Волхвы

1

Дым от пожарища заслонил город от крестоносцев. Им казалось, что эта вонючая гарь слепит глаза. Даже кони воинов фыркали от этого смрадного запаха умирающей крепости.
- Зачем они это делают, Лорд! – не выдержав гнетущего молчания вокруг, воскликнул племянник предводителя крестоносцев. Это был молодой воин, сидящий на белом арабском скакуне – недавнем его трофее.
- Это Скарабеи. Они не сдаются.
- Даже нам! – горделиво воскликнул рыцарь.
Седой Лорд криво улыбнулся, глянув исподлобья на племянника – Да, сынок. Никому. Даже времени. Говорят, что они живут вечно.
- Мы будем брать крепость? – спросил племянник.
- Нет. Пусть они уйдут, - сказал Лорд – От них идёт одна погибель!
Под покровом дыма из крепости выдвинулся обоз. Впереди шли воины. Внутри колонны женщины и дети. Окружало это скорбное движение марево то ли раннего утра, то ли туман пожарища, то ли ещё какая-то неведомая сила охраняла своим покрывалом эту процессию. Их никто не трогал. Только один моложавый рыцарь на белом коне подскакал совсем близко к колонне, издавая воинственные крики на незнакомом уходящим людям языке. Он бы подсказал и ближе, и даже его копьё полетело бы в идущих людей, но конь его, до этого мчащийся по пустыне во весь опор, будто споткнулся об этот дым охраняющий колонну. Взметнулся вверх, едва не сбросив рыцаря, и тяжело дыша в обе ноздри, захрипел в жалобном вскрике, похожем даже на испуганный вскрик человека. Рыцарь слез с коня, точно его с него столкнула неведомая сила, и стоял, точно завороженный глядя на уходящие повозки, на силуэты людей исчезающих в туманных бликах идущего то ли дня, то ли угасающего времени. Он так и не мог дать себе ответа, то ли ушли эти люди, которым совсем недавно он угрожал своим оружием, то ли их и не было, ни шума повозок, ни голосов, ничего не было слышно.
- Что будет с нами, Абрам! – горестно произнесла пересохшими губами молодая красивая женщина, прижимающая к груди тихого ребёнка.
- Учитель говорит, что мы вечны, - откашлявшись от дыма, ответил ей идущий рядом мужчина.
- Зачем столько нам страданий! – не унималась женщина.
- Учитель говорит, что это надо нашим душам, чтобы понять мир.
- Наши души, мы им столько отдаём! – с сарказмом произнесла женщина – Что остаётся нам в этой жизни. Людям!
- Терпеть, чтобы иметь силы улучшать этот мир. К тому же у нас есть любовь, Сара.
Женщина как-то просветлела своей милой улыбкой.
- Это правда. Это такой дар!
- Это так, - улыбнулся и мужчина, идущий рядом с женщиной и своим ребёнком.
Они словно не замечали уже окружающего скорбного мира.

2

В маленьком кафе, кроме них из посетителей никого не было.
Женщина за столиком выглядела уставшей, но даже горечь переживаний не могло лишить её очарования.
- Мы не можем быть вместе, у тебя семья. Твой муж – мой друг.
- Ты любишь меня? – нервно спросила женщина
- Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я очень этого хочу! – мужчина помедлил, думая о чём-то – Ты же знаешь, что моя жизнь иная, чем жизнь обычных людей. Счастье мне не дано.
- Почему нам так хорошо, когда мы рядом! – женщина посмотрела на мужчину, и как-то затихла, не найдя ответа.
- Видимо, наши души помнят друг друга, и когда то в одной из прошлых жизней мы были родными людьми, - тщательно подбирая слова, сказал мужчина.
- Ты не бросишь меня!!! – с тоской проговорила женщина.
- Я всегда мысленно рядом с тобой, даже если меня нет рядом, - тихо сказал мужчина. - Я буду оберегать тебя. И может быть, уже в следующем нашем земном воплощении мы снова станет одной семьёй.
На улице пропела протяжно сирена: проезжала то ли скорая помощь, то ли пожарная машина…

3

Часы протяжно и даже с какой-то надрывной мелодичностью пропели полдень. Мужчина вопросительно взглянул на сидящего перед ним за столом низенького человека в очках, но тот как то даже машинально, точно думая о чём-то только ему интересном и известном, махнул маленькой белой ладонью, и произнёс :
- Продолжайте!
- Я, конечно, никогда в детстве не думал об этом, - точно обрадовавшись продолжению беседы, сказал мужчина – Как и любой ребёнок, рос, думал о каких-то мечтах…
- В вашем детстве есть, какие-то воспоминания, особенно так сказать врезавшиеся в вашу память? – спросил, будто не замечая, что перебил своего собеседника, низенький, из-за стола.
- Странно, обычное вроде бы воспоминание, - чуть помедлив, ответил мужчина – помню летний вечер, и иду я по тихой улочке, держу мать за руку. У меня болит горло.
- Дальше! – точно вцепившись, в какой-то свой смысл произнёс неожиданно властно низенький из-за стола.
- Мы идём с матерью, - задумавшись, продолжал мужчина – У меня болит горло. Идём к моей бабушке, по матери. Она растила меня. И она лечит моё горло, шепчет молитву, и кладёт свою ладонь на мою гортань.
- Вы помните о бабушке?
- Это очень дорогой мне человек.
- Она сделала вам такой сильный оберёг на всю жизнь, что его не в силах одолеть никто!
- Да, в моей жизни было много ситуаций, прямо скажем, трагических, и всегда я выходил невредимым. Будто меня кто-то вёл.
- Вас ведём теперь мы, - мягко сказал «низенький» – Скоробеи.
- Я действительно могу больше, чем другие люди?
- Вы можете менять их судьбы.
- Ну, мне пора, - вдруг сказал низенький – Обед, по расписанию.
- Да.

4

...Сон был великолепен. Он видел цветущий в белых ромашках луг, и она собирала букет, и иногда глядела на ромашки, точно ища какой-то ответ. Но разве можно найти ответ на извечный вопрос – что такое любовь. Он бы многое мог подсказать ей, но понимал, что судьба каждого человека идёт по своей траектории данной ему Богом.

5

Пустыня на смену дневному зною наконец то дала Скарабеям ночную прохладу, и хотя песок под ногами по прежнему хранил в своей толще тепло, но оно уже не было обжигающим, а наоборот успокаивало людей. И тут небо над их головой озарилось голубым светом. Это сияние было небольшим на фоне ночного неба, но оно приближалось. Люди затихли. Это был огромный ангел, он летел над измученными людьми, точно указывая им их дальнейший путь. Но вот сияние ушло с небес, точно его и не было, но остался свежий ветер, осталось очарование мира, и именно это заставило идти дальше и дальше длинную колонну измученных зноем и болью лишения людей.

6

Скарабей проснулся в комнате полной тьмы. Плотные шторы полностью закрывали мир за большим окном. Было ощущение, что мир как-то скукожился, там, за окном, в одну точку света на фонарном столбе, который только подчёркивал молчаливость идущей ночи. В такие минуты одиночество не казалось пустыней в воображении. Наоборот ночь давала недавним полузабытых коротким, как выстрелы, снам, особенную явственность. Сны были как-бы частью этой ночи, и будто бы образы сновидений, толпились у зашторенного окна, и хотели войти в комнату, но как только кому то из них это удавалось, он таял, как снег в оттепель, и как бы своей смертью освобождал место для другого образа, и так они таяли один за одним, и в тишине это происходило очень естественно, и даже не было грусти, что часть сна ушла... Ушла навсегда. Но образ любимой застревал где-то между створками стекла на окне, он как бы хотел войти в комнату, и не решался, и напоминал робкую женщину, желающую любви, и не желающую менять прежний образ жизни в силу своей привычки так жить. Этот зовущий образ так и засел в памяти, пропустив все остальные образы в комнату, где их ждала гибель, а этот образ жил в памяти своей самостоятельной жизнью и только подчёркивал важность любви, её силу, и её божественную сущность.
Любовь смогла уцелеть.

7

По дороге, одна за другой, мчались выхоленные машины, и лиц водителей почти не было видно, точно за рулём каждой из этих разноцветных машин сидели манекены. Клавдий Цезарь, так он себя звал наедине с собой, в бесконечной дуэли со своими навязчивыми мыслями, не зная зачем, провожал взглядом из под очков машину за машиной - они его злили. Много уже лет злили. Непонятно и ему самому было, почему – может от того, что этот проезжающий мимо него мир – равнодушный и непонятный ему – вселял в него ощущение бесконечности движения, над которым он был не властен. А Клавдий Цезарь был властен над судьбами людей – или так ему казалось, или нет. Он точно не мог ответить, может ли он владеть судьбами людей, как и любой колдун, не понимающий, откуда в нём сила – сила, превращающая его в руку невидимого возмездия, и та же сила, делающая его усталым и несчастливым человеком. Клавдий Цезарь – этот тихий человек, стоявший сейчас в одиночество посредине улицы, на тротуаре, не слишком радовался утреннему ветерку, не слишком наблюдал за окружающим миром, поглощённый каким- то своим хороводом мыслей…
В небольшом неуютном кабинете на стуле сидел невысокий чернявый человек и исподлобья глядел на Цезаря, на его угрюмое, напряжённое, худое лицо, на внимательные его глаза, потом тихо сказал:
- Вы же понимаете, что у вас такая судьба.
- Я меняю чужие судьбы, - ответил негромко, и прокашлялся, вдруг, Клавдий Цезарь.
Он, украдкой, оглядел человека, напротив него, на стуле. На таком же стуле сидел и он сам. На невзрачном стуле, и даже неудобном немного.
- Я знаю, - как совсем об обычном деле, подтвердил собеседник Клавдия Цезаря – Я знаю, что это тяжело. Я и сам не думал, что доживу до того времени, что готов лечь в могилу, если только это не больно. Тяжёлое для нас время – много работы.
Что-то человеческое, и даже участливое почувствовал в интонации голоса собеседника Клавдий Цезарь, и даже с какой-то жалостью он поглядел на собеседника, вдруг, а тот, точно очнувшись, сказал:
- Такая наша работа, такая наша судьба.
В кабинете в большом здании, было тихо. Они молчали, каждый думая видимо о своём. Клавдий Цезарь отвёл взгляд от белеющего старого компьютера, и вдруг увидел зрачки собеседника, суженные, как у дикого зверя – он подумал об этом, как об обычном деле – и не удивился, только прислушался к тишине, точно ища какой-то ответ. Но тишина молчала, как и положено тишине.

8

Клавдию Цезарю вдруг показалось, что в кабинете они не вдвоём, будто чья-то тень нависла над ним самим, и над молчаливым его собеседником.
- Чья я воля? – спросил Цезарь.
Чёрт очень внимательно поглядел на него своим холодным взглядом привыкших, видимо, к любым вопросам глаз.
- Ты не уверен в смысле происходящего?
- Я не уверен в том, что происходящее естественно.
- Ты хотел быть защищённым. Твои обиды…, - собеседник не стал смотреть на Клавдия – Ты был в прошлой своей жизни Цезарем.
- Я знаю.
- Ты мучаешься?
- Я хочу понять своё предназначение!
- Оно в изменении мира в угоду замыслу...
- Замыслу!
- Да.
- Чья я воля!
- Ты устал.
- Я устал …
В кабинет с улицы не проникал не единый звук. Это было точно запечатанное во времени пространство.
- В той жизни ты повелевал. В этой жизни ты претерпел много несправедливостей, и понял, что такое боль, что такое бессилие, и вот тебе дано право исправлять людские судьбы негодяев, - чёрт говорил эти слова монотонным голосом преподавателя математики, привычно излагающего давно известные ему правила.
- Почему я?
- Пути людские неисповедимы.
- Это не Божий промысел!
- Людям неведом промысел небесный, - мягко произнёс чёрт.
И закашлялся.
- Экология в этом городе ни к чёрту! – прокашлявшись, произнёс собеседник Цезаря.
Он явно давал понять, что их встреча подходит к концу.

9

Туманное утро над пустыней с её желтоватыми барханами, с её навязчивым ветром, заставляющим кутаться в плащ, казалось, не давало секунды для размышления.
- Вперёд! – выхватывая жезл легиона из колесницы, воскликнул Цезарь, и тут же дрогнули цепи одинаковых солдат, подтянутых, усталых солдат, повинуясь приказу.
- Вперёд! – вновь повторил призыв Цезарь, и жезл его бросился, казалось вместе с его словом туда, где высились белые стены осаждённой крепости.…
Конница римского войска уже мчалась вдоль длинной стены, из-за которой, точно туча навстречу людям бросилась стая стрел…
- Вперёд! – в третий раз крикнул пересохшими от знойного ветра губами Цезарь.
И строй пехоты лавиной пошёл на приступ…
Уже солнце было в зените, когда пылающий город стал как будто его земным отражением. И в огне метались защитники, метались нападающие, особенно жаркая битва, была возле проломов стен крепости – сделанных римскими стенобитными машинами. Конница добивала выскочивших из-за стен защитников крепости.
Цезарь, молча, глядел на происходящее. Гнев сделал его истуканом, он, молча, выслушивал доклады старших колонн, пробившихся в город. Он, молча, кивал седой головой без шлема, только мысленно отмечая про себя, кто из его близких военачальников уже не в этом мире. Цезарь привык к боли и победам.
- Не щадить никого! – приказал Цезарь, и может впервые поглядел на солнце, сощурился от нестерпимого его огня, и как-то внутренне затих, затих только на миг, как затихает птица просыпаясь под утро, перед тем, как начать славить мир своими трелями, потом бледный седой Цезарь приказал:
- Сжечь город!

10

Солнце лениво скрылось за барханы, точно не в силах уже смотреть, как умирают люди в обречённом городе. На стенах среди оставшихся мужчин чернели одежды женщин, крутились вьюнами подростки, ошалевшие от крови и страха прижимались к холодным мертвецки стенам крепости дети. Раз за разом легион шёл на штурм, и раз за разом огонь со стен, тучи стрел делали этот путь легионеров усыпанный трупами. Горел город. Но стены оставались неприступными.
- Ночью они уйдут в пустыню! - сказал негромко друг по походам Цезаря низенький полководец.
- А разве они не заслужили жизнь! - резко ответил Цезарь, и прихрамывая ушёл в стоявший неподалёку шатёр.
Утром крепость опустела. Пленных её защитников распяли вдоль дороги на больших крестах - визитной карточки Цезаря. Мимо этого скорбного страшного хоровода распятий уходил легион, скрипели нагруженные добычей телеги, ржали боевые арабские скакуны, не знающие усталости. Шли колонны измотанных боем легионеров.
К ехавшему на низкорослом белом скакуне накрытом красной шёлковой тканью Цезарю подскочил разведчик, спешившись за десяток метров от военачальника, упал ниц.
- Говори! - приказал Цезарь.
- На дороге поймали странных людей, - отрапортовал разведчик - с виду пастухи, но говорят, как знахари.
- Приведите их! - приказал Цезарь, и остановив коня, слез с него - тут же был поставлен стол с яствами для Цезаря.
Привели троих уставших путников, с котомками.
- Куда шли? - вопрошал Цезарь.
- Зажглась Звезда, возвещающая, что в мир пришёл Сын Божий! - с трепетом в голосе произнёс седой в лохмотьях путник - один из троих - Мы несём ему дары...
Цезарь молча слушал, понимая, что от одного движения его руки зависит жизнь этих оборванцев.
- Пусть идут! Это не воины, - произнёс Цезарь.
Волхвы шли по обочине дороги, не таясь солдат, шли мимо распятий с умирающими людьми, шли мимо распятого уничтоженного догорающего города - по известному им святому пути.
Над безмолвной равниной веяли коршуны, чувствуя близкую добычу, люди не смотрели на птиц, точно шагали в вечную пустоту будущего.