О, мадам Бовари Мии Васиковска!

Франко-американский кинорежиссёр и сценарист Софи Бартез в 2014 году сняла по роману Гюстава Флобера «Госпожа Бовари» одноимённый фильм с Мией Васиковска в главной роли Эммы. Миа – очень выразительная актриса, великолепно сыгравшая до этого Джейн Эйр в кинофильме по роману Шарлотты Бронте, в новой для себя роли  изобразила преинтересный персонаж. Это не та мадам Бовари, загадку которой мы постигаем в романе Флобера, вовсе не та эгоистичная женщина, эгоцентричная натура которой так жадна до жизненных удовольствий и наслаждений, что оставляет после знакомства с собой какое-то отравленное и неприятное в целом, болезненно-омерзительное впечатление. Флобер, как врач-анатомист, а точнее, патологоанатом, разлагает в ней красоту, натуралистически показывая её гниение. 
Эмма Бовари неприятна уже своим отношением к маленькой дочери Берте и мужу Шарлю. Мужа она ненавидит, хотя никто её насильно не толкал под венец и нет никакого насилия и принуждения в браке. Муж потакает всем её желаниям. Она вольна в своих прихотях и желаниях, которые всё настойчивее проявляются в её тунеядстве. Она лишь ограничена в средствах мужа, сельского лекаря, чтобы дать своим потребительским замыслам проявить себя во всём блеске своего феерического потенциала. Дочь она не любит, поскольку та рождена от ставшего таким невыносимым ею мужа. Да к тому же дочь Берта – дурнушка по мнению себялюбивой Эммы, разочаровывающейся и стыдящейся всего скромного и простого.
Натура Бовари страстная и порывистая. Она мечтает о другой жизни, но провинциальный и небогатый французский быт середины XIX века хоронит все её не сбывающиеся мечты. Она начинает ненавидеть мужа Шарля именно за то, что он не способен и не стремится дать ей, по мнению её, красивую жизнь, а довольствуется малым, убогим провинциализмом. Он не способен стать богатым и бросить к её ногам столичную парижскую роскошь. И она мстить ему за это единственным возможным для себя способом – своим телом, которое она отдаёт любить чужым утончённым натурам, на деле, похотливым и кобелирующим личностям буржуазной эпохи.
Вообще, роман, по сути своей, глубоко социальный, вскрывающий пороки капитализма XIX века, который в силу бесправности и отсутствия возможностей женщине реализовать себя не иначе, как матерью-героиней, обрекает женские творчески-деятельные натуры на непонимание вокруг и гендерно жалкое обывательское существование в атмосфере расчётливой пошлости, потребительской рутины и бытовой суеты. Об этом очень показательно пишет Роберт Саути, именитый английский поэт  двадцатилетней девушке Шарлотте Бронте, пославшей ему на рецензию свои пылкие девичьи стихи. Он говорит ей, что женщине не следует заниматься поэзией и вообще литературой, так как это идёт в ущерб её основной гендерной роли – хранительницы домашнего очага. Он пишет девушке, как говорится в Википедии, о том, «что экзальтированное состояние, в которое её повергает поэзия, вредно для её душевного здоровья, может помешать её дальнейшему счастью и сделает её непригодной к выполнению традиционных женских обязанностей, которые, по мнению престарелого поэта, для женщины должны быть важнее всякого творчества". Спорный вопрос. С одной стороны, вроде бы это базовый жизненный принцип, а с другой, он обрекает людей на какие-то заранее удобные и даже выгодные кому-то роли. Представьте себе на миг, что кого-то сейчас, в силу его полового, умственного и социального статуса, общество вынуждает прикрывать собой коронавирус, пусть даже в духе героико-патриотического, волонтёрского энтузиазма, или чистить туалеты, работать с трупами и гнилью в прозекторских и моргах, а кого-то, защищая законами и традициями, садит в директорские мягкие кресла корпораций, в денежно-костюмные офисы и шикарные кабинеты стабильности и богатства. В контексте этого тезиса мне хочется вспомнить Мирру Лохвицкую, русскую поэтессу конца XIX – начала XX века. Она в своей недолгой жизни успела стать известной и очень лирической поэтессой и образцовой матерью пяти сыновей. Она умерла так рано, в 35 лет, ещё на три года раньше, чем автор романа «Джэйн Эйр» Шарлотта Бронте. И, не смотря, на прочные общественные цепи её гендерной роли в семье, она сумела прорвать этот затхлый туман предрассудков и предубеждений, который так давит веками на тонко чувствующие жизнь сердца. Хотя, быть может именно поэтому, Мирра так рано ушла в мир иной. Я с благоговейным трепетом отношусь к этим двум женщинам-литераторам (Бронте и Лохвицкой) как и вообще ко всем, так рано почившим творцам, подобно Пушкину и Лермонтову. Загадочные, непонятные болезни Шарлотты и Мирры оборвали их жизни до срока, словно те роковые дуэлянтские пули с Чёрной речки и Машука.
Эмма Бовари в исполнении Мии Васиковска другая. Она эмансипирована двадцатым веком. В её красивых светло-карих глазах нет того рокового чёрного омута, который губит не любовников, безнадёжно тонущих в нём одурманенными любовным колдовством, а самую хозяйку такого ведьминского взгляда – котла. Эмма Мии более умная, тактичная и социально ответственная девушка и молодая женщина. Это проявляется везде и видно сразу, даже на её свадьбе в благодарной улыбке отцу. Это первый домысел Бартез. О таком благодарной отношении Эммы к отцу Руо, Флобер ничего не говорит в романе. Эмма Мии не забывает о муже, а её измены – это вовсе не то кокетство флоберовской героини. Эмма Мии лучше, чище, нежнее своей литературной тёзки. Другое дело, что режиссёру Софи Бартез не удалось (хотя, может быть, она этого и не стремилась достичь вовсе) показать трагедию мадам Бовари. Молодому зрителю XXI века уже не понятно, почему его ровесница идёт на самоубийство в такой жизненной ситуации. Главный трагизм мышления всех Бовари, по моему мнению, заключается в том, что они в какой-то момент понимают, что ничего хорошего в своей жизни они не добьются, не получат, что впереди их ждёт лишь череда гендерных уступок, кропотливого женского труда, невзгод и разочарований. Счастья, добытого своими усилиями, им чрезвычайно мало, а разочарование в его отсутствии или труднодоступности их убивает. Конечно, я рассуждаю и оцениваю героиню романа, как обыватель XXI века, возможно, как потенциальный её супруг. Мне жаль Шарля, так беззаветно служащего ей и всё прощающего и в жизни, и после смерти, когда он узнаёт о всех её адюльтерах. Мне жаль её дочку Берту, обречённую на нищету, жалкое существование и преждевременную смерть от туберкулёза. В какой-то мере мне жаль и саму Эмму, поскольку плотоядные хищники капитализма терзают её тело и душу своими алчными потребностями. Это и скучающий любовник-богач Родольф, жаждущий прелюбодеяний и любовниц, причём без содержания их. Это и аптекарь Оме, беззастенчивый карьерист. Это и коммерсант и кредитный мошенник Лере, загоняющий наивных людей, неграмотных в финансовых вопросах, в кабалу долга и судебной расплаты. И молодой халявщик  Леон Дюпюи, пьющий страсть молодой и красивой женщины, словно трутень чужой мёд. Все они терзают её тело и душу. Её душу, опалённую горькими разочарованиями от невозможности сбыться пылким надеждам юности. И её тело, которым она расплачивается, поддаваясь прихотям растленного века. Но Эмма не совсем падшая натура. В ней хватает моральных сил не стать проституткой, пьяницей или наркоманкой, не опуститься до самого дна, которое так убедительно и скрупулёзно обшарил во мраке характерного человеческого идиотизма сам Достоевский.
Эмма – француженка. И написан её образ французом. В них бурлит кровь темперамента, роднящего их с Жанной д’Арк и Шарлоттой Корде. Похожую историю через 20 лет после написания «Мадам Бовари» проанализирует Лев Толстой. Но его Анна Каренина, как и он сам, более сдержанна, что называется, социально прилична, без вызова всему миру, без великой революции в крови. А Эмма в исполнении Мии Васиковска вообще милое существо. Как и Джейн Эйр. Кстати, Джейн и Эмма почти ровесницы, между их проявлением себя каких-то девять лет с 1847 по 1856 годы. Гюстав Флобер начал писать «Госпожу Бовари» с 1851 года и Шарлотта Бронте не дожила всего лишь год до окончания этого романа и судьбы образа Эммы. Да, Эмма Васековска или Миа Бовари – весьма милое создание. Измены её не портят, не очерняют. Скажу цитатой из фильма, которую произносит муж Эммы Шарль перед их первой брачной ночью: - «Такова наша природа». О, да! И счастье молодой женщины, которого она так страстно ищет под разными мужчинами, не укор ей, не осуждение. Может быть поэтому Софи Бартез делает Шарля в кино более грубым, чем в романе, бесчувственным и осуждающим её измены и мотовство.
В любом случае, фильм оказался бледным подобием романа и без прочтения книги заранее непонятным. Как будто он создан исключительно для того, чтобы банально визуализировать некоторые сцены романа для читающей публики. И если бы не явление Мии Васиковска, он был бы совершенно не заслуживающим вашего внимания, так думается мне. А Миа так очаровывает своими взглядами, которыми она постигает окружающий мир, своими тёплыми улыбками, своими диалогами в возвышение и защиту мужа и отсутствием диалогов мыслей в его уничижение, своими темпераментными лесными пробежками в дамском платье с корсетом среди великолепных природных пейзажей. Всё в ней умиляет. Она сама подобна тем колдуньям, о которых так пылко писал французский демонолог Пьер де Ланкр: «Когда они проходят мимо вас, их волосы , распущенные по плечам, развеваются по ветру, и так хороши они, идущие в этом своём уборе из чудесных локонов, что солнце, просвечивая, словно сквозь облака, дарует им ослепительно сияющий ореол… Опасное чародейство таится в их глазах, способных к колдовству, и не менее способных возбуждать любовь».
Этой красивой цитатой хочется и закончить свою мысль. А саму цитату я думаю взять эпиграфом к будущему моему произведению. Я напишу ещё свою «Ведьму», как Жюль Мишле, и, возможно, образ Мии Васиковска станет мне в том недостающей Музой творческого вдохновения.