Четыре дня войны в моей памяти

           Из цикла рассказов "ДЕТИ И ПОДРОСТКИ ВОЙНЫ"

                День первый. Дождь без тучек
               
    Мне   было   всего   два   года   и   двадцать   дней,   когда   на   нашу   страну   напали   враги.   Тогда я, конечно, не понимала, что такое «фашисты»,   «война» и «фронт». Я сидела на руках у отца и удивлялась: в солнечную, ясную погоду по лицу взрослых текли «потоки дождя». Я ещё не умела задавать вопросы, я только вытирала «дождь» своими маленькими ладошками и крутила   головой. Но не увидела ни одной тучки на ясном небе. Только позже узнала, что это было на железнодорожной станции. Мы провожали наших отцов на фронт. В жестокую и страшную неизвестность...

                День второй. За Родину!
   
     Через два года в одном из писем отцу на фронт мой старший брат Шура, ученик третьего класса, сообщил, что я была на четырёх ёлках. Мне понравился Зайчик (кукла "Петрушка"). Его надевали на руку, на  три пальца, и Зайчик оживал. Он начинал кланяться ребятам, хлопать в ладошки и даже говорить. На ёлке в военные   годы Зайчик сначала сажал морковку, а потом  вбегал ученик из старшего, седьмого, класса - «Гитлер» - с чёрными накрашенными  усиками. Он хотел отобрать у  Зайчика   весь урожай. Тогда  Зайчик брал в лапы «автомат», сделанный из палочки и кусочка   картона, и громко кричал:
     -Вперёд! Товарищи, правда на нашей стороне! Гитлеру - капут! Победа будет   за нами! Ура!!! Вперёд, все за мной! У-р-а-а-а!
               
     И все ребята громко кричали: «Ура!!! Победа будет за нами!!! Гитлеру - капут! За Родину! У-Ра!!!»  И с этими криками бежали вокруг ёлки...

                День третий. Тревога!

    Однажды нас с сестрёнкой  уложили спать днём. Вдруг, я с ужасом проснулась: над крышей грохотало, взрывались снаряды, бомбы падали на землю где-то совсем-совсем рядом. Я вскочила, посмотрела на сестрёнку, она спокойно спала... Я бросилась к двери, но она была крепко-накрепко заперта. Что делать? Взрывы становились всё громче, всё ближе. Наша комната была в школе и все называли её "Пионерской", хотя в ней жили мама, старший брат Шура, маленькая Люся и я. Шуре было одиннадцать лет, Люсе ещё не было трёх лет, а мне - уже пять.
    Крыша над головой громыхала, пули падали. Я поняла, что надо спасать сестрёнку. Я часто слышала, как школьники читали и обсуждали газеты и запомнила, что фашисты сначала обстреливают и бомбят деревни и сёла, потом занимают дома, школы, больницы, выгоняя всех на улицу даже в лютый мороз или помещают, как скот в сараи, да ещё и поджигают, заперев снаружи дверь. А самых маленьких плачущих детей бросают живыми в пламя... Я схватила кочергу, сильно ударила в стекло, выбила оба из двойных рам, стала сдвигать осколки кухонным полотенцем, потом подбежала к сестрёнке, растормошила её и протащила через нижние рамки, поставив на завалинку, потом пролезла сама, взяла её за ручку, и мы побежали по длинной сельской улице к правлению колхоза. Люся спросонья не успела даже испугаться, не плакала, стараясь идти как можно быстрее своими маленькими ножками...

    А в это время в правлении колхоза собрались взрослые, почти одни женщины. Они внимательно слушали передачу по радио, даже чай остывал на столе нетронутым в стаканах и кружках. Вдруг, кто-то из них выглянул в окно и воскликнул:
 - Римма Николаевна! Это не Ваши девчонки бегут прямо по лужам босые, в одних рубашонках? Ведь простудятся, большого тепла ещё нет! Ведь только 9 мая...

     Кто-то бросился к окнам, а наша мама и председатель колхоза, старичок с седой бородой и усами, побежали на улицу. Мама обвернула Люсю своим большим платком, меня поднял на руки председатель, и они поспешили зайти по крылечку в Правление. Нас закутали какими-то плюшевыми красными скатертями, стали растирать руки и ноги, старались напоить тёплым чаем и дали в руки по сухарику. Мама крепко обняла и поглаживала Люсю, стараясь поскорее разогреть, поила чаем из своего стакана. А меня обступили женщины помоложе и стали расспрашивать, что же это с нами приключилось...

    - А вы не знаете? Немцы идут, спасаться надо! Такой обстрел, бомбёжка. Я думала, что уже не увижу маму. Она - коммунистка, депутат и директор школы. Немцы таких расстреливают или даже могут повесить за шею на дереве,- говорила я торопливо.- Нас учили, что надо бежать из школы в Правление колхоза, к Председателю. Он заступится за нас...- объясняла я, всё ещё дрожа  не столько от холода, сколько из-за перенесённого страха перед наступающим на наше село Чепчуги врагом. Все засмеялись, а Председатель прижал меня к себе покрепче, обнял, погладил и сказал через свои усы:
    - Всё, Ниночка, война закончилась! Никакие фашисты к нам теперь не придут! По радио сейчас как раз объявили: "Войне конец! Гитлеру капут! Мы победили!"
    - Господи, какое счастье! Какая радость! Наши в Берлине красный флаг подняли. Над самим рейхстагом! Суд международный объявили. Судить будут строгим судом всех фашистов-извергов...- Заговорили собравшиеся колхозницы. Несколько женщин горько заплакали:
    - А наши-то мужья и сыновья погибли, не дожили до Победы... Где-то в чужой земельке, без вести пропавшие...Только похоронки от них остались...
    - Может, ещё и найдётся кто-то. Бывают чудеса на свете, Господи! - успокаивал плачущих женщин Председатель.
    - А как же бомбёжка - спросила я всех.-Я сама слышала, как бомбы разрывались, как пули по крыше стукали. Такая пальба была. Всё тряслось, как в Ленинграде...
    - Это не пальба, а град прошёл, гром грохотал, а ты что подумала?
    - Что я подумала? Немцы окружают, людей расстреливают, спасать Люсю от них надо и побыстрее. А то она спала...- Женщины покачали головой, Председатель почему-то закашлялся, а женщины постарше снова заговорили:
    - До чего фашисты проклятые наших детишек довели, про грозу даже забыли, всё бои снятся. Бедные вы, бедные. Горемычные. Ничего-то хорошего не видали...
   
    - Всё, бабоньки, по домам. Завтра всем на работу. С праздником с Великим Вас всех проздравляю, значит, с долгожданной Победой! - Председатель поклонился, и все стали расходиться по домам, захватив свои кружки и стаканы.
    Вот так вот я встретила День Победы советских людей над фашистской зверской  Германией! А Людмила Евгеньевна, наша маленькая Люся, сохранила своё первое детское воспоминание: как в ужасе она ступала на завалинку среди разбитого стекла. Почему-то мы не поранились острыми осколками, не простудились, и меня никто не наругал. Хотя стекло в то время достать было невозможно и выбитое окошко закрыли фанеркой от почтового ящика и подушкой, чтоб оттуда не дуло на нашу кровать...

              День четвёртый. Неизвестный боец в пилотке с красной звёздочкой
 
     Когда мне исполнилось почти   шесть   лет, все вокруг стали говорить, что   скоро наши отцы вернутся домой! И что это - большая   радость! Это - праздник! Это - Великая Победа!
    
     Но   только   как   быть?   Прошло   четыре   года,   папа   может   меня   не   узнать. Мне надо было ему во что бы то ни стало понравиться! Мы стали заранее готовиться к его возвращению. Мне сшили белую   кофточку и вышили её   цветными   нитками. Из   клетчатой ткани сшили юбочку. Но красивую одежду тут же   спрятали в сундук и заперли на замок. Я поняла, что праздничный наряд надену   только тогда, когда отец вернётся домой. И вот в августе 1945 года в нашу  дверь, вдруг, постучали.   
    Вошёл высокий совсем незнакомый   солдат. Он был стройный, сильный, красивый, но  совсем чужой. Я   его   не   испугалась:  на голове у него была   пилотка   с   красной   звёздочкой.  Мне сказали, что этот солдат - мой папа! И тогда я   спросила:
   - Это   что, правда, мой папа? Я его не узнаю, не похож...Вы не шутите? Тогда где мой нарядный костюм? - Меня быстро переодели. Наверно, я понравилась папе, потому что он достал из своей зелёной сумки красивые бусы и надел их на   меня. Бусы были вырезаны цветочками из настоящих индийских кораллов. И в таком виде, радостная, счастливая, я побежала поиграть с подружками на детскую площадку.
   
    На детской площадке меня встретили две девочки постарше, из шестого класса.   Они увидели мои бусы и предложили поменяться на пять красных шариков выточенных   из строительного кирпича, которыми я раньше только мечтала поиграть. Я ни за что   не хотела расставаться с красивым папиным подарком. Тогда   одна   девочка   сказала:
    - Да, к тебе папа с фронта вернулся, а вот к ней отец не вернётся никогда и   не привезёт ей никакого подарка. Потому что его убили фашисты. Насовсем убили! Понимаешь?   
   
    Вторая девочка горько заплакала. Я подумала немножко, сняла с себя папин   подарок  и  надела его на шею плачущей девочке. Так я навсегда лишилась   красивых папиных бус, но не жалею об этом. А мой нарядный костюмчик мама всё равно вскоре обменяла на рынке на пакетик с мукой…
   
    Война, наконец-то, закончилась, но страдания и голод народа продолжались   ещё очень долго, пока я не стала совсем-совсем взрослой. У детей войны в детстве совсем не было детства... Многие пенсионерки, дети войны, говорят о себе: "Мне кажется, что я всегда была взрослой!"