Сорок первый

   5 сентября 41. Пятница.
 Сейчас уже вечер, Солнце скрылось за горизонтом, драка утихла, но мины к нашим позициям изредка все еще пускают. Конечно, не так, как в прошлые дни. Третьего (3 сентября) было тяжко, в атаке много погибло. Семёна прямо в шею, эх! Какой солдат был, какой Человек! Может, конечно, повезло, да что уж там, сам себя убеждаю в том, чего нет. Видел же, как он за шею схватился и плашмя. Эх, Сёма, Сёма. Мы же с тобой с июня, от самого Минска.
  Сегодня еще и кисет обронил, даже закурить нечего. Хожу, побираюсь весь вечер. Григорьич мне знатно отсыпал, не пожалел. Говорит: Держи боец Лёшка (шутник у нас он еще тот), после боя покрепче скрутить - самое то. Не жалко.
 Много за последние восемь дней полегло у нас в дивизии. Многие так и лежат до сих пор, скоро похоронные команды пойдут, сделают все как полагается. Там и Сёмку наверное. Он рассказывал, что брат двоюродный у него в 103 стрелковой, надо бы разыскать его, если судьба поможет.
   Поговаривают, отдых нам могу дать. Да куда уж там, даже Ельня не взята еще, да и видано ли это, отдых на войне. Два месяца то в драку, то топай назад, а тут отдых. Брешет у нас Лейтенант, чего с него взять.
  Под вечер мы заняли деревню Чанцово севернее Ельни. Фриц отступает. Бежит поганый. После тридцатого августа плохо сплю. Очень плохо.
С утра тридцатого нас в бой подняли, но мы всего ничего вперед продвинулись. Огонь по нам вели конкретный. Богат фриц на пулемёты да снаряды. И вот залегли мы под огнём на фланге, в воронке не глубокой. Трое нас было. Один винтовку дозаряжать стал, я и Пашка Сибиряк, как мы его называли, просто ждали, когда опять поднимут. И тут в край воронки снаряд. Накрыло страшно. Сколько лежал, не знаю. Наверное, минут десять, пока Пашка меня с земли тащить не начал. Смотрю, старшина наш, который третий в воронке был, погиб. Тело изворотило. А у меня то и в глазах плывет, и уши совсем того, оглохли. Кровь из ушей и носа тоже. А Пашка меня все тормошит да говорит чего-то. Я гляжу на него, ничегошеньки не слышу. Потом смотрю, он мне на ногу свою показывает. А сапога то и нет. Вместе с ногой. Пригляделся я сковзь гадкий звон в голове, Пашка надрывается. Кричит, чтоб санитаров звал, видать. Ну, я ему кричу: Это ничего, ты потерпи. Вот бинт, я за санитаром.
  Пополз обратно, доложил, не помню, как и что конкретно, сержанту в воронке неподалеку, что Пашка тяжелый. Он кричал санитару, но через минуту нас опять в бой. Через два дня немцы в ответ в атаку ходили. Сдержали, нужно было сдержать.
Пашку до госпиталя довезли. А чего уж там, не знаю. Сильный он, Сибиряк, должен выкарабкаться. Должен.
Вот и звон у меня в голове приутих. Если завтра бои успокоятся, найду себе новый кисет. Без него никак, побираться не будешь вечно.
 Сегодня можно поспать без шквального огня орудий. Больше недели такой возможности не было. Если Ельню возьмут, может, лейтенант и не брешил. Ну, бои все покажут. Пока же немец бежит, а мы отбили деревню Чанцово. Карандаш почти закончился, пишу небольшим куском. Может быть, на пару дней прерву свои записи.

5 сентября 41. Засыпаю близ Ельни. Больше двух месяцев в боях. Солдат Алексей. Григорьич зовёт боец Лёшка.