Дом Бетти

Этот дом будет моим, говорю я себе.

Какой дом?

Да вот этот, чудесный дом в три этажа с лакированной скрипучей лестницей, ведущей наверх, с узкими стрельчатыми окнами, с двумя входами – парадным и черным, с башенкой, в которой можно пить вечерний чай и смотреть на звезды, с чердачной комнатой, в которой по вечерам светят фонарики, с большим залом, в котором весело потрескивает пламя камина.

Этот дом будет моим, говорю я самому себе. Слишком долго скитался по белу свету, слишком долго искал счастья.

Я смотрю на Бетти, осторожно ощупываю её сознание, приказываю посмотреть на меня – и тут же поспешно отвожу взгляд. Снова. Снова. И снова. Ей нравится эта игра, мне тоже, завлекает все больше и больше. Другие люди за столом ничего не замечают, я хочу послушать их мысли, тут же передумываю, какое мне дело до них, в конце-то концов…

Поднимаем бокалы, пьем за здоровье Бетти. Я завожу какой-то неловкий разговор, каково это – быть хозяйкой такого большого дома, Бетти смотрит на меня как-то недоуменно, чувствую, что сболтнул что-то не то, впрочем, как и всегда, где это видано, чтобы я сбалтывал что-то то.

Темнеет.

Я снова подключаюсь к Бетти, я приказываю ей выйти в сад, я чувствую замешательство Бетти, неясную тревогу – когда она кутается в шаль, зачем-то берет зонтик, сама не знает, зачем.

Я жду.

Бетти выходит на дорожку, чуть подсвеченную фонарями, - я продолжаю вести Бетти, я делаю вид, что оказался в саду случайно, я заставляю её поверить, что я оказался тут случайно. Говорю какие-то ничего не значащие фразы про погоду, про то, что ночи что-то холодноваты, что вроде пора уже наступить теплу…

Я говорю, сам не слышу себя, я слушаю Бетти, я заставляю её слушать мое сознание, я приказываю ей…

.

…этот дом будет моим, говорю я себе.

Будет.

Моим.

Да вот этот, чудесный дом в три этажа с лакированной скрипучей лестницей, ведущей наверх, с узкими стрельчатыми окнами, с двумя входами – парадным и черным, с башенкой, в которой можно пить вечерний чай и смотреть на звезды, с чердачной комнатой, в которой по вечерам светят фонарики, с большим залом, в котором весело потрескивает пламя камина.

Этот дом будет моим, говорю я самому себе. Слишком долго скитался по белу свету, слишком долго искал счастья.

Я смотрю на Бетти, осторожно ощупываю её сознание, приказываю посмотреть на меня – и тут же поспешно отвожу взгляд. Снова. Снова. И снова. Ей нравится эта игра, мне тоже, завлекает все больше и больше. Другие люди за столом ничего не замечают, я хочу послушать их мысли, тут же передумываю, какое мне дело до них, в конце-то концов…

Люди пьют за наше здоровье, за здоровье молодых. Я завожу какой-то неловкий разговор о том, что семья это не только большая радость, но и большой труд, и очень жалко, что в наше время не все это понимают, то ли дело раньше… Пожилые гости снисходительно кивают, улыбаются мне, кажется, у меня получится стать своим ну или почти своим в этом странноватом городке. Я пытаюсь прислушаться к их мыслям, - мыслей слишком много, все какие-то простые, ни о чем, надо бы постельное белье поменять, и одеяло подшить, и шифер на крыше подправить, и что-то лето в этом году холодноватое, скорей бы теплее стало, а то из дома выбираться не хочется, а пора бы уже, и в город съездить…

…этот дом будет моим, говорю я себе.

Будет.

Моим.

Да вот этот, чудесный дом в три этажа с лакированной скрипучей лестницей, ведущей наверх, с узкими стрельчатыми окнами, с двумя входами – парадным и черным, с башенкой, в которой можно пить вечерний чай и смотреть на звезды, с чердачной комнатой, в которой по вечерам светят фонарики, с большим залом, в котором весело потрескивает пламя камина.

Этот дом будет моим, говорю я самому себе. Слишком долго скитался по белу свету, слишком долго искал счастья.

Я смотрю на Бетти, осторожно ощупываю её сознание, приказываю подойти к столу в кабинете, выдвинуть ящик, вытащить револьвер, да-да, вот так, теперь приставить к виску…

.

Этот дом будет моим, говорю я себе.

Сбивчиво объясняю что-то следователю, да я сам в шоке, нет, меня дома не было, я тут в город поехал, машину подправить, только вечером домой вернулся, а тут такое… Нет, не я, нет, соседи обнаружили, чета Памкинсов, они в доме были, когда я пришел… они и полицию вызвали… да я сам в шоке…

…я в шоке, сообщаю я полицейскому, я в шоке, это она сделала, она сама, слышите, сама, ничего не было, нет, не ссорились, ну, так-то не понравилось ей, что я тут с машиной со своей поперся куда-то, лучше бы дома с ней остался, ну что ж теперь, стреляться из-за этого… Да вы у соседей спросите, что далеко ходить, у нас же городочек маленький, вся жизнь на виду, тут ничего не скроешь, если бы скандалы какие были…

.

…этот дом будет моим, говорю я себе.

Будет.

Моим.

Да вот этот, чудесный дом в три этажа…

…опускается крышка гроба…

Я жду, что будет дальше, почему люди вокруг ничего не делают, почему так и стоят вокруг, почему не несут на кладбище, где у них вообще в городке кладбище, что-то я не видел, тогда автобус нужен, гроб везти, почему автобус никто не заказал…

Вздрагиваю – когда гроб начинает медленно таять, становится прозрачным, я вижу сквозь него землю, покрытую клочками травы, все четче, четче…

Не сразу замечаю странное движение поодаль, там, где стоит дом, не сразу понимаю – вернее, вообще не понимаю, почему дом становится прозрачным, тускнеет, тает, исчезает в легком тумане…

Вот она и ушла, говорят соседи, теперь её дом там.

Где там, не понимаю я, где дом, спрашиваю я, был же дом, чудесный дом в три этажа с лакированной скрипучей лестницей, ведущей наверх, с узкими стрельчатыми окнами, с двумя входами – парадным и черным, с башенкой, в которой можно пить вечерний чай и смотреть на звезды…

Её дом там, отвечают мне, теперь она дома там.

Где там, - я почти срываюсь на крик, где там, - я слушаю их мысли, удивительно спокойные, какое-то место где-то там, нигде, куда приходят люди со своими домами после того, как…