался жизненный успех.
Как там, в Германии, году этак в 1938 определяли путь возрождения духа нации: «Сила через радость»? На первом месте – сила, а радость – вспомогательное средство. А после оказалось, что сил накопили много, а радость утратили надолго. И многие «сильные» - навсегда.
Сила тела и оружия, если кроме этого у нации нет цели - это сила надвигающегося горя, накопление энергии разрушения и войны.
Радость через силу – это вообще невозможно, это даже звучит бессмысленно и глупо.
С возрастом понимаешь, что и та сила, которую дают знания, которую не измеряют величиной мускулов и поражающими способностями «боевого» интеллекта, хоть искусственного, хоть естественного, если эта сила направлена на достижение превосходства отдельного народа или группы стран – такая сила гибельна для нас. Не принесет она и не подарит радости.

Есть лишь одна сила, которая для нас спасительна, и ее много, и мы ей обладаем – сила доброты наших сердец. Но пока ни один народ и ни одна нация не поставила перед собой цели сделать эту силу главной в своем стремлении к развитию. Тренировать себя и окружающих только в силе добра, растить и развивать детей только по пути силы взаимопонимания и добрых чувств, соревноваться в силе взаимопомощи и уважения, накапливать энергию добрых светлых мыслей и с их помощью менять взаимоотношения племен и рас.

Раскрыть потенциал энергии сопереживания, энергии добрых слов и доброты сердец – вот цель достойная для человечества, вот путь к радости. В какой стране есть Конституция Добра? Какой народ живет по Кодексу Сердца? Какая нация встала под знамя Совести Души?

Вот то-то и оно. Радость рядом, мы знаем, где она, но это «ископаемое» мы не спешим добыть и им воспользоваться. Рано нам, наверное, коли мы готовы поделиться сокровищем души лишь с парой самых близких нам людей.
Мы доброту считаем украшением души. Как изумруд на перстне или «камушки» в сережках на ушах. В этом смысле, мы даже не дошли до уровня сознания племен древней Мексики, которые золото воспринимали, как материал, который по сиянию напоминает солнце, и потому годится для подарков богам дождя и плодородия. А в обычной жизни – металл никчемный и не имеющий цены.
Доброта – не «камушек» блестящий и не металл сияющий, доброта души – не украшение человека и не подарок божествам.
Доброта – великая энергия, превышающая по силе «темную энергию», энергия доброты не знает ограничений уравнения по массы и скорости, эта энергия не искривляет никаких пространств, не рождает время и не ведет отсчет от «бесконечно малой точки», породившей Большой взрыв.
Частиц этой энергии не зафиксируют датчики коллайдера, она не оставит след на самых чувствительных физических приборах, да таких и нет, чтобы ее измерить. Никто их не создаст, потому что в них нет необходимости: сердце человека умеет уловить и распознать самое слабое и тонкое взаимодействие энергии добра с «гравитонами» нашей души.
Вся сила Бога в распоряжении доброго сердца. Мы бы легко поняли, что нам делать и как нам жить, если бы доверились силе наших сердец.
 
Следующий вид человека будет Человек Душевный.
Хомо Сапиенс по сравнению с ним – забавный гамадрил.

Шаман надел майку, курточку, садится у костра, я пододвинул к нему коробку с чайными пакетиками, а сам хочу продолжить наблюдать за тренировкой воинов. Но что это? А воины уже толпой спешат к костру. Всё, закончили.
Айхал, правда, пробовал показать, как надо правильно падать на землю, чтобы не сломать руку, но падать на землю «правильно» не стал, ребята этому обрадовались: тренер не падает и их не заставляет, обернулись, увидели, что у шамана уже кружка в руках, развернулись и пошли к костру.
Причем, как по команде, хотя команда не звучала. Я в книге «Грядущий век – Сата» вычитал, что воины-кочевники определяли тактику нападения на боевой строй противника интуитивно, не сговариваясь. Видели слабое место и тут же устремлялись к нему все лавиной, или кружили рядом со строем, стреляя из лука, и понимали без слов и команд, что еще рано опускать пики и напором конницы разрывать строй в его самом уязвимом месте.
Автор книги сравнил эту тактику с поведением волчьей стаи, когда каждый ее участник готов вцепиться в горло жертвы без сигнала, если интуитивно почувствовал, что наступил подходящий момент.
Наши воины, полагаю, тоже не без влияния интуиции поняли: ну ее, эту тренировку, когда можно присоединиться к Шаману у костра и дружно без сигнала кинуться в «бой» на скатерть, хватая за горло пакеты с молоком, орудуя ножом в чреве консервной банки и, размахивая чайной ложкой, теснить строй сахарных кусочков в коробке рафинада.
Шаман лишь улыбался, будучи в прекрасном настроении, а вот Чингисхан на его месте, пожалуй, задал бы воинам, без команды прекратившим боевую подготовку, хорошую трепку. Возможно, с отрубанием голов и ломанием хребтов.
Монголы отличались суровой воинской дисциплиной – это все историки подчеркивают. Да и римские центурионы своих легионеров не баловали.
А Шаман был добрым. Просто добрым. И, слава Богу.

К нам в гости несколько раз приезжали местные мужики, обычные работяги, у них был свой грузовичок, с его помощью они шабашили по округе, кому баньку срубить, кому домик построить, и тем самым зарабатывали свою трудовую копеечку. Эти работяги подарили нам шестимесячного щенка-подростка серовато-белой масти. Мужики, правда, настаивали, что шерсть у него чисто белая, но слегка «подзамаралась».
Шаман попросил Ангела взять щенка под свое шефство, поскольку именно Ангел - его «белое крыло», ему и ухаживать за живностью белой мастью. Когда работяги уехали, Саша Ангел повел собаку на поводке к ближайшему водоему, а я отправился туда же отмывать свою масть, тоже слегка замаранную во время дневного пути.
Ангел завел щенка по собачью грудь в воду и начал взмыливать ему шерсть своим душистым и дорогим мылом. По озеру поплыла бело-серая «масть».
Как ни странно, но щенок вел себя смирно: не вырывался и не проявлял каким-то другим способом своего неудовольствия или нетерпения. Подозреваю, что он первый раз в жизни оказался в воде и с любопытством наблюдал за своими ощущениями, пробуя определить, это хорошо или плохо – принимать ванну с обильной ароматной пеной.
Вышел из озера щенок с шерстью несколько другого окраса. Ангел сказал: «Кажется, он действительно белый».
В лагерь щенок вернулся в прямом смысле белый и пушистый. Шаман гладил его ладонью и говорил: «Белый, белый, белый…». Так щенка и стали звать – Белый.
В первый вечер его привязали к дереву, потому что мы не знали, как он будет реагировать на приход гостей: вдруг укусит кого-нибудь. Белый по своим размерам щенком был крупным и длинноногим, такой легко мог напугать маленького ребенка, а к нам в тот вечер приехали женщины с детьми.
Мы с гостями сидим на «кухне», около костра и чайников, а Белый лает и мечется вдалеке один на привязи у дерева. Дети бегали вокруг костра, а затем пошли смотреть «белую собачку». И Шаман увидел своими наблюдательными глазами, как Белый обрадовался появлению рядом с ним детей: лаять перестал, хвостом замахал, мол, подходите, не бойтесь, можете меня погладить, я не злой.
- Отпустите Белого, - приказал Шаман.
Саша Ангел ушел отвязывать веревку.
Шаман продолжил:
- Белый всю жизнь провел в клетке у своих старых хозяев, так мне парни сказали. Они его забрали с собой, чтобы щенок ел нормально и жил нормально. Чтобы свободным был. Не надо его привязывать, он никого не обидит.
И больше мы Белого никогда на цепь не садили. В холодные ночи Белый спал у Шамана в юрте. Вероятно, помнил душевную теплоту Шамана. И, разумеется, пес оценил преимущества теплой печки, которую Шаман зажигал в честь духов огня и для того, чтобы просушить вещи.
Первый, кто обрел реальную свободу и был в этом мире счастлив благодаря дружбе с Шаманом – пес Белый.
По трассе Ангел вел Белого на поводке недолго, буквально два дня. Щенок моментально понял, что ему нельзя выбегать на асфальт. Точнее, нельзя забегать за белую линию, которая отделяет полосу движения автотранспорта от обочины, где шагали мы. Вся левая сторона от дороги и до самого горизонта – там ему можно бегать меж кустов, обнюхивать любые кочки и распугивать всех птиц, что кружатся над полем, а за белую черту автострады – ни шагу ни одной из четырех лап.
Смышленый щенок, в этом не было сомнения.

Если вы не против, расскажу еще один эпизод, связанный с псом Белым и мистикой некоторых чисел.
Иду по трассе в желтом жилете метров на тридцать впереди отряда, чтобы водители встречных машин, заметив издалека мою жилетку, проявляли осторожность и хотя бы немного сбавляли скорость. Поглядываю на «верстовые столбы» и вижу на очередном из них цифру – 666. Это столько отряд прошел от Читы в сторону Иркутска. За мной идет Саша Ангел, рядом с ним бежит Белый, за Белым – Шаман с телегой и отряд.
Я пальцем показываю Ангелу на цифру: обрати внимание, будь осторожен. Он мне головой кивает: вижу, понял. Проходим полкилометра, еще немного и преодолеем «чертов рубеж», куда там, рано радуюсь: сзади визг тормозов и глухой удар – пух!
Оборачиваюсь: Белый летит комком в траву у дорожной насыпи, а какая-то машина, вильнув пару раз, обрела устойчивость и удаляется от нас по ходу нашего движения.
Но тормоза визжали, а визга собачьего не слышу: неужели сразу насмерть? Нет, вон из травы появляется Белый и даже не хромает ни на одну из лап.
Ангел мне говорит: «Теперь я знаю, когда у Белого день рождения». Оказывается, на 666-м километре он все же пересек белую линию и выбежал на полосу автомобильного движения, где и оказался на пути обгоняющей нас легковой машины. Но Белому повезло: он метнулся обратно к обочине и получил удар под зад по касательной пластиковыми «обвесами», которые выполнили роль ударной пружины – то-то Белый и летел над травой, как воланчик для игры в бадминтон.
Жаль, что водитель той машины не остановился после столкновения и не порадовался вместе с нами за удачу «Белого движения» и минимальные потери на участке трассы, где бесы дарят «дни рождения». А вдруг тому водителю каким-то образом попадут на глаза эти строки? Обязательно попадут, мир так устроен: каждому выпадает то, что для него написано, поэтому хочу успокоить водителя: знайте и не переживайте. Белый отделался точно таким же легким испугом, как и вы. Тремор конечностей и ощущение теплой влаги вокруг седалищного нерва – сущий пустяк, который недолго беспокоил пса. Надеюсь, тремор пальцев рук и влага в вашей шерсти  не помешали вам благополучно добраться до точки назначения.

Однажды на трассе напротив нас остановилась машина, из нее вышел парень и поздоровался с Шаманом, как хорошо знакомый ему человек. А дело было уже в конце августа, когда силовики начали потихоньку «окружать» наш отряд.
- Оружие нужно? – спросил парень у Шамана, - я привезу. Что надо, автоматы надо?
- Нет, - ответил Шаман и прекратил разговор.

Несколько раз мы были на грани того, чтобы перейти черту, которая разграничивает миролюбивое передвижение отряда от движения воинствующей группы. Шаман эту черту не перешел.

Тренировка по искусству рукопашному боя была первая и последняя. Даже зарядок или общих разминок пятиминутных никогда не было. Ни разу.
Поначалу Шаман и Ангел вдвоем делали  утром нечто похожее на зарядку: два притопа три прихлопа. Потом шаман приболел, а после так уставал, что утром с трудом впрягался в тележку. Я его понимал: сам до похода зарядку делал каждое утро, а три раза в неделю – тренировка по полной программе: турник, гантели, упражнения на пресс и так далее. В походе я не делал никаких зарядок. Вообще ни одного движения никогда. Утро – ноги на асфальт и по асфальту: топ, топ, топ. Подзаряжался ударами по пяткам и хлопками ветровых вихрей по ушам от пролетающих навстречу большегрузов.

Показал нам всем пример, как надо утром взбадривать свое тело,  – Валентин Дворник. Этот дядечка весьма солидного возраста приехал к нам из Казахстана. Белая бородка аккуратно подстрижена, на голове тюбетейка, а на ногах – бальные туфли. Или свадебные – остроносые из прекрасной гладкой кожи. В таких по паркету ходить, а не по щебенке вдоль асфальта или кочкарнику на поле рядом с трассой.

Он присоединился к отряду в день, когда мы заночевали в гостинице, я глянул на старичка во время ужина в кафе, подумал, что этот путешественник имеет в дорожном комплекте парадный костюм с туфлями на случай, если нас пригласят на свадьбу или на праздничный бал. Больше в кафе ни у кого таких туфлей не было, в том числе и у тех, кто заехал сюда перекусить на дорогих машинах.
Наверное, новый член отряда из бывших министерских служащих, у них там, в Казахстане, поди-ка принято даже в степи иметь при себе прикид для деловых встреч и кофе-брейков, а если вдруг случится рядом племенное торжество, дресс код служащего высокого ранга будет соблюден по всей номенклатуре с головы до ног.
Смущала меня бородка, не характерная для служащих уровня зам министра. Видимо, он из тех русских специалистов, которых попросили освободить кресло для национальных выдвиженцев после обретения казахами независимости и собственного государства. Тогда у многих русских повырастали бороды  от неожиданно возникшего желания собраться в дальнюю дорогу.
Что Валентин рассказывал о себе Шаману и Жене Ворону, я не знаю: они беседовали в гостиничном номере, а отдельный номер - это не «совещательная комната» у костра, где каждый слышит и наблюдает ход переговоров. Но почему-то Шаман представил нам Валентина так: «Он – Дворник».
Как же я ошибался в своих предположениях! А виноваты туфли, это они завели меня область ложных домыслов и необоснованных фантазий. Не я, а туфли – виновники тех фейков, что будоражат сознание в отсутствие прямых улик и достоверных фактов. Еще и допустил намек, обидный для казахов, что они выгнали умнейшего спеца по признаку этнической нетерпимости и стремления очистить генофонд правящей элиты от колониальной примеси славянской растительности на лице.
Казахи никого не выгоняли. Разве что, совсем немного, тысяч двести в период с 1989 год по год 2009-й.
Но исключительно справедливости ради, могу попутно заметить, что мой двоюродный племянник добился в Казахстане феноменального успеха: он вошел в элиту и вхож в покои Нурсултана, а посему летает в Австрию послушать новинки Венской оперы так же легко и просто, как я хожу за хлебом в магазин шаговой доступности под названием «Персик», что в моем дворе.
Кому-то персик в Австрии, кому-то лишь в названии торговой точки, а кому-то – туфли вместо персика. Кому как повезло в империи периода полураспада ядер единства и взаимопонимания.

К сожалению, я не поддерживаю отношений с моим двоюродным счастливчиком. Тому виной моя стеснительность и гордость: мы, нищие, поразительно горды. Он знает русский язык, казахский и английский, как три родных языка, я одним русским с трудом владею, он каждый вечер на концерт или в театр, я - на кровать, он знает экономику и ее особенности, как минимум, двадцати стран, я в экономике одного поселка разобраться не могу.
Мне бы стремиться быть на него похожим и призывать брать с него пример, а я – в поход к Шаману, где элита – Женя Ворон, а звуки оперы – жесткий мат во время новой ссоры между «воином» и кухонным дежурным.
Чем гордился до похода? Отсутствием ворованных доходов, праведной нищетой, народной привычкой перекусывать без помощи тарелок вместо обедов из семи блюд с салфеткой на груди и стопочкой анисовой для аппетита.
А в чем моя гордость, как участника похода?
Пожалуй, в том, что я увидел свадебные туфли Валентина. И еще много чего, что не увидит никогда успешный и богатый человек.
Тот смотрит на героев оперной сцены, а я на туфли. Тот видит жемчужины мировой культуры, а я смотрю на Валентина. Богач элитный радуется своим успехам, я, элитарный нищий, своим. Наш «индекс счастья» одинаково колеблется от точки «ниже плинтуса» до отметки, близкой к потолочным перекрытиям, когда сознание покинуло твердь земную и набирает высоту, но врата небесные еще не распахнулись, и мы кружим у потолка.

В правительстве Тюменской области обожают «индекс счастья». Губернаторы, один за другим, гордятся этим показателем. Чего только не придумают чиновники, чтобы доказать, как счастлив подвластный им народ. Существует опросник, который составили в администрации президента, тюменские чиновники этот перечень вопросов подсовывают тем жителям области, которые испытывают непреодолимое желание благодарить местные и центральные власти за все содеянное. Затем ответы «обрабатываются» и выводится в баллах так называемый «индекс счастья». Тюменская область всегда на третьей позиции после Москвы и Чечни. Иногда нашу область вытесняют с третьего места благодарные жители ХМАО или ЯНАО, то есть «ханты» или «ямал», но тюменцы быстро возвращаются на свое законное место на пьедестале счастья.
Как в любом российском виде спорта, призовые места, а следовательно, и наградные, на третьей ступеньке делят по договоренности. Вы – в первом квартале, мы – во втором, и так из года в год.
Москву не обгонишь, там мэром служит Сергей Собянин, а это шеф и начальник всех «тюменских», Чечню тоже не подвинешь, не положено, да и опасно, а на третьей ступеньке передавай друг другу «индекс» и будь счастлив.
Как глупо всё это: соревноваться в счастье. Глуп не тот, кто придумал показатель «счастья», этот услужливый чиновник, наоборот, умен и хитер, глуп не тот, кто составляет эти «индексы» в регионах и договаривается о «достигнутых» успехах, они свою выгоду знают и ее не упустили, глуп тот, кто верит, что существует счастье, которое можно измерить и сравнить свое с чужим.

Нет чужого счастья у народа, или оно общее, или его нет ни у кого.

Валентина вполне заслуженно можно было бы назвать бомжом: квартиры у него нет, но определенное место жительства все же имеется – крохотный дачный домик в садовом товариществе. Когда он потерял работу и после некоторых перипетий в семейной жизни, закономерных для мужчин, одолеваемых мыслью о тщетности усилий для достижения материальных благ, он переселился в этот домик и жил тем, что ему давали за вскопанную грядку у старушки-соседки или за починку забора у соседа, которому влом самому пилить ножовкой доски и колотить час за часом молотком по шляпкам гвоздей или пыхтеть с шуруповертом над каждым саморезом.
Дворником он назвал себя задолго до похода, выбрав такое погоняло-бубенец вслед за своей мечтой очистить человечество от мусора дурных мыслей. И в этом нищенском жилье написал толстую книгу о мыслях чистых, нужных и полезных.
Он издал эту книгу в единственном экземпляре на хорошей мелованной бумаге. Представляете, бомж издал книгу своих мыслей. Я ее видел, он мне ее показал. Самые важные мысли набраны красным шрифтом, в книге таких красных абзацев – сотни.
Разумеется, в Казахстане эти красные абзацы мало кого интересовали. Не потому, конечно, что красные, сродни советским кумачевым, и не потому, что у казахов нет желания познакомиться поближе с «чистым знанием». И не по причине, что вера автора непонятна людям, исповедующим языческие религии или единобожие ислама. Как раз, наоборот, богоподобность сил природы в небесном ореоле солнечного диска - близки духу древних кочевников казахских степей, а зеленый цвет лугов и пастбищ – один из цветов знамени степного государства, да и самого ислама.
Отсутствие какого-либо интереса к философскому произведению бомжа – характерно гораздо в большей степени для общественной жизни России, чем для новорожденного государства кочевников. Никому в России бомж-философ давно не интересен, даже если он издал книгу и подчеркнул свои мысли красным цветом.
У нас философов – пол страны, как впрочем, и поэтов. Каждый второй – нищий, а, следовательно, имеет тягу к философским рассуждениям. Каждый третий – поэтизирует величие убогости за пазухой у Бога. Четверть населения вынуждена проповедовать суровый аскетизм, иначе сойдет с ума от зависти и злости.

В России быть эпикурейцом – это закусить водку огурцом. Без огурца – аскет.

Если взять шире и дальше – для книги Валентина Дворника не созрело все человечество в целом. Мусора много, но для «дворников» вакансий нет. Кому нужна метла и швабра для президентов стран «семерки» и премьер-министров стран «двадцатки»? Кто жаждет приобрести совок для полоумного диктатора или скребок для наркомафии планетарного масштаба?
Что сеют на планете просвещенные народы? Пластик и отходы. Дрянь, гадость, яд. И пустошь вскрышных работ вперемешку с пеплом от вырубленного леса в местах далеких от собственного проживания.
Давно уж на планете нет ни одного места, которое можно считать далеким, но психология «просвещения» осталась прежней: там дикари, там можно все, они не мы, им так сойдет, пусть радуются, что кто-то выжил и удостоился приглашения быть принятым в число достойных просвещения и передовых наук.
Дворник? Чистота? Духовный свет? Плодородие чистых мыслей? До свидания, приходите завтра.
Одинокий дворник, взял свои туфли, которые не надевал со дня последнего затмения солнца, и отправился в кассу за билетом в далекую Читу, которая, конечно же, тоже оказалась рядом, всего то по другую сторону выпуклости сферы шарика Земли.

В отличие от меня, Валентин готовился к походу серьезно, но не в смысле подбора снаряжения, над этим он не размышлял и ограничил свой выбор свадебными туфлями, а в смысле духовного содержания пешего пути.
После гостиницы мы преодолели следующие двадцать километров и остановились в поле перед заброшенной деревней. Напротив нас белели «кости» двух разрушенных коровников на 500 голов каждый, чуть ниже по склону торчали дырявые крыши покинутых домов.
Синюю юрту шаман поставил так, чтобы ее было видно с трассы, она служила ориентиром для тех, кто будет нас искать, но небольшие деревца мешали легко заметить нашу стоянку из окна автомобиля. Валентин достал из «багажа» алюминиевую трубку, на которую была намотана какая-то ткань, и предложил воткнуть эту трубу чуть ближе к дороге.
- Что это за палка? – спросил у него Женя Ворон.
Валентин развернул ткань. Это было знамя.
Вот, оказывается, какое снаряжение он взял с собой: полотно с надписью «Вершится воля Бога». Эскиз рисунка и надпись придумал сам: божественная воля в лучах солнца. Цветовая гамма напоминала палитру государственного флага Казахстана, и раскрас ткани имел примерно тот же символический смысл: единство сил природы и небесной чистоты, но главный смысловой посыл таился в надписи, которой нет на флагах государственных ни у одной страны.
Ворон и Валентин понесли «палку» к Шаману: одобрит или нет такое знамя командир похода.
- Ставьте, - сказал Шаман.
Он обменялся с Валентином несколькими фразами, из которых я услышал две:
- Сам придумал?
- Сам.
Впоследствии он часто приглашал Валентина быть рядом, когда появлялись слишком умные гости и задавали сложные вопросы о концептуальном смысле движения шамана в сторону Москвы.
Советником Шамана стал безработный дворник из лачуги. Тюбетейка, очки, книга и пара остроносых туфлей – что еще нужно, чтобы свершилась воля Бога?

Да, так вот, о воле. Воткнули мы с Валентином знамя у дороги и пошли к деревне, так как были уверены, что где-то рядом с ней есть ручей или маленькая речка: по лугам ниже нас извивалась линия кустарника, а это верный признак речного русла, а значит, и воды.
Сначала прошли мимо скелетов животноводческих ферм: перекрытий нет, окон тоже, сохранились лишь стены со следами побелки. Идем дальше – рядом с деревней еще один такой же скелет. Деревню мы обошли, чтобы быстрее добраться до кустов и берега. Это оказалась, все-таки, речка, а не ручей: глубина по пояс и поток воды такой, что трудно устоять.
Искупались, постирались, возвращаемся через деревню. Жилой дом один, причем, построен недавно за чертой «бывшего» поселения. Вокруг дома высокий деревянный забор, через который видна только крыша дома и крыша трактора «Беларусь», что запаркован рядом с воротами во дворе. Собаки лают: чужих почуяли. Мы бы прошли мимо, но захотелось пить, решили постучать в ворота. Вышел мужчина лет сорока, выслушал нашу просьбу, принес пятилитровую баклашку – берите, пейте.
- Бутыль вернуть? – спрашиваю его.
- Не надо.
Смотрел он на нас без признаков удивления во взгляде.
- С Шаманом идете? – спросил мужчина.
- Да.
- Воды еще надо?
- Нет, воду в лагерь мы привезли.
И на этом беседа закончилась. Можно было сказать спасибо и уходить, но я вспомнил, что у реки видел стадо коров с телятами и одним быком. Я сосчитал количество крупного рогатого скота: двадцать две головы вместе с безрогими телятами.
- Ваше стадо на лугу у кустов? – интересуюсь у мужчины.
- Мое.
- А когда деревня была жива, сколько коров паслось на этих лугах?
- Тысяча колхозных и около ста своих.
- Фермы давно разобрали?
- Давно, я еще подростком был и в городе учился, когда балки и плиты перекрытия растащили.
- Свои растащили?
- Наверное.
- Вы один вернулись из города в заброшенную деревню?
- Я не один, у меня трое детей.
- Спасибо за воду! – поблагодарил я фермера.
Мужчина закрыл калитку в воротах. Последнее, что я узнал от него: поле, на котором мы разбили лагерь между молодыми деревцами, - это бывшее пшеничное поле, которого тридцать лет не касался крестьянский плуг.
 
Как только из деревни исчезают люди, на стерне пшеничной вместо снопов колосьев растут стволы и ветви, листья и сучки.
И на краю погибшего жнивья стоит флаг с надписью «Вершится воля Бога».

- Валентин, давай запишем ролик на фоне твоего флага, - предложил я ему, когда мы вернулись в лагерь.
- О чем?
- О воле Бога.
Он согласился, я встал так, чтобы за моей спиной были видны пустые разрушенные животноводческие фермы, и сказал несколько слов о стабилизации в экономике сельского хозяйства и всей общественной жизни, о той стабильной мертвечине, что приравняли к процветанию и счастливому покою.
Стены без крыши, фермы без коров, жилища без жилья, поля без плуга – стабильность запустения покинутой земли. Тысячи селений и городов древности постигла та же участь. По чьей воле?
Стабильно гибнет все, что умерло в зародыше, как умерла вера в благо коллективного труда при разделении «коллектива» на рабов и царственных надсмотрщиков из партии «помазанников божьих» или «воинствующих атеистов», без разницы, что написали они на своем флаге доступными им символами иероглифического, рунического или клинописного письма.
 
Фараон, цезарь, царь, шейх, султан – все они имеют отношение к Богу столь отдаленное, что с высоты Небес не более заметны, чем букашки у корней травы. О птицах в Евангелии сказано теплее и душевнее, чем о людях, приближенных к Богу и осененных Святым духом.
Сибирь обжили многочисленные племена задолго до появления мировых религий. Если то и была воля Бога, то он был многолик и состоял из духов молнии и грома, ветра и воды. А главным богом в пантеоне сил небесных был бог военной силы и свободы духа. Воля вольная, приволье и раздолье – вот боги людского счастья, позвавшие племена охотников в Сибирь и указавшие дорогу.
Почему же в наше время люди покидают давным-давно обжитые места? Цена свободы воли сведена к нулю. Понятие свободы стало ненужным хламом сознания моих современников. У свободы духа «мусорная» репутация. Дефолт системы ценностей.
Стабильность – хорошо.
Перемены – беда.
Как есть, лучше, чем как будет.

Если бы Господь придерживался этих принципов, зачем бы он таскал избранное племя по пустыне? Зачем шагнул на крест? Для чего диктовал суры своему пророку?
Бог дарил надежду и звал в дорогу. Он так и говорил: «Идите».
А мы встали и стоим, думая, что это – счастье.
Вся страна стоит, как вкопанная.
Вернее, зарытая.
По самую репицу.

Примерно в то же время, как в отряде появился флаг со словами про «волю Бога», к нам присоединились Игорь-Газель, Андрей Волк и Саша-инженер. Это были люди не похожие на Валентина внешне, и они не были обуты в свадебные туфли, но их объединяло душевное стремление к переменам в жизни общества и страны. Какая-то сила внутреннего переживания за судьбу народа, тяга к движению вперед, к росту собственного самосознания и общественного, к размышлениям о смене не только политического курса в нашей стране, но и вектора развития всей современной цивилизации.
Я слушал их и думал, как мне повезло: не будь я в отряде, никогда не встретил бы этих сильных, умных, глубоко порядочных мужчин. Не почувствовал бы, как много в России людей думающих и неравнодушных, любящих свою малую родину в Усть-Куте или в Подмосковье, и нашу общую огромную родину от океана Тихого на востоке до Балтики и Босфора на западе, переживающих о судьбе всех народах мира и проблемах уютной колыбельки человечества в не измеримом космосе – планете под названием Земля.
Мы не устраивали дискуссий и не спорили – просто шли рядом километр за километром. Никто из нас не пытался «спрыгнуть» с трассы под выдуманным предлогом, чтобы пофилонить во время дежурства или поездок за продуктами.
Шаг за шагом, день за днем рядом с Шаманом и его тележкой – это стало главным делом нашего участия в движении. А чья это воля, и как она вершится – пусть объясняет ветер, который налетает спереди и свистит в ушах: возьми левее, а то большегруз зацепит своим бортом рукав куртки, когда проносится в десяти сантиметрах от правого плеча.

Идет на запад небольшой отряд свободы, а сколько узников неволи по этому пути шло на восток? Народовольцы, участники польского восстания против царской власти, революционеры-социалисты и будущие большевики. А семьи тысяч ревнителей старого обряда, а скопцы и духоборы, а миллион  «врагов народа» - сколько тех, кто здесь познал цену свободы, шагая в кандалах или отсчитывая сотни километров на дощаном полу теплушек для скота.
Затерлось слово, размылся смысл. О свободе говорим с усмешкой. Забыли кандалы, в которых ноги каторжников утрамбовали полотно маршрута через Читу к Алдану на Якутск.
И только крохотный отряд поборников свободы идет упорно в обратном направлении на запад: не к бараку на этапе в степи или глухой тайге, а к стенам царским на Красной площади в Москве.

Разрушенные фермы скотоводов времен «социализма» - чья это воля, Бога? Не надо приписывать Высшим силам результат деятельности земных старателей человеческого благоденствия. То, что натворили люди, не оправдать ссылками на «влияние извне». Деятельность первых лиц общины, нации, народа называется государственной политикой, ответственность за которую они и понесут.
 
Не лики правят государством, а лица, морды и физиономии. Не Спас Нерукотворный оставил в поле разрушенные стены, а рукоблудные гиены воровского государства - губители народной правды, совести и воли.
Тишина кладбища на улице заброшенной деревни – итог нашествия хищников системы власти, российских падальщиков веры в справедливость.

У нас в отряде пополнение – у нас в отряде Леха Кот. Почему Кот? Шаман посмотрел на упитанного и спокойного мужчину, говорившего голосом, похожим на равномерное мурлыкание, и назвал его – Кот. Я знаю о нем немного: кажется по профессии – водитель, по роду занятий – кочевал с рок-группой по стране. Группой или группировкой, как называется и какого музыкального уровня, поселкового или столичного – не ведаю. Но то, что он трудолюбив, я убедился, когда Алексея назначили дежурным по кухне. Он выкопал вокруг костра траншею, чтобы огонь не перекинулся на траву. Увидел толстое сухое дерево и не поленился спилить его ножовкой. Пробовали ножовкой пилить ствол полуметрового диаметра? Употеете. И рукой не сможете шевелить недели две. Алексей старался, чтобы у нас хватило дров на всю ночь. И дров хватило, и не нужно было под утро искать сучки, чтобы приготовить завтрак.

Идем по холмам Забайкалья, дорога то вверх, то вниз.
- Вот та горка последняя, оттуда будет видно место нашей сегодняшней стоянки, - говорит Женя Ворон и показывает на самый высокий холм из всех, что прошли с утра.

Хочется взобраться на него поскорее. Я житель равнины, у нас в Западной Сибири горизонт на сотни километров вокруг – прямая линия, а тут на каждом километре очередной подъем. Устал, но это последняя горка, быстрей бы наверх.
Увеличиваю темп шлепков подошвами по асфальту, открываю рот, чтобы делать выдох на каждый второй шаг, отрываюсь от отряда и вместе с Долькой первым забираюсь на вершину холма.
Что там внизу? Как древний охотник собиратель, стремлюсь увидеть мир, скрывающийся за ближайшей горкой. Ощущаю себя первооткрывателем, которому придает силы любопытство: заглянуть за горизонт событий времени прошедшего и мест пройденных.
Далеко впереди новая гряда холмов, а между моей вершиной и верхушкой дальнего холма – абсолютно ровная зеленая долина. Дорога – прямая линия, как в пустыне Наска – от моих ног до горизонта, где лента асфальта превращается в тонкую черту на зеленоватом фоне, что отличает пейзаж пустынный от рисунка, который открылся мне с высоты моего «птичьего полета».
Не знаю, что видит крохотная собачка Долька с высоты своего полета – пару камушков на обочине и облака над мордой?
Отряд подтягивается, Шаман делает небольшой привал после подъема. Рядом со мной встал Добряк и тоже глядит на горизонт.
- Вон какая-то дорога, - говорю я вслух, но не Добряку, а как бы продолжая размышлять о том, что ждет впереди любого путешественника.
- Угу, - ответил добряк.
- Вон какой-то перекресток, - продолжаю я.
- Угу.
- Вон какая-то автобусная остановка, - сосредоточился я на будочке у перекрестка.
- Угу.
- Вон какой-то человек у остановки.
Добряк посмотрел на меня и точно таким же тоном продолжил перечисление:
- Вон какая-то страна.
Как я захохотал после его слов! Наверное, для Добряка я казался старичком, который от усталости чутка сбрендил и впал в состояние слабоумия: видит какие-то предметы, а вспомнить их назначение не может.

А может, и правда, что на том холме я слегка тронулся умом. Когда стремишься к цели и достигаешь ее, но при этом обнаруживаешь, что ничего не достиг, а цель впереди у нового горизонта за далекими холмами – тут легко впасть в состояние прострации и потери памяти: зачем шел, к чему стремился.

- Где будет стоянка, Женя? – спрашиваем у распорядителя ночлега.
- А вон там, у горизонта, где кончается дорога.
- У той гряды?
- У той.
- Сколько до нее километров?
- Десять.
Ё-моё! Женьке что, он рассекает долины и холмы на красном «жигуленке» второй модели, что подарил отряду Леша из Улан-Удэ, а нам еще «десятку» топать по асфальту, горячему от лучей полуденного солнца. Это три часа пути, не меньше.
И мы сползли в долину и пошли.
Проходим ту самую автобусную остановку, о которой я умственно устало докладывал Добряку, с лавочки встает молодая женщина в синей футболке и направляется к Шаману.
Думаю, что будет «пауза»: местная жительница хочет сделать селфи, останавливаюсь, но «местная» идет рядом с Шаманом и в руках у нее нет ни мобильника, ни фотоаппарата. У не вообще ничего нет, ни сумки, ни пакета. Она что-то говорит ему на ходу, он что-то отвечает, движение продолжается, «паузы» не будет.
Что ж, отдохну после, когда пересечем долину.
Мы идем, а женщина говорит и говорит, я не могу разобрать слов, но слышу ее голос, и он не затихает ни на одну минуту.
Час пути – продолжает говорить, второй час – говорит и смеется, третий час – женский голос сопровождает нас от горизонта до горизонта.
Вот мы уже лагерь разбили, взяли в руки ложки и тарелки, и только сейчас голос стих на несколько мгновений. А потом опять звучал до самой ночи. И не один день.

Это была Марина, или Маринэ, как звал и зовет ее до сих пор Шаман. Когда я был в Якутске после похода, он несколько раз вздыхал, вспомнив молодую женщину в синей футболке: «Где сейчас моя Маринэ?».
Где ты, Маринэ?
Прочтешь ли эти строки?

Ничего не знаю о ее жизни до похода, ничего не знаю о жизни этой женщины после наших странствий «по долинам и по взгорьям».
Не принято у нас в отряде спрашивать, кто с кем когда и почему. Тем более, мне, мужчине, задавать вопросы женщине без вещей.
Марина прошла с нами сотни километров, Шаман изгонял ее дважды, на третий раз она ушла сама.
Но именно о ней он вспоминал с улыбкой, когда вздыхал о «нашей Маринэ».

Вечером того дня в долине я спросил Шамана:
- Саша, ты как вытерпел три часа женского звучания на трассе?
- Пусть выговорится. Потом стихнет. Человеку много хочется сказать, когда долго не с кем было говорить.
Стихнуть, Марина, конечно, стихла на следующий день, но если импульсивно ей хотелось кому-то прямо в глаза высказать все, что она о нем думает, держись, браток, ее никто не мог остановить.
- Ну, я такая, что у меня на сердце, я не могу сдерживать, я сразу говорю, - объясняла Марина вспышку своего красноречия.
Мне повезло в прямом и переносном смысле: в меня она кружкой с кофе не попала.

Она «в сердцах» бросила кружку в своего оппонента по кухонному спору, но промахнулась и попала напитком во всех рядом сидящих, а сама кружка чиркнула по моему затылку, хотя я не был участником словесной перепалки. Говорю же, мне везло. Я не находил причин за что-то ее критиковать, а значит, у нее не было повода сказать мне, что она думает о Дед Морозе.
Как я понял, Марина была в «прошлой жизни» шеф-поваром большого ресторана, поэтому хотела приготовить Шаману и его воинам что-нибудь фирменное, а не стандартную тушенку с макаронами. А что приготовишь, если кроме тушенки ничего на продуктовом складе нет.
Она пошла в лес, насобирала грибов, вымыла, почистила, сварила грибницу с картошкой, чесноком и зеленью. Пришли воины, что это? Грибница. А где еда? Ты нафига под эту фигню заняла котел. И дальше слово за слово и получи вместо обеда то, что накипело у нее на сердце.
А для женщины, которая старалась у «плиты» несколько часов, фыркание мужика по поводу приготовленного блюда – это оскорбление уровня измены. Эмоции те же, разве что финал не столь трагичен: от вылитой в траву грибницы топиться в пруд не побегут.
Кружкой в лоб и пошел нафуй – более привычная картина у очага во время ужина отряда.
Ее отвращение к мужчинам жлобам вообще и супружеской жизни в частности она выразила короткой фразой: «Приготовь, постирай, раздвинь ноги».

Шаман всегда был на стороне Марины, когда на нее роптали воины отряда, он всегда защищал тех, кто оказался в меньшинстве, и просил ребят быть воинами на поле боя, а не в схватках у котла.
Жене Ворону приказал купить для Марины походную одежду и всё остальное, что требуется женщине в пути.
Однажды мы снялись с лагеря в дождливую погоду, у Марины уже было всё обмундирование, кроме непромокаемых ботинок, она нашла в «обозе» резиновые сапоги и пошла в них. А сапоги были на три размера, если не четыре, больше ее женских ног.
Шла она впереди, подальше от воинов, поэтому мы оказались рядом. Слышу, как хлопают ее сапоги по асфальту: бух, бух, бух. Они с ее ног сползают на ходу.
- Тебе в них нельзя идти, ноги пожалей, отправляйся в лагерь вместе с дежурными, - советую ей.
- Босиком пойду.
- План на сегодня – 25 километров, без ног останешься.
- Пусть. Не могу больше видеть эту кухню.
И ведь прошла все 25 километров. Еще и дужку от ведра нашла на обочине и несла с собой: получится, говорит, хороший крюк, чтобы котел над костром подвешивать на перекладине.
Дужку я выпрямил, и получился буксировочный трос-сцепка: на подъемах я подавал ей «трос», она держалась за него рукой, а я тащил «прицеп» наверх в гору.
Женщине немного легче было шагать в этих огромных сапогах, хотя для нее была важнее помощь психологическая: кто-то руку протянул и поддержал, когда настроение на сердце – всех проклянуть и замолчать.

Шаман два раза проводил «народные собрания» в отряде, посвященные теме: как нам жить так, чтобы не ссориться и не ругаться. Сядем кругом у костра, Шаман просит каждого высказаться, что ему мешает, чем он недоволен, какое поведение какого члена отряда надо изменить. Все выскажутся, причем, искренне, обращаясь к каждому вежливо, как к родному. Хорошо у всех на душе станет, мирно. Сидим, любим и понимаем друг друга.
А наутро опять раздражение, вспышки брани, шептания ругательств. Утро вечера мудренее, утром видно, что ничего не изменилось.
 
В отряде собрались настолько разные люди, что в обычной жизни они никогда бы не общались и не встречались вместе. Разные поколения, разное мировоззрение. В том-то и вся загадка, почему столь различные по взглядам и привычкам люди приехали поддержать одного и того же человека.
В армии воинские подразделения формируют по приказу. А тут никто не приказывал, денег не сулил, благ не обещал. Зачем поехали? Что близкого между Шаманом и членами его отряда?
Спрашивать бесполезно: сочтут за провокатора.
 
Был у нас один «гость», каждого расспрашивал, кто, откуда, чем занимался, почему приехал. О себе предпочитал не говорить. Ночевать в отряде не стал. А потом устроил видеопостановку, как местные жители кричат отряду: «Вот идут предатели Родины».
А другой «гость» порывался вступить в отряд, но ребята сразу заметили его «лисьи глазки», когда он предлагал доставить в отряд оружие и взрывчатку. А потом глядим, этот «взрывник» во время сьемки «видоса» о предателях играет роль «местного жителя». Именно он и кричал отряду: «Вот идут предатели!».
Сучья рожа.

Так вот, я не расспрашивал ребят, зачем они приехали к Шаману. Приехали и молодцы. Но я не понимаю, зачем ты едешь поддержать человека и как ты собираешься его поддерживать, если этот человек, которого ты хочешь поддержать, предлагает тебе не ругаться, а ты наутро лаешься со всеми, будто вчера Шаман говорил не с тобой, а с пнем засохшим у дороги.
Ты – лишний, в этом случае, ты - зря приехал.
Так часто думал я, глядя на пляски воинов в языках пламени костра.
Хорошо то, что наши внутренние конфликты ни разу не помешали Шаману двигаться вперед.

По Забайкалью движение шло быстро и ритмично. У нас был красный «жигуленок», утром встали, позавтракали, рюкзаки оставили у «жигуленка» и – на трассу. Воины потушат костер, соберут «кухню», Женя Ворон спросит у Шамана, сколько «км» идем сегодня, 18, 20, 25, получит ответ: ищи после «двадцатого»,  и полетит искать место для следующей стоянки. Найдет, доложит Шаману об убранстве нашей следующей «квартиры»: сосняк или голое поле, получит и согласие и начнет с командой воинов перевозить вещи.
Красный «жигуленок» пролетит мимо нас несколько раз: на верхнем багажнике гора рюкзаков, в нижнем – подаренная нам сковорода метрового диаметра и мешок картошки, в салоне – прижатые плечом к плечу тела довольных воинов.
Сарынь на кичку! – это сесть на одно кресло впятером.
Если есть связь, и мы в зоне устойчивого доступа, у верстового столбика после десятого пройденного километра нас будет ждать, и нам будут доступны хлеб, паштет, вода, две банки сайры и, возможно, колбаса. Если мы «вне зоны», Женя опоздает, но всего минут на десять, не больше: он засекает время, когда пролетает мимо нас, и знает, сколько нам осталось топать до привала.
Когда наши сторонники изготовили для нас два флага с изображением лица Шамана и двух его «крыльев» белого и черного цвета, Женя привязал оба флага к бортам машины и летал по трассе, хлопая  «крыльями» на ветру.
В этот период он был любимцем дальнобойщиков и не только их. Почти каждый вечер он рассказывал, сколько человек его узнали, когда он «гонял» в Читу или Улан-Удэ, как встретила его продавщица магазина и как на него пялил глаза инспектор ГИБДД.
Наряду с Шаманом он стал узнаваемым лицом отряда. Он был очень популярным, его хотели увидеть многие, кто останавливался около нас во время «пауз». Они почти все спрашивали: а где Ворон?
Увидеть Ворона можно было только там, куда умчались флаги: в магазине. И в бане, около которой запарковались «крылья» вечером. И в кафе, где они иногда обедали.
Молодые воины тянулись к Жене под его крыло. Он о них заботился и давал возможность летать над трассой, а не ходить по ней.
Наверное, только Локи смог отказаться от этой чести. Локи одиноко шел каждый день впереди меня.
А позади шел Ангел, читая свою книгу о мистике небесных крыльев людей шестого уровня. Или шестой расы? Мне так и не удалось узнать, чем отличается шестая раса от шестого уровня. Честно говоря, я и не пытался. У меня перед глазами были крылья цветов противоположных, и я мог наблюдать, кто ими машет и куда летит над уровнем земным.
Что написано в джасаке Чингисхана? Цитирую: «Мужчинам разрешается заниматься только войной или охотой». Войны на трассе не было, поэтому команда воинов во главе с командиром промышляла на «большой дороге». То есть, добывала пищу и дрова. И воду, за ней тоже надо было охотиться, особенно в степи.
Добыть продукты просто: взял банковскую карточку, оплатил и взваливай тюки на круп нашего красного коня. Нам помогали с «фуражом» наши союзники: сотни представителей племени людей шестого уровня или даже седьмого – уровня духовного перерождения, присылали на нашу банковскую карточку «копны» рублевых переводов. Кто-то – небольшой навильник свежего разнотравья на 44 рубля, кто-то – большой стог сена размером в 4 тысячи рублей, а кто-то – скирду тонн в 10.
Не штук, а тонн. Представляете скирду весом в 10 тонн? Это годовой запас сена на три коровы. Бывали и такие переводы.
И кстати, многие люди посылали нам деньги еще и потому, что симпатизировали Ворону. Не забывайте это и все-таки не путайте Ворона в отряде с вороньем в правительственной стае.

Слова вор и ворон – однокоренные, но в слове вор нет и намека на симпатию народа, а в слове ворон – есть и сердечная тоска, и боль души народной. Ворон – это символ грустной песни о судьбе России.

Когда Шаман рассказывал о своих родовых корнях, он сказал, что его предки из племени хоро. Это одно из трех племен, составивших костяк народа саха в период миграции из монгольских степей в Прибайкалье а затем на реку Лена.
В одной из книг я прочитал, что хоро было племенем земледельцев-скотоводов, а в другой книге вычитал, что хоро - племя кочевников-коневодов. Тотемная птица племени - ворон. Об этом и Шаман нам говорил, когда объяснял, почему у Жени Ворона есть особые права и полномочия.
То, что ворон – почитаемая птица, я не удивляюсь. Заглянем в справочные материалы, коли разговор пошел о птице, под крылом которой шел отряд.
В Китае ворон символизирует могущество, в Японии  является священной птицей и связан с богами и храмами. У якутов ворон тоже считался священной птицей, которую нельзя убивать. Он мог предвидеть будущее. У эскимосов очень много мифов и сказок о вороне. В них он вдыхает жизнь в людей и животных, а также предстает учителем. В Древней Греции символизировал долголетие и плодородие и был связан с богом Аполлоном и богиней Герой. В Египте эта птица ассоциируется с агрессией и разрушением, и в целом несет негативное значение. У славян и особенно на Руси ворон считался мудрой птицей, обладающей даром предвидения и пророчества, отношение к нему было почтительным. Он мог добывать живую и мертвую воду, и его нельзя было убивать.
Народ славянский и народ саха просто прямые родственники, если судить об их отношении к птице ворон.
 
Воду Женя Ворон добывал, это точно. Когда я был дежурным по кухне, ездил с ним в деревню, чтобы наполнить баки и канистры. Женя стучался в ворота, беседовал с людьми, быстро находил общий язык, нам разрешали воспользоваться колодцем и даже приносили чего-нибудь из постряпушек и зелень для Ангела – белого крыла, о котором черное никогда не забывало.
Почему Шаман решил, что Женя Ростокин носитель духа тотемного Ворона – это его тайна.

Хочу напомнить, что писал о таинственности духовной жизни иерей Андрей Чиженко:
«Какое это прекрасное слово «тайна». Сколько воздуха в нем. Сколько бесконечных миров и загадок скрываются под ее покровом. И человечество сразу становится ребенком, который только начинает прекрасный, блаженный, радостный и бесконечный путь к своему Богу».
На нашем пути много было того, что можно отнести к миру блаженного и радостного ребенка человечества.

Если удача на жизненном пути приведет вас в Якутию, и вы окажетесь среди народа с древнейшим мировоззрением, для вас не будет странным присутствие духов небесных и подземных за обеденным столом, в углу дома, вокруг деревьев и над водой. Они там повсюду и все на расстоянии вытянутой руки. Даже ближе.
Так было когда-то и в Европе, да и во всем мире. Но если говорить о России, то все духи теперь мигрировали в республику Саха, там прописались и благополучно проживают по месту регистрации.
- Нас спасло то, что православные священники были ленивы, - рассказывал нам Шаман, - обряд крещения проведут и о нас забудут. Живите, как хотите.

Оно и правда, народ саха избежал судьбы инков и ацтеков. И судьбы далеких предков саксонских немцев в Европе - племен саков, которых выжигали деревнями за отказ склонить голову перед короной и крестом священной римской империи в «темные» века. Тогда досталось и славянам, им тоже пришлось мигрировать куда подальше от цивилизации крещения мечом. До них все же дотянулись «копьем судьбы», а на реке Лене до сих пор главный народный праздник – Ысыах, праздник Солнца и Белого Аар  Айыы.
В годы революции и террора шаманов выкосили вместе с родовыми старейшинами, баями и князьями, но за последние тридцать лет космическая религия возродилась. Родовое самоуправление не смогло достигнуть древнего уровня, опять лукавые концессионеры золоторудных и алмазных копей царя столицы и его орды – ближнего круга, подкупили местных баев, а местные князья вступили в партию жуликов и воров, чтобы сообща одолеть общинные традиции кочевников. Но традиционная вера вновь расцвела, возможно, потому, что не могла быть вывезена и положена на личный банковский счет или в карман.
Обряды, ритуалы, благословения – общенародные, публичные, всеобщие, повсеместные.
Хочешь пообщаться с духами – они ждут в гости, приезжай.

В отличие от Шамана, для меня Женя Ворон был обычным парнем, отвечающим за снабжение и транспорт. Должность - зам по тылу. Как водится в каждой армии, у зам по тылу есть возможность слегка побаловать себя и тех, с кем вместе бродит по тыловым складам. Добряку раздобыл спальник из верблюжьей шерсти, Кириллу – берцы, Князю – ботинки со шнуровкой почти до колен, себе две пары кроссовок «на дорогу» и третью – «на выход» ярко-красную. Надел – ну, чисто чемпион на стадионе, не каждый бегун, прыгун или ходок может похвастать таким ярким цветом своих шуз. Это даже супер футболистам не по силам. Лионель Месси  не месил в таких газон полей футбольных.
Для Рональдо на заказ не сделали бы ничего подобного, что Женя смог найти в деревенском магазине «Хозтовары» примерно в 500 километрах восточнее Байкала за 500 рублей.
Пытаясь выразить восхищение очередной обновкой нашего зам по тылу, я сказал два слова: «Какие яркие!». И говорил эти слова каждый раз, когда Женя проходил мимо меня.
- Что, нравятся? – ответил он мне во время первого сеанса восхищения.
- Какие яркие! – повторил я, не отводя глаз от его ног.
И так весь день, но Женя больше мне не отвечал. На следующий день он эти кроссовки не надел. И никогда их больше не надевал. Так они и кочевали в обозе зам по тылу до дня последнего.
Однажды в сентябре мы грузили наши вещи в КаМАЗ, и я увидел эти кроссовки среди сапог и валенок. «Какие яркие!» - сказал я вслух в последний раз, вспомнив, как шутил над Женей.
Мне нравилось, что воины считали своим долгом заготовить дрова на всю ночь для отряда и себя. Как никак, им до утра дежурить, а это скучно и холодно без костра.
Найти, притащить, разрубить, распилить – если бы «пешеходы» еще и этим занимались, не было бы у нас времени искать в округе речки и озера. Придем, обед готов, дрова напилены – прекрасный вечер впереди, купание и отдых. Санаторий под открытым небом.
А вот Шаману было тяжелей: его ждали гости, он никуда от них уйти не мог.
Сначала весь день на трассе, а потом весь вечер напротив нас останавливались машины, из них выходили люди и шли к костру. Он с каждым беседовал, каждого выслушивал. Сидит, пьет чай с сахаром и молоком, пытается найти дополнительные силы для разговора.
Кто-то сделал фото и ушел, кто-то обменялся с ним парой фраз и тоже не задержался, но были те, кто приехал к нему по делам личным и семейным. Тогда он уходил от костра и беседовал с гостями наедине.

Один раз Шаман долго беседовал с женщиной, которую привезли в наш лагерь ее родственники. Другие гости ждали и смотрели, когда он освободится, но прошло около часа, а они вдвоем стоят в поле и все говорят и говорят о чем-то.
Вижу, Шаман спешит к костру, гости переглядываются, чтобы определить, кто следующий в очереди на уединенную беседу.
- Дедушка, пойдем со мной, - говорит Шаман мне после того, как поздоровался с теми, кто только что приехал.
- Куда?
- Поможешь мне, - сказал и вернулся в поле к женщине.
Подхожу к ним.
- Расскажите дедушке то, что говорили мне, - предлагает он женщине.
Она не удивилась и не отказалась. Так я узнал о беде, что поселилась в ее большой семье и в семьях ее родственников: один за другим погибали дети – кто от болезни, кто покончил с собой, кто в автокатастрофе.
Выговорилась и ждет, что мы скажем в ответ и как сможем ей помочь. А Шаман молчит. Я бы тоже предпочел помолчать, но он позвал меня не сидеть рядом и молчать, он хотел, чтобы женщина получила ответ именно от меня.
Что же, я высказал все, что было у меня в тот момент на душе. И особенно о том, что она правильно сделала, приехав к Шаману, потому что Саша – добрый человек. А Вселенная прислушивается к пожеланиям добрых людей и меняет свои первоначальные планы развития событий в судьбе каждого из нас. Мы ее дети, она любит нас, она нас родила, она на нас надеется. Мы ее надежда, и когда ее добрые сыновья и дочери попросят Мать-Вселенную спасти их и уберечь от беды, она к их просьбам равнодушной не останется.
Я много о чем говорил с женщиной, но главным в моей речи было: Бог услышит душу добрую, потому что это часть его души.
Женщина сказала лишь одно слово в ответ: «Спасибо!». Спаси Бог! – смысл этого слова.
Она уехала, через час уехали и другие гости, которые проявили огромное терпение и дождались «аудиенции», Шаман хотел уже скрыться в своей синей юрте, чтобы наконец-то отдохнуть после дневного перехода и вечернего «приема посетителей», но глянул в мою сторону и подозвал меня к себе еще раз.
- Ты мне обо мне так говорил, что я сам о себе многое узнал. Спасибо, дедушка!

Пожалуй, именно этот вечер можно назвать вечером нашего знакомства.
Не знаю, как других, но меня Шаман никогда не спрашивал о моих личных делах и моей семейной жизни. Книгами моими он не интересовался, в деятельность общественную не вникал, профессиональные способности не проверял и вообще редко обращался ко мне с какими-либо просьбами. Он и приказ лично мне отдавал всего два раза: когда назначил летописцем в начале совместного пути, и когда в сентябре назначил истопником женской «казармы» в конце нашего движения. Оба приказа я пытался выполнить и оба не исполнил.
Если эта повесть сойдет за летопись, то значит, я справился с половиной его приказов, но вряд ли.

Зачем мне было лезть к Шаману с рассказами о себе и своих думках и хотелках? Он же охотник, он наблюдает и всё видит, он по следам узнает, что перед ним за зверь, он различает людскую живность по повадкам.
Людские слова и речи – это маскировка в оперении и раскрасе шкуры. На словах все – лебеди и журавли, священные птицы людского самомнения. Слова – пух тщеславия и обмана. Хочешь узнать, как человек умеет лгать, дай ему слово.
А вот привычки и манера поведения -  в них суть того зверька, что прячется в норе под мохом или в камышах.
У змей раскрас прекрасный, они почти как бабочки прекрасны, пока не зашипят.
Если вам дали слово, вам его дали не для того, чтобы шипеть.

Приведу парочку примеров наблюдательности Шамана из своего личного опыта.
С утра чувствовал себя неважно, не завтракал, аппетита нет, выходим на трассу и сразу какой-то нескончаемый подъем к очередному перевалу. Как я их не любил!
Сил бежать вприпрыжку впереди «паровоза» нет совершенно, тащусь в хвосте колонны вместе с Долькой. А она привыкла идти впередсмотрящей, рвется, тянет меня на свое место впереди. Маленькая, а силешки есть, царапает когтями по асфальту: давай обгоним всех, ты почему завис в заду у задницы отряда?
Да я бы рад, но не могу: слабость, на лбу пот, голова кружится, меня подташнивает. Шаман обернулся, наши взгляды встретились. Блин, сейчас остановится и даст команду грузить меня в машину. Делаю усилие и догоняю колонну. Шаман обернулся снова, я иду бодро, он больше не оглядывается.
Позем наверх, пыхтим, Долька уже не рвется вперед: устала тянуть вперед проводника в сто килограммов веса. И на седьмом километре я понимаю: всё, приехали, вернее, пришли. Я – выдохся, отряд удаляется, мне плохо, мне – конец.
Бывают в моем возрасте такие дни, когда даже утром в кровати чувствуешь себя таким усталым, будто силы жить покинули тебя. Их нет, они иссякли. Лежишь и думаешь: это не старость, это – смерть. Ладно, думаю в подобные минуты, зато увижу скоро тех, с кем жил и прожил много лет, кого любил, кого давно хочу увидеть.
А тут дорога, трасса, машины – это не кровать, как тут умирать? Сейчас, думаю, упаду и сдохну, водители увидят, что собака вьется вокруг тела, остановятся, дадут сигнал, отряд вернется, вокруг будет пробка, кто-то снимет на камеру, скажут: у Шамана в отряде люди дохнут, старичок какой-то кони двинул.
Надо бы сделать несколько шагов в траву и упасть не на асфальте, в траве меня заметят лишь «наши», когда пойдут искать, куда я делся: может, прихватило живот, и в лес ушел.
Веки сделались тяжелые, но я их поднимаю и в сером мареве через капли пота вижу куст метрах в пятнадцати от трассы: надо лечь под этот куст.
Делаю один шаг к обочине, другой, уже спускаюсь с насыпи, меня шатает – лишь бы не упасть раньше, до куста.
Я понимаю, что это за «живот», который «прихватило». Не пощадил я живота своего…

Мне было отпущено несколько лет спокойной жизни, ресурс сердечный подходил к концу, но его еще хватило бы на 300 километров, если шаркать ножками по квартире неспешно – по двести метров в день. Я сжег остатки жизненной энергии за три недели, идя по двадцать километров в день. Законы физики тела, усталость металла в сердечных клапанах, сейчас последний вспрыск, и двигатель встанет.
А что делать с Долькой? Если отпущу, она догонит отряд, все обернутся: где ее «напарник»? Если не отпущу, она начнет визжать и лаять.
Мысль отвлекла меня от действий, я так и остался на обочине, не сделав новые шаги в траву. Но то, что я постоял без движения несколько секунд, дало время переключить организм на новый вид топлива для сердца: оно заработало, и двигатель набрал обороты.
Мы с Долей смогли догнать отряд, который не заметил, как мы стояли с ней у насыпи внизу напротив куста.
Десятый километр, привал. Женя привез особенно богатый перекус: сосиски, сыр, паштет, огурцы и сало. И свежий деревенский хлеб, который вкусен без излишеств: без сала и паштета.
У меня был аппетит, и его было много: я ел хлеб огромными кусками.
Шаман смотрит на меня и говорит:
- А дед у нас упертый.
Ребята жуют, они не понимают, в чем упертость деда, в трех кусках хлеба за один присест?
- Я думал, дед до привала не дойдет, - заканчивает Шаман фразу и ничего не объясняет дальше.
Но мне понятно: он заметил, как я бултыхался на дороге, он наблюдательный, и мое состояние чувствовал спиной, как и бывает у промысловиков охотников, которые чувствую зверя каждой частицей кожи, в том числе и на спине. На спине кожа особенно чувствительна у тех, кто знает, с какой стороны хищник-одиночка  нападает на добычу, откуда вонзает клыки в шею жертвы.
Продолжаем движение, до перевала осталось три километра, дальше дорога пойдет вниз.
- Дедушка, поедешь с Вороном в лагерь? – спрашивает Шаман.
- Нет.
- Иди впереди, хорошо?
- Хорошо.
Нормально дошел до верхней точки, там, на перевале, священное дерево, разноцветные ленточки на ветвях. Шаман остановился поблагодарить духов, я сел на асфальт, спиной опираюсь на металлическую «волну» дорожного ограждения, гляжу на солнце, наслаждаюсь. Я нахожусь в сорока метрах впереди отряда, Долька рядом, когда Шаман вернется к тележке, увижу, встану и пойду дальше.
Шаман уже «впрягается», надо вставать, опираюсь на «волны» ограждения, подтягиваю одну ногу, вторую, теперь надо поднять тело, потом выпрямиться.
- Дед, ты едешь со мной, - напротив меня стоит Женя Ворон, - Дольку тоже в машину. Шаман приказал.
Одного взгляда на то, как я встаю с упором двумя руками на «волну»,  Шаману было достаточно, чтобы снять меня с дистанции. Он видел «волны» моих возможностей и принял правильное решение. Это был не мой день, как говорят о днях трудных, днях боли и переживаний.

Одного буржуа во время французской революции приговорили к гильотине. Когда он поднялся на эшафот, сказал палачу: «Не задался у меня сегодня денек».

У меня таких «деньков» в походе было три. Об одном я рассказал, другие – на сотни километров дальше.

Одного из наших гостей запомнили все ребята: это Чингисхан. Сам он себя назвал потомком великого воина, но мы были в своем определении более прямолинейны – Чингисхан.
Мужчина средних лет, худой, внешностью похож на монгола, хотя я живых монголов никогда не видел и сужу об их внешности по фильмам. На поясе у него был нож а в руках пакет, и больше ничего.
Мужчина встал у костра и начал говорить громко, как для тысяч воинов на огромном поле. Он вещал: «Я принес вам истинное знание, оно будет вашим оружием победы». После этого поднял правую руку с пакетом над землей: «Здесь тысяча двести страниц рукописи, которую вы должны прочитать, чтобы понять, о чем я говорю».
Он достал из пакета бумажную стопку толщиной сантиметров пятнадцать, столько, сколько мог удержать пальцами одной руки. Страниц восемьсот, прикинул я объем необходимых нам знаний. И это была именно рукопись: мелькнули чернильные завитушки мелкого почерка с помарками и правкой.
Как их прочитать в походе? Мы же не в тиши библиотеки, мы днем на трассе, а ночью ищем вещи при свете звезд и крохотных светлячков на лбу.
Чингисхан учел трудности «усвояемости» знаний, поэтому стал читать рукопись на память вслух, изредка заглядывая в свой первоисточник. Лекция длилась два часа. Я уже тихо отполз подальше от костра, стараясь не шуметь и не мешать оратору. Воины порывались взять в руки палки, но Шаман делал знак: пусть говорит.
Нельзя не уважать потомка Чингисхана. Их, между прочим, потомков, как уверяют ученые генетики, не менее трех миллионов. Так что, наш гость, да и мы сами, вполне оправданно можем считать себя потенциальными потомками великого хана и родственниками говорящего.
 
Чингисхан, который настоящий, который завоевал Китай и Азию, обещал каждому воину в качестве добычи ласки и любовь «благообразных женщин» и сам себя при дележе не обделял. Кроме того, все знатные генералы его войска и представители монгольских родов должны были показать ему своих дочерей во время традиционных праздников на родине после похода. Одним словом, гостю уделили достойное внимание, и я был поражен долготерпению Шамана.
Простился Чингисхан с Шаманом без ритуальной пышности: юркнул в придорожные кусты и пропал так же неожиданно, как появился.
- Это пророк, - сказал Шаман после его ухода, - их будет много, нельзя их прогонять и обижать.

Были гости, которые приезжали исключительно для знакомства с Шаманом. В общении с членами отряда они не нуждались и ни с кем не знакомились.
Были такие, которые, наоборот, стремились быть в кругу отрядной молодежи, они к Шаману относились почтительно, но бесед с ним не заводили и гораздо комфортнее себя чувствовали, когда Шамана рядом не было.
Позже появились гости, которые приезжали навестить меня, но это было уже после того, как я переболел двусторонней пневмонией, и мы покинули Улан-Удэ.

Самым желанным гостем для Шамана, как мне показалось, был Леха Кочегар из Читы. Так получилось, что Леха приехал сразу после одного блогера, что целый час мучил Шамана вопросами, как он видит развитие самоуправления в России после изгнания Демона. Каким образом преобразует банковскую систему, когда запретит брать проценты по кредитам. И что делать с уголовниками после того, как Шаман ликвидирует тюрьмы и колонии.
Темы интересные, и Шаман ответил бы на эти вопросы, как отвечал десяткам, даже сотням людей, которых волновали те же темы, но блогер задавал свои вопросы с издевкой в голосе, мол, ну-ка, выскажись на камеру, чтобы все увидели, какой бред ты несешь.
Да и глаза у блогера бегали, будто искали, с какой стороны Шаман выглядит хуже, чтобы направить камеру именно туда.
Мне было понятно, с какой целью приехал этот парень, и я хотел сказать Шаману: гони его в шею. Его не мысли и рассуждения интересует, он ищет видеонегатив. Ему хоть что говори, хоть какие мысли светлые и разумные излагай, на экране зрители увидят, в лучшем случае, «дорожного сумасшедшего», аналогичному «городским сумасшедшим», а в худшем – опасного безумца, несущего России хаос и гражданскую войну.

Так работает пропаганда, когда заказчиком ее являются те самые, кто является настоящим виновником хаоса и беспорядка. Они умело перекладывают вину на честных совестливых граждан, называя их сумасшедшими и экстремистами.

Тот гражданин, у которого дрожит душа при виде любой несправедливости, действительно опасен, но не для народа. Такие граждане – кость в горле у воров при власти.
 
Между прочим, душой, вспыхивающей от любой несправедливости, обладал Лев Толстой. Пока он писал рассказы и романы патриотического содержания, власти его любили и лелеяли. «Севастопольские рассказы», «Война и мир» - царь восхищался графом, светские львы аплодировали, стоя на задних лапах.
«Анна Каренина» - свет приумолк. «Воскресение» - да это же революционная прокламация и призыв к свержению строя и слому всей системы власти, это подрыв устоев, это песнь в честь народовольцев-каторжников! – и бывшего любимца света обвинили в ереси и приравняли к сумасшедшим.

Если власть обвиняет в сумасшедствии думающего человека, знайте, власть посмотрела в зеркало его мыслей, увидела себя и обезумела от правды.

Шаману не потребовались мои советы, он чувствовал недружелюбие и отсутствие добрых намерений в голове блогера, поэтому ни на один его вопрос не ответил и через пять минут после знакомства сказал ему: «Уходи с миром!».
Тот пошел к своей машине, припаркованной на краю большой поляны. А машина у него белого цвета. Я отвлекся на минуту, вдруг вижу: по поляне несется белая машина и летит прямо к тому месту, где стоял Шаман. Блогер хочет раздавить Шамана от злобы и в знак мести – так я подумал, но…
Это была другая белая машина, и в ней сидел не блогер заказушный, а народный блогер Леха Кочегар, который вывалился из салона с кочергой – выдвижной палкой с камерой на конце для сьемок авторских «видосов».
Раньше Алексея Ивановича, то есть, Леху Кочегара, я  видел только на экране своего ноута в Тюмени, даже не его самого, а его лицо и кепку. А тут – вот он весь: высокий, огромный, шумный, слегка бесцеремонный – он занял всю поляну и стал центром нашего лагерного бытия.
Шаман в лице переменился: только что оно было хмурым после разговора с ядовитым блогером, а теперь улыбается, смеется, глаза блестят от радости.
Я раньше никогда не видел Шамана суетливым, но когда приехал Леха, Шаман вел себя, как мальчишка, которому хочется играть, озоровать, позволить себе «взрослые» ругательства и разрешить забавы, не совсем приличные с точки зрения родителей и школьных учителей.
Только Лехе он позволял быть слегка нетрезвым и отлучаться ненадолго, чтобы вкусить поцелуй «Пчелки».
Не знаю, как выглядит этикетка этого сорта водки, не покупал, не пробовал, но если ее предпочитает Леха, полагаю, она не самая худшая из всех.
- Вот будет у отряда форма, только тебе разрешу носить ее с эмблемой «Пчелки», - говорил он Алексей Ивановичу, когда тот ненадолго выключал камеру.
Когда-то, давным-давно, в июне 2019 года, на подходе к Чите народный блогер снял сюжет об Александре Габышеве с заголовком «Нам по пути». Вряд ли ошибусь, если скажу, что именно после этого репортажа в российском обществе проснулось любопытство: кто такой Шаман?
Тогда Шаман разрешил Лехе самому тащить тележку, в тот день товарищ Лехи, читинский юрист Александр, сказал свою знаменитую фразу: «Интеллигенция должна идти с народом». Интеллигент был в светлом костюме, на белой рубашке красовался галстук, он  километр тащил тележку по автостраде, а Леха снимал.
Возможно, для многих зрителей манеры Лехи кажутся грубоватыми, а его ругательства кому-то режут слух, но вспомните наших дипломатов, да просто всех своих знакомых, кто из них не откажется в узком кругу назвать кого-нибудь дебилом и при этом добавить нехорошее словечко ****ь.

Позже, после похода, я встречался с Алексеем Ивановичем и видел, как он снимает сюжеты о других людям, как он с ними общается. Леха не старается кого-нибудь обидеть словом, он не использует слова для пропаганды и вранья. Он честен и правдив, а это главное, особенно для блогеров, которые в наше время стали единственными распространителями информации о народной жизни, пусть и с матюками. Так говорят о жизни простые люди, не привыкшие врать и лгать, не умеющие говорить о черном, как о белом, а белое нагло называть черным и требовать от всех им верить и идти за ними. Куда? В яму? В ящик? В преисподню?
Идите сами! Именно туда, куда советует язык народный.
Видящие видят, а слышащие слышат – пусть будет так, а не иначе.
И если кто-то предпочитает сделать вид, что слышимость плохая, и Глас небесный ему не разобрать, на этот случай есть кочерга у Лехи Кочегара. И его громкий голос для перевода слов Небесных на язык понятный.
Дебил – это уважительная форма слова долбоеб. А ****ь – это политика министерства иностранных дел России, которой пользуются по вызову высокопоставленные лица в минуты буйства похоти и торжества греха.

В тот же день к нам приехали в гости представитель журналисткого сообщества Улан-Уде, представитель старообрядческих общин Бурятии и председатель общественной организации «Священный Байкал» Владимир Обогоев. Был серьезный и долгий разговор. Если это умные, достойные, думающие люди, я о них так и пишу – это цвет нации, а не ее грязные и серые оттенки. Можно сказать и шире – это свет нации и ее гордость. Свет помыслов чистых, добрых, свет народного сознания, пробивающийся через темноту инстинктов и попыток утопить его  в мутном потоке лжи, стяжания, ненависти и грабежа.
И был еще один гость, мне до сих пор стыдно от того, что я проявил глупость в общении с ним. Именно поэтому я о нем сейчас вспомнил, чтобы хоть задним числом исправить свою ошибку.
Он шел по дороге в сторону Владивостока, заканчивал «кругосветку», осталось всего пару тысяч километров до дома, где его ждала семья. Мы шли на запад, а он на восток. Увидел наш лагерь, подошел, поинтересовался, кто мы. О Шамане ничего не слышал и толком не мог понять, с какой целью мы движемся в Москву.
Мы накормили его, я принес ему чай. Мужчина сидел под деревом, отдыхал, глядел на нас, но в разговор ни с кем не вступал. Ему было лет сорок, рюкзак у него был маленький, меньше, чем у Ангела. Профессионал странствий, но не бич: одет он был изящно. Кроссовки, шорты, маечка – одежда фирменная, сам спортивный и подтянутый.

На поясе у него была берестяная «лодочка» - красивая коробочка, но не для иголки с нитками, не для кресала или огнива, не для хозяйственных предметов или документов. В таких «лодочках» древние племена носили обереги: веточку священного дерева, косточку жертвенного животного, пучок волос хвоста белой лошади и так далее. Так делали люди моря и люди рек, которые отправлялись в долгий путь к землям новым и неизвестным. А чаще всего они преодолевали расстояния по воде, поэтому хранилищем оберега была «лодочка», которая в воде не тонет.
Мне было любопытно, в каких странах он побывал, как пересекал океаны, но раз гость молчит, я разговор не начинал.
В момент, когда к шаману подходили люди с трассы и просили сделать фото, он заметил, что они передают ему деньги.
- Сколько ваш шаман берет за одно фото? – спросил этот гость у меня.
- Нисколько. С ним фотографируются сотни человек, некоторые хотят помочь ему добраться до Москвы, это их помощь – дают иногда деньги, а фотографироваться, наоборот, отказываются, чтобы у них не было неприятностей, - объяснил я гостю.
- Почему у них могут быть неприятности, потому что он шаман?
- Потому что он идет изгнать демона.
- Тогда понятно, - сказал гость, но полагаю, что под словом демон он подразумевал лишь дух зла или болезни, а не политического руководителя государства.
Ребята из отряда увидели, что я беседую с путешественником, и подошли к нам. Я не обратил внимание, что теперь под деревом мы не одни, и спросил:
- Для чего у вас на поясе эта красивая коробочка из бересты?
Он оглядел нас, борцунов с демоном, усмехнулся, ничего не сказал в ответ, надел легко свой рюкзачок, повернулся лицом к трассе и ушел, ни с кем не попрощавшись.
Наверное, мы все показались ему глупыми людьми, особенно я.

Нельзя спрашивать о сокровенном на глазах толпы. Человек прошел Непал и Индию, а я ему: покажи красивую коробочку. Как девчонка, что увидела яркие бусы на шее у подруги.
Совершенно точно, что этот гость не прочитает мои строки, но смысл их поймет, когда однажды вспомнит о седовласом старике, с которым пил чай под деревом. Хороший был чай, подумает, да и старик забавный. Когда-нибудь в другой Вселенной я с ним еще поговорю.

Несколько раз у нас появлялись «гости одной ночи», как я их называл. Просыпаюсь в пять утра, у костра на туристическом коврике спит какой-то парень. Это кто? - спрашиваю у дежурных. Не знаем, ночью подошел. Дали ему хлеба, молока, коврик и спальник. Вместо подушки он бревно под голову сунул. Разглядываю силуэт на земле, точно, голова лежит между сучками на бревне.
Ладно, вопросы задам после подъема. Однако, незнакомец проснулся раньше, нашел кружку, попил чая и собрался уходить.
- Куда спешишь, подожди, с шаманом познакомишься, - предлагаю ему.
- С кем?
- Шаманом, он спит в юрте, скоро встанет.
- Не могу, спешу, домой иду.
- А где дом?
- 100 километров осталось, ночью сверток с трассы не нашел.
Парень свернул коврик и спальник, сказал дежурным спасибо и ушел. Кто это, почему добирается до дома пешком, не знаю.
Может, вахтовик. Нам встречался такой на дороге. Поссорился с бригадиром и покинул стройку, так сказать, в знак протеста. Я, говорит, лучше с вами пойду. Женя Ворон ему вопрос: а что поссорился-то, причина какая? Бухал? Говори, как есть. Вахтовик передумал вливаться в наш отряд. «Вижу, я вам тоже не нужен», - сказал и пошел к автобусной остановке километрах в пяти позади нас. Никто не окликнул его, хотя я, например, ему очень сочувствовал. Бывают же срывы у очень хороших мужиков. Вдруг, он из тех, из хороших?

Другой «гость одной ночи» удивил меня очень сильно. Приезжает дядя, крупный телом и безмерно говорливый. Весь вечер рассуждает, какие перемены нужны России. Мы слушаем в пол уха: теоретиков тьма тьмущая, сидеть и ставить задачи желающих полно, встать и начать действовать – «Мисюсь, где ты?», как написал в конце одной трогательной повести Антон Чехов.
Выслушали теоретика, расходимся по палаткам спать. Наутро «революционер» объявляет, что его мама, узнав, где он находится, приказала срочно возвращаться, и ему надо денег на обратный билет.
Вот, ничего себе, думаю, мужику сорок лет, он едет за тысячи километров, приняв в своей жизни судьбоносное решение, но тут вмешалась мама, нашла его в песочнице соседнего двора и тянет малыша за шкирку, хлопая по попе и выговаривая на ходу, что он, проказник, нехороший мальчик и больше так  не должен делать никогда. Какие деньги? Нам присылают граждане денежную помощь не для проказников в песочнице.
Но Шаман приказал Ворону: «Дай!».
Его верный Ворон чуть бунт не поднял, и я незримо в этом бунте был его молчаливым соучастником.
- Дай! – повторил шаман приказ.
Женя неохотно раскрыл свою барсетку. Проказник-теоретик был единственным, кто улыбался и радовался в эту минуту.
Всех научил, свой долг исполнил, можно вернуться к маме.

А был еще один «ночничок», к которому мы за короткое время почувствовали глубокую симпатию – студент из Ливерпуля. Он «наехал» на наш лагерь случайно: путешествует по России на велосипеде, учит русский язык, знакомится с людьми. А вид у него – божий одуванчик. Светлые волосы кучерявятся во все стороны, сам худенький, слабенький, ножки тоненькие в белых шортах. Глянешь – однозначно иностранец, таких в России в чистом поле никогда не встретишь. Да и велосипед у него смешной: детский. Два колесика с крылышками, седушка, поднятая высоко, а руль поднят еще выше, чтобы раскатывать по гайд-паркам, смотреть на облака  и слушать птичек.
Но этот одуванчик пересек десятки перевалов вокруг Байкала и теперь держал путь в Хабаровск. Два месяца в седле – кочевник на смешном коне.
Англичанин остановился напротив лагеря и смотрел с трассы на наши разноцветные палатки. Дело было около шести вечера, он, вероятно, раздумывал, не сделать ли ему здесь остановку на ночлег. Мы заметили его, но не подумали, что это путешественник: рядом был большой поселок, кто-то прикатил, чтобы посмотреть на нас из любопытства.
- Иди к нам, - крикнул ему Шаман.
Есть у Шамана дорожный опыт, одного взгляда достаточно, чтобы понять, кто около него остановился. Шаман попросил дежурных накормить англичанина и показал одуванчику, где тот может в лагере расположиться – принял в «дом», дал место для ночлега. Все, как положено по законам кочевого гостеприимства.
В беседах наших гость участия не принимал по причине плохого понимания разговорной речи, но матерки Ворона в общем потоке речи различал и улыбался: наконец-то услышал знакомые русские слова. Улыбался они часто, потому что Ворон человек общительный, к тому всегда был спикером собраний у костра, когда Шаман уходил в юрту отдыхать.
Так что, словарного запаса одуванчику хватало, чтобы убедиться: русские ругаются всегда, и когда им плохо, и когда хорошо. И в горе, и в радости. Со злобой и беззлобно. И когда голодны, и когда насытились. И перед сном, и после. Да и во время.
Встречал ли англичанин на своем пути тех, кто не произносил русских ругательств? Встречал, но они были иностранцы, которые не успели выучить самых распространенных русских слов.

Знаете, кто в отряде никогда ни разу не ругался? Дюймовочка из Германии. Студентка немецкого университета. Симпатичная девушка миниатюрных размеров. Но о ней расскажу позже, когда придет пора  прощаться с походной жизнью.

Знаете, кто ругнулся лишь один раз за все время совместного движения? Шаман.
Это было в Бурятии, когда нас постепенно стали «окружать» силовики. Лагерь стоял в лесу у дороги, но наши опознавательные знаки, знамена, флаги, были воткнуты на бугре прямо у трассы, чтобы нас легко было найти тем, кто хочет с нами встретиться. И начались звонки Жене Ворону и Шаману, что нам надо спрятаться: нас ищут силовые структуры. Как обычно в подобных случаях кто-то в панике сообщает: омоновцы на десяти автобусах едут в вашу сторону.
Не совсем разумно прятаться, если все, кому положено знать, прекрасно осведомлены, где мы остановились, но Шаман все же попросил флаги с бугра убрать, костер не разжигать, фонариками не пользоваться и не курить.
А после очередной серии панических звонков приказал перебазироваться в глубину леса. Такая тревожная психологическая обстановка была уже в отряде и вокруг него.
Что значит перебазироваться, когда палатки уже стоят, а вещей и продуктов в обозе тонна? Решаем: все бросим, с собой возьмем только палатки. Надо вставать, собирать их и уходить, но никому не хочется вставать первым: здесь уютно, здесь обжились, в какой лес, куда? Еще и дождь начинается.
Айхал поднялся, взял двухведерную бутыль с водой и пошел по лесной дороге вверх по лесистому холму. Я взвалил на плечо вторую и потащился за ним. Он спортсмен в расцвете сил – сиганул так, что не догонишь. Уже идет обратно из-за поворота. Где будет лагерь? – спрашиваю его. Там, где бутыль с водой поставлена. Понял, иду. Дорога с глубокими колеями, глина от дождя стала скользкой, еле дотащил до точки, где стояла у колеи бутыль с водой.
Возвращаюсь, мне на встречу все остальные члены отряда идут цепочкой вверх по склону, как группа альпинистов, но без «связки»: в глине провалов и пропастей нет, разве что свалишься в колею и лужу на ее дне.
Внизу остался один Шаман, который уже погрузил юрту на тележку. «Придержи сзади, чтобы не перевернулась в колею», - говорит он мне.
Поднимаемся, Шаман упирается, скользит, телега норовит соскользнуть с мыльного глинистого гребня между колеями. Устали сразу и он, и я. Прошли метров триста, телега все же завалилась на бок, Шаман вскипел: «Кто, блин, выбрал эту дорогу и это место?». Заворачивает в лес прямо там, где бухнулась в «расщелину» его тележка, и говорит: «Здесь будет лагерь, дальше не пойду».
Мы понесли вещи, которые успели занести наверх, обратно. Так вот, слово «блин» - единственное ругательство, которое я от него услышал. Жене Ворону и не снилась, такая скудность лексики народного общения.

Оказалось, что огромные деревья, которые росли в этой чаще – кедры. Я полагал, что кедрач растет на сухих местах с твердой почвой. Тут сделал шаг к деревьям – нога утонула во мху. Почвы нет, есть вата мха, присыпанная иголками. Каждый ствол окружает горка иголок чуть не по пояс высотой. Такое впечатление, что кругом сотни муравейников и в центре каждого растет разлапистый кедр. Но и это еще не все, как говорят в навязчивых рекламных роликах, запах в этой чаще – смесь аромата разрезанного лимона и цветущей сливы. Наступаешь на мокрый мох, и в нос аромат, как в мякоть лимона попал ступней. Откуда этот аромат?

Помните слова прекрасной песни:

Где-то багульник, на сопках цветет,
Сосны вонзаются в небо.
Кажется, будто, давно меня ждет
Край, где ни разу я не был.

Дождался край далекий, я наконец-то прибыл, это багульник на сопке цветет, кедры вонзаются в небо.
Палатку я поставил между двумя кедрами на мох с ароматом лимона. Спал, как никогда в жизни: на мягкой перине, одурманенный запахом стеблей багульника, что окружали мою голову со всех сторон. Они касались ткани и шуршали вместе с каплями дождя у самого носа.
Не пробовали спать, уткнувшись носом в стебли полевых цветов? Попробуйте преимущества ночного спа-салона в гуще кедрача, когда захочется снять стрессовое состояние и усталость от физической нагрузки. Помогает: проверено и подтверждено минздравом республики Бурятия.
Кстати, глава местной полиции тоже в этом убедился. Он нас нашел в лечебной чаще около одиннадцати вечера в прекрасном расположении как наших тел, так и нашего духа. Даже Шаман не хмурился, хотя обычно при взгляде на сотрудников полиции делался угрюмым.
Начальник был не один и при оружии, но злобных действий не предпринимал: спросил, сколько нас, посчитал в свете фонарика палатки, убедился, что все на месте, пожелал доброй ночи, помахал фонариком кому-то под холмом, наверное, водителю, и удалился.
Ему, скорее всего, положено было в те дни докладывать о месте нашей дислокации, он увидел брошенные вещи, пошел по следу и быстро обнаружил «партизан». Доложил, но, как мне показалось, антипатии к нам не испытывал, что и почувствовал Шаман.
Пока мы шли по Забайкалью, никаких конфликтов с «органами» у нас не было. Я даже удивлялся, что сотрудники ГИБДД ни разу не подошли к группе пешеходов на автостраде и не проинструктировали устно, какие меры безопасности мы должны соблюдать.
Силовики нас видели, но делали вид, что не заметили. Но когда на границе двух российских регионов общественность Читы торжественно передала нас в руки гражданских активистов Улан-Удэ, и в поле рядом с пограничной стелой был проведено шумное массовое мероприятие «передачи эстафеты», этакий свободный митинг, никем не санкционированный и без получения чьего-либо согласия на его организацию, вот тогда мы поняли, что время безучастных взглядов в нашу сторону со стороны начальников силовых ведомств подошло к концу.
 
Началось противостояние тех, кто проводит праздники свободы в поле у дороги, с теми, кому поручено «всю эту шоблу убрать и этот цирк закончить»,  как выразился один наш сторонник, бывший полицейский, рассказывающий, какая поступила директива республиканским службам из Москвы.

Есть у меня товарищ по имени Вацлав. Это, правда, не настоящее его имя, а позывной в бушующем море интернета, где он ведет многолетнюю непримиримую идеологическую битву с противниками президента Путина.
Еще когда я был в Тюмени и собирал деньги на «бубен для шамана», Вацлав написал мне, что Александр Габышев – не шаман. Он уже тогда изучил всю доступную информацию и подготовился к очередному сражению с «вихрями враждебными» протестного движения.
Надо сказать, что Вацлав – интеллектуал, способный книгу в пятьсот страниц прочитать за четыре часа и при этом помнить, что написано на каждой странице.
Разобрать по полочкам концептуальное содержание любого явления общественной жизни, найти аналогии в истории различных стран и народов, привести цитаты, цифры, факты – все это он делает виртуозно, раскрывая изнанку и вскрывая суть таким образом, что любой оппозиционер выглядит жалким последователем исторических неудачников, а любая оппозиционная партия или общественная организация – собранием недоносков и ущербных личностей. Это, если у Вацлава в этот момент хорошее настроение, а если плохое, то все оппозиционеры будут представлены моральными уродами, неграмотными имбицилами, пациентами психоневралогических диспансеров и прочим сбродом, достойным только стойла и похлебки.

В новейшей истории человечества было немало гештальт-терапевтов, которые прописывали для "сброда" и "отрепьев" одно и то же быстродействующее лекарство: фонарный столб. Для групповой терапии - стенка. Для массовой - газовая камера. Вацлав не призывал немедленно "лечить" пациентов, но казацкую плетку из сыромятных ремней в машине возил, демонстрируя символически свою готовность начать лечебную процедуру.
 
Между прочим, именно Вацлав создал в начале «нулевых» структуру под названием «Путинцы» и принялся разоблачать скрытых врагов президента в чиновничьей среде. Во враги Вацлав включил в те далекие годы нынешнего мэра Москвы Сергея Собянина и нынешнего министра строительства правительства России Владимира Якушева, которые в 2001- 2010 годах были поочередно губернаторами Тюменской области.
Задолго до создания Общероссийского Народного Фронта и Национально-Освободительного Движения Вацлав взошел на политическом небосклоне путиноидной звездой, указал направление их предстоящей деятельности и  наметил канву неустанной повседневной работы.
Однако, президент не оценил усилия Вацлава, поскольку не имел столь мощного интеллекта, и вскоре разоблачителю скрытых угроз чиновничьего заговора пришлось покинуть Тюмень. "Путинцев» разогнали местные правоохранительные органы, прокурор области конфисковал у них печать с портретом Путина на фоне двуглавого орла.
Так он сам оказался в роли оппозиционера, с которыми неистово боролся.
Но этот Вацлав, мой товарищ по «оппозиционному несчастью», не стал меня отговаривать от поездки в Читу к ненастоящему шаману. Наоборот, просил и даже требовал немедленно отправляться в путь.
Настоящий интеллектуал в зародыше явления видит его будущий общественный эффект.
Вацлав не ошибся, явление Шамана быстро начало приобретать общероссийский и международный масштаб.

В течение одного месяца мало кому известный пешеход с тележкой стал эпицентром самого массового протестного митинга в Чите, около него собрались на границе регионов активисты протестного движения Забайкалья и Бурятии, началась подготовка к митингу в Улан-Удэ, а потом произошли события на «площади Баирова», которые всколыхнули сознание общественности всей России.

Возможно, Александр Габышев не шаман в привычном для Вацлава понимании этого слова.В отряде он не пользовался бубном, в его тележке не было этого ритуального предмета, он не камлал, не дрался с абаасы, темными духами мира подземного, не выл по-волчьи и не летал над пламенем костра, раскинув руки, как орел небесный.
Он не называл себя ни темным шаманом, ни белым, как принято различать два основных религиозных направления шаманизма народа саха. Более того, он много раз повторил на камеру для журналистов: «Я не целитель, лечить не могу».
Он сам назвал себя «шаманом-воином», а когда один из гостей, его земляк из Якутска, спросил: «А такие бывают?», он ответил земляку: «Были», но больше ничего объяснять не стал.
В Якутии есть группы, изучающие опыт и практики родовых шаманов, например, северных улусов, но  нет у шаманов официальных званий, они не сдают экзамены в шаманских академиях и не получают никаких удостоверений. И металлическое «солнце» не носят на груди.
Но поверьте мне на слово, там чтят людей, о которых пошла народная молва, что это «сильные шаманы», уважают женщин-удаганок, слушают с любовью тех, кто проникновенно читает благословения-алгысы, сопереживают песне чайки или журавля, слова и звуки которой произносят в трансе исполнители, заранее не знающие, как и о чем они будут петь.
Эту народную культуру, глубину ее традиций трудно ощутить, считывая с интернета «гигабайты» информации в книгах по пятьсот страниц. Услышать надо этот «голос чайки», увидеть лицо женщины с закрытыми глазами, полетевшей над волною подсознания вдоль берега своей судьбы – печальной, как у многих женщин, когда дети сами обретают крылья и улетают вдаль, коснувшись напоследок белоснежных перьев материнского крыла.
Вы очнетесь после окончания этой песни и никогда не забудете, как летели вместе с чайкой, как были в небе, а не на стуле около стола в кругу друзей или на пне березовом в тепле горящего костра.
Не каждый обладатель удостоверения какой-нибудь школы магии или университетского диплома пользуется таким всеобщим народным вниманием, как женщина из племени древнего народа, умеющая петь, как пели в старину: душой родной природы.
Если всколыхнулись людские сердца и услышали голос одинокого путника на трассе, значит, это звучал голос души народной, звук сострадания и сопереживания, песня о потаенных чувствах, знакомых, близких и понятных.

Во время полевого митинга на границе регионов один из ораторов сказал: «Это не шаман идет по дороге, это совесть народная идет».

Поймут ли это интеллектуалы? Вполне возможно, когда посадят совесть в клетку и повезут в Москву на казнь, чтобы четвертовать и препарировать останки.
Русский бунт – бессмысленный и беспощадный. А движение совести – разве есть что-то более важное и ценное, что происходит на единственном пути России между восходящим солнцем и лучами неизбежного заката?

«Шаман зажег сердца надеждой» - так написали комментаторы самых первых роликов о нем. Надежда – не спичка и не зажигалка. Не гравицапа, что дает энергию для полетов через время и пространство с колокольчиком в носу. Она стоит в ряду приговоренных, но не умрет с последним обреченным. Надежда – это бесконечность, отсутствие начала и конца. Нетрудно догадаться, почему в нашей душе есть место Богу: потому что Надежда – это и есть Бог.

То, как мы объясняем силу и величие Надежды – детали нашего мировоззрения, но в подсознании мы все потомки древних племен, верящих в силу могучих духов, способных нас погубить и нам помочь.
Мы выжили благодаря этой вере, а не умению выстругать копье и стрелы. Поэтому склоняем головы перед духовной силой, а не перед горой оружия и ракетами соседей по «ущелью».
Жаль, что получив духовную поддержку и возможность победить, пляшем в обнимку с духами несчастий, не отказав им в удовольствии прийти на наше торжество.

В этом смысле религия народа саха по-человечески более понятна: духи подземные и небесные всесильны, но они одинаково искреннее симпатизируют храбрым, смелым, честным и правдивым людям. И если между собой духи порешают, что таким должна быть выдана награда, она найдет богатыря. У духов Неба и Земли свое «народное собрание», на котором демократично принимается коллективное решение о судьбе героя.
Подобное «собеседование» сил Света и Тьмы описал Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита», когда «ведомства» совместно устраивали будущее Понтия Пилата, его пса и главных героев после бала.

В делах духовных есть гармония, как и во всей природе, иначе бы нашего мира никогда не существовало. Большой взрыв, наверное, это момент настройки «инструмента» после того, как «темные» духи слишком сильно брякали копытцами по клавишам и «порвали струны». Полифония Космоса утратила гармонию. Появляется «настройщик», убрал «крышку», заменил струны, где-то их подтянул, где-то ослабил, и - прошу, господин Шуберт или господин Чайковский, я уступаю вам место у рояля.

Слово господин от слова господь, хотя  композиторы – отнюдь не святые праведники. Так и Александр Габышев: он не шаман в привычном понимании этого слова, но духи выбрали и пригласили к «инструменту» именно его.

Во время стоянки недалеко от границы Бурятии к нам приехали двое тихих и загадочных мужчин. Машинку свою старенькую поставили далеко от нас: вроде как, не к нам и приехали. Я глянул: стоят вдалеке, смотрят в нашу сторону – ну, местные, видимо, какие-то дела у них в этих местах.
Отвлекся на свой чай, кружечку приготовил, ложечку достал, заварочку рассыпную из коробки «гринфельда» неспешно достаю, чтобы не рассыпать ни одной чаинки. Этот сорт специально для меня закуплен, ребята и девчата пользовали пакетики чайные с трухой «высокогорной».
«Гринфельд» отдавали мне в руки, и хранил я его в правом углу своей палатки: ночью и без фанарика мог легко найти, а ложечки у меня лежали в каждом кармане. Не обманываю, одна в брюках, другая в куртке, третья в рюкзаке, четвертая у входа в палатку тоже с правой стороны.
Зачем так много ложек? Когда постоянно переодеваешься перед наступлением ночи, ложки имеют обыкновение бесследно исчезать в траве до утра. Шаришь рукой – нет нигде. Утром находишь перед палаткой – лежит, дожидается. Это они так играли со мной в прятки, они же маленькие ложки, а все маленькие ложки, не достигшие зрелого возраста и размеров, любят в лесу прятаться и озорничать.
Иду к костру, ба, двое мужчин, что были вдалеке, сидят рядом с шаманом у костра. И больше никого вокруг: воины пропали вместе со своим командиром – улетели шумной стаей за товарами походной необходимости или просто поскакать на «крылатом» красном коне в ближайшем поселке или городке.
Остальные задремали, наверное: дневной путь мы прошли, покушали, погода – чудо, тихо, солнечно, мы на славной и сухой полянке, тут любой задремлет, прикрыв веки под длинной предвечерней тенью от молодых сосенок за час до файв о клока.
Мужчины о чем-то говорят с шаманом, но разговором это трудно назвать: один из них скажет пару слов затем сидят молчат. Второй скажет пару слов, опять молчат. И Шаман точно так же: ответит односложно «да» и только головой кивает в знак согласия.
Сидят все тоже необычно: по-турецки, как говорили мы в детстве в нашем поселке на берегу реки.
Сухо, земля теплая, на ней ковер из высохших иголок: можно даже пожилым мужчинам сидеть на покрывале, что расстелила летняя природа, и не бояться потерять остатки инь, которые еще не в янь.
Вода в моей железной кружке быстро закипела, чайная пена поднялась над ее краем, превратив на несколько секунд чай в пивной напиток, я взял перчатку и быстро снял варево с углей, чтобы не пропустить момент, когда аромат чая летит в воздух из каждого лопнувшего пузырька темно-коричневой пенки, смешивается с дымом и приобретает запах кострового чая – самого вкусного из всех, что приходилось мне пробовать на жизненном пути.
Тороплюсь, поскольку гости перестали говорить вообще: наблюдают за моими действиями и молчат. Я им помешал вести беседу. Может, они  хотят чая? Глянул, около них нет кружек, значит, беседуют «на сухую», если предложу, они меня простят за то, что я им помешал.
- Хотите чая?
Оба мужчины одновременно кивнули головой в знак согласия: без слов.
Нашел три чистых кружки, на всякий случай протер их бумажным полотенцем, вдруг девчата их не ополоснули чистой водой после коллективного обеда, и разлил весь приготовленный чай по этим кружкам: две – гостям, третью – Шаману.
- А себе? – сказал один из гостей.
- Я сделаю новый.
И опять «шаманю» у костра.
Поэтому я и услышал, о чем говорят гости:
- Месть замыкает круг, зло возвращается на землю, - высказался гость.
Молчат.
- Мстить – грех, - ответил Шаман.
Молчат.
- Гнев не приносит счастья, - говорит гость.
Молчат.
- Только прощение, - отвечает Шаман.
Молчат.
Приготовил вторую порцию, теперь сидим у костра и молчим вчетвером: два гостя, Шаман и я. Никого не тяготит молчание: каждый делает глоток и смотрит то на огонь, то на облака, то на верхушки молодых сосен слева, то на дорогу справа.
Хорошо. Тихо.
Стараюсь не шевелиться, потому что мне казалось, гости вслушиваются во все звуки, которые возникают вокруг: кто-то  вышел из палатки, мы слышали звук застежки «молнии». С дороги кто-то просигналил нам: дальнобойщик увидел синюю юрту и по привычке нажал на клаксон.
Птицы пролетели над нашими голосами, сели на ветки молодых деревьев.
Мужчины встали, сказали мне спасибо и сделали небольшой наклон, но не мне, а через меня всей полянке, где стоял наш лагерь. И птицам на деревьях.
Шаман их проводил немного, сделав вместе с ними несколько шагов.
Последнее слово, которое я услышал из их уст, было - сансара.
Последнее слово Шамана, которое он произнес уже вдалеке от меня – тангара.

Если кто не в курсе, то кратко и упрощенно поясню смысл этих слов. Сансара – в философии буддизма означает круговорот рождения и смерти, тангара - древнее тюркское слово, означающее божественный дух Неба и Добра.
- Кто это был, Саша? – спрашиваю его, провожая взглядом двух мужчин, уходящих к старенькой машинке на обочине дороги.
- Ламы из Бурятии.
- Настоящие? – я удивился, потому что мужчины были одеты в самую обыкновенную одежду: брюки, рубашки. Никаких оранжевых накидок и босых ног, да и прически у гостей самые обычные, какие есть почти у всех, кому около пятидесяти лет: небольшой чубчик, волосы подстрижены, но не наголо под бритву.
- Настоящие, - ответил мне Шаман, который сам находился под сильным впечатлением от визита гостей.
- Зачем приезжали, пригласить в дацан?
- Познакомиться.
- Может, Саша, надо было собрать весь отряд к костру?
- Ламы увидели то, что хотели.

Мне этого краткого ответа было достаточно, потому что Шаман был в хорошем настроении. Полагаю, ламы смогли найти какие-то слова, которые он понял, как знаки приветствия и пожелания счастливого пути. Они и без слов могли дать это понять – одним полупоклоном в сторону лагеря.
После их ухода, я тоже чувствовал в душе радость и умиротворение. Пить чай с религиозным учителем тибетского буддизма – это не процедура и не церемония. Это – молчание лишнего, чтобы услышать главное.

В Забайкалье я встретил много замечательных людей, но никто из них не был священником или служителем какой-либо религии или культа. Леха Кочегар – точно не монах. Два Спартака и Ачот – они из Якутска, это, конечно, за Байкалом, но к представителям Забайкалья я их причислить не могу.

Можно было бы упомянуть Алексея, алтарника православного храма, что ночевал с нами одну ночь, но у меня от знакомства с ним осталось впечатление, как от встречи с братом-путешественником. Почему? Потому что этот алтарник в течение года проехал по России автостопом 12 тысяч километров. И он один из организаторов фестиваля кинодокументалистов в Севастополе. Миссию добра Алексей исполняет, когда собирает деньги на помощь тем, кто попал в беду: он создал группу в интернете, участники которой действуют адресно – вот конкретный человек, давайте найдем способ, как ему помочь.
Алексей живет при храме в Иркутске, он не забайкалец, хотя мне посчастливилось встретить его на дороге где-то ближе к Чите, чем к Иркутску. Он подарил мне шерстяной нагрудник ручной вязки, чтобы, как говорится, я не кашлял, и его подарок мне очень пригодился после досрочной «выписки» из палаты республиканской больницы в Улан-Удэ с диагнозом двусторонняя пневмония. Хорошо, что тогда еще не штрафовали за побег из «карантина», и меня свалила с ног простуда, а не «китайский демон».
Алтарник Алексей одним из первых снял на видео и выложил в интернет короткий фильм о шамане и его тележке, он сделал это еще до появления Ангела и Ворона. Первым ангелом шамана был алтарник-документалист по имени Алексей.
А у меня отчество – Алексеевич, мы с алтарником быстро подружились. Шаман к нему тоже относился тепло, и когда они вновь встретились на трассе,  обнимал Алексея весело и радушно.

Добавлю к вышесказанному еще несколько слов об Алексее, но из другого периода, когда я после пикетов и митинга в Якутске вместе с Игорем Коношановым «кочевал» в сторону Шиеса и Москвы. Извините, за авторскую слабость, нарушу пространственно-временной континиум.
Провели мы с Игорем на главной площади Иркутска «пикет Деда Мороза», звонит Алексей, приглашает на ночлег в квартиру.
- Что за квартира, Алексей? – спрашиваю, так как всегда боюсь кого-нибудь стеснить.
- Вам понравится.
- Никому не помешаем?
- Никому.
Приезжаем: элитный дом, заходим, мать честная, простор, отделка, мебель – высший класс. Монте-Карло для папы Карла.
- Так вот, оказывается, как живет рекордсмен автостопа России! – с восхищением говорю Алексею.
- Это не моя, я живу на складе рядом с храмом и сплю на раскладушке, это квартира доброго человека, который предложил мне пожить по-человечески хотя бы три дня.
Располагаемся, я ищу душевую кабину, но вместо кабины нахожу большую комнату с огромной белой лоханью и никелированными ручками по ее периметру. Вот это да – джакузи!
Первым пошел в «ванную» Игорь, потому что мы с Алексеем заболтались, вспоминая дни похода. Вот мой черед плескаться, я уже голый, но как бы я не вертел краники и ручки, вода в джакузи не бежит. Понимаю, что вся сантехника должна быть расчитана на дурака, но я, наверное, по умственному развитию еще не достиг даже стадии дурака – не могу включить воду. Прямоходящие не пользовались джакузи, в их недомозге нет нужных знаний, а подсознании не выработан навык нажать и повернуть. Тащить, кидать, в отдельных случаях ткнуть пальцем – это все, на что они способны.
- Игорь, - кричу голый в «ванной», - помоги!
Он бежит, думает, что-то случилось, встает передо мной: что?
- Вода не бежит, - вздыхаю, - крутил всё, что крутится, не помогло.
Он смеется: беда с этими стариками, они и на вокзалах не знают, как «включить» воду в кранике или струю горячего воздуха для «вытирания» рук.
Он мне включил один режим из двух десятков возможных в этой сияющей лоханке. Мне было не до струйного массажа: ладно, хоть краники не поломал.
Алексей позвонил хозяину квартиры и попросил разрешения ночевать вместе с Дедом Морозом и виконтом Де Газелем, как звал я Игоря Коношанова после его ареста в Улан-Удэ за неподчинение «законным требованиям сотрудников полиции». Я в шутку говорил ему, что надо было представиться гражданином Франции и объяснить судье, что род де Газелей не пал так низко, чтобы склонить голову перед фуражкой продажного российского мента.
- Вы что, уже Новый год празднуете, - спросил хозяин с тревогой в голосе.
- Нет, это у них такие бубенцы, они из группы якутского шамана.
Хозяин вообще дар речи потерял, но в Алексея верил и свое согласие все же дал. Я потом ролик об алтарнике снял в этой квартире с «бубенцами». Кто ролик видел, теперь будет знать, как мы  в нее попали.

В Бурятии мне везло по всем направлениям и уровням человеческого общения, в том числе, по линии религиозно-культовой.
Идем по долине реки Селенга – самой большой и полноводной из всех, что впадают в Байкал. Впереди большой поселок, трасса проходит по его главной улице. Никто нами не интересуется, да и людей не видим: дома стоят, а у ворот и полисадников никого, хотя уже не раннее утро, время около одиннадцати, почти полдень.
Так и прошли весь поселок без единой «паузы».
Последний дом, последняя ограда, дальше поле, слева берег Селенги – хорошее место, чтобы сделать небольшой привал, умыться, постоять у воды большой реки, полюбоваться видом гор, окружающих долину.
Нас, кажется, кто-то ждет на этой поляне. Подходим ближе, точно: местные жители приготовили праздник. Приготовили в самом прямом смысле: сварили и принесли на огромном блюде бурятские национальные кушанья. Звучат добрые слова, нам дарят синие ленты атласной ткани в знак благословения и дружбы.
Неожиданно. Мы же думали, что об отряде в этом поселке никто не слышал, а если и слышал, то никаким образом не собирался высказать свое отношение к его движению. А оно вот как получилось: официальной встречи не устраивали, не положено по политическим соображениям, зато проводили, как дорогих гостей со словами благодарности и угощениями за чертой границы муниципального образования.

Народ в Бурятии необыкновенно мудр: зачем дразнить власть несанкционированной церемонией, если можно всё высказать и все сказать горячей пищей на подносе и синей лентой – символом добра.

Бунтарей рождает неправедная власть, народ рождает миротворцев.

Помню, как остановилась напротив нас белая машина с надписью большими буквами вдоль борта «Баиров». Мы разбили лагерь у самой дороги, машина, можно сказать, стояла прямо в лагере.
- Это чья такая? – спрашиваю у ребят.
- Его, - отвечают мне соотрядники и показывают на молодого парня, что сидит на поваленном дереве у костра.
Подхожу к бревну, смотрю, слушаю. Парень симпатичный, общительный, веселый. Рассказывает, как собирал подписи, чтобы зарегистрироваться кандидатом в депутаты, смеется:
- Эта подпись фальшивая, говорят мне в избиркоме, она поддельная. Как поддельная, это подпись моего соседа Николая. Вместе с Колей прилетаем в избирком: вот он, вот его паспорт, вот его подпись, проверяйте. Не будем, ваши подписи уже признаны недействительными, вам в регистрации отказано. Смешно, правда?
- Вы в госдуму выдвигались? – спрашиваю несосоявшегося кандидата.
- Да вы что, какую госдуму, в поселке я выдвигался.
- Сколько сотен подписей признали недействительными?
- Да мне всего надо было собрать 50 подписей, я обошел соседние дома на улице и собрал. Каждого видел лично, с каждым говорил сам.
- Вы самовыдвиженец?
- Он самозадвиженец, - шутят мои соотрядники, парень смеется вместе с ними.
В тот день я даже не спросил его имени, запомнил лишь навсегда фамилию на борту машины.
Зачем он приехал к Шаману? Высказаться, прежде всего. В выборах он участвовать уже не мог, задвинули, но хотя бы получить моральную поддержку от отряда, что шел бороться с демоном власти – жульничеством, хитростью, наглостью власть имущих.
Мы шли к Улан-Удэ, его родному городу, он видел в нас союзников в борьбе за правду, честность, справедливость.
Вот почему бы не зарегистрировать кандидата в депутаты местного органа власти, у которого избиратели – его соседи? С точки зрения правящей кодлы – низзя: он не согласовал свое выдвижение с ячейкой правящих единороссов, он для них опасный «выскочка». Вдруг победит «правильного» кандидата, испортит статистику очередного политического успеха партии Единая Россия в Бурятии и по всей стране. Ну, и отодвинет от бюджетного корытца чей-то местный клан.
Баиров – парень упорный, не успокоился, не отошел в сторону. Так вот и зародился в нем бунтарский дух – от обиды за оскорбление, которое нанесла ему власть своей наглостью и ложью.
Мы могли ему помочь участием в огромном митинге, который бурятские оппозиционеры планировали организовать в столице Бурятии во время нашего пребывания в городе. Там ведь не один Баиров чувствовал себя оскорбленным и униженным, там тысячи жителей недовольны тем, что вокруг Байкала выжигает и вырубает леса «прокитайская» мафия в лице глав администраций поселков и городов, выбираемых и назначаемых «правильно» под надзором республиканской властной верхушки и «группы товарищей» на вершиной властной вертикали России.
Буряты, живущие в Монголии, не меньше наших обеспокоены судьбой Байкала, они через доверенных друзей в Китае знают точно, сколько, кому, в какой кабинет и когда занесли круглую сумму, и сколько нолей было в цифре этой суммы.
Мафия любит порядок в бухгалтерии и строгую отчетность: ни один юань не будет выдан без соответствующего иероглифа в графе расходов. Китайцы все записывают и хранят свои бухгалтерские книги тысячелетиями. Они и бумагу изобрели для удобства составления и хранения отчетов.
Юаней у китайцев много, Байкал купить они не могут, а вот единороссов в органах власти купили всех до одного.
Включая, тех, что прячутся в бункере от вируса экспансии Китая на территории России.
Я был в Китае – это очень сильная страна. Очень. Она наступает медленно, но неотвратимо. По крайней мере, пока ничто не сдерживает нашествие Китая на восточные территории нашей страны. И вся Восточная Сибирь, и озеро Байкал уже сегодня стали «спорными территориями» между простыми жителями и российско-китайской мафией. Между коренным населением бурятов-скотоводов и пришлым  племенем китайских древесно-стружечных машин.
Монголы, они давненько относятся к китайцам с определенной долей подозрения на «коронавирус». В Джасаке, что написал Чингисхан, есть такие строки, цитирую: «За убийство чужеземца в мирное время нужно уплатить штраф. За мусульманина – сорок золотых монет, за китайца рассчитываются ослом».
Это был – закон!
Оппозиционные активисты Бурятии сожалели, что Шаман принял решении обойти Улан-Удэ и не участвовать в митинге протеста. Думаю, он задолго до встречи с шаманами Тэнгери прислушался к просьбе религиозной общественности не обострять политическую предвыборную борьбу, которая в августе была близка к своему наивысшему накалу.
К нам, например, приезжал один из представителей «официального шаманизма» в праздничном национальном одеянии, и он долго беседовал с Шаманом наедине. После Шаман сказал нам, что выступать на митинге не будет, те горожане, кто захотят  с ним встретиться, найдут наш лагерь на окраине города.

Именно власть сеет семена раздора в умах граждан, раздувая ветром ложной информации волны ненависти и злобы в людских душах. Тот, кто нас видел и с нами встречался, никогда не сказал бы, что мы жаждем кровопролития и войны, если ему не заплатить за ложь и дезинформацию. За деньги из святого в два счета сделают преступника. Один счет на зарплату, второй на премию.

Иногда мне кажется, что власть умна и способна на многоходовки: забрать у нас «красного коня», чтобы спровоцировать Шамана на ругань и угрозы, после чего обвинить в призывах к насилию и необходимости вооруженного восстания. Конфисковала нашу «белую газель», чтобы спровоцировать оппозиционных активистов на несанкционированные акции протеста на центральной площади Улан-Удэ, после которых изолировать особо буйных и решительных – прежде всего Дмитрия Баирова.

Может, власть умна, должна быть умной, если хочет сохранить личные многомиллиардные сбережения, накопленные за годы бесконтрольного владения ресурсами страны. Любой проявит изобретательность, когда не хочется расстаться с коробками валюты «из под обуви» государственных служащих или баулами с банкнотами внутри.
Но если ты умен, зачем ты даешь в руки парней, одетых во все черное, топорики для взлома замка микроавтобуса на городской площади, чтобы ворваться внутрь салона и арестовать Баирова? Он что, матерый нелегал, и по-другому его нигде не обнаружить и не взять, кроме как здесь и сейчас при большом стечении народа?
Топорики народ запомнил. Власть дала топорики, а народ позже схватит топоры. И полетят головы отрубленные, и падут на землю черепа проломленные обухом плотницкого топора.

Вор может быть хитрым и даже хитроумным, но умным я его никогда не назову. «Воровать ума не надо, воровать – не создавать», как написал в одном из своих стихотворений поэт отряда Леший.
Слова ум, честь и совесть можно приписать себе, ими укрыться, под ними спрятаться, но украсть эти добродетели невозможно.
Хотите украсть у народа совесть? А зачем вору совесть? Тем более, умному.

Обман зрения и слуха, мастерство вранья, ловкость приемов жульничества и мошенства – вот ваши достижения, суть вашего искусства и ума, господа-товарищи.

Кого может обмануть человек на трассе? Дальнобойщиков? Так после первого же обмана ему придется убежать с дороги и прятаться в кустах.
Шаман покинул родной город, долго шел по трассе, всем открылся. Ему в дороге нечего скрывать. Вставайте рядом, умники из власти, и в этом случае я признаю: вы, как и он, умные ребята, желающие искренне всем мира и добра.

Глава 4.

«Спящий лев» проснулся, когда мы проходили мимо, застучало сердце: бум-бум-бум. Внизу, в долине, мы пока не видим нас ожидающих и ждущих с нами встречи, но слышим звук ударов в десятки бубнов – бум-бум-бум.
Ритм очень быстрый, ритм ударов сердца в моменты напряжения, волнения и страха – бум-бум-бум.
«Спящий лев» - священная гора бурятов. Рядом горка из камней – «Сидящий Будда». Напротив горки с другой стороны дороги – «Аввакумов Крест».
Какое место! Это место силы духов и силы духа. Здесь бы остановиться на три дня и поклониться всем: и духу Льву – царю природы, и духу Будды – символу покоя, и Аввакуму, неистовому защитнику древней православной веры и обличителю царей.
Нам передали, что сегодня нас остановят на дороге шаманы Тэнгери, их задача – прекратить движение Шамана. Возможно, это последний день, когда отряд идет по трассе.
Александр Габышев принял предупреждение со всей серьезностью, он к встрече готовился с самого утра.
- Будьте все время рядом со мной, - сказал он Валентину Дворнику, Саше Инженеру и мне. – Если зададут вопрос, на который я не смогу ответить, помогите мне.
Вероятно, Шаман предполагал, что соберется большое количество народа, шаманы Тэнгери попросят его объяснить цель похода а потом обратятся к людям с вопросом, дает народ Бурятии согласие на прохождение по своей родной земле отряда или не дает.
Если народ скажет: пусть идет, его пропустят дальше, если скажет: нет, - как он пойдет против воли народа?
Мы готовились выступить на собрании народа. Валентин перелистывал страницы своей книги, Саша Инженер просматривал толстую тетрадь с конспектами тех книг, прочтение которых сформировало его мировоззрение, я хотел кратко объяснить, почему сам иду вместе с отрядом.
Мы думали, что встреча и народное собрание будет организовано у священного места бурятов – горы под названием «Спящий лев». Утром выдвинулись пораньше, чтобы успеть дойти до горы к полудню. Шли в ускоренном темпе, Шаман спешил, он был сосредоточен и молчалив – готовился.
Еще до выхода на трассу утром он всех предупредил: «Бурятские шаманы – очень сильные шаманы. Когда мы с ними встретимся, стойте рядом со мной и никуда от меня не отходите».
В это день мы шли по трассе рядом друг с другом, не растягиваясь в колонну «по одному». И тоже помалкивали: чувство опасности сближает лучше всяких слов.
До «Спящего льва» было три часа хода, мы прошли больше десяти километров, у горы никого нет, только китайские туристы стоят на смотровых площадках и поднимаются по ступенькам, их машины с синими номерами стоят на парковке внизу. Машин с российскими номерами – ни одной. Китайцы обратили на нас внимание, делали фото, но Шаман шел и шел без остановки.
Подъехал Женя Ворон, сказал, что нас ждут в другом месте – в долине, ближе к реке Селенге, километрах в пяти внизу.
Шаман стал шагать еще быстрее. И тут-то Лев проснулся: у меня застучало в ушах: бум-бум-бум.
Прошли километр, два, и я понял, что в ушах отдаются ритмичным шумом не только  скачки давления крови от усиленной работы мышцы сердца, они сопровождаются ударными звуками снаружи: бум-бум-бум.
Это – бубны, много бубнов, мы – сближаемся, они – близко.
Женщины с бубнами и мужчины в национальных нарядных одеждах стояли справа от дороги. Рядом с ними несколько полицейских машин и журналисты с телекамерами. Сама дорога была пуста. Мне показалось, что никто нас задерживать не собирается, наоборот, полиция сдерживает собравшихся от того, чтобы они перегораживали движение машин.
Но вдруг и женщины нарядные с бубнами, и мужчины быстро перешли дорогу и окружили нас на обочине с левой стороны.
Шаман остановился, а полиция продолжила следить, чтобы трасса перекрыта не была.
Валентин, Саша Инженер и я зря готовились к диспуту, вопросам и речам. Шаманы Тэнгери хотели говорить только с Александром Габышевым, обращались к нему и ждали ответа на свои вопросы только от него.
Отряд встал вокруг тележки, но не весь, а те, что шли по трассе. Часть воинов и Женя Ворон оказались отодвинутыми куда-то на периферию точки встречи, туда, где были полицейские и люди в штатском, возможно, из администрации района или правительства республики.
Поскольку я шел первым, меня сначала прижали к Шаману, а потом сдвинули от него чуть в сторону, чтобы не мешал. Когда я напомнил собравшимся, что никто не имеет права задержать нас на федеральной трассе, кроме сотрудников правоохранительных органов, меня отодвинули подальше еще на метр от Шамана, я видел его лицо и слышал, что ему говорили самые авторитетные шаманы Тэнгэри, но поддержать «плечом» уже не мог.
Сейчас, когда я пишу эти строки, воспользуюсь расшифровкой сказанных фраз по видеозаписям, которые появились тогда в интернете. Их проанализировала и подготовила для меня Елена Тарасова, которая внимательно следила за передвижением отряда.
- Если ты шаман, почему ты не поклонился Святой горе? – два верховных шамана, рыжебородый и тот, что постарше, задавали вопросы и говорили по очереди.
Александр Габышев им не отвечал, но очень внимательно слушал каждое их слово:
- Ты не шаман, ты это через десять километров поймешь.
- Раз ты нарушил заветы, ты нарушил основы религии, ты не шаман.
- Нам до политики нет разницы. Нам гармония нужна. Нам не нужна война кровопролитная. Чтобы жил народ спокойно, без войны. И так нормально.
- Зачем ты говоришь: я хочу разжечь войну, хочу убить людей? Последнее возмущение у нас было, когда начали проклинать наших людей: детей, внуков. Я думаю, шаманы так не делают. Почему вы нарушаете основы нашей религии, которая говорит – не убей, принеси людям гармонию и свет. Шаманизм никогда не враждовал.
Мне хотелось, чтобы Александр Габышев немедленно ответил на эти обвинения. Я шел с ним много дней и никогда не слышал, чтобы он говорил о желании разжечь войну и убивать. Почему он молчит?
Шаманы Тэнгэри выговорились. Последние слова рыжебородого: «Называй себя, как хочешь, хоть воином, хоть кем, но шаманом себя не называй».
И Саша наконец-то ответил:
- Я шаман-воин.
Ни слова больше. И его собеседники, что говорили от имени всех шаманов Тэнгэри, тоже замолчали.
Мудрые люди – они понимают, что правда не в словах. Достали шаманы главное, с чем пришли на встречу: молоко и чашки для исполнения древнего обряда гостеприимства. И сделали каждый по глотку. Сообразили на троих, причем, радушно и сердечно, как мне показалось.
Александр взял добрую инициативу в свои руки, то есть, чашу с молоком, и обошел с ней вокруг всех нас, членов отряда, сгрудившихся вокруг его тележки. Он каплями молока очертил белый круг защиты и благословения, затем передал чашу хозяевам земли.
Шаманы расступились, отряд пошел дальше. Лев успокоился и задремал в лучах катившегося по его спине солнца. Гора Святая проводила нас узором света и теней на склонах у вершины. Крест Аввакума у ее подножия остался в памяти, как две черточки людской судьбы: одна на небо после горя и страданий, другая вдоль земли через долину от чаши с ядом к чаше с молоком.

Не знаю, обратили ли вы внимание на то, что во время последнего выступления президента России с Посланием к нации, трибуна, с которой он говорил, стояла в центре белого круга, очерченного полосой молочного цвета.
То, что называют магией древних народов и племен, на самом деле - повседневная практика современной общественно-политической жизни. Жрецы ее исполняют свою миссию не только в храмах. Они служат духам света и тьмы вдоль всех дорог, по берегам всех рек, у всех источников и родников, в рощах на холмах, на островках и островах. Они повсюду. В Кремле их – пруд пруди. Где чистые пруды, застенчивые ивы? Где культ света солнца, а где пещерной тьмы?
Кто-то кропит землю молоком, кто-то нитрокраской. Каждый надеется спастись и каждый ищет тех, кто может подарить надежду на спасение.
Влечет не вера в магию, а магия веры.
 
Кремль обратил внимание на шаманов Мексики. А вот когда тяжело заболел Петр Первый, ему в помощь решили позвать десять шаманов из Якутии. Это исторический факт. Но самолетов не было в то время, пока гонцы добирались до Якутска, царь почил в бозе.

Нельзя сказать, что обвинения в наш адрес со стороны шаманов Тэнгэри были абсолютно беспочвенны. Так не бывает, какая-то почва для ростков подозрения и недоверия всегда имеется, особенно, если за составом почвы кто-то усердно следит и что-то там в нее подмешивает.

К нам несколько раз присоединялись сторонники или поздно вечером, или ночью. Добирались автостопом, шли на огонь костра. Обычно мне никто не мог помешать спать до начала рассвета, но один раз я все же проснулся от громкого разговора и уже не смог заснуть: кто-то радостно громким голосом восклицал, что душа его счастлива – он искал отряд и вот нашел. И дальше о том, как искал, и о том, как ему радостно.
Я выбрался из палатки, чтобы попросить дежурных соблюдать ночную тишину. У костра стоял худенький паренек, рядом лежали его рюкзак и гитара.
- О, Дед Мороз, я видел ваши ролики…, - и паренек начал делиться впечатлениями от просмотров.
- Вас как зовут? – спрашиваю паренька.
- Дима, я из Якутии.
- Дима, вы можете говорить тихо, а еще лучше – вообще не говорить, чтобы не мешать отряду отдыхать? – грубовато обратился я к вновь прибывшему.
Он почувствовал в моем голосе нотки недоброжелательности и, как мне показалось, расстроился от того, что я обратился к нему холодно, но все же протянул руку:
- Здравствуйте, я мечтал увидеть вас.
- Здравствуйте, Дима, извините, что ругаюсь, но поймите: все еще спят, а вы очень громко говорите и смеетесь. Это ваша гитара?
- Моя.
- Отлично, Дима, у нас в отряде нет гитары, вот все проснутся, и вы нам споете что-нибудь бодрящее с утра.
- Я не умею играть, - говорит Дима.
- Как не умеете?
- Никак, но я буду учиться.
Поутру Диму записали в воины, и он отправился учиться добывать дрова и воду. Ни разу я потом не видел, чтобы Дима брал в руки гитару.
Подходим однажды к месту стоянки, дневной переход закончен, видим костер, кухню, наши вещи на поляне – можно сворачивать с трассы и обустраиваться на ночлег, тут звонок Шаману: нашего «красного коня» остановил инспектор ГИБДД, машину забирают на штрафстоянку.
- Где? – спрашивает Шаман.
- Километр дальше от стоянки, - объясняют ему.
Шаман поворачивается к нам:
- Воины, за мной!
Бросает тележку у обочины и идет без нее вперед. Парни - за ним. Я беру собачку Долли на руки, потому что она уже рвется к месту лагеря и к кухне: она так привыкла, ее всегда отпускали, когда мы заканчивали путь на трассе, и тоже иду вместе с воинами.
Но Шаман хочет увидеть, сколько человек идет вместе с ним, и замечает меня с Долькой на руках.
- Ты куда, дедушка?
- Я с воинами.
- Тебе, дедушка, приказываю быть в лагере. Забирай Дольку и уходи.
Ждем с кухонным «персоналом» возвращения воинов, смотрим «стрим», который ведет с места события Князь, он же прирожденный комментатор, пробил его час – ведет прямой репортаж со «стадиона», где команда Шамана вступила в схватку с экипажем ГИБДД.
Правда, наш комментатор говорит мало и без свойственного ему энтузиазма и красноречия, но, главное, камеру не выключил, и мы видим все происходящее, слышим все, о чем говорят участники «соревнования».
Во-первых, я слышу голос Дольки: она лает на кого-то. Как так, я же сам принес ее в лагерь! Собачушка незаметно для меня ушпандорила вслед за Шаманом, будто чувствуя, что ему понадобится поддержка самых верных и преданных друзей. И она при этом не нарушила приказ: ей ведь не говорили сидеть в лагере.
Во-вторых, слышу голос начинающего гитариста, но его слова хуже лая Дорльки – это те самые угрозы, на которые акцентировали внимание шаманы Тэнгэри.
Молодой парень из Якутии говорил силовикам о том, что за арест машины их постигнет кара, и будут прокляты их дети.
- Господи, что он несет! – сказал я вслух, сидя у экранчика «телевизора» рядом с кухонным котлом в окружении тех, кто напряженно следил за «прямым эфиром".
А дальше слова Димы Гитариста: « Когда мы захватим всю Россию, мы таких, как вы, будем» - он не закончил фразу.
Что будем? Вешать? Убивать? Дима не договорил, но было понятно, что Дима грозил «таким» не продвижением по службе, не наградой и не премией в размере пяти окладов.
«Красного коня» у нас забрали, что было ожидаемо: документы на машину не в порядке, страховка оформлена непонятно на кого и так далее. До этого дня ей позволяли быть на трассе только потому, что начальство не приняло решения, что с нами делать: остановить отряд или пока не мешать. Но по «коню» с флагами решение  приняли: убрать.
Шаман вечером на собрании подвел итоги схватки: «Этот бой мы проиграли». Нас выручили другие «кони», благо, что в Бурятии много «лошадиных сил» и есть хозяева «табунов», которые готовы нам помочь.
На следующий день я выбрал время, тоже после дневного перехода, когда мы с Димой Гитаристом остались у костра одни.
- Понимаешь, Дима, - говорю ему, - я не иду захватывать Россию. У нас с тобой разные цели, мы не можем быть вместе в одном отряде. Одно из двух: или я ухожу из отряда, или ты. Посоветуйся с Шаманом, он подскажет, как тебе поступить.

И я ушел куда подальше от костра, потому что вокруг него стали собираться воины и гости с трассы.
А куда идти подальше: вижу за полем кустарник, за ним гряда холмов, поросших густым лесом. Пойду я лесом от этого костра!
Найду ручей, охолонусь, посмотрю на воду, текущую среди деревьев. Это помогает, когда река сомнений набирает силу внутри души и подмывает берега сложившихся устоев самоопределения целей и поступков.
Подхожу ближе к лесистым холмам, понимаю, что где-то между кустарником и началом лесистого подъема на холмы должна быть ручка или какой-нибудь ручей: кустарник обычно резко заканчивается там, где его отделяет от леса водное русло.
Прошел то метров двести через кусты – вот она, текущая вода. Ее немного, но журчит, переливается через камушки. В самом глубоком месте – по колено, я хоть и не курица, но вполне могу приять ванну. Разделся, умылся. Сел, сижу, смотрю.

Час прошел, может, полтора. Ладно, пойду в лагерь, моя палатка не поставлена, а дело к вечеру, да и прохладно стало у воды. Она же – ледяная, это горные ключи.
Пришел я со стороны кустов, значит, лагерь – там, определил направление и начал возвращаться. Иду, иду – нет никаких кустов, повсюду лес и толстые стволы сосен.  Куда подевались кусты? Я же на холм не поднимаюсь, а пути два: на холм или в кусты, где кусты?
Бам, вижу тот же ручей, в котором я купался, но только вода бежит в другую сторону. Неужели тут два ручья, бегущих в противоположные стороны? Не может быть, а как я мог подойти к ручью с обратной стороны?
Иду, иду – опять этот ручей. Перешагнул, несколько минут прошел по лесу – снова тот же самый ручей. Что за чертовщина!
Пять раз я пересекал ручей. Пять! Понял, что заблудился, не могу выбраться и все тут. Вам любой, кто однажды заблудился в лесу, скажет, что был удивлен этому обстоятельству. Не думал, не гадал, не знаешь, как это произошло, но вдруг не можешь выйти из леса к знакомому месту, хотя разумно и спокойно пускаешь в ход все известные тебе приемы определить свои координаты и месторасположение. Ладно бы запаниковал, а то без всякой паники «земную жизнь пройдя до половины, я заблудился в сумрачном лесу».
И лес становился все темней и сумрачней.
Надо позвонить ребятам, сказать, чтобы подошли к краю леса и подали голос: услышу – будет хоть какой-то ориентир. А раскладушку свою самсунговскую я, оказывается, с собой не взял. Мне что, готовиться к ночлегу прямо здесь? Зажигалка есть, соберу дрова для костерка, сухой мох и лапник для кроватки, буду греть то спину, то живот, а если вдрызг замерзну в утреннем тумане, взвою, как волк в мультфильме «Жил был пес».
Сел я на бережок «пятого» ручья и решил перед тем, как собирать дровишки, обратиться сначала к истинным хозяевам этого леса. И говорю вслух самым серьезным тоном: «Уважаемый Леший, уважаемые духи леса! Возможно, я запутался, как говорят люди, в трех соснах. Неправильно оценил идеи Шамана, цель движения отряда и свое в нем место. Возможно, я сделал ошибку, но я был искренним, когда сказал себе, что я ему нужен, и моя помощь ему необходима. Я не обманывал себя. Если ошибся, пусть буду сидеть тут ночью в наказание. Буду терпеть, куда деваться. Отпустите утром, я выйду на трассу и улечу домой. Решайте и простите, что многое в жизни я делал не так, как нужно, что ошибался часто и не понимал, куда лежит мой путь и где моя дорога».
Сказал, слушаю, что скажут «три сосны». Вроде, никаких голосов не слышу, кроме того, что слышен из души: встань и иди в том же самом направлении, что шел до этого. Попробуй еще раз. Последний.
Так и сделал. Иду, иду – опять ручей. Это уже в шестой раз, но место, где мне надо его перешагнуть, то самое, где я купался. Вот та ямка, где мне было по колено. Тогда кусты должны быть в двухстах метрах прямо по курсу.
Быстро прохожу эти двести метров – кусты. Еще несколько шагов, вот мое поле, вон палатки и синяя юрта.
Как я мог там заблудиться, не знаю, но догадываюсь.
Иду радостный, возбужденный, сейчас, думаю, расскажу ребятам необыкновенную историю про Лешего и духов, подхожу к большой палатке, что нам прислали из Якутии, она на краю поля, в ней воины живут, и вижу еще более необыкновенную "историю": из палатки выходит Дима Гитарист с гитарой в руках, размахивается, поднимает гитару над головой и об землю ее – бах! Один раз, второй, третий. Бросает гриф гитары с обломками деки на траву, вытаскивает из палатки свой рюкзак и уходит в сторону трассы.
Никто у костра в лагере не сказал ни слова в этот момент. Что произошло раньше, что послужило причиной – молчок.
Сел у костра, мне никто ничего не говорит, и я никого ни о чем не спрашиваю. Около палатки воинов ходит Саша Ангел и собирает «женоподобные» части корпуса гитары и плоские кусочки фанерной деки.
Собрал, положил рядом с костром. Женя Ворон бросил их в огонь.
Смотрю, как яркое пламя охватило сухие, лакированные, ярко-желтые дощечки.  Энергия солнца дает тепло и свет, энергия людских страстей – гробовую тишину.
- А со струнами что делать? – после молчаливой «паузы» спрашивает кто-то из ребят.
- Намотай себе на …
- Да не с этими, а с теми, что прислали из Москвы для Гитариста?
- Где они?
- Вот, в упаковке, днем передали, когда вы шли.
- Положи под тент.
Под тент – это к вещам и продуктам, которые мы хранили под огромным куском непромокаемой материи на случай неожиданного ночного дождя. Это – подарки нам от наших сторонников, это «материальная» поддержка, которая была весомой в прямом смысле.
Струны – прекрасные, гитары только уже нет. Отыграла музыка радости в душе у Гитариста. Душевный подъем и восхищение отрядом сменилось вспышкой гнева и прощанием без прощальных слов.

Так было, но знает ли об этом кто-нибудь из шаманов Тэнгэри? О том, как сказались на музыкальном инструменте слова проклятия, какая музыка играла после этих слов? Знают, иначе бы на встречу с нами они не взяли бы с собою молоко.

В героическом эпосе Олонхо богатыри народа саха, богатыри мира земного, срединного, по силе и уму не превосходили богатырей мира подземного. Они сражались на равных. Одним готовили оружие и снаряжение духи ремесла и охоты, других вооружали на битву духи подземных глубин. Встретятся, бьются, бьются, а одолеть друг друга не могут. И пока в мире верхнем, в мире высших духов, не найдется помощник земному богатырю, не одержать ему победы.
Но победит богатырь только посланника подземного мира, делегата, так сказать, а не сам нижний мир. Все миры, нижний, средний и верхний, продолжат существовать вечно, а битвы богатырские – это чтобы восстановить гармонию, когда «нижние» слегка перекалили кочергу, подбросив к небу угли вражды и ненависти, а верхние притушили пожар в людских сердцах, дав возможность в отместку за украденную красавицу невесту брякнуть  «делегата-женишка» хорошенько о камень на скале.

От человека требовалось быть храбрым и решительным, такого духи трех миров непременно замечали, внимательно к нему присматривались, совместно совещались и приходили к выводу: он прав, гармония нарушена, сейчас поправим.

В период между встречей у горы «Спящий Лев» и моментом, когда мы подошли к Улан-Уде, нам помогали и люди, и земные духи. Срединный мир  шел вместе с нами, а подземный не раздувал углей. Верхний был в покое, о шествии Шамана доложили президенту, если верить словам верховного главнокомандующего, лишь в сентябре.
Немного хуже обстояли дела лично у меня.
Некоторое время мы шли вдоль берега Селенги, и я надеялся, что однажды наш лагерь будет стоять прямо на берегу. Я вырос на реке в Сибири, и мой родной дом в поселке был в полусотне метров от ее берега. Называется она – Тавда, что в переводе с древних языков – песчаное дно. О смысле слова дно я в детстве не размышлял, для нас, поселковых мальчишек, главным было то, что дно песчаное.
 Летом на песчаном плесе, да в жаркий день, да когда в огороде все родительские задания выполнены и можно купаться не десять минут, как в пионерском лагере, а десять часов подряд с перерывом лишь на то, чтобы забежать в дом, отрезать толстый кусок хлеба, вывалить на него большую ложку малинового варенья и убежать с куском на берег, где вместе с пацанами съешь «обед» и продолжаешь жить у края бегущей мимо тебя воды, согревшейся в июле до комнатной температуры, вот твоя комната – от берега до берега и чайки над водой – картина на ее зеленых стенах и потолке, подвешенном на облаках.
Главная автострада России в нескольких местах  приближается к речным водам Селенги вплотную, но наш график движения был такой, что у воды мы делали лишь короткий привал, а ночлег раз за разом оказывался от реки далековато. Мы прижимались к автостраде, а не к берегу реки.
И вот одно из мест, где реку Селенгу вблизи мы видим в последний раз. От лагеря до нее – меньше полукилометра. Я пошел по колее, которая вела в сторону реки, на рыжем гравии виднелся след от легковой машины, наверняка, думаю, к берегу есть хороший подъезд, я хоть и пешком, и устал уже, но дойду быстро и не по кочкам.
Почему я тут вспомнил про кочки?
Я как-то в Забайкалье уговорил целую команду желающих искупаться пойти после дневного перехода на сенокос – вдали виднелись люди с граблями около  стогов сена. Саша Ангел посмотрел на гугл-карту: до реки Хилок – три километра. Для него нормально после дня пути пробежаться еще три километра туда, три обратно, но ребята – не, слишком далеко.
А я им говорю: река далеко, но рядом с сенокосом должно быть озеро. Ангел опять глядит в карту: нет озера, а я говорю: есть озеро.
Почему думаешь, что озеро есть, если его на карте нет? – они меня спрашивают. Видите, говорю, сарайчик рядом со стогами сена? Это летний лагерь косарей, они в нем живут во время сенокоса, а лагерь такой ставят только там, где есть вода.
Уговорил, пошли. Кочки, лужи, болотина, луг, кочки болотина. Еле дошли да косарей: трех мужиков в светлых рубахах. На сенокосе предпочитают носить светлые рубахи, даже белые, если есть в запасе: слепни, пауты и оводы не так одолевают. Боятся белого цвета кровопийцы.
Ангел спрашивает у мужиков: скажите, пожалуйста, как пройти к реке Хилок, которая, судя по карте, тут где-то рядом? Мужики не знают: ни разу отсюда к реке не ходили. Показывают, что надо идти к трассе, потом долго ехать, а уж потом заходить к этой излучине с другой стороны поля.
Понятно.
- А где озеро? – это я уже их спрашиваю.
- Здесь озер нет, - отвечает один из мужиков. Два других молчат.
Ангел разворачивается и уходит обратно к лагерю: нет тут озера, это и по карте видно. Но я упорствую:
- Скажите, мужики, вы здесь живете?
- Живем.
- А посуду где моете?
И один из мужиков нам говорит:
- А вы сами откуда?
- Вон тот парень в синих шортах, он с Сахалина, я из Тюмени, Богатырь, вот, из Новосибирска, другие кто откуда, со всей России мы.
- Ну пойдемте, покажу, - говорит нам касарь с граблями, ставит «нструмент» рядом со стогом, который они уже вершили, то есть, подавали сено на макушку, и ведет к сараю. Подходим, сарай на взгорке, а за ним – шикарное круглое озерцо с деревянной лестницей к воде и мостками, с которых можно нырять – глубина у берега пять метров. Вот почему мы его не заметили: его окружает небольшой вал земли, заросший высокой травой.
Кричим Ангелу: стой, озеро есть!
Потом купались, с мужиком этим поговорили. Это его покосы, держит пять коров, у стога двое мужиков – его родственники, помогают.
- Всем у вас в деревне хватает покосов? – спрашиваю мужика, - Луг большой, но кочек и болотины много.
- Кроме меня скотину никто не держит в деревне, хоть весь луг коси, никому ничего не надо.
- Для пяти коров этих трех зародов маловато будет, - говорю мужику, как косарь косарю, я ведь тоже в молодости месяц сено косил.
- Поставим еще три, мы на неделю приехали.
Их лагерь, не в пример нашему, оборудован был основательно: скамейки поставлены вокруг очага на улице, столик на ножках, навес для мототехники и канистр с бензином. На «кухне» возле очага – полочки, ящички, полотенца на гвоздиках, зеркало на доске у входа в дощаное жилище, москитная сетка в открытом окне – у них в сарае даже окно было. Не палатка, а полевой дом в летнем исполнении.
- Спасибо за озеро, мужики! – когда уходили, я так с ними простился.

Ну вот, а к Селенге иду по ровной колее без кочек и болотины. Она приводит меня к дому на самом краю высокого обрыва. Это – берег, вот она красавица Селенга! Где-то далеко в Монголии, на родине Чингисхана, начинается тоненьким ручейком, а здесь – мощный широкий поток. Две третьих объема воды подарила священному озеру Байкал река Селенга. И тоже священная, овеянная легендами. Байкал и Селенга, неразлучная пара мужского могущества и женской красоты.
На обрыве оборудована смотровая площадка: простая лавочка из доски и двух вкопанных столбов, как раз такая, какая мне нужна, чтобы дать отдохнуть ногам.
Хотел присесть, но чувствую, это эта лавочка - не общественное место в городском парке, где каждый может сесть на любую свободную скамейку. Это место «хозяйское», его сделал для себя хозяин дома. Обидится, поди, если я без спроса усядусь на его лавку.
Дом справный, на крыше  - «тарелка» спутникового телевидения, забор стоит прямо, ворота тоже не покосились. Колея уходит под ворота и след от легковой машины туда же.
Постучал, вышел дядечка-пенсионер.
- Можно ли воспользоваться вашей скамейкой на обрыве? – спрашиваю после того, как поздоровался.
- Вы с трассы? – он меня в ответ спрашивает тоже после того, как со мной поздоровался.
- Да.
- Я вас видел, когда ездил сегодня на машине. А остальные где?
- В лагере.
- В каком лагере?
- В нашем, мы встали на ночлег вон там, у трассы.
- А, ну понял. Тут раньше лагерь был прямо на берегу, вон там, - он показал на противоположный берег реки.
- Не, мы пока еще не в том лагере.
- А того нет давно. Купаться, что ли пришли?
- Умыться.
- Умывайтесь, но вода холодная.

Не знаю, есть на Селенге песчаные плесы, скорее всего, нет. Еле зашел по камням в воду: ох, и холодная, - как в реке Тавда 1мая, когда мальчишки в нашем поселке открывали купальный сезон. Не прогревается здесь Селенга ни в июле, ни в августе. Наверное, никогда она не бывает комнатной температуры.
А скорость течения – такая, что еще шаг дальше в воду и унесет, как прутик, мимо домика на обрыве. Как потом выбираться на  берег, карабкаться по камням?
Я сделал так: преодолел желание выскочить из воды, лег на камень, что нащупал ногой, и держался за него руками. Вода неслась мне навстречу, получалось, что я как бы плыву вперед с огромной скоростью. Настоящая мальчишеская забава.
И манеха заигрался: замерз в воде.
Отогрелся тогда, когда взобрался по обрыву наверх к скамейке и там оделся. Подошел «хозяин», мы опять чутка поговорили:
- Что народ лагерный делал, лес валил?
- Мрамор добывал и обрабатывал.
- Считай, рудники, каторга, - говорю я, вспоминая мысленно строку Александра Сергеевича «во глубине сибирских руд».
- Тут какой-то особенный мрамор? Белый? Для чего добывать мрамор так далеко от дворцов царей? Белый мрамор требовался фараонам, но тот мрамор можно было отправить в столицу по реке. А отсюда куда его везли, в Китай?
- В Москву на отделку метро красным мрамором.
- Красным?
- Красный. Здесь добывали красивый красный мрамор.
Красная Москва, Красная площадь, красное метро – столица российская предпочитает красный цвет.
- Много было заключенных в лагере? – спрашиваю пенсионера.
- Десять тысяч человек.
- Враги народа?
- Они самые.

Эх, Родина моя Родина, сколько у тебя «врагов», которые любят тебя, как можно любить только родную мать и родную землю!

После похода перед Новым годом я был в Москве на ее главной площади и был в метро на станции «Площадь революции».
Красивый цвет, красивый мрамор. Цвет той реки, что наполняет вену и рвет зазубриной на топоре или куском свинцовой пули.
Стоял на Красной площади в пикете с плакатом «Вся власть – народу!». В костюме Деда Мороза.
Забрали меня стражники и этапировали с площади в отделение полиции Китай город. Какой-то малыш говорит мамке: «Смотри, Деда Мороза повели».
Полицейский сделал мне замечание: «Вы своими действиями формируете негативное отношение к сотрудникам полиции».
Я? Которого они ведут?

В отделении на стене перед будкой дежурного висит плакат, размером не меньше моего, что про народ и власть, и на том плакате указан телефон Доверия. После почти двух часов ожидания, когда на меня составят протокол о совершенном преступлении, я позвонил по этому телефону и доверительно сообщил женщине-майору, что образ Деда Мороза в российской традиции связывают с образом Николая Чудотворца, и арест гражданина в празднично-чудотворном одеянии может навлечь на отделение Китай-города наказание свыше.
Она мне объяснила незыблемое право полицейских задержать «носителя образа» на 72 часа. Тогда вся ответственность за последствия лежит на вас, сказал я ей. Она ответила, что меру ответственности определяет суд, и отключила связь. Ребята, говорю полицейским, вы тут два часа бумажки перебираете и делаете вид, что работаете. Вам бы поработать там, где свистят пули, чтобы проснуться и заняться полезным для народа делом.
Они закончили сочинять протокол, выпустили меня, и через пять минут на площади у здания руководства ФСБ засвистели пули, и весь личный состав отдела Китай-город, взмылив воротнички, побежал по улицам и переулкам заниматься делом - обеспечивать безопасность граждан во время уличной перестрелки.
Как вы помните, два сотрудника ФСБ погибли, нападавший был застрелен.
Все записи разговоров по телефону Доверия записываются, пусть убедятся, что я их предупредил: не превращайте службу в балаган, не издевайтесь над людьми и здравым смыслом.
Цвет крови на мраморном полу вестибюля здания ФСБ – отсвет красного мрамора, что добывали «враги» народа в горах вокруг долины реки Селенги.

После купания в холодной воде я начал кашлять, но в Бурятии мы кашляли все: и кто купался, и кто к воде не походил. Ночью наш лагерь напоминал больницу с «койко-спальниками» под открытым небом: в каждой «палате» за стенкой из тонкой ткани кто-то надрывался кашлем. Я то еще ладно, старчески кхе, кхе, и – заснул. Другие маялись всю ночь.
До Улан-Удэ оставалось 16 километров. Ночевать мы должны в доме на окраине города за рекой – там, где в царские времена селились люди «второго сорта»: неблагонадежные старообрядцы, ссыльные «политические» и каторжане. Подходящее место для отряда Шамана, провозгласившего своей целью изгнание демона из Кремля.

Свободным людям нет места в центре городов, поэтому они так бьются за право двигаться к центральной площади, там собираться и митинговать. Их место при царях – за городской чертой, подальше от людей благонадежных и благополучных.

Помните, как французские революционеры, сразу после отрешения короля от власти, массово переселялись с окраин во дворцы в центре Парижа? Самый симпатичный мне из всех революционеров Франции народный трибун Дантон и тот подался жить в центре города и отхватил  бесплатно прекрасный особняк.

Революционеры – просто люди, а людям свойственно требовать земную плату насилием и грабежом за победившие идеи свободы, равенства и братства.

Один, всего один революционер мира Эрнесто Че Гевара после победы революции на Кубе, получив должность руководителя банка Республики, а потом министра промышленности, не переехал во дворец. Ходил работать по вечерам в порт грузчиком, такой он был банкир-министр острова Свободы. А после выступления на сессии ООН, когда призвал мировую общественность поддержать освободительные движения и марши, он стал кумиром миллионов. И скрылся в джунглях, а не в бункере дворца.

Вот и Шаман не проявлял желания форсить с тележкой в центре Улан-Удэ. Он предпочел бы поле за городской чертой, но его уговорили расположиться в большом доме, только вот в каком?
Кто-то внес путаницу в первоначальный план сделать остановку в старообрядческой слободке в коттедже председателя общественной организации «Священный Байкал» Владимира Обогоева. Наш зам по тылу Женя Ворон назвал новый адрес, а потом другой, а потом третий. Мы куда-то шли, а куда – не знали. Известно было главное: нас многие зовут к себе и будут нам рады.
Этот денек не задался для меня с утра. Опять не завтракал, опять еле тащил ноги на девятом километре. Кашель становился все чаще и продолжительнее. На подъемах я начал задыхаться. Вдобавок, день выдался жарким во всех смыслах: солнце раскалило асфальт, ветра нет, голова в огне, ноги на сковородке.

Дошли до развилки: одна дорога ведет в центр города, на ней стоят полицейские машины, другая в обход, она свободна. Шаман покатил свою тележку туда, где полицейских нет. Сколько нам еще идти, он не знает. Зам по тылу мечется: все «явки провалены», мы уже в городе, а где будет ночевка, неизвестно.
Наконец, наши сторонники сообщают: нам предоставил жилище народный поэт Бурятии Есугей Сындуев. Сколько километров до поэта? Двадцать. У меня подкосились ноги.
Сказали бы три километра или пять, я бы как-нибудь дотащился, но двадцать – ноги в отказ и дальше ни в какую.
Сижу на обочине, подходит Виталий, житель города, я его знал хорошо, он часто к нам приезжал и много чем нам помогал. Что случилось? Не могу идти, болею. Ну-ка, быстро садись в мою машину. А отряд уже ушел вперед, но на машине то мы его догнали махом.
Хорошо «идти пешком» в салоне автомобиля: сиденье мягкое, из окна ветерок, над головой крыша. Хочешь воды? Рядом бутылочка минеральной газированной. Я ножки вытянул, кашлюю в кулачок и впервые за день испытываю что-то похожее на блаженство, когда все тело ломит, но тебе шагать не надо, ты без дополнительных усилий впереди отряда.

Виталий и его супруга Елена – это ангелы отряда по месту его дислокации в Улан-Удэ. Более смелой и решительной женщины в этом славном городе я не встречал. Если есть на земле красивые революционерки, то самая красивая из них – Елена. В ее характере дух борьбы сочетается с душевной отзывчивостью и добротой.

Из салона семейного автомобиля я наблюдал за обрядом встречи дорогих гостей, который провел для отряда бурятский шаман у священной горы на окраине города, слушал народные бурятские песни, видел, как подали нашему шаману чашу с молоком.
Город нас ждал, город нас встретил, а полицейские на входе и царские слуги во дворцах на площади – они присоединились к встрече позже, когда Дмитрий Баиров их пригласил на битву, пытаясь вызволить из неволи нашу белую «народную невесту» и ее друга виконта де Газель.
Меня привезли в дом поэта, но сам поэт в нем давно не жил, в огороде рос такой бурьян и такой высоты, что я еле пробрался через него в поисках туалета, усеяв всю голову семенами чертополоха, и, как оказалось, первым проложил к нему путь после нескольких месяцев абсолютного покоя, в котором пребывал нужник, столь нужный для двух десятков человек, появившихся в бурьяне позже. Это единственное полезное дело, что я смог сделать для отряда в ожидании, когда он преодолеет двадцать километров по объездной дороге и переулкам «нахаловки», как в Тюмени зовут подобные микрорайоны в городской черте.
Костер в огороде разожгли дежурные по кухне, они же и подвесили котлы. Лагерь в огороде – это было что-то новое в нашей бродячей жизни.
В дом вели ступеньки деревянного крыльца, на одной из них я сел, прижавшись к перилам, и так сидел, пока не начал бредить.
Отряд появился, когда почти стемнело. Они прошли 36 километров, с ума сойти, и парни, и девушки, и Шаман – все еле передвигали ноги, почти, как я. Шаман, хоть и устал не меньше других, но все же ходил быстро по ступенькам, распоряжался и даже принимал гостей.
Меня он приказал положить на лучшее место: отдельную кровать в комнате хозяина, но я отказался и выбрал для ночлега две пустых доски на полу веранды. Здесь я не помешаю спать отряду своим беспрерывным кашлем.
Сказал это Шаману и через несколько минут услышал его приказ «черному крылу»: вызывай «скорую».
Как она приехала, и как я оказался в приемном отделении республиканской больницы, не помню, может, и не на «скорой», а Виталий подоспел.
Вроде, в приемной врач спросила Женю Ворона:
- Он откуда?
- Из Тюмени.
- А что тут делает?
- В Москву идет.
- Через Улан-Удэ?
Наверное, врач по моему внешнему виду и по чертополоху в волосах легко определила, что для российского бомжа десять тысяч километров не крюк.
Помню, врач спросила о документах, я подумал, что все мои документы остались в рюкзаке, а где рюкзак? В бурьяне, я заносил его в дом или не заносил?
Но документы были при мне, меня же готовили к встрече со «скорой» помощью и заранее нашли мой паспорт и медицинский полис.
В кабинет врача в приемном отделении меня заносил и оттуда вытаскивал на своем «крыле» Женя Ворон, я лишь обхватил рукой его плечо.  Плечо товарища – это и есть крылья, которые выручают нас в беде. Плеча у человека два и они одного «цвета», почему же крылья духовные бывают разные по цвету?
Женя таскал и возил меня, когда нашел передвижное кресло для инвалидов, около двух часов.
Потом, как в песне у Владимира Высоцкого, мне дали возможность «уколоться и забыться». Диагноз: двусторонняя пневмония.

Сейчас, год спустя, когда мир спорит, коронавирус – он настоящий или весь психоз и страхи надуманны с какой-то целью мировыми заговорщиками, я в спорах не участвую: пневмония меня настигла до начала мирового заговора, и она ужасна.
Лучше ходить в маске и перчатках, чем не спать ночами, задыхаясь от кашля, хрипа и боли по всей груди.
Лучше сидеть в комнате сутками, но быть способным читать книги или путешествовать по интернету или, на самый худой конец, смотреть новости по телевизору, чем сидеть на кровати сутками без возможности прилечь хоть на минуту – только прикоснешься к подушке, сразу приступ кашля, разрывающего гортань на мелкие куски.
Тюрьма – место радости и счастья по сравнению с больничной палатой для пациента, страдающего от двусторонней пневмонии.

У меня она была обычная, не «китайская», я не врач, не знаю, чем отличается обычная от коронавирусной, но мне стало легче от нескольких уколов антибиотиков и капельниц с физрастворами.
Упоминаний об аппарате искусственной вентиляции легких я от медицинского персонала не слышал и, слава Богу, он мне не понадобился.
На второй день я смог принять горячий душ, а это, ну, сами понимаете, что это для человека, который прибыл в больницу весь в пыли и чертополохе. На третий день с утра медсестры заходили в палату и объявляли снова и снова: к вам пришли.
Жители города, сердечные люди, узнав, что гость попал в такую ситуацию, приходили поддержать и пожелать скорейшего выздоровления. Наверное, в их поступке не было «политических» мотивов, для доброты душевной они не нужны и, может быть, даже лишние.
Молодые врачи интересовались, конечно, как там Шаман и что за народ идет вместе с ним, иногда в процедурной завязывалась беседа после укола в вену и прижимания ватки к капельке выступившей крови о том, о сем, о президенте и властях, но чаще обходилось без «политики» - выздоравливайте, дедушка Мороз! И пакет с фруктами в руки, держи лимон для витаминов.
Пришел начинающий шаман по имени Сергей. Он спортсмен, борец, он добрый парень: проводит соревнования по волейболу и шахматам для ребятни в своем дворе. Не за деньги, просто от душевной потребности сделать для детей что-то хорошее, занять их полезным делом, научить проводить время с пользой для здоровья.
У терапевтического корпуса больницы шел ремонт фасада, стояла бытовка строителей, рядом замазанные краской старые стулья. Сергей нашел такой, что не качался, поставил под куст акации и пригласил меня на «процедуру» исполнения обряда исцеления.
Я сидел на стуле, закрыв глаза, он водил руками по моему телу, хрипел и откашливался – это то, что я слышал. Что еще он делал, я не видел. Когда Сергей попросил открыть глаза, многочисленные пациенты больницы, что прогуливались летним солнечным утром вокруг корпуса по аллеям, не затронутым ремонтным беспорядком, продолжали ходить  мимо нас, будто ни меня, ни шамана под кустом не было. Это - Бурятия, подумал я, врач лечит внутри корпуса, шаман снаружи – ничего необычного для народа, почитающего древние традиции общения с духами и в дни горя, и в дни праздника.

Во что верят звери и птицы, мы доподлинно не знаем, но, думаю, и у них есть вера, дающая надежду на спасение.
Без надежды жизнь просто не существует и не может существовать. Генетический код, его первые «кирпичики-маркеры», у нас одной конфигурации: у травы, цветов, деревьев, муравьев, букашек, крокодилов и слонов. Это код, устремленный в будущее, дающий шанс выжить и спастись. Это код надежды.

Мы все верующие. Люди смогли веру выразить словом и знаками на камне и бумаге. Букашка это делает иначе, мы к ней не присмотрелись, а то увидели бы, как она ползет в свой «храм» под радужные своды капли росы или читает молитвы на кончике травинки в низком поклоне лучу солнца.

Я верю, что усилия Сергея был не напрасны. Они придали мне решимость закончить официальное лечение досрочно. Наш отряд был готов покинуть город, но Шаман объявил: «Без Деда Мороза мы дальше не пойдем».

Женя Ворон позвонил: как быть? Забирайте меня завтра утром после капельницы, я буду стоять у «Пекарни» в переулке, слева от въезда на территорию больницы, - так я ответил и по-другому поступить не мог.
Сбежал без предупреждения, не подписав документ, что отказываюсь от лечения добровольно. Виноват перед заведующей отделением, но я не знал, что существует такое правило. Я думал, меня не выпустят, если вдруг соберу вещи и пойду к выходу. Вещи я вынес вечером и положил под кустом, а утром, вроде как, решил прогуляться после капельницы, вышел из корпуса, сумку с фруктами в руки и – в переулок. Ровно в 11 часов за мной приехал Виталий, затем дом поэта, массовое скопление народа, тележку Шамана в грузовик, отряд в автобус Есугея, и – мы в чистом поле на склоне горы. Вырвались.

Почему-то у членов отряда было ощущение, что именно вырвались и даже не просто вырвались, а прорывались, как из окружения. Вроде, силовики хотели помешать, вроде, как готовился штурм или захват. Мне трудно судить, я видел в Улан-Удэ лишь покой больничной палаты и людей в белых халатах, исполняющих свой врачебный долг. Люди в черном по территории больницы не шатались.
Ребята рассказали, что в дом к поэту приходили десятки делегаций. Были офицеры российской армии, представители бурятского ОМОНа, политики, общественные активисты – все с целью побеседовать с Шаманом, многие – поддержать. Никого – с угрозами или предупреждением, что народ против его движения и народ требует это движение прекратить.
Власти города на контакт не выходили, но с властью давно уж ясно: народ отдельно, а котлеты отдельно.
Если бы силовики хотели задержать отряд, никто из дома не сделал бы ни шага.

Вероятно, некий психоз преследования возник из-за того, что машины наших сторонников неоднократно останавливали сотрудники ГИББД и проверяли документы. Они так делали часто, помогая органам ФСБ составить или обновить картотеку лиц, склонных к протестной деятельности.
Плюс звонки руководителям тех организаций и фирм, где работали наши сторонники, с просьбой оказать влияние на «заблудших» и попросить держаться от Шамана подальше.
Звонившие не называли Шамана врагом народа и не применяли термина "пятая колонна". К прислужникам «американских педерастов» и «педерастической Европы» его тоже не причисляли, но давление психологическое на его сторонников, как и на всех, кто придерживался оппозиционных взглядов, оказывали другим способом, не менее действенным: угрозой потерять работу.
Есугея, например, за то, что он предоставил дом для отряда, уволили с работы – он был водителем пассажирского «пазика».
Представляете, народного поэта Бурятии, одного из авторов сценария патриотического фильма «321-я Сибирская» о воинах сибиряках, спасших в 1941 году Москву, выкинули с работы, как расово неполноценного человека второго сорта, с которым власть не церемонится. Как в Германии после 1933 года, как в Советском Союзе после 1930 года, когда с рабочих мест погнали «кулацкий элемент». А потом, чтобы надолго не растягивать социальную зачистку, поставили к стенке всех «правых уклонистов», включая тех, кто оказался не при чем.

У нас все фильмы о репрессиях, будто о далекой истории, которая была ужасна, но дала урок, и ужас гонений и расстрелов больше никогда не повторится. Увы, это не история, это день сегодняшний и, что самое тревожное, это день завтрашний, когда на излете своего долгого правления дедушка нации начнет впадать в болезненные крайности мании преследования и с наслаждением приступит к окончательному решению вопроса о зачистке правящих рядов. Каждый пятый член партии Единая Россия отправится на Селенгу добывать красный мрамор в едином строю с теми, кто будет блажить и требовать снисхождения, уверяя, что ничего не знал, не видел, выполнял приказы и поручения по службе или просто рядом оказался.

Десять миллионов погибших от репрессий и ни одного виновного – кругом одни герои, на каждом ордена.

Значит, все повторится, возможно, в жанре маразматического фарса.

Однажды попав на царский трон верховной власти, с него не сходят на своих ногах. Сначала вынесут и закопают всех подельников, затем их заместителей и прочих соучастников, до кучи пару тысяч любопытных наблюдателей и лишь в конце процессии – понесут его. Того самого, что сам хотел править и всем владеть.

Перед выходом из дома поэта, я попросил Есугея прочитать его стихотворение о героической дивизии, о тех сибиряках, что пали под Москвой, о «славе Забайкальской, Русской и Бурятской». Он встал в центре самой большой комнаты своего дома и прочитал их стоя. Мы стоя помолчали и пошли: на запад.
К Москве.
А в глубоком тылу остался сражаться Дмитрий Баиров и его сторонники, включив на главной площади города «открытый микрофон». В честь Димы горожане стали называть эту площадь – площадь Баирова, площадь народного собрания и свободы слова.
Силовики на то и силовики, чтобы быть сильнее невооруженного народа. От них не отобьешься «открытым микрофоном», весом в девять граммов, но когда на площадь пришли люди в знак поддержки, Дмитрий стрелял словами метко и на поражение, его девять граммов достигли цели: Улан-Удэ в 2019 году стал центром российского протеста против коррупции и произвола власти.
В ответ – тюрьма, всегда – тюрьма. Традиция истории, ну как ее нарушить!
Сначала посадили на 13 суток виконта де Газель, потом на 10 Дмитрия Баирова.
В том, что Игорь Коношанов хлебнул арестантской жизни, есть моя вина. Он был за рулем «красного коня», когда нашего скакуна схватили за узды органы дорожного надзора. Игорь послушно остановился и отдал органам ключ зажигания. Я ему потом говорю: «Не всегда надо послушно исполнять волю каждого сержанта на дороге. Рванул бы галопом до отряда, всего то проехать надо было километр, а там мы бы все встали вокруг машины и коллективно защищали честь отряда и его «красного коня».
Вот он и рванул галопом, когда сержанты покусились на честь народной «белой лани». Был лишен прав и отправлен пробовать на вкус тюремную баланду. Там, в краткосрочном заточении, приобрел привычку любое блюдо посыпать порошком бульона «Магги». Иначе, объяснил, съесть ничего тюремного не мог.
Уважаемые дистрибьюторы и боссы корпорации пищевых бульонов! Вас рекламирую не я, вами восхищаются клиенты заведений российской службы исполнения наказаний, вас рекламирует российская тюрьма. Вы – должники узников и каторжан России, с вас причитается. Извольте, переслать коробку бич пакетов в Улан-Удэ с пометкой: для виконта де Газель и Дмитрия Баирова.
В России школой жизни является не армия, в России школа жизни – российская тюрьма.
Вот справка, которую мне прислала моя читательница Елена Тарасова на тему об особенностях российской правоохранительной системы:

«В Страстную пятницу 1682 года в Пустозерском остроге протопоп Аввакум Петров был казнен – сожжен в земляном срубе «за великие на царский дом хулы» (строка из приговора). Мученическую смерть вместе с ним приняли его ближайшие сподвижники старообрядцы Епифаний, Лазарь,и Федор. Произошло это уже при царе  Федоре Алексвеевиче, сыне почившего царя Алексея Михайловича по прозвищу «Тишайший»)».

Неподкупных в России выжигали. Остальных расстреливали.

Глава 5.

После Улан-Удэ у нас было одно желание – быстрее дойти до Байкала. Во время «пауз» мы спрашивали у тех, кто ехал со стороны Свщенного моря, возвращаясь из поездки на отдых к его берегам: далеко до Байкала? Они отвечали: рядом, вон за теми горами.
Для них на машине – пару часов пути, для нас пешеходов – дни и дни.

У меня в отряде теперь был личный лечащий врач – Леша Танкист. Я познакомился с врачом не в стенах лечебного учреждения. Еще когда состоялась передача эстафеты у стелы на границе Забайкалья и Бурятии, обратил внимание на парня, что был одет в поношенную «пятнашку», из под которой выглядывали блеклые полоски тельняшки на груди. Он сидел в поле на траве и наблюдал за суетой вокруг костра, где накрывали праздничную скатерть и шумно обсуждали цели и задачи движения свободных людей в России.
Присоединиться к тем, кто уже «митинговал» я не мог по простой причине: мне нужно было выпить кружку чая, чтобы взбодриться и быть способным что-то говорить и в чем-то шумном участвовать. Я уединился, насыпал не две, а три ложки заварки из пачки «Гринфельда», добавил не две, а три ложки сахара и начал крадучись пробираться к костру и чайнику с кипятком, чтобы, никому не мешая высказывать крамольные мысли об объединении всех свободных людей России, тихонько налить в кружку горячей воды и на углях довести свой энергетик до состояния бурлящей волны с бурой пеной на ее гребне.
Волна в кружке вспенилась, я пополз от костра куда-нибудь в тихое место и тут вижу: сидит одиноко парень в тельняшке.
Стрижка короткая, глаза внимательные – это солдат, решил я. Почему именно солдат, а не офицер, мне и самому не объяснить: подсознание сравнивает все увиденные в жизни зрительные образы и выбирает тот, который наиболее соответствует вновь появившейся «картинке» в объективах глазных яблок.
- Может, хотите крепкого чайка? – подошел я к парню и спросил.
- Давайте порадуемся вместе, - ответил он.
Мы расположились рядышком друг к другу и пили чай по очереди: три глотка он, три я.
Он служил связистом в танковом полку во время войны в Чечне. На «эстафету» приехал в качестве делегата от общественной организации ветеранов военных конфликтов в горячих точках.
Именно ребята из этой организация по собственной инициативе собирали вещи и продукты для пострадавших во время наводнения в Тулуне, именно они, без какой-либо помощи от власти, организовали доставку и разгрузку гуманитарной помощи, а потом пропагандисты из партии Единая Россия наклеили на коробки с вещами и продуктами логотипы партии, сделали видеорепортаж и объявили на всю страну, что члены партии откликнулись на народную беду и вот это – помощь партии страдающему населению. Жулики, что с них взять. Присвоили, как обычно, то, что им не принадлежало.
Алексея мы в отряде прозвали Лешей Танкистом, он из Мелехово, пригорода Иркутска, штаб организации находится в Иркутске, вот ребята и послали его посмотреть, что это за отряд, и надо ли ветеранам горячих точек радушно встречать тех, кто стал подвижной точкой на карте и весьма горячей, если судить по событиям в Чите и Улан-Удэ.
Леша Танкист после праздника у стелы уехал, пообщался со своими ребятами и вернулся, чтобы идти вместе с нами. Он и лечил меня после того, как я сбежал из больницы.
Перед выходом на трассу я приспускал штаны: Леша делал утренний обход. Встанет рядом, я ему говорю: Леша, может, не надо. Он мне в ответ: надо, братишка, надо. И укол мне в ягодицу – смесь антибиотика с новокаином. Его так в армии научили лечить каждого, кто простыл и кашляет.
В исполнении лечебной процедуры он был аккуратным: ампулы вскрывал осторожно, спирт использовал строго по назначению – на ватку. Укол делал не хуже процедурной сестры в больнице – мне было с кем сравнивать: свежи на попе следы работы медиков Бурятии.
После укола – на трассу, но в первый день Леша разрешил мне пройти только 10 километров. Он согласовывал свою методику лечения с Шаманом, тот приказал мне слушаться Лешу и просьбы «лечащего врача» строго исполнять.
Вечером после перехода, чая и ужина – второй укол, как правило, в сумраке наступающей ночи. У Леши на лбу крошечный фонарик и есть военный опят «работать» в темноте.
Курс лечения длился семь дней. От последнего укола я хотел отказаться по общепринятой российской традиции: зачем, и так хорошо себя чувствую, но Леша настоял: надо, братишка, надо.
Леша Танкист, разумеется, был зачислен в команду воинов, но с Женей Вороном, командиром, практически не общался. У нас в отряде было три парня, которые побывали на войне, и ни один из них не встал под «черное крыло».
Илья из Якутска, который был на войне дважды, шел вместе с нами, но впереди метров на сто – передовой дозор. Он разговаривал с Шаманом на родном с ним языке, в отрядные дела не вмешивался, общался часто только с Эллеем. Меня Илья называл дедушкой, а себя – внучком. Так он и закрепился в моем сознании по имени Илья Внучок.
Федор из Берлина был самым молчаливым из тех, кто побывал на войне. Не потому, что плохо знал русский язык, он наш соотечественник, много лет назад уехавший в Германию. А потому что при Шамане лучше не вспоминать о службе в горячих точках. «Вы испоняли приказы демона, вы сеяли войну между народами», - говорил он и просил замолчать.
Федор попытался однажды возразить, мол, наоборот, он защищал мирное население от тех, кто сеет войну, Шаман посмотрел на Федора и сказал: «Еще одно слово, и я тебя изгоню». При этом мне было видно, как Шаман вскипел, как волна гнева бурой пеной бушевала в его душе, как блеснули его глаза – он еле сдержал себя от ругани в адрес солдат горячих точек.
Женя Ворон их побаивался, как мне показалось. Во всяком случае, я не помню, чтобы он с ними дружески общался. Он их вообще не замечал и никаких приказов им не выдавал.
С их стороны я тоже не заметил желания сдружиться и общаться с командиром воинов отряда. Наверное, они сравнивали его с теми боевыми командирами, под началом которых служили на войне, и это сравнение было не в пользу Жени.
Федор заметил как-то, что среди ополченцев Донецка и Луганска в командиры выбиваются чаще всего бывшие уголовники. Я тему разговора понял, но продолжать его не стал. Может, для того туда и едут офицеры российской армии, чтобы ополченцы не превратились в уголовников и не создали там  криминальную республику вооруженных бандформирований.

В отряде Шамана Воина ветераны боевых действий в горячих точках были уважаемы, но от командования членами отряда целенаправленно отстранены.

Мой круг общения тоже был не так уж и широк: Леша Танкист, Илья Внучок, Федор, Валентин Дворник, Андрей Волк да Саша Инженер.
А где в этом списке Игорь Коношанов, он же Игорек, он же виконт де Газель? Объясняю: Игорь почти полмесяца отбывал срок «за Газель» и был мне недоступен.

Женщины отряда, те, что постарше, общались, в основном, с Шаманом. Он был к ним очень внимателен. Если среди них возникали разногласия, умел успокоить каждую. Шаманке Лилии что-нибудь скажет шаманское, Светлане из Приморья – о христианской вере, Тамаре из Улан-Удэ – о близости традиций народов кочевников бурятов и саха, Людмиле из Иркутска – о лечебной силе ее стихов и ложечки рыбьего жира.
Людмила каждое утро обходила всех членов отряда с бутылкой рыбьего жира и ложкой – благодаря ей я часто вспоминал о своем раннем детстве и воспитательнице в детском саду с огромной для меня в том возрасте ложкой, наполненной маслянистой жидкостью, пахнущей рыбой, у моего маленького рта.
Женщины «младшей группы» предпочитали вечерами быть рядом с теми, кто им ближе: Наташа с Женей Вороном, Катя с Витей Эльфом, а Княгиня, разумеется, с Князем, к которому приехала и которого днем не видела: она шла пешком, а он, как и полагается князю, скакал в седле коня, что приводил в отряд командир воинов Женя Ворон. То красного, то белого, то желтой масти, как фургон, в народе называемый «батоном», хозяин которого согласился перевезти наши вещи и не крошил при этом крошки по дороге.

Лишь однажды я попал в объятия женского внимания и потому не в состоянии до сих пор забыть теплоту нежных женских рук на своих плечах.

Так получилось, что моя карточка Сбербанка, которую я давным-давно отдал Жене в помощь, вдруг оказалась заблокированной 6 сентября. Может, это совпадение, но именно вечером этого дня Шаман сказал мне, что наступают холода, и он не может рисковать моим здоровьем – мне лучше уехать. Мы говорили наедине, я спросил его: «Что, Саша, я мешаю?».
Дело в том, что я практически перестал общаться с Женей Вороном, а молодежь в отряде это замечала. Совсем недавно, в жаркий день, мы долго поднимались в гору, все, кто шел рядом с тележкой, употели так, будто на каждого вылили тазик с водой: волосы мокрые, майки насквозь, со лба у всех текут не капли, струи. Шаман, уж на что привычный к подъемам, но тоже мокрый и тяжело дышит.
Сказалось на общем самочувствии и то, что каждый или еще болел, или только что переболел. Вечером предыдущего дня Шаман просил меня заварить для него «настоящего» чая, у него вдобавок ко всему разболелся желудок, а глоточек чая в этом случае ему раньше помогал.
Видим на вершине нашу машину, ползем к ней, остался последний километр подъема из одиннадцати пройденных, я иду первый, замечаю две голых ступни в двери: стекло опущено, ноги торчат наружу. Женя нас дожидается, дремлет, вытянув босые ноги.
Оглядываюсь, отряд ползет и еле дышит.
- Женя, убери ноги, - говорю ему, - это плохая примета: встречать людей ногами в дверь.
- Я в приметы не верю, - ответил он и продолжил лежать в салоне ногами нам на встречу.
Эта вершина длительного подъема оказалась перевалом в наших с ним отношениях. Я понял: мы в разных отрядах. Он с Шаманом и со своими «сынками», так он называл команду воинов, я с Шаманом и «старичками», старшим поколением участников движения. Кроме личности Шамана меня в отряде ничего с Женей не объединяет. Его образ утратил притягательность после взгляда на ноги, торчащие из машины.

Тут вот еще какой момент: весь подъем Саша Инженер тащил свой рюкзак на спине. Он никому не доверял его, потому что в нем были приборы для измерения радиации и чистоты воды и воздуха, плюс дорогой ноутбук, плюс солнечные панели для зарядки аккумуляторов. Увидев, как воины бросают рюкзаки на землю, Саша решил поберечь приборы и носить их с собой. И он терпел, нес, шагал. Я подошел к нему в начале подъема, дай, говорю, мне что-нибудь из твоего снаряжения, я помогу тебе забраться на гору. Он передал мне только коврик – самое легкое, что у него было привязано к рюкзаку.
Саша Инженер не только берег приборы и поэтому не хотел их отдавать в чужие руки, он испытывал себя на прочность, стараясь ответить на вопрос: есть в нем сила духа терпеть и преодолевать трудности или этой силы духа нет?
Высокий, сутулый, он и без рюкзака выглядел согбенным, а с тяжелой ношей на плечах – крючком бредет вдоль обочины, да еще черным капюшоном накрыта голова, чтобы не напекло – мученик похода. Но дошел, преодолел, вытерпел. Есть сила духа!
И она в контрасте с голыми ногами в окне двери и ленивым взглядом командира воинов: что, пришли, ну вот вам сосиски и вода.

Наверное, я слишком впечатлительный и придаю много смысла незначительным деталям, но я сказал в тот вечер весьма громко: «Это не тот отряд, с которым я хочу идти в Москву».
И Женя Ворон в тот же вечер громко произнес: «Потух наш Дед Мороз. Когда в июле приехал, у него глаза были другие».

Как следствие – разговор с Шаманом и его предложение уехать. Ночи действительно становились все холоднее, но главная причина была, я думаю, в другом: мое поведение мешало Жене Ворону, а что мешает Ворону, должно быть изгнано.
Искренний и добрый Шаман стеснялся мне это сказать прямо: не хотел обидеть.
- Ты меня изгоняешь? – спросил я его.
- Нет, я тебя жалею, - ответил Шаман.
- Тогда я не уйду.
- Хорошо, но до первого твоего кашля. Потом прикажу уехать. – сказал Шаман и закончил тот разговор с глазу на глаз.

Мы приближаемся к женским объятиям: без предварительных шептаний они не бывают столь теплыми и сладкими.

Утром просыпаюсь, сижу в палатке, ночь была прохладной, но встает солнце, скоро согреет и мою палатку и все палаты под небом голубым.
Кто-то подошел ко входу, тяну замок «молнии» на входе – голые ноги, но другие – Саши Ангела.
- Шаман распорядился отправить тебя домой, - говорит он.
- Как домой, он же вчера разрешил остаться? – недоумеваю я и смотрю снизу на лицо Ангела похода.
- Он всех женщин решил отправить по домам и тебя. Женщинам уже сказал об этом, тебе нет, потому что тебя еще не видел, поясняет мне Ангел.
- И не увидит, - говорю я и продолжаю:
- Саша, я сейчас исчезну, вернусь к костру, когда вы уже уйдете. Палатку мою не собирайте, костер не тушите. Положи незаметно для всех в палатку булку хлеба и пару банок тушенки. Я сам решу, что мне дальше делать. Хорошо?
- Хорошо.
Моя палатка стояла на самом краю лагеря у кустов и высокой травы вдоль берега ручья. Я кустами, кустами – в лес, и никто меня не видел. Отошел на полкилометра, оборудовал наблюдательный пост недалеко от трассы, мне был виден лагерь: когда разноцветные палатки и синяя юрта исчезнут из поля моего зрения и тележка с группой крошечных фигурок человечков удалится за горизонт, я вернусь, сяду один у костра и не спеша подумаю о жизни.
Ждал долго, больше двух часов. Утренний распорядок я отлично знал: пока все встанут, позавтракают, соберутся, можно принять сотню важных жизненных решений, а потом все их отменить и принять сто первое, которое, отнюдь, не окончательное и бесповоротное.
А куда сворачивать? Возможно, совместный путь с Шаманом я уже прошел, но могу продолжить собственный – путь одиночки. По крайней мере, до Байкала я смогу дойти один, осталось всего 80 километров. А потом – поживу на его священных берегах. Может, неделю, может, больше. Дальше, как сложится: или догоню отряд, или дождусь его в Иркутске. О том, чтобы улетать в Тюмень, я вообще не думал: чувствовал, что рано.
Предчувствие – это ощущение времени своей судьбы. Оно измеряется не в часах и сутках, а в поворотах вокруг линии поступков и событий. И в ощущении точки на маршруте, где будет сделан последний шаг.
Ни крутого поворота, ни приближающейся точки я пока на своем пути не ощущал.

Дождался – человечки гуськом пошли по полю справа от дороги, перед дорожной насыпью остановились, наверное, помогали Шаману вытащить тележку на асфальт трассы, затем все вместе пересекли полосы движения, выстроились в линию и стали уменьшаться в размерах – они отходили все дальше и дальше.
Всё – я их не вижу. Теперь надо подождать, когда место лагеря покинет «обоз» - грузовичок, на который воины грузят наши палатки и рюкзаки, пустые емкости из под воды, коробки и ящики с продуктами, треноги и стойки для котлов – многочисленное и тяжелое имущество отряда.
Уехал и грузовичок, мне виден только дым от костра, который стелется над полем. Не затушили – молодцы, мне можно выходить из укрытия и возвращаться к маленькому желтому пятнышку в траве – моей палатке.
Иду по полю, оно огромное, я же говорю – с полкилометра, и вижу: ко мне бегут три цветных курточки и все женские, знакомые мне по фасону и окраске. Это Наташа, Катя и Княгиня, заметив меня, побежали мне навстречу.
Почему они остались в покинутом лагере, как я их не разглядел раньше, хотя вел наблюдение пристально и неотрывно?
Девушки подбегают и по очереди раскидывают руки для объятий. А Катя при этом еще и плачет.
Женская душа – и слезы горя, и слезы радости всегда близко в уголках красивых глаз.

Оказывается, в грузовичок не вошли листы толстого картона и дрова, что нам подарили местные жители в преддверии ночных заморозков. Картон на пол в палатки, чтобы не тянуло снизу холодом земли, дрова для крохотной буржуйки в «женской» казарме – утепленной палатке, сшитой для нас предпринимателем из Якутска.

Девушки остались «посторожить» не картон и колотые полешки, а мою палатку. И попрощаться, когда я появлюсь.

Мы посидели вместе у костра, никто не знал, как дальше сложится у каждого судьба, вдруг больше не увидимся. «Дедушка, ты больше не болей» - пожалуй, это главное, о чем хотели сказать мне женщины отряда. «Будьте счастливы, девчата» - то, что хотел пожелать им я.
Когда пришел черед прощального объятия, я чувствовал, как близко бьется сердце не чужого мне человека – сердце женщины, желающей мне добра.

Приехал один из наших сторонников, он повез Светлану на железнодорожный вокзал и взял в салон Наташу. Катю и Княгиню, чтобы доставить в расположение отряда.
Я – один. Надо приготовить чай, в это утро я впервые еще не выпил ни глотка, а солнце уже светит над дорогой высоко и удивляется: ты че, горюешь, старче? Все будет хорошо!
Полез в палатку, а там – да тут еды на месяц. Тушенка, рыбные консервы, сыр, чай, пряники, конфеты. И сверху записка на большом клочке бумаги, оторванном от листа продуктовой упаковки: «Алексеич, держись, мы с тобой! » и подпись: Наташа. Ниже мелким почерком номер телефона с пометкой: «Если что».

Одно мгновение жизни из тысячи других, но тысячи забылись, а это – никогда, как я сидел в палатке, наполненной подарками друзей, и перечитывал записку на клочке бумаги.

На трассе останавливались машины, водители спрашивали у меня с дороги: где отряд? Я показывал рукой в сторону Байкала – там. А ты чего остался? – спросил один из водителей. Дежурю, ответил я.
Ответ удовлетворил его вполне, и он помчался дальше.
Но другого водителя такое объяснение не утроило. Он выключил двигатель, спустился с трассы к моему костру.
- Что-то случилось, дед? – спрашивает.
- Ничего не случилось.
- Со здоровьем что-то? Ты как себя чувствуешь? – продолжает задавать вопросы.
- Нормально. Хочу побыть один, пожить здесь дня три у ручья, потом догоню их.
Водитель, несомненно, смотрел в Ютубе ролики о движении отряда и был в курсе, что я побывал в больнице. Он заподозрил, что я ему что-то не договариваю. Правильно заподозрил, так оно и было, но разве объяснишь кому-то, о чем я думаю на самом деле, да и зачем это делать. Какой смысл в откровенности, если ты не собираешься каяться в поступках, не жалуешься на судьбу, не ждешь помощи и не ищешь ответа на трудные и порой мучительные вопросы? Если просто сидишь и наслаждаешься солнцем, ветром, полем и ручьем?
- Может, тебя отвезти куда-то надо?
- Не, здесь хорошо.
- А куда дальше, в Иркутск?
- На Байкал.
- Давай прямо сейчас увезу на Байкал, я знаю там отличные места на берегу, это рядом. Поставишь палатку, будешь так же сидеть, смотреть, там красота – поехали.
- Спасибо, лучше я у ручья пока побуду.
Мужчина, конечно, не понял, почему я отказываюсь от его помощи. Но за предложение и искреннее желание что-то для меня сделать – спасибо ему.
 
Ближе к обеду приехал Женя Ворон с Денисом Зимой за картоном и дровами. Почему Дениса назвали Зимой, не знаю. Парень побывал в местах не столь отдаленных, в отряде оказался случайно, но очень понравился Жене исполнительностью и спокойным характером, они сдружились и понимали друг друга с полуслова. «Родная душа, – говорил о нем Женя, - в его палатке всегда порядок, каждая вещь на своем месте и ни одной лишней – как в прикроватной тумбочке на зоне».
Женя приказал Зиме грузить дрова в грузовичок, а сам сел рядом со мной у костра.
- Собирайся, - говорит мне тихо, чтобы Зима не слышал его слов.
- Зачем? – смотрю на Женю с удивлением.
- Шаман приказал.
- Что приказал?
- Забрать тебя.
- Не, Женя, я тут останусь. Шаман вечером говорит одно, утром другое. Лучше уж я один буду.
- Не хочет он идти без тебя. Дед, говорит, упертый, его не выгонишь, пока сам не уйдет. Пусть будет рядом, чтобы вдруг помочь, если с тобой что опять.
- Уезжай, Женя.
- Не поеду я без тебя. Шаман приказал привезти, я должен привезти.

Сидим, молчим. Зима закончил погрузку, готов к отъезду.
- Зима, перекури! – командует ему Женя.
Опять мы только вдвоем у костра.
- Шаман сказал, что зимой нас останется четверо: он, я, Кирилл и Дед Мороз, - продолжает начатый разговор Женя, - Я теперь думаю, как тебя перетащить через зиму. В гостинице, что ли тебя оставлять всегда на ночевку. Собирайся.
- Через зиму перетащить? – спрашиваю и смотрю на Дениса по прозвищу Зима.
Женя шутку понял:
- Через Зиму без проблем тащить, он худой: три кости и все без мяса.
Посмеялись.
- Ну что, говорю Зиме, чтобы собирал твою палатку? – спрашивает Женя.
- Почему ты вчера сказал Шаману, что я заблокировал свою карту и тем самым оставил отряд без денег? – залаю Жене главный вопрос, без ответа на который я палатку собирать не буду.
- Я не сказал, что ты заблокировал, я сделал такое предположение, - ответил Женя.
- Ты не пошел ко мне, чтобы выяснить, почему карта заблокирована, ты пошел к Шаману и начал врать. Тебе нужна была не ясность и правда. Ты хотел, чтобы Шаман меня изгнал?
Мой вопрос был Жене неприятен. Он смотрел на костер, молчал.
- Извини, бес попутал. Я виноват, - Женя протянул мне руку, - давай забудем.
- Давай забудем, - я пожал протянутую ладонь.

Вот почему я вернулся в отряд в то утро, а не потому, что был недостаточно упрям и последователен в принятии решений.

Вечерние беседы у костра с Шаманом Воином оставили свой след в моей душе. Мстить – грех. Прощать. Эти его слова звучат в моей памяти до сих пор.

Он понял что-то очень важное, что отличает его от остальных шаманов, которые прославились в древности и тех, что почитает народ саха сегодня.

У всех шаманов трудная судьба. Дар видеть и слышать духов, общаться с ними, просить злых духов оставить в покое душу соплеменника и покинуть его тело, дар найти «корень» злого духа, проросший в части тела опухолью а в душе страданиями – это дар опасный. За помощью люди идут к шаману, они безмерно готовы уважать его способности, но жить рядом с ним боятся – он «дружит» с миром тьмы.
 
Это не дружба в обычном понимании этого слова, это умение договариваться и приносить именно те жертвоприношения, которые предпочитает конкретный дух болезни и несчастий. Приносить зловредному духу его любимые кушанья и говорить ему слова, ласкательные для его злобного характера – умение полезное для исцеления и отведения беды, но когда обряд исполнен, и дух «накормлен» или «связан»», люди предпочитают держаться от «переговорщика» подальше. Особенно от тех, что прославились на весь улус, и их способности не подвергаются сомнению.

Могилы таких шаманов люди обходят стороной, потому что у могилы бродят потусторонние «друзья» шамана, и лучше с ними не встречаться: вдруг духи подземного мира налетят, схватят и уведут с собой.

Победить Дракона способен воин-богатырь, и такие богатыри были, и они побеждали. Но почему же Дракон вечен, откуда взялся, если был побежден и уничтожен? Драконом стал богатырь, его убивший.
Это известная притча, она о тех, кто зовет к борьбе с диктатором во власти, а после революции или успешного заговора-переворота сам становится диктатором, пожизненным консулом, президентом или «отцом нации».

Шаман пытался разъяснить, кто такой Воин Света. Это воин, который готов к суровому сражению и храбро бьется, но после победы, оставляет побежденному врагу оружие и говорит ему: иди, ты свободен.
Воин Света не мстит врагу после победы, не пленит его, не превращает в раба.
Воин Света – воин Свободы, Добра и Справедливости.
Если власть творит несправедливость, это власть не Бога, это власть Демона.
Воин Света – воин против такой власти, но после победы мстить не будет и скажет президенту Путину: иди, ты свободен. Ни один волос не падет с твоей головы.

К президенту Путину у Шамана свое личное, даже можно сказать, глубоко интимное отношение: он считает, что вступил с ним в бой, и сражение уже идет.
Помню, как вечером у костра у Шамана зазвонил телефон. Мы перестали говорить, чтобы не мешать ему. Но и он ничего не говорил в трубку. Минут десять костер горел в окружении молчащих людей. Шаман лишь изредка произносил: да, понял.

Положил руку с телефоном на свое колено. Еще немного помолчал и сказал:
- Жена моего брата умерла. Остались дети, они стали сиротами. Ну чем я им могу помочь, я здесь, они там, в Якутске, я должен идти, чтобы его связать. Иначе, он принесет еще очень много горя. Битва будет жестокой, победа или смерть.
И после этих слов обратился к нам:
- У кого дома осталась мать, жена, дети – уходите, я вас отпускаю. Спасайте своих близких. Я не смог.
И ушел в юрту. Мы слышали, как он рыдал.

Вечером следующего дня он стал читать у костра молитву «Отче наш», приклонив к земле правое колено - в позе воина, принимающего клятву.
Он не настаивал, не просил, не требовал, но к молитве присоединились молодые ребята. И Женя Ворон читал ее вслух вместе со всеми.

Люди меняются – в этом надежда.
Люди не меняются – в этом суть сомнений.

В любом случае, нельзя себе позволять мстить и надо учиться прощать. Я шел к Байкалу вместе с отрядом, но перестал подходить к костру, когда около него не было Шамана.
Игры и вечерние посиделки воинов меня окончательно перестали интересовать. Через месяц их никого не будет, останутся только Женя, Кирилл, Шаман и я, - повторял про себя сказанное Женей и шел спать.

В один из таких вечеров ко мне подошла Дюймовочка, студентка из Германии, девушка небольшого роста, но большого терпения и готовности преодолеть любые трудности. Он шла с нами уже несколько дней, но я ни разу с ней не говорил, даже не знал ее имени. И сейчас не знаю. Слышал, что ее называли в отряде Дюймовочкой, мне это имя нравилось, как и она сама.
- Вы почему сидите отдельно и не подходите к костру? – спросила Дюймовочка.
- Это не важно, - ответил я ей, - важно совсем другое.
- Что?
- То, что у вас чуткое и доброе сердце, Дюймовочка.
- Хотите, я для вас сделаю чай, раз вы сами не подходите.
- Вы умеете делать чай? – смотрю на девушку.
- Как сумею, - она проявила настойчивость.
- Попробуйте.
- Сахар сразу класть в кружку или потом?
- Сразу.
Дюймовочка ушла, я видел, как она ходила около костра. Что-то доставала, что-то готовила. Приносит не кружку, а бокал.
- Вот, это чтобы пить было удобней и не обжигаться, - подает мне бокал.
- Спасибо, Дюймовочка, ваш чай, как из сказки – сладкий, как нектар цветка.

Девушка была рада. Сердце, открытое для добра, улыбка на лице – что еще надо, чтобы почувствовать симпатию к человеку, а какого вкуса напиток в бокале – какая разница: не яд, не обжигающие капли людской ненависти, гнева и презрения, не вкус оскорбительных слов и аромат лживой лести – просто чай и сахар. Просто холодный вечер и тепло души.
Что еще странно: чай от Дюймовочки не дал мне слишком рано спрятаться в палатку. Приехал мой знакомый, который стал моим помощником за много километров от этой стоянки. Он с супругой, как и многие другие, подъезжал когда-то к нам, чтобы вживую поглядеть на Шамана.
Поглядел, познакомился с ним, остался на часик, чтобы приглядеться к членам отряда. Поговорил со мной. Через несколько дней опять появился в лагере и опять с супругой, они сразу пошли ко мне:
- Что у вас за штаны, Дед Мороз? – спрашивает глава семьи.
- Обыкновенные, - отвечаю.
- А под штанами? – задает вопрос его супруга.
- Ну, тоже ничего необычного.
- Я в смысле, есть ли у вас теплое белье? – уточняет женщина.
- Нет.
- Мы вам привезли.
Во время первого приезда они заметили, что из под штанов у меня выглядывают голые ноги. Сын у них уже отслужил срочную на флоте и продолжил морскую службу далеко от дома. Остались купленные для него теплые вещи, его новые кроссовки – лежат и лежат в шкафу, а я такого же роста, как их сын.
Привезли и попросили надеть без всякого стеснения – всё новенькое, а свитерок тщательно выстиран.
Конечно же, я надел без всякого стеснения и спал в теплом белье, и шел по трассе, навстречу осеннему ветру.
Мужчина стал приезжать часто: он привозил мед с травами, помогающими хроническим бронхитникам.
Когда у меня сломалась одна из дуг палатки, причем, в трех местах, он привез мне две дуги из нержавейки – подобрал нужного диаметра и размера. Его дуги не складывались телескопически, зато были «надежны, удобны и практичны», как кочерга у Лелика из фильма о «бриллиантовой руке».
Палатки – они же одноразовые. На один поход. И то не дотянули до его окончания. Заплатки мне помогал клеить Саша Ангел, а дуги заменил вот этот мужчина, ставший мне другом и товарищем.

Приехал он поздно, уже стемнело, мы сели в его маленькую черненькую машинку, кажется, марки «Кио», включили печку и поговорили «о том, о сем».
- Что произошло, Виктор? – он не называл меня Дедом Морозом.
- Всё хорошо, не беспокойтесь.
- Пишут и говорят, что Шаман бросил вас в кустах. Это правда?
- Это – неправда.
Он мне поверил. Не знаю, легко и приятно ли говорить правду, как утверждал главный герой романа «Мастер и Маргарита», я сомневаюсь в этом, но верить в правду легко, хотя и не всегда приятно.

Мужчина успокоился, спросил: нужен еще картон для утепления полов в палатках? Это он организовал доставку толстых листов в лагерь. Привезти еще один свитер? А рыбацкий бушлат? Как вы будете спать, если вечер такой холодный, а ночь будет еще холоднее?
Я объяснил моему новому товарищу, что сплю в теплых подштаниках, сверху ватные штаны комбинезона, во всем этом залезаю в спальник, сверху напяливаю ватную куртку и сплю спокойно, снов не вижу.
Он, как опытный рыбак и охотник, который много времени проводит на природе, сделал замечание, что в моем возрасте надо быть осторожней во время ночевок на земле.
- Лучше в машине или дома, так, Виктор?
- Так, но пока рано.
- Что ждать, дальше зима.
- Зимы не будет.

После чая Дюймовочки во время разговора с нашим сторонником я четко сформулировал то предчувствие, что жило у меня в душе уже долгое время: зимы не будет.

О судьбе Шамана у меня было чувство, что его не тронут. Мы все боялись, что власть выберет самый жесткий вариант противодействия его походу – устранение не с дороги, а из жизни. Боялись, но этому не верили. А вот о себе я был почти уверен, что через зиму меня не перетащить. Не выдержу холода и снега, не смогу.

Я не кашлял и удачно пережил встречный ветер с холодным дождем в течение дневного перехода. Мы вышли на дорогу и пошел дождь, но возвращаться не стали. Промокли и замерзли все, я шел в кроссовках по лужам, а в лицо били брызги и водяная пыль от проезжающих у самого плеча большегрузов, но никто не заболел, и я не заболел.
А предчувствие внутри не ослабевало: зимы не будет, со мной что-то должно произойти, что вынудит закончить мой поход.
Может, ссора с воинами, может, нервный срыв и приступ апатии – но что-то будет, а вот зимы – не будет. Не успеет.

Скоро мы увидим Байкал, уже каждый, кто остановился рядом с нами, на вопрос: до Байкала далеко?, отвечает: вы на Байкале, он за верхушками деревьев.
Мы идем и каждую минуту смотрим на эти верхушки: ну где же он, почему мы его не видим?
И так от холма к холму, от долины к долине, от одной горной речки к другой – нет Байкала. Справа от дороги – только лес, слева – цепь гор со снежными вершинами вдалеке, золотисто-красные волны лесных склонов, извилистые линии берегов ручьев. Каждая долина – картина необычайной красоты. Золотая осень, ее краски – это чудо высочайшего искусства. Сибирь, Урал, Алтай – галерея картин лучших художников Вселенной, но горы вокруг Байкала нарисовал сам Бог.

Я мог идти и смотреть часами влево от  дороги на горы и долины, а Байкал должен сверкнуть справа, поэтому я часто поворачивал голову и пытался между верхушки увидеть гладь воды. Так и вертел головой километр за километром: влево–вправо, влево-вправо.
С вершины очередного холма я увидел не гладь воды и не саму воду, я увидел темно-синию стену между золотистых листьев. Что это? Стена была гораздо выше моей головы, она стояла на уровне верхушек.
Озеро не может быть выше меня, подумал и вспомнил, это не озеро, это – море.

Планета наша круглая, морской горизонт всегда на уровне глаз наблюдателя, поэтому кажется невероятно высоким для людей, привыкших жить в лесу и ничего не видеть дальше травы у ног и трех кустов у кромки леса.
 
Встал и стою на трассе: здравствуй Байкал! Остановился Саша Ангел, затем Шаман, а потом и весь отряд. Мы еще не можем подойти к озеру вплотную, но мы его видим, наши глаза встретились с Байкалом, а значит, мы – дошли.

Стоянки делали всегда у самой дороги, она проходила рядом с озером, но не у воды. После перехода желающие искупаться в озере отправлялись на поиски тропинки, к нему ведущей. Иногда надо было лишь пройти за огороды домов стоящей у дороги деревеньки, иногда идти прямо по улице поселка, и ты оказывался на берегу Байкала. Он был теперь все время рядом. Валентин Дворник, Эллей, Витя и Катя Эльфы, я – мы ходили к озеру каждый день. Купались все, кроме меня: боялся ремиссии симптомов двусторонней пневмонии.
Сидел на берегу, брал в руки морскую гальку и удивлялся, что она точно такая же цветом и размером, как на южном побережье Крыма, как на пляжах в Сочи и вдоль берегов острова Крит в центре Средиземноморья и всей нашей цивилизации.

Нас всех роднит вода, мы дети рек, а морская галька – наши первые игрушки. Мы долго не решались покинуть берег, мы были собирателями и охотниками, но не мореплавателями. Мы степь освоили раньше, чем моря и океаны. Но все мы в древности кочевники, а кочевать по морю проще и быстрей. Однажды мы решились и подняли паруса.
На Байкале наши предки сели на плоты и пересекли море примерно в то же время, когда они сумели перебраться через Ла-Манш. Они видели ясным утром противоположный берег, это придало им смелости, хотя чего-чего, а смелости им было не занимать.
Кто не боялся выйти в море, тот  стал самым храбрым и удачливым кочевником, обрел новые знания и опыт, построил города и порты. Земледелие и скотоводство уступили первенство в соревновании цивилизаций мореплаванию и морской торговле.
А круглый камушек в руке напоминает мне о времени, когда на берегу Байкала сидели дети охотников-первопроходцев, играя морской галькой, бросая камушки в прозрачную волну, бегущую к их голым ножкам, и смотрели, как  бородатые лохматые «папашки» во главе с вождем связывают бревна, чтобы поскорей отчалить, пока не подул сильный ветер.

Шаман попросил Женю найти такое место, чтобы юрту поставить на берегу Байкала около его священных вод. Оно нашлось, оно было красивым. Сверху, правда, часто стучали колеса вагонов с байкальским лесом, вместо асфальтированной трассы у нас над головами оказались рельсы железной дороги, но палатки мы поставили на морской гальке, а Шаман смог выполнить обряд благодарности природе и ее духам, к дому которых мы пришли и постучались в двери не стуком колес, а звуком биения наших сердец и песней, что хотела петь душа – в честь красоты воды и солнца, земли и неба.
Байкал – место силы Духа Мира, духовная столица кочевого мира, прародина всех цивилизаций Евразии. То, что мы смогли дойти и поклониться Духу Мира – дает надежду, что путь пройден был не зря. В каком-то смысле, это было коллективное паломничество к  храму духовного Знания наших предков, поход не к городам на западе страны, а к месту, где хранится вера предков, к ее символам и знакам, к месту ее силы.
Сколько отрядов шли то к солнцу, то от солнца, то на восток, а затем обратно, отряды шли и шли, народы двигались, переселялись, языки смешивались и развивались, знания росли, планета наполнялась человеческою жизнью. Мы никогда подолгу не оставались на одном месте, если исчислять время тысячелетиями. Нам как воздух нужно движение вперед. Стоять, значит погибнуть. Кто остановился, тот будет вычеркнут из списка смелых и удачливых, о том забудут, помнят лишь о тех, кто шел вперед.

Для остановки есть только одна причина – склониться перед Матерью природой, перевести дух и Дух благодарить.

Мы так и сделали: остановились и благодарили. Байкал удостоил нас духовным разговором, он показал нам синеву зеркала покоя на воде и хаос бури, он дал сравнение, что в жизни человека будет всё, но после бури обязательно выглянет солнце и скажет: все живы, молодцы, трухнули малость? Мы улыбнемся: было дело.
Мою палатку чуть не накрыла по самую репицу  мощная волна во время шторма, пришлось уносить ее и ноги под всплесками и брызгами бушующей воды.

На берегу Байкала мы были под «колпаком» светлых духов, но не только их. Вечером и утром нас пересчитывали: кто подъехал, кто уехал, кто ночевал и сколько нас на день и час доклада.
Как это делалось? За железнодорожным полотном занимал скрытую позицию «учетчик» и наблюдал за лагерем. Он полагал, что мы его не видим, но среди нас были представители родов охотников народа саха, а эти промысловики - знатные специалисты своего дела. Один из знаменитых снайпером времен Великой Отечественной – из Якутска. Одним словом, ребята из Якутска умеют наблюдать. 
Решил я выследить учетчика: затаился метрах в ста от того места, где его заметили утром, и стал ждать. С моего наблюдательного пункта была видна автомобильная дорога, сверток от нее в нашу сторону и наш лагерь. Одна из машин свернула к нам, но рядом с лагерем не появилась – запарковалась в лесу у железнодорожной будки. Жду.
Крадется мужичок, сел под кустик, не, не по нужде. Вернее, по нужде, но другого физиологического свойства – вальнуть начальству свеженького из информации «по шаману».
Сидел долго, гораздо дольше, чем при затяжном приступе дизентирии. У меня кончалось терпение, а у него нет. Пришлось мне вспомнить о моей упертости и ждать: что он будет делать дальше.
Он встал и вернулся к будке, она была от меня недалеко. Мужик сделал звонок, я расслышал цифру, которую он повторил дважды: 17. Затем «пропавшая» машина вновь появилась в поле моего зрения, она возвращалась к трассе.
Я вернулся в лагерь и пересчитал всех, кто в нем был: нас - семнадцать. Мужик считать умеет, но прятаться – в этом деле он слабак.

Судя по тому, что нас пересчитывали трижды в сутки: утром в лагере, в течение всего дня во время перехода и вечером, когда мы ставили палатки, кому-то требовалась оперативная информация для анализа и принятия решения. Кто-то ежедневно хотел знать, как расположен лагерь, где стоит юрта шамана, какие к лагерю подъезды.
Подходит ко мне рано утром Шаман, я в ватном бушлате сижу у костра, дежурные пошли отдыхать, светает:
- Что, дедушка, сидишь невеселый, плохо спал, холодно было?
- Спал хорошо, честно, Саша, - у меня на Байкале отношения с Шаманом приобрели характер теплых и дружеских. Он и сам немного изменился: стал спокойным – отдохнул, выспался. Болезнь желудка прошла, кашель перестал его мучить, он выздоравливал и набирался сил, поэтому часто улыбался и смеялся. Как тогда, в июле, когда мы с ним познакомились.
- Следят за нами, Саша, уже прямо в лагере берут в кольцо, - говорю ему.
- Не переживай, дедушка, у нас впереди длинный путь. Мы с тобой еще в Европу пойдем.
- Мы же в Москву идем, зачем нам Европа?
- В Москву, а потом в Европу, там тоже много делают ошибок. Они неправильно понимают свободу и выбрали неверный путь.
- Ладно, поможем и Европе осознать свои ошибки, - соглашаюсь я.
- А потом пойдем в Америку, дедушка.
- В Америку то зачем?
- Надо помочь.
- Кому, последним из могикан? – я так спросил, потому что Шаман часто слушал во время ходьбы по трассе музыку из фильма по роману Фенимора Купера. Устанавливал на тележку мини музыкальный центр, размером с булку хлеба, вставлял флешку с записями своих любимых песен, и они звучали от привала до привала по пять километров без остановки. Были песни на якутском языке, была про «стальной обрез», была и музыка из этого кинофильма.

Чингачгук, как я догадывался, герой, который был близок его сердцу. А то, что он не сдался, когда погибло все его племя, когда пали в бою все его воины и сам он был окружен, этот подвиг служил ему примером. И то, что герой бросился со скалы, предпочтя смерть рабству и плену, определило план его действий, когда кольцо сомкнется.
- Всем американцам нужна помощь, - ответил мне Шаман.
- Давай и по Америке пройдем, - опять соглашаюсь с ним, - сначала по Северной, потом по Южной, или наоборот, махнем в Южную, оттуда на север, а там недалеко и до Якутска, где сделаем большой привал.
Смеемся оба – план прекрасный и вызывает добрую улыбку.

Вот кочевник, думаю о Шамане, не дает ему покоя дух предков, для которых вся Евразия – всего-то пять месяцев конного пути. Предки народа саха были проводниками у отрядов казаков, которые пробирались все дальше на восток от берегов Лены до Тихого океана. А потом в Америку, где находили общий язык с индейцами, и так дошли до Сан-Франциско, где до сих пор одну из речек называют Русской. О русском холме в центре этого города и русском форте сразу за «золотым мостом» я уж и молчу: это общеизвестные исторические памятники российскому кочевому образу жизни. Я был там в молодости, гулял внутри знакомого по стилю «русского» забора вокруг форта, там пахнет не только Русью, там видны корни духов странствия и любопытства, свойственные предкам всех народов, в том числе и скифов, наших общих родственников у славян и тюрков.

На берегах Байкала у Шамана созрело решение покинуть Бурятию стремительно и вырваться из под «колпака» одним броском – на автотранспорте. Он дал задание Жене Ворону заказать автобус в Иркутске. На аренду не хватало денег, но на помощь пришел Саша Инженер, он выделил из личных средств 30 тысяч рублей. Мы сделали заказ и начали готовиться к «эвакуации».

Нам  казалось, что «колпак» - это инициатива властей Бурятии. Вот пересечем границу регионов, окажемся в Иркутской области, там наблюдатели и учетчики оставят нас в покое. Понятно, что органы госбезопасности продолжат отслеживать наше движение, им и положено быть в курсе всех важных событий в общественной жизни страны, но все же они перестанут быть так навязчивы, как на берегу Байкала.

Мы чувствовали, что органы что-то затевают и к чему-то готовятся, но полагали, что в Иркутской области они на это «что-то» не решатся: другой губернатор, более демократичный, другой генерал ФСБ, как мы надеялись, более разумный.

Середина сентября, президент Путин сообщил, что ему доложили о шамане. Ну, думаем, вокруг вертелись учетчики, чтобы собрать сведения и показать «главному начальнику», что все наше движение под контролем. Мол, органы «работают».

Коли Шаман еще жив, значит, решение о его ликвидации президент не принял, иначе бы он сообщил, что «убийцы будут пойманы и наказаны». Или, что не было ни убийства, ни убийц. В общем, сказал бы журналистам что-то другое.
А раз Путин в курсе, и Шаман цел и здоров, ну, оставим излишне активных бурятских «фэйсов» за спиной, перелетим через границу на автобусе и пойдем пешком дальше.

«Вы через какую границу? Польскую, финляндскую, румынскую?» - вспоминал я вопрос незабвенного Остапа, поставивший в тупик гофмаршала русской демократии и особу, приближенную к императору. Мой ответ на этот вопрос короткий: бурятскую.

Вот ведь как получается порой в жизни: мечтаешь пересечь границу региона внутри родной страны, будто Бурятия и Иркутск – это два разных государства. В Бурятии – за тобой слежка и погоня, а в Иркутске – демократия, свобода, соблюдение прав человека.
Эх, мой недомозг, как ты наивен. Ну, знал же, что такого быть не может, а зачем верил в возможность построения демократического государства в отдельно взятой Иркутской области?
Среди гамадрилов нет прямоходящих, среди российских регионов нет территории, предназначенной для людей свободных.

Наша свобода заключалась в том, чтобы свободно выбрать место нашего задержания и ареста.

Водитель арендованного в Иркутске автобуса позвонил и сообщил: ему осталось проехать сто километров до назначенного места. У нас рюкзаки собраны, продукты упакованы. Мы – готовы.
Второй звонок водителя: осталось пятьдесят километров, посылайте человека на дорогу семафорить, где остановиться. Женя выдвинулся из леса, где мы спрятались, к трассе.
И тут между Айхалом и Шаманом начинается спор, но о чем они оживленно говорят, я не понимаю – спорят на якутском языке. Есть какая-то тайна в причинах этого эмоционального обмена мнениями между земляками. Итог спора огласил Шаман: мы никуда не едем. Зовите Женю с трассы, я дам ему новый приказ.
Звать не потребовалось, он сам прибежал и объявил, что автобус подошел, можно загружаться. Женя не знал о том, что Шаман решил иначе.
Выслушал Шамана, спрашивает его:
- Так что, мне отпускать автобус?
- Да.
- Заплатить деньги и сказать, что мы не едем?
- Да.
- Более дурацкого решения я никогда не слышал, - сказал Женя, искренне недоумевавший, почему Шаман отказывается «эвакуироваться».
- Я приказ выполню, пойду и отпущу автобус. Идти? – переспросил он.
- Да.
Женя ушел, автобус тоже, вместе с автобусом уехали 30 тысяч рублей Саши Инженера.
На лицах у всех выражение, будто прямо перед глазами захлопнулась дверь в рай. У Петра-Ключника был в руке ключ, он открыл калитку, показал нам свет в дверном проеме, а потом закрыл и повернул ключ в замке, чтобы она случайно вновь не распахнулась.
- Объясни народу, что ты решил, - говорит вернувшийся с трассы Женя, под словом народ, подразумевая себя и остальных членов отряда, - я ничего не понял, мы не едем, не идем, мы здесь будем стоять и ждать?
- Я забыл, что я обещал Богу в Якутске: идти пешком. Если я поеду, Бог накажет меня и лишит силы. Я буду идти пешком.
- Понятно, - вздохнул Женя, - Бог  не мог напомнить тебе об этом вчера вечером до того, как я заказал автобус?

На следующий день мы выступили в путь с настроением странным: бесшабашным, смешанным с чувством обреченности. Никакого страха в сердце: будь, что будет, где наша не пропадала, сарынь на кичку и вперед на трассу.  Если уж повинную голову меч не сечет, невинной голове чего бояться?

Именно в последние семь дней у нас в отряде было два самых теплых, радостных, душевных праздника: день Благодарения и Концерт по заявкам светлячков.

11 сентября:
Мы - в сумрачном лесу на склоне горного массива, склонившего свое «плечо» к Байкалу. Шаман попрощался с последними гостями, музыкантами Бурятии, нам предстоит ночь в холодной и мокрой от дождя траве.
- Соберитесь у костра, мы будем отмечать день рождение Кати, - говорит Шаман.
Это было первый раз – объявление о чьем-то дне рождении. Как отмечать? Наверное, как обычно: дарить подарки. А что я подарю, если у меня нет ни денег, ни вещей, которые я могу подарить молодой девушке. Свитер шерстяной – у нее есть свитер и гораздо красивее моего. Штаны ватные?
Вспоминаю, что у меня есть крошечный флакончик мужских духов. Он лежит в коробочке, которую я ни разу не открывал.
Когда я лежал в больнице, одна из жительниц Улан-Удэ принесла мне апельсины а потом, перед уходом, протянула мне купюру достоинством в 500 рублей. Я отказывался брать, но она настаивала: «Вам пригодится. Купите что-нибудь для себя, я же не знаю, чего вам в палате не хватает, может, какая-нибудь мелочь, без которой жить в больнице неудобно».
Ничего я не купил, да и не ходил никуда дальше аллеи акаций у стены больничного корпуса. Но когда сбежал и ждал Женю в переулке, рядом оказалось крыльцо магазинчика бытовых товаров. Зашел на минутку, а хозяйка магазина, словоохотливая представительница душевной красоты бурятских женщин, сказала: «Я знаю, что вам нужно, бритву и расческу». От бритвы я, естественно, отказался, а расческой заинтересовался: у меня ее не было, и я уже три дня ходил, разглаживая волосы на голове граблями пальцев рук.
Она мне предложила шикарную расческу из бамбука – тяжелую, но необычайно крепкую. Каждый зуб – как из закаленной стали, но теплый и приятный на ощупь кожи головы.
- Что еще купим? – хозяйка ждала расширения моих торговых интересов. Она ждала не зря.
- Есть у вас маленький ножик для чистки картошки?
- Есть, я сама таким чищу, - она принесла мне крошечный ножик немецкой «ковки». Изделие не фирмы отца и сына по фамилии Золинген, которые когда-то помогали Петру Первому построить первые заводы по выпуску русских боевых клинков, но именно такой, о каком я мечтал, помогая на кухне девчатам начистить бульбы на весь отряд – острый, маленький, удобный. Спорый, как говорили в старину мужики об очень хорошем инструменте.
Купил, спросил, сколько с меня? Триста рублей. Осталось двести, есть, где развернуться, побаловать себя, ни в чем себе не отказывая.
Но что мне еще надо, кроме расчески и ножа? Это проблема, когда тебе ничего более не нужно.
Хотел уходить, но хозяйка сделала соблазнительное предложение: «Купите замечательные мужские духи, они мне очень нравятся».
- Сколько стоят?
- 700 рублей.
- У меня только 200.
- Я вам уступлю.
Крошечная коробочка оказалась в пакете вместе с апельсинами, которые я вез в отряд.
Подарю Кате духи, они мужские, однако, по признанию женщины в магазине, слабому полу такие нравятся, может, и Кате пригодятся. В случае чего, сойдут за санитайзер. Слова такого я тогда не знал, оно вошло в наш обиход через полгода после окончания похода, когда я пишу эти строки, но суть назначения духов, «в случае чего», та же самая – убить «корону» зловредного микроба. Единственный вид убийства, который, как я надеюсь, допускают все религии мира, включая последователей Хары Кришны.
Собрались у костра, в кармане моего ватника уже лежит коробочка, я готов к торжеству и подношению подарков.
- У Кати сегодня день рождения, я благодарю Катю за то, что она приехала в отряд и прошла с нами сотни километров. Спасибо, Катя, спасибо Вите Эльфу, который тебе помогает, спасибо вам, добрым духам нашей сказки! – сказал Шаман и предложил каждому по кругу у костра продолжить его речь и высказать то, что думает о Кате и хочет ей пожелать.
И пошла по кругу волна добрых чувств и слов. Мы все говорили искренне, и наш костер своим теплом нас поддержал в нашем стремлении подарить Кате наше душевное тепло.
Доставать коробочку из кармана неуместно, когда слова дороже и ценнее всех подарков, когда в словах – великая щедрость души.
- Предлагаю Дни рождения членов отряда отмечать в круге у костра так, как мы сделали сегодня. Согласны? – обратился к нам Шаман.
Народное собрание дало согласие.
- Предлагаю сделать этот день, 11 сентября, праздником Благодарения Человеку. Пусть это будет пока наш праздник внутри отряда, а придет время, он станет праздником всей земли, всего человечества. Согласны?
- Саша, 11 сентября для Америки – это день траура, - сказал я.
- Придет время, траура не будет. Люди поймут свои ошибки, и дни траура переименуют в дни осознания и исправления. Дни траура станут днем благодарения, - ответил мне Шаман. Он часто проявлял упорство, отстаивая свою точку зрения. Шаман – мужик упористый, что там говорить.
За новый мировой праздник Благодарения проголосовали почти единогласно: я воздержался, хотя, возможно, был не прав.
В тот вечер я тихонько подошел к Кате и протянул коробочку – это тебе. Нас в этот момент никто не видел. Или мне казалось, что никто.
Утром следующего дня я проснулся, полез за расческой и обнаружил в «ридикуле», маленькой сумочке с замочком, где лежала расческа, крохотный фолакончик духов – он выпал из коробочки, когда я ее вчера вытаскивал.
Я подарил Кате пустую коробку от духов! Срамота. Утро стыда и ожидания, когда можно будет покаяться перед Катей и всё ей объяснить.
- Катя, я вчера нечаянно вместо духов подарил пустую коробочку, - говорил я Кате, когда дождался ее появления из палатки, - вот тебе и сам флакончик.
Она засмеялась, но ничего не сказала. Отлично, мне ничего и не надо говорить.

18 сентября:
Вечер. До Иркутска 205 километров, верстовой столб стоит почти напротив нас. Завтра мы дойдем до границы Иркутской области, до нее километров 30 или около того. Дойдем, если будем стараться, а мы будем – таков настрой в отряде.
Лагерь у самой дороги в горной впадине с картиной золотой осени на закате: выше нас снежные вершины, у наших ног горная река. Какое место, мечта любого путешественника! Стой, смотри, красивее в жизни мало что бывает.

Солнце быстро скрылось – сентябрь, вторая половина. Темнота уже без признаков далеких отсветов вращающегося за горизонтом солнца. Ночь темна настолько, что превратилась в черноту. Лишь фары проезжающих по трассе машин дают полоски света, но чем дальше к ночи, тем реже лучи света. А около одиннадцати вечера – ни одного.
Мы у костра, теперь свет только у костра. Все тепло одеты, на Шамане тоже ватный бушлат.
- Я смотрел на вас, пока вы собирались, вы как светлячки на поляне: держите фонарики и ходите вокруг, - говорит Шаман. – Так будет вокруг нашего отряда: люди со светлой душой, люди светлячки будут собираться вокруг нас. В России – много людей светлячков. Когда они соберутся вместе, над Россией будет светить яркий свет. Хочется для вас что-то сделать, что-то вам подарить. Давайте подарим друг другу любимую музыку. Пусть каждый скажет, какую песню включить, мы ее найдем и включим. Ангел, скажи, найдешь для каждого и сможешь переслать на мою «гармонику», чтобы я включил ее на полную громкость?
- Интернета здесь нет, но можно перекачать с мобильников те песни, которые каждый записал раньше и сам слушает, - ответил Саша Ангел.
- Готовьтесь, через пятнадцать минут начнем концерт по заявкам светлячков.

Как выбрать одну песню из десятка тех, что ты хотел бы послушать в этот вечер светлячков? Назовешь одну любимой, а другие, они разве не любимые?
Из подсознания выплыл образ белого рояля, большая светлая комната и женщина, открывающая шторы на огромных белых окнах. И парень, поющий песню о своей мечте.
Но у меня нет записи этой песни в «раскладушке» старенького телефона, я никаких песен никогда не носил с собой, и нет интернета, чтобы ее найти.
Есть ли она у кого-то в памяти смартфона? Вряд ли. Да и как я подойду к кому-то с просьбой поискать, когда каждый водит пальцем по экрану в поисках мелодии, которую подарит нашему костру и нам в этой горной впадине на берегу «той реки»?
К тому же, моя песня на английском, кто знает ее перевод на русский?

Может, и вы не знаете, поэтому приведу текст песни Джона Леннона вам в помощь для понимания того, о чем я думал:

Представь, что нет рая,
Попробуй, это легко,
Под нами нет ада,
Над нами только небо.
Представь, что все люди
Живут одним днем.
Представь, что стран тоже нет,
Это легко представить.

Ни к чему убивать и умирать за кого-то,
Религий не существует.
Представь, что все люди
Живут в мире.

Скажешь, что я лишь мечтатель,
Но я не один такой.
Надеюсь, однажды ты присоединишься к нам,
И мир станет одним целым.

Ни у кого никакого имущества,
Можешь это представить?
Ни скупости, ни голода,
Все люди в одном братстве.
Представь, что все люди
Равны по всему миру.

Скажешь, что я лишь мечтатель,
Но я не один такой.
Надеюсь, однажды ты присоединишься к нам,
И мир станет единым целым.

Многие талантливые люди, имея дар от Бога, говорили и пели то же самое, о чем говорит и молится Шаман.

Концерт начался. Хорошие звучали песни, плохих любимых песен не бывает.
Дошла очередь до меня, а я молчу.
- Я знаю, какую песню включить Деду Морозу, - говорит Женя, и над поляной к звездам вместе с искрами костра полетели слова из песни о том, что «у шамана три руки».
Вообще-то, это была песня, которую чаще всего на стоянках включал Женя для себя, он точно ее любил, но и я слушал с удовольствием. Так что, Женя не ошибся.
После первого круга концерта для светлячков начался второй круг, каждый попросил включить еще одну песню, а потом третий круг, четвертый.
До девятого круга, кажется, не дошли: я еще на втором круге сошел с праздничной дистанции и полез в ватных штанах в зимний спальник. Что делать, если сразу после ужина я каждый вечер мечтал попасть в палатку и думать о людском счастье лежа. При этом на второй минуте раздумий сладко засыпал.

19 сентября, 4 часа утра.

Это был заключительный день похода и третий из тех, что не задался с самого утра.

Проснулся я слишком рано: до рассвета еще больше двух часов. Дежурные обрадовались: когда я встаю, они могут покинуть пост и отправляться спать.
Сварил себе чай, сидел, что делать, если теперь так долго темнота, и вокруг ничего не видно. Дров было много, можно было не рыскать по кустам. Вода? Рядом чистейшая вода горной реки, она шумит рядом с палатками, переливаясь с камня на камне во тьме ночи. Это не вода из бака, наполненного неизвестно из какого крана, это – хрусталь живой природы, чище и прозрачней которого не найдешь нигде.
Проснулась Людмила, в свете костра замаячила еще одна фигура, кто это? Это Федор из Берлина. «Но позвольте, я вовсе не из Парижа..» - да, Конрад Карлович, вы не из Парижа, вы из Берлина, как «дядя Федор», который, поеживаясь, греет руки у костра.
Мое подсознание играет фразами из книг и фильмов. Когда я улыбаюсь, глядя на костер, это значит, фотоны света пламени высветили в памяти какие-то словечки из давно прочитанного. О смешном Пантагрюэле и дальше, без всякой логики появления на "свет сознания" - о позитивном солдате Швейке и его похождениях или о коте в штабе подслеповатого полковника в Чешских Будейовицах, который водил пальцем по карте и попал в кошачье дерьмецо. Или об отце Федоре, который сошел с ума в погоне за бриллиантами и кричал из оконца «спецмашины»: «Покайтесь, люди добрые!».

Мы с Федором сидим на лавочке, сделанной вчера к празднику, на кресло Шамана никто не садится, ни я, ни Федор, ни Людмила.
С трассы в нашу сторону едет машина: две фары ненадолго осветили нас, она проезжает мимо – дорога ведет к реке, затем под мост и к берегу Байкала. Наверное, рыбаки поехали проверять сети. Мы знаем, что рыбачить на омуля запрещено, но местные рыбачат.
Вновь фары в нашу сторону, опять машина, но не одна: фар много.
- Ничего себе у рыбаков бригада! – говорю вслух.
Фары выключаются, от машин вдоль края поляны потянулись две гирлянды «светлячков» - одна впереди нас, другая за нашими спинами. Что за новогодние гирлянды могут быть у рыбаков?
И различаю черные фигуры в шлемах. Это не гирлянды, это сеть оцепления, а рыбаки – спецназ с фонариками в шлемах и в руках.
- Приехали брать, - говорю Федору, но не делаю никаких движений: не вскакиваю и не убегаю. Знаю, что бесполезно, да уже и поздно убегать: отряд окружен.
Но тишину никто еще не нарушил: наши спят, чужие стоят молча.
Я был уверен, что брать будут всех. Сейчас разбудят, попросят одеться и взять документы. Я уже одет, где лежит паспорт, помню. Ну что же, пусть объявляют цель операции, послушаем, как они ее сформулировали и как они нас назовут: группой экстремистов, пособниками террористов, хулиганами, нарушающими общественный покой. Кто мы, если против нас задействован спецназ? Не диверсанты же, это вовсе глупо, да и «врагами народа» нас называть рановато, не в смысле утреннего часа, а в смысле утра нового этапа внутренней политики в России.
Около нас стоят вооруженные люди в черной форме, один из них зашел в палатку, где спал Женя, но тут же вышел. Оглядывается, плохо ориентируясь в темноте. Вижу мужчину в штатском, он показывает рукой на юрту. Ее очертания еле заметны, вооруженные люди наконец понимают, что им надо делать.
Вслух никто не распоряжался их действиями, все происходило в полной тишине.
Подходят к юрте, пытаются определить, где у нее вход. Бойцы спецназа не знают, что у юрты нет входа, «входить» в нее можно только ползком, приподняв край ткани. Бойцы валят всю юрту на бок, ткань поднимается, я вижу лицо Кирилла, он в полной растерянности. Бойцы высветили фигуру Шамана, стоящего на одном колене в той позе, в которой воины дают клятву и молятся. Сгрудились около него, повалили Шамана на землю.
Ничего больше в свалке из людей было не различить. Но через несколько секунд люди в черном встали и потащили Шамана мимо костра: я видел, что ноги Шамана волочились по земле, а его голова двигалась вдоль земли на уровне коленей тех, кто держал его за руки.
И Шаман тоже не издал ни звука. Тишина, только тишина, ни слов, ни криков.
Дверь одной из машин открылась, Шамана втащили внутрь. И «светлячки» из оцепления стали собираться около других машин. Я понял, что никого из отряда брать не будут: спецназ приехал только за Шаманом. Тогда подошел к машине, в которую его спрятали, и громко спросил бойцов с автоматами, стоящими вокруг машины: «Кто-нибудь объяснит, что происходит? Кто руководит операцией? Кто нам скажет, почему Шаман арестован и кем?».
Один из бойцов наклонился к моему уху и сказал: «Тише, отец, вам все объяснят».
Машина с Шаманом развернулась и поехала в сторону трассы. Я шел за ней и видел, что какой-то человек в штатском держит в руке портативную видеокамеру и меня снимает. Раз меня снимают, я им сейчас скажу: и как начал говорить, так говорил и говорил, пока машина забиралась по дорожному полотну и выруливала на обочину трассы.
О чем говорил? Я не сулил проклятия небесные и не ругался. Я утверждал, что приказ на арест Шамана мог дать только президент страны. Того, кто выполнил этот приказ, ждет суд народа.
В архиве правоохранительных органов наверняка сохранилась запись моей гневной речи. Сейчас ее не обнародуют, но пройдет время, и мои слова будут услышаны не только хранителями оперативных сьемок.
Машина с Шаманом отъехала от меня на сотню метров в сторону Улан-Удэ, другие еще поднимались по короткому склону, трасса была заблокирована с двух сторон, слева и справа  поблескивали маячки полицейских машин. Я спустился к лагерю и увидел Андрея Волка.
- У тебя мобильник с собой? – спрашиваю его, - Давай запишем ролик.
Андрей меня понял, достал смартфон.
- Пойдем на трассу, я буду говорить там, - сказал ему.
Мы вышли и записали ролик. Он получился темным, подсветку не включали: Андрей беспокоился, что люди в черном еще где-то рядом, выскочат из темноты и отберут телефон.
И уже после записи я заметил, что держу на руках собачку Долли. Оказывается, я говорил и шел за арестованным Шаманом с ней на руках. И ролик записал с Долли у груди. Она видна на ролике в первых кадрах, хотя цвет ее пегой масти почти сливался с чернотой того злопамятного утра.
Как она оказалась у меня на руках, я даже вначале не мог вспомнить. Лишь спустя некоторое время после шока вспомнил, что когда бойцы рушили юрту, она в испуге прижалась к моей ноге, я взял ее на руки, чтобы в темноте не затоптали.

Шамана увезли, трассу открыли для движения.
- Надо срочно отправить ролик в интернет и сообщить всем, что Саша схвачен людьми в черном, - говорю ребятам, - Кто они такие, кому подчиняются, нам не сказали. Это российские силовики, судя по форме, кто-нибудь разглядел буквы на шевронах?
Никто не разглядел. Слова «Полиция» на форме точно не было, на это каждый из нас обратил внимание.
- Андрей, тебе надо добраться до места, где есть интернет, и выложить ролик. Одному идти нельзя. Саша Ангел, пойдешь с Андреем? – спрашиваю.
Ангел и Андрей ушли. Не успели они удалиться, опять фары светят в нашу сторону, опять к нам «гости» в черном. Теперь без всяких гирлянд: выскочили, подошли к вещам Шамана, перерывают их в свете фонаря.
- Это не ваши вещи, это территория лагеря, почему вы шаритесь в чужих вещах, как воры-уголовники? – говорю и пытаюсь им хоть как-то помешать.
Меня отодвинули, но вежливо, без толчков и ударов. Отвечать на вопрос и что-то объяснять не стали. Я видел, как они раскрыли паспорт Шамана.  «Уходим», - сказал один из них, и «гости» быстро исчезли с нашей поляны.
Как бы они не заметили Ангела с Волком, поймут сразу, для чего два парня из отряда спешат пешком по трассе, обыщут, прихватят мобильник с роликом и увезут, где потом искать?
Но Ангел, на то и ангел, чтобы приносить вовремя нужные вести, а Волк, на то и волк, чтобы иметь быстрые ноги. Они отмахали километров десять, пока добрались до деревни, где есть интернет, и ролик об операции людей в черном увидел свет.

Что было дальше? А что может быть хорошего в денек, который с утра не задался.
Женя и часть воинов удалились в лес во избежание ареста. Мы же думали, что спецназ выполнял свою задачу, а за нас теперь возьмется обычная полиция и следственный комитет.
Приехал грузовичок, который должен был перевозить в этот день наши вещи. Ну что, грузим и продолжаем идти по трассе, пока мы на свободе?
Народное собрание оставшейся части отряда постановило: грузим и идем.
Свою палатку не стал собирать Локи: он объявил нам, что без Шамана дальше не пойдет. Но не сказал, что он спрятал в палатке знамя с изображением лица Шамана на фоне белого и черного крыла. Если нас арестуют, знамя сохранится. Возможно, с этой целью он решил двигаться отдельно. Лучше было бы спросить у него самого, но я не спрашивал: мы не проявляем излишнего любопытства и не задаем друг другу лишние вопросы.
Пятнадцать километров прошли, потом пятнадцать проехали на дне в кузове грузовичка.
Иркутскую область и Бурятию разделяет небольшая речка, через нее есть мост. Сначала выгрузили вещи на берегу этой речки со стороны Бурятии, даже уже зажгли костер, но позднее все же переселились на другой берег – на первые метры территории Иркутской области. Там и разбили лагерь.
Поставили синюю юрту: пусть стоит, хотя Шамана внутри нет.
К нам приехали Марина и Галина из Иркутска. Марина – она администратор группы поддержки в областном центре. Собрали для нас продукты, напекли пиццы на весь отряд. Об аресте Шамана узнали рано утром по пути к нам. Ехали и плакали.
Очень много людей, особенно в Якутске, Улан-Уде, Иркутске, там, где прошел Шаман, где его видели и с ним встречались, где познакомились с ним вживую, близко к сердцу приняли факт задержания Шамана. Переживали и сопереживали.
Приехала блогер Наташа Хорошая из Иркутска. Очень хорошая, умная женщина. Она вела «прямой эфир». Думаю, что все люди, видевшие нас в тот день, заметили тень растерянности на наших лицах не меньшую, чем была на лице Кирилла, когда ранним утром на палатку Ангела обрушилась юрта Шамана.
Женя и Кирилл закончили «партизанить» в лесах и после обеда находились в лагере, но ничего не делали, просто лежали на траве.
Воины лежали рядом. А впереди новая ночь, дров нет, на кухне – не поймешь, кто дежурный, в службе охраны некому назначить «часовых», да и зачем они, если Шамана выкрали «без шума и без пыли».
Валентин и я взяли в руки топоры и пилы. Натаскали, сколько смогли, до утра как-нибудь продержимся.
Я предложил Князю записать ролик с обращением к общественности России и всего мира, чтобы призвать начать бороться за освобождение Шамана. Мы на одном из собраний решили, что Князь станет говорящим лицом отряда, будет вести стримы и делать выпуски новостей. Самое время начать говорить, причем, не умолкая, как умеет Князь.
- Встанем около пустой юрты, и каждый скажет свое мнение об операции властей, - предложил я ему сценарий ролика.
- Да, надо, это будет здорово, - Князь поддержал идею, но заметил, что ее надо согласовать с Женей Вороном.
- Зачем? – не понял я, - если он не захочет, снимем с теми, кто встанет в ряд.
Князь понес что-то многоречивое в ответ. Я отошел от него. Через некоторое время он сообщил мне, что лучше это сделать завтра утром: воины устали, настроения нет. И Женя не поддержал идею.
Как день начался, так он и закончился: шоковое состояние, неразбериха, грусть, разочарование и слезы. Не женские, и не слезы, а горечь от невозможности продолжить дело слаженно и храбро.
Нет рядом богатыря, нет силы, способной позвать людей на подвиг. Для многих принятие рискованных решений невозможно, если ответственность за них надо брать на себя. Шаман взял на себя ответственность за участие в походе и упростил задачу для тех, кто лишь присоединился, но не встал плечом к плечу.
Сарынь на кичку, сомкнуть ряда и навалиться массой многих плеч, а с кем сомкнуть? Нет рядом плеч.

20 сентября. Последний день.
Не записал отряд в своем полном составе ролик-обращение ни накануне вечером, ни утром следующего дня. С шести утра я всех предупреждал, что ролик надо сделать до выхода на трассу, потом уже не получится стоять в одном ряду: кто в лес пойдет, кто по дрова.
Воины спали долго: без Шамана куда спешить, а тележку увезли с собой спеназовцы. У нас же был выработан коллективный рефлекс: тележка покатилась к трассе, догоняй, движение началось, Шаман уже в пути.
Тележки нет, рефлекс не дает о себе знать. Работает другой рефлекс: позавтракать, нарезав колбасы.
Я в нетерпении жду, когда завтрак закончится, и мы пойдем снимать обращение к «людям мира и всему прогрессивному человечеству».
Сам потерял спокойствие и стал нервным:
- Сколько можно резать и жевать? – говорю воинам, отрезающим колбаску ножами, что болтались в походе у них на поясе.
- Что нам не завтракать, что ли, ради твоего ролика? – вопросом на вопрос ответил Женя.
- Каждый выбирает сам, что для него важнее. Кому - весь мир, а кому хлеб и колбаса, - сказал командиру воинов и ушел.

Было мне понятно, что идея с роликом воинам не по нраву. И вся моя суета воспринимается ими, как попытка начать командовать в отряде. Защищать Шамана они готовы и желают, но не под началом кого-то, кроме Жени.

Давняя история, она первый раз проявилась еще когда мы были далеко от Улан-Уде. Женя тогда приказал воинам покинуть Шамана и уйти из отряда вместе с ним. Они покинули и ушли. Шаман после того, как воины сбежали, отказался возглавлять отряд и сам стал простым «поселенцем». Главным он назначил вместо себя Эллея. А потом всю эту историю Женя объяснил «проверкой воинов на преданность и выполнение любых приказов».
Ну вот, преданные воины, возможно, с радостью бы записали этот ролик, но без приказа командира – сидели и жевали.
Короче, я вспылил, а коли меня обуял гнев, я, как и положено быть в гневе, стал глупым и нетерпеливым. Взял свой рюкзак и пошел в Иркутск один. «Жующие меня догонят, - сказал себе, - но сидеть и ждать я больше не могу».
И полкилометра не успел пройти, меня догнали Валентин Дворник и Саша Инженер. Все объяснил моим единомышленникам, да и особо объяснять было не нужно: они меня понимали с полуслова.

Это обращение мы записали втроем. Саша Инженер сходил за флагами, на фоне этих флагов три лохматых и небритых дядечки, два из которых пенсионеры, причем, один – пенсионер с гражданством Казахстана, обращались к мировому сообществу, к организациям, защищающим права человека, с просьбой срочно обратить внимание на вопиющий случай, когда гражданина России без всяких объяснений силовые структуры российского государства хватают и увозят в неизвестном направлении. Мы просили общественность России и Комитет по правам человека ООН отреагировать и дать этому факту свою оценку.
Ролик выложили в интернет. Его мало кто видел, есть ролики, которые смотрят неохотно: просьбы помочь и отреагировать, когда реагировать надо на действия первого лица большого государства. Кому это надо, подымать политическую волну, людям в черном? Нет. Остальные предпочтут закрыть глаза и уши.
Намного позже, уже в октябре, прилетев в Якутск, я составил совместно с Сулустаной, депутатом Ил-Тумэна республики Саха, резолюцию митинга в защиту Александра Габышева. И там, в Якутске, на митинге 26 октября она была принята. В ней упоминалось о необходимости обратиться к Генеральному секретарю ООН.

Реакция мирового сообщества на столь высоком уровне была актуальна 20 сентября, когда три лохматых члена отряда в дорожной одежде сняли ролик-крик о помощи шаману Александру Габышеву, продолжала быть актуальной 26 октября, в день общегородского митинга в Якутске, и продолжает быть остро необходимой и актуальной сейчас, в году 2020-м.

Вот текст резолюции митинга, написанный моей рукой в моем дорожном дневнике:

1. Прекратить уголовное преследование шамана Александра Габышева за его мысли, религиозные убеждения и высказывания;
2. Прекратить давление сотрудников ФСБ на экспертов психиатров. Их вывод о необходимости принудительного лечения Александра Габышева - факт применения карательной психиатрии за инакомыслие.
3. Обратить внимание Генерального секретаря ООН Антониу Мануэля де Гутерреш на судьбу гражданина России Александра Габышева, которого преследуют государственные органы власти России за его мысли и высказывания, вопреки статьям 18 и 19 Всеобщей Декларации прав человека, основополагающего документа ООН, к соблюдению положений которого должны стремиться все члены ООН, в том числе и Российская Федерация.
Принята на митинге 26 октября 2019 года. Город Якутск.

Мы добрались 20 сентября до поселка Байкальский и стали лагерем на его краю у придорожного кафе.
Действовали уже организованно и по привычному распорядку: костер, котлы над огнем, варится каша, мы ставим палатки.
Раскладываю вещи из рюкзака, вдруг известие по лагерю: звонит Шаман. Собрались в кружок, Женя держит телефон, включенный на внешний динамик. Слышу голос Шамана: «Я в Якутске у сестры. Меня охраняют, но я дома. Слушайте приказ: движение отряда временно прекращается. Отряд распущен».
Шаман продолжает говорить, ребята задают ему вопросы, он отвечает. Вроде, голос нормальный, но я чувствую, что он многое не договаривает. Даже о том, как так быстро оказался в Якутске, вчера был на трассе, а сегодня уже дома в тысячах километрах от нас, Шаман говорить не стал. Но при этом настойчиво повторяет: отряд распущен.
Понимаю, что, вероятно, силовики поставили условие: они не будут держать его в тюрьме, если он распустит отряд.
Как потом показало время, силовики выдвигали это условие неоднократно.
Женя кричит в трубку: «Саша, извини, что не смогли тебе помочь!».
Помочь не смогли, это правда, но мне извиняться не за что.
Ухожу к своей палатке, думаю, что делать дальше. Подходит Саша Инженер и тихо говорит:
- Виктор, я уезжаю.
- Все мы скоро отправимся по домам, - отвечаю ему.
- Я – через двадцать минут, - говорит Инженер.
- На чем?
- Договорился с водителем машины, который помогал перевозить вещи.
- Куда?
- В Иркутск.
- В аэропорт и дальше домой в Москву?
- Да.
Пошел проводить Сашу Инженера. Женя заметил, что Инженер идет к машине с рюкзаком.
- Уезжаешь? – спросил он Сашу.
- Уезжаю.
Женя ушел к костру. А мы с Сашей обнялись: человек, который понимал меня и поддерживал, сейчас уедет, возможно, навсегда. Он передал мне листок бумаги и, как он умеет, дотошно объяснил: это телефон мобильника, это домашний, это адрес дома, это название станции метро.
И все же я сказал: «Прощай, Саша!». Иногда чувствуешь, что новой встречи с человек не произойдет. Когда я в костюме Деда Мороза прибыл в декабре в Москву, мы не встречались. Саша ушел так глубоко в сосредоточенное уединение, что я не посмел без приглашения нагрянуть в указанный на бумажке дом.

Саша – специалист в научной области теории систем и управляемого хаоса. Он разрабатывал системы безопасности атомных электростанций. Система взаимосвязи духовных сил и безопасности планеты под названием Земля – сфера его научных поисков и размышлений.
Шаман и шаманизм увлекли его в практическую плоскость научных наблюдений. В его конспектах появились новые записи и факты, которых следовало проанализировать с научной точки зрения. Наверное, пишет докторскую диссертацию, а может, сдает экзамен перед Силой Света на звание человека белой расы седьмого уровня. Того уровня, где честь и справедливость – это вектор всех поступков и отправная точка для движения вперед.

Без Саши Шамана и Саши Инженера мне в отряде делать нечего – так думал я, когда помахал в последний раз машине, что удалялась в сторону Иркутска.
Сел перед свое палаткой и почувствовал желание бросить все: палатку, спальник, книги, тяжелые ботинки космической фирмы «Соломон».

В лагере трудно скрыться за маленькой палаткой. Подошел Валентин, спрашивает: «Что решил?».
А что я решил? И в сознании появляется ответ: «Через час уеду».

У моей палатки небольшое собрание «старичков». Андрей Волк говорит мне: «Не торопись, дедушка».
Но я упертый: если сам решил, меня переубедить трудно. Однако Андрей повторил: «Не торопись, дедушка».
Он был прав, я позже это понял, но быть сильным задним умом – у кого из нас нет такой силы?

Я сходил к Байкалу, умылся, записал последний ролик, который так и не вышел в эфир, поскольку был слишком грустен. Взял рюкзак и пошел в сторону кафе мимо костра, а у костра уже началось собрание, которое вел Женя.
- Дед Мороз, уходишь? – задал он вопрос.
- Да.
- Можешь что-то нам сказать перед уходом?
- Нет.
- Почему?
- Потому что вы будете помнить мои слова до конца ваших дней, а я этого не хочу.

И ушел, ни с кем не прощаясь.
 
Уже около кафе меня догнал Федор из Берлина, сказав коротко: «Я с тобой».

Потом нас окликнули Валентин Дворник и Андрей Волк, который был со смартфоном в руке. Включил видеозапись и попросил меня сказать несколько слов на прощание. Я сказал.
Ну все, сердце уже так щемило от боли и тоски, что хотелось повернуться и бежать, бежать. 
И что вы думаете, я замечаю на земле рядом со мной маленькую собачку. Она прибежала, чтобы проводить меня. Я гладил Долли, отвернувшись от ребят: слезы капали на ее пегую шерстку, мягкую и теплую под моей ладонью.
Собачка встретила меня под вечер 25 июля, собачка проводила вечером 20 сентября.
Душа четвероногая, как ты мне близка!
Дорогая Долли, я дождусь, когда ты станешь прямоходящей, и вернусь на землю через два миллиона лет из космического зала ожидания.
Мы еще пройдем вместе пару сотен километров, но, слава Богу, уже без поводка. И оба – без ошейника на горле.

Дома:

Захожу в квартиру после длительного перелета, сажусь на кровать, что вытолкнула меня в поход, смотрю и вижу «стены с обоями». Ни гор, ни речки, ни дороги. И солнца нет, и звезд, и неба. Куцая лампочка на потолке и провод с оголенными концами.
Что я наделал, зачем променял небо на кривой провод над головой?

Там была жизнь, ты это понимаешь? Жизнь, а это что?
 
Я моментально забыл о горестях и личных переживаниях последнего дня в отряде.
Там были добрые люди с открытым сердцем встречающие нас, их глаза, их чувства – это волна энергии добра, которая волновала и радовала душу.

Иван и Мария в лесу на Яблоневом хребте, которые приезжали к нам на мотоцикле со сковородкой жареного мяса и мешком картошки в «люльке» – деревянном ящике, приспособленном для грузов крестьянского хозяйства. Они остались в деревне жить, когда все из нее уехали, увидели отряд, идущий по дороге, и три вечера подряд у нас гостили. Потом мы ушли слишком далеко, почти на сто километров, им было трудно до нас доехать на стареньком мотоцикле с деревянной «Люлькой».

Хохотушки женщины из деревни под названием Хохотуй. Тоже три раза приезжали и накрывали деревенский стол на скатерти, лежащей на земле.

Байкер Иван с друзьями, которые сопровождали нас две недели и сделали нам железную печку собственной конструкции, придумав оригинальный регулятор тяги.

Учитель истории Сергей из школы в поселке, который сказал ученикам, что история движется через поселок, и он не может не принять участие в движении истории. И шел пешком с нами весь день, а его семья ехала за нами на автомобиле.

Ученики из другой школы и в другом поселке, которые сопровождали нас на велосипедах и весь вечер сидели с нами и вместе со школьными учителями у нашего костра.

А преподаватель московской консерватории по имени Илья, приехавший ненадолго поддержать нас, и радующий нас тем фактом, что "консерватория с нами".

А дядечка пенсионер восьмидесяти лет, который подошел к нам и спросил, где мы берем дрова? Вот, тут валежник в кучу свален, берем оттуда. Это я собрал валежник, приготовил дров на себе на зиму, говорит дядечка пенсионер. Мы извиняемся, обещаем больше не трогать ни одной лесинки из кучи, он улыбается и говорит: «Маленько можно. Берите, сколько надо».

А лесничий одного района, который при полиции и представителе районной прокуратуры молчал, когда они хотели составить протокол на меня, Витю и Катю за нарушение закона и разжигание костра в лесу. Я говорю им: что же нам делать, как приготовить ужин для отряда? Они: не знаем, но если огонь снова зажжете, выпишем штраф.  С вами останется лесничий, он вас проконтролирует. Лесничий подошел ко мне и говорит: где я воткну палочку, туда костер перенесите, там он будет для леса не опасен, а я скажу ребятам из района, что вас проконтролировал, и вы огонь не зажигали.
А руководитель одной из станций железной дороги, что подарил нам ящик продуктов, а офицеры из военной машины, что остановились и передали нам мешок с банками тушенки и сгущенки.
А хозяин бани с бассейном и его друг, что каждого из нас привезли, согрели, пропарили, угостили арбузом и увезли обратно в лагерь.

Как много в России светлячков, как она богата добрыми людьми!
Пока сидишь в четырех стенах, ты это не поймешь и не почувствуешь. Но выйди в путь, и путь твой будет добрым. Поверь, мой друг, проверь, если не веришь.

Россия – сказочно богата добрыми людьми. И никакие люди в черном не смогут уничтожить и продать наше главное богатство – добро людских сердец.
Кто эти люди, в черном? Те, кто понимает, что выполняет неправедный приказ и поступает несправедливо, но продолжает выполнять и поступать против воли своего сердца.
Это пройдет, это не инопланетяне, у них обычные земные человеческие души.
Это пройдет. Наверное, не сегодня, но когда-то их души засияют, а одежда утратит черный цвет.

В первый же час пребывания в своей квартире, я понял, что Андрей Волк был прав: я поспешил с отъездом.

Отряд продолжал движение, но в уменьшенном составе: Андрей, Валентин, Людмила, Эллей, Леша Танкист и Князь с Княгиней. Через пару дней я купил авиабилет в Иркутск. Меня ждал в своем доме художник Карим, который бы довез меня до точки встречи на своем ретро автомобиле.

Я помнил день, когда познакомился с ним во время стоянки в самом красивом месте Забайкалья из всех тех мест, что я там повидал.
Еще в поезде, когда я ехал в Читу, из окна вагона я увидел долину и реку Хилок. Поезд шел по высокому холму, светило солнце, река блестела своими женскими изгибами необычайной красоты и привлекательности. В вагоне было жарко, а за окном – манящая гладь речной наготы и прелести прохлады вдоль плавной береговой линии, к которой хотелось прикоснуться.
Вот бы сейчас оказаться там, где протекает эта славная река, - мечтал я под стук колес, - жаль, что не увижу больше этих мест.
Так я увидел это место снова, но теперь я был на берегу реки, а поезд шел мимо меня, я даже видел окна того самого вагона, в котором спешил в Читу.
Мечта исполнилась в абсолютной точности и в полном соответствии с моим желанием. Мы с Ангелом спустились с холма, где был разбит лагерь, прошли полтора километра и оказались в том самом месте, на которое я тогда смотрел.
Я, берег и стук колес на горизонте вдоль склона холма – я смотрел на поезд, стоя на лугу в одних трусах.
Возвращаемся, а на поляне чудный автомобиль, у его хозяина на голове цветастая бандана, он приветлив и учтив, рядом улыбчивая женщина с русским лицом, но в одежде с элементами заграничных декора, которые не увидишь даже у туристов, побывавших в сотне стран. Наряд не нашенский, платочек на шее завязан так, как у нас никто платки не носит. Это был Карим Мухамадеев с супругой Ириной Владимировной. Художник, пишущий картины в Мексике, капитан собственной парусной шхуны, владелец отреставрированного им «MG» 1951 года, на котором ездит по России, и «шевроле» 1930 года, который стоит в музее на Майями.
Мы познакомились, я был восхищен его умением говорить скромно о своих жизненных успехах.
После побега из больницы он предлагал мне пожить в его просторном доме в Иркутске, где восстановить здоровье и отдохнуть. А теперь он был готов доставить меня в расположение отряда, но – помощь человека, известного в Сибири и на просторах Южной Америки, а также вдоль береговой линии Мексиканского залива, мне не понадобилась: силовики остановили отряд раньше, чем я вылетел в Иркутск.

Они сказали ребятам на дороге: Шаман требовал обеспечить безопасность каждого члена отряда, силовые структуры это условие выполнили, а отряд не прекратил движение и нарушает «договор». Завтра в 7 утра всех увезут силой и закроют на 72 часа в Иркутске.

Отряд принял решение остановиться и не подводить Шамана. Я потом, в ноябре, был на этом месте, передвигаясь на перекладных вместе с Игорем Коношановым из Якутска в Москву через Шиес. Нас двое – это тоже отряд, хотя и сокращенный до предела. Мы все-таки продолжили движение, оно имело смысл для нас двоих.

Мы не остановились, и отряд не остановится. Можно задержать тело на трое суток или на пятнадцать, а душу человеческую как задержишь? Она летит, где хочет, как Духи светлые народа с солнечными поводьями за спиной, как Дух божественный, как Дух святой.

- Старый ты старый, глупый ты глупый, - ругал я себя, - то злишься, то рыдаешь, то рвешься убежать, то возвратиться. Какой ты воин Света, что тебе можно доверить, если ты мечешься, и нигде тебе нет покоя. Свет – это праздник, а что тебе такому делать на светлом празднике? Разве что, огоньки на елке зажигать, когда детишки малые кричат хором, стоя в круге: «Елочка, зажгись!».

Душа моя сказала в знак согласия: пожалуй, так оно и есть. Буду стоять у елки и ждать команды чистых и прекрасных детских душ. Дети будут мне командиром. Отныне я не летописец, моя единственная должность - Дед Мороз.


В обитающей с начала времен
На вершине белых небес
Светлой семье айыы,
От бессмертной нашей крови рожден,
Владеющий Вороным конем,
Стоя рожденным
На грани небес,
Стремительный Нюргун Боотур,
Как предначертала ему судьба,
Будет он
На средней земле поселен.
Племенам уранхай-саха
Будет защитой он.

Громом напутственные слова
По небу прокатились вослед:
– Уруй-айхал!
Нарын-наскыл!
Да будет зелень!
Да будет мир!
Радость и счастье – вам!
Пусть неугасимо горит
Священный огонь у вас в очаге,
Пусть наполнится ваш изобильный дом
Неистощимым добром,
Пусть триста лет богатство растет,
Пусть четыреста лет изобилье цветет,
Пусть девять веков ваше счастье стоит,
Пусть не пройдет оно никогда!
Утвердите богатый дом,
Разведите молочный скот,
Породите отважный род,
Пусть потомство ваше
Вечно живет!
Пусть от Верхнего
Ураганного мира
Буря на вас не дохнет!
Пусть из бездны Нижнего мира
Стужа на вас не пахнет!
Пусть вашего счастья цвет
Не облетает вовек!
Слава! Счастье!
Уруй-айхал!

Пока ты живешь,
Не страшись никого
Угрожающего оружьем тебе!
Колдовское слово,
Острый язык
Бессильны зло тебе причинить!
Огненный глаз дурной
Не может тебе повредить!..
Проживи со славой век тройной
И да сопутствуют вечно тебе
Удача и торжество!
 
Да не спрячется враг
За спиной у вас,
Да не рухнет оплот
Под ногой у вас!
Пусть обилием ваш дом одарит
Щедрая Иэйэхсит!
Пусть вам навстречу летит
Светлая Айыысыт!
Счастье вам, слава!
Уруй-айхал!

(«Нюргун Боотур Стремительный». Якутский героический эпос.)

Послесловие:

В языке народа саха есть слово дьол. Оно означает – счастье. В русский литературный язык это слово вошло в таком написании – джол.
В казахском языке есть однокоренное слово жол, означающее – путь.
Желобок, желоб – родственные русские слова.
Джол – древнее слово, известное многим народам. Имя Юлий от древнегреческого имени Ил – сына Энея, которому удалось спастись во время штурма Трои.
Троянцы до постройки города-крепости были одним из племен кочевников, как и спартанцы, поэтому и приняли в дар от греков троянского коня.
Слово ил в современном языке саха означает мир, большое собрание, мировой совет старейшин всех родов. Так сейчас называется парламент республики Саха.
Одного из главных библейских пророков звали Илия, он был пророком наступления мира и благоденствия – счастья.
Имена Ил, Илия, Юлий, Джулио, Джульетта – все они образованы от первоначального понятия – путь к счастью.
Джол - путь к счастью.
Месяц июль – начало моего пути.
Имя мальчика Джоэль – испанский вариант слова джол.
Красивое имя, правда?

Виктор Егоров
18 мая 2020 г.