Пустырь

Унывает во мне душа моя…
Пс. 41.7.
Взываю к Тебе в унынии сердца моего…
Пс. 60.3

Ночью попала душа моя во ад. И стою я в печальной пустыне. Как на пустыре. И вижу перед собой убранную и сложенную ровно листву, и сила гнёт меня лечь в эту листву. И там успокоиться. Потому что печаль гнетет меня, уныние не дает стоять. А я люблю осеннюю листву. Люблю вторую весну, как иногда ее называю. Это буйное цветение листопада. И люблю валяться и лежать на этих листьях. Но передо мной другая листва, только серая, и черная, только подгнившая, и я не хочу ложиться туда, хотя сила и гнёт меня книзу. Нет, не хочу я испачкаться о гнилую листву. И тогда сила отпускает меня.
И тогда я слышу отдаленные голоса, и вижу ватагу людей, орущих что-то и быстро пересекающих пустынную землю. Там и женщины, и мужчины. Есть и помоложе, и совсем старые. Все они пьяны, и вид у них, как у разбойников. Они горланят, ругаются и смеются. Есть среди них калеки. Они все калеки, потому что вид у них безобразный. И кидают они друг в друга какое-то существо. И вижу я, что это белый большой червь. Когда его кидают, то он как мяч, а когда он попадает в человека, то сразу распластывается, как плоский глист и присасывается сразу к телу. А одежда у них вся драная, в прорехах, и так присасывается червь, что отодрать трудно. А когда всё-таки отдирает кто-то червя, то бросает другому. И тот ругается и орет на него, остальные же хохочут. Издевательский смех жжет, как огонь. Это у них и развлечение. И червей таких несколько, так что никто не остается без дела. А кто временно остался без червя, он смеется, видя мучения других. Это ему доставляет дьявольское удовольствие, и он не убегает. Наверное, думает, что всегда над несчастными издеваться и смеяться будет. Укус такого червя очень страшный, и болезненный, и те, к кому присосался червь, орут и воют, и скрежещут зубами и проклинают тех, кто бросил в них этого червя. И чем больнее ему, тем громче хохот вокруг, и показывают на него пальцем. "Огонь не угасает, а червь не умирает" - я сразу понял, что это за червь.
Сначала мне показалось, что это молодежная компания, в которой я часто ходил. Но потом увидел, что все они, молодые и старые – безобразны и не похожи на людей, а похожи на уродов, на нелюдей, уголовников и бандитов. И хотя я уже и сам старый, не хотел присоединиться к ним, потому что никогда не был в их среде. И страшился к ним попасть.
И, видя, что я не хочу к ним, опять некая сила гнёт меня в листву. И я еще раз рассматриваю ее. Просто так стоять одному на бескрайнем пустыре, нет сил, нет возможности. И появился страх, что и в меня вот-вот бросит кто-то этого червя. И опять я вижу гнилую листву, слежавшуюся пластами. Листву многолетнюю, черную и серую, истлевающую и гниющую, и черви, и жуки ползают между слипшихся пластов. И всматриваясь лучше, я вижу, что листва немного расходится и как бы дает мне место лечь. И я вижу, что это вовсе не листва, а люди лежат, настолько утончившиеся, что превратились в гнилые листья. И я вижу, глаза в листве, множество глаз, безразличных, унылых смотрят на меня. И ждут, что я присоединюсь к ним. И даже лицо на листочке я различаю, и вроде начинаю узнавать их. Моих знакомых, живших в беспросветном унынии. И они шелестят мне что-то на непонятном языке, но так тихо, что не различаю их шелеста. И противно мне стало до отвращения. И не захотел я ложиться к ним. И отпрянул я от этой листвы и затошнило меня от гнили и вони, исходившей от этой помойки. И сблевал я.
И тогда проснулся.

Долго укорял я себя, почему же я не смог помолиться, как в первом сне, как взмолился еще в преддверии ада. Уныние не дает молиться. В молитве надежда, в унынии ее не найти. А почему же не лёг я, не остался в аду?  Уж больно противным мне тут всё показалось. Никогда не смеялся я над чужими несчастьями. И не захотел обсуждать гнилое содержание бесчисленных, шелестящих страницами книг со своими интеллигентными знакомыми.
Вот так я был «ввержен в геенну огненную, где червь их не умирает, и огнь не угасает». – описанную Апостолом и Евангелистом Марком (Мар. 9. 47-48).
Огонь для одних – насмешки и издевательства, для других гниение. В медленном гниении тоже огонь. Там и там червь неумирающий. У одних огромный и сосущий больно, у других много маленьких и высасывающих медленно и бесконечно.