Ангелы знают

Как в кинематографической ленте проходят перед глазами кадры прошлого. Время концентрирует, прессует или, наоборот, растягивает в неопределенных промежутках воспоминания о событиях минувших. И уже с трудом понимается, давно это было или недавно. Главные герои — люди, встреченные на жизненном пути. Образ одного человека всплывает чаще всего.

Мы познакомились в Московском Сретенском монастыре. Первая запись о нем в моем дневнике на Преображение 19 августа 2008 года: «Человек Божий Борис явился к концу службы. Ничего случайного не бывает. И этот разговор с Борисом мне был послан в ответ на молитвенные просьбы последних дней».

Содержание разговора не описывается, но однозначно от него я получила духовную поддержку. Это был мужчина лет 60-70-ти, дедушкой его никто не называл, всегда в аккуратном чистом костюме, с подстриженными редкими волосами и короткой седой бородой. Слегка сгорбленная худая фигура неспешно двигалась по двору монастыря, а появлялась он с неизменной двухколесной тележкой в руках.
«Борь, есть водичка?» – спрашивали женщины-прихожанки монастыря, обступив тележку. Борис наклонялся, раскрывал сумку и заботливо раздавал всем бутылки, кому литр, кому полтора.

Каждую неделю он привозил воду из источника в Малинниках. Борис рассказал, что источник находится в лесу недалеко от Троице-Сергиевой Лавры: «Возник он когда-то по молитве преподобного Сергия Радонежского. Течет как горная река, там и купель есть, и помолиться можно, очень красивая местность».

По субботам от церкви Державной иконы Божией Матери, что при храме Христа Спасителя, следовал автобус до этого места. Борис много раз приглашал съездить, но я за два года жизни в Москве так и не смогла туда выбраться. Вода меня мало привлекала, с большим интересом слушала его истории о святых, подвижниках, священниках, о своей жизни. Если бы я записывала все рассказы этого человека о московских храмах и чудотворных иконах, получилась бы внушительная книга.

Борис родился в Москве. В храм его с детства водила бабушка, мама пела в церковном хоре. Они принадлежали к тому поколению «белых платочков», сохранивших веру в годы гонений. «Когда мама умерла, я по ночам приходил молиться на кладбище. Потом начались бесовские страхования…», – говорил мой новый знакомый.

Когда-то Борис имел мысли о монастыре и советовался со старцами. Один сказал: «Можешь работать иди в монастырь, не можешь работать — не ходи». И Борис не пошел. Почему он не может работать, я спросить постеснялась. Еще он чистосердечно заявил, что не переносит, когда ему указывают, то есть не может подчиняться. Так и жил всегда, одиноко и скромно, по-монашески в миру. Пенсию получал минимальную, питался раз в день и сокрушался, что не соблюдает посты.

Борис быстро запомнил, что я приехала из Белгорода, имена моих родных — мамы, брата, покойного отца произносил с такой чуткостью, будто знаком с ними лично. «А, владыку вашего знаю, видел. Спаси Господи, архиепископа Иоанна с паствой и весь белгородский люд!» – восклицал Борис, заметив меня. Я тоже сразу записала себе его умерших родителей Павла и Ольгу. По вечерам мы обыкновенно писали длинные записки, чтобы подать для поминовения в алтарь. «Спаси и сохрани весь православный люд!» – приговаривал тихо Борис.

Он поминал об упокоении родителей всех святых, имена которых были известны. Особенно Анну — мать князей Бориса и Глеба, иерея Алексия и Варвару — родителей священномученика Илариона, Андрея и Марию — святителя Иоасафа, Александра и Софию — святителя Игнатия и других. Лицо его озарялось улыбкой, когда мой старший друг и наставник учил: «Надо обязательно молиться за родителей святых, и они ТАМ за нас тоже помолятся».

Настоящий праздник подарил мне Борис 8 сентября в день Сретения Владимирской иконы Богородицы. В монастыре — престольный праздник, позднюю литургию служил наместник архимандрит Тихон с братией. Мы с Борисом причащались, а после он предложил исполнить старую традицию православных москвичей, сходить в Третьяковскую галерею в храм святителя Николая в Толмачах к той настоящей Владимирской иконе.

У меня был выходной, поэтому с радостью согласилась. С каким благоговением прикладывался к иконе Борис. «Как же прекрасна Владычица Пречистая! Смотри, Она сияет золотым светом», – сказал он мне. Потом мы сидели в сквере неподалеку от музея, и беседовали, как всегда, о духовном. Случайно вспомнили, что надо бы поесть. Купили батон и с удовольствием его съели там, на скамейке. Даже в мыслях не возникало утолить голод чем-то еще.

В его неторопливых речах с духовным рассуждением чувствовалось знание жизни. Я тоже делилась с Борисом своими сокровенными мыслями и желаниями. Тогда как раз выбирала себе женский монастырь по душе. Вскоре, в октябре отправилась в Борисоглебский монастырь в подмосковном селе Аносино, чтобы пожить немного. Борис советовал мне найти там пожилого батюшку и исповедать все грехи с 7-летнего возраста. Но не получилось, потому что по воле Божией вскоре я нашла духовника в Сретенском монастыре.

Борис часто причащался, как и полагается человеку, живущему только с Господом. Накануне воскресных и праздничных дней в Сретенском исповедовали вечером, к иеромонахам стояли длинные очереди в приделе преподобной Марии Египетской. Очереди не иссякали и после окончания службы.

Мы возвращались вместе из монастыря. Борис провожал меня до разных остановок, это зависело от того, где я жила. Когда работала в храме Сошествия Святаго Духа на улице Советской Армии и ездила на троллейбусе, мы направлялись до Трубной площади. Когда в Бибирево, то до метро «Тургеневская», на Черкизовскую добиралась от станции «Чистые пруды», а когда поселилась на Раушской набережной, стала ездить на трамвае так же от «Чистых прудов». Сам Борис перемещался только на метро по социальной карте москвича и всегда меня пропускал бесплатно.

Борис с уважением относился к тому, что я работаю и отсылаю деньги матери, пока учится брат. В ноябре из-за кризиса понизили зарплату, я уволилась из храма, перебивалась временными подработками, одновременно искала стабильную работу с проживанием. Появилась возможность чаще бывать в Сретенском монастыре, все субботы, воскресенья и праздники. Просила молитв священников и, конечно, Бориса.

25 ноября во время всенощного бдения святителю Иоанну Златоусту у Бориса украли тележку, которую он всегда оставлял на входе в храм, между двумя дверями. Вечером там крутились бомжи, замеченные еще днем, а на службе народа много, вот под шумок все и произошло. Я помогала Борису опрашивать прихожан с работниками храма, но наше расследование ни к чему не привело. Выяснили, что перед самым полиелеем тележки уже не было. Ценным в сумке был термос, кроме него бутылка с водой и молитвослов.

Выходим из храма, мой друг заметно расстроен: «Значит, кому-то нужнее… Тележка у меня еще одна есть, просто она не такая удобная… Термос жалко, он стоит 300 рублей». А я говорю ему, что вообще работу потеряла. «Как?» – Борис тут же забыл о своей утрате. Пришлось рассказать, что умерла болящая женщина, за которой ухаживала, и теперь я снова осталась без работы.

Идем до метро по Сретенскому бульвару, снег медленно падает и серебрится в воздухе. Мы утешаем друг друга, останавливаемся, любуемся красотой вечерней Москвы и смеемся, ведь в жизни столько чудесного. Я от радости еле сдерживаю слезы. «Если мы чада Божии и верны этому святому месту, то неужели Господь нам не поможет?» – говорит Борис, поднимая глаза к небу. Совсем скоро я уже работала в храме святителя Николая в Заяицком, а Борис путешествовал с другой тележкой.

Отец Тихон, которого мы очень любили, всегда учил своих прихожан, проповедуя о бесконечной любви и милосердии нашего Небесного Отца ко всякому человеку, с покаянием приходящему к Нему. Что любовь к Богу и людям неотделимы и Господь посылает помощь через людей. Поэтому образ Божий мы должны научиться видеть в каждом человеке. Красивые слова слушать приятно, а исполнить своей жизнью невыносимо трудно, Борис помог мне это понять и показал пример исполнения. 

5 декабря 2008 года скончался Патриарх Алексий. Через пару дней после службы мы с Борисом поехали в храм Христа Спасителя. Увидели огромную очередь, несколько раз огибающую здание собора. «Стоять придется до утра», – вздохнул Борис пессимистично. «Пойдемте, я скажу, что работаю в храме и попрошусь без очереди», – предложила я. «Нет, меня не пропустят», – Борис кивнул на свою тележку, с прикрепленной к ней большой сумкой.

Несмотря на мою настойчивость, он не поверил, что возможно пройти там, где пускают священнослужителей и монашествующих. Этот номер уже не раз удавался, я попадала к доставленным в Москву святыням именно таким способом. И тогда прошла попрощаться с Патриархом, а Борис испугался. Вот доказательство всей наглости приезжих и кротости москвичей, стоящих в очередях. Выдержал ли он очередь до утра или приходил позже, не помню.

Во время следующей встречи Борис протянул мне печенье со словами: «Помяни еще протоиерея Михаила и Елену, это родители». «Кого, о здравии?» – спросила я, погруженная в свои мысли и не сразу сообразив. «Ну, хочешь, о здравии, – прошептал Борис, – у Бога все живы». Тогда вдруг дошло, что это родители почившего Патриарха.

Новый год встречали в монастыре, не было еще ночи прекрасней. Литургия быстро пролетела, проповедь отец Тихон не произносил. Люди стали расходиться, Борис сообщил, что метро работает до 2.30 часов и с одной приятельницей поспешил на выход. А я решила остаться в храме до утра, когда еще представится такая возможность. На Рождество Христово все повторилось, Борис уехал домой, а мы с группой прихожан пели акафисты в пещере Воскресения. Одна женщина призналась: «А я здесь исцеляюсь. Прихожу больная, ухожу здоровая».

В наступившем 2009 году отмечалось 15-летие возобновления монашеской жизни в Сретенском монастыре. Борис часто рассказывал, как в храме Владимирской иконы стояли перегородки из досок и фанеры, отделяли притвор, когда он пришел сюда впервые. «Ни колокольни не было, ни приделов боковых. Все построил отец Тихон. На территории были разные организации, вон там магазин, где продавали джинсы, отец Тихон всех выгнал...»

Идем мы как-то и рассуждаем, что за секрет такой скрывается в Сретенском монастыре, почему здесь лучше всего. Отчего в таком изобилии благодать, в которой буквально тонет душа? Долго стоим у Поклонного креста с надписью: «Крест воздвигнут в память православных христиан, умученных и убиенных на месте сем в годы смуты».

Борис молчит, он не говорит, что до войны территория обители принадлежала НКВД. Это знают все. «Может быть, потому… Сколько мучеников здесь пострадали», – высказываю я свое давнее предположение. «Наверное», – простодушно одобряет Борис. Он будто хранил тайну и ждал, пока я догадаюсь сама.

Когда выбирали главу Церкви, все усиленно молились. Борис признался, что ему больше нравится другой кандидат — митрополит Калужский Климент. Я с ним не соглашалась. Он огорчался, что не избирали по жребию, как Патриарха Тихона в 1917 году. А я еще не знала, что в наступившем году и у меня все определится, что найду монастырь в Калужской области.

Вместе встречали Великий Пост и Пасху. Один раз в конце марта случилось с моим другом искушение. Подошел ко мне после службы и внезапно понес полный бред: «Замуж выйдешь, дети у тебя красивые будут». Я спросила, в своем ли он уме, а Борис только хитро улыбался. Спустя несколько дней просил у меня прощения, признался, что нашло на него какое-то помрачение. Борис повторял: «Мне мама всегда говорила: «Будь внимателен к себе!», а оказывается, это святитель Игнатий Брянчанинов так писал, я потом прочитал».

Хотя я и не стремилась расширять круг знакомых из прихожан монастыря, они появлялись сами собой. Но Бориса никто заменить не мог, наше общение было самым интересным и полезным, кроме того ненавязчивым и взаимно необходимым. Мы не искали друг друга специально и не избегали. Бывало, Борис стоял в очереди на исповедь с таким отрешенным лицом, что я не смела к нему подходить.

На Светлой седмице Борис советовал съездить в Тихвинский храм на ВДНХ. Я тосковала: далеко добираться. Так и получилось, что он водил меня в храмы, расположенные поблизости, в одном центральном районе. К чудотворной иконе Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» на Ордынке, в храм святителя Николая в Пыжах. Манил своим великолепием в глубине улицы Пятницкой храм XVIII века в честь священномученика Климента, покрытый строительными лесами. Еще шла его полная реставрация, а северный придел был открыт. В Третьяковскую галерею я ходила сама при любой возможности, благо, она находилась довольно близко от моего места проживания и работы.

Чудесный теплый день 10 мая — праздник прославления священномученика Илариона, чьи мощи покоятся в Сретенском монастыре. Ветер доносил запахи цветущих деревьев и множества цветов. Мы стояли в саду за храмом и вдыхали ароматную прохладу. Нас окружали разноцветные кусты роз в человеческий рост. В пруду плавали золотые рыбки, черепашки сидели неподвижно, вытянув головы вверх, грелись на солнце. Трудно выразить, когда здесь красивее, летом или зимой. За каменной оградой кипит жизнь на улице Большая Лубянка, а здесь непрерывно льется молитва за весь мир.

«Святых Бориса и Глеба люблю давно, а теперь еще и Господь послал мне друга, почти духовного брата по имени Борис», – записала я в дневнике. В день памяти князей-страстотерпцев 15 мая Борис причащался. «У вас именины?» – спросила я. «Не знаю… ангелы знают», – загадочно сказал Борис. Его светлые глаза поблескивали по-особому. На мои поздравления ответил сдержанно.

«Думаешь, чего они вокруг меня вьются? – говорил Борис о женщинах, просящих у него воду, – Да просто хотят ко мне подселиться и квартиру мою прибрать». В этот момент он был похож на главного героя фильма «Остров». Я не понимала, шутил он или нет, это было единственное, когда Борис кого-то обвинял в корысти. Мы беседовали о разных насущных проблемах, но практически никогда материальных вещей не касались.

18 июля была суббота, после литургии Борис быстро подошел ко мне и воскликнул: «Поехали на источник!» Я ответила, что не могу. А он мне так строго: «У княгини Елизаветы не было такого слова «Не могу!» «Это потому, что она святая великая княгиня, а я простой человек и у меня свое», – пробормотала я, весьма обиженная его упреком. Борис же продолжал: «А что тебе делать? Молодая, свободная, куда тебе спешить?»

Я чувствовала сильную усталость от физических нагрузок и душевного напряжения. Меня тогда терзала проблема борьбы со своими страстями, казалось, что должна их победить в ближайшее время. И вопрос ухода в монастырь тоже стоял для меня всерьез. Поэтому была благодарна Борису: если его слова так раздражают, значит, страсти еще гнездятся во мне и борьба продолжается.

Однажды вечером мне было очень плохо. Борис внимательно посмотрел, без всяких советов и многословий достал из кармана несколько маленьких пластинок с таблетками: «Тебя мутит? Возьми, это таблетки от стресса». Я сразу выпила одну таблетку и ощутила облегчение.

Случалось, Борис не был в курсе происходящих в Москве событий церковной жизни. Например, в сентябре привезли икону Пресвятой Богородицы «Знамение» Курскую Коренную из США, я предложила смотаться в кафедральный собор, пока очередь небольшая. Он удивился, узнав от меня впервые эту новость.

Как обрадовался Борис за моего брата, когда сообщила, что он, семинарист третьего курса, пострижен в монашество с именем преподобного Пимена Великого. Ходил и повторял громко: «Молитесь за монаха Пимена! Помоги, Господи, монаху Пимену!» О старинном храме преподобного Пимена Великого в Новых Воротниках Борис неоднократно упоминал в своих рассказах. Но посетила храм этого святого я тогда одна. И на Сретение Владимирской иконы ходила в храм-музей одна.

Помню самое необычное и душевное наше паломничество на станцию «Новокузнецкая». Борис сел в поезд метро вместе со мной и по дороге интриговал: «Сейчас что-то покажу… Прямо там стояла раньше церковь Параскевы Пятницы, потому и улица Пятницкая. В одном приделе в честь Артемия Веркольского был освященный родник. Храм разрушили в 1934 году, когда строили метрополитен. А источник так и не смогли засыпать, до сих пор течет». Он изумлялся, как я столько времени здесь живу и не знаю об этом чуде.

Был поздний час, редкие пассажиры, опустив головы, выскакивали из поездов и неслись к эскалатору. Поезда смыкали двери и с шумом уплывали в тоннели. А мы стояли, припав к желтоватому холодному мрамору вестибюля и тянули руки вверх к пробивающимся сквозь каменные стены, стекающим струйкам живой воды. Мы выглядели странной парой: пожилой дядя в сером костюме с тележкой и девушка в длинной черной юбке и платке, но мне было все равно, что подумают о нас окружающие.

Борис знал, что я уехала в монастырь. Мобильного телефона у него не было, мы обещали только молиться друг за друга. Расстались так же неожиданно, как и встретились. Он был для меня словно неиссякаемый родник чистой веры и любви к Богу.

А недавно накануне Радоницы мне стало известно, что Борис умер пять лет назад. Сохранился ли еще в чьей-то памяти этот тихий Божий человек, я не знаю. Прочтет ли мои записи кто-либо из знакомых с Борисом, маловероятно. Написала все, что осталось в моем сердце. Я уверена, Борис отошел ко Господу на Пасхальной неделе или в один из великих праздников. Пусть людям неизвестно, ангелы знают.