Как поссорились Елизавета Петровна и Иоганна- 11

Иван, не знающий родства

Если Читатель думает, что мы совсем забыли о конфликте Императрицы с Княгиней, то это совсем не так. Произведенный нами экскурс во времена Северной войны, как нам представляется, и может привести нас к развязке нашего затянувшегося исследования.
Таким образом, очутившись во втором десятилетии XVIII столетия,  мы имеем налицо почти всех участников предстоящей драмы. На сцене уже присутствуют (согласно старшинству):
Анастасия Ивановна Трубецкая 1700 года рождения;
Иван Иванович Бецкой 1704 года рождения (дата принята согласно его официальной биографии);
Елизавета Петровна Романова 1709 года рождения;
Иоганна-Елизавета Ангальт-Цербстская 1712 года рождения;
Михаил Илларионович Воронцов 1714 года рождения.

Перечисленные персоны можно условно отнести к одному поколению, причем первые трое являются кровными родственниками. Также как и её мать - Ирина Григорьевна Нарышкина-Трубецкая - приходилась царю Петру Алексеевичу троюродной тётей, так и Анастасия Трубецкая приходилась Императрице тёткой, но уже четвероюродной.
Что касается Ивана Бецкого, то и он может называться дядей Елизаветы Петровны, т.к. был признанным сыном князя Трубецкого - мужа Ирины Нарышкиной.
Но вот что странно. Несмотря на то, что Бецкой стал называться таковым при отнимании трех первых букв от фамилии князя, историки располагают несколько иными сведениями о его происхождении.   
Согласно данным биографа Бецкого, он «... сам выдавал себя за польскаго шляхтича, родственники коего служат короне польской и принятаго на службу князем Василием Лукичем Долгоруковым в Париже при посольстве, а затем перешедшаго к князю Ивану Юрьевичу Трубецкому в Киеве. Если Бецкой мог выдавать себя в 1726 году официально за польского шляхтича, то это одно уже доказывает, что в то время молва о происхождении Бецкаго от князя И.Ю. Трубецкаго была до крайности мало распространена; ей придавалось так мало значения, что можно было смело заявить нечто противоположное, не опасаясь быть уличенным в обмане. Но это, тем не менее, голословное показание самого Бецкаго, которое силы бесспорнаго доказательства иметь не может» (цитата с сохранением орфографии по книге П.М. Майкова «Иван Иванович Бецкой. Опыт его биографии», издание 1904г.).

Зачем Бецкому нужно было путать будущих биографов, или эта очередная легенда его происхождения возникла независимо от него? В этой связи можно заметить, что время молодости наших героев, как это ни странно, оставило довольно мало бесспорных свидетельств частной жизни отдельных представителей правящего класса, а чтобы точно задокументировать житие какого-то юноши странного происхождения -  тут уже не до этого было.
Можно отметить, что юноша Иван, которому к моменту возвращения его освобожденного из плена отца в Россию было уже 14-15 лет, за время пребывания в холодном Стокгольме успел приобрести некоторое европейское воспитание, которое очень даже пригодилось ему по жизни. Но сам Бецкой позднее писал, что, будучи подростком, т.е. как раз в указанном выше возрасте, находился в Копенгагене, в датском кадетском корпусе, где обучался военному делу. Но корпус это вроде не закончил, т.к. во время учений получил травму, не совместимую с дальнейшей военной службой. После этого вроде как был направлен для пополнения знаний в путешествие по Европе и даже сумел определиться в какой-то немецкий университет и т.д.
А вот в архивах Коллегии иностранных дел историки нашли переписку, свидетельствовавшую, что его признанный отец – князь Трубецкой  - всячески опекал сына, держал его при себе в должности адъютанта. Но ведь должны же были быть свидетельства его сестер и прочих родственников о пребывании Ивана Бецкого в тех или иных местах, при тех или иных должностях и обстоятельствах?! Увы, их нет, как будто кто-то специально подчистил архивы и нежелательную переписку современников.
Однозначно можно лишь сказать, что Иван Бецкой одно время был сотрудником российского посольства в Париже, где выполнял обязанности то ли секретаря, то ли курьера, а то ли просто был стажером по дипломатической части. Послом России во Франции в 1720-22 годах был Василий Лукич Долгоруков, который до этого был послом России в Дании, затем в Польше и Швеции. Т.е. времени и мест для пересечения молодого Бецкого с князем Долгоруковым в европейских странах было предостаточно. Следует сказать, что определиться секретарем или стажером к князю Долгорукову для сына Трубецкого было не так уж и сложно, т.к., по воспоминаниям современника, князь Василий Лукич «очень хорошо говорил на многих языках и с ним приятно было провести время в разговорах, но вместе с сим он очень любил взятки, не имел ни чести, ни совести и способен был на всё по корыстолюбию».

 Единственным доподлинным документом тех лет можно считать отношение князя Трубецкого в Военную Коллегию от 14 марта 1728 года и определение сей последней от 20 марта того же года о том, что к нему, «генералу фельдмаршалу князю Трубецкому, в указное по табели 1720 года число флигель-адъютантов определен за адъютанта Иван Бецкой, о котором показано, что прежде сего был он во Франции при полномочном посланнике за секретаря иностранных дел, и числить его Бецкаго в поручичьем ранге, а потом в капитанском как по табели адъютантом состоять».
Составитель биографии Бецкого отмечает, что «сам же князь Трубецкой с 1722 по 1726 год был генералом при полевой армии украинского корпуса и Киевской губернии губернатором». Т.е. И.Ю. Трубецкой затребовал к себе в адъютанты своего сына в марте 1728 года, когда уже не был Киевским губернатором. Когда же Бецкой вернулся в Россию и стал фактически исполнять обязанности адъютанта при своем отце доподлинно не известно. Хотя в те времена родственникам высшей знати вообще можно было при ком-то числиться, а не служить.

Такая запутанная биография, а также подтвержденные документами свидетельства о службе по линии Коллегии иностранных дел вплоть до первой половины 1728 года легко делают Ивана Бецкого героем романтической истории. Истории, сопровождаемой множеством слухов и пересудов среди придворных кругов различных стран, а также «достоверных» свидетельств мемуаристов того времени. Увы, как это водится, свечку никто не держал, а возможная в таких случаях любовная переписка, если она и была, сгорела в камине. В камине парижских апартаментов княгини Иоганны-Елизаветы, бывшей в далёком 1728 году совсем юной жёнушкой уже далеко не юного Кристиана - ещё только претендента на титул князя Ангальт-Цербстского …