Русская Одиссея продолжения глав 29. 1

                Седьмая глава
                ВЕЛИКИЙ ШАМАН

     До конца лета ростовская дружина шла изнурительными переходами к устью Ангары. Люди выматывались и при этом ещё подвергались постоянным атакам комариных туч, густо висевших и над походной колонной, и над лагерной стоянкой. Спасались от мошкары лишь в дожди, да у дымных костров. Предводители призывали усталых сторонников побыстрей выйти к месту слияния красавицы Ангары с могучим Енисеем.

    Раз, на дневном привале у реки, Фёдор Книга достал из дорожной сумы свою самодельную карту Азии. Он развернул свиток и что-то долго прикидывал в уме. Его окликнул Иван Алексеевич, с интересом наблюдавший за учёным другом:

- О чём думу думаешь, Книга?
- Да вот выходит — мы сейчас где-то на середине пути от последнего Японского моря до матушки Руси.

- Господи! Неужто токмо середина! — всплеснула руками Ольга Краса. — Ещё так долго!

- Пожалуй, так, — вмешался в разговор Никонор Новгородец, поглядев в карту. — Мы ведь с края света вертаемся!

    Затянувшееся молчание прервал Фёдор:

- Кежма молвил: Ангара впадает в огромную реку Енисей, на которой живут енисейские остяки[8], иль просто енисейцы. Народец вполне мирный и отзывчивый. Земли энти, по словам тунгуса, изобилуют рыбой и разным зверьём. Оленей у остяков будет поболее, но целыми стадами владеют лишь князьки.

- Поди ж ты! — изумился Семён Огонёк. — Уже и князья пошли — видно, из глухомани выбираемся...

    Одним солнечным погожим днём путешественники, продвигаясь вдоль Ангары, вышли наконец к широкой долине Енисея. Вначале они увидели только прибрежные кряжи, скалы, могучие пихты и лиственницы. Но когда поднялись на одну из гор, панорама Енисея открылась впечатляющая: река была вширь поприщ на десять, в её голубом лоне то тут, то там зеленели крохотные островки, а выше, на далёком горизонте, долину обрамляли покрытые лесом волнистые горы. Странники столкнулись с такими красотами, что возликовали:

- Земляки, мы вышли к таёжному раю!
--------
[8] Енисейские остяки – нынешние кеты.

            - Ура! Енисей!
     Своими громкими криками пришельцы всполошили поселение, расположенное в междуречье. От жилища к жилищу забегали низкорослые аборигены, впопыхах собирая ценные вещи перед бегством от наступающих чужестранцев. Остяки собрались у берега, сели в лодки и стали грести, удаляясь. Проводнику Кежме и дауру Агде пришлось залезть в воду по грудь. Переговорщики слёзно умоляли пугливых хозяев остановиться и одуматься. Уговоры не сразу, но возымели действие — енисейцы всё-таки вернулись к родным очагам.

     Русские с любопытством приглядывались к ним. Остяки, по сравнению с тунгусами, были заметно богаче в одежде и украшениях — они красовались в нарядных парках[9] и в сокуйях[10]. Во всём сказывалась близость уйгурского Алтая, с незапамятных времён считавшегося культурным светочем Центральной Азии. Остяки использовали судоходную реку как удобный торговый путь к соседним народам.

     Как только прошёл страх перед русскими, несколько местных стариков сами подошли к ним. Седые старожилы были одеты в тёплые рубашки, украшенные разноцветным орнаментом, и лёгкие унты. После взаимных приветствий, они вновь стали хозяевами: подыскали гостям удобное место для лагеря, тут же стали пристрастно предлагать им свои нехитрые изделия и еду на какой-либо обмен или продажу. Сторонники впервые после восстания по-настоящему столкнулись с торговыми людьми.

     В общении со здешними здорово помог Кежма, знавший остяцкий язык. С его помощью Фёдор Книга расспросил стариков и сразу же вернулся в свой стан. Он нашёл предводителей за обустройством предстоящего ночлега и, включившись в работу, между делом рассказал:

- Старейшины поведали, что ими правит князь Ессей, кочующий ныне в лесах на другой стороне Енисея. Здесь, на берегу, большим уважением пользуется великий шаман Урми. К нему люди приходят за любым советом и с любыми бедами. А живёт он тут неподалёку, в одиноком чуме.
- Как с переправой? — нетерпеливо спросил толмача Никонор Новгородец, присматриваясь к Енисею. — Ясно как день — на такой речище бродов нет.

     Фёдор слегка успокоил:
- Остяки обещали десяток лодок.
- Мало! — встряли в разговор поморы Студёный и Полночный,
--------
[9] Парка – длинная одежда из оленьей замши.
[10] Сокуй – глухая рубашка из о
леньего меха.
пришедшие послушать воевод.

     Поморы предложили испытанное средство перед любыми водными препятствиями:
- Плоты! Плоты нужны!

    Иван Алексеевич, выслушав всех, изрёк:
- Ладно, браты! У нас стоянка долгая. Успеем плоты сбить, сходим за зверем и рыбой, да и шамана проведать стоит.

    Любознательный Фёдор сразу поддержал друга:
- Сейчас же возьму Кежму и столкуюсь с местными. Навестим Урми. Говорят, колдун умеет предсказывать будущее. Правда, я в то не верю...

    На лесную поляну, окружённую вековыми лиственницами и елями, приходили со всего Енисея. Остяки жаждали увидеть знаменитого шамана и узнать свою судьбу. Сюда они и привели двух напросившихся русских — Алексеевича и Книгу с сопровождающим их Кежмой. Тунгус перед расставанием с дружиной мечтал хоть одним глазом посмотреть на чудотворца Урми.

    Необычное зрелище потрясло и Ивана, и Фёдора, а что было говорить о диких и неграмотных енисейских жителях. Сгорбленный колдун, одетый в разукрашенную оленью шкуру, неожиданно предстал перед десятками зрителей у полога берестяного чума из тисков[11]. Крепкий на вид, морщинистый старик велел остякам, чтобы его крепко связали и бросили на землю. Воля мага была исполнена. Шаман стал громко бормотать, строить отвратительные гримасы и приказал, чтобы на него кричали и обязательно били в большой барабан, стоящий рядом на пеньке. Затем действо переместилось в жилище, куда Урми велел перетащить себя и при тлеющем костре закрыть отверстия для выхода дыма. Посетители же вышли из задымлённого помещения, оставив чародея угорать.

   Спустя некоторое время его в обморочном состоянии всё же вынесли на свежий воздух, где ясновидящий, едва очнувшись, стал предсказывать присутствующим их будущее. Енисейцы воспринимали это всерьёз, так как предыдущие пророчества часто сбывались.

    Самое страшное и непонятное старик приберёг к концу представления. Облачённого в оленью кожу Урми по его велению ударили острым длинным ножом в живот, по самую рукоятку. Затем развязали. Шаман сам выдернул орудие убийства и набрал в руку кровь. Он спокойно пил её и мазал лицо. Чувствовал себя колдун великолепно и даже разрешил осмотреть его тело в
--------

[11] Тиска – вываренный в кипятке кусок бересты. Служит и для покрытия чумов, и заменяет в быту стол, поднос, скатерть.

том месте, где только что торчал нож. Каково же было всеобщее удивление, когда открылся живот. На нём не было замечено и малейших признаков смертельного ранения. Потрясённые увиденным Иван и Фёдор уходили обратно в свой лагерь.

- И близко таких чудес на Руси нет, — делился с другом Алексеевич. — А почто ты не спросил Урми через нашего Кежму о будущем ростовской дружины?

- Хоть и кудесник сей старик, а нет ему веры, — рассудил Книга. — Для диких остяков он светочь, а для православных Урми — просто языческий шаман...


                Глава восьмая
                ЛЕСНОЙ ПОЖАР

     Несколько дней ушло у ростовчан на переправу через Енисей. Дело было обычное, хотя многотрудное и хлопотное. С помощью пяти построенных плотов и десятка остяцких лодок опытные путешественники успешно справились со всеми сложностями.

     На западном берегу полноводной реки уже шумел русский стан, а воеводам дружины было, над чем призадуматься. Четверо умудрённых опытом молодых мужчин и одна девушка решали, куда теперь путь держать. Они стояли на высокой енисейской круче, у подножия которой мерно бились речные волны. Предводители смотрели на запад, где у лесного горизонта закатывалось августовское багряное солнце.
- Народ у нас, слава Богу, сыт и без печали, — начала разговор Ольга, с умилением поглядев на раскинувшийся у прибрежного холма лагерь. — Эх, дорогу бы нам глухую и тихую. Подальше от чужих глаз.

     Все сразу обернулись к Фёдору, ожидая дельного совета. Тот, повздыхав, начал размышлять вслух:
- По словам остяцких старожилов, на закат солнца есть торная тропа, которая дней через десять приведёт к истокам реки Кеть. Она течёт в нужную для нас сторону очень далеко, но речка мелкая и болотистая местами. Притоков Енисея поблизости нет, да нам особо и ни к чему встречные воды. Бают, Кеть токмо в низовьях судоходна, когда впадает в большую реку Обь. Последняя, сказывают, тоже попутна ростовской вольнице.

- Поплавать на них вряд ли поспеем, — рассудительно заговорил Никонор. — К зиме бы сани впору мастерить, да оленей поболе прикупить для упряжек и еды.
- Золотые слова, — одобрил его Семён, — видал я остяцкие сани иль, как их прозывают — нарты. Говорят, что лихо летят они по снегу, ежели запрячь к ним пару-тройку оленей.

- Для нас сотен семь рогатых потребно, — прикинул вожак, а потом, положив тяжелую руку на плечо толмача, уверенно добавил: — На Кеть пойдём: всё одно более некуда. К тому же, где-то там кочует сейчас князёк Ессей, а у него стада оленей.
- Братцы! А на что мы их купим? — спросил вдруг встрепенувшийся Огонёк. — Скарб излишний распродан.

- Злата, серебра и ценных каменьев у нас и не счесть, — простодушно ответил Семёну Фёдор.

- Я знаю, полночные князьки страсть как любят есть на золоте и серебре, — веско сказал Никонор. — А мы тащим аж шесть мешков такой посуды.
- Ядрёна Матрёна! — закрутился на месте Огонёк. — Так и всё спустить можно!
- Не прибедняйся! — урезонил скупого сотника вожак. — До семейных сокровищ Батыя — дело не дойдёт. Посуды хватит и на упряжки, и на мясо. Я не допущу голода, как в прошлую зиму. А ты, коли хочешь порадеть за общее добро — торгуйся...

    Хохот соратников оборвал назидательную речь Алексеевича, и посыпались доброжелательные шутки в сторону заморгавшего Огонька:

- Да они с Ухватом ночь напролёт будут торговаться!
- Глядишь, мы ещё не с пустыми руками на Родину вернёмся.
- Лучшего купца нам не найти...

    Искать проводника на Кеть ростовчанам не пришлось: туда как раз направлялась целая процессия енисейцев с данью для своего князя. Чужестранцам только оставалось присоединиться к законопослушным подданным Ессея.

    Несмотря на конец лета, солнце пекло беспощадно. Путники, идя по лесной тропе, спасались под сенью деревьев. Так продолжалось до истоков Кети, где дружину вдруг охватила тревога. С севера потянуло дымом. Мужики, ничего не видя из-за зелени тайги, заволновались:

- Кабы беды не было!
- Пожар хуже всего!

    Иван Алексеевич велел кому-нибудь залезть на огромный кедр, росший поблизости. Максим Балагур первый быстро влез на раскидистое дерево и заголосил оттуда:

- Бушует огонь! Но до нас далеко!
    Вскоре гари стало меньше, и, ко всему прочему, задул западный ветер. Народ обрадовался и закрестился:
- Слава Христу!
- Относит горе...

    К вечеру все успокоились, особенно после того, как послышались громовые раскаты. Люди, уповая на дождь, погрузились в будничные заботы по обустройству ночного лагеря. И когда засверкали вблизи яркие молнии, пронзая сумерки, путники ожидали, что вот-вот хлынет ливень, который и затушит далёкий пожар. Но сильная гроза проходила без единой капли дождя. Семён Огонёк, находясь в кругу своей сотни, сказал с крестьянской прямотой:

- А сухие грозы — энто к пожару.
- Сплюнь, друже! — постучал по дереву суеверный Данила Ухват. — Не дай Бог сбудется!

    С ним согласились мужики, не одобрив Семёна:
- Накаркает Огонёк!
- И прозвище-то у него подходящее.
- Нельзя будить лихо, пока оно тихо.
    Сотник замахал руками и покаялся:

- Да не хочу я того, братцы. Почто у меня такие слова вырвались? Просто от стариков слыхал.

    Его пророчество вскоре подтвердилось. Рано по утру стан путешественников окутала лесная гарь. Остяки и русские решили покинуть опасное место, пробираясь на запад вдоль реки. Едкий дым от невидимого пожарища становился всё гуще. Вновь на большое дерево лазил шустрый Балагур, вести были удручающие: огонь и дым охватывал маленькую речушку со всех сторон. Куда податься, чтобы спастись, никто не знал. Шли по-прежнему на запад, кашляя и задыхаясь. Тропу в ужасе перебегали разные звери. Однажды впереди затрещали кусты, и с диким рёвом промчался мимо бурый медведь. Испуганно фыркали и тряслись всем телом олени, которых сдерживали от бегства лишь их тяжёлый груз и люди. Уже слышался грозный гул страшного неминуемого пожара. По походной веренице понеслись панические крики:

- Беда, православные!
- Последний час настаёт!

    Иван Алексеевич, ведя вместе с Ольгой Красой своего вороного, увидел, как кто-то полез от страха в Кеть. Вожака тут же осенило, и он зычно приказал:
- Всем в реку! Сотникам проследить за тем!

    Народ как очумелый, ринулся в прохладные воды, таща и добро, и оружие. Кеть была не широка — от силы двадцать локтей, а в глубину где-то по пояс. Уже чувствовался в накаляющемся дымном воздухе смертельный жар, и путники окунались в тёмную речку.

    Алексеевич, отдав необходимые распоряжения, теперь, как и все, сидел по шею в воде и держал под уздцы мятущегося Орла. Белокурая Ольга, судорожно обнимая Ивана, голосила:

- Иванушка! Чтой-то будет с нами!
    Подбадривая, Иван мужественно улыбался:
- Сколь пережили — и энто пройдёт...

    Его речь стала заглушаться адским гулом. Он ещё успел прижаться губами к своей ладе и прокричал:

- Чаще уходи с головой в реку! Там спасение!
    Море рвущегося огня охватило лесную Кеть. Падали объятые пламенем кедры и пихты, сосны и берёзы. Казалось, время остановилось, и нет жизни в этом месте. Ветер подгонял пожирающий всё на своём пути вал пламени. Он без особого труда перешагнул через небольшую водную преграду и медленно стал уходить на север, поглощая новые и новые жертвы. Несколько деревьев упали прямо в реку, где скрывались от пожара люди. Убило двух пожилых мастеров и одного молодого остяка.

    Огненный смерч наконец скрылся в едком дыму, спал непереносимый жар, и потрясённые случившимся ростовчане стали вылезать на обгоревший берег. Полумгла висела над почерневшей мёртвой землёй. Не пели больше птицы, а лишь потрескивали древесные угли, кое-где облизываемые яркими огоньками пламени. Мокрые и измученные земляки собирались в кучки, долго откашливались, говорили, стараясь подбодрить и себя и других:
- И воду, и огонь прошли — как в сказке!
- Христос не допустил непоправимое...

                Глава девятая
                ГОТОВЬ САНИ ЛЕТОМ

    Закончилось короткое таёжное лето. Задул северный промозглый ветер, часто шли холодные дожди. Прибрежный кустарник, возле которого пролегал путь ростовской дружины, сиял разноцветной листвой. Кеть, вбирая в себя мелкие притоки, заметно располнев, по-прежнему катила свои тёмные воды на запад.

    Состоялась необходимая встреча с князем Ессеем. Он уже несколько месяцев кочевал по долине реки, и одним солнечным днём славяне увидели его большие чумы на просторной луговине. Приличное стадо домашних оленей указывало на достаток хозяина. Он сам вышел к длинному каравану остяков и русских.

    Князь даже среди своей невысокой свиты был удивительно маленького роста и к тому же не в меру толст. Ессей выделялся богатой меховой одеждой и золотыми украшениями. Мелкие чёрные глазки на широком лице шустро бегали, стараясь отыскать в этом лесном мире всё ценное, что ещё не принадлежало ему. Жадность местного властелина стала проявляться с первых шагов. Вначале он распёк явившихся с дружиной его енисейцев за то, что они принесли мало дани, хотя те уверяли господина в обратном. Потом дело дошло и до подарков от чужестранцев. Алексеевич, не скрывая улыбки, пробасил, вручая князю тяжёлый и длинный русский меч:
- Даём сей дар могучему повелителю несметных земель и великих рек.

    Ессей осторожно подержал увесистый подарок, который был чуть менее его самого. Он передал меч подданным и тут же начал клянчить:

- А нет ли у вас для меня что-нибудь из серебра, а лучше из золота?
    Когда такую наглость Фёдор довёл до ростовчан, те, ошарашенные, не нашли, что и сказать. Только Семён, подкатив под очи северного князька, сразу взял быка за рога:

- У нас есть посуда и из злата, и из серебра, и мы её дадим за оленей.
    Неморгающий взгляд рыжеволосого пришельца со сладкими речами о имеющихся драгоценностях до того приковал местного сребролюбца, что он связал с Огоньком все свои надежды на обогащение. Рыжий сотник, похожий по цвету на любимый металл жадного остяка, завладел целиком его вниманием. При этом князь не замечал ни богатыря Ивана, ни других бледнолицых. Фёдор был вынужден вместе с Семёном и Ессеем уйти на переговоры.

    Новгородец и Алексеевич, провожая глазами уходящих, не выдержали и захохотали:

- Ну, князьку хороший достался соперник по торгу, — трясясь от смеха, держался за бока Никонор. — Два сапога пара.
- Жаль только Книгу, — утирал слёзы Иван на покрасневшем лице. — Они его замучат...

    Над тихой таёжной рекой спустилась тёмная ночь. В просторной палатке предводителей готовились ко сну лишь Алексеевич и Новгородец. Они долго не засыпали, ворочались, наконец, дождались Огонька и Книгу.
- Я враз узрел, что энто за птица! — не остыв от торговли, возбуждённо выпалил Семён. — Но меня на мякине не проведёшь!

- За большую серебряную чашу и золотой кубок с камнями завтра отдадут двести голов, — прервав бахвальство Огонька, сказал Книга. — Ежели Ессей не передумает до утра.

- Куда там! — успокаивающе воскликнул рачительный Семён. — Данила Ухват с моими ребятами уже казали ценности князьку, так тот глазёнки от кубка с чашей оторвать не мог...

    На заре хозяин скота действительно без колебаний обменялся с русскими и тотчас начал выспрашивать о новых драгоценностях. Ушлый Огонёк, накануне прослышав ещё об одном стаде оленей остяцкого богача, пасущемся на Кете, немедля предложил новый обмен. Условия следующей сделки Семён и Ессей решили, не торопясь, обсудить на попутной дороге. Через день ростовчане вышли в поход куда веселей — ведя на поводу купленных оленей. Строили радужные планы:
- Так пойдёт — нам и охота ни к чему будет!

- С сокровищами в людных краях не пропадёшь — с пустым брюхом не ходить.
- Скоро и землицу топтать не придётся — боярами поедем, с ветерком!..
    С приближением зимы о санях и оленьих упряжках мечтали все путешественники. Никонор Новгородец и поморы Еремей Студёный с Пахомом Полночным первыми предложили воплотить эти желания в реальность. На одном привале у берега Кети, они подошли к Ивану Алексеевичу и Фёдору Книге:

- Опытные мужи советуют вновь ладить плоты, — начал разговор Никонор. — Каждый раз вечером и на днёвках.
- По одному плотику в день, — настойчиво убеждал предводителей кряжистый Еремей, — то дружине не в тягость. А умельцы по пяток саней запросто сладят за раз. Салазки водрузим на судёнышко, и плотогоны возле нас будут плыть по Кети. К зиме управимся.

- И про упряжь не забыть бы, — напомнил в свою очередь Пахом, — заранее надо сказать людям — пусть учатся у остяков их мудрёному ремеслу.
- Верно, браты, мыслите, — согласился со всеми вожак, широко улыбнувшись, — и олени, и сани, и упряжь — дюже потребны. Как в пословице выходит — готовь сани с лета. А мы и с осени поспеем...





                ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

                КРОВАВЫЙ СЛЕД НА ОБИ



                Глава первая
                БЕГСТВО ХАНТСКОЙ УПРЯЖКИ

    Осенний путь вдоль реки Кеть был труден. Погода не жаловала далёких чужестранцев и часто испытывала их. Холодные дожди сменялись мокрым снегом. Но путники не унывали, стойко переносили походные тяготы и ещё успевали на ночёвках и стоянках готовиться к встрече с суровой северной зимой. Постепенно у них образовалась небольшая флотилия плотов, везущих новые сани и часть имущества дружины. Теперь в утренний час от временного лагеря уходило два каравана: первый состоял из вереницы людей и оленей, второй — из плывущих бревенчатых судов. Иногда лесная тропинка, вьющаяся среди пихт и берёз, выходила к самому берегу реки, и тогда нередко сталкивались пути идущих и плывущих сторонников. В таких случаях не обходилось без весёлой перебранки, которую затевали на потеху всем самые бойкие.

- Студёный! — обычно задевал бородатого плотогона неуёмный оружейник Максим. — Не усни за веслом! Жаль, коли потопишь красавицу ладью.
- Балагур! Смотри под ноги! — не оставался в долгу Еремей. — Зацепишься за корягу — потом вези тебя увечного.

    Добрый смех, как и присутствие в дружине прекрасных «жемчужин», не позволяло парням и мужикам с ростовщины впасть в уныние. А если ловили на себе нежные девичьи взгляды, счастливо улыбались и гордо шли вперед.

    Первые морозы нагрянули в тот год лишь в конце осени. Русскими уже была пройдена остяцкая земля, а Кеть по-прежнему тянулась серой лентой, уходя на желанный запад. Князь Ессей, продав вольнице своё второе стадо за серебряный кувшин и большое золотое блюдо, не расстался с дружиной. Он принял деятельное участие в снаряжении чужестранцев к предстоящему походу. Остяки давали ростовчанам советы, как обращаться с северными оленями, терпеливо показывая и обучая.

   Ессей, как лиса у курятника, ходил возле обоза, за который отвечал Огонёк. Их явно корыстная дружба только приветствовалась Алексеевичем.
   Перед выходом в путь Иван спросил Семёна, видя, как за тем непрерывно наблюдает князь:

- Ты чего ему наобещал? У Ессея тут и оленей нет.
- Кто раньше говаривал, — напомнил вожаку сотник, — нужных людей одаривать при расставании? А сей прилипала ещё пригодится: с хантами на Оби познакомит и толмачом поначалу послужит, остяки его где мясо, где рыбу помогут достать — да мало ли чего ещё. Так что на Оби за нами подарочек энтому сребролюбцу.
- Добро! — хлопнул по плечу товарища тяжёлой ладонью Иван. — Подбери Ессею драгоценную вещицу, чтобы он был доволен…

    Бросив на реке скованные первым льдом плоты и переждав сильный снегопад, остяки и ростовчане тронулись по зимнику на санях. Снега в ту позднюю осень выпало очень много, будто по меньшей мере наступил январь.

    В низовьях Кети стали встречаться небольшие хантские поселения. Местные жители, выходившие к путешественникам, существенно отличались от енисейцев своим обличием, речью и жизненным укладом. Ханты по Кети селились общинами, которые назывались братскими семьями. Во главе каждой стояло несколько мужчин, и каждый по отношению к другому приходился братом — родным, двоюродным, троюродным. Родственников связывали не только кровные узы, но и общая собственность, коллективный труд.

    Особое удивление ростовчан вызвали хантские жилища, а точнее землянки. Их выкапывали у крутого берега реки на сухом месте. Перекрытием служили два ряда брёвен, сверху засыпанные землёй. Часто дружина, подходя к такому селению, не сразу и замечала его — до того хорошо оно было скрыто от посторонних глаз густым прибрежным кустарником. Русские благодаря остякам устанавливали с хантами дружеские отношения, что помогало в трудной дороге.

   К началу зимы установилась морозная и ясная погода. Погоняемые людьми оленьи упряжки изо всех сил тянули гружёные сани. Медленно ехал русский обоз по запорошенному снегом льду Кети. Обычно трое запряжённых оленей тянули сани, где сидело трое-четверо человек, не считая разного скарба. В сотне Фёдора, находившейся впереди дружины, было много молодёжи, недовольной тихим передвижением. В одних санях сидели два новоиспечённых друга: Максим Балагур и Антип Лихой. Судьба свела их в один отряд после побоища у Байкала. Сейчас они сидели, закутавшись в длиннополые монгольские шубы, весело смеясь над своей медленной ездой.

- Словно черепахи в Хорезме ползём, — витийствовал ростовский оружейник. — Доколе?!

- Верблюды в пустынях, пожалуй, быстрее тащатся, — поддакивал ему меткий стрелок. — Что ж ещё удумать?
- У нас злата и серебра — тьма, — запальчиво рассуждал Максим. — Почто не прикупить поболе рогатых и нарт у хантов?
- Слушай, друже! — воскликнул Антип. — Давай скинем свои тулупики, да и чесанём за санями.

- Легко! — обрадовался Балагур, тряхнув кудрями. — Я ни за что не отстану от такого обоза.

    Двое удальцов, спрыгнув с воза, на котором остался один возничий с кучей узлов, прытко побежали в одних чапанах и меховых унтах. Народ хоть и ухохатывался над выдумкой бойких друзей, но многие поддержали их и время от времени слазили с саней, чтобы ускорить бег упряжек.

    Ростовчане упорно день за днём продвигались вперёд, да и ханты с остяками уговаривали их не делать в ясную погоду длительных стоянок до самой Оби, беспокоясь, что рано или поздно налетит снежный буран. И через несколько переходов дружина в сопровождении Ессея и его слуг без помех проехала до устья Кети, где располагалось большое стойбище хантских оленеводов и рыбаков.

    Густые леса довольно широко расступились в междуречье двух сибирских рек, оставив достаточно места и для посёлка, и для вольного пастбища домашнего скота. Как и везде в северных селениях, коренные жители, неизбалованные частыми встречами с иноземцами, с любопытством шли к гостям, если знали, что им не причинят вреда. В этот раз добрым талисманом для русских был известный хантам Ессей. Он первым делом познакомил предводителей ростовчан с влиятельными местными стариками. Фёдора Книгу интересовал в первую очередь такой вопрос:
- А где же Обь?

    Старейшины дружно указали на ближний безлесый холм, возле которого рос хилый кустарник. Они заулыбались и, призывно махая руками, повели воевод по узкой тропке на возвышенность. Поднявшись на вершину, русские, щурясь от ослепительного солнца и снега, глянули вокруг. Перед ними открылась широкая панорама огромной реки, уже закованной в ледовый панцирь. К удивлению, Новгородец заметил на этом безлюдном просторе мчащуюся прочь от них одинокую оленью упряжку, в санях которой находилось двое хантов.

- Кто такие?! — взволнованно спросил сотник. — Почто ханты так лихо уезжают отсюда? Иль не рады нам?

    Фёдор тут же довёл тревожные вопросы до Ессея, а тот до четверых старожилов. Они явно засмущались и стали отвечать уклончиво, показывая руками на юг:
- Это наши дальние сородичи, живущие выше по Оби. Мужчины давно не были дома и, видно, торопятся до непогоды вернуться к родным очагам.

     Воеводы, успокоенные предположением стариков, пошли обратно в посёлок, к дымным кострам, которые распространяли дразнящий запах аппетитной оленины. Последними покидали холм Книга и Новгородец. Два сотника о чём-то тихо переговаривались, всё время посматривая в южную сторону.

     Ближе к полуночи над междуречьем Оби и Кети разыгралась метель. Упругие порывы западного ветра трепали хантский чум, в котором укладывались на ночлег ростовские предводители. Фёдор рассказывал новые обнадёживающие вести:
- Мы с Ессеем выспрашивали старейшин и вот что прояснили: Обь течёт далеко на полночь — закат до слияния с Иртышом. Смекаете, други? Энто тот самый Иртыш, у истоков коего мы в горах Алтая грезили о воле и токмо мыслили о побеге...

- А о Каменном поясе слыхал? — перебил в нетерпении Новгородец.
- Был разговор, да толком о Камне ханты не знают, — сбавил радостный тон толмач. — Зато они поведали, что Иртыш и вправду течёт с полудня, и у него много притоков — глядишь, какой-то и нам сгодится.

- Дело ясное! — удовлетворённо хмыкнул Иван. — Вольница всю зиму будет мчаться на оленьих упряжках по руслам замёрзших рек. Лучше и не придумаешь!
- Так оно, — неопределённо высказался Никонор и, не удержавшись, добавил: — Из головы не выходят убегающие ханты.
- Ну ты сказал, — благодушно отмахнулся Семён. — Здешние старики были правы, упреждая о ненастье. Пурга, как видишь, начинается. И те беглецы чуяли непогоду — оттого и торопились к своему дому.

     Друзья уж было улеглись спать на оленьи шкуры и под овчинные тулупы, но Новгородец, будто предчувствуя несчастье, вновь заговорил:
- А ведь мунгалы в походы на Русь всё зимами ходят, да больше по льду рек подбираются к своим жертвам. У «бешеных» есть время нас нагнать. Оленьи упряжки с людьми и поклажей тише поедут, нежели конные табунщики с запасными лошадьми...
- Ты накликаешь беду! — возмутился рассерженный Огонёк. — Как в таком глухом месте из ниоткуда выскочит Хорон?!

- Бережёного — Бог бережёт, — отозвался из темноты Книга. — Надо бы ещё оленей и нарт прикупить.

- Разумно, — взял слово Алексеевич, — но ныне буран пришёл надолго — никто и носа на улицу не высунет.
- Так оно, — снова неопределённо вздохнул Новгородец.