Собака-19. Город зари багровой

Данный текст следует после текста: "Собака-18. Рыбы нашей мечты".

Краткий пересказ сделан нейросетью YandexGP.


Собака-19. Город зари багровой (Сергей Ульянов 5) / Проза.ру
•
Статья представляет собой описание жизни в городе после смены власти.

•
В городе наблюдается плюрализм и расцвет различных политических сил.

•
Координатор Демократической партии издает сатирическое приложение в местной "молодежке".

•
Финансирование смелых газетных бойцов осуществляется сетью магазинов с советским ассортиментом.

•
В городе ходят издевательские частушки-антиреклама, заказанные неизвестным рифмоплетом.

•
Обрел успех и приютил его на общей теперь для них обоих кухне друг-прозаик со своим эпосом про Наполеона.

•
Пересказана только часть статьи. Для продолжения перейдите к чтению оригинала.

От автора. Пересказ текста нейросетью приемлем.


          Город зари багровой.

1. Эта профессия: «охмурёж», здесь отрабатывалась издавна.
 Охмурёж важных гостей был поставлен в Городе на поток. Не было тут ни нефти, ни меди и стали, - зато была река с островами, охотничьи угодья, — и потому здесь с советских ещё времен постоянно проводились семинары по обмену опытом. Тогдашний Главный областной прокурор, Рюрик Генрихович, у которого в Следственном отделе начинал карьеру, а потом стал начальником этого отдела победивший на минувших выборах триумфатор, имел двоих сыновей от бывшей артистки Саратовского оперного театра, а после — любимой супруги: Ларисы. По новому паспорту - Лилии.

"Есть в графском парке чёрный пруд.
Там - лилии цветут..."
Страшно!

 Один из этих сыновей, Виктор Романович Кузнецов, «герой Кандагара», и привёл былого подопечного своего папы - прокурора Финюхина, к успеху.
 А второй сын был просто заместитель мэра.

С рождением наследников Кузнецов-старший, как глава семейства, ультимативно вынудил жену уйти из театра, тем более, что, в отличие миллионного Саратова, Оперы в этом небольшом областном Городе и не было, и устроил её главной начальницей в Трест ресторанов и кафе «Приволжье»: там артистическое её прошлое было задействовано вполне.
В саунах и отдельных кабинетах, где принимали нужных для области людей, ковалась будущая индустриальная мощь края и выбивались средства на бурное строительство заводских жилмассивов, мостов и эстакад.

Начался невиданный рост всего, что могло рваться ввысь, а тогдашний Первый секретарь Обкома, засевший теперь в Москве, был и сегодня для этих мест единственный Царь и Лев — а вовсе не смешной Чебураков.
Особенно процветало в советское время в деле индустрии эскорта, кормившем край, обслуживание военных инспекторов из братских стран Восточного блока, в основном — гэдээровских немцев, что посещали в составе военных делегаций здешнюю артиллерийскую Академию.

Искусство обольщения нужных товарищей, ради их последующего охмурёжа и «развода на разные услуги», достигло в ту пору в Городе небывалых высот, а уж после смерти Андропова такие дела во всей бескрайней стране расцвели вовсю. Вот так тогда-то над этой рекой и взошла звезда младшего из сыновей Главного прокурора и оперной певицы, ставшей рестораторшей: будущего Вити–афганца, а в ту пору просто товарища Кузнецова, курировавшего связи Обкома с Молдвинпромом. И теперь именно его люди снова подняли тут, над горбатой горой, Жёлтое знамя консумации.
Не путать с интим-услугами: ими заведовал сегодня роскошный Вован Сидорович.

Под этим знаменем восстал в былые годы не только увядший мужской дух отцов родных, но и весь подчинённый им край, его мощь и крепь.  Индустриальная, конечно: был создан Соцгород, и закрытый Дальний город, и электростанции, чьи трубы фаллически взметнулись над степью, влажно дымя, и — мосты, перекинутые через рукотворное море от синего побережья к черным татарским лесам в розовую зарю.
Куда неслись теперь, вожделенно вторгаясь в жаркое чрево рассвета, поезда.

Тогда же, сцепившись с засевшими в Орготделе Обкома Витиными друзьями из «Части Материального обеспечения» в схватке за процветающий край, появились тут впервые доморощенные «нацики» под своим буро-малиновым флагом. Их курировал из Москвы товарищ Муравьин, а в Идеологическом отделе Обкома — его «зав» Кагоров. Но эти — обломали зубы о нежданно взявшегося в их поле зрения храбреца с нездешним именем.

 Взаимное противостояние двух темных сил: идейных и разгульных, уже тогда отслеживала разведка.
Зато теперь, ради долгожданной Победы, обе противостоящие стороны, забыв былые распри, слились в экстазе и на пару устроили-таки тут свою революцию красивого цвета против губернатора Фомича. При ком, как казалось ещё вчера, для них, славных борцов, все рухнуло. И былые кураторы, эти уважаемые люди, бойцы невидимых фронтов, - оказались вынуждены было уже осваивать, задействуя, конечно, своих прежних агентов, ремесло простых аферистов!

Обо всём этом вспоминали два соратника теперь в машине по пути к также вожделенному для них после трагических событий и бессонной ночи завтраку.

«Подались в сутенеры и банщики. Кто был нужен всем — стал ничей. Отставные козЫ  барабанщики. Предводители стукачей», — процитировал Смирнов гулявшие по Городу вирши неведомого автора.
Может, того же Мотьки.

Ясное дело, что они жаждали реванша и наказания всех, кто отнял у них, — нет, не деньги, — деньги у них «не отымешь», но — «респект», то есть уважение и солидность. Потому что аферы — они ведь хороши разве что для юных лет: всех «бабок» не сшибешь, да и не угонишься за деловыми и умниками, а значит, солидная жизнь возможна только на госслужбе.

— Частником быть стало больше не модно, а вот доить и давить таковых — таки да. И куда приятнее. Так впредь и будет! Здесь и по всей стране! И совершить свой прорыв к солидной и респектабельной жизни «хорошие мужики», — а нынешние победители — это ведь именно они и есть, - готовы, если надо, на волне любой идеи, неважно какого она цвета — красного ли, коричневого, оранжевого, или идеи абстрактно «красивой», — запросто!
А в бой ведет их Красный Прокурор.., — завершил Смирнов.

— «Запросто» — потому что вы ошиблись, — заявил его бородатый соратник. — Ошиблись со своей «вертикалью». И «оранжевые» тут правы. Вертикаль — она, конечно, красива: фаллический символ лучше, чем символический фаллос, но жизнь на земле — горизонтальна, она имеет сетевую структуру. А сеть багром не порвешь, даже если удастся перешибить пару узлов. Вот они своей тактикой «от подъезда – к подъезду» и стратегией «единства всех партий» и переиграли ваш «союз автомата и банкомата». Теперь и первого своего секретаря мэром выберут. Недаром летнее голосование приурочили к юбилею областного центра.

«С Днем рождения, Любимый Край!» — плакаты, растяжки, надписи такого вот невинного и милого вида украшали теперь все витрины магазинов и салоны троллейбусов и маршруток: еще одно изобретение гениальных залмановских политтехнологов.
Логотип данного, известного всем тут названия партийной газеты "Любимый Край" был выложен цветной галькой и изображён в виде надписей высаженными на клумбах и газонах фиалками, у транспортных развязок. А ведь именно этому печатному изданию предстояло двигать в мэры Чебуракова, срочно оставившего после губернаторских выборов свой кондитерско-спиртовой бизнес и возглавившего взамен ушедшего в глухую «контру» Панькова транспорт и коммуналку в «горсовете». Переставшие быть уличными аферистами уважаемые и большие люди прекратили заниматься отъемом квартир и «кидаловом» в «пирамидах» и занялись полезными государственными делами: «откатами» столичным шефам за госзаказы и льготные кредиты. Потому что буржуазное делячество — не их дворянское дело, приличных людей. И не были они никогда ни красными, ни коричневыми.

— Они — за строгую иерархию статусов. «Я не коммунист, что ты! Я всегда был за просвещенную монархию», — вот что они говорили, — усмехнулся Смирнов.

— Но монархия — это сословное деление на «благородных» и «чернь», — сказал бородатый человек. — Ясно, что они в своих глазах — не «чернь». Но среди «благородных» любого из них сразу убили бы на дуэли. Зачем им это?

— Они в своих глазах «благородны» не этим, а тем, что они — бойцы: рыцари, меченосцы. «Не торгаши» и «не работяги», а потомки тех, кто при конях и латах. Качественная людская порода. Но в этом-то для них и логическая ловушка, и потому я совершенно спокоен за наш успех. Ведь «качественность» любой диктатуры — это долговечность, а не первоначальный «лоск по-китайски». Джинсы с рынка красивее фирменных, но до первой стирки, а после второй — дыра между ног. «ФирмА» же с каждой стиркой становится все лучше и лучше. Они же — орлы одноразовые, закодированные от пьянки заводные апельсины в лоске и мишуре. Опасен один Идеолог. Ну и ещё Витя — организатор их большого общего дела из Части Материального Обеспечения.
Здоровый человек в зрелости, сорока ли, семидесяти ли лет, набирается матёрости, мудрости и спокойствия, а не впадает уже к сорока пяти в дряхлость, маразм и психоз, это совершенно ясно. И чувствует себя лучше и уверенней, чем незрелый. Затем и живет, а и иначе после сорока лет — и смысла к этому нет. Чего мучиться-то?
На беду наших умников-победителей, «проклятая буржуазность»-то как раз и была для них единственным и упущенным шансом проявить свою "качественность" — ведь это хороший, подходящий именно им, тип «лихого русского удальца» со всеми выгодами от этой роли и перспективами.
«Ухарь–купец»?
А что они для себя еще хотели: те, о которых пели по кухням всем известное в их кругах: ироническую балладу про симфонический оркестр и его главного героя:
«Средь нас был юный барабанщик».
Тот самый, что в той песне про духовой оркестр «настучал» куда надо на тромбона, на гобоя, - и уже подбирался к дирижёру.
Они, эти «ухари»: ребята, действительно, мощные и лихие, такие, и продав душу, вполне могли пожить. Но они и вчера, «при проклятом Фомиче», предпочли роль всего лишь кидал и аферистов, не став никем — жаль… И теперь, обретя для себя «правильную и достойную» жизнь, превратились не в «Орден меченосцев»: тех, кто при конях и латах, а в какую-то плесень, которую мне придется убирать чёрт знает какими методами. А ведь все были по своей человеческой фактуре — сплошь качественные в молодости мужики: умные, сильные, ладные — кровь с молоком, смелые и умелые. И из таких вот ребят кем стали они, обретя хорошую и сытую жизнь, статус и положение? С новыми своими благами они заимели: одни — прогрессирующее ожирение, другие — алкоголизм, раннюю старость, все уже — седые, лысые, потные невротики. То есть — не в коня корм пошёл-то, и случилось это у них как-то вдруг: споро — в считанные годы.
Девчонки из эскорт-бригад, которые мы, внедрившись в город, используем сполна для выхода на тот "зиндан" с губернаторской дочкой, обсмеялись просто на еженедельное забавное зрелище, любуясь по пятницам этими «боевыми товарищами» в банях: отросшие до пупа бабьи груди, обвислые ниже яиц волосатые «пузики», под которыми не видно за жировыми обрюзглостями затухших гениталий, жирные спины в седых клочьях волос.
— «Потри, милая, сзади».
— Попу, что ли? — шутили порою в ответ труженицы досуга.
Папики не обижались: тут все были свои и друзья.
А их благодетель Вован, организатор всего, — тот ко всему и чином и званием повыше. Как можно обижаться!
Смирнов замолчал на минуту, глядя на мелькавшие за окном автомобиля московские пейзажи, и продолжил, затушив сигарету:

— А уж как именно в процессе интимных игр профессионалки Вован Сидоровича добираются до всех тех «труднодоступных мест» папиков, что скрыты этими телесными отслоениями, свисающими с их бёдер, — представить даже чисто конструктивно невозможно, сколь в мозгу не крути, прямо коммерческая тайна. Раздобрели товарищи с достойной жизни на зависть! Ещё вчера — породистые, сильные мужики стремительно, в считанные годы, превратились в чистом виде теперь в ходячую физиологическую катастрофу: просто живое медицинское пособие по паталогиям. И даже отработанные командные голоса их стали тоненькими — полный гормональный коллапс! Конечно, глядя на них, любой предпочтет «фаллический символ» медвежьей «вертикали» символическому фаллосу этих «нибелунгов», — усмехнулся он.

И вздохнул:

— Такова она - судьба "барабанщиков" из нашей былой агентуры. Уж я-то знаю. Лишь в этом весь их успех и его цена для них. Стоило ли ради такого «настоящего» заниматься в недавнем прошлом своём спортом, студентами героически противостоять где-нибудь в стройотряде, в одиночку заступаясь за своих дам, ораве «местных» уркаганов, обхаживать ещё вчера десяток любовниц, писать «кандидатские», смело спорить, петь песни и ходить в леса? Чтобы после всего этого однажды, встретив в родном парке на зеленой горе, на кривой тропе, «человека в штатском», продать ему ни за грош душу — и вот он, в этой бане, результат?!
Они же теперь всё видят в зеркало: судьба мстительна.
Отсюда — и вся ненависть их к тем, кто сам смог что-либо в жизни. Или хотя бы пока что хочет достигнуть и знает, что именно. Или завидуют? В таком случае они сами выбрали себе участь, свой осиновый кол! Судьба «барабанщиков»!

— Может, они просто не захотели становиться взрослыми? Пока у них был «период гона»: выброс гормонов — все шло по генетической программе. Химия — ничего больше. А затем — надоело. Жена стала «мамашей», с той лишь разницей, что нос такая «мама» ему сморкает теперь не только верхний, но и другой. А «папой» новым для него стал тот самый «куратор». Так ему, недоразвившемуся, комфортнее, - предположил бородатый человек.

— Все остальные-то граждане причем, и почему должны это обслуживать? — не понял Смирнов.

— Тебя не переспоришь, — засмеялся его приятель.

 Он знал, о чём шла речь. Ведь люди, которые вместе с теми, в черных очках дурацких и шляпах, — оборотнями из рожденных красивой революцией «ночных дозоров», пришли на зеленые холмы у большой реки, вождями этой своей революции как ожившие призраки прошлого, могли бы отпраздновать успех еще тогда, более двадцати лет назад. И они добились бы желаемого в том Городе непременно, не помешай им упрямство всего одного паренька, который едва не погиб в неравной борьбе с ними в ту далекую пору. И тоже, как многие до него, сгинул бы с белого света наверняка, если бы не пришедший ему на помощь сегодняшний друг. И вот в том же краю снова в беде ни в чем не повинные жертвы. И опять прежним союзникам, кому же еще, предстоит спасать их.
— Что ж, по закону классических американских кинотриллеров, героев-спасителей должно быть двое: черный и белый. Расовая политкорректность, — засмеялся спутник Смирнова.
— Кто же белый? — спросил Смирнов.
— Конечно ты.
— «Чип и Дейл спешат на помощь?».
— Ну, ты у нас не Чип и не Дейл. Ты — Джеймс Бонд, — засмеялся бородатый, — и добавил:
— Как же это возможно: «Девчонок взяли с порцией «экстази» на выходе с дискотеки?». Зачем таблетки после тусовки? Они требуются до ее окончания!
— Ну что взять с этих непрофессионалов, наследников «контрашки»! — согласился Смирнов. — Такую ерунду организовать толком не умеют. Мастера провокаций тоже!
— Это и опасно. Подобные «кадры» особо жестоки. Не было бы новых жертв — хватило уже с нас одного Юрчика. И Митьки.
— У меня там будут надежные помощники. Дрезденская школа. — успокоил его Смирнов.

2. Как и положено, условным паролем конспиративной схемы «свой — чужой» должны послужить цветочные горшки у парадных крылечек, приготовленные было ранее к несостоявшемуся визиту Президента. Но как узнать верные явки? Теперь, в результате разделов и перемен, ответ стал ясен.

— Среди остальных — «чужих» — объектов сразу будут видны «наши». Ими окажутся магазины, офисы и мастерские без туй у входа, что для меня будет означать сигнал: «Наши в городе». Все там уже готово к моему приходу.
Тем более, что новая власть все еще не отошла от эйфории победы. И вот уже вчерашние скромные аферисты в сфере недвижимости и «развода» стариков на деньги воспряли духом, вернув себе привычный статус уважаемых и больших людей.

 Один господин Погосянский оказался унижен. И когда! В мужской праздник Девятого мая, день открытия сезона охоты на колорадских жуков, когда у прочих соратников заканчивался законный для них, повторяющийся из года в год плановый Большой запой! Но и это для такого человека была не беда: ведь сеть магазинов «Братишка», где вынуждены были согласно инструкциям отоваривать свои премии все муниципальные служащие, оставалась за ним. Средства крутились и отмывались, и потому он был, как и прежде незаменим. Хотя и не «в законе», — завершил Смирнов рассказ о своих соратниках, что видели бой на поляне у Дуба.

В городе, задавленном удушьем "проклятого фомичевского режима", расцвел плюрализм.
Координатор Демократической партии, бывший дознаватель Политотдела женской тюрьмы, чьи поднадзорные «вольняшки», они же — девчонки на побегушках, в дни выборов вовсю клеили листовки и собирали подписи, — издавал теперь от своей либеральной Демпартии в местной «молодежке» сатирическое приложение «Сырок «Дружба».
В нём он благодарил святую удачу за то, что избежал расправы «фашистской мафии Фомича», и потому теперь может свободно критиковать «кровавый чекистский режим» в Москве и его ставленников в Области: пришедших к власти, — правда, в результате честных и свободных демократических выборов, — "коммунистических авторитаристов".

Что не мешало ему бегать еженедельно на планерки в райком Компартии к Чебуракову, которого все его соратники и соперники срочно готовили в мэры, и, как и все прочие, платить там партвзносы — что он, в сущности, делал и прежде, возглавляя, если честно, наряду с «Демпартией» спецотдел того райкома. А вы как думали?!

Финансировала смелых газетных бойцов все та же сеть магазинов под неоновой эмблемой, изображающей красного матросика с лентами и парабеллумом на ладном заду, известная полным самообслуживанием, то есть — без продавцов, и советским ассортиментом.

Помимо упомянутого уже сырка в данный ассортимент входила колбаса под названием «По два двадцать», «Та самая сгущенка», конфеты «Коровка» концерна «СладКо», и прочее. Разумеется, все это — по нынешним, а не «тем самым», ценам. А в виде довеска к ассортименту присутствовали ещё и сверкающие всюду со стен алым по чёрному напоминания покупателям: «Пожалуйста, не совершайте опрометчивых поступков: торговый зал оборудован камерами». Причем, что это были за камеры: видеонаблюдения или пыточные — не уточнялось. Впрочем, уведомления про камеры были вовсе излишними, так как шок поражал покупателя уже сразу. Ведь любого входящего в такой магазин уже у порога встречали просто одетые парни в серых костюмах советского кроя, и издавали в качестве приветствия утробно и доверительно лишь одно свистящее звукоизвержение:

«Товариш-ч!».

Кражи отсутствовали.

Зато по городу ходила с недавних пор издевательская частушка-антиреклама, заказанная, по слухам, русановскими торговыми конкурентами «братишек» неведомому рифмоплету. Звучала она на мотив «Прощания славянки» так:
«Я купил в магазине «Братишка» свежеплавленный «Дружба» сырок. Отравился с него мой сынишка, да и сам, каб не водка, так слег. Не плачь, мой народ, напрасно слез не лей. Товарищ не тот, кто сам себя так назовет. Он злодей».

И хотя в узких кругах сочинителей рекламных слоганов личность автора выяснить не составляло труда, ему почему-то удавалось уже не один месяц успешно увиливать от преследований и избегать встреч с группами пролетарского гнева, шныряя в лабиринтах подворотен не хуже тех котов. Благо, милиция, которая и теперь сохраняла симпатию к своему бывшему шефу Голикову, вышвырнутому на паперть, особо его и не ловила.

А, возможно, парня кто-то прикрывал от возмездия — мало ли кому в Городе он сочинил рекламу. К примеру, мироедам-электроэнергетикам, чей трехэтажный, из стекла и стали, офис в центре с недавних пор украсил крупный, во весь торец здания, плакат с лохматым золотым солнцем на фоне карты огромной страны и со следующим стихотворным откровением:
«Рыжие огни Бурейской ГЭС озаряют сосны над Амуром. Раньше шли мы все в страну чудес — получилось то, что на смех курам. Виноват во всем кто на Руси — не гадай. А посмотри, что строим. Сам не верь, не бойся, не проси — станет снова Русь страной-героем».
Конечно, с такими спонсорами, как Рыжий Толик, можно было побегать от преследователей своих, — тех, в жутких шляпах, — безнаказанно. Обрел успех и приютивший его на общей теперь для них обоих кухне друг–прозаик со своим эпосом про Наполеона.

 Публикация шедевра в журнале хоть ненадолго утолила печаль молодого гения от утраты жены. С нею, впрочем, он сохранил дружеские отношения и теперь, пусть даже в их бывшей совместной квартире и поселился теперь офицер ФАПСИ, один из тех, что в день выборов устроили там конспиративную явку: на такие квартиры заходили те товарищи, кто таскал переносные урны с бюллетенями — перекусить, к примеру. Супруга даже просила купить ей туда перепелиных яиц, сказала, что для сынишки, что был у нее от первого, студенческого брака. Но кормила ими, наверное, своего офицера. Ведь известно, что они по действию своему — типа «виагры», но без неприятных последствий. Ну да не жалко. Живут они теперь там и живут, что ж с того, а сын тот пока находится у бывшей тещи в Большой Пермёвке. Про это кинутому гению прозы поведал свадебный его дружок Даянчик.

Выйдя из первого в своей жизни, послевыборного, запоя с обновленным лучшими пластическими хирургами лицом, вчерашний «двурушник-иуда», теперь всеми прощенный, он сходу пристроил роман покинутого его коварной землячкой бедолаги-друга в столичное издательство, что скрасило тому хотя бы слегка горечь утраты и открыло новые горизонты. С такими-то связями! Ведь парторг колхоза «Ялга» — что как раз и означало: «дружок», Якстырь, считавший главного редактора партийной газеты своим идейным крестником и сам прочно обосновавшийся отныне в городе, считался теперь вторым лицом после Чебуракова, которого прочили в мэры.
И - курировал весь Пролеткульт: повсюду в фойе учреждений и мэрии, при которой находился также горком Партии, шли презентации, а на книжных развалах в приказном порядке продавался фолиант «Иго иудейское» авторства надежного товарища, бывшего министра печати. Чей сын, все знали, с десантниками готовил силовое устранение главного врага — вождя тех самых мироедов с рубильником и с их рыжими огнями какой-то там ГЭС. Вот это истинно наполеоновские перспективы!
Ради будущего творческого триумфа можно было забыть и удачливого соперника — офицера спецсвязи, и былую подружку-жену, правда, чуть жаль было сына, ставшего уже для него почти родным. Но чего уж там.

Растаяла весна, чудный конь унесся в синее небо, и исчезла навек, как сказочная страна, та лесная «маленькая Финляндия» среди сопок у быстрой речки, словно и не было ее вовсе никогда в жизни начинающего гения. Лишь порою, когда цедя пивко, без которого, как и благодетель его Даянчик, он не мог уж прожить и дня, проходил он мимо автовокзала или был возле рынка, у него на вдохе или на выдохе собирался в груди комок и сжимало холодом сердце, если вдруг, проходя, слышал он ненароком вылетавшие из-под чьего-нибудь картуза или платка встречной селянки отскакивающие от зубов залихватские звуковые аккорды незабытых чудных слов — «якстерепс»: «красная репа» — «свекла» то есть, или — «чокшне». Что означало — «утро».

Встающее над холмами багровой чашей неизвестное утро их общей жизни, новой, как свежее и чистое лицо дружка-редактора. Героя, прошедшего испытание похлеще развода с женой, потерявшего и красоту свою, и принадлежность к роду-племени, приписанного было уже вовсе другой, неведомой, национальности, но спасшегося в конце концов для новой жизни: теперь редактор Даянов вовсю готовился к собственной женитьбе — куратор-парторг лично сватал за него дочь их колхозного председателя.

Мы метим все в Наполеоны.

..."Двуногих тварей миллионы для нас - орудие одно...".

3. Завербовавший юного редактора Гена не метил так высоко. Но именно теперь пережившему в революционную ночь унижение и побои редактору Даянову стало ясно: как бы ни был неприятен ему его куратор, но то, что герой романа его дружка лишь замышлял на Святой Елене, как раз он-то и смог сделать. Потому Даянову теперь без него - никуда.

В общем, всё у двух друзей-товарищей удалось. Юный редактор готовился к свадьбе, а второй из них - хотя и потерял жену, зато обрёл свободу творчества. Роман про Бонапарта писался споро. Единственной просьбой благодетеля Даянчика к сочинителю было нечто скромное, легко выполнимое: подробней и чаще отображать внешность главного героя - ведь тот, как казалось Даянчику, и крупной своей головой, и повадками, и телосложением своим удивительно походил на его тайного шефа: Муравьина.
Которого трезвого Даянчик, впрочем, ни разу не видел.

Но ведь при этом-таки в реванше своём и возвращении Гена победил, а этот лох с острова - нет!

И потому он просил своего друга-писателя об одном: по возможности придать герою его романа черты, максимально похожие на облик лысого Гены.

Тем более, что новый Губернатор опекал местные музы и литературный журнал "Приволжье". И помочь продвинуть творение друга на писательский Олимп едва было не убитому своими же орлами-соратниками "орлёнку" теперь не составляло труда.
После заскорузлого Фомича с его "шутками юмора" в их адрес для творческих людей наступил рай.

Теперь они вволю собачились на радио "Эхо Приволжья", с драками прилюдно и всем на смех делили печати в Политсоветах партий и крыли последним словом ушедшую навсегда Ужасную эпоху с её бизонами и прериями.

Они, ещё вчера мирно получавшие инструкции от кураторов в тихом парке и на тайных квартирах. А теперь ставшие солидными и уважаемыми людьми. Ведь, наконец, пришли с неведомых островов Наполеоны. Новые римские Патриции и нибелунги.

- И как тогда, двадцать лет назад, уже новые зашуганные и голодные девчонки - смешные невинные "мастерицы крутить динамо" - злою чужою волей снова становятся наводчицами. А те полоумные сельские мажорчики из семей колхозных баронов, что организовывали провокации на различных "спецмероприятиях" получают для себя годы спустя большой жирный сюрприз, - повторил Смирнов однажды им уже сказанное.

- "И возвратятся ветры на круги своя", - подтвердил его собеседник.

Причём именно в гриль-баре при ресторане напротив фонтана, что имел парадный свой выход на одну из "поперечных" улиц, старинную и уютную, а второй, потайной проход сквозь лабиринты кухонь, - на тылы танцверанды "под чинарами" и синим небом, - там и было то место, где замешивался на огне интриг, как плов в казане у бармена Зюзика, весь нутряной взвар важных дел, больших побед и горьких поражений. Место чУдное, конспиративное: строго по закоулкам за отдельными "нумерами" - и концов не сыщешь! - похвалил оперативную работу соперников и соратников Смирнов.

- "Фуа-гра" какая-то у вас там,прямо, а не оперативная работа", - заметил его спутник.
- "Виагра". Триумф победителей там, в Городе, пока что картонный, попсовый: ведь Преемник-прокурор правит ещё не в Кремле, и всё у них там держится по-прежнему на денежных "разводах клиентов" и "кидалове".

Не удивительно, что творчество весёлых девчоночьих бригад и сегодня, как и в былые годы, в том городе - важнейшее из искусств.
Деятельность мастериц консумации: исполненных агрессивной, - после неудавшихся замужеств, - депрессии и мрачного веселья певуний и плясуний, а на десерт после такого перца, как душ, - простые утехи добрых и безотказных, умелых блондинок Вован Сидоровича в банях, - всё это доводило бесчисленных гостей города, что наперегонки рвались, - кто задрав, а кто спустив, - штаны, отдать честь Преемнику: будущему оплоту нации и Генеральному вождю, - до полной потери бдительности.

- Отличная тема для Даши, коллеги Лёнчика, - заявил Смирнов.
И, помолчав, добавил:
- Но ведь "развод клиента" и милые провокации - это очень специфическое занятие. Конечно, ты прав: "нельзя обвинять женщину в том, что она поступает не по-мужски". Но сами кураторы-то - они ведь брутальные товарищи. Людей в погонах можно обвинять в общеизвестных, присущих им, пороках, но у них есть чисто профессиональная особенность: в отличие от всех других, они трепетно относятся к понятию "предательство". Во всяком случае, должны так относиться: ведь если не будет доверия к своим в бою - это смерть всем.То есть чисто деловой подход, ничего личного, в отличие от других профессий. А "кидалово", да ещё старых приятелей, друзей по учёбе, спорту и службе - то же предательство.

- Знаешь, - сказал Смирнову его приятель, - мои слова могут покоробить твой слух, но в бытовом, а не в боевом предназначении, я не хотел бы оценивать это слово столь высоким стилем: "Мол, всё могу простить друзьям, только не это".
Ведь стоит признать и такую истину насчёт друзей: в сущности, согласитесь, но ко многим приятелям своим мы все сами когда-то привязались - из интереса, а то и из корысти. Или позволили привязаться к себе другим. И скажем честно - никто из них, ведь, нам, так сказать, целуя знамя,на верность не присягал. Так что надо быть терпимее.

- Тебе хорошо говорить: ты никого не предавал и тебя не предавали, - усмехнулся Смирнов. - Ты бы почитал донесения наших агентов.

- Хорошие агенты!

- Старые кадры. Бойцы! Они видели то, чего так и не нашёл в красивых своих "европах" преобразовавшийся во Львове в "поляка" Пиндюлькин, сколько бы шляп он ни надел, сколько бы зонтов ни сломал: а именно - игрища нибелунгов минувших лет. Из "ничего" ставших "всем" в их собственном, созданном ими для себя, земном раю: пупе земли, где им поклонялись реально все народы на разных своих языках. Рай этот видели все трое, что уселись у поляны на ствол Дуба и смотрели ту самую дуэль: и Вовчик, и Симончик, и водитель.

4. Тогда, наблюдая забавные действия обоих сражающихся на поляне у дуба соперников, бойцы вспоминали минувшие дни.
Ксюха забралась по наклонно лежащему историческому дереву повыше и ела на том дубе финики, болтая ногами. Как белка. Подошёл угрюмый "водила" Вована: седой, а может - сивый мужик, и тоже сел подле Симончика на ствол - там, где ударом молнии была содрана кора. Чудно вспоминать, но Симончик, курировавший от "органов" в этом городе всевластного здешнего папика всех "девушек по контракту и вызову" Вована Сидорыча уже сто лет, и сам когда-то начинал с того, что числился по штату в давние годы таким вот, как сегодня этот "кекс", кадром: то есть типа его, Вована, водителем.

Вован, - в ту пору просто глупый Вовчик, - экспедитор спецпродбазы "горплодовоща", поставлял помимо помидоров, разный продуктовый дефицит - сёмгу там, окорока, болгарское вино "Варна" и свинячьи хвосты - слабость растленного товарища Фофанова: вещь, кстати, что надо, - на "их" междусобойчики в Артучилище, теперь Академию, - в дни, когда приезжали делегации. Училище находилось в лесу, за большой макушкой двугорбой горы.

Почему именно туда, ведь имелись Дом Рыбака, кемпинг "Приволжские Зори" на трассе за городом, да мало ли? На это была причина. Супруга тогдашнего областного прокурора Рюрика Генриховича Кузнецова, в чьём Следственном отделе когда-то начинал. а перед своим переводом в Москву этот отдел возглавил нынешний Губернатор, - бывшая актриса Оперного театра, оставив сцену, рулила тогда целым трестом ресторанов и кафе. Пойти на такую жертву её тогда понудил сам муж - главный областной Прокурор полковник Кузнецов: негоже жене солидного товарища заниматься ремеслом "певунов" - то есть клоунов, комедиантов. Жидовская это профессия - лишь они и должны прыгать перед всеми в дни революционных праздников на сцене ли, на столе. Хотя оба их сына, Кузнецовы младшие, тоже кончили музыкальную школу: по классу домбры - один, гитары - другой. И оба сейчас при деле, особо меньшой, Витя, политтехнолог избирательной кампании, тоже чекист. Ведь если уж есть талант, то он не пропадёт. Это хорошо понимал тогдашний хозяин Обкома: первый Секретарь по имени Лев, и теперь руливший здесь всем из Москвы "почётный пенсионер".
Он, - а вовсе не смешной Чебураков, - сегодня ставший вдохновителем всей состоявшейся тут "красивой революции", а тогда присланный сюда после Хрущёва и Новочеркасска поднимать этот край удалец казацких кровей.

Хотя последнее было спорно.

Даже нынешние гонения новой власти на Зоопарк объяснялись только желанием услужить: мол, Лев в городе должен быть один. Ведь именно он понял первым: тут, в крае, где не было ни особой промышленности, ни скважин, ни шахт, где всё оказалось порушено, как некогда - Кафедральный собор и исторический жилой центр: прежде - уютный вполне, но отнюдь не теперь, и где среди наскоро возведённых после войны, на двугорбом холме халуп и соломенных крыш, заборов и ям в пятидесятые годы едва теплилась местная жизнь и какие-то дикие люди поутру гнали в гору для пастьбы на поляне своих диких коров.

Чем и жили, пока у них не отняли и это.

Спасение было в одном - в огромной реке, чудных островах, рыбке и таких вот девушках: как звёзды, что светят с ночи до утра...
Короче - в "организации досуга" начальства.
И тогда пойдут заказы. будут кредиты, и над кудрявыми зарослями холмов в порыве страсти и во всей мощи своей восстанут жаркими, вожделенно извергающими пламя и дым жерлами труб, заводы, возникнут мосты, эстакады...
Появится в магазине ветчина двух сортов, и пусть синие, но - куры, и работа для всех, да сплошь сидячая, за столами. да в белых халатах, с паяльниками, и - премии, и черт знает что.

"Прогрессивку дают"!

И шквалом попрут сюда в заводские "общаги", за квартирами в прекрасных панельных районах, кварталах. жилых массивах, бодрые селяне всех волжских наций, а кругом завистливые и голодные соседи возопят: "Хотим жить, как тут"!

И сказал Он так - и сделал, как Бог.

Но что бы он смог, если бы не Трест ресторанов и кафе, охвативший собою и кемпинг, и "Дом Рыбака", - но штаб свой имевший всегда строго в одном месте.
В ресторане напротив фонтана, с мозаичным революционным панно на внешней своей стене с торца.

Именно там был свит тот кокон,откуда из оперной артистки ночным махаоном явилась миру Валькирия эскорта, которой супруг лично вручил когда-то то самое его жёлтое знамя.
 Дав пример последующим за нею, кому нет числа.

Главной помощницей же заведующей этого Треста: бывшей меццо-сопрано, почти примы, а теперь супруги Генерального Прокурора и советской "бизнес-вумен" Лилии Кузнецовой была наезжавшая в город Софочка, милая девочка из Молдавии в костюмчике цвета перламутра, позднее - фаворитка стареющего, но крепенького ещё местами, заворг отделом обкома товарища Фофанова, любителя свининки - той, что возле хвоста.
Куда же без неё!

А сначала, совсем юная ещё "мамзель Софи" являла себя местному полусвету, возникая, как чёрная моль и летучая мышь,всегда как раз именно из офицерской столовой военного городка. Там, под кудрявой шапкой крон столетней дубравы,занимавшей верхнюю, у забора, часть жилой территории,тоже была своя "Санта Барбара": щедрый земной рай Эдем.

В построенных пленными немцами жёлтых "сталинских" домиках в два этажа с большими балконами-лоджиями: по две штуки на квартиру, с просторными кухнями. всеми удобствами, с огромными, как дачные участки, палисадниками внизу. Где росли и и яблони, и заросли крыжовника и малины, и груши, и вишни, среди столетних лип, огромных разлапистых клёнов, кустов акации и жасмина, и соловьёв по весне, жили всяческие штабисты-особисты, отставники армейских Политотделов: сплошь полковники и их жёны - "все из себя", надменные, как гусыни, подобравшие когда-то своих мужей деревенскими "лейтёхами" и выпестовавшие их в боях из "дурачков" в орлы.

5. Помимо земного рая, имелся в жилой части гарнизона  и "низ", что был за главной дорогой, делившей территорию надвое. Там уже начинался пологий южный склон большой горы, был спуск под уклон к дальним оврагам за "колючкой", и жили "простые"Разные начальники факультетов и кафедр с семьями. В семьях тех царила страшная неразбериха с дочерьми:
"Не дружи с Олей, ты - дочь целого Начальника факультета, а их папа - всего лишь заместитель заведующего кафедрой".
Причём, и эти, низшие - тоже были сплошь полковники, но такие, кто ещё только карабкался в "верхнюю часть" вовсю. Это там, за "колючкой", сирый инженер у себя на заводе мог похвастаться, как будто встретил слона, тем, что "видел вчера полковника" в автобусе:
"Я думал - они только на "Волгах" ездят".

Тут, в раю, такое зрелище, как полковник в полной форме в грязной луже было в те годы - обычное дело.
Как же - "День артиллерии"!
Никто из детей "Санты Барбары защитного цвета" не слышал в детстве фразы: "Папа пошёл на работу". Только: "Папа пошёл в штаб".
Почему этот папа возвращался оттуда на четвереньках - до поры было загадкой.

Мамы часто не работали вовсе. Никто тут не стоял в квартирных очередях и не слышал про них, никто не нуждался в деньгах, все дети имели отдельные комнаты в больших родительских квартирах, ели икру, носили джинсы "Монтана" и "Ли", слушали "маги", летом ездили на море и к родне, живущей по всему Союзу. Книг, правда, не читали, зато душными летними вечерами смотрели на открытой эстраде под раскидистыми ветвями клёнов с крупной резной листвой иностранные фильмы со спецпоказов, которые не шли в городских кинотеатрах: испанский ли "Пусть говорят" со скандальным певцом Рафаэлем, или американский: "Ограбление почтового поезда", когда под июльскими звёздами земного рая от стадиона с "полосой препятствий"до гарнизонного КПП с часовыми на посту разносились среди дубрав вопли:
"Зато я белый, слышишь ты, босс!".

"У меня белая кожа, и глаза у меня - голубые!", - проклинал разочаровавшийся в своей мафии бандит главаря грабителей.

"Что ж, выкиньте его за борт, и пусть рыбы выедят его голубые глаза...", - отвечал чёрный главарь.

Расовые различия тлели подспудно и в раю.

Книги и пианино для полковничьих дочек имелись тут, по преимуществу, только в еврейских семьях.
Таковых среди преподавательского состава Академии хватало. Были отцы этих семей дики, сплошь - выходцы из глухих, когда-то польских, хасидских местечек и белорусских сёл, имели двойные, через дефис, ветхозаветные имена, чудные отчества и фронтовые награды. Не дождавшись дня, когда "произносимое шепотом будет провозглашено с крыш", то есть придёт тот самый ожидаемый не одну тысячу лет Спаситель, или - спасатель, чтобы вернуть всех домой, к Храму Соломона, отстроенному им в одну ночь, Они уходили когда-то - сначала в Первую Конную к Будённому, потом - в Советскую Армию, прошли войну, служили по гарнизонам Забайкалья и Туркестана, но и став полковниками, говорили по-русски с сильнейшим акцентом.

В дни праздников прямо на лестничных площадках звучали разговоры на наречии тех полесских местечек, под абажурами пелись: "Мы - красные кавалеристы, и про нас..." и "Идише мамэ", и играли дочкины фортепиано. За что все их считали "грамотеями хреновыми", и были уверены - таких умников стоит только допустить до руля, - нормальным мужикам будет туда не дорваться.
Ещё со времён гонений на космополитов на здешней почте всем на смех сохранился под стеклом "образец заполнения телеграммы" с издевательским текстом:
"Абрам погиб в автомобильной катастрофе. Выезжайте хоронить, Сара", - плод фантазии креативщиков Политотдела.

Полковничьи дети, науськанные в семьях, изгалялись на эту тему над сверстниками вовсю - и попробуй возрази, сразу - в Политотдел.А там рекомендованный методическими пособиями и согласованный где надо устно известный ответ был один, стандартен и завизирован:
"А вы объясните своим обиженным деткам: есть евреи - жиды, а есть честные евреи, пусть так и скажут друзьям".

"Конечно, конечно", - отвечали замполиту полковнику Залманову Мееру Эли-Эзеровичу возбудившиеся отцы, и пацаньи беседки в вечерних дворах после таких оправданий катались потом от хохота под лавочками.

Всё было не зря. После взбунтовавшейся Праги, где виновниками случившегося объявили "журналистов и умников определённой нации", кто-то наверху уже наклал в штаны.А когда в семьдесят третьем во время "Войны Судного дня"танковые бригады Арика-бульдозера, Ариэля Шарона, взломав оборону египтян, внезапно вышли тем в тыл, и натасканные арабы, побросав свои танки, бежали по Синайским пескам с проклятиями:
"Пусть русские и воюют вместо нас", - об этом говорили на всех политзанятиях, - вот тут-то многие перепугались всерьёз.

В те дни политработа доходила до маразма. В Академию на переподготовку как раз стали поступать первые арабы. Большинство из них, - простые партийные, - были тихи: боялись особистов.
Но иные: чьи-то блатные сынки, не отказывали себе в походах по кабакам. И там как-то одному из сирийцев "из-за баб" хорошо расквасили нос. На следующее утро с единым воплем: "Мы думали, что у вас, в Союзе - наши друзья, а нас тут бьют" все сирийские офицеры демонстративно стали паковать чемоданы к отъезду домой.

Такого бунта здесь отродясь не было. Ужас потряс полковничье руководство.

Пахло разжалованьями и трибуналом: это ж политика! Генерал рвал и метал. Спас положение заместитель главкома по идеологической работе, начальник Политотдела Михаил Елизарович Залманов. Со своим замом, на страх и риск, он вызвал в Актовый зал, под красные лозунги, под портрет вождя, всех арабов скопом и задал пострадавшему только один вопрос:
"Вас сколько посетителей били? Семеро? Так вот - а остальные, они - были за вас. Они - против сионизма".
Ничего не желавший слушать до этих пор сынок тамошнего, сирийского, генерала, оторопел. Чёткий математический язык он понимал - и успокоился. Наука гуманного обращения дала плоды через десяток лет, когда готова была рухнуть Берлинская стена, зато не только ВУЗы и техникумы, но даже некоторые ПТУ города заполонили присланные сюда на обучение юные арабы, с утра до вечера заседавшие в "Бочонке" за пивом.
И теперь известный половине города злобный алжирец Тертаг Аисса гонялся вокруг заведения за посетителями  с вилкой в кулаке едва не ежедневно.   
Зато за обучение иностранцев город имел валюту.
В обмен на райские радости. 
 
Далее следует текст: "Собака-20. Игрища нибелунгов".