Сирень

За окном бьется, плещется на ветру сирень. А воздух дивный какой! Так и хочется, будто девчонка, побежать-побежать по ступенькам, взглянуть солнышку в лицо… Не перебои в сердце, на которые жалуются нытики-ровесницы, те, что  все ждут, что она сядет с ними сплетничать на лавку во дворе, да не дождутся, - весна, настоящая молодая весна бьется в ее сердце, от нежного ветерка кружится голова, хоть и голова-то уже давным-давно седая…
 - Толенька! – окликает Анна Васильевна.
 - А? – растерянно откликается супруг с дивана, не отрываясь от очередной книжки про Вторую мировую,  он второй день ее штудирует с карандашом в руке.
 - Толенька, идем погуляем!
Пойти в парк одна Анна Васильевна не может: а ну как скажут, что она совсем не хозяйка, раз ей среди бела дня делать нечего?
 - Толенька, давай как раньше, под ручку, а?
Муж смотрит на нее растерянно:
 - Так не молодые ж уже, Ань…
Анна Васильевна уходит на кухню  и смотрит, что еще нужно сделать по хозяйству. Сидеть нельзя, совсем нельзя, надо трудиться. Разве что газету почитать, когда принесет ее лентяй-почтальон  аж после обеда, да если муж телевизор включит – то новости посмотреть. Как же не знать, что в мире происходит. Как-то он забыл выключить очередной выпуск, какой-то сериал начался, супруг вроде был не против оставить, хоть и посмеялся, «да что ж они там все страдают», - с тех пор иногда она и сериал этот включала. Не обязательно каждый день его смотреть: когда ни включи, и так все понятно, что происходит. Действительно: любят и страдают. А в последней серии поженятся.
Они с Анатолием на заводе познакомились. Жили недалеко друг от друга. Друг. Вот хорошее слово: он всем всегда был хорошим другом. Надежным. Выслушает, поддержит, поможет. И ни капли он не хвалился тем, что первая красавица района, спортсменка, стройная, высокая, кудри белые, молодой специалист – ходит на работу вместе  с ним. Другой парень бы… а этот простой был, совсем простой, и хоть и мелькала в его глазах озорная хитринка – хитрости в душе никакой не было.
После одного случая она и вовсе с ним не расставалась – хотя и не рассказала  никому, даже самому Анатолию объяснять не стала. Завелась в их районе нечисть, гнусь, подкарауливал этот мерзавец молодых девчонок, идущих с ночной смены. Милиция с ног сбилась, начальство велело женщинам в ночь не выходить, она последняя, самая храбрая, вышла. Возвращаясь домой мимо неосвещенного пустыря, услышала шаги. Пошла быстрее – и незнакомец убыстрил шаг. Пустилась бежать, благо победы на соревнованиях всегда принадлежали ей. Он не отставал!
Впереди был мост. Может, дрянь такая, хоть на светлое, видное место не направится за ней?
Направился.
Она считала себя храброй. Но сил обернуться, посмотреть в лицо паразиту – не было.
И тут шаги прекратились, а потом преследователь явно повернул вспять. С другого конца моста показалась человеческая фигура.
 - Толя! Что ты здесь делаешь?
Даже в плохом свете было видно как он - фронтовик, герой с наградами – покраснел:
 - Тебя встречаю, Аня.
Проводил он ее до двери. Гада-то выловили, а вот про нее и Толю, видать, слухи пошли. Даже соседка в крикливо-цветастом платье, насквозь пропахшем табаком, притащилась к ее матери якобы за солью:
 - Валентина-Иванна, ну ведь не пара он ей…
 - Кто кому? – нахмурилась мать Анны.
 - Да Анатолий же вашей Ане. Она вон какая, да и вы офицерская семья. А он кто? Деревенский простачок!
Этот-то разговор, должно быть, и услышал отец.
Отца в семье боялись. Ему только глаза поднять – и все дрожат. Жена выполняла беспрекословно  его требования, дети слушались и молчали при отце, хотя бил он из них одну только Анну, младших же брата и сестру всегда баловал. Называли его только на «вы». Отчитывал за малейший промах, требовал, как он это называл, армейского послушания. У Анны подкосились ноги, когда отец вызвал ее в кабинет и с порога прогремел:
 - Это что такое?
 - О чем вы, папа? – дрожащим голосом спросила дочь.
 - Что вы все с ним ходите, а? Ходят они…
 Анна молчала.
 - Хватит ему с тобой ходить. Пусть женится, - скомандовал отец.
Анна, ни жива ни мертва, прошептала:
 - Как скажете, папа…
 - Вот-вот. Замуж тебе пора. Лет уже много.
Анна радостно закивала и выбежала за дверь. Там ее замутило, и она упала на стул.
А Толя будто знал о чем. В тот же вечер позвал ее погулять. Впервые они шли вместе не на работу, а просто так. И, робея, заговорил Анатолий о том, как дорожит ею. И лицо его стало таким милым и смешным от изумления, когда она ответила на его предложение руки и сердца немедленным согласием.
А потом – ну что потом? Работа. Дети. Внуки. Толины однополчане, с которыми он часто встречался и постоянно в чем-то помогал – то ремонт сделать, то на даче дом построить. «Что ж они неумехи такие у тебя, сами не могут! Нам что-то никто не помогает!» - вспылила она однажды. Толя посмотрел на нее так тоскливо, что больше она не перечила ему. Трудилась на заводе, мыла, шила, чистила, готовила. «Труженица моя» - называл ее Толя. Когда подросли дети, это «труженица» осталось единственной нежностью мужа для жены. Остальное время он был занят, а вечером, посмотрев новости, мог обругать иностранных капиталистов, вспомнить что-то из своих книг о войне – и, зевая, отправлялся спать.
 - Толенька, - говорила она иной раз, - а что б нам в театр не съездить? Я молоденькой была в эвакуации – и то в театр ходила, а сейчас-то не война…
Но Толенька никогда не был в театре. Не была и она с тех самых давних пор.
 - Толенька, может – в парк погулять?
Муж отвечал своим обычным взглядом, означавшим не то «вспомнила бабка молодость», не то что-то похожее.
Как-то один из его друзей попросил помочь что-то починить – просто потому, что не хотел зятьев от семей отрывать в выходной. А Анна Васильевна как раз собралась с мужем на дачу, возиться с грядками.
 - Может, откажешься? – осмелела жена.  – Я ж никогда тебе ничего не говорю, но тут… Детей он в выходные трогать не хочет, а тебя можно?
Анатолий молчал.
 - Ну что ты – не мужик, что ли?! – воскликнула Анна Васильевна и закрыла себе рот руками.
А Анатолий вдруг засмеялся и сказал:
 - Не-а! Не мужик!
 - А кто же ты? – растерялась женщина.
 - А я дед! – заявил супруг и долго хохотал над собственной шуткой. А потом ушел.
Как-то он  с очень озадаченным видом  принес ей фотокарточку.
 - Вот, понятия не имею, как она в мой альбом с фото однополчан попала. Я там снимки парада вклеивал, а она и выпала. Какая-то тут, видать, твоя подружка молодости, -не помнишь, кто это?
Анна Васильевна взяла в руки карточку и чуть слышно произнесла:
 - Толенька… да это же я…
Анатолий недоверчиво взглянул на жену – и вернулся к альбому.
…А сегодня сирень плещет. Как в молодости. Даже -  как в школьные годы.
 - Толенька!
 Кто знает, что ответил бы Толенька, только тут зазвонил телефон.
 - Да, слушаю! А, Коля! Жив? Мотор не барахлит? Да я не про машину твою, чудак, ты с этой машиной совсем капиталист-буржуй заделался, только про нее и… я про сердце твое, давно ли в больнице лежал? Что? Не можешь справиться с ремонтом? Ты же говорил – лучшая машина, не то что мой «Москвич», а? То-то же… Ладно, давай, через полчаса дойду как раз.
Анатолий повесил трубку и  с совсем не старческой прытью начал переодеваться:
 - Коля машину починить не может. Договорились в гараже встретиться. Кстати, Катюха в тот раз спрашивала, как выглядит собака-водолаз -  так вот Коля такую завел, можно будет внучке показать. Собака добрая, говорит.
 - Добрая, да теленок такой, еще толкнет ребенка-то или укусит, - проворчала жена. Но Анатолий уже не слышал: еле попав ногами в туфли, торопился спасти репутацию лысого морщинистого Коли, купившего капризную мечту на колесах и теперь кукующего в гараже.
Анна осталась одна. Взяла тряпку, начала вытирать пыль.
Сирень, сирень в окне… Выпускной класс. Она – как всегда, первая красавица, первая спортсменка и отличница. А он – лучший среди мальчишек. Что провести в школе – без них не обходится, только и слышно: Аня, Алексей, Алексей, Аня. Он смотрит на нее небесно-голубыми глазами, она смотрит на ветви сирени -  и немного на него. Еще насмотрится, когда будут вместе делать уроки после занятий, оставшись в классе.
Такое время – и бал? Но раз разрешили… Вместе с матерью сшила платье. Она стоит перед зеркалом. Ее в этом платье увидит Алексей. Она краснеет до слез. Он же зовет ее везде с собой, все уже делают вместе, учителя ими гордятся. Красивая дружба лучших учеников.
Танцует она прекрасно, здесь, в эвакуации, оказались лучшие преподаватели танцев. Другие ленились, ведь нужно было еще старшеклассницам и помогать с шитьем гимнастерок для фронта, а значит – пришлось бы сидеть ночами, - а Аня не лодырь, она перестала спать, зато и училась, и танцевала, и до утра возилась с гимнастерками, думая, какое великое дело делают они, работая для фронта. А она, Аня, будет еще и в первых рядах строить послевоенное будущее, ведь далеко не всех взяли в выпускной класс, а только лучших, и она столько сможет сделать полезного! Она и Алексей…
 - Нина, Нина, иди сюда, - вдруг раздался шепот у двери их класса.
Аня, которая собиралась уже бежать в зал, замерла. Это был голос Алексея. А звал он Нинку, противную Нинку с реденькими желтыми волосами, на которых непонятно как держался большой, словно кукольный, бант.
Нинка вспыхнула, отделилась от стайки подруг и выскользнула за дверь.
«Ах, Нинка?! Ах, «иди сюда»?!» - бушевало в голове Ани.
Кто его знает, что хотел спросить Алексей у Нинки, тем более что больше она к нему не подходила. Кто знает, как могло обернуться, не разбушуйся тогда Аня. Вот только танцевать с Алексеем она не стала. Поскучнели перечни школьных дел: Аня больше не хотела водить общественно-полезную дружбу с прежним товарищем. Алексей осунулся, побледнел, на очередных соревнованиях проиграл лучшему другу, и тот от неожиданности даже извинился. А там и закончили школу. Семья Ани собралась уезжать в другой город. И уже на новое место соседка им звонила, позвала Аню к трубке под предлогом «забыла в квартире кое-что из вещей, спрошу ее, что делать, нет, позовите, она у вас сама уже взрослая барышня». И сообщила:
 - Тут одноклассник твой приходил, Алексей. Я как объяснила, что вы уехали – он побелел как полотно. Умолял сказать, где вы. Но меня твой отец просил никому не говорить ваш новый адрес. Что делать, Анна? Сказать, если еще раз придет?
 - Нет. Не говорите, - ответила Аня и заплакала. Благо отца дома не было, а то съездил бы по затылку: ненавидел слезы и наказывал за них не разбираясь.
…Анна Васильевна бросила тряпку. В комнате нашла ту старую фотографию себя-«подружки»: точеные черты лица, белые кудри, строгий взгляд.
Слезы закапали на снимок.
Да, она всю жизнь помнила, что плакать нельзя.
Но сейчас она плакала.