Школьный вальс продолжение

                Часть II.     Учителя.

   Учительский состав школы выгодно отличался от остальной части населения поселка. Всегда опрятно одетые, с правильной речью, постоянные участники всех общественных мероприятий, будь то выборы или выезды в соседние колхозы в составе агитбригад они с полным правом носили звание «интеллигенция».
      Директор школы Савин Василий Петрович добирался до школы на трофейном велосипеде, главным отличием которого от отечественных моделей был передний ручной тормоз, приводимый в действие системой блестящих никелированных рычагов, а ни как у наших, управляемых почти всегда неисправной тросовой системой. С прямой спиной, в фетровой шляпе с широкими полями, с портфелем, закрепленным на багажнике, он, неторопливо вращая педали, прибывал в школу всегда в одно и тоже время. Преподавал он географию, в класс входил степенно, вложив в классный журнал розовую витую указку, сделанную из плексигласа. Качество его преподавания я совершенно не помню, но после одного случая, произошедшего со мной на уроке географии, я так выучил этот предмет, что до сих пор отвечаю на географические тесты в интернете с неизменным успехом. Но об этом я расскажу чуть позднее.
     Русский язык и литературу вела жена директора Надежда Никаноровна, женщина пожилая, вся в морщинах, с вечной папиросой в зубах. Когда на ее вопрос: «Дети, какое время года вы любите больше других?» мы дружно вопили: весна, лето, она, поморщившись, произносила: «Нам, туберкулезникам, весной очень тяжело приходится». Она была старше своего супруга на шестнадцать лет, но, когда он умер через пару лет после выхода на пенсию в шестьдесят, прожила еще лет двадцать. Представляете, какая жизненная сила была заключена в этой женщине!
      Наверное, очень трудно отыскать человека, который честно бы сказал: я с удовольствием изучал в школе русский язык. Эти бесконечные «жи-ши, оньк-еньк, жЮри, брошЮра, парашЮт» на кого угодно наведут тоску. Не даром грузинский учитель говорил ученикам: «Русский язык очень сложный. У них «сол» пишется с мягким знаком, а «тарелька» без мягкого». А вот уроки литературы в исполнении НН, так мы называли Надежду Никаноровну, нам очень нравились. Мы писали новые диалоги героев вместо книжных, придумывали им новые судьбы, меняли характеры. Так что уроки литературы любили и ждали. В отношении меня, выставив в свидетельство об окончании восьми классов пятерки за оба своих предмета, ее приговор звучал так: «Саша, за твой русский язык я спокойна, а вот по литературе в средней школе ты больше тройки иметь не будешь». Она угадала с точностью наоборот. В девятом, десятом классах я вдруг так расписался, что для домашнего сочинения тетрадки в двенадцать листов не стало хватать, даже обложку приходилось использовать. И как результат: по запятЫчке на страничке, итого более двух десятков синтаксических да пара – тройка орфографических ошибок, и еще десяток пропущенных слов – рука не успевала за мыслью, оценка вида «5/2, 5/1». Пришлось браться за ум, умерить пыл, внимательнее следить за знаками препинания, за правильностью написания слов. Так что за сочинение за среднюю школу получил «отлично».
      Математику нам преподавал Георгий Григорьевич Дыгудаев. Капитан-лейтенант ВМФ, списанный по здоровью. Словно летчик-истребитель времен Великой Отечественной он каждые двадцать-тридцать секунд резко дергал головой влево, как будто хотел посмотреть, что у него за спиной. В начале это очень бросалось в глаза, но мы быстро привыкли и почти не замечали этого дефекта. Жил он за двадцать два километра от школы и каждый день в течение всего учебного года преодолевал это расстояние на велосипеде. А это не только ласковые сентябрь и май, но и морозный декабрь и метельные февраль и март. Я не помню, чтобы он хотя бы раз опоздал. Войдет в класс с иссеченным ветром лицом, потирая покрасневшие уши, и спокойно произносит: «Готовы к уроку, начинаем».
      Георгий Григорьевич исключительно ровно относился ко всем ученикам. Нередко можно было видеть, как получивший «пару» за невыполненное домашнее задание получал «пять» за работу на уроке. «Двоек» за четверть или по итогам года ни у одного ученика никогда не было, хотя мягким его назвать было нельзя.
      Он скрывал обиду за увольнение с Флота, но иногда у него прорывалось «Вот мореманы коверкают язык: «КомпАс, МурмАнск, ГибрАлтор, нет, чтобы произносить правильно!»
А историю и немецкий язык вела моя мама Мария Григорьевна. Я как-нибудь соберусь и напишу о ней отдельный рассказ- воспоминание, а в рамках этого повествования расскажу только коротко. Я даже не представляю ее в другой специальности кроме учительской. Избитая фраза: «она вкладывала всю душу», но по- другому и не скажешь. Лыжные походы, сплав на плотах по реке, походы в Литву по местам воинской славы, краеведческий школьный музей с настоящей рыцарской секирой ХУ века, драматический кружок, кукольный театр, для которого куклы и ширмы мы делали сами, многолетняя переписка и поездка школьников в гости к Герою Советского Союза, который первым форсировал реку Шешуппе на границе с Германией в районе нашего поселка, всевозможные олимпиады и викторины, всего не перечесть. А кроме этого муж, двое детей, огород, корова, овцы, куры, сенокос летом и заготовка дров зимой и прочее, прочее.
       Ученик, выходящий к доске отвечать на уроке немецкого, получал в начале табличку, на которой на лицевой стороне надо было перевести десять слов с немецкого на русский, а на обратной с русского на немецкий. А на уроке истории нужно было назвать десять дат произошедших событий, а на обороте по датам назвать события. И лишь только потом отвечать тему урока. Мне, как учительскому сынку, доставалось по две таблички, но для меня это были семечки, так как дома я их штудировал неоднократно. Это так врезалось в мою память, что до сих пор с удовольствием вспоминаю: 1232 год-битва на реке Калке- первая встреча русских войск с татаро-монголами, 1238- взятие Батыем г, Владимир, 1242год- Ледовое побоище, 1380-Куликовская битва, 1410- битва при Грюнвальде, 1480- стояние на реке Угре- конец- татаро- монгольского ига и так далее. Правда сейчас принято говорить не татаро- монгольское, а монголо- татарское, да и само иго преподносится как положительное явление, сделавшее Русь единой.
      Мы вырезали из картона и раскрашивали фигурки воинов, крестьян, фараонов, рыцарей, и прикрепленные пластилином к школьной доске они наглядно иллюстрировали тему урока. А сделанный из папье-маше (кто сейчас знает, что это такое) вулкан,при помощи зажженной под ним на металлической тарелочке бумажки испускал весьма похожую на настоящую струйку дыма, изображая Везувий, на котором укрывались воины Спартака. И таким придумкам не было числа.
      Можно было бы и про других учителей рассказать, но мне, кажется, что и этих четверых достаточно для характеристики преподавательского коллектива тех лет.

                Часть Ш.      Ученики.
      «Мы дети заводов и пашен»-пелось в известной песне того времени. Заводов в нашем поселке не было, и ученики были детьми механизаторов, доярок, скотников, детьми работников сельской администрации и сельской интеллигенции. Не смотря на кажущуюся разношерстность, между собой и для учителей мы были абсолютно равны. Достаток в семьях был, конечно, разным.  Для себя мы его определяли так: если пацан вечером на игры выходил с куском черного, именно черного хлеба, о белом не могло быть и речи, то это означало, что в семье живут нормально. Если хлеб был полит растительным маслом, то эта семья зажиточная, а уж если маслом и посыпана сахарным песком, то это уже буржуи. Но эта «хлебная» сословность абсолютно не мешала делиться по-братски.
      Добираться в школу ребятам приходилось по- разному. О тех, кто жил в поселке, речь не идет, но вот немецкая хуторская система для многих определила пути в школу в три, пять, а то и в семь километров. Во многих случаях выручал велосипед, но им не всегда можно было воспользоваться, то декабрьский гололед, когда не ходил никакой транспорт, и даже молоко с ферм возили на санях с гусеничным трактором, то февральские снегопады с метровыми и даже более сугробами. Тогда единственный способ- пешком. Прикиньте, как это звучит: семь километров по бездорожью. Особенно доставалось ребятам из поселка Ливенское. Дело в том, что этот поселок находился за рекой. Ширина реки Шешуппе от тридцати до пятидесяти метров, а моста в ту пору не было, поэтому до ледостава на лодке, зимой по льду, а во время весеннего половодья, когда река разливалась на целый километр, пару недель ученики в школу не ходили. Я это рассказываю совсем не для того, чтобы сказать, вот мол какими мы были мужественными, как боролись за знания. Нет, тогда это считалось обыденным, и никто медалей не просил.
      В школе в те годы насчитывалось более сотни учащихся. Конечно, ни о какой кабинетной системе речи не шло. Каждый класс был закреплен за определенным помещением, убирал его, готовил пособия к нужному уроку. Выше я обещал рассказать о случае, который помог мне изучить и полюбить географию. И так, приступаю. Практически в каждом классе той поры присутствовали один- два переростка. Это были дети, родившиеся в войну или сразу после нее и не получившие возможность учиться с семи лет, как это было принято. Учились они плохо, им просто было неинтересно с этими сопляками, разница в годах с которыми, достигала трех, а то и четырех лет. Это тридцати трех летний и тридцати семи летний мужчины практически не отличаются, двенадцать и шестнадцать лет- дистанция огромного размера. Сидевшие обычно на «камчатке» дылды на переменах нещадно третировали одноклассников. Дать по шее, отпустить пинок- это были любимые их упражнения. Класс отвечал им «взаимностью», громко хохоча над их неуклюжими попытками сформулировать удобоваримую фразу при ответе у доски. И вот как- то перед уроком географии, когда физическая карта мира заняла на доске положенное ей место, я, получив очередной подзатыльник, а может и пинок, рассвирепел и, выдернув из парты чернильницу-проливайку, выплеснул ее содержание в лицо врагу - Павлику Ткачеву, так звали одного из двух громил. Но тот оказался ловким, и все содержимое чернильницы вместо его лица пулеметной очередью прошлось аккурат по верху карты мира в районе северного полюса, а капли фиолетовых чернил, стекая сверху вниз, ровными параллельными линиями разделили карту на отдельные сегменты.
      Не успели еще чернильные капли медленными улитками доползти до нижнего обреза карты, как дверь класса отворилась, и вошел директор. Как всегда, из классного журнала хищно поблескивая выглядывала его любимая пексигласовая указка. Василий Петрович с удивлением посмотрел на картину на доске и вопросительно взглянул на учеников. Виновник «торжества» тут же был громогласно выдан. Да я и не собирался отпираться- битву «гигантов» видели все. Не устраивая лишнего шума, директор спокойно вынес мне приговор: забирай карту домой, и чтобы через месяц она, как новая, висела на своем месте.
      Возражать было бессмысленно, и я, притащив карту домой, целый месяц где ластиком, где лезвием бритвы уничтожал следы происшествия, а после карандашами и красками заретушировал места исчезнувших гор, рек, пустынь и океанов, заодно запоминая, где что находится. В заданный срок я уложился, и через месяц перед уроком географии карта висела во всей своей красе. Правда на новую она была мало похожа, но работать с ней было можно. И мне этот урок пошел на пользу. Мне так понравилось запоминать, что и где находится, что я до сих пор легко назову тридцать две европейские страны с их столицами, но лишь до раздела Югославии. Там пока не поймешь, какое государство признано, какое нет, и государство ли это.
      Вернусь в класс. Учились ребята по- разному, были и отличники, были и беспросветные двоечники. Их оставляли порой на второй год, один раз, другой, а потом преподаватели автоматом ставили им тройки, чтобы побыстрее избавиться от хронических неучей. Наказания за всевозможные дисциплинарные проступки были разные. От традиционного: «Выйди из класса!», до исключения из школы на неделю, на две. Следует сказать, что последнее воспринималось наказуемыми с превеликим восторгом.
      Было много отвлечений на различные работы, особенно с уроков труда и физкультуры. Приходилось заготавливать для школы дрова, для колхозных коров готовили весной веники из березовых, ивовых и осиновых прутьев. Эти веники потом запаривали и кормили скот, так как иногда в колхозе не хватало сена до новой травы. В конце мая проверяли уже подросшие всходы картофеля в поисках колорадского жука.
      Описать все происходившее в школе за восемь лет, конечно, невозможно, да я и не ставил перед собой такой задачи, но, надеюсь, сам процесс учебы в сельской школе во второй половине пятидесятых, первой половине шестидесятых годов прошлого века, стал для прочитавших сей мой опус  более- менее понятен.

         Александр Косульников.         
       г. Москва,   19.05.2020 г.         14.46.